ЎЎЎ 1. Эдуард Пякарскі. "Верхаянскі Зборнік" Івана Худзякова. Ч. 1. Койданава. "Кальвіна". 2022.

 

              ЗАМЕТКА ПО ПОВОДУ «ВЕРХОЯНСКАГО  СБОРНИКА» И. А. ХУДЯКОВА

                                                                    (Иркутскъ. 1890). *

    [* Эту заметку мы получили через якутский статистический комитет с просьбой автора напечатать ее в ближайшей книжке «Извѣстій» как предостережение всем, пользующимся «Верхоянскимъ сборникомъ». Мы охотно исполняем желание автора, вполне полагаясь на его авторитетные суждения в области якутского языка. Ред.]

    Приступив в начале мин. года к штудированию в подлиннике якутского текста Худякова и пользуясь для удобства печатным русским текстом, я на первых же порах пришел к необходимости сверять печатный текст с самою рукописью. Поводом к этому послужил следующий перевод одной якутской поговорки, как он значится в печатном издании (стр. 5):

    «Всполошный (ёмюряхъ) бьетъ, какъ олень». (Подобно тому, какъ и ёмюряхъ (иногда) удачно попадетъ (скажетъ)».

    Каждый, прочитав это место, будет в недоумении: при чем здесь олень? И какая связь между первой половиной цитаты и второй? Недоумение разъясняется, если заглянуть в подлинную рукопись Худякова, где читаем написанное его рукою:

    «Ёмюряхъ кісі таба охсорун курдук. [Подобно тому какъ и ёмюрях (иногда) удачно попадетъ (скажетъ)]» и под якутским текстом написанное карандашом рукою прот. Д. Д. Попова: «Всполошный бьетъ как олень».

    Таким образом, редактор «Верхоянскаго Сборника» мало того, что позволил себе поставить лишние в якутском письме и отвергнутые Худяковым твердые знаки, но и приписал Худякову, без всякой оговорки, чужой и притом неверный перевод (согласно переводу прот. Попова в якутском тексте должно бы было стоять: öмӱрäх кісі таба охсорун курдук охсор).

    Такое сделанное мной открытие заставило меня предположить, что и в других местах редактор мог приписать Худякову ему вовсе не принадлежащее, а потому, прежде чем штудировать якутский текст того или другого отдела «Сборника», я обыкновенно тщательно сверял и исправлял печатный русский текст по подлинной рукописи.

    Мое предположение оправдалось вполне. В отделе песен (стр. 20) сделана такая выноска: «Маяахъ не означаетъ бѣлое вполнѣ, а бѣловатое». Помимо того, что нет в якутском языке слова «маяахъ», но якутский язык не допускает такого стечения гласных, какое имеется в приведенном слове. Оказывается, что выноска эта также принадлежит не Худякову, а прот. Попову, но стоящее в ней слово «манганъ» редактор (или его переписчик) не разобрал и прочел неверно маяахъ, не справившись с якутским текстом песни, где он легко нашел бы в соответственном месте ясно написанное маган (или, по другому говору, манган) [* За неимением якутского шрифта (Бöтлингки), некоторые звуки мы передаем подходящими русскими буквами. Ред.]. Но на следующей, 21-й стран., в отделе загадок (№ 7) находим нечто лучшее:

    «Одинъ дикій олень-самка, пришедши съ востока, теряется (впитывается) на западѣ. Разсвѣтъ или заря (пожалуй и солнце).

    «Пожалуй и солнце»! Не потому ли, что оно теряется на западе? Жаль только, что по-якутски то оно не «теряется», а тем более не «впитывается», а — «входит - спускается». У Худякова слов «пожалуй и солнце» вовсе нет, и они — произведение редактора, опять не разобравшего карандашной заметки (совершенно в данном случае неосновательной) того же прот. Попова такого содержания: «Пожалуй и самецъ; у якутовъ слова родами не опредѣляются» [* Неосновательность этой заметки ясна из того, что в якутском тексте загадки на лицо слово тысы, что означает самка]. Редактор (или его переписчик) принял написанное самецъ за солнце, а так как дальнейшие слова заметки к солнцу никакого отношения не имеют, то он их попросту отбросил.

    От дальнейших ошибок в таком роде редактор избавился только потому, что почти все карандашные заметки прот. Попова или постирались, или били кем-либо стерты.

    В приведенных случаях ошибки могут быть объяснены неразборчивостью почерка и бледностью карандашных заметок. Но такие же ошибки допущены и по отношению к разборчивому почерку самого Худякова.

 

    Впрочем, еще один пример. Пока у меня не было подлинника «Верхоянскаго Сборника», я, конечно, пользовался для словаря изданным русским текстом. Прочитав на 231 стр.: «Кыйбырданъ со старшей сестрою (Текикой)» и т. д., я занес эти имена в свои словарь так: «Кыйбырданъ — дѣйствующее лицо въ сказкѣ, Худ.» и «Текико (?) — старшая сестра Кыйбырдан-а, Худ.» В том, что Текико — собственное имя, не могло быть ни малейшего сомнения, так как оно значится и в «алфавитномъ указателѣ собственныхъ именъ», приложенном к «Сборнику». Я заподозрил лишь верность в начертании этого имени, как нарушающем законы последовательности и гармонии гласных. Но каково же было мое удивление, когда в нынешнем году, только через несколько лет (в ходатайстве моем о присылке рукописи Худякова мне, сначала было категорически отказано), я прочел это место в рукописи, без особого труда, так: «Кыйбырдан со старшей сестрой (теткой)», что и вполне понятно, так как такими словами Худяков переводит в других местах (данное место — без якутского текста) якутские слова агас или äджiі, которые действительно обозначают и старшую сестру, и тетку. Не будь у меня самой рукописи Худякова, «Текико» фигурировало бы в моем словаре в качестве собственного имени, хотя бы и с вопросительным знаком. Хотя слово теткой действительно изображено у Худякова так, что можно прочесть его «текикой», но во всяком случае не «Текикой», и не напиши редактор это слово с большой буквы, оно не попало бы в алфавитный указатель и можно было бы легко догадаться, что здесь просто опечатка или описка вм. теткой.

    Я привел только крупнейшие примеры неразобранных редактором (или его переписчиком) слов, так или иначе изменяющие смысл текста, мелких же описок и опечаток, а также пропусков отдельных слов и целых фраз и не оберешься. Все сказанное относится не только к той части «Сборника», которая имеет соответственный якутский текст, но и к другой, без якутскою текста, а также и к «Русскимъ сказкамъ», кои я тоже сверил с рукописью, чтобы иметь у себя точную копию с нее. Точная копия в данном случае тем более важна, а описки, опечатки и недосмотры тем более нежелательны, что Худяков старался вполне передать все малейшие оттенки говора верхоянских русских. Между тем, в некоторых случаях, редактор или его переписчик исправляли этот местный русский говор (напр., вм. пострѣливатъ напечатано пострѣливаетъ, вм. широко раздолье широкое раздолье. вм. тятинька — тятенька, вм. когды — когда и т. д.), а в одном случае слово Могус (слово якутское, встречающееся и в записанной Худяковым якутской сказке и означающее обжора) — действующее лицо сказки, след. имя собственное — редактор упорно изображает со строчной буквы и с обязательным твердым знаком на конце, Худяковым, как сказано, отвергнутым. Что касается знаков препинания, то Худяков, расставляя их в русском тексте, сообразовался с тою или другою конструкцией якутского текста, которая слишком отличается от русской. В печатном же издании знаки расставлены произвольно, без соображения с якутским текстом: иногда одна фраза разбита на две, отделенные одна от другой точкою, и, наоборот, две фразы, разделенные точкою, соединены в одну.

    Таким образом, изданный «Верхоянскій сборникъ» не имеет за собой даже достоинства точной копии подлинного русского текста Худякова.

    Если такова редакция русского текста, то уже а рrіоrі можно себе представить, какова редакция тех немногих якутских слов и выражений, которые редактор счел нужным включить в русский текст. Описок и опечаток в этих случаях масса, собственные имена часто пишутся почему-то со строчной буквы, притяжательные суффиксы или отбрасываются произвольно или, напротив, прибавляются без всякой нужды, а иногда случается, что слова и выражения вставлены совсем не в том месте, к которому они относятся (напр. на стр. 136 «джясь емягя» отнесено к «жестяному кругу» — «роду женской кокарды», когда оно должно было быть отнесено к «мѣднымъ серьгамъ», стоящим в следующей строке). Все это невольно наводит на мысль, что редактор более чем плохо знал якутский язык (если он знал только). И вот тому доказательства.

    При знакомстве с языком якутским, редактор несомненно исправил бы или оговорил бы в примечаниях те очевидные описки и недосмотры у Худякова, которые сразу бросаются в глаза даже при чтении одного русского текста. Напр., поговорка на стр. 4: «Чертъ ихъ возьми! Пусть они хоть головой, хоть головами (?) становятся!» Очевидно, что здесь что-то не ладно, и действительно в якутском тексте стоить: бастарынан и атахтарынан, т. е. головами и ногами. На стр. 37 (зап. № 186) в разгадке у Худякова сказано: «человѣческіе штаны» — буквальный перевод якутских слов: кісі сыаljта, допустимый в черновой работе, но недопустимый в редактированной. По-якутски сыаljа значит и штаны (якутские), и шлея, а потому для отличения штанов от шлеи и употреблено слово кісі (человек), но в русском языке оно совсем лишнее: на стр. 51: «Посл— этого плывутъ по Ленѣ три штуки, как дома... Одна остановилась по срединѣ; одна пристала къ краю». А куда же девалась третья? является вопрос. Оказывается, что в якутском тексте стоит іккі. т. е, две (штуки), а не три. На стр. 100: «приду со сватомъ и сватовьями» описка вм. со сватовьями и сватьями. На стр. 108: «Вышлить доить коровъ» описка вм. кобылъ (в як. тексте сылгыларын) и пр., и пр.

    Далее. На стр. 147: «И прежде (меня) пало сюда много (прямыхъ костей) стройныхъ». Редактор делает к слову «костей» выноску: «гостей?» не подозревая, что здесь обыкновенное якутское выражение кöнö унгуохтах, буквально: имеющий прямые кости, означает стройный и что, следовательно, перевод Худякова вполне верен. В выноске к стр. 96 «чоронъ» оказывается не березовой, а «берестяной посудой для кумыса», во второй выноске на 28 стр. «хотонъ» оказывается не хлев, а «дворъ», и проч.

    Некоторые редакционные выноски положительно ничего не объясняют, напр., выноска на 25 стр. (заг. № 45) к словам «утка саксо(а)нъ (по-якутски халба)» гласит: «У Бöтлингка халба — родъ утки». Другие выноски вводят читателей в заблуждение по части русских слов, напр., на стр. 5, 11 и 28 слова туесъ, зариться и ленъ (сухожилия) названы «сибирскими провинціализмами», тогда как, по Далю, туесъ встречается не только в Сибири, но и на севере и востоке Европ. России, зариться — общераспространенное слово, а ленъ встречается в восточных губерниях Европ. России. Между тем, для людей, пользующихся «Верхоянскимъ Сборникомъ» с научными целями, не сделано ничего, что могло бы облегчить более или менее верное понимание русского текста, напр. понятия «народъ» (в як. тексте русское каманда), «законъ» (в якут. тексте ыjах) и проч., и проч. остались вовсе без пояснений и уже некоторых чуть было не ввели, а других, быть может, и ввели в нежелательное заблуждение.

    Но кроме предъявленных выше требований, которым должно удовлетворять научное издание, можно было бы предъявить еще другие требования, выполнение которых потребовало бы затраты значительного труда, но зато получился бы действительно точный Худяковский перевод якутского текста. При сличении русского текста, с якутским оказывается, во-первых, масса пропусков в русском тексте: не переведены как отдельные слова, так и целые выражения; во-вторых, перевод многих слов и выражений сделан неверно. В особенности много пропусков и ошибок встречается в ранних записях Худякова. Худяков переводил, очевидно, в разное время и, по мере большего ознакомления с языком, сам исправлял в некоторых отделах своей рукописи неверно переведенные места; эти-то исправления следовало бы, при тщательной редакции, сверив с якутским текстом, сделать и в тех отделах «Сборника», кои самим Худяковым остались непроверенными (особенно страдают в этом отношении загадки). Пропуски же в переводе следовало бы также восстановить, по Худякову же, путем сличения разных месть «Сборника», так как непереведенное в ранних записях часто оказывается непереведенным вполне верно в записях более поздних.

    В виду всего сказанного выше, было бы в высшей степени желательно, чтобы русский текст «Сборника», тщательно проверенный и проредактированный, был издан вновь параллельно с якутским текстом. Тогда издание вполне соответствовало бы научным требованиям, предъявляемым к подобного рода «Сборникамъ». В настоящем же своем виде «Сборникъ» не имеет никакой научной цены.

    Эд. Пекарский.

    4-го Января 1896 г.

    /Извѣстія Восточно-Сибирскаго Отдѣла Императорскаго Русскаго Географическаго Общества. Т. XXVI. №№ 4 – 5-й (послѣднiй) [За 1895 годъ]. Иркутскъ. 1896. С. 197-205./

 

 

 

                                                              XIV. БИБЛИОГРАФИЯ

                                    5) Антропология, этнография, лингвистика и археология

    146 Пекарский Э. Д. Заметка по поводу редакции «Верхоянского сборника» И. А. Худякова. (Иркутск 1890). Изв. 1895 г. Т. XXVI, №№ 4 и 5 стр. 197-205.

                                                                         УКАЗАТЕЛЬ

                                                личных имен авторов статей и сообщений

                                      Римские цифры — означают отделы Указателя статей.

                               Литеры и цифры в скобках — означают подразделения отделов.

    Пекарский Е. Д. XIV, Библ. 146, (5).

    /Восточно-Сибирскій Отдѣлъ Императорскаго Русскаго Географическаго Общества 1891-1901. Систематическій указатель всѣхъ изданій Отдѣла, помѣщенныхъ въ нихъ статей, замѣтокъ и мелкихъ извѣстій и сообщеній, сдѣланныхъ въ общихъ собраніяхъ, засѣданіяхъ Распорядительнаго Комитета и отдѣленій. За десятилѣтiе 1891-1901. Составленъ по порученію Восточно-Сибирскаго Отдѣла членами его Д. З. Бѣлкинымъ и А. В. Трироговымъ. Иркутскъ. 1901. С. 16, II./

 

 

    Эдуард Карлович Пекарский род. 13 (25) октября 1858 г. на мызе Петровичи Игуменского уезда Минской губернии Российской империи. Обучался в Мозырской гимназии, в 1874 г. переехал учиться в Таганрог, где примкнул к революционному движению. В 1877 г. поступил в Харьковский ветеринарный институт, который не окончил. 12 января 1881 года Московский военно-окружной суд приговорил Пекарского к пятнадцати годам каторжных работ. По распоряжению Московского губернатора «принимая во внимание молодость, легкомыслие и болезненное состояние» Пекарского, каторгу заменили ссылкой на поселение «в отдалённые места Сибири с лишением всех прав и состояния». 2 ноября 1881 г. Пекарский был доставлен в Якутск и был поселен в 1-м Игидейском наслеге Батурусского улуса, где прожил около 20 лет. В ссылке начал заниматься изучением якутского языка. Умер 29 июня 1934 г. в Ленинграде.

    Кэскилена Байтунова-Игидэй,

    Койданава.

 

                                      sakhalit.com›writer/hudyakov-ivan-aleksandrovich

             Худяков Иван Александрович

 

 

                                                     Худяков Иван Александрович

                                                                    (1842 – 1876)

    Родился в г. Кургане. Окончил Ишимское уездное училище и Тобольскую гимназию (1853 — 1858). В 1858 поступил на историко-филологический факультет Казанского университета. За участие в революционных студенческих организациях дважды исключался из университета, так и его не закончив. Будучи студентом, собирал и исследовал русский фольклор. В 1862 переехал в Санкт – Петербург. Был осужден в 1866 на вечное поселение в Верхоянске. Худяков сразу начал общатсья с якутами, чтобы изучить их язык и быт.

Из всех его трудов по якутоведению сохранились только фольклорные записи: тексты былин, сказок, песен, загадок и поговорок якутов, напечатанные «Верхоянском сборнике», и долгое время считавшаяся погибшей рукопись «Краткое описание Верхоянского округа», в которой дается обстоятельное этнографическое населения не только Верхоянском округе, но и всей Якутии. Тексты Худякова были также широко использованы в «Словаре якутского языка» Э. К. Пекарского.

    Адрес: 677027, г. Якутск, ул. Октябрьская, 10

    Тел/факс: (4112) 428912

    Эл/адрес: yglmo@mail.ru, litmuzei@mail.ru

    Сайт музея: http://sakhalit.com

 

 

    С. С. Шустерман,

    кандидат исторических наук

                                             НОВЫЕ МАТЕРИАЛЫ О И. А. ХУДЯКОВЕ

    Трагическая судьба ученого и революционера Ивана Александровича Худякова всегда привлекала к себе внимание общественности. Жизнь и деятельность Худякова хорошо иллюстрирует ленинский тезис о трех поколениях русского революционного движения. Худяков, один из крупных представителей народничества шестидесятых годов прошлого века, в своей юности находился под непосредственным влиянием декабристов, сосланных в Западную Сибирь.

    И. А. Худяков родился 1 января 1842 г. в Кургане в семье сибирских старожилов. Научные и революционные интересы появились у него уже во время пребывания в Казанском университете в 1858-1859 годах. В своей автобиографии он вспоминает, что брошюры Герцена и другие запрещенные книги «переписывались неутомимо, ходили по рукам всех товарищей» [* «Исторический вестник», 1906, № 10, стр. 44.]. В Казани же Худяков впервые обратился к былинам, сказкам и другим формам народного творчества и этот интерес сохранил до конца своей недолгой жизни. Его всегда поражало единство и стройность легенд и сказок различных народов. В поисках причин этого единства он занялся изучением трудов по фольклору. В это же время «сам стал записывать разные народные предания и, наконец, решился ехать искать науки в Москву» [* Там же, стр. 46.].

    В Москве Иван Александрович вместе с посещением лекций в университете продолжал свое любимое дело, выезжал для собирания сказок в провинцию и вскоре издал свои первые сборники сказок и народных песен.

    Осенью 1862 г. Худяков переезжает в Петербург. Жил он здесь, как и в Москве, в крайней бедности. «Трудно представит», себе более бедственную жизнь, чем та, которую я провел в продолжение второго полугодия 1862 г» [* Там же, стр. 61.]. Ютился он за перегородкой на кухне. «По целым дням приходилось сидеть совершенно голодным; в продолжение пяти месяцев я обедал не более двух раз, и то в гостях» [* «Исторический вестник». 1906, № 10, стр. 61.]. И все же он продолжал свои научные труды, создавал и печатал все новые книги по фольклору, русской и всеобщей истории.

    Настоящий ученый, энергично искавший новые пути в своей сфере знания, Худяков вместе с тем страстно отдавался революционному делу. Он был главой петербургского кружка революционеров. Вместе с другими передовыми людьми России он сочувствовал польскому восстанию 1863 г. и горячо откликался на политические события своего времени.

    Вскоре Худяков связался с московским кружком студенческой молодежи, с каракозовцами, во главе которого стоял Н. А. Ишутин. «Ишутинский кружок», — пишет Худяков, — был одним из замечательных явлений того времени. Идея добра соединила довольно тесно значительную кучку талантливых юношей, которые рано или поздно стали бы зерном обширного заговора. Эти люди большею частью отказались от всех радостей жизни и посвятили себя делу народного освобождения» [* Там же. № 11, стр. 411.]. В августе-ноябре 1865 г. Худяков побывал за границей, в Швейцарии. Здесь он встречался с Герценом, Огаревым; ознакомился, вероятно, и с деятельностью I Интернационала.

    4 апреля 1866 г. Д. Каракозов совершил покушение на Александра II. Это было первое террористическое выступление революционеров в России. Вдохновителем этого события монархисты считали Худякова. Верховный уголовный суд полагал, что главными фигурами являются Каракозов и Худяков. В обвинительном акте говорилось, что Худяков «по убеждениям своим человек крайнего социалистического направления, враг существующего порядка, требующий преобразования государства в коренных его основаниях» [* «Центрархив, Покушение Каракозова», — том 1, стр. 37.].

    Суду не удалось, однако, изобличить Худякова в знании о намерении Каракозова совершить покушение на царя. И все же он был лишен всех прав состояния и сослан на поселение в Сибирь. Худяков был отправлен в Верхоянск, в одно из самых гиблых мест Сибири. Это было сделано по прямому повелению Александра II, который потребовал подыскать такой глухой угол, откуда Худяков не мог бы скрыться.

    Путь от Иркутска на север и пребывание в Верхоянске описаны Худяковым в особой главе своих воспоминаний, которой он дал название «Чистилище». Он пишет: «Редкий из моих читателей видывал что-нибудь пустыннее тракта из Иркутска в Якутск... Но тракт из Якутска в Верхоянск был еще хуже; даже чиновник, сопровождавший меня из Якутска, назвал эту езду хуже каторжной работы» [* «Исторический вестник», 1906, № 12, стр. 809.].

    В Верхоянск Худяков был доставлен 7 апреля 1867 г. И хотя считалось, что здесь он находится в ссылке, положение его в действительности оказалось более тяжелым, чем В. Шаганова, П. Николаева и других его товарищей, находившихся на каторге в Забайкалье. Там они были все вместе, там они встретились с Н. Г. Чернышевским, который олицетворял для них все самое дорогое и возвышенное. Будучи соединены в одном месте, они могли поддерживать друг друга в физическом и нравственном отношениях. В Верхоянске же Худяков оказался не только в крайне тяжелых материальных условиях, но и в одиночестве. Кругом были чуждые, безразличные люди.

    Безотрадную жизнь свою в Верхоянске он описал в следующих словах: «Людям, относящимся ко всему, кроме жвачки, с равнодушием коровы, трудно понять всю тяжесть агонии человека, находящегося в моем положении. Жить вместе с телятами, по целым неделям голодать, при невозможности работать что-нибудь дельное среди общества самых пошлых ябедников, среди людей, которых все мысли и поступки возмущают душу; не иметь более года никакого известия от самых дорогих и близких людей, ждать их по целым месяцам и снова ничего не получать, наконец, видеть ужасные бедствия родной страны, которые могли быть...» [* Там же.]. (Этими словами рукопись обрывается — С. Ш.).

    Но даже среди этой мрачной обстановки он продолжал свою научную работу, оставался верным своим революционным взглядам и возлагал свои упования на молодую Россию. Деятельность Худякова в Верхоянске поразительна и скорее ее следует назвать подвигом. Особую ценность представляют написанные здесь воспоминания, которые неведомыми путями были доставлены в Женеву и напечатаны там в 1882 г. Помимо воспоминаний он составил описание Верхоянского округа и написал несколько статей на различные темы. Ценное содействие оказал Худяков барону Майделю, путешествовавшему в 1868-1870 гг. по северо-восточной части Якутской области: в течение 14 месяцев он производил метеорологические наблюдения в Верхоянске.

    С особой энергией Худяков принялся за изучение якутского языка и фольклора. Он записал якутские легенды, сказки, песни, загадки и пословицы, которые в дальнейшем были напечатаны отдельной книгой под названием «Верхоянский сборник». Он составил также русско-якутский и якутско-русский словари.

                                                                              * * *

    При изучении материалов Якутского архива обнаружены ныне документы, позволяющие осветить некоторые важные моменты из Верхоянского периода жизни Худякова. Известно, что осенью 1868 г. якутский губернатор отправил в Иркутск несколько рукописей Худякова. При возвращении их генерал-губернатор сообщил, что он не возражает против приобретения их Статистическим комитетом.

    Новые архивные материалы знакомят нас с судьбой худяковских рукописей в Якутске. В начале 1869 г. губернатор В. К. Бодиско передал Статистическому комитету и епископу Дионисию на рецензию четыре рукописи, а именно: «Материалы для народной словесности и характеристики местного языка и обычаев Верхоянского округа» (на якутском языке, с переводом на русский); брошюру: «Верхоянский округ Якутской области», якутско-русский словарь, русско-якутский словарь [* ЦГА ЯАССР, ф. 343, оп. 1, д. 150, л. 3-4.].

    В августе 1869 г. епископ сообщил губернатору: «Вашему превосходительству угодно было препроводить ко мне якутские рукописи, как-то: якутский словарь, якутские саги, песни, загадки и др., составленные преступником Худяковым, для рассмотрения и обсуждения насколько они верны и годны к употреблению. Я нашел, что некоторые из этих тетрадей, именно, словарь с грамматическими заметками, были уже в рассмотрении у меня и о них со стороны моей сделан одобрительный отзыв бывшему якутскому губернатору Лохвицкому. Что же касается до прочих рукописей, то я передал их на рассмотрение знатоку якутского и русского языка священнику Димитриану Попову, отзыв которого вместе с подлинными рукописями преступника Худякова и имею честь препроводить к вашему превосходительству» [* Там же, л. 9.].

    Димитриан Попов составил рецензию на труд Худякова, озаглавленный «Материалы для народной словесности и характеристики местного языка и обычаев инородцев Верхоянского округа». Эта рукопись, судя по оглавлению, вероятно, и является той, которая впоследствии была издана под названием «Верхоянского сборника».

    На заседании Статистического комитета 12 декабря 1869 г. был зачитан отрицательный в общем отзыв Д. Попова. В своем отзыве Д. Попов писал: «Якутский язык очень богат тождеством слов и труден по конструкции выражения мыслей; без погрешностей владеть им может только опытный знаток. Составитель «Материалов...», не приобретя еще ни навыка, ни понятия в якутском говоре, взялся за настоящее дело. Перевод текста якутского на русский язык не везде согласен со слововыражением якутским, а удержаны лишь мысли и переданы на бумаге перифразически». Общим вывод Д. Попова — «составителю необходимо заняться вновь пересмотром и исправлением своих трудов» [* ЦГА Я АССР, ф. 343, оп. 1, д. 154, л. 16-об. - 17.].

    При рецензировании худяковской рукописи Д. Попов понял свою задачу очень узко. Все внимание он обратил на перевод якутских текстов на русский язык и при этом совершенно не понял творческой манеры Худякова, стремившегося сохранить своеобразие легенд и сказок. О самом содержании рукописи Д. Попов не сказал ни слова, поэтому его отзыв является поверхностным и несправедливым. За отдельными погрешностями в переводе он не рассмотрел, что труд Худякова занимает совершенно особое место в науке и является неоценимым собранием материалов по якутскому и русскому фольклору.

    Впоследствии, когда книга Худякова была напечатана, крупный исследователь литературы А. Н. Пыпин дал ей высокую оценку. «Верхоянский сборник, — писал он, — представляет собою плод громадного труда и до сих пор стоит совершенно одиноким в своей области. Бог весть, когда найдется другой подобный исследователь, который с такою подготовкою, такой любовью и в столь обширных размерах соберет и обработает народную поэзию и якутов, и тамошних русских» [* А. Н. Пыпин. История русской этнографии.].

    В связи с отзывом Д. Попова Статистический комитет постановил возвратить Худякову его работы. Одно время комитет намеревался приобрести брошюру Худякова о Верхоянском округе, но затем отказался и от этого.

    Таким образом, документы Якутского архива свидетельствуют о том, что языковедческие и этнографические труды Худякова находились в 1869 г. в г. Якутске и были предметом обсуждения в Статистическом комитете. Среди этих материалов находится и первая рецензия на «Верхоянский сборник», принадлежащая перу Димитриана Попова.

    Помимо этого обнаружены многие другие документы, которые подтверждают насколько печальна была жизнь И. Худякова в Верхоянске. В продолжение четырех лет, до начала 1871 г., казна ничего нс отпускала на содержание Худякова. Из журнала верхоянской полиции видно, что за весь 1867 г. на имя Худякова поступило только 99 р. [* ЦГА ЯАССР, ф. 24, оп. 1, д. 1660, л. 168 об.], но были ли они ему выданы неизвестно. Имеются сообщения, что исправник отбирал у Худякова деньги и вещи, присылавшиеся ему родственниками.

    В 1870 г. положение Худякова было столь трагическим, что и. д. губернатора де-Витте обратился к генерал-губернатору Восточной Сибири с просьбой о назначении И. Худякову казенного пособия. В своем донесении де-Витте писал: «Состоя под строжайшим надзором местного полицейского управления, Худяков лишен возможности свободных сношений с городскими жителями, от которых мог бы он пользоваться средствами к жизни, зарабатывая таковые письмоводством или обучением грамоте детей, к чему он и более привычен по своему происхождению и воспитанию. В других же черных работах и услугах население при малочисленности не нуждается; да и Худяков едва ли может их откосить.

    Не менее того стеснен Худяков и в добыче пропитания рыболовством, звериною и птичьею охотою, требующими отдаленных отлучек из города, которые ему не дозволяются.

    По всему этому, как дошли до меня сведения, Худяков, не получая пособия от родных, поставлен в невозможность по приобретению для своего пропитания хлеба и других самых необходимых жизненных потребностей, которые при отдаленности края весьма дороги и не всегда бывают в наличности. Между тем, при назначении Худякова в Верхоянск не последовало никакого распоряжения об отпуске ему кормовых денег или пайка» [* «Каторга и ссылка», 1926, № 7-8, стр. 175.].

    Де-Витте ходатайствовал об отпуске Худякову кормовых денег или хлебного пайка «по крайней мере в размере, назначенном арестантам, содержащимся в тюремных замках». Губернатор считал также необходимым отвести Худякову квартиру [* Там же.].

    Из Иркутска сообщили, что согласны на выдачу Худякову казенного пособия не свыше 114 р. 28,5 коп. в год. Получив согласие иркутской администрации, де-Витте отправил 15 января 1871 г. верхоянскому исправнику 108 р. на пособие И. Худякову, указав, что пособие это следует выдавать с 1 января 1871 г. по 9 р. в месяц «по мере действительной в том надобности на содержание его, если он ведет себя хорошо и личным трудом не может приобретать себе средств к жизни» [* ЦГА ЯАССР, ф. 25, оп. 1, д. 157, л. 1-2.].

    Исправник подтвердил, что Худяков «действительно имеет крайнюю необходимость в пособии» и оно выдавалось ему с января по апрель 1871 г. «Затем более выдачи не производились, т. к. Худяков, — как сказано в журнале Верхоянского окружного полицейского управления, — не имел в них надобностей». В это время барон Майдель начальник Чукотской экспедиции прислал Худякову 50 р. за произведенные им метеорологические наблюдения. Этих денег едва хватило на два месяца. В начале июня 1871 г. Худяков, как сказано в том же журнале, «находясь в болезненном состоянии, встречает необходимость в средствах к существованию». Выдача пособия была возобновлена.

    Отпускаемые казной Худякову деньги (сначала по 9, а потом с 1 октября 1871 г. — по 12 р. в месяц) даже по признанию исправника «едва обеспечивали его существование» [* ЦГА ЯАССР, ф. 25, оп. 1, д. 157, л. 14-45.], вернее их было совсем недостаточно при верхоянской дороговизне. В городе никто не соглашался за эти деньги содержать Худякова. Поэтому в 1871-1874 гг. он все время переходил с одной квартиры на другую.

    Среди вновь обнаруженных документов имеется переписка начальника Чукотской экспедиции барона Майделя с верхоянским исправником за 1871 г. о метеорологических наблюдениях Худякова, которые Майдель оценил как «превосходные», а также документы о его психическом заболевании.

    Правительство, отправляя Худякова в затерянный среди полярной пустыни Верхоянск, желало вырвать его из культурной жизни. Эта линия проводилась и высшей администрацией края. В качестве иллюстрации можно напомнить события, связанные с экспедицией Майделя. В начале 1868 г. в Якутске происходила подготовка к этой экспедиции, перед которой была поставлена задача по изучению северо-восточной части Сибири. Губернатор Лохвицкий желал привлечь к ней Худякова. Он писал в Иркутск: «Заботясь об экспедиции, я поручил узнать, не окажется ли в Верхоянском округе таких лиц, которые по знакомству с наречиями инородцев, обитающих в северо-восточной части Якутской области, с их нравами и обычаями или, по крайней мере, по своим способностям, знаниям и наблюдательности могли бы принести пользу экспедиции...

    Вследствие чего мне было сообщено, что кроме государственного преступника Худякова других лиц, способных участвовать в экспедиции, в Верхоянске не имеется и что Худяков изъявил на это желание» [* «Каторга и ссылка», 1926., № 7-8, стр. 171.].

    Участие в научной экспедиции могло бы иметь для Худякова самые благотворные последствия. Он уже сообщил матери, что ему «сделано предложение участвовать в ученой экспедиции, предполагаемой к отправке в Чукотский край». Но вскоре Якутский губернатор решил не отпускать Худякова «в столь дальнюю и долговременную отлучку» [* Там же.].

    Суровые условия пребывания на севере и полное одиночество тяжело отозвались на Худякове. Мы знаем, что он сохранил интерес к научным исследованиям и в верхоянской глуши. Он сознавал научную ценность своих трудов по якутскому фольклору и надеялся, что они будут напечатаны. В течение целых лет он ждал ответа из Якутска.

    После отрицательного отзыва Д. Попова Статистический комитет возвратил 19 декабря 1869 г. верхоянскому исправнику рукописи Худякова. Но до автора они не дошли. В письме к матери 20 августа 1871 г. Худяков сообщал, что в течение длительного времени его рукописи находятся в Якутске, тем не менее администрация все ещё не уведомила его почему они не напечатаны [* М. Клевенский. И. А. Худяков — революционер и ученый. М., 1929, стр. 118.].

    Перспективы на плодотворную деятельность не было. Слабый организм Худякова надломился, и он оказался во власти душевного недуга. С 1871 г. исправник непрерывно сообщает о болезненном состоянии Худякова. Так, в марте 1872 г. он доносил губернатору: «Государственный преступник Иван Худяков по настоящее время находится в умопомешательстве, и временами помешательство его увеличивается, но особенных действий его никаких не замечено» [* ЦГА ЯАССР, ф. 25, оп. 1, д. 157, л. 14.].

    Мать Худякова много раз обращалась с волнующими призывами к генерал-губернатору Восточной Сибири; заклиная всеми святыми, она умоляла его исходатайствовать перевод ее сына в такое место, где он мог бы пользоваться медицинской помощью и ее материнским уходом.

    В начале 1874 г. Худяковой удалось добиться разрешения на перевод ее сына в Якутск. Весенняя распутица задержала отъезд Худякова из Верхоянска, и в Якутск он был доставлен лишь 31 августа 1874 г. Усилия Худяковой, вырвать своею сына из надвигающейся тьмы безумия, запоздали. В Якутске Худяков пробыл до середины июня 1875 г., затем его перевезли в Иркутск, где он и умер в больнице 19 сентября 1876 г. Так закончилась жизнь И. А. Худякова, отдавшего все свои силы науке и революции.

    /Якутский архив (сборник статей и документов). Вып. 1. Якутск. 1960. С. 43-50./

 

 

                                                          ПОДВИГ РЕВОЛЮЦИОНЕРА

    Среди революционеров 60-х годов XIX в. внимание исследователя привлекает фигура И. А. Худякова, известного не только своей революционной деятельностью, но и трудами в области истории и фольклористики. Вновь выявленные в архивах Москвы, Иркутска и Якутска документы позволяют воссоздать основные моменты жизни Худякова значительно полнее, чем это было возможно раньше.

    Иван Александрович Худяков родился 1 января 1842 г. в Кургане. Во время пребывания в Казанском университете в 1858-1859 гг. у него впервые появляется интерес к революционным идеям [* И. А. Худяков. Записки каракозовца. М.-Л. 1930, стр. 35.]. Здесь же Худяков обратился к изучению былин, сказок и других форм народного творчества. В 1859-1862 гг. он посещал лекции в Московском университете. В это же время были изданы его первые сборники сказок и народных песен. Осенью 1862 г. он переезжает в Петербург. Будучи талантливым ученым, Худяков вместе с тем страстно отдавался революционному делу. Вскоре он связался с московским кружком студенческой молодежи, во главе которого стоял Н. А. Ишутин. Позднее в своих воспоминаниях Худяков тепло отзывался об участниках этого кружка, которые, по его словам, «большею частью отказались от всех радостей жизни и посвятили себя делу народного освобождения» [* Там же, стр. 103.] . В августе-ноябре 1865 г. Худяков побывал в Швейцарии и встречался там с А. И. Герценом и Н. П. Огаревым.

    4 апреля 1866 г. Д. Каракозов совершил покушение на Александра II. Вдохновителем покушения монархисты объявили Худякова. В обвинительном акте по делу каракозовцев говорилось, что Худяков - это «человек крайнего социалистического убеждения, враг существующего порядка, требующий преобразования государства в коренных его основаниях» [* «Покушение Каракозова». Стенографический отчет по делу Д. Каракозова, И. Худякова, Н. Ишутина и др. Т. I. М. 1928, стр. 37.] . Однако суду не удалось установить причастность Худякова к покушению. И все же он был сослан на поселение в Верхоянск - одно из самых отдаленных мест Сибири. III отделение и здесь не оставило Худякова в покое: оно решило установить за ним особое наблюдение. Эта чрезвычайная мера не повторялась впоследствии даже по отношению к Н. Г. Чернышевскому и П. А. Алексееву. Недавно обнаруженные нами письма якутского губернатора Лохвицкого рисуют любопытную картину выполнения приказа Петербурга.

    В Якутск Худяков был доставлен 11 марта 1867 года. Наблюдение за ним губернатор поручил столоначальнику своей канцелярии Трохимовичу. При знакомстве с Худяковым Трохимович выдал себя за ссыльного поляка и стремился вызвать доверие к себе рассказами о том, что он якобы участвовал в восстании за Байкалом в 1866 г. и что даже здесь, в Якутске, существует особый кружок политических ссыльных: И. А. Худяков, несомненно, рад был встретить человека, казавшегося близким ему по своим взглядам. Он много рассказывал Трохимовичу о своей жизни, о Каракозове, о покушении 4 апреля 1866 года. В первые же дни своего пребывания в Якутске Худяков высказал убеждение, что «покушение когда-нибудь повторится и что государю несдобровать».

    В беседах с Трохимовичем, касаясь положения в стране, Худяков заметил: «Политический переворот в России неизбежен, и при всем своем старании нынешнее правительство никогда не удержится». Он был убежден, что «в России будет все-таки революция». Монархия, по словам Худякова, должна распроститься со своими надеждами на народ и армию. Он сообщил Трохимовичу, что когда Каракозовцы находились в Петропавловской крепости, «то караульные солдаты высказывали сожаление, что покушение (Каракозова) не удалось. Если бы царя убили, говорили они, мы бы покончили с великим князем Николаем Николаевичем и другими... Это говорил не один и не два». Революция в России, по мнению Худякова, должна была стать началом общеевропейской революции.

    С первого дня знакомства с Худяковым подосланный к нему осведомитель старательно записывал свои разговоры с ним. Предварительные записи Трохимович передал губернатору еще до отъезда своего из Якутска в Верхоянск, куда он сопровождал Худякова. Начальство столь дорожило информацией о Худякове, что записи эти генерал-губернатор лично повез в Париж и передал находившемуся там начальнику третьего отделения. По возвращении из Верхоянска Трохимович составил более систематизированную записку о своих беседах с Худяковым [* Центральный государственный исторический архив в Москве (ЦГИАМ), ф. 95, оп. 1, д. 340 (Записка Трохимовича 1867 г.).].

    В Верхоянск Худяков был доставлен 7 апреля 1867 года. Здесь он оказался в положении гораздо более тяжелом, чем осужденные одновременно с ним его товарищи, находившиеся на каторге в Забайкалье. Там они были все вместе и могли поддерживать друг друга. Худяков же был одинок и, кроме того, крайне нуждался в материальном отношении. Хотя Худяков находился теперь на далекой северо-восточной окраине России, (от Якутска до Верхоянска 900 верст), воспоминания о нем продолжали тревожить Петербург. Покушение Березовского на Александра II в Париже в июне 1867 г. побудило III отделение принять дополнительные меры для предотвращения террористических актов. По-видимому, с этим была связана и вторая поездка Трохимовича в Верхоянск в марте 1868 года. Трохимович заметил «большую перемену» в Худякове: за год жизни в ссылке он «сделался очень печален, постоянно ищет уединения, так что даже довольно трудно было вызвать его на продолжительные разговоры».

    На политические темы Трохимович, чтобы «не возбудить в Худякове ни малейшего сомнения», не заговаривал в течение всего первого месяца своего пребывания в Верхоянске. Используя научные склонности Худякова, Трохимович от имени губернатора предложил последнему участвовать в экспедиции по исследованию Чукотского края. Худяков, к тому времени серьезно занявшийся изучением языка и устного народного творчества якутов и русского населения Верхоянского округа, принял это предложение. Когда Трохимович начал разговор о парижском покушении на Александра II, Худяков заметил, что царь «революционерами обречен на смерть». Много говорил верхоянский изгнанник и о перспективах революции в России и в Западной Европе. При этом он признавал необходимым ради предотвращения продолжительной гражданской войны физическое устранение монархов.

    Текст записки осведомителя о беседах с Худяковым в 1868 г. свидетельствует о том, что Трохимовичу было поручено выяснить связи ссыльного с революционным движением в Западной Европе, его взгляды на террор, его отношение к покушению Березовского, а также разузнать, кто из участников ишутинского кружка находится еще на свободе [* Там же, ф. 109, 1 экспед., д. 100, ч. 46, 1866 г. (Записка Трохимовича 1868 г.).]. Якутский губернатор Лохвицкий был убежден, что Худяков остался верен своим революционным убеждениям. Поэтому царских чиновников беспокоила возможность установления связи между Худяковым и участниками польского восстания 1863 г., находившимися в ссылке в Якутской области. В июне 1867 г. Лохвицкий получил секретные сведения о том, что один из этих ссыльных, Крыжановский, «принимает большое участие в Худякове, заботливо о нем расспрашивал и был доволен, когда узнал, что это непримиримый враг правительства». Крыжановский, по словам губернатора, «искал случая секретно выслать ему (Худякову) деньги» [* Московский областной архив (МОА), ф. 864, оп. 1, д. 21, лл. 15-17.].

    В Якутском архиве, в фондах Верхоянского полицейского управления и статистического комитета нам удалось обнаружить новые материалы, относящиеся к верхоянскому периоду жизни Худякова. Основная же часть документов о нем, находившаяся в делах областного управления, погибла во время пожара в Якутске в декабре 1879 года.

    Прибыв в Верхоянск, Худяков полностью отдался научным исследованиям. Его деятельность здесь поразительна, ее можно назвать подвигом. Особую ценность представляют написанные в то время Худяковым воспоминания, неведомыми путями доставленные в Женеву и опубликованные там в 1882 году [* И. А. Худяков. Опыт автобиографии. Женева, 1882.]. Кроме того, он составил описание Верхоянского округа и написал несколько статей на различные темы. В течение 14 месяцев он производил метеорологические наблюдения в Верхоянске и тем самым помог установить особое положение этого пункта, считавшегося до последнего времени полюсом холода. Сохранились материалы и о педагогической деятельности Худякова. К моменту его прибытия в ссылку на всем Крайнем Севере не было ни одной школы. Верхоянские казаки и мещане почти забыли русский язык и даже дома говорили по-якутски. Худяков сумел убедить местного исправника В. Иващенко в том, что в Верхоянске необходимо создать школу. На собранные среди жителей деньги (более 1000 р.) была построена школа. Но просветительская деятельность Худякова этим не ограничилась. Еще до открытия школы он занялся обучением детей, в числе которых оказался и Н. С. Горохов, впоследствии один из ранних представителей местной якутской интеллигенции.

    С особой энергией Худяков взялся за изучение якутского языка и фольклора. Уже к сентябрю 1867 г. он составил русско-якутский словарь, содержащий более 5 тыс. слов. Словарь этот был передан для просмотра лицам, знавшим в совершенстве русский и якутский языки, «которые, - как писал губернатор в Иркутск, - одобрили этот труд и даже считают его полезным руководством к изучению значений якутских слов» [* Иркутский государственный архив (ИГА), ф. 24, оп. 3, д. 115, л. 1.]. Вместе с тем Худяков записывал якутские легенды, сказки, песни, загадки и пословицы, которые после его смерти были изданы отдельной книгой под названием «Верхоянский сборник». Осенью 1868 г. несколько рукописей Худякова были направлены в Иркутск. Возвращая их, генерал-губернатор сообщил, что не возражает против приобретения рукописей Якутским статистическим комитетом [* Там же, л. 2.].

    В начале 1869 г. якутский губернатор В. К. Бодиско передал статистическому комитету и епископу Дионисию на рецензию четыре рукописи Худякова: «Материалы для народной словесности и характеристики местного языка и обычаев Верхоянского округа», очерк «Верхоянский округ Якутской области», якутско-русский словарь, русско-якутский словарь [* Центральный государственный архив Якутской АССР (ЦГА ЯАССР), ф. 343, оп. 1, д. 150, лл. 3-4.]. По поручению епископа священник Д. Попов, сотрудничавший в дальнейшем с Э. К. Пекарским при составлении «Якутского словаря», написал отзыв о труде Худякова по якутскому фольклору. Этот рецензент совершенно не понял творческой манеры автора, а поэтому и не увидел того, что данный труд занимает особое место в науке и является неоценимым собранием материалов по якутскому и русскому фольклору. Впоследствии, когда записи Худякова были опубликованы, А. П. Пыпин дал им высокую оценку. «Верхоянский сборник, - писал он, - представляет собой плод громадного труда и до сих пор стоит совершенно одиноким в своей области. Бог весть, когда найдется другой подобный исследователь, который с такою подготовкою, такой любовью и в столь обширных размерах соберет и обработает народную поэзию и якутов и тамошних русских» [* Цит. по М. М. Клевенский. И. А. Худяков - революционер и ученый. М. 1929. стр. 113.].

    Жизнь Худякова в Верхоянске была очень тяжела. В продолжение четырех лет, до начала 1871 г., казна не отпускала никаких средств на его содержание. Вместе с тем имеются сведения, что исправник отбирал у Худякова деньги и вещи, присылавший ему родственниками. В 1870 г. материальное положение Худякова еще более ухудшилось. В связи с этим исполнявший должность якутского губернатора де Витте доносил генерал-губернатору Восточной Сибири о необходимости выдавать Худякову денежное пособие или хлебный паек «по крайней мере в размере, назначенном арестантам, содержащимся в тюремных замках» [* ИГА, ф. 24, оп. 3, д. 88, лл. 33-34.]. Из Иркутска было прислано указание о предоставлении казенного пособия размером не свыше 114 руб. 28 коп. в год. Отпускаемые казной Худякову деньги (с января 1871 г. - по 9 р., а с октября того же года по 12 р. в месяц), даже по признанию исправника, «едва обеспечивали его существование» [* ЦГА ЯАССР, ф. 25, оп. 1, д. 157, лл. 44-45.]. В Верхоянске никто не соглашался на эти деньги содержать тяжелобольного Худякова. Поэтому в 1871-1874 гг. он был вынужден постоянно переходить с одной квартиры на другую.

    Правительство, ссылая Худякова в затерянный среди полярной пустыни Верхоянск, хотело полностью изолировать его от культурной жизни страны. Эту же линию по отношению к нему проводила и местная администрация. В начале 1868 г. в Якутске происходила подготовка к экспедиции Г. Майделя, задачей которой было изучение северо-восточной части Сибири. Губернатор Лохвицкий сначала склонялся к мысли о том, чтобы привлечь к этому делу Худякова. «Заботясь об экспедиции, я поручил узнать, не окажется ли в Верхоянском округе таких лиц, которые... могли бы принести пользу экспедиции... Вследствие чего мне было сообщено, что кроме государственного преступника Худякова других лиц, способных участвовать в экспедиции, в Верхоянске не имеется и что Худяков изъявил на это желание» [* ИГА, ф. 24, оп. 3, д. 115, лл. 10, 13.]. Худяков сообщил матери, что ему «сделано предложение участвовать в ученой экспедиции, предполагаемой к отправке в Чукотский край». Однако губернатор все же решил не отпускать Худякова «в столь дальнюю и долговременную отлучку» [* Там же, л. 13.].

    Несмотря на суровые условия жизни на Крайнем Севере и полное одиночество, Худяков продолжал сохранять интерес к научным исследованиям, сознавал ценность своих трудов по якутскому фольклору и надеялся, что они будут опубликованы. Несколько месяцев ждал он ответа из Якутска, куда были посланы его рукописи. После отрицательного отзыва Д. Попова статистический комитет возвратил 19 декабря 1869 г. верхоянскому исправнику рукописи Худякова. Но до автора они так и не дошли. В письме к матери 20 августа 1871 г. Худяков высказывал беспокойство о их судьбе. В течение длительного времени, писал он, рукописи находятся в Якутске, тем не менее администрация все еще не уведомила его, почему они не напечатаны [* ЦГИАМ, ф. 109, 1 экспед., д. 100, ч. 45, л. 64, 1866 г.]. Таким образом, всякие надежды на плодотворную научную деятельность также исчезли. «Если Вас спросят: кто самый несчастный человек на свете? - отвечайте: тот, кто поставлен в бесконечно бессрочное бездействие и гниет заживо не от отсутствия сил и способностей, а от отсутствия возможности употребить их в дело» [* Там же, лл. 57-58.], - писал Худяков своей матери 2 ноября 1869 года.

    В начале 1871 г. Худяков тяжело заболел. С этого времени исправник неоднократно сообщал начальству о состоянии здоровья ссыльного. В марте 1872 г. он доносил губернатору: «Государственный преступник Иван Худяков по настоящее время находится в умопомешательстве, и временами помешательство его увеличивается, но особенных действий его никаких не замечено" [* ЦГА ЯАССР, ф. 25, оп. 1, д. 157, л. 14.].

    Мать Худякова Татьяна Александровна не раз обращалась к властям с просьбами перевести ее сына в такое место, где бы он мог пользоваться медицинской помощью и ее заботами. В начале 1874 г. она наконец добилась разрешения на перевод сына в Якутск, но из-за весенней распутицы он был доставлен сюда лишь 31 августа. В Якутске Худяков пробыл до середины июня 1875 г., а затем его перевезли в Иркутск, где он и умер в больнице 19 сентября 1876 года. Так закончилась жизнь этого замечательного человека.

    С. С. Шустерман

    /Вопросы истории. № 11. Москва. 1961. С. 210-213./

 

 

                                                                    Именной указатель

    Худяков И. А.  32

    /Архивы России о Якутии. Вып. 1. Фонды Государственного Архива Иркутской области о Якутии. Справочник. Ответственный редактор профессор П. Л. Казарян. Якутск. 2006. С. 32, 463./