Saqa Sire - Alba Ruthenia: września 2021

СОРДОXАЙ — БОГАТЫРЬ.

(Уранхай сахà олонхото) *).

*). Сказка неразумного якута.

В то время, когда существовали на земле беспутные неразумные якуты, жил славный храбрый богатырь, по имени Сордохай [* Сордохай «несчастный».] Богатырь. Он был великан, в плечах шире сажени, высотою до трех с половиной сажен. Его золотистые кудрявые волосы вились из-под шапки. Дом его был построен из чистого золота. На восток от его дома был виден лес, в котором водилось такое множество тетеревов, что сплошь унизывали собою деревья, которые от этого казались покрытыми вместо листьев тетеревиными хвостами. На запад же был виден огромный ивняк, в котором все небесные птицы вили себе гнезда. К северу виднелась гладкая равнина; на той равнине был большой скотный двор длиною на сто верст, шириною на восемьдесят верст. Но дворе этом находились бесчисленные табуны скота Сордохая. Сордохай жил один; у него не было ни жены, ни детей. Он обходился без всякой прислуги. В углу стоял большой очаг, в котором горел постоянный огонь, о котором никто не заботился. Однажды утром вышел Сордохай осмотреть свое хозяйство. Вышедши на улицу, Сордохай окинул своим взором все окрестности. Вдруг над головой его послышался шум, который заставил Сордохая посмотреть вверх. На небе догорала утренняя заря и плыло по направлению к нему Сордохаю что то похожее на облако. Сордохай стоял прямо подбодрившись но молодецки, не сворачивая глаз в сторону от того предмета, который приближался к нему. Когда Сордохай присмотрелся к плывущему предмету, то увидел, что это было не облако, а какое-то живое существо, но какое не мог распознать.

Существо это было птица не птица, человек не человек и черт не черт, а что-то другое. Увидя богатыря, это страшное живое существо остановилось в воздухе и заговорило:

«Привет тебе будущий непобедимый богатырь, Сордохай! Я пришел с великою просьбой от своего цари Карак-Хана, который прислал меня на тобой». Сордохай сказал: — Приглашение твоего царя Карак-Хана исполнится мною с большою охотой, если ты покажешь мне дорогу, которая ведет к твоему царю Карак-Хану. — Посол Карак-Хана бросил Сордохаю золотой шарик, и сказав, что этот шарик послужит ему для показания дорог, скрылся.

Богатырь Сордохай, но думая о том, что впереди его ждет, оделся в походную одежду, поймал своего сивого жеребца, — который, почуяв худое или хорошее, начал фыркать так, что из его широко раскрытых ноздрей сыпались искры, — вспрыгнул на него, как ястреб на добычу свою, и, подняв свою могучую руку с кнутом, ударил по бокам коня, который, почувствовав жестокий удар своего «тоёна» [* Тоён — «хозяин».] помчался, как стрела, прямо к востоку. Долго ли ехал, много ли проехал, наш богатырь не знал. Однажды конь его остановился и сказал человечьим голосом: скажи, пожалуйста, мой добрый тоён, где мы стоим? — Но тоён ничего не сказал, потому что не знал, где именно он стоить. Местность, где он стоял, имела очень чудный вид. Леса были такие густые, такие были красивые, каких никто не видал даже во сне. Сордохай вдруг вспомнил про золотой шарик, который бросил ему Карак-Ханский посол, достал его из кармана и бросил на землю. Шар покатился прямо к востоку, Сордохай следовал за ним. Тут ему пришлось ехать не по-богатырски, а просто шагом. Не утерпел он такой тихой езды, ударил кнутом по бокам своего коня, который только что хотел помчаться, но перед ним образовалась из шарика целая золотая гора с непроходимыми лесами. Эта гора высотою доходила до небес. Рассердился Сордохай, слез с коня и, взяв топор, хотел было прорубить себе дорогу, но вдруг из золотой горы опять образовался шарик. Сордохай не хотел следовать за шаром, и потому разрубил его топором на две части, но к его удивлению перед ним явились два слуги Карак-Хана. Они были с ног до головы в полном вооружении. Эти слуги начали спрашивать, в чем он нуждается. Сордохай спросил: «каким путем можно попасть к Карак-Хану? — Иди, тоён, пешком прямо к востоку, потому что нет дороги для твоего коня, так как больше половины дорога стеклянная, а дальше гладкий янтарь. — Так говорили эти кулуты [* Слуги.]. Сказав это, они тотчас же обратились в золотой шарик. Сордохай привязал своего коня к большому дереву «Ар-дуб», потом взял золотой шарик, всунул в карман и проворно пошел прямо к востоку. Пешком он шел ровно три дня и три ночи, а всего по выходе из дому 360 дней. В продолжении этого времени он ничего не ел. Ему захотелось есть; он взял из кармана золотой шарик, бросил его на землю, и из шарика вышли 2 кулута. — Что тебе надобно, наш добрый тоён? спросили они. — Сейчас мне доставьте пищу; я есть хочу! сказал Сордохай. Кулуты пошли добывать пищу своему тоёну, а Сордохай лег отдохнуть под тенью «Ар-дуб» дерева. Когда он проснулся от богатырского сна, то увидел, что перед ним стоить приготовленный для него стол со всеми кушаньями, за столом стоял разукрашенный стул. На столе было много различных кушаний, которых он никогда не едал; все были настоящие русские кушанья. Наш богатырь Сордохай, встав и помолившись богам, стал есть. Между прочим на столе стояли две бутылки вина, которого он никогда не пивал. Взглянув на бутылки Сордохай сразу сметил, что это питье. Раскупорил он бутылку и начала пробовать питье; как только Сордохай прикоснулся устами своими к бутылке, то сразу почувствовал благовонный запах этого напитка, а когда отпил только глоток, то чуть нс откусил свой язык. Сордохай распил обе бутылки и почувствовал, что он находится в очень веселом настроении духа; скоро у него начала кружиться голова, ему захотелось уснуть, что с ним всегда случалось после плотного обеда или ужина. Скоро он начал храпеть, сидя за столом, и наконец уснул продолжительным богатырским сном. Через три дни он проснулся и увидал, что белое солнышко высоко стоить на небе. Он, встал и, помолившись богам, опять начал коротать свой путь.

Наконец после утомительной ходьбы, он увидел ту дорогу, про которую говорили его кулуты; эта дорога была стеклянная, по обеим сторонам этой дороги стояли непроходимые колючие кустарники. Делать было нечего. Ему пришлось продолжать путь на четвереньках. Долго он шел на четвереньках, наконец прошел стеклянную дорогу, а за стеклянной и янтарную дорогу; за янтарной дорогой стояла мраморная гора, за мраморной горой виднелась болотистая долина; на этой долине не было никакого живого существа, кроме поганых лягушек и ядовитых пестрых змей. Наш богатырь Сордохай, спустившись с мраморной горы, пошел по болотной долине. Долго ли шел, много ли прошел, я этого не знаю, а только знаю то, что сказка рассказывается скоро, а дело делается втрое дольше. Итак наш богатырь Сордохай перед собой увидал большой многоводный «баягал» [* Море.], который растянулся так широко, что в край этого многоводного баягала упиралось наше среднее стеклянное небо. Наш богатырь Сордохай, смущенно поглядывая на баягал, стоял на берегу его; должно полагать, что он не мог найти дороги на другой берег. Вдруг небо покрылось пламенем. Сордохай удивился и стал наблюдать за ним; скоро это пламя прекратилось, и вместо пламени на горизонте показалось какое-то невиданное, неслыханное на средней земле, существо, которое, по-видимому, летело прямо к нашему богатырю Сордохаю. Действительно это странное существо, с каждым мигом приближалось к Сордохаю, махая своими длинными крыльями, отчего тихий баягал стал волноваться. Крылья его были так велики, что с приближением к нашему богатырю закрыли весь свет солнечный. Сордохай взял свой лук со стрелой, и начал целиться в него. Вдруг существо, как будто пораженное этим, остановилось на воздухе и своим грудным, но человечьим голосом произнесло следующие слова: «Здравствуй, непобедимый богатырь Сордохай! — Зовут меня — Абасы-уола Айдалыр Бярт, если тебе хочется знать, с кем имеешь дело». — «Абасы-уола Айдалыр Бярт, позволь мне узнать, с какой целью ты загородил мою дорогу? Если без цели загородил, то уйди скорее, а то твое поганое тело пойдет в жертву земным гадам».—«Увидим, как ты принесешь мое поганое тело земным гадам». Сказав такие слова, Абасы-уола Айдалыр Бярт спустился на землю. Наш богатырь со своею богатырскою смелостью приблизился к своему врагу. Абасы-уола Айдалыр Бярт мало-помалу начал отступать шаг за шагом, наконец упал на землю, как камень, сорвавшийся с горы и, преобразившись в сокола, улетел. Сордохай взял поспешно свой лук со стрелой и пустил стрелу в сокола. Сокол, как самая ловкая из всех птиц, пустился вниз. Стрела пролетела мимо. Сордохай хотел было пустить стрелу в другой раз, но сокола давно не было и помину. Он исчез, как дым в воздухе. От такой насмешки у нашего богатыря золотые волосы поднялись дыбом; он от злости своей закричал так сильно, что земля потряслась, деревья затрещали, листья у берез осыпались, каменная гора, стоявшая вблизи Сордохай, раскрошилась, как песок. Три дня и три ночи шел каменный дождь. По всем окрестностям поднялся страшный ураган, на небе появились огненные облака. В то самое время у Карак-Хан-тоёна сидели названные гости, которые на другой день должны были отнять единственную дочь Карак-Хана, прекрасную Кыс-Кылбая. Гости эти были не из нашей земли, а из той, где светит днем полукруглое солнце, а ночью полукруглая луна. Жители той земли назывались «Аллара бис уса» [* Жители подземного мира.], они имели единственный глаз на середине лба, единственную ногу, одну руку и два крыла. Они были ростом велики, имели неодолимую для человека силу и ели людей. Вообще человек был лакомый кусок для них. Таких гостей у Карак-Хан-тоёна было девять. Они сидели вокруг стола в ожидании Карак-Ханского угощения. Услужливые кулуты [* Рабы.] Карак-Хана притащили 9 жареных быков. Аллара-бис улаттара [* Улаттара — сыновья.] тотчас же принялись есть с большим аппетитом. Скоро послышался большой шум на дворе, за шумом поднялся большой и страшный ветер, и за ветром пошел каменный дождь. Испугались сыновья Аллара-биса и переглянулись друг с другом. Один из них встал из-за стола и отскакал к дверям, как саранча, чтоб удостовериться, отчего происходят эти падающие камни, но, не увидав никого, он успокоился совершенно и, возвратившись к товарищам, успокоил и их, сказав им, что никого не увидел, кроме каменного града. Скоро все затихло. Наш богатырь Сордохай явился в то самое время, когда Аллара-бис улаттара доедали жареных быков. Он увидал одну старуху ведьму, которая несла воду из озера ко двору Карак-Хана, остановил се, и спросил, какие гости почивают у Карак-Хана. Она в коротких словах рассказала ему и хотела удалиться, но Сордохай, смекнув, как надо поступить с ними и какую меру принять против своих врагов, не дал бедной ведьме шагу шагнуть, отобрал у ней верхнюю одежду, а ее самую утопил. Сам переоделся в ведьмину одежду, взял ведьмино ведро с водой и, расплескивая по всей дороге воду, пошел прямо в Карак-Ханский двор. Дворовые кулуты приняли его, Сордохая, за старую ведьму и обругали самыми неприятными словами за то, что она от радости не следила за водой и притащила только полведра.

— Отчего мне радоваться-то? огрызнулся на них наш богатырь ведьминым голосом: — Как не радоваться! ведь «Аи-тоён [* Творец.] привел тебе таких мужей-молодцов, только во!!! каких! показывая на дубовую карак-ханскую коновязь, горланили кулуты. Наш богатырь не обратил внимания на них, поставил ведро воды, где следует, потом пошел в хотон [* Хлев.], где жила старая ведьма. В хотоне ему надоело сидеть, он пошел туда, где ночевала дочь Карак-Хана прекрасная Кыс-Кылбая. У самаго входа стоял кулуг, который не пустил нашего богатыря Сордохая. «Здесь не место для старой ведьмы», сказал он ему. Наш богатырь, не обращая внимания на слова кулута, хотел войти в дом, но откормленный кулут вытолкал его из сеней на двор. Делать было нечего, пришлось покориться своей судьбе, покуда настанет час. От нечего делать он пошел на двор, где было много кулутов, которые разговаривали между собой о том, что за Сордохаем богатырем отправлен скороходный посол Карак-Хана, который непременно найдет его сегодня. Другие говорили, что Аллара-бис улаттара завтра утром собираются в путь, если Сордохай не застанет их, то не увидит и прекрасную Кыс-Кылбая.

Скоро послышался шум и поднялся большой ветер; кулуты выбежали на улицу. Там они увидали посла Карак-Хана. который ехал на чужом коне; конь этот был Сордохая. Посланник Карак-Хана представил Сордохаева коня Карак-Хану и сказал, что Сордохая богатыря не нашел. Карак-Хан потерял всякую надежду на спасение своей дочери прекрасной Кыс-Кылбая и заперся у себя, чтоб не видать своими глазами, как Аллара-бис улаттара силой увезут его дочь. В то время прекрасная Кыс-Кылбая сидела в своей горнице, и, наклонив свою голову с золотыми кудрями, горевала безутешно о своем положении. Ежеминутно ожидала она Сордохая. На столе лежали серебряные ножницы с надписью: «Твой муж —непобедимый богатырь Сордохай»; ножницы эти дал сам Аи тоён. Спустя несколько времени, она услыхала шорох около двери; она испугалась, подумала, что идут к ней Аллара-бис улаттара, но оказалось не Аллара-бис улаттара, а старая вѣдьма.

— Что ты скажешь, ведьма? спросила прекрасная Кыс-Кылбая.

— Я к тебе, матушка, с великою вестью, сказала старая ведьма.

Прекрасная Кыс-Кылбая оживилась и стала спрашивать, не Сордохай ли пришел. Но ведьма оказалась не настоящею ведьмой, а Сордохай богатырем. Он скинул с себя ведьмину одежду и стал добрым и лихим молодцом перед своей невестой. Прекрасная Кыс-Кылбая от радости упала без чувств. Глаза нашего богатыря сверкали огнем, он почувствовал приближение Аллара-бис ѵлаттара; чуть не растрескались его тонкие члены. Но когда увидал будущую жену, он растаял, как снег. Скоро прекрасная Кыс-Кылбая пришла в себя, а Сордохай бросился к своей жене, взял ее в объятья, и начал целовать ее румяные щеки. Целый час провели они в блаженной супружеской любви. В то самое время, когда Сордохай богатырь проводил время в блаженной любви со своей женой, Аллара-бис улаттара начали собираться в путь дорогу. У них был жених Абасы уола Сор-Тумул, который ничем не отличался от своих товарищей, но был он великий богатырь. На средней земле, никто из великих богатырей не выходил против него. Он ростом был велик и силу имел необыкновенную. Единственный глаз его на середине лба сверкал, как ночная звезда. Они все встали и начали прощаться со всеми домашними людьми не считая кулутов. Каран Хану было повелено привести свою дочь и отдать жениху Абасы уолу Сору Тумулу. Карак-Хану невозможно было сопротивляться, а в противном случае Абасы улаттара отняли бы дочь Карак-Хана, да при том разрушили бы целое его государство. Он жалел государство больше своей дочери и хорошо знал, что если из-за одной ее станет сопротивляться, то погибнет целое его государство и весь народ, которым он управлял, и что его самого возьмут в кулуты. Он не хотел быть кулутом, он желал еще иметь больше кулутов, чем быть кулутом Абасы улаттаров. Итак, Карак-Хану пришлось проститься со своею прекрасною Кыс-Кылбая навсегда. Он вошел в спальню своей дочери, чтоб в последний раз поцеловать ее алые губки, но войдя в спальню, он увидал, что с его дочерью, обнявшись стоить прекрасный молодой человек; это был Сордохай богатырь, который час тому назад явился ведьмой перед своей женой, и теперь сделался молодцом и в последний раз обнимает свою жену, чтоб потом выйти из этого счастливого уголка на своих смертельных врагов и соперников. Карак-Хан сразу узнал, что это нареченный самим Аи-тоёном зять, который непременно победит своих врагов и сделается впоследствии в его государстве таким же Карак-Ханом, как она сам. Карак-Хан еще не веря своему счастью, хотел спросить, кто такой он, но Сордохая не было давно в спальне. — Кто такой этот человек? спросил Карак-Хан у своей дочери. — Этот человек мой муж, сказала прекрасная Кыс-Кылбая. — Это Сордохай богатырь? переспросил обрадованный Карак-Хан. Прекрасная Кыс-Кылбая сказала — да.

Скоро послышались крики Абасы улаттара. Они хорошо знали, что будет непобедимый богатырь Сордохай, который отнимет у них прекрасную Кыс-Кылбая. Для того, чтобы задержать его на пути, они отправили на встречу того самого Абасы уола Айдалыр Бярта, который встретил Сордохая, но по своей трусости убежал. Эти Абасы улаттара думали, что Абасы уола Айдалыр Бярт задержит Сордохая на пути, тем более, что он был сильнее всех, но они теперь только поняли свою ошибку, находясь в богатырских руках Сордохая, который давно успел привязать за ноги их всех вместе. Беспомощные одноглазые существа лежали, проклиная свою судьбу. Сордохай велел кулутам вырыть яму семь сажен глубиною, семь сажень шириною и семь сажень длиною; когда кулуты выкопали яму, Сордохай поднял Абасы улаттар, одной рукой и бросил в приготовленную яму. Кулуты Карак-Хана навалили в нее земли и так огладили поверхность, как будто никогда не существовало никакой ямы. Вот теперь Сордохай сидит за столом рядом с прекрасной Кыс-Кылбая, говорит с ней любовные речи. Карак-Хан тоён объявляет своему народу, что зятя его Сордохая оставляет после себя Карак-Ханом, а Сордохай объявляет Карак-Хану, что он не хочет владеть государством, кроме своей обожаемой прекрасной жены Кыс-Кылбая. На дворе стоить вир горой. Некоторые кулуты, чрезмерно хлебнув злосчастной водки, подняли кровавую драку.

— «Я там был, пил водку (чаронами) бокалами. Во время кровавой драки лишился одного глаза и с тех пор стал напоминать своей наружностью Абасы улаттар. Дальше не могу ничего сказать об этом «олонхо», потому что «Сымакый» [* Имя рассказчика.] оггонёр [* Оггонёр — «старик».] спать хочет [* Сказка эта мной была записана в 1889 г. со слов князца Маджегарского наслега, Олекминского округа, Николая Габышева. Подлинная запись мной передана для подстрочного перевода с якутского языка на русский учителю инородческого училища Иннокентию Габышеву, но до сих пор им не возвращена. М. Овчинников.].

М. Овчинников

/Известія Восточно-Сибирскаго Отдѣла Императорскаго Русскаго Географическаго Общества. Т. ХХХV, 1904 г. № 2. Иркутскъ. 1908. С. 1-8./

Извѣстія Восточно-Сибирскаго Отдѣла Императорскаго Русскаго Географическаго Общества, издаваемыя Редакціонной Комиссіей. Томъ XXXV, 1904 г. № 2. Иркутскъ 1908. Стр. 43 + 10 + 14 + 8.

...Заканчивается книжка якутской сказкой: «Сордохай-богатырь», записанной в 1889 г., в Олекминском округе, г. М. Овчинниковым. Подлинная запись сказки была передана г. Овчинниковым «для подстрочного перевода с якутского языка на русский учителю инородческого училища Иннокентию Габышеву, но до сих пор им не возвращена», так что в данном виде сказка должна считаться лишь очень вольным пересказом подлинной записи ввиду обнаруженного г. Овчинниковым слабого познания в якутском языке. Так, подзаголовок сказки «Уранхай саха олонхотоникак» нельзя переводить: сказка неразумного (!) якута, ибо урангхаи саха — значит здесь человек-якут, коренной (древний) якут урянхаец-якут. Хотя в современном языке урангхаи саха и употребляется в значении неразумный, глупый якут, но никто из якутов не назовет продукт своего народного творчества произведением «неразумного якута», и подзаголовок значит просто: якутская старинная сказка. Равно недопустимо в устах якута-сказочника выражение, которым начинается сказка: «В то время, когда существовали на земле беспутные неразумные якуты» и т. д. Любопытно, какими словами передано это выражение в подлинной записи?

Несмотря на подобного рода дефекты, сказка не лишена интереса и значения в виду скудости этого рода произведений якутского народного творчества.

На русском языке имеются, правда, собрания сказок И. М. Худякова (Верхоянский Сборник. Ирк. 1890) и Л. В. Приклонского (Якутские народные сказки. Жив. Старина 1891 г.), но якутский текст этих сказок не издан, и интересующиеся предметом не могут быть уверены в точности перевода или пересказа. Издаваемые же ныне Императ. Академией Наук Образцы народной литературы якутов, собранные Э. К. Пекарским, представляют пока сплошь одни якутские тексты (перевод их собиратель обещает дать впоследствии) и доступны лишь для лиц, основательно ознакомившихся с якутским языком...

Э. П.

/Сибирскіе вопросы. № 19-20. С.-Петербургъ. 1908. С. 88./

...Заканчивается книжка якутской сказкой: «Сордохай-богатырь», записанной в 1889 г., в Олекминском округе, г. М. Овчинниковым. Подлинная запись сказки была передана г. Овчинниковым «для подстрочного перевода с якутского языка на русский учителю инородческого училища Иннокентию Габышеву, но до сих пор им не возвращена», так что в данном виде сказка должна считаться лишь очень вольным пересказом подлинной записи — ввиду обнаруженного г. Овчинниковым слабого познания в якутском языке. Так, подзаголовок сказки: Урāңхаі саха олоңхото никак нельзя переводить: сказка неразумного (!) якута, ибо урāңхаі саха значит здесь: человек-якут, коренной (древний) якут, урянхаец-якутъ. Хотя в современном языке урāңхаі саха и употребляется в значении неразумный, глупый якут, но никто из якутов не назовет продукт творчества своего народа — произведением «неразумного якута», и подзаголовок значит просто: якутская старинная сказка. Равно недопустимо в устах якута-сказочника выражение, которым начинается сказка: «В то время, когда существовали на земле беспутные неразумные якуты» и т. д. Любопытно, какими словами передано это выражение в подлинной записи?..

Несмотря на подобного рода дефекты, сказка не лишена интереса и значения в виду скудости этого рода произведений якутского народного творчества. На русском языке имеются, правда, собрания сказок И. М. Худякова (Верхоянский сборник. Ирк. 1890) и Л. В. Приклонского (Якутские народные сказки. Жив. Старина 1891 г.), но якутский текст этих сказок не издан, и интересующиеся предметом не могут быть уверены в точности перевода или пересказа. Издаваемые же ныне Императ. Академией Наук «Образцы народной литературы якутов», собранные Э. К. Пекарским, представляют пока сплошь одни якутские тексты (перевод их собиратель обещает дать впоследствии) и доступны лишь для лиц, основательно ознакомившихся с якутским языком.

/Живая старина. Вып. IV. [1908]. С.-Петербургъ. 1909. С. 507./

Эдуард Карлович Пекарский род. 13 (25) октября 1858 г. на мызе Петровичи Игуменского уезда Минской губернии Российской империи. Обучался в Мозырской гимназии, в 1874 г. переехал учиться в Таганрог, где примкнул к революционному движению. В 1877 г. поступил в Харьковский ветеринарный институт, который не окончил. 12 января 1881 года Московский военно-окружной суд приговорил Пекарского к пятнадцати годам каторжных работ. По распоряжению Московского губернатора «принимая во внимание молодость, легкомыслие и болезненное состояние» Пекарского, каторгу заменили ссылкой на поселение «в отдалённые места Сибири с лишением всех прав и состояния». 2 ноября 1881 г. Пекарский был доставлен в Якутск и был поселен в 1-м Игидейском наслеге Батурусского улуса, где прожил около 20 лет. В ссылке начал заниматься изучением якутского языка. Умер 29 июня 1934 г. в Ленинграде.

Кэскилена Байтунова-Игидэй,

Койданава

Материалы для изучения памятников древностей

в окрестностях г. Иркутска

Из статьи Н. И. Витковского о каменном периоде в долине р. Ангары [* «Слѣды каменнаго вѣка въ долинѣ Ангары» 1389.] видно, что в доисторические времена берега реки Ангары небыли пустынны. Здесь, надо полагать, судя по археологическим данным, одна народность сменяла другую; напр., якуты отделившись от своих сородичей, вытеснили тунгусов; якутов, в свою очередь, буряты заставили спуститься вниз по Лене, о чем у первых существуют даже легенды, которые мне приходилось слышать не раз от Олекминских якутов. Первая легенда заключается в том, что предки их пришли на Лену с юго-запада из того места, где теперь живут русские; вторая — что они жили по Ангаре, Байкалу, в нынешней Забайкальской области и даже по р. Амуру; третья — что они убежали от Чингисхана, у которого составляли передовой отряд во время войн, и, наконец, что их вытеснили буряты из Верхоленской степи.

Якуты, или вообще тюрки, как предполагает Вамбери [* «Передвиженія и судьбы Тюркскаго народа», глава 4-я.] в свою очередь вытеснили с берегов Енисея, Оби. Иртыша и Ангары голубоглазую рыжеволосую расу, которую описывают китайские историки. Относительно появления рыжеволосого племени в долине Ангары китайцы говорят так: за 3-4 тысячи лет тому назад в одной из северо-западных провинций жил король, имевший рыжеволосую жену со впалыми глазами. Он в чем-то провинился пред Богдыханом и подлежал казни. Не желая умирать, король взял жену, детей, рабов, все свое богатство, бросил свое отечество и бежал на Ангару, служившую тогда местом ссылки китайских преступников. Здесь потомство его настолько размножилось, что впоследствии произошел рыжеволосый и голубоглазый народ, основавший город ниже Балаганска.

Ничего нет невероятного, что какой-нибудь белокурый народ и совершил передвижение из недр Китая на берега Ангары, потому что белокурый народ за 2 столетия до нашей эры жил к западу от Гионг-ну, другой народ У-сиун жил за Алтаем, третий в приенисейской стране; четвертый — по Оби и Иртышу. Белокурые встречаются даже и в настоящее время между Маньчжурами, в Афганистане, Индии, на остр. Цейлон. — Но самый замечательный белокурый тип в Азии — говорит Топинар — это Сиа Поши в Каффиристане. Народ этот обладает кавказскими чертами лица, белым цветом кожи, голубыми глазами и русыми волосами. По преданиям народ этот пришел из Афганистана. Примеры эти доказывают, что белокурый тип в Азии мог играть в доисторические времена видную роль. Ничего также нет невероятного, что и якуты, отделившись от своих сородичей, когда-то жили в долине Ангары, по берегам Байкала, в вершине р. Лены и в нынешней Забайкальской области.

Такое предположение заставило меня в 1892 г. заняться исследованием берегов Ангары в окрестностях г Иркутска. Мною руководила надежда найти или череп, имеющий сходство с якутским, или что либо из домашней утвари, в роде глиняной посуды, или же, наконец, железный нож или кинжал. Приступая к исследованию, я все таки сильно сомневался, что достигну каких-либо благоприятных результатов, тем более, что долина р. Ангары уже подвергалась не раз систематическому исследованию со стороны компетентных ученых археологов, я же археолог случайный, дилетант. Но некоторую надежду на успех подавал обрывистый правый берег р. Ангары выше кузнечных рядов, известный в Иркутске под именем Петрушиной горы, ежегодно сползающей в Ангару; здесь культурный слой не был тронут рукой Иркутского жителя.

17 апреля 1892 г я отправился осматривать Петрушину гору. Верхний слой ее, — глина, — лежал незначительным слоем на смешанной гальке, в которой встречались обточенные гальки с голубиное яйцо и валуны от 1 до 3-4 пуд. Слой гальки, в свою очередь залегал на юрском строительном песчанике, содержащем в себе нередко 4-5 незначительных прослойка лигнита, дающего при горении весьма много золы. Почти такое же строение я встретил на всем протяжении правого берега реки вплоть до деревни Большой Разводной. В песчанике я нашел многочисленные следы сучков и осколков деревьев, а также отпечатки папоротников.

Культурный слой глины, начиная с Петрушиной горы и кончая деревней Большой Разводной, содержит в себе осколки кремней, кремнистого и глинистого сланцев, отбитых рукой человека, ножи различной величины с двумя режущими ребрами (лямы), скребки, черепки глиняной посуды с орнаментами, редко — кремневые стрелы и того реже — топоры. Вещи эти, вымытые водой, в некоторых местах лежат обнаженными на поверхности глины, в обрывистых же местах они, готовые упасть вниз вместе с землей, торчат на ¼ арш. и более от поверхности земли. Орудия эти не залегают в одном каком либо месте, но являются как будто рассеянными на значительных расстояниях друг от друга. Осмотрев правый берег Ангары, я вскоре приступил к осмотру левого берега или, вернее, площади, лежащей между деревнями Титовой и Кузьмихой, известной под именем «Царь-Девицы», которая также как Петрушина гора, т. е. площадь, лежащая между Лисихой и деревнями Разводными (исключая Лисихи). Сколько мне известно, не подвергалась исследованию археолога. Поверхность этой площади покрыта глиной, залегающей на гальке. Толщина культурного слоя, покоящегося, в свою очередь, на такой же каменной толще, как и на правом берегу, очень изменчива, в некоторых местах этот слой достигает аршина, в иных же едва покрывает гальку. По самому склону площади встречаются рассеянными в разных местах ножички из кремня и кремнистого сланца (лямы), ядрища (нуклеусы), скребки, осколки кремней с острыми ребрами, черенки глиняной посуды с различными орнаментами, наконечники стрел, редко топоры, кусочки графита и шифера, сходные с известными породами по Байкалу и Тунке.

Отсюда я направился вверх по Ангаре. Пройдя ручей, впадающий в Ангару, выше Кузьмихи на склоне горы нашел на поверхности земли одну стрелу из глинистого сланца и несколько лям из того же материала. Такие же орудия я встретил и во втором логу, между деревнями Кузьмихой и Ершихой. Убедившись, таким образом, что и эта местность, не была пустынна в доисторические времена, я в 1893 г. отправился осматривать склон так называемой «Верхоленской горы», лежащей влево от Якутского тракта. Пройдя гать через Топку, я свернул в левую сторону к пади Жарнаковой. Большая половина этого склона занята пашнями, расположенными на пологой площади, обращенной на северо-запад к долине р. Ангары. В 200 саженях от заимки, я увидел много осколков, разбросанных на поверхности пашни, как бы выпаханных сохой при обработке полей. Между осколками встречались лямы, полукруглые скребки, нуклеусы, топоры из глинистого сланца и весьма мало железных вещей. В течение 3-х лет на этом же месте мне удалось найти бронзовый нож, имеющий сходство с тункинскими и минусинскими ножами с кольцами на черене, пять железных стрел, три из коих имели по три крыла с отверстиями на них, напоминающими червонного туза, две же стрелы имели по одному крылу. Здесь же мной найден кусочек глинистого сланца, в квадратный вершок с изображением женщины, имевшей маленький нос, круглый лоб, выдающиеся скулы, круглый подбородок и не узкие прорезы глаз, какие встречается у киргизов и монголов, а на голове, против носа, прямой пробор. Изображение это нарисовано какой-то черной краской, довольно удачно, потому что, пролежав быть может несколько столетий, подвергаясь действию воздуха и воды, сохранило все описанные мной особенности. В 1893 году это изображение (божок) с другими вещами, было послано Московскому обществу любителей естеств., антропологии и этнографии. Божок, судя по рисунку, принадлежит тюркскому племени, что может наводить на мысль, что по берегам Ангары жили племена тюркского типа, к которым, напр., принадлежат якуты. Хотя других следов, указывающих на пребывание их здесь, пока еще не найдено ни мной, ни А. С. Еленевым, производившим раскопки в тех местах, на которые я ему указывал, но это не может служить доказательством того, что здесь, в Иркутске, никогда не будет найдено свидетельств, которые бы говорили в пользу пребывания здесь якутов, потому что местность эта еще не исследована.

Следовательно много еще придется археологам сделать раскопок, чтобы ясно убедиться, что якуты действительно жили около Иркутска и через Верхоленскую гору вышли на Верхоленскую степь к истокам Лены, по которой и спустились вниз, в нынешнюю Якутскую область. Да меня интересовали и не одни якуты, а, между прочим, как я сказал выше, и белокурая раса, жившая по Ангаре. Поэтому дальнейшие мои осмотры и исследования окрестностей Иркутска уже не носили узкой, специальной цели, тем более, что якуты переживали здесь не неолитический период, а железный.

II.

Кроме осмотренных мной местностей, обнаружены стоянки первобытного человека на возвышенности между падями Жарниковой и Убиенных. Один склон этой возвышенности, обращенный па С. В., занят крестьянской пашней. На поверхности ее встречаются те же орудия, как и на предыдущей; юго-западный же склон, обращенный к Ангаре, представляет из себя старую каменоломню. В одном из бортов ее, в верхнем слое глины, на небольшом пространстве неправильной линией тянется тонкий слой извести, образовавшийся, надо полагать, от разложения костей; в момент осмотра борта этой каменоломни, во многих местах торчали кости животных, как то стержни и рога оленя, мамонта, зубра и козы. Кости эти настолько были ветхи что от прикосновения рассыпались. Между ними лежали нередко лямы, скребки и осколки с острыми ребрами, и некоторые из них почти плотно прилегали к упомянутым костям. Осколки легко можно было принять за естественные; но нередко зазубренные ребра или следы мелкой насечки указывают на то, что это дело рук человека, а не природы. Поселения доисторического человека тянулись и далее вдоль горы с перерывами, вниз по правому берегу Ангары, на что указывают угли (очагов), находимые в слое глины бортов заброшенных каменоломен против первой и второй заимок. Из одной такой каменоломни Н И. Витковскому было доставлено изображение рыбы, сделанное из талькового сланца, находящейся в музее местного отдела географического общества. Кроме этого следует сказать несколько слов о стоянке первобытного человека, обнаруженной мной в горе правого берега реки Ушаковки, находящейся в одной версте от памятника Щапова, если идти по прямому направлению на восток; но, к сожалению, все предметы, относящиеся к этой стоянке, безвозвратно пропали, потому что жители рабочей слободы берут в течении почти 15 лет песок из этого места; не понимая, какое значение граненные камешки, как мне говорили, разбивают их заступом, или увозят вместе с песком к себе во двор или в чугунно-литейную мастерскую. Те немногие орудия, какие мне удалось взять из этой стоянки, помечены мною буквами «р. д.», то есть «рабочий дом» [* Народное название Ремесленной слободы, предместья Иркутска.]. Орудия эти, по моему мнению, относятся к одному периоду с Верхоленской стоянкой, т. е. в весьма отдаленному, когда человек переживал каменный период, одновременно с мамонтом, с гигантским оленем и другими несуществующими ныне животными и находился на первых ступенях культуры. В этом периоде орудием в борьбе с зверем служил случайно отбитый камень с острым ребром и вообще человек только умел делать, если можно так сказать, колотые орудия, отбивные же, хоть и редко, встречаются только на Петрушиной горе, Лисихе, Царь-Девице и Кузьмихе. Это ясно указывает на древность найденных мною орудий или даже на принадлежность их двум культурам, а именно культуре без детальной обработки, отбивной, и шлифованной. — В 1893-94-95 гг. я продолжал осматривать склоны пади Глазуновой, где также встречаются следы древних поселений.

Летом 1896 г., не доходя до деревни Щукиной, на правой стороне ручья, впадающего в Ангару, мной обнаружена стоянка, относящаяся к неолитическому и железному периодам. Найденные здесь железные нож и копье относятся, быть может, к периоду перед появлением здесь русских казаков.

III.

Окрестности Иркутска, как видно, богаты материалами доисторической археологии. Но богатства эти не разработаны и давно ждут своего работника. Исследования Н. И. Витковского в долине Ангары в 1882 г. от Иркутска до р. Тасеевой, Канского округа, не распространялись систематически на все это пространство, а ограничивались только местами, которые резко бросались в глаза. Окрестности г. Иркутска по-видимому не привлекали Витковского, за исключением косогора Глазковского предместья. Здесь, как видно из его статьи: «Каменный періодъ въ долинѣ р. Ангары» (1886 г.), вовремя постройки так называемого Сукачевского приюта рабочими были вырыты, по их слонам 9 костяков и некоторые из них попали в руки Витковского. Эта случайная находка ясно доказала, что в этом месте было кладбище людей каменного периода. С тех пор Глазково не подвергалось исследованию, а между тем по всему косогору, начиная от дачи «Звездочка» почти до дачи Бирюля (на берегу Иркута) во многих местах железнодорожными работами, в 1897 г., были обнаружены стоянки и кладбища неолитического периода и начала бронзового, судя но немногим находкам, случайно доставленным рабочими начальнику 1-го участка Забайкальской железной дороги и отчасти приобретенным мною в течение лета 1897 г. [* Рабочие, преимущественно татары, башкиры и киргизы, совершенно неразвитые, около двух недель производа работы около Сукачевского приюта, по их словам, «много башка (голова) валил в насыпь».] 17-го мая, проходя по возводимой железнодорожной насыпи, я случайно нашел черепа без челюстей, валявшиеся на поверхности. Осмотрев черепа, я догадался, что они вырыты из косогора рабочими, около Сукачевского детского приюта. Поднявшись в гору, я нашел еще один череп и массу костей, разбросанных по земле, совершенно побитых кайлами и лопатами. Собрав все, что могло представлять какой либо научный интерес, я стал расспрашивать татар, сколько и где они встречали человеческих костяков, зеленых острых гладких камней (нефритовых топоров). Оказалось. что немало топоров вывезли в насыпь и разбили в мелкие дребезги и сожгли около 100 черепов и из всех предметов, какие встречались при костяке, они брали только кольца из белого нефрита. Остальные же вещи как-то ножи, топоры. стрелы, долота сваливались в насыпь. После этого разговора плутоватые татары, башкиры и черкесы сообразили, что можно заработать хорошаяие деньги, и за осколочек лямы стали просить с меня по 1 руб. за штуку, а один из и их за небольшое нефритовое кольцо 1000 руб.; тогда я принужден был посоветовать снести кольцо в железнодорожную контору 1-го участка. Впоследствии я узнал, что рабочий кольцо это унес с собой за Байкал. Все это заставило меня в свободное время, в конце мая и начале июня 1897 г. обойти, начиная от Иркута до Михалевой все те карьеры, где были прежние стоянки первобытного человека, обнаруженные мной в 1892-5 годах и пояснить рабочим значение археологических находок. Рабочие, как и следовало ожидать, в виду несходства древних орудий с нынешними, относились к моим словам скептически, подозревая, что камни, на которые я прошу обращать внимание, не топоры, ножи и проч., но камни драгоценные, а потому старались скрыть находку; таким образом много археологического добра пропало бесследно. Что же касается костяков, то за немногими исключениями все они умышленно разбиты, закопаны в насыпь и заброшены, чему не мало способствовали и строители дороги — инженеры, противодействовавшие моему коллекционированию, не говоря уже о подрядчиках. Впоследствии, впрочем, в июле месяце, мне сделали небольшую уступку, разрешив ходить по насыпи желез. дороги и собирать археологические вещи, но с тем, однако, условием, чтобы все найденные вещи были представляемы в контору 1-го участка Забайкальской желез. дороги. Понятно, что такое предложение мной с негодованием было отвергнуто, потому что я тратил время и труд не для г.г. строителей, а для археологич. Комиссии, снабдившей меня открытым листом на право производства не только осмотра железнодорожных карьеров, но даже раскопок на строящейся ж. д. Таким образом, я вместо содействия со стороны просвещенных инженеров, встретил противодействие, если еще не более. Железнодорожное начальство способствовала, можно сказать, гибели богатейшего материала, не приняв само никаких мер и не допустив, из непонятной ревности, других к спасению научного богатства. Исключение представляют только несколько экземпляров разных изделий, найденных рабочими в центре кладбища, относящихся к неолитическому периоду в Глазковой и доставленных в местный музей. Кладбище это тянется, вдоль левого берега р. Ангары, узкой грядой по косогору и горе приблизительно от 15 до 20 саж. с юго-востока на северо-запад, начиная от дачи «Звездочка» до Иркута. Центром этого кладбища было то место, где стоит теперь здание Сукачевского приюта; там было найдено в 1886 г. на незначительном пространстве, при постройке приюта, упомянутые 9 костяков. Другое центральное кладбище было на ж. д. пикетах 15, 14 и 18. Если принять во внимание, что жители Глазкова когда-то выкапывали постоянно кости человека, то цифра костяков получится весьма почтенная; Теперь признаков не видно, потому что изменились контуры местности вследствие постепенной осадки косогора и площади, примыкающей к Кайской возвышенности; лишь кое-где есть указания на то, что могилы иногда обкладывались плитами, а отступя аршин от могилы, складывалась куча камней в виде усеченного конуса. Голыши, видимо, подвержены были действию огня, потому что сверху и донизу покрыты слоем сажи и пепла, и между ними встречались обуглившиеся кости и угли. Очевидно, что здесь совершалась тризна над умершим.

Такие конусообразные кучи камней, где бы они ни обнаружились на второй береговой террасе, служат всегда ясным указателем того, что отступя аршин от нее на сев.-запад или юго-запад всегда можно встретить костяк на аршинной или двухаршинной глубине от поверхности, что мне не раз приходилось наблюдать в 1897 г., когда производились железнодорожные работы, около Глазковской церкви, около дачи «Луна» и на месте детского приюта, помешавшегося в д. В. П. Сукачева, против бившего Глазковского училища. 17 мая 1897 г., в последнем месте, в 5 саженях на С. В. от дома, в обнаженной выемке я нашел разрушившийся от продолжительного пребывания в земле костяк с черепом окончательно разбитым лопатами и кайлами, но мне все-таки удалось установить факт, что лицом костяке был обращен па С. В., на 3 шейном позвонке лежало кольцо из белаго нефрита, на грудной клетке топор из темно-зеленого нефрита, обращенный лезвием на юг, кости кистей рук лежали также на грудной клетке и между ними нашелся обломок ребра какого-то небольшого животного. Посредине того ребра было сквозное отверстие, в котором торчал разбитый на несколько частей медный ножичек, совершенно разложившийся. Около правой голени нашел 5 шт. кремневых наконечников стрел, соответствующих по своей величине тункинским и амурским, найденным И. С. Поляковым. На аршин от костяка, в ногах, была конусообразная куча камней, высота конуса имела 2 арш., окружность у основания 1½, саж. 7-го октября того же 1897 г., проходя мимо откоса против алтаря Глазковской церкви, на границе ограды, я увидел почти таких же размеров кучу камней, как и предыдущую. На аршин от нее в борту увидел конец лучевой кости левой руки, на вершок от нее лежала левая часть тазовой кости, под пей два медных ножа обоюдоострых, оба конца которых иметь почти правильную форму треугольника, один из них имел деревянную ручку, конец ее плохо сохранился. Нож этот был в кожаных ножнах, совершенно сгнивших, около бедренной кости лежала трубчатая кость козы; на правой тазовой кости лежал тоже нож, но безе рукоятки. Последний, очевидно, прикасался к другой трубчатой кости козы, потому что на конце ее остались следы медной зелени. Тазовая и бедренные кости окрашены окислами от медных ножей в зеленый цвет, да и самые ножи почти превратились в медную зелень, так что лезвия от слабого прикосновения осыпаются; на грудной клетке лежала половина кольца из Белаго нефрита, на лбу и затылке разбитого черепа лежали распиленные, дугообразные клыки кабана, образуя собой диадему. Труп при погребении был положен как будто бы в каменный гроб, потому что по бокам стояли 4 плиты из песчаника, горизонтально поставленные, длиною по 1¼ арш., наверху лежали также плиты, служившие крышкой.

Несомненно, что, где стоит церковь Глазковского предместья, там можно встретить еще несколько могильников первобытного человека.

Несомненно, что, судя по тем орудиям, какие встречаются в неолитических могильниках, человек занимался охотой на птиц, зверей, а равно и ловил в холодных водах Ангары рыбу. Но были ли у него прирученные животные, сказать ничего нельзя, хотя можно предполагать, что речной бобр служил ему помощником при ловле рыбы, потому что челюсти этого животного нередко находятся вместе с костяками и каменными орудиями.

IV.

Археологи в последнее время в разных частях света извлекли из недр земли много доисторических орудий, относящихся к разным периодам; многие из них имеют сходство между собой, но встречается много и таких, которые можно приурочить только к известной местности. Напр. у нас, в Сибири, а в частности в Иркутске и Иркутской губ., находятся разные изображения рыб сделанные в большинстве случаев из глинистого сланца, материала легко поддающегося обработке. Первое такое изображение рыбы появилось на Антропологической выставке в Москве в 1879 г., доставленное Географическим Обществом. Второе — принадлежит горному инженеру Лопатину. Это самый крупный экземпляр из всех найденных до сих пор. Он имеет 36,3 сант. в длину, высоты 7,2 и толщины 3 сант. Третий — Н. И. Витковскому, сделанный из талькового сланца, в длину имеет 217 мил., в ширину 61 м. и толщину 18 мил., каждый из концов представляет голову рыбы. Это изображение было найдено в 1886 г. под Верхоленской горой иркутским обывателем А. И. Хороших и хранится до сих пор в музее здешнего Отдела. 4-й экземпляр из Барабинской степи, из белого песчаника, имеет в длину 25 сант., ширины 6,8, высоту 4,6 сант., 5-й экземпляр, найденный бывшим членом нашего Отдела Агапитовым, в длину имеет 18 сант., высоту 5,8 сант. и ширину 2,7. Затем из 6 экземпляров, хранящихся в местном музее, четыре найдены мной в 1901 г., в Глазковском предместье в лессе, один в 1902 г. и в том же году один найден А. М. Станиславским на берегу Байкала. В трех экземплярах ясно выражены признаки широколобки (соttиs’а); в четвертом — хайрюза и пятом налима, в шестом, доставленном г. Станиловским — осетра. Все эти экземпляры имеют несколько сквозных отверстий на спине и около плавников, на брюхе; четыре из них были найдены при костяках, а остальные два — отдельно. Отверстия на спине и брюхе доказывают, что изображения рыб имели значение амулетов, они подвешивались к одежде. В доказательство этого предположения я приведу следующие примеры. В Минусинском округе, Енис. губ., сойоты до сих пор делают изображение рыб из черной кожи и носят их при себе; якуты Олекминского округа еще очень недавно, отправляясь ловить рыбу на озеро или р. Лену, делали из дерева изображение в виде человека. У ычытэ (духа воды), или аргось ычытэ (духа р. Лены), кель ычытэ (дух озера); затем делали изображение той рыбы, какую желательно было иметь, тоже с дырочками, и отправлялись на озеро или реку, захватив с собой или теленка или жеребейка. Здесь, на берегу разводили огонь, убивали животное, выпустив кровь в какой либо сосуд, лили кровь па огонь, мясо жарили и, положив отрезанный кусок на блюдо, ставили пред изображением ычытэ, предварительно вымазав губы его кровью, а изображение рыбы старший из присутствующих подвешивал к поясу, шел на берег с сосудом крови и кропил воду этой кровью, произнося просительную молитву, при чем кропился и самый невод той же кровью. Хороший улов рыбы служит признаком того, что у ычытэ доволен угощением, плохой — недоволен. Несколько тождественный обычай существует у эскимосов, чукчей и тунгусов, которые делают изображение рыб или моржей на мамонтовой кости.

Известно, что аналогичный обычай существует не только у жителей северного побережья Америки, но и в Калифорнии. В Халдее у Шумиро-Аккадийцев был бог, Эа-Хан, имевший все тело рыбы, только под рыбьей головой у него была другая, человеческая; внизу из под рыбьего хвоста виднелись человеческие ноги. Бог Эа Хан днем жил на суше, а ночью — в море.

У Бо-Ханских бурят, Иркутской губ., существует такой обычай: когда человек бывает болен неизлечимой болезнью, т. е. когда все медицинские средства испробованы, а больной не выздоравливает, ловят старую щуку, приносят ее в ведре или ушате, наполненном водой, к больному и надевают на нее ходаки разных цветов (лоскутки разной материи); больной сам читает просительную молитву, обращаясь к щуке (форма молитвы не установлена). После совершения обряда, щуку отпускают в то же место, где она была поймана.

Изображение рыб, подобное иркутским, в Западной Европе не встречается, но зато такие изделия из камня встречаются на севере Америки, в Калифорнии, а равно и других местах Соединенных Штатов, между первобытными жителями. Отсюда получается интересный вывод, что происхождение обычая выделки рыб из камня следует искать или в Америке или на крайнем северо-востоке. Из Америки он мог быть передан чрез Берингов пролив, или наоборот, когда первобытный человек, удаляясь па северо-восток, зашел в Аляску, он занес туда этот, обычай. И не только выделка каменных изделий Сибири имеет сходство с американской, но и последующий бронзовый также имеет хоть и незначительное сходство. Археологи утверждают, не имея под рукой данных, что в Азии не встречается кованных изделий из меди. Между тем в здешнем музее имеется тонкий, поломанный на 3 части меч из красной меди, найденный вместе с каменными и костяными орудиями в 1897 г. в Глазковском предместье. Затем, есть указания на сходство между пестами, находимыми в Америке и Сибири, сделанными из разных минералов. Каменные песты, служившие, вероятно, для растирания красок, трав, а быть может, и зерен, в Западной Европе и России находятся редко. Между тем в Сибири и в западной окраине Северной Америки их находят весьма много. В Америке между пестами встречаются такие, у которых верхний конец представляет изображение какого либо животного. Такие песты находятся в археологическом музее Кембриджа и Нью-Йорка; в Сибири известен пока такой только один, имеющий на верхнем конце изображение змеиной головы. Пест этот принадлежит обществу любителей естествознания, антропологи и этнографии, в Москве.

К особенностям Иркутской и Китойской [* т. е. долина р. Китой] культуры неолитического периода следует отнести изделия из жировика и шифера, напоминающие, по своей форме, налимов, как говорит Н. И. Витковский в своей статье о каменном период в долине р. Ангары. Самые крупные экземпляры этих изделий имеют в длину по плоской стороне (брюху) 151 мил., по выпуклой 161 м., наибольшую толщину ближе к головке 62 м., при ушках головки 52 м., при ушках хвоста 26 м., длина головки 11 м., ширина 23 м., длина хвоста 8 м., ширина 13 м., самые же мелкие имеют в длину только 15 м. Некоторые экземпляры вдоль головки имеют от 5 до 6 параллельных линий, что служит доказательством в пользу того, что эти налимообразные изделия со стороны головки прикреплялись на ниточках из сухожилий к одежде, а равно пришивался и хвостик и имели значение символических знаков, но не пращей и украшений, как полагает проф. Грезник. изучавший изделия, а скорее всего это были символические значки, носимые только избранными в роде, но не всеми, потому что они находятся не при каждом костяке и количество их непостоянно. В некоторых могилах я находил 2-3 экземп., в иных 4-5 разной величины. лежащими на грудной клетке и только один раз (в 1901 г.) на даче «Луна» Глазковского предместья, я нашел 2 крупных экземпляра, при разрушившемся костяке, на лбу. Н. И. Витковский на устье Китоя находил их всегда при костях рук и ног от 10 и более экз. Область распространения таких изделий в Сибири весьма незначительна, они находимы были в 1868 г. И. С. Поляковым в Тунке, в 1874 г. — в дер. Иркинеевой, на Ангаре, Енис. губ. г. Вициным, 160 экз. в 1882 г. на устье р. Китоя Н. И. Витковским и мной в Глазковском предместье в 1897 и 1901 г. около 70 экз. Амулеты эти клалось вместе с нефритовыми топорами, наконечниками стрел, бусами, клыками кабанов, находимыми всегда на лбу и затылке черепов, пилами, молотками, пестами, удочками, гарпунами и др. изделиями для облегчения в загробной жизни материального существования.

Интересны также здесь, в Иркутске, топоры из песчаника. Лезвие их бывает полукруглое, хорошо отточенное, противоположный конец (обух) всегда имеет закругленный выступ; на расстоянии 20-26 мил. выдаются всегда два заостренных ушка; длина их бывает неодинакова — от 200 до 50 м. Проф. Анучин такие орудия называет теслами. Большие экземпляры, может быть и служили первобытному человеку, но маленькие, которые все помещаются в ладонь, по моему, не служили ими. Область распространения орудий невелика. Они встречаются в Иркутске, Киренском округе, на Лене, Красноярске и Барабинской степи. В тех же местностях встречаются и каменные песты различной величины.

Кроме перечисленных мною изделий из камня, не меньший интерес представляют из себя кольца из белого нефрита, бляхи, бусы, находимые в Иркутске и два округленных голыша, имеющих на плоскостях какие-то неправильные линии загадочного свойства. Разгадать эти линии предоставляю ученым археологам. Но я ставлю только вопрос — жертвенные ли это руны.

Далее сюда следует отнести просверленные на концах клыки кабана, зубы человека, распиленные на две части, медведя, марала, мелкие бусы, просверленные посредине, имеющие окружность 19 м. толщ. менее 3 х мм. Такие бусы встречаются в Олекминске, Тунке и Минусинском округе.

Все орудия, находимые в Иркутске, обрабатывались первобытным человеком на месте стоянок. Материал в виде нефрита приносился с вершины р. Китоя и Тунки, что служит доказательством в пользу того, что человек неолитического периода шел от Саянского хребта на север, в Якутской же области он, вероятно, находил местный нефрит, как зеленый, так равно и белый, и также утилизировал его. В пользу последнего предположения имеются доказательства. В записках Восточно-Сибирского отдела за 1868 г., № 1-й, стр. 85. сказано, что в заседании комитета 27 августа К. А Антонов предъявил образцы нефрита, найденного на Витиме, а в протоколе от 16 сентября того же года говорится о нефрите, найденном на р. Кевахте, притоке Витима. Но так как не только Якутская область, но даже Иркутская губерния в археологическом отношении не исследована, то задачи будущих археологов и антропологов будут заключаться в следующем: 1) при помощи анализа нефритов из разных мест установить пути передвижения различных рас, живущих по Апгаре па север, восток и запад; 2) определить, к какой народности ближе всего подходит человек, переживавший палеолитический период, костяки которого отсутствуют; 3) к какой народности ближе всего подходит человек неолитического периода и 4) дать тот же ответ в отношении бронзового и, наконец, железного. Задачи эти, как видно, не из легких, но останавливаться перед их трудностью, нельзя.

М. П. Овчинников

/Известія Восточно-Сибирскаго Отдѣла Императорскаго Русскаго Географическаго Общества. Т. ХХХV, 1904 г. № 3. Казань. 1906. С. 62-76./

МАТЕРИАЛЫ ПО ИСТОРИИ НАРОДНАОГО ОБРАЗОВАНИЯ

В ОЛЕКМИНСКОМ ОКРУГЕ

Мысль об открытии народного училища в Олекминске возникла в конце 18 и начале 19 века между инородцами округа. По подписному листу они собрали несколько сот рублей. В 1804 г. сбор этот возрос до 600 р. серебром, не ассигнациями [* Рубль на ассигнации в то время заключал в себе около 30 к. на серебро.], и в том же году чрез олекминскую администрацию отправили ходатайство попечителю казанского учебного округа о разрешении открыть училище, в котором бы могли учиться как инородцы, так и русские.

В ответ на это ходатайство попечитель округа, не соглашавшийся содержать училище на средства казны, запрашивал в 1806 году жертвователей чрез олекминского комиссара Зверева: «согласны ли инородцы содержать училище на свой счет?» Инородцы указали: «пожертвование на училище и больницу мы сделали из сожаления к бедности, стесненной в болезнях, и деньги подписали не на одно только училище, а больше на больницу».

Но так как 600 р. с. было недостаточно для открытия и оборудования училища, то якуты продолжали по грошам производить сбор. В 1806 г. между ними явился крупный жертвователь, инородец 2 Меитского наслега Корнилов, пожертвовавший 400 р. и верховажский купеческий сын Трапезников 200 р., так что цифра пожертвований к этому времени достигла 3000 р. с.

Наконец, мытарства по хлопотам окончились и в 1812 году получилось разрешение на открытие олекминского училища для инородцев. В том же году за 400 р. был куплен дом, принадлежавший чиновнику Балкашину, стоявший в 50 саженях на юго-восток от старой церкви, сгоревшей от поджога в начале 1900-х годов, именно на том самом месте, где теперь находится большой овраг. Сразу же при училище якуты открыли пансион па 10 учеников; 7 русских мальчиков содержались на свой счет.

Училище со дня основания до 1850 годов влачило весьма жалкое существование. Оно находилось в ведении олекминских комиссаров, а затем исправников, выдававших учителю перья, бумагу, чернильные орешки, буквари и др. книги. Суровые педагогич. приемы полуграмотных учителей, преимущественно из казаков, обучившихся у малограмотных дьячков по псалтырю и часослову, сделали то, что родители и ученики чрез 2 года после открытия школы, охладели к своему детищу. Состоятельные инородцы нанимали для своих детей учителей из ссыльных, а бедные, понятно, и не думали ни о каком ученье; таким образом, школа оказалась пустой. Учитель Н. Попов в 1814 г. в рапорте на имя комиссара Миллера хлопочет: «всенижайше и всепокорнейше прошу понудить учеников ходить в училище и учинить запрет другим учить учеников».

В 1815 г. директор иркутской гимназии Миллер пишет смотрителю якутских училищ: «В приезде в Олекму, я не заметил со стороны учителя ни прилежания, ни сбережения строений, ни чистоты и ни опрятности со стороны учителя». Да это и вполне понятно, потому что умственный кругозор учителей из казаков был крайне ограничен, а что касается нравственного, то, несомненно, он был не терпим. Так, в 1815 г. учитель казак Ермил Попов, сменивший в 1814 г. Н. Попова, спрашивает рапортом комиссара Миллера: «почему ему не выдается полностью жалованье (7 р. ассигнациями в месяц)?» Комиссар отвечал письменно, что «Попов употребляет жалованье более на покупку спирта, нежели на что-либо другое и чрез это делает затмение не только себе, но и ученикам». Тому же учителю смотритель якутского училища делает письменно и такое замечание: «рапорт подписан весьма худо, бродящей рукой, очевидно, в пьяном виде».

Вообще можно сказать, что Е. Попов, как и его предшественник, не пользовался репутацией хорошего учителя. При нем, несмотря на полицейские меры, из 17 учеников посещало школу только 7; поэтому-то Попов и просил Миллера заставлять казака «загонять учеников в школу неукоснительно». Интересно отметить, какой характерный ответ дал Миллер на это ходатайство Попова: «У тебя под видом прачки живет женщина для непотребства и в бытность твою учителем родители якутских мальчиков заметили: все, прежде выученное, в затмение превратили, так что некоторые из учеников не могут копировать сами по себе букв, кроме, как с прописей, и притом не имеют об них понятия, что такое оные значат, а потому я не могу понудить родителей отдавать детей в твое обучение».

Помимо всего этого, якутских мальчиков, незнающих русского языка, учителя нещадно били линейками и березовыми прутьями. Несомненно, родители учеников обращали на эта обстоятельство внимание и жаловались попечителю учебного округа, потому что ректор Казанского университета 13 апреля 1814 г. строго предписывал смотрителю якутских училищ следить за тем, чтобы учителя не употребляли телесных наказаний, причем виновных в неисполнении этого предписания, предлагал отрешать от должности без аттестатов и публиковать об них. Жаль, в предписании ректора не указано: где публиковать.

Вскоре после этого Ермил Попов был отрешен от должности и вместо него был назначен казак Куличкин, обращавшийся к Миллеру в 1815 г. с жалобой на то, что у него в училище нет ни одного ученика, не только из якутов, но даже из русских. Миллер советовал Куличкину посылать за учениками казака и всех не посещавших училище наказывать по существующим правилам.

Не безынтересно здесь отметить что рассказывал мне в 1880 годах глубокий старик — казак Дмитрий Габышев, которому пришлось учиться у Е. Попова и Куличкина.

— Бывало, завижу казака по утру на улице, или при входе во двор, я сейчас же на утек, прячусь куда попало во дворе, или бегу в лес. Казак за мной, старается догнать. В лесу где ж догонит, всегда ребенок убежит. А ежели догонит, так беда. Казак тогда хватает за шиворот тащит в училище и щедро бьет, а я кричу, что есть мочи; тут выскочит моя мать и давай драться с казаком, жаль ведь своего ребенка. Не соображает она по простоте того, что мне еще пуще достанется за это и от казака и от учителя. В конце концов казак все-таки водворит меня в училище. Здесь учитель сперва наперво поднесет такую затрещину, что искры из глаз посыплются; затем схватить за ухо, рванет, бывало, мочку, так и отхватит. Потом возьмет березовую вицу [* Прут.] и давай охаживать по спине. Наконец, посадит за стол и начнет учить: буки, аз-ба; веди, аз-ва; глагол, аз-га и т. д. Нас учили не по нынешнему, азбуку так долго твердили, что в одну зиму не могли азов выучить. Я семь зим учился: в училище ходил до 16 лет, и выучился только читать да писать. Зато и был писарем в команде, две двадцатипятилетки отмахал. А как я был рад, когда мне исполнилось 16 лет, и я избавился от проклятого училища! Впрочем не лучше в начале было и на службе. Я поступил дежурным казаком к комиссару Миллеру. Ну, тоже не сладко было, затрещинами и он угощал и даже здорово. И ругали же мы этих якутов за то что они училище то выдумали, а сами, когда дошло до дела, в кусты спрятались. Ищи их там по улусам.

Не лучше Попова был и Куличкин, не пользовавшейся доверием олекминского комиссара. Так, денег на учебные принадлежности он не доверял Куличкину, а выдавал натурой, именно: одна треть фун. купороса, ¼ ф. орешков, 2 куска мелу и 17 листов бумаги в месяц. Недоверие это произошло из-за того, что раз Куличкин выданные ему на учебные пособия 25 рублей употребил на спирт, как это видно из переписки, возникшей между Миллером и Куличкиным.

Просматривая дела олекминского полицейского управления (25 лет тому назад), я, к сожалению, не нашел никаких сведений, касающихся училища с 1816 г. по 1822 г. Только за 1822 и 1823 годы в деле имеются сведения об успехах и поведении учеников. Именно, в этом году всех учеников было 20. Успехи у них но чтению, письму, закону Божию и четырем правилам арифметики были: 12 человек училось худо (1), 6 — плохо (2), один — порядочно (3) и один — очень хорошо (4). Поведение было такое же, как успехи. В 1823 г. учеников было только 17, успехи и поведение их почти прежние.

Так олекминская инородческая школа влачила свое жалкое существование до 1848 г. [* В ней мы видим в качестве учителей бывших питомцев Д. Габышева, М. Попова и Н. Габышева!], когда она передана в ведение министерства народного просвещения.

Якуты как школы, так и больницы не забывали. Они разновременно давали деньги на нужды училища Между тем, русское население в течение 80 лет, исключая Трапезникова, пожертвовало деньгами 1 р. и в 1852 г. купец О. О. Власов, обладавший капиталом в 100 тысяч рублей, пожертвовал негодные к употреблению стенные часы, которые не мало принесли хлопот учителю Соколову. Учитель хотел их отдать мастеру для починки, но в Олекминске такого мастера не оказалось. Потом злополучные часы были отправлены Соколовым для исправления в Иркутск, но и после ремонта, который обошелся в 10 рублей, они все-таки не «ходили».

В заключение, долг справедливости требует сказать что некультурные якуты вообще сознавали и сознают, что просвещение есть богатство народа. Они упорно стремятся к свету и цивилизации. В 1870 годах, они собрали по подписке 10,000 р. с. на обстановку ремесленного училища, в котором бы ученики могли изучать не только ремесла, но и горные науки. Ходатайство якутов по каким-то причинам не было удовлетворено, а деньги, собранные на училище, по ходатайству олекминского исправника Качаровского, были употреблены на постройку в г. Олекминске инородческой больницы, которой пользуется кто угодно, но только не якуты.

В 1889 г. инородец Степан Иванович Идельгин пожертвовал в Олекминске дом для инородческого училища и при нем пансион для учеников на 20 чел, а несколько ранее такое же училище было открыто на острове Кыллах, обращенное после в 2-х классное, которым заведует учитель-инородец И. Е. Габышев, кончивший иркутскую учительскую семинарию в 1898 г.

Теперь среди якутов известен и популярен г. Капитонов, горячий ревнитель просвещения и экономического благоустройства сородичей. Что это за личность, можно судить по его двум докладным запискам, поданным якутскому губернатору в 1907 и 1909 годах Привожу их дословно.

Если Якутская область во всем своем объеме считается страною скотоводческою, то южная ее окраина, составляющая Олекминский округ, должна быть признана районом с вполне установившеюся земледельческою культурой. Поэтому в годы благоприятные для урожая олекминские инородцы производят хлеб в количестве, далеко превышающем норму личного потребления и весь излишек сбывают на частные золотые промысла. Но для полного процветания этой отрасли хозяйства служат препятствиями: а) недостаток в удобных для хлебопашества землях, почему инородцы вынуждены затрачивать значительный труд и средства для расчистки леса, занимающего громадную площадь; б) невозможность ведения экстенсивного хозяйства, вследствие отсутствия средств; в) недостаток в сельскохозяйственных орудиях и познаниях для рациональной обработки полей и г) наконец, неблагоприятные климатические условия, выражающиеся в поздней весне, инеях, и ранних заморозках. В виду этого Олекминский округ претерпевает все те невзгоды, которые присущи всей земледельческой полосе России, т. е. несколько урожайных годов чередуются рядом неурожайных, в которые у населения не только истощаются все накопленные частные и общественные запасы, но даже представляется необходимость для предотвращения голодовок, и поддержания хозяйств в казенной субсидии.

Неурожаи последних трех лет (1903, 1904, и 1905 гг. ) настолько подорвали благосостояние инородцев Олекминского округа, что для поддержания их не только была разрешена ссуда из хлебозапасных магазинов в количестве до 100 тысяч пудов хлеба, но потребовалась казенная ссуда хлеба на продовольствие и обсеменение полей на весьма значительную сумму. Нет никакого сомнения, что при таком состоянии население округа не имело никакой возможности выплачивать лежащие на нем подати и повинности, почему за этот период времени накопилась весьма значительная казенная недоимка. Переход от земледельческого быта к скотоводческому не представляет возможности по тому одному, что скотоводство, по недостаточности сенокосных угодий, отсутствию удобных для выгона мест, совершенно не может развиваться.

Весьма значительной поддержкой к земледелию до последнего времени служил извозный промысел, который давал заработок населению Олекминского округа от 300 до 400 тысяч рублей ежегодно. Но и этот промысел в последнее время, вследствие сильного развития конкуренции, эксплуатации подрядчиков и сильного понижения провозной платы, не только не приносит какого-либо дохода, но даже еще больше вводит доставщиков в неоплатные долги и кабалу. Провозная плата за доставку тяжести, когда-то равнявшаяся 2 р. и даже 2 - 50 коп., до последнего времени колебавшаяся от 1 р. 50 до 1 - 30, понизилась до 1 рубля, не окупая расходов возчика. Причиной понижения этой платы послужило то обстоятельство, что промысел этот перешел из рук местного населения, действительно занимающегося извозом, в руки крупных предпринимателей-купцов (Юшманов К° и др.), которые, пользуясь стесненным положением инородцев и их задолженностью им, сами диктовали желательную для себя цену проезда., не сообразуясь ни с действительными расходами возчика, ни тем более с его добровольными желаниями. Инородцы, нуждающиеся в средствах для удовлетворения своих насущных потребностей, с одной стороны, притесняемые предпринимателями-купцами на счет уплаты долгов по прежним займам, с другой, по необходимости, вынуждаются вступать в явно невыгодные для них сделки по доставке тяжести. Местная администрация еще лет 10-12 тому назад, когда цены за извоз стояли сравнительно высокие, обратила свое внимание на ненормальную постановку извозного промысла, проходящего чрез посреднические руки и проектировала ввести общественные подряды, но попытки в этом направлении не могли иметь успеха, главным образом, благодаря противодействию тех же купцов, не в интересах которых было упускать из рук такое для них выгодное предприятие.

Вот в общих чертах современное экономическое положение инородцев Олекминского округа: оно характеризуется полным упадком земледельческого хозяйства, бездоходностью единственного промысла — извоза, обремененностью их казенными и частными долгами. Но, конечно, не в этом одном заключается безысходность положения инородцев данного округа, не одни только материальные недостатки служат препятствием к развитию его благополучия. В этом отношении немаловажное значение имеют: неудовлетворительная постановка народного образования, неупорядоченность административного и общественного управления и полное отсутствие медицинской помощи населению.

Всего в Олекминском округе существует 15 школ, из которых 6 одноклассных, 2 двухклассных училища М.Н.П., и 7 церковно-приходских школ. Ограниченность программ преподавания не только в одноклассных, но даже и в двухклассных школах ведет к тому, что школа не приносить существенной пользы для инородческих детей, которые, недостаточно усвоив русский язык и грамоту, очень скоро забывают приобретенные в школе знания и делаются рецидивистами безграмотности. Огромное расстояние до г. Якутска, где только возможно было бы поступить в средние учебные заведения, лишает молодое поколение возможности получить более основательную подготовку. Да поступление и в эти учебные заведения г. Якутска, в виду их переполнения учащимися из местного населения, представляет весьма большие затруднения. Что же касается до церковно-приходских школ, на содержание которых инородческие общества отпускают свои средства, то эти школы являются для населения крайне обременительными.

Медицинской помощи населению фактически в Олекминском округе вовсе не существует. Единственный врач на весь округ, состоящий в то же время при городской больнице, не находит возможным уделять времени для разъездов по больным, живущим вне города. Больные же, в свою очередь, не всегда могут предупредительно приехать в город для лечения, хотя при больнице имеются, кроме врача еще 3 фельдшерицы: одна фельдшерица, и две ученицы, но оставлять на их попечение больницу и аптеку при ней нет возможности. Не может заслужить особенного доверия и находящийся в улусе (округе) один фельдшер на весь округ. Таким образом в то время, когда в Якутском (даже Вилюйском) округе имеется почти в каждом улусе врачебный пункт и проектируется создание больниц на казенный счет, Олекминский же округ совершенно обойден в этом отношении.

Останавливаясь на мероприятиях, которые могли бы поднять благосостояние инородцев Олекминского округа, я, прежде всего, должен коснуться средств, могущих способствовать развитию земледелия, как главного занятия населения. Как я уже указал выше, развитию земледелия мешают недостаток средств и недостаток в сельскохозяйственных познаниях, и усовершенствованных орудиях. Для устранения этого является весьма важным устройство в г. Олекминске такого кредитного учреждения, в роде крестьянского банка, откуда земледельцы могли бы получать кредит для улучшения и развития своего хозяйства. Кроме того было бы весьма желательно иметь и склад сельскохозяйственных орудий, откуда на льготных условиях возможно было бы приобретать отдельными обществами орудия и машины. Что касается приобретения сельскохозяйственных познаний, то они могли бы быть получены в случае открытия хотя бы низшего разряда сельскохозяйственной школы.

Извозный промысел мог бы быть упорядочен, если бы его, согласно последнего приговора инородцев Олекминского улуса, отдать обществам инородцев и крестьян, фактически занимающихся этим промыслом, и устранить конкуренцию посторонних предпринимателей, которые являются простыми посредниками, получающими одну лишь прибыль, совершенно не участвуя в расходах. На ряду с этим необходимо полное сложение недоимок как по ссуде хлеба, так и податных. Население перенесшее такое крупное бедствие, как неурожай хлебов подряд в течение трех лет, совершенно не в состоянии будет выплачивать на ряду с текущими податями и повинностями и накопившуюся за эти три года недоимку, а также ссуду хлеба, выданную на обсеменение и продовольствие в голодные годы.

Народное образование, этот прочный оплот культурного преуспеяния, могло бы быть поднято открытием в гор. Олекминске среднего учебного заведения, в крайнем случае, хотя бы четырехклассной школы М.Н.П., в которую инородческие дети могли бы получать бесплатный доступ. Такая школа все же даст более основательную подготовку и знания, чем ныне существующие школы.

Что же касается, наконец, до улучшения медицинского дела, то безусловно является желательным учреждение еще одного врачебного пункта, кроме городского, с постройкой при нем на средства казны больницы Пункт этот необходимо избрать где-нибудь около управы, или Бердинской станции, являющейся центром 4-х родовых управлений.

На этой же станции весьма желательно было бы открыть почтово-телеграфное отделение, так как за неимением такого учреждения улус на наем рассыльных для доставления в гор. Олекминск, где только существует почтово-телеграф. контора, разной корреспонденции ежегодно расходует около 3000 рублей.

II.

Прежде чем коснуться о предметах нужд населения якутов нашего улуса, считаю необходимым, хотя вкратце предложить вашему просвещенному вниманию образ жизни и экономич. положение их за последние 10 лет в интересах более близкого ознакомления с теми вопросами, которые тесно связаны с предметом настоящего доклада.

Экономическое положение улуса.

Якуты Олекминского улуса еще до 1880 года вели полукочевой образ жизни, занимаясь исключительно скотоводством и зверопромышленностью; хлебопашество тогда было еще не так развито, а извозный промысел особенного значения не имел, извозом занималась самая небольшая часть населения. В конце 1899 года, по статистическим сведениям инородной управы, насчитывалось конного и рогатого скота около 20 тысяч голов на 7932 души населения, но с течением времени в самый небольшой период, как за 10 лет, экономическое положение инородцев изменилось много к худшему, т. е. с развитием золотопромышленности и с увеличением населения иногородним элементом, скотоводство заметно уменьшилось; так например: в конце 1908 года скота в Олекминском округе оказалось не более 14 тысяч голов на 8097 душ инородческого населения т. е. менее на 6000 голов по сравнению с 1899 годом. Такое значительное сокращение количества скота, безусловно, отозвалось на экономическом положении инородческого населения, за которым ныне состоит податной недоимки 6682 р. 53 к., продовольственного долга числится 23779 р. 73 к., вспомогательной кассе — 13987 р. 47 к., и общественной хлебной недоимки 76150 пудов хлеба.

Такая значительная задолженность для 4205 душ наличного мужского населения с текущими податями и повинностями грозит населению улуса полным разорением и так уже незавидного хозяйства.

Занятие якутов.

С развитием золотопромышленности по рекам Витиму и Жуе, и их притокам, звериного промысла не стало, и в последнее время с падением скотоводства и зверопромышленности главною отраслью занятия якутов является земледелие, что, в сравнении с другими округами области, развито более культурно, так что при обыкновенном посеве 40 тысяч пудов и при среднем урожае инородческое население Олекминского округа свободно может собрать более 300 тысяч пуд. хлеба. Но надо признаться, что земледелие в округе оставляет желать много лучшего, и для процветания этой отрасли хозяйства служат препятствиями: а) недостаток в удобных для хлебопашества землях; земледелец чтобы получить более удовлетворительную пашню, затрачивает много труда и средств для расчистки леса, удобрения и для искусственного орошения полей; б) невозможность ведения экстенсивного хозяйства, вследствие отсутствия каких либо специальных средств для поддержки хозяйства; в) полное отсутствие познания для рациональной обработки полей, искусственного удобрения и орошения посредством отвода горных речек; г.) недостаток сельскохозяйственных орудий и машин.

Кроме земледелия, самой значительной поддержкой благосостояния якутов улуса служит извозный промысел на золотые прииска. Промысел этот служит главной поддержкой земледелия, удовлетворения насущных нужд и единственным источником наличных средств для уплаты податей и общественных повинностей, так как район золотых приисков является для Олекминского округа единственным рынком сбыта местного производства, куда кроме разной перевозки груза, доставляется различный местный продукт и фураж. Но вследствие твердо установившейся эксплуатации золотопромышленных управлений, население округа не только не получает от извоза каких-либо доходов, но идет к полному разорению. Все крупные золотые прииска принадлежат известной К° местного Т-ва, которое не входя в положение возчиков и нисколько не сообразуясь ни с действительными расходами возчика, ни с рыночной ценой, — назначает исключительно выгодную для управления цену на доставленный продукт. Инородец-возчик, прибывший па прииск с ничтожным остатком провизии пи фуража для лошадей, при отсутствии места остановки и квартиры, а особенно в случае нужды в средствах, соглашается на явно невыгодные для него сделки, отдавая почти даром доставленный продукт, лишь кое-как оправдав расход провоза. Так, в эту зиму (1908-9 г.) на прииска витимской системы (более 600 вер. от Олекминска) было продано возчиками на несколько сот тысяч рублей разного продукта по цене: овес до 1 р. 30 к., а сено до 1 р. и даже 90 к. за пуд, тогда как один провоз от Олекминска стоит 1 р. 30 коп.: Такая сделка золотопромышленных управлений с людьми совершенно бедными, клонящаяся лишь к заведомому понижению цены против действительной стоимости, есть ничто иное, как полная эксплуатация.

Изложив в очень кратких чертах общие положения, Олекминского улуса и останавливаясь на мероприятиях, которые могли бы поднять благосостояние инородцев Олекминского округа, нельзя пройти молчанием тех мер, какие необходимо бы предпринять.

1) Чтобы поддержать подорванное благосостояние населения улуса, нужно бы ходатайствовать об отсрочке на 2-3 года уплаты продовольственного долга, числящегося за улусом за выданный в голодные годы хлеб в размере 23779 р. 73 к., с лиц же умерших и несостоятельных — сложить совсем.

2) Для улучшения сельского хозяйства якутов является важным открытие в гор. Олекминске небольшого сельскохозяйственного склада, где бы можно было, приобретать на более льготных условиях орудия и машины, а также необходимо открытие сельскохозяйственной школы. Что же касается устройства орошения полей посредством плотин на более известных речках: Бердинской, малой и большой Черепанихе и др., то желательна бы командировка специалисту для исследования и выяснения на месте вопроса о возможности проведения воды на поля. В бездождливые лета искусственное орошение без сомнения, должно принести огромную пользу для населения.

3) Для полного поднятия хозяйства и развития земледелия, а также устранения подрядной эксплуатации является весьма нужным открытие какого-либо кредитного учреждения, или открытие другого какого-либо казенного или частного кредита, под известное обезпечение. Тогда каждый земледелец-возчик мог бы иметь возможность получить кредит для улучшения своего хозяйства.

4) Чтобы извозный промысел благоприятно отразился на благосостоянии населения, нужно бы войти в соглашение с приисковыми управлениями, или начальствующими там лицами: а) об устранении частных конкуренций и эксплуатаций; б) установить более справедливый размер цен на доставляемый на прииска местный продукт соразмеряясь с действительной стоимостью вывозимого продукта и провозной платы; в) чтобы цены были взаимно гарантированы от разных колебаний невыгодных всегда для одной из договаривающихся сторон, и г) установить в известных приисковых пунктах зимние базарные дни; здесь каждый возчик без стеснения и самостоятельно мог бы иметь доступ сбывать вывозимую для продажи кладь.

5) Дабы поднять народное образование среди якутов Олекминского округа, чрезвычайно необходимо открытие в Олекминске хотя бы предполагаемого 4-х классного городского училища, и преобразование ныне существующего во 2-м Нерюктейском наслеге двухклассного училища в трехклассное; или, в крайнем случае, необходимо расширение его программы, так как нынешняя программа этой двухклассной школы сильно ограничена, и не может принести существенной пользы для инородческих детей, которые, недостаточно усвоив грамоту и русский язык, скоро все забывают.

6) Что касается до медицинской помощи населению, то таковой в округе фактически не существует; один врач на весь округ и даже при больнице нет опытного фельдшера, а один участковый фельдшер, проживающий в округе, не в состоянии удовлетворить медицинских потребностей огромного края. Поэтому нужда до медицинской помощи для населения неотложно необходима.

7) Наконец, переходя к вопросу об упорядочении общественного инородческого управления, не могу не указать на то обстоятельство, что местные родоначальники, выбираемые самими инородцами, когда-то, действительно, игравшие видную роль в жизни якутов, то в настоящее время, потеряв всякое значение, являются чисто общественными работниками, не получающими никакого вознаграждения ни со стороны избравшего общества, ни правительства; они не пользуются никакими особенными правами и преимуществами кроме разве страха от ближайшего начальства. К этим общественным должностям инородцы относятся, как к неприятной тяжелой повинности; всегда и всюду стараются уклониться от этих должностей. Действительно, родоначальники ответственны за всякую неисправность общества и, в случае обнаружения этих неисправностей, их подвергают взысканиям, напр., аресту, удалению от должности и т. п. При таких условиях, понятно, нет искренне желающих служить общественному делу, и обыкновенно избираются лица, которые не пользуются ни авторитетом, и ни действительным уважением общества и его доверием. Вследствие этого дела в управлениях ведутся крайне плохо, неисправно.

Вообще, край наш требует внимательного отношения к себе со стороны правительства.

В приведенных докладных записках Капитонова мной сделаны небольшие поправки редакционного характера.

М. Овчинников

/Сибирскій Архивъ. № 3. Иркутскъ. 1912. С. 152-165./

********

ОЮН КЭРЭКЭН МОХСОХУ

(Якутское предание)

Когда русские казаки окончательно разбили Тыгына, недалеко от Сайсары (Якутска), домашний оюн (шаман) Кэрэкэн Мохсоху отправился искать безопасного места, куда бы мерзлые с ледяными глазами (русские) не могли попасть.

Хорошего житья от мерзлых нельзя было ожидать. Они каждый день делали набеги на беззащитных саха (якутов), отнимали быков и лошадей, уводили с собой женщин, девушек и детей. Женщин и девушек обращали в наложниц и жен, а детей, если они были мальчики, в кулутов (рабов), заставляя их исполнят самые тяжкие работы и жить вместе с быками и конями, на холоде и полуголодными. Во время набегов, если кто-либо из саха оказывал сопротивление защищая свое добро, мерзлые убивали таких беспощадно.

Пред отправкой в дорогу Тыгын приказал Кэрэкэну спросить у большого бога ирюнь аи тоен (белаго безгрешного бога, живущего на 7-м небе) и ордах джогогой (бог конской природы, покровитель коней и жеребят), чтобы они указали безопасное место земли, где бы не нашли мерзлые.

Просьба Кэрэкэна была исполнена. Ордах джогогой повелел, ему гнать белыми шестами хозяина восьми кобыл и самого хорошего жеребца и идти за ними до того места, где жеребец остановится с кобылами. Там и будет удобное житье.

Кэрэкэн так и сделал.

Он собрал жен, детей, кулутов (рабов), хамначитов (работников), все свое богатство и погнал белыми шестами жеребца с 8 кобылами, который поплыл на правую сторону Лены, несмотря на то, что в этом месте р. Лена имела ширины 7 верст и в это время шел дождь и бушевал сильный ветер, посланный чертом (у ычытэ). Но жеребец с кобылами ловко справлялись с волнами, хлеставшими в морды лошадям. И, несмотря на злой умысел у ычытэ, лошади благополучно переплыли Лену. Долго жеребец ходил, не останавливаясь, а за ним шел Кэрэкэн, погоняя белыми шестами; наконец остановился в 220 верстах от Сайсары в елани у 9 курганов. Елань эту Кэрэкэн назвал тохтомул, что значит — остановка. Она лежит на левом берегу речки Нацмары, притока Тагаты, впадающей в Алдан. Здесь у подошвы самого большого кургана, насыпанного по средине малых курганов, жеребец и остановился, указав этим место для житья.

Но Кэрэкэн жил здесь не особенно долго, потому что мерзлые и здесь нашли его и жилища разорили Однако следы бывшего жилья не исчезли, несмотря на то, что с тех пор прошло 300 лет: их можно видеть и теперь.

Предание это записано по-русски со слов учителя Биргокского училища М. М. Сивцева, уроженца Бутурского улуса, бывавшего не раз в Тохтомуле и осматривавшего курганы. По его словам курганы, несомненно, искусственные, они тянутся с юго-запада на северо-восток; в центре имеют небольшие углубления.

Р. S. Возможно предположить, что курганы в Тохтомуле относятся к бронзовому периоду, который в Якутской области является совершенно неисследованным. Но ряд изделий из бронзы, случайно находимых в Олекминском, Вилюйском и Якутском округах, указывает на то, что бронзовая культура далеко распространялась на северо-восток.

В музее восточно-сибирского отдела географического общества имеется бронзовый меч. Лезвие его обоюдоострое. Сверху рукоятки валик. Эфес тоже в виде валика, на рукоятке поперечные насечки в три группы. Длина меча 705 мм., наибольшая ширина 59 мм. Найден в Вилюйском округе, на дне осушенного озера Сумунди, в 150 вер. от города.

Другой меч меньших размеров, найденный в Олекминском округе, в 30 верстах от города, в р. Солянке, относится к той же культуре.

Мечи доставлены исправникам Шахурдиным.

Затем, в Криволуцком селении, Киренского округа, священником о. Тетериным на пашне найден бронзовый литой идол, имеющий 5 лучей на голове, наибольшая толщина у основания носа, лицо представляет впадину, ограниченную от одного до другого уха валиком, глаза и рот обозначены выпуклыми валиками, нос тоже. Нижняя часть лица носит следы шероховатости формы, в которой отливалось изображение. Верхняя сторона покрыта коричнево-зеленоватым налетом (окись меди), как бы лаком. Глаза поставлены правильно, как и вообще все черты лица правильные, скулы не выдаются, подбородок узкий. Можно сказать лицо представляет собой скорее арийский тип, нежели монгольский. Длина идола 270 мм., наибольшая ширина лица 110 мм., длина лучей 200 мм.

Но зато другой идол носит ясно выраженные монгольские признаки. Лучи идола в виде круга, наибольшая ширина от уха до уха, глаза монгольские, брови и нос в виде валиков, уши изображены тоже валиками с отверстием посредине, лучи к верху заканчиваются валиком полукруглой формы. Длина от лучей по конца шеи 190 мм., длина шеи 40 мм., длина лучей 30 мм., наибольшая ширина 90 мм. и ширина шеи 20 мм.

Большое спасибо почтенному старцу Тетерину и М. С. ІІІахурдину, что они сохранили эти драгоценные находки, по которым можно с некоторой вероятностью сказать, что бронзовый период по Лене переживали два народа, — один принадлежал к монгольскому племени, другой, может быть, к арийскому, вернувшемуся обратно в южную Сибирь из Якутской области и северной части Иркутской губернии, т. е. из нынешнего Киренского уезда, где по р. Бич и близ с. Спологиного есть старые медные рудники, принадлежавшие доисторическому человеку. Здесь, вероятно, человек бронзового периода и выделывал разные предметы из руды. Едва ли можно предполагать, что эти предметы он получил в готовом виде путем обмена из далеких стран, так как сношения между враждующими племенами в то время были затруднительны и не безопасны.

Что же касается значения идолов, то они, вероятно, служили военными знаменами и носились впереди войска на древке, подобно нашим хоругвям.

М. Овчинников

/Сибирскій Архивъ. № 3. Иркутскъ. 1912. С. 190-193./

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ИСТОРИИ ДЕКАБРИСТОВ

(Инструкции).

Государю Императору благоугодно было, — пишет начальник главного штаба 29 сентября 1826 г. иркутскому губернатору, — учредить при Нерчинских рудниках пост коменданта для присмотра и содержания сосланных туда в каторжную работу государственных преступников, осужденных верховным уголовным судом. На сие место определен генерал-майор Ленарский, который снабжен особой Высочайше утвержденной инструкцией.

Его Величество, утвердив сию инструкцию и определив обязанности коменданта, как в отношении к самим преступникам. так и женам их, которые бы пожелали жить вместе с ними в остроге. Высочайше повелеть мне соизволил сообщить вашему превосходительству, к зависящему от вас распоряжению, следующую Высочайшую волю:

Как определенные верховным уголовным судом, преступники должны получать содержание пищею и одеждою на том самом положении, как содержатся прочие важные преступники, в каторжную работу сосланные, то комендант при Нерчинских рудниках должен получать все сведения и постановления чрез иркутского гражданского губернатора, как вообще насчет ссыльных в каторжную работу государственных преступников, так и в особенности насчет содержания их, дабы сообразно установленным правилам мог требовать оное, откуда следует.

В чрезвычайных случаях, как-то: бунте каторжных, или в замыслах к явному заговору, если местной команды для отвращения или укрощения зла будет недостаточно, комендант имеет право требовать помощи от ближайшего гражданского начальства, которое, по требованию, обязывается давать ему всякую нужную помощь без малейшего замедления.

Если кто из осужденных верховным уголовным судом каторжных преступников сделает новое какое-либо преступление, таковых по исследованию предавать суду на общих правилах, для каторжных существующих. При производстве в таких случаях следствий, сверх гражданского и горного начальств, должен быть и со стороны военной депутат.

Если крепостные люди, прибывшие с женами каторжных преступников, не пожелают с ними там оставаться, таковых комендант при Нерчинских рудниках имеет право препроводить к гражданскому губернатору для высылки в подлежащие прежние их вотчины.

Преступникам, осужденным в каторжную работу. воспрещается вовсе писать и посылать от себя письма к кому бы то ни было Женам же их, кои будут жить с ними вместе, в остроге или отдельно от острога, позволяется от себя посылать письма к родственникам их и к иным лицам, но таковые письма должны они доставлять открытые коменданту, который обязан препроводить к иркутскому гражданскому губернатору, а сей последний в 3 отделение собственной Его Величества канцелярии.

Те из преступников, кои по приговору верховного уголовного суда ссылаются в Сибирь на поселение, и жены при них находящеся могут также от себя посылать письма к кому угодно. Но все их письма имеют быть отсылаемы в почтовых конвертах, куда будут поданы и доставлены от почтмейстеров к местным гражданским губернаторам, а сии должны отправлять в 3 отделение Собственной Его Величества канцелярии. В рассуждении же тех писем простых, а также с деньгами и посылок кои будут следовать из России на имя осужденных в каторжную работу преступников и их жен и на имя сосланных в Сибирь на поселение, то по получении сих писем и посылок в почтамте. Сибирский почт-директор, отделив их от прочей корреспонденции, обязан доставлять особенно к тем гражданским губернаторам, где кто из адресатов находится: губернаторы же имеют право раскрывать сии письма, и те из них, в коих не найдут ничего противного, доставлять по адресам к преступникам, в каторжной работе находящимся и их женам, отсылая к нему также письма с деньгами и посылки, а сосланным на поселение простые письма чрез почту, или как удобнее признает, с деньгами к ним присланными поступать, как упомянуто ниже в 8 п. Из вещей отправлять к ссыльным по адресам те письма, кои не составляют большой ценности и могут служить к пище или одеянию; ценные же вещи возвращать обратно приславшим оные. Такие же письма, кои будут заключать в себе какие-либо неприличные и непозволительные выражения, или содержание их будет заслуживать внимания правительства, губернаторы, не отсылая никуда по адресам, должны доставлять в 3 отделение собственной Его Величества канцелярии.

Наблюдение за каторжными преступниками и их женами, дабы не могли привести с собой или получать после больших сумм или ценных вещей, возложено на коменданта при Нерчинских рудниках. А дабы из числа сосланных на поселение в Сибирь, кои имеют богатых родственников, но могли получать от них больших денежных сумм, то для ограничения в сем, случае, постановить за правило: что каждый из сосланных, может получать от родственников на первое обзаведение не более, как до 2000 р.; а потом на содержание ежегодно не более, как до 1000 р., но и сию сумму доставлять им не иначе, как чрез гражданских губернаторов, кои должны выдавать им оную помесячно, или как за удобное признают.

Если же между сосланными на поселение преступниками есть не имеющие достаточных родственников, и не могущие получать от них никакого вспомоществования, то таковым давать от казны солдатский паек и крестьянскую зимнюю и летнюю одежду, по распоряжению местного генерал-губернатора.

Сообразно сему, по Высочайшему Государя Императора повелению, я прошу ваше превосходительство дать подлежащее предписание всем г.г. гражданским губернаторам, для исполнения же оного со стороны почтового ведомства сделано от меня вместе с сим отношение к главноначальствующему над почтовым департаментом.

---- х ----

Правила относительно жен государственных преступников,

сосланных в каторжную работу

Жены сих преступников сосланных в каторжную работу, следуя за своими мужьями и продолжая супружескую связь, естественно сделаются причастными их судьбе и потеряют прежнее звание, т. е. будут уже признаны не иначе, как жены ссыльнокаторжных, дети которых, прижитые в Сибири, поступят в казенные поселяне.

Ни денежных сумм, ни вещей многоценных взять им с собой, как скоро отправятся в Нерчинский край, дозволено быть не может, ибо сие не только воспрещается существующими правилами, но необходимо для собственной их безопасности, как отправляются в места населенные людьми на всякие преступления готовыми, и, следственно, могущими подвергнуться при провозе с собой денег и вещей опасным происшествиям.

Из крепостных людей, прибывших с ними, дозволяется следовать за каждым только по одному человеку, но и то из числа тех, кои добровольно на сие согласятся, и дадут или подписку собственноручно, или, за неумением грамоты, личные показания в полном присутствии губернского правления, остальным же предоставляется право возвратиться в Россию.

Если бы жены сих преступников прибыли к ним из России с намерением разделить участь своих мужей и пожелают жить вместе с ними в остроге, то сие им позволяется, но тогда жены не должны иметь при себе никакой прислуги, когда же они будут жить отдельно от мужей, вне острога, в таком случае могут иметь при себе услугу, но отнюдь не более одного мужчины или одной женщины.

Женам, пожелавшим жить вне острога, позволяется иметь свидания с мужьями в острогах чрез два дня один раз. Но всякое сношение жен с мужьями посредством служителей острога воспрещается.

Если крепостные люди, прибывшие с их женами, не пожелали там остаться, таковым позволить возвратиться в Россию, но без детей, ими в Сибири прижитых.

Строго предписывается, чтобы преступники и их жены не могли с собою привезти, или получать после от кого бы то ни было больших сумм, или в наличных деньгах, или ценных вещах, исключая только такой суммы, которая необходима только для их содержания, но и то не иначе, как только чрез коменданта, который будет выдавать им такое пособие по частям, смотря по их надобностям.

Жены преступников, как живущие в остроге, так и вне оного, могут посылать от себя письма, но не иначе, как отдавая открытыми коменданту, равно как и письма, на имя преступников и их жен адресованные, позволяется получать как тем, так и другим, но также не иначе, как чрез коменданта, другим же образом всякого рода косвенные сношения строго воспрещаются.

---- х ----

Инструкции эти вырабатывались по Высочайшему повелению особым комитетом в Москве, в котором, между прочим, принимали участие в работах тайный советник М. Сперанский и граф Бенкендорф. Такие инструкции соответствовали взглядам и настроению тогдашнего генерал-губернатора Лавинского. Вот что пишет он графу Дибичу 3-го августа 1826 г.:

«1. Будет ли сделано предписание местным властям об образе обхождения их с сими женами, т. е. считать ли их в прежнем быту, или же женами ссыльных.

2. Следуя за своими мужьями и продолжая супружескую с ними связь, они естественно делаются причастными их судьбе и теряют прежнее звание, а прижитые в Сибири дети поступают уже в казенные крестьяне. Неизвестно, имеют ли они о сем понятие и, если нет, то не должно ли им быть оное внушено, ибо многие, может быть, решаются ехать в Сибирь не из любви и привязанности к мужьям своим, но из пустого тщеславия, чтобы быть предметом разговоров и показать в публике, что пожертвовали для мужей собственным своим благополучием, но коль скоро мечтания их развеются об ожидающей их там участи, то, может быть, исчезнет охота к выполнению необдуманного намерения.

3. Судя по состоянию, жены сии могут иметь большие деньги. Могущественная сила оных в краю бедном, населенном людьми буйными и развратными, может иметь вредное влияние и потому не невозможно ограничить их в привозе с собою наличных сумм.

Если обстоятельства сии уважительны, то не угодно ли будет, отбывших уже жен туда остановить в Иркутске под благовидным предлогом. Сии предлоги состоять могут в затруднительном переезде через Байкал-море в осеннее время, в мнимом недостатке транспортных судов, в ненадежности таковых, у торговых людей состоящих, и в прочих подобных учтивостях.

Коли мысль сия найдется не излишнею, в таком случае, не угодно ли будет приказать мне составить проект предписания иркутскому. губернатору и, по внесении того на предварительное рассмотрение, отправить потом с нарочным фельдъегерем, ежели, впрочем, сие признано будет нужным, по расчислении времени, к которому могут сии жены прибыть в Иркутск.

После сего не должно ли предоставить свободу крепостным людям, за сими женами едущим, возвратиться восвояси, ибо по строгой справедливости, они не могут быть причислены участи, как самих преступников, так и жен их, добровольно отрицающихся от прав своих и сие также послужить может к вящему их вразумлению».

Такому вразумлению первая подверглась Софья Григорьевна Волконская, задержанная в Иркутске губернатором под тем предлогом, что Байкал-море бурное и, дескать, последний транспорт чрез Байкал уже отправлен; а затем, в Верхнеудинске, в ноябре месяце были отобраны излишние деньги, драгоценные вещи, серебро и проч. и сданы на хранение в казначейство. Крепостной человек Волконской, Григорий Павлов, отпущенный на свободу и пожелавший избрать образ жизни в Иркутске, не мог устроиться здесь, так как ему не позволено было приписаться к иркутскому податному сословию, дабы он не мог доставлять каких-либо сведений, кому следует. Здесь вероятно, подразумевалась Волконская.

Кроме инструкций, существовало в то время Высочайшее повеление, в силу которого губернаторы и областные начальники обязаны были ежемесячно доставлять сведения об образе жизни и поведении сосланных Императору Николаю I.

Якутский областной начальник в октябре 1826 г. за № 13-м пишет к генерал-губернатору Восточной Сибири: «при семь честь имею представить вашему высокопревосходительству копию с представления моего в собственные руки Его Императорского Величества чрез Главный Штаб о затруднении исполнить в точности Высочайшую волю Его Величества относительно ежемесячного донесения сведеній о государственных преступниках, сосланных в Верхне-Колымск, Жиганск, Средне-Колымск и Гижигинск.

Управляющий министерством внутренних дел объявил мне волю Вашего Императорского Величества, чтобы ежемесячно доносить Вашему Величеству в собственные руки сведения о поведении назначенных к ссылке во вверенную мне область, осужденных верховным уголовным судом важных преступников.

Исполнение сей воли Вашего Величества для меня священно, но за всем тем, долгом поставляю благовременно представить на соизволение Вашего Величества, что ежемесячное доставление сведений о 4 преступниках: Краснокутском, Андрееве, Назимове и Бобрищеве-Пушкине, назначенных к ссылке в Верхоянск, Средне-Колымск, Нижне-Колымск и Жигинск, крайне будет отяготительны для обывателей области и сопряжено с необыкновенными затруднениями, ибо по дальности сих мест от Якутска, по обширности пустынных и вовсе незаселенных мест, сообщение происходит большею частью на одних и тех же лошадях, оленях или собаках, расстоянием от 200 до 500 верст, из коих лошади и олени должны отрывать подножный корм из-под снегу, а едущий останавливается среди разгребанного снега, нарочито в разбиваемых шалашах, для собак же возится особый корм, потому таковое сообщение означенных мест в Якутском производится нарочито по делам службы токмо два раза в год, употребляя на проезд от 1% до 2 месяцев в один конец. Сверх сего, местные исправники, отлучаясь по обязанности службы в округу, по рассеянности инородцев должны бывают разъезжать от 2 до 4 месяцев, а по сему, не имея по себе на месте помощников, не могут лично сами делать каждомесячное о преступниках донесение.

Хотя я и распорядился, чтобы, по доставлении сих 4 преступников на места, доставляли ко мне сведения об них непременно каждомесячно, дабы исполнить в точности волю Вашего Величества, но, изъясненную трудность и отягощение в том обывателей предав на милостивейшее благовнимание Вашего Величества, осмеливаюсь испросить дополнительной воли Вашей, продолжать ли доставлять Вашему Величеству ежемесячно донесение о сих 4 преступниках, не взирая по отдаленности места ни на какую трудность, или соблаговолите предоставить мне доносить об них Вашему Величеству обыкновенно дважды в год, или столько раз, сколько удобность сообщения с местом жительства их позволит.

При сем имею счастье всеподданнейше донести Вашему Императорскому Величеству, что назначенный в Гижигу преступник Зайкин, по доставлению в Якутск, в октябре, тогда же дня, по снабжении всем нужным, согласно уставу о ссыльных, отправлен далее в путь к Охотску с 2 казаками и за присмотром одного казачьего офицера, ибо фельдъегерь, по имевшейся инструкции, должен был из Якутска с жандармом возвратиться обратно, в Иркутск.

В виду того, что начальнику приморского охотского управления капитану 2 ранга Верлонту не последовало особого предписания, какими были снабжены другие губернаторы, о доставлении сведений о ссыльных и надзоре за ними, то я снабдил капитана Верлонта копиями своих предписаний и отправил вместе с Заикиным в Гижигу, прося его доставлять сведения непосредственно Вашему Величеству, слагая с себя всякую ответственность за Заикина».

Но из всех, сосланных в Якутскую область декабристов, двум вскоре пришлось вернуться. Бобрищев-Пушкин переведен был, по Высочайшему повелению, в Туруханск, а полковник А. Н. Муравьев, по ходатайству княгини Шаховской, переведен был в Верхнеудинск, отсюда в Иркутск, затем в Архангельск, Севастополь и Нижний на должность губернатора.

М. Варенгский.

/Сибирскій Архивъ. № 4. Иркутскъ. 1912. С. 230-237./

********

ИЗ ЖИЗНИ Н. Г. ЧЕРНЫШЕВСКОГО

(Рассказ Олимпия Фомина Жукова)

В Вилюйск я приехал на службу в 1874 г. Чернышевский уже был там и жил в остроге. При нем постоянно дежурил жандарм. Но Николай Гаврилович пользовался полнейшей свободой. Он ходил по городу и за город, куда ему было угодно. Свобода эта ему, как я слышал, предоставлена была со дня поселения здесь. Первый раз я увидел Чернышевского в средине лета идущим вдоль Вилюйска в меховых торбазах и меховой якутской шапке, что немало меня удивило.

Кто это такой? — спросил я казака, глядя на Чернышевского.

— А это царский арестант Чернышевский, преступник значит, — ответил казак, — в остроге тут живет.

— Почему же он ходит в теплых торбазах и теплой шапке?

— А кто его знает; должно быть, одежонки-то больше нет никакой.

Вскоре после этого я посетил вилюйского исправника где нечаянно встретил Н. Г. Исправник представил меня Чернышевскому, который посмотрел на меня как-то особенно, иронически, но ни слова не сказал и ушел.

Николая Гавриловича в Вилюйске все знали, особенно якуты, которые его любили и уважали потому что он, нисколько не стеснялся заходить в самые бедные юрты; лечил больных ребятишек простыми средствами; давал всевозможные советы взрослым; и, вообще, Чернышевский слыл добрым и справедливым человеком, а потому нередко к нему обращались в качестве третейского судьи и бывало: что Чернышевский постановил при разбирательстве дела, то беспрекословно и принималось.

Раз произошел такой случай. Идет по городу Чернышевский, видит по улице валяется пьяный якут, что-то бормочет. Дело было зимой.

— Замерзнет, — думает Чернышевский.

Подошел затем к якуту наклонился и спросил:

— Ты где живешь?

Якут Чернышевского не знал, потому что он был из дальнего улуса, приехал в Вилюйск с рыбой и мягкой рухлядью. Все продал; накупил, чего нужно и осталось у него еще более 400 р.

Якуты, обыкновенно, деньги прячут за пазуху.

У пьяного якута деньги были в самодельном кошельке, выпали из пазухи и валялись поблизости. Чернышевский взял кошелек, положил в карман, сказав, что деньги, пускай, у него поранятся, а завтра он их возвратит. Но так как якут был приезжий и по-русски ничего не понимал, то на слова Чернышевского он только что-то бормотал; Чернышевский это принял за полное согласие.

Кое-как якут был водворен Чернышевским в юрту, в которой остановился.

На другой день Чернышевский является рано поутру в юрту и спрашивает у хозяйки того пьяного, которого он привел вечером.

— Вот он, — говорит хозяйка, указывая на якута, сидевшего на нарах, угрюмого и задумчивого.

— Сколько ты вчера пропил денег? — спросил Чернышевский.

Хозяйка вопрос перевела якуту.

— А тебе зачем это надобно знать?

— Если я спрашиваю, значит, надо.

— А ты кто?

— Я человек, — ответил Чернышевский.

— Начальник?

— Нет.

— Тоен (господин)?

— И не господин.

— Сколько пропил я не знаю, должно быть 1-2-3.

— Хорошо. Вот тебе 399 р. 30 коп.

— Какие эти деньги?

— Твои.

— Как же они к тебе попали?..

Якут смотрел на Чернышевского удивленно во все глаза. Вдруг затем он бросился в ноги к Николаю Гавриловичу и взволнованно проговорил:

— Ты мне спас жизнь, ведь я хотел уж удавиться Такого человека я еще не встречал в жизни, чтобы найденные деньги возвратил сам.

На это Чернышевский возражает, что так должен делать каждый.

Дня через 2-3 этот случай был известен едва ли не во всем Вилюйском округе, потому что якуты — это ходячая газета. И слава о Чернышевском, как о справедливом, честном человеке, все росла и росла. После этого каждый якут, приезжавший из отдаленных улусов, считал своей обязанностью посмотреть Николая Гавриловича. Они видели в нем нравственную и умственную силу, но никак не могли понять, за что он был сослан.

Одни говорили, что он был при дворе министром и оскорбил русского царя, за что и был сослан в Вилюйск; другие утверждали, что он хотел царя убить и сам сделаться царем; и, наконец, что его в чем-то подвели министры, накляузничали на него царю. Но все в конце концов приходили к одному заключению, что это добрый, честный и справедливый человек, хоть и царский арестант, который все в остроге сидит и пишет царю прошения, оправдываясь пред ним в возведенной клевете. Клевета эта большая, потому-то Чернышевский так долго и пишет, а все что неладно напишет, то сожжет и снова начинает писать.

Но с Чернышевским я давно желал познакомиться поближе; хотелось иметь лишнего приятеля собеседника, а может быть, по временам, на безделье, и партнера.

Раз мне жена и говорит:

— Чернышевский хотел у нас побывать.

— Как? Чернышевский?

— Да.

— Что же тут удивительного?

— Да ты как с ним познакомилась?

— Я давно с ним знакома. Первый раз я с исправником у него была в остроге, чай пила и разговаривала ним, а потом я одна стала ходить к нему.

— В это время жена вдруг скрылась и, спустя несколько минут, входит в квартиру с Чернышевским и по дружески разговаривает.

— Вот и мой муж, вершитель разных кабацких чистых и нечистых дел, — говорит жена.

Поздоровались, сели.

Чернышевский мне не понравился, потому что он все смотрел на меня иронически, как будто бы хотел сказать: — «а, знаю я тебя, гуся лапчатого; знаю, что ты и пьяница и еще того хуже»...

— Чернышевский все время говорил с моей женой, на меня же мало обращал внимания; разве изредка что-нибудь спросить. Наконец, я не вытерпел и говорю:

— Николай Гаврилович, что же вы все время с женой говорите, а со мной-то?

— Дайте мне с человеком поговорить, — ответил Чернышевский.

— Да разве я не человек?

— Вы не человек, а чиновник.

— А исправник?

— Исправник тоже чиновник!

— А якуты, которых вы пьяных водите по домам?

— Якуты люди, но не чиновники.

— Не понимаю вас, Николай Гаврилович, — говорю я.

— После поймете, когда сделаетесь человеком, — уязвил меня Чернышевский.

После этого мне Чернышевский окончательно не понравился.

Насколько я относился холодно к Чернышевскому, настолько тепло относилась к нему моя жена. Прощаясь с Чернышевским, она говорила:

— Вы, Николай Гаврилович, заглядывайте к нам по чаще, я рада видеть вас каждый день, приходите к нам обедать, чай пить и побеседовать.

— А муж то вот, видите, как злобно смотрит?

— А мне какое дело до мужа. Пусть он пишет бумаги, да проверяет градусы в кабаках.

Как только Чернышевский ушел от нас, у меня с женой произошла настоящая баталия. Но я жестоко ошибся, в чем и пришлось потом откровенно покаяться пред Николаем Гавриловичем. Насколько на первых порах он не понравился мне, настолько впоследствии я к нему привязался. Ежедневно видеть его сделалось необходимостью, в разговорах с ним я находил особенное удовольствие.

Раз зашла речь о взятках. Я старался показать свой товар лицом, т. е. что чист, как голубь и взяток не беру, а Чернышевский иронически улыбался.

— Дайте-ка, Олимпий Фомич, счеты, — попросил Чернышевский.

Счеты поданы.

— Вы сколько получаете в месяц жалованья?

— 68 рублей, — говорю.

— За квартиру сколько платите? Говорите все ваши расходы.

— Квартира 5 р.; канцелярские расходы с писцом 25 р.; дрова 3 р., мука ржаная 5 р., чай 2 р., сахар 4 р., крупчатка 10 р.; водка 5 р., свечи сальные 3 р.; стеариновые 2 р., кухарке 3 р., мясо 5 р.

— Довольно! Довольно! — кричит Чернышевский.

— Мясо, рыба 6 р., масло 2 р., кофе, табак, конфекты, одежда, вакса и др. потребности.

— Это откуда?

Смутился я жестоко. Здорово поймал меня Чернышевский.

— Беру, — говорю.

— Теперь я буду с вами говорить как с человеком, а не как с чиновником, — и прежней иронии в глазах я уже не видел. А потом и дал же он мне нагоняй, какого я никогда не получал от управляющего акцизными сборами. Но я, представьте, не мог на него сердиться, потому что он так говорил по-отечески, что никак нельзя было сердиться. Дело прошлое, моя жена ему прежде все разболтала: сказала, что я имею «безгрешных доходов» более 250 р. в месяц и все это проживаю.

После этого Николай Гаврилович был моим желанным гостем и ходил он часто.

Придет, бывало, а у меня карты и выпивка. Посмотрит, ничего не скажет и уйдет. Я в вдогонку кричу:

— Николай Гаврилович, зайдите, посидите.

— Нет, — говорит.

И уйдет. Не любил он ни карт, ни выпивки. В подобных случаях он всегда предпочитал разговор с якутами где-либо в захудалых юртах.

К людям Чернышевский относился в одно и то же время и сурово и снисходительно. Он был в полном смысле слова проповедник. Недаром якуты говорили:

— Хорошо было бы, если бы царский преступник был у нас попом или доктором.

Как лекарь Николай Гаврилович был не плохой. Раз произошел такой случай, который никогда не изгладится из моей памяти, останется на всю жизнь.

Как-то моя жена стала жаловаться на боль около горла.

Наружных признаков болезни никаких не было, но жена стала задыхаться. Доктор становился в тупик. Чернышевский придет, посидит около постели, поговорит и уйдет. Наконец, видим, дело стало плохо. Доктор устроил домашний консилиум, на который явился фельдшер и Чернышевский. Во время консилиума происходит спор между доктором и Чернышевским. Доктор говорит:

— Саркома.

— Неправда! Не согласен. Это лишь глубокий подкожный нарыв, — возражает Чернышевский.

Спорили, спорили; Чернышевский и говорит уже у постели умирающей жены:

— Режь здесь, вот так.

Доктор не соглашается, говорит, что опасно больная может под ножом умереть.

— Режь, — говорит Чернышевский.

Это было сказано так серьезно повелительно, что я один только раз в жизни и видел его таким.

Наконец, Чернышевский, видимо, рассердился на доктора и уже почти кричит:

— Режь вот так! — показывает пальцем, — я отвечаю за последствия. — Фельдшер, насос готов?

— Готов, Николай Гаврилович. — После продолжительного колебания доктор взял ножичек, сделал разрез, появилась сукровица, а Чернышевский небольшим насосом стал из раны вытягивать материю. Операция удалась, нарыв вскрыли, а через месяц жена совсем поправилась. Чернышевский, очевидно знавший анатомию не хуже доктора, оказался прав, что у жены была не саркома, а подкожный нарыв.

С доктором они были в хороших отношениях и говорили друг другу «ты». Кажется, что доктора он уважал, и лишь этого единственного человека не пробирал, потому что доктор соглашался с ним, что надо жить для других, но не для себя.

— Все для других, и ничего для себя, — обыкновенно говорил Чернышевский. — Вот это будет полная жизнь.

В силу такого убеждения от Чернышевского доставалось даже моему отцу, которого он никогда не видал, а только слышал от меня, что он служит интендантским чиновником в Иркутске.

— Ну, — говорил Николай Гаврилович, — значить, ваш отец казнокрад. Не может быть не казнокрадом ни интендант, ни инженер.

— А купец?

— Купец обманывает народ, но ему простительно, по тому что его учили с малых лет обсчитывать и обманывать, а инженеров, интендантов и полицейских чиновников никто не учил воровать, а они сами научились, значит, они виноваты.

Вообще, Н. Г. Чернышевский был аскетом и моралистом. Он не позволял себе никакой роскоши: обыкновенная пища у него заключалась в молоке, которое он сам процеживал сквозь чистое полотенце, а затем варил его в самоваре и варил дольше, чем обыкновенно полагается.

Но насколько он был строг к себе, настолько же он был снисходителен и ко мне, как к чиновнику. От его сердечной и искренней проповеди, направленной против «безгрешных доходов», веяло бесконечной добротой. Он так умел выразить свою мысль, что в ней я никогда не встречал укоризны, в роде того, что ты «чиновник» и, значит, последний человек...

Подметив во мне искру религии, он старался разъяснять самую суть ученая И. Христа. Не столкни меня судьба с ним, у меня впоследствии, быть может, угасло бы религиозное чувство. Чернышевский же раздул его в сознательное убеждение.

В это время я был уверен, что Н. Г. истинно верующий человек, потому что он обнаруживал глубокие познания в православии. Бывало нередко один из соборных священников, обращался к нему за советом, по вопросам канонического характера, например, как поступить в том случае, если якут явно смешивает православие с шаманством, — следует ли такого тоена допускать к причастию или быть может необходимо наложить на него епитимию. В таких случаях Н. Г. всегда советовал допускать якута к причастию, говоря что, если он, якут, смешивает Бога Отца с языческим «ирюнь аи тоеном», — белым безгрешным богом, живущим на 7 небе, у которого имеется даже «суруксут» (писарь), то виноват в этом сам батюшка, а не якут.

Но каково же было мое удивление, когда я узнал, что Николай Гаврилович был чистейшей воды атеист!

Только впоследствии, спустя много лет я разгадал эту загадку. Дело в том, что я учился в конце 1850-х и начале 60-х годов только в уездном 3-классном училище; вступил в жизнь совершенно неразвитым, любви к чтению никакой, а затем 15-тилетним мальчишкой поступил на службу в акцизное управление. Вращаясь в чиновной среде, я невольно усвоил только одно отрицательное и все, что в моей детской душе было положительного, то я растратил. Я спознал картежною игру, пьянство, волокитство, лесть пред начальством, ложь, обман и вообще, все то, что считается признаком современного хорошего тона. Николай Гаврилович, как умный человек, и воспользовался религией для моего перевоспитания, дабы выбить все мои чиновные деликатесы, и превратить меня, чиновника, в человека.

— Вы, — говорил Чернышевский, — презираете якутов, называя их тварями, но ведь каждый якут человек и равен не только вам, но даже выше вас. Он является производительной силой, а вы потребительной. Не будь якута, у вас не было бы масла, мяса, рыбы, дров, избы, в которой живете, и прочего необходимого в домашнем обиходе. Позвольте спросить, что вы даете якуту взамен всего этого?

Я отвечаю:

— Я чиновник, служу царю и отечеству и не обязан ничего давать ему, а он мне обязан.

—Неправда, — возражал Чернышевский, — раз вы находитесь на службе, обязаны приносить пользу обществу, жить для этого общества, т. е. жить для других, но не вредить им: вы же только приносите вред людям.

— Как? Каким это образом? — удивленно спрашивал я.

— А вот каким: в кабаках у вас сидят в качестве торговцев почти все поселенцы с довольно темным прошлым. Они в вашу водку, разбавленную водой. примешивают одуряющие средства, напр. табак, дурман и др. вредные для здоровья растения. Представьте себе, человек выпил 2-3 стакана такого дурмана, впал в беспамятство; его сейчас же кабатчик Петрушка, христопродавец, оберет, и вытолкнет на мороз, где он, бывало, замерзал; да впрочем, если и не замерзал, то последствия дурмана потом окажут свое губительное действие на организм. Следовательно, вы с Петрушкой являетесь виновником смерти якута, казака и крестьянина. А затем, вы обманываете казну, позволяя продавать водку вместо 38° в 25°, под видом вашей специалки, отпускаемой якутам в замороженном виде. Вот вы какому делу служите, Олимпий Фомич.

Горько мне было это слушать, но обижаться я не смел, потому что в словах Н. Г. заключалась одна только правда.

После подобных разговоров я иногда спрашивал:

— Николай Гаврилович! По вашему, я человек плохой зачем на такого плохого человека время тратите?

— Помните Христа, он не мне чета был, он был Богочеловек, а и тот свою проповедь вел между грешниками и мытарями, я же самый обыкновенный человек. Почему же мне с вами и не говорить? Каждый человек на земле должен сеять правду и добро; каждый до глубокой старости должен учиться, как можно меньше приносить вреда ближнему и облагораживать свою душу. Вот смотрите я уже преклонных лет, а стараюсь учиться, знаете русскую пословицу: «век живи, век учись».

Книг у Чернышевского было много, присылали их из России жена и знакомые. Все они предварительно просматривались в Якутском областном правлении, затем переходили к вилюйскому исправнику.

Судя по разговорам и действиям Чернышевского, он не был революционером и даже относился отрицательно к деятельности партии народной воли.

Друзья Николая Гавриловича в 1874 году предложили ему устроить побег из Вилюйска за границу. С таким именно предложением к нему явился Ипполит Никитич Мышкин под видом поручика корпуса жандармов Мещеринова. Но Чернышевский отклонил заботливое предложенье друзей.

М. Овчинников

/Сибирскій Архивъ. № 4. Иркутскъ. 1912. С. 243-251./

КЮННЕЙ И ІОРЯКЯН

(Якутское предание)

Вскоре после покорения якутов казаками, когда жизнь несколько вошла в свою колею, якуты примирились с мыслью о чужеземном господстве, принялись за обычные свои занятия и даже устраивали празднества, особенно праздник встречи весны, или обновления природы.

В аласе Ботчуотай, в просторных юртах князя Юрякяна, в конце мая месяца, жены его пи кулуты (рабы) были заняты с утра до вечера приготовлением кумыса из кобыльего молока. Кумыса заготовлялось очень много, потому что Юрякян был очень богат, к нему приходили и приезжали все не только соседи, но и из отдаленных улусов. Наконец, кожаные большие сосуды наполнены кумысом и поставлены в тенистое место, во дворе.

Юрякан послал кулутов и хамначитов (работников) к родственникам, знакомым и незнакомым извещением и просьбой пожаловать к нему отпраздновать обновление весны. Гости, пешие и конные, медленно собирались. Рабы и работники на дворе оживленно ставили коней по местам. Тоен Юрякан радушно принимал гостей; богатым и приятелям он ласково улыбался; бедным же и мало знакомым говорил односложно:

— Капсэ! (говори!).

По черному, безбородому, жирному лицу катился крупный пот. По указанию Юрякяна, каждый гость занимал свое место. Вскоре приехал со своими сыновьями и женами богатый сосед Кюнней, занимавший здесь в прежние годы всегда первое почетное место за отдельным столом. На этот раз Юракян указал ему второе место, потому что первое было уже занято знаменитым шаманом Доюдусом, не знавшим счета своему скоту, так как покровитель скота, Джогогей, очень благоволит ему. Перекосилось лицо от злобы и обиды у Кюннея. Обида нанесена была кровная; прощать ее было нельзя...

Молодая, красивая хозяйка, чтобы утолить жажду гостей, угощала их холодным молоком с густыми свежими сливками. Молодые якуты в это время высматривали своих будущих жен, разместившихся отдельно, за перегородкой. Время уже далеко за полдень. Па дворе, под густой тенью деревьев, на траве лежат сосуды с кумысом; подле них стоять чароны разных размеров, искусно сделанные при помощи ножа и долота из дерева, с незамысловатыми орнаментами. Гости лениво разговаривают и ждут, когда принесут молодые неженатые парни кумыс.

Наконец, хозяин встал с места, взял в руки несколько приготовленных ранее пучков свежей сочной травы, воткнул по два по сторонам в потолочную балку, в камин (камелек) и 1 пучок в дверную скважину. Парни, в это время уже принесшие со двора кумысъ, проворно разливали его в чароны: наполнив самый большой из них вместимостью приблизительно 2-2½ ведра, они подняли его к пучкам в потолочной балке, так что кончики пучков погружались в кумыс. Затем, поднимая и опуская чарон вверх, обращаясь к верховному существу — Ар Тойену, повелителю всех богов, живущих на небе и земле:

— Оберегай нас, Ар Тойенъ! Сделай нас богатыми. Дай нам побольше кобыл, чтобы мы всегда могли пить молоко, как воду. Хорошего, красивого ребенка нам дай.

Окончив эту молитву, молодые якуты удалились. На смену им выступил почетный оюн (шаман) Доюдус. Он запел:

— Когда-то, в старое время, над тремя небесами, с теплым дыханием, подобным летнему теплому ветерку, с тремя душами, выгнувши стан, как трехгодовалый жеребенок, стоял задумчиво Ар Тойен. Он раздвинул два белых солнца по сторонам, сотворил третье и повесил их между небом и землей, и сказал: народ якутский, происшедший от трех белых пен, укрепляйся, плодись и умножайся. Из трех же белых пен прежде, в старом веке, вышел первым Иккилье [* Посол, посланник, второстепенное божество.]; вторым вышел Ордах Десегей, покровитель коней и людей, всегда живущий на земле к никогда не поднимавшийся на небо; третьим — Хан Барылах (леший, хозяин зверей и леса); четвертым — Ан Дойду Ычытэ, Дойдус Дархан (земной покровитель, обладающий в одно и то же время и добрыми и злыми качествами); пятым — Укул у Он (водяной).

Там, где явился Иккилье, между двумя солнцами, зимним и летним, от одной серебряной скалы, родился месяцъ. На другой скале, соседней, стоял золотой стол и на этих двух скалах жил Ирюнь аи Тойен. Живя здесь, он сотворил Хан анисыты (ангела), который отсюда взял под правую мышку сердитого мальчика, под левую плачущую девочку, — и принес их на землю. От них и произошли якуты [* Одни говорят, что сердитый мальчик был никто иной, как сам Ордах Десегей; другие говорят, что это был Элей, прародитель якутов; девочка, поселившаяся у Омогон Бая, была указана Элею самим богом.].

— Вот пришел, — продолжал оюн, — сердитый Десегей. Ар Тойен восходит с левой стороны, девять небес раскрываются, колеблются, горным подъемом на семь небес ехал Ар Тойен... на громе; тогда падал крупный град, плетью служила вздрагивающая молния. Он дышал холодным ветром, стоя над водяными облаками. Таким образом он всю вселенную прошел.

Черт отходит с места с нехорошими мыслями, тогда появляются проказа и изжога; прогоняется она 8-листовой широкой, пестрой, зеленой травой из поколения до поколения.

Окончив это песнопение, оюн Доюдус запел просительную молитву:

— Для счастья сугробы снега растайте. Раскройся Лена. Погрузитесь в воду горы льдин. Раскройся море Болезни головы, легких, кашель, насморк и проказа отступитесь. Покажитесь алые цветы. Райские места покажитесь. Во всей вселенной корни (растений) пусть напитаются водой. Горные леса красиво нарядятся и молчаливо, величаво будут стоять. Царь птиц, песни пой и прогони своим пением злых духов, живущих вблизи нас. Кукуй, кукушка-птица. Лесной голубь, говори. Жаворонок, летая высоко, нескончаемые песни пой. Жары пускай появятся. Появись, вздрагивающая молния. Громкий гром, греми. Частый, теплый дождь иди. (После этого) веселое солнце повернись к нам Белый бог без греха на нас милостиво взгляни своими добрыми глазами, возврати нам веселого ангела и возврати нам Эджен [* Эджен, вероятно, какой-либо дохристианский бог; какими он обладает свойствами, мне неизвестно.]. Алая зарница, заиграй. Прохладное теплое дыхание ветра, нам вернись. Пестрые коровы (видя ее) возрадуются мягкой девятилистовой траве, чароны вкусным молоком наполнятся.

В это время бог спустил с неба лошадь. Оюн Доюдус, изображая покровителя ее, Десегея, говорил:

— Тебя спустил с неба Ар Тойен, ты должна жить и размножаться. Не печалься, я дам тебя счастливому мальчику, не будешь ты зябнуть, в корм дам тебе 8-листовую мягкую траву, дам 9-ти коленную сладкую хвощ-траву.

На это молодой якут вместо лошади отвечал:

— Мой покровитель, меня будут морить голодом и не будут давать того, что ты даешь мне.

Десегей (Доюдус) отвечал:

— Кто тебя будет обижать и не будет давать того корму, какой я даю, от того отберу обратно. Сказав это, по знаку Доюдуса, трое молодых якутов с чароном в руках медленно подошли к камельку, в котором ярко горели дрова, обретясь лицом к востоку, каждый из них, по очереди погрузив пучок травы в кумыс, трижды кропил огонь, т. е. угощал От ычытэ (духа огня), или огонер Эгэкэн (дедушку старика) который следит за юртой, отгоняет прочь нечистых духов и прогоняет болезни. Во время угощения От ычытэ и Эгэкэна огонера питаются и души умерших. За нарушение такого обычая От ычытэ может рассердиться и наказать людей каким-либо несчастием.

Отодвигаясь тихонько от камелька, обратясь на север, молодые якуты угостили затем подземных духов (злых), тени умерших шаманов и своих родственников; обратившись на запад, угостили Соломир, покровителя рогатого скота; Симяхсин, — покровителя телят; и, наконец, Эяхсит, покровителя детей. Все эти покровители живут на небе, на восточной стороне, около ярко горящей звезды.

После этого Юрякян, обнажив голову, стал читать благодарственную молитву Ар Тойену, а все присутствующие по его примеру подняли глаза вверху, говоря:

— Ар Тойен ур! Ар Тойен ур!

Юрякян взял чарон с кумысом, встал на одно колено, отведал кумыса и передал его Доюдусу, но не Кюннею как это делалось прежде. На этот раз Кюнней не стерпел обиды и раздраженно высказал свое неудовольствие. Но Юрякян, сидя за 8-ножным столом, показал ему кукиш с «телячью голову». Вскипел от гнева Кюнней... И тут же поклялся кровью смыть эту несправедливо нанесенную ему обиду.

Случай скоро представился.

У Юрякяна умер сын. Кюнней приехал со своими приятелями на поляну в то самое время, когда хоронили умершего и устроил здесь конские бега...

Вскоре и у Кюннея также умер сын. Юрякян точно так же приехал с вооруженными воинами, имевшими в руках белые шесты, которыми они во время похорон махали и кричали:

— Уруй айхал! Уруй айхал! [* Крик, выражающий радость и удовольствие.]

Понятно, после обоюдного оскорбления, вражда еще больше усилилась.

Однажды в 9 юртах Юрякяна под утро все спали; заря еще не занималась. В это время на западной стороне аласа Ботчуотай был лес, в котором Кюннеем совершался обряд окропления кровью оружия: стрел, пик, кинжалов, батый и проч. Обряд этот совершался так: воины становились в ряд, образуя кольцо, в центре его стоял столб, к которому был привязан конь. Шаман произносил заклинания, и по знаку его, воины с оружием в руках бросались к коню со всех сторон и вонзали это оружие в животное по самую рукоятку. Конь, судорожно вздрагивая, моментально умирал.

Совершив обряд, воины, под предводительством Кюннея, на конях тихо поехали к 9 юртам Юрякяна, в которых жили 9 жен с крулутами и хамначитами, полученными в приданое при бракосочетании и по наследству от отца.

Воины Кюннея привязали лошадей в лесу и тихо подошли к юртам, так тихо, что ни одна собака не залаяла на них и, неудивительно, потому что шли они против ветра. Подходя к юртам, воины разделились, на 9 отрядов, по числу юрт. Окружив их, быстро вошли во внутрь и избили не только взрослых, но даже и детей. В 10 юрте, где спал Юрякян, Кюнней, подобно серому волку, с горящими от злобы глазами, быстро, как сверкающая молния, подскочил к спящему врагу и вонзил батыю под самое сердце. Юрякян выскочил было за юрту с кинжалом в руке, проклиная Кюннея, но тут же пал мертвым.

Работников и кулутов в это время у Юрякяна не было дома. Они уехали в сайылык (летник) ловить жеребят, что отлично знал Кюнней, а потому и воспользовался благоприятной минутой для нападения. Расчет был верный. Все живущее погибло. Якутские воины вообще были жестоки и немилосердны. Они в обыкновенное мирное время как хамначиты, так и кулуты исполняли всякие работы по приказанию тоена; в военное же время они превращались в свирепых зверей, не дававших никому пощады. Желая заслужить похвалу от тоена за военные доблести, кулуты еще больше свирепствовали, они избивали не только людей, но и домашних животных, что вполне понятно, потому что тоен в кулуте видел не человека, а раба, живущего вместе с коровами и конями. Следовательно, избиение животных было равносильно избиению рабов. Вот почему в юртах Юрякяна и было все умерщвлено.

В 2 верстах от юрт Юрякяна в еленах (камыши), на берегу озерка, жил его отец. Он в то утро возвращался с охоты. Услышав душу раздирающие крики, стоны и мольбы женщин и детей о пощаде, он посмотрел в ту сторону, откуда доносились крики, и все понял... Пав на колени, заскрежетал зубами и сказал:

— Эх, ты, мой любезный сын, погиб ты не со славою, а позорною смертью, от руки собаки Кюннея. Не ты ли храбро защищался от казаков, не ты ли храбро разил их во время битв? Погиб теперь от руки труса, который боялся казацких пищалей. Он убил тебя, как рысь, подкрадывающаяся под беззащитную жертву. Ему ли собаке Кюннею было состязаться с тобой в чистом поле, в открытом бою. Отмщу! Отмщу! Клянусь, сдеру кожу с этой собаки, вытяну все жилы, вытяну становую жилу, как у быка.

Затем, немного оправившись, отец поспешно, как 20-летний парень, побежал к своей юрте, взял кумыса в сумку, вяленого мяса, копченую губу сохатого и несколько штук языков, поймал свою заветную кобылу, пробегавшую без отдыха по 200 верст, оседлал ее и помчался в Сайсары (Якутск).

Сияющий от радости, возвратился Кюнней со своими воинами домой.

— Как удачно и благополучно, — говорил он, покончил я со своим заклятым врагом.

Поел на скорую руку, оседлал своего лучшего коня и поскакал в Якутск к воеводе, чтобы первому принести жалобу на отца Юрякяна, будто бы убившего своего сына с женами и детьми. В то тяжкое время для якутов правым обыкновенно оставался тот, кто первым приносил жалобу в каменном белом доме и обещал много подарков воеводе и его жене.

Но, отъехав 20 верст по лесной тропинке, Кюнней увидел следы кобылы отца Юрякяна, бывшего впереди его верст на 60. Зная быстрый бег и выносливость его лошади, он понял, что отец Юрякяна приедет первым к воеводе и что ему, Кюннею, несдобровать. В виду этого он вернулся обратно. Поспешно собрал свой скот, домашних, кулутов, все свое богатство и бежал на Алдан.

Между тем, отец Юрякяна побывал уже несколько раз пред очами грозного воеводы, каждому из писарей воеводы успел уже дать по несколько раз подарки медными русскими деньгами, не забыты были и казаки, находившиеся тут же. Это подействовало так убедительно, что воевода согласился даже дать целый отряд казаков для ареста Кюннея и конфискации его имущества.

Отряд по следам Кюннея быстро погнался за ним и в 40 верстах от Алдана, по Охотскому тракту, в местности, известной под именем Мас ахпа (деревянный овраг), Кюннея нагнали казаки. Они осторожно подкрались к табору Кюннея, осмотрели расположение его и, притаившись под столетними курчавыми соснами, стали ожидать момента, когда все уснут. В это время Кюнней собрал всех своих воинов около пылающего костра и приказал шаману узнать, не грозит ли в эту ночь опасность и далеко ли находится погоня. Шаман, совершив шаманскую обрядность, сказал:

— В эту ночь опасности никакой табору не будет, а враги очень далеко.

Поэтому Кюнней не поставил даже караульных и все легли спать около костра, развесив на сучьях деревьев свою одежду и оружие. В лесу было тихо, только филин зловеще, дико кричал да изредка беспокойная осина шелестела своими листьями. На небе ярко горели звезды, оно было чистое, и только с западной стороны тихо надвигалась тучка. Старая Удаган (шаманка), лежа у костра, хныкала и бормотала:

— Ох, беда! Этакая напасть! Барылах кричит, сердится, ругается. Разве не слышите, как он извещает нас, что быть беде.

А филин в это время все кричал и кричал.

— Обширный батюшка, деревянный овраг обагрился кровью, — говорила далее Удаган, — какие антах харахтах бэртэх муруннах (туда глазами, сюда носом) пришли и из железных трубок, выпуская дым, убивают всех людей, никого не оставили в живых, кроме тебя, тоен Кюнней и ола Бэчюгресъ [* Сын рябчика.], и ты, Кюнней, умрешь позорною смертью.

— Пусть отнимется язык у тебя, старая чертовка: не зазывай вперед беды: тебе собаке — собачья смерть, — закричал Кюнней.

Затем, выхватил он из ножен батыю и в бешенстве отсек Удаган голову; земля обагрилась кровью, веки глаз отделившейся головы несколько раз поднимались и опускались, глаза шевелились и смотрели все на с.-западную сторону, будто указывали на опасность с той стороны. Наконец, в последний раз веки открылись, и глаза, мутные глаза, страшно, страшно посмотрели на людей, костер, с.-запад... И на веки закрылись... Всем воинам после этого сделалось очень страшно. Только один Кюнней не обращал на это явление никакого внимания.

А в это самое время отец Юрякяна недалеко от деревянного оврага держал советь с казаками, как удобнее напасть на Кюннея и взять его живым. В полночь все пока было тихо, природа будто спала, но потом вдруг лес запел свою песню, вершины его закачались, поднялся шум лесной, который далеко, далеко уносился, сливаясь в один долгий звук, и чем дальше, тем становился все сильнее и сильнее, и, наконец, превратился в настоящий ураган. Табор Кюннея, утомленный от длинного дневного перехода спал крепким сном, даже валежник на костре почти сгорел и только изредка вспыхивала перегорающая головня, освещая на короткое время спящих, что было весьма удобно для подползавших казаков и отца Юрякяна. Все ближе и ближе они приближались к спящим. Наконец, по знаку предводителя казаков, раздались выстрелы; сразу оказалось много раненых, которые вскочили на ноги и с испугу хватались за что попало: иной вместо батыи хватал торбаз, другой — шапку, третий, схвативший батыю, бестолково помахивал ею и ранил своих же. Казаки воспользовались переполохом и начали рубить всех, как попало и по чему придется. И скоро все были перебиты, кроме Кюннея, на которого набросилось 5 чел. казаков, которые сбили его с ног ударом дубины и связали коней, быков и все имущество увезли с собой в Якутск. Из всех, бывших с Кюннем, спасся спрятавшись в дупло лиственницы, ола Бэчюгрес и две собаки, прорвавшиеся сквозь казацкую цепь, так что слова Удаган, убитой Кюннеем, сбылись.

От этого мальчика Бэчюгреса произошел род, называющийся до сего дня Кюнняйцами или Кюннейцами, в 3-м Жохсогонском ночлеге, Батурусского улуса. Якутского округа.

Кюинея привезли в город. Его имущество было разделено между воеводой, приказными и казаками, а отцу Юрякяна достался Кюнней в полное его распоряжение, по обычаю того времени. Отец Юрякяна привязал Кюннея к позорному столбу и в течение 7 дней, пока он не умер, отрезывал по кусочкам его тело; сначала отрезал кисть правой руки и мускулы около локтевой правой кости; потом кожу из груди, икры, ремни из спины и продолжал это делать до тех пор, пока Кюнней не умер. Во время всех этих диких жестокостей, зверских мучений Кюнней не подал и признаков страдания и не дрогнул, так что казаки страшно удивлялись его твердости, приходили к столбу и говорили между собой:

— Смотри-ка, Ивашко, на эту некрещеную тварину, руки отрезаны, ремни из спины вырезаны, стоит и не стонет, знать, ему не больно.

— Некрещеный, — отвечал Ивашко, — что скотина, все едино. Сам знаешь, коли ежели ты палкой ударишь с размаху животину она не крикнет, так и некрещеный человек. Его режь, он будет молчать, потому ему не больно. Да-ко я тебе по морде съезжу, небось, тебе станет больно, сейчас же заорешь, потому ты человек крещеный. А ежели ему закатить в рожу, кровь хлынет, а он только скажет: «бутугуй»? («что это значит»?)

Настоящее предание записано со слов учителя М. М. Сивцева.

Обычай празднования обновления природы, или встречи весны в настоящее время в Олекминском и Якутском округах уже не существует и об нем остались только одни воспоминания.

М. Овчинников.

/Сибирскій Архивъ. № 5. Иркутскъ. 1912. С. 365-375./

Обряд Арчы у якутов, Олекминского округа.

В старину осенью, в октябре месяце, пред началом рыбной ловли, якуты освящали (арчылыллах) невода: для этого убивали припадочного теленка, вынимали у него целиком сердце с легкими и клали их в матицу невода (мотню); затем весь невод кропили кровью убитого животного. Обряд окропления совершал всегда шаман. Он брал пучок лучин из дерева, разбитого молнией, зажигал его, ходил вокруг невода против солнца, помахивая зажженным пучком, делал заклинания, чтобы у ычытэ (водяной) дал много рыбы, причем остаток горящего пучка бросал на невод, который потом складывали и увозили на тоню вместе с сердцем, легкими и теленком. Таким обрядом, неводъ оберегался от нечистот, происходивших от ычытэ (злых духов) и прикосновения к нему людей, хоронивших мертвеца. Такой человек, в силу доверия якутов, не должен ходить на тошню, а если он придет, то улов рыбы всегда бывает плохой, потому что дух озера или реки (водяной) сразу почувствует неприятный запах человека, прикасавшегося к мертвечине, сердится и обыкновенно не дает рыбы. Это бывает даже несколько лет подряд.

В более древнее время у якутов были несколько другие обряды. Так, самый обряд совершался па месте рыбной ловли, т. е. на берегу озера или реки. Здесь разводили огонь, резали теленка на куски, которые и жарили. Шаман, когда жаркое бывало готово, ставил на доску деревянного идола (у ычытэ), похожего на человека, клал перед ним деревянное блюдце, несколько кусочков жаркого и обращался с просьбой к водяному духу об удачном улове рыбы, какая водилась в местах рыбной ловли. Если желательно было наловить, напр., карасей, то делали еще деревянное изображение карася, которого шаман передавал распорядителю ловли. Тот обыкновенно клал его за пазуху.

Во время ловли всякий, кто приходил, имел право брать рыбу для своей семьи, хотя бы он и не участвовал в настоящей ловле, что указывает па общинный характер охоты, всем родом.

Начало обряда Арчы относится к весьма глубокой древности, вероятно, к неолитическому периоду, на что особенно указывает изображение рыбы. Дело в том, что изображение таких рыб, именно — каменных, мной найдено в Глазковских могильниках вместе с нефритовыми топорами и др. изделиями, относящимися к концу неолитического периода. Так, в 1901 г. мной найдено 7 широколобок (соttus), в 1902 г. изображение осетра. Все находки были переданы мной в музей восточно-сибирского отдела И.Р.Г.О. Самые лучшие из них экземпляры кем-то похищены и теперь хранится только 5.

М. Овчинников

/Сибирскій Архивъ. № 5. Иркутскъ. 1912. С. 404-405./

********

Оюн уга Жохсогон

(Якутское предание)

Задолго до появления у нас русских на месте нынешнего Жохсогонского наслега жил очень богатый шаман Жохсогон. Он имел много кулутов, и хамначитов, и всякого скота. Хамначиты и кулуты летом косили костяными и железными косами траву за р. Амгой, а Жохсогон на самом лучшем коне каждый день привозил им кумыс, молока, масла, мяса и др. припасов. Он обыкновенно вставал вместе с женами и работницами, доившими корова, по нынешнему в 5 часов утра и приезжал обратно ко второму удою, т. е. к 12 ч. дня, проезжая туда и обратно 120 верст. Так он скоро ездил на своем быстром коне!

Наконец Жохсогон состарился. Раз, уезжая, по обыкновению, в Амгу к своим кулутам и хамначитам, почувствовал, что смерть к нему приближается. Ему, как оюну, это было известно; поэтому он начал говорить своим домашним, делая предсмертные распоряжения:

— Пришел мой конец, — говорил он, — я должен утонуть в р. Амге, тело мое выплывет за 10 верст выше того места, где утону, под «ытык хая» (гора духов). Возьмите и похороните меня в праздничной, шаманской одежде, не в дупле дерева, или в лабазе, а в земле, в сидячем положении, на коне, обратив лицом в ту сторону, где солнце сворачивает немного на полдень, затылком в полуночную сторону, где луна с полуночи сворачивает на утро, — для того, чтобы мне удобнее было лететь на то место, где живут оюны. после смерти. На моей могиле вырастет лесина, по которой будет ходить хомурдас (жук), и, если этого жука съест чистокровная жохсогонка, от того сделается беременной и родит вновь меня. Тогда я, обновленный, буду лучше, чем теперь, буду обладать большой мудростью, силой и властью и буду подобен богам.

Наконец, Жохсогон помчался к реке; теплый ветерок тихо, нежно дул ему в лицо, кукушка заунывно куковала, жаворонок парил высоко, высоко и пел похоронную песню, провожая Жохсогона в мир духов и даже орлы, в последний раз видя Жохсогона, летели за ним и говорили: «прощай. Жохсогон, прощай, Жохсогон!» Беспокойная осина, шелестя своими листьями, говорила ему: «Жохсогон, Жохсогон, в последний раз едешь мимо меня»! Алые цветы склоняли свои головы, уныло кланялись ему и говорили: «все живущее не вечно, мы умираем ежегодно, должен умереть и ты».

Вскоре Жохсогон приехал к броду чрез р. Амгу, что под ытык хая, поехал по тому месту, по которому ездил сотни раз. Лошадь шла, шла и погрузилась вся в воду, Жохсогона сбило течением воды и он скрылся под водой. Домашние нашли его тело и похоронили на правом берегу р. Амги, под горой, в нынешнем Терагинском наслеге. На могиле его действительно выросла лесина. Она от старости пала и ни одна жохсогонка не съела жука, потому Жохсогон и не родился вновь.

М. Овчинников

/Сибирскій Архивъ. № 5. Иркутскъ. 1912. С. 407-409./

********

Из якутских поверий

Молния разрушает одинокие деревья, потому что в них живут злые духи.

Топить дровами из разбитого молнией дерева печку или камин нельзя, — горшки лопаются.

Когда загремит весной первый раз гром, следует взять пучок лучины из разбитого молнией дерева, зажечь этот пучок и произвести обряд очищения юрты (арчылыллара). Делается это так. С горящей лучиной обходят несколько раз юрту с наружной стороны и все время произносят заклинания от злых духов, которые после этого скрываются из юрты и не вредят людям разными поветриями.

----

Дух Ычытэ сата распоряжается непогодой. Он, когда рассердится на людей, нагоняет ветер, крупный дождь, слякоть и мелкий продолжительный дождик. Чтобы сделать Сату безвредным, его можно взять в плен следующим образом. Если молния разрушит одиноко стоящее дерево, его следует обтянуть кругом мелкой рыбацкой сеткой и оставить до утра. Утром рано, к восходу солнца, из разбитого дерева выскакивает Сата под видом перламутрово-серебристой бабочки, чтобы улететь на небо, но в сетке запутывается. Приходить ловец и осторожно извлекает Сату из сетки, обертывает его в тряпочку и кладет в закрытый сосуд, так чтобы Сата не видел неба. В противном случае, он улетит туда и сейчас же вызовет непогоду. Потом дома, Сату кладут в ящик и наглухо запирают. Но бывают случаи, когда необходима непогода, напр. ветер, тогда выпускают Сату на волю и поднимается ветер.

Бури, метели и. вообще, нехорошая погода появляются и от других причин. Так, если показать небу шестиногого, или двухголового новорожденного теленка, или с человеческими руками, называемого по-якутски черт-теленок, обязательно наступит нехорошая погода. Точно также наступит непогода, если взять тонкую лучнику, около ½ арш. в длину и приблизительно в ¾ верш. шириной, один конец ее просверлить, и в отверстие продеть тонкую веревочку: потом этой лучиной за веревку махать по воздуху несколько раз, в виде круга.

----

Раз I. Христос и Николай чудотворец шли по улусу. Время было позднее, нужно было где-нибудь переночевать. Подходят они к юрте богатого тоена, стучатся.

— Кто там? — спрашивает тоен.

— Мы, — отвечают I. Христос и св. Николай.

— Да, кто же вы?

— Странники.

— Что надо?

— Пусти, добрый тоен, переночевать.

— Убирайтесь к черту: много вас тут шляется; пожалуй, еще разбойники. Не пущу.

Подходят к другой юрте; то же самое. Наконец, приходят в юрту одной бедной вдовы старухи. Эта пустила их ночевать, напоила, накормила их хаяком [* Квашеное мороженое молоко.], и маслом и уложила спать. Она никого и ничего не боялась, потому что у нее нечего было украсть, кроме лысой коровы. Поутру старуха также напоила и накормила странников. Прощаясь со старухой, Николай чудотворец и говорит:

— Спасибо тебе, добрая женщина, ты нам ночлег дала, обогрела нас и накормила; тебе за это Бог счастья пошлет.

— Какое уж мне счастье, не жду его, — говорит старуха, — но для меня и это счастье, что вы меня не убили.

— Мы, бабушка, не из таких, чтобы убивать людей. С чего же ты это, добрая женщина, говоришь про нас, — отвечал Николай чудотворец.

— Тебя то я, старичок почтенный, не опасалась, а вот молодого-то, — указывая на I. Христа, — я боялась всю ночь.

Улыбнулся св. Николай да и говорит:

— Молодой-то по своей благости выше меня и добрее будет.

От старухи странники пошли по лесной тропинке. Вдруг встречается им серый волк и просит у І. Христа есть, потому что я, — говорит волк, — три дня ничего не ел, с голоду умираю, три дня не встречаю ни зайца, ни лисицы, ни собаки и даже в ловушках у якутов ни одной птицы. Жаль стало I. Христу волка; Он и говорит: «иди в улус, там в одиночестве живет бедная вдова, старуха, у нее есть черная корова с белым пятном во лбу; иди и съешь ее».

— Какой же Христос недобрый, — думает св. Николай, — за что же он такую хорошую вдову старуху наказывает. Надо корову спасти. Ты, Христос, иди-ко тихонько по этой тропинке, а я вернусь к старухе, палку там забыл, так нужно взять, а без палки, Сам знаешь, мне, старику трудненько идти.

— Ладно, — отвечает Христос: — иди поскорее.

Заторопился св. Николай, явился к старухе, запыхавшись; взял палку, а из камелька сажи, пошел поскорее в хотон (хлев), замазал у коровы белое пятно сажей и возвратился ко Христу. Вскоре догоняет волк и говорит Спасителю:

— Был у старухи, но такой коровы, про которую Ты говорил, я не нашел. Догадался I. Христос, что св. Николай замазал сажей пятно у коровы и отвечает волку:

— Беги скорее обратно, оближи у коровы лоб и пятно найдешь.

Волк так и сделал. Корова была съедена.

----

Жил в улусе один очень богатый тоен; по соседству с ним, в 5 верстах, жил бедный якут, у которого жена была очень красивая, высокая, статная, с орлиным носом, белолицая и с черными большими глазами: одним словом, как высокая без сучков лиственница, или сосна. Понравилась она богатому тоену. Тоен и говорит бедному:

— Продай мне свою жену, дам тебе за нее стадо коров, лошадей, разных мехов много, будешь каждый день есть мясо, хаяк, масло и ипроч., только продай.

Уперся бедный якут, не продает.

— Ладно, говорит богатый, — не продашь, она и так моя будет.

Раз воевода послал двух казаков по улусам собирать ясак. Казаки собрали много ясака и приехали к богатому тоену. Он их угостил, напоил русской водкой, а ночью убил и бросил в озеро, а сам поехал к воеводе и сказал, что казаков убил бедный якут, у которого была красивая жена. Бедного якута тотчас же арестовали и воевода велел ему отрубить голову. Якуту связали руки и вывели па площадь, поставили на колени и казак уже замахнулся, чтобы отрубить голову невинному якуту. Вдруг пред казаком явился св. Николай в золотой одежде, с крестом в руках, сердитый, сердитый такой и говорит:

— Не смей рубить головы, не он убил казаков.

А в это время святитель махнул крестом и казак упал. Другие казаки бросились к св. Николаю, хотели его побить, но он махнул крестом направо и налево и казаки все упали. Потом св. Николай подошел к якуту, развязал ему руки, сбил кандалы и сказал:

— Иди к своей жене, ее хочет взять тоен.

А сам Божий святитель пошел к воеводе, в белый дом и сказал ему:

— Ты, жестокий и несправедливый судья, сегодня в полночь умрешь за то, что хотел невинного бедного якута казнить. Не он убил казаков, а богатый тоен.

Так и случилось: воевода в ту же ночь умер, а богатого якута казнили.

М. Овчинников

/Сибирскій Архивъ. № 5. Иркутскъ. 1912. С. 413-416./

ОТЧЕТ

о командировке в гор. Киренск для осмотра архивов

* * *

От Иркутска до Киренска

В июне месяце 1914 г., я по поручению архивной комиссии выехал из Иркутска в г. Киренск для ознакомления с архивными делами, находящимися в ведении Киренского исправника. Расстояние между Киренском и Иркутском весьма значительно: оно выражается в 1100 верст. Около 550 вер. пришлось ехать на лошадях и такое же расстояние на пароходе.

По пути, на почтовых станциях, где не было лошадей для дальнейшего путешествия, я осматривал архивы правительственных и общественных учреждений; в некоторых же местах, останавливался добровольно на 1-2 дня, именно там, где надеялся встретить очень древние архивы. К числу таких архивов относил архивы Верхоленский и Тутурский. В Верхоленске, от любителя и собирателя старины, Петра Касперовича Русакова, я узнал, что дела 17 и 18 стол. и начала 19 стол., 15-17 лет тому назад Верхоленским исправником были проданы, как ненужный хлам, служивший обузой для архивного помещения, по 1 р. за пуд торговцам; о чем г. Русаков узнал совершенно случайно, зайдя в лавку для покупки сахара, который лавочник завернул в указ Екат. II. Заинтересовавшись этим, г. Русаков спросил у лавочника: есть ли у него еще такая бумага и где он берет ее. Лавочник ответил, что у него осталось старой бумаги пудов 15-20, но было ее около 100 пудов. Купил ее в полиции на торгах, когда продавалась такая бумага исправником. Русаков перекупил у всех торговцев г. Верхоленска остатки архива, и таким образом сохранил около 100 пудов архивных документов, которые теперь являются его частной собственностью. Исправник, уничтожая старые дела, почему то не уничтожил дел 1800 г.г. Дела эти, исправником А. И. Чуприяновым, 3 года тому назад, были приведены в порядок, перевязаны и помещены в каменное здание, но без описей.

По рассказам Верхоленских старожилов архивные дела уничтожены следующие: мирской избы, сборной избы и Верхоленского казачьего населения. Потомки, надо полагать, этих казаков и поныне относят службу в Иркутской казачьей сотне, занимаясь вне службы земледелием.

Дела Верхоленского Волостного Правления начинаются с 1804 г. Опись делам имеется, из нее я записал несколько заглавий дел, напр. под 1 № написано так: О ссылкѣ разнаго званія людей и публикаціи, № 2 — о распредѣленіи казенной соли, № 3 — о выдачѣ хлѣба изъ запасныхъ магазиновъ и 3 дѣла Тутурской инородной управы, но не В. правленія. Из этого видно, что исторические документы Тутурского острога, построенного казаками в 1632 г., после переименования Верхоленского села в город в 1857 графом Муравьевым-Амурским, были переданы почему-то в Верхоленское В. правление и, вероятно, в полицейское управление и Киренское; — о чем мне передавали, между прочим, Тутурский старожил Н. И. Мишарин и дьякон Шергин, весьма древний старец, прослуживший в сане дьякона в с. Тутуре 48 л.

О. дьякон, местный уроженец, сообщил мне такое предание: первый острог построен был на правом берегу р. Тутуры против села, на площадке, 2-й берегов. террасы, примыкающих к высокому горному хребту, из подножья которого бьют соленные ключи. Здесь казаками были устроены соленные варницы, ныне совершенно разрушенные: жители не считают нужным их возобновлять. Здесь же была устроена, по преданию, и часовня. Терраса эта быстро смывалась р. Тутурой, а потому часовня, острог и жилище казаков и кладбище были перенесены на то место, где теперь расположено село. Но о том когда это было, ни дьякон Шергин и ни Д. Н. Мишарин, кандидат на судебные должности, интересующиеся историей своего края, не знают. Предполагают, что это было около 1560 годов, потому что, осматривая с г. Мишариным старое кладбище, расположенное на бугре, на берегу Тутуры, подмываемое этой рекой, видели обнажившиеся сгнившие долбленые гробы с костяками, которые, по всей вероятности, пролежали в земле не менее 250 лет. Далее, продолжая свои рассказы Шергин и Д. Н. Мишарин, — говорили, что лет 10 спустя после основания Тутурского острога, казаки выделили из себя отряд и двинулись в верховья Лены. Не доезжая 10 верст до места, где теперь стоит Верхоленск, они здесь заложили, на правом берегу Лены, острог и часовню, которая представляет из себя теперь уже полуразвалившееся здание, но ее большой деревянный креста еще хорошо сохранился.

Осматривая Тутурскую церковь, свящ. указал на небольшую икону Св. Николая в серебряной ризе. По преданию икона эта, в начале построения Верхоленского острога, казаками была отправлена на паузке в Якутск. Казаки доплыли до устья Тутуры, здесь паузок остановился и не пошел далее. Как не бились казаки, а паузка не могли сдвинуть далее. Они такое обстоятельство объяснили тем, что икону надо оставить в Тутурском остроге, что и было приведено ими в исполнение. Во время дважды бывших пожаров в церкви, большинство икон сгорело, но икона Св. Николая осталась неприкосновенной. В 2 верстах от Тутуры в болоте, по словам Д. Н. Мишарина, имеется курган, но от осмотра которого я отказался по тому, что спешил в Киренск.

Дела В. Правления начинаются с 1889 г.

Киренское сельское управление основано в 1911 г.

Петровское сельское Управление основано в 1860 г. В 1893 г., по рассказам местных кр-н, сельский писарь и староста «замошенничали» мирские суммы и спалили все дела: пожар приписан был Божескому попущению и виновные вышли сухими из воды. Опись делам, начиная с 1904 г. имеется.

Манзурское В. Правление основано в 1887 г. С этого года опись делам имеется; но архиву грозит величайшая опасность, потому что он помещается, как и в других вол. правлениях, — в амбаре. С. Манзурка принадлежит к самым старым селам, следовательно и дела В. Правления должны быть старые, но к огорчению, по словам волостного писаря К. Г. Грозина, местного уроженца, окончившего Иркутскую дух. семинарию, архив расхищался и несколько раз горел.

К числу старых административных единиц, относится и Ленская инородная Управа, (Харбатово) архивные дела которой встречаются только за 1841 г. Старое делопроизводство, относящееся к 16, 17, и 19 ст., сгорело: первый раз, по преданию старожилов, в то время когда Наполеон делал набег на Россию, а второй раз — в конце 1830 годов. Архив Управы, хотя и хранится в отдельном помещении, но помещение его небезопасно в пожарном отношении, потому что рядом с ним стоит навес с сеном, телегами и повозками для обывательских лошадей. По преданиям, сохранившимся между бурятами, родовое управление было основано вскоре после покорения русскими казаками верхоленских бурят.

Жигаловское сельское Управление основано в 1899 г. Прежнее делопроизводство до этого года хранилось в Тутурском вол. правлении. Опись делам с 1899 г. имеется.

Архив Киренского полицейского управления.

В конце июня, я, наконец, прибыл в Киренск. Явившись к исправнику В. И. Макарову, предъявил свои документы. Первый мой вопрос, обращенный к исправнику, был таков: готовы ли у вас описи делам и кто мне будет сдавать архив, за которым я приехал, так как в предписании Губернатора сказано, что архив должен быть принят по описи и под расписку, а вы должны мне его сдать? Описей у меня нет. Были они за 19 столетие, но я представил их г. губернатору, так что вам придется самому их составлять. На это я ответил исправнику, что у меня нет времени для составления описей.

Что же теперь делать?

«Я писал вам, что мне нужны средства для составления описей, из полицейских же средств на эти потребности не могу уделить ни одной копейки» — заметил мне исправник. Впрочем, могу порекомендовать бывшего столоначальника полиц. Управления, Н. Н. Скуратова: он человек толковый и знаком с архивным делом, но в настоящее время болен. Скуратов уже по моему распоряжению, по приезде сюда, приводил в порядок архив, он же составлял и описи делам 19 столетия. — Скуратов чрез несколько дней выздоровел и мы с ним пришли в амбар, где хранились дела. Амбар стоял в полугоре, имея значительный уклон в гору, но не под гору, потому что от постоянного стока снеговой и дождевой воды, нижние бревна амбара очень давно сгнили, а с противоположной стороны, которых не касалась вода, бревна амбара остались целыми. Крыша его также почти вся сгнила. Амбар этот когда-то представлял из себя торговые ряды, а потому купцы вырыли в нижнем его этаже подполье, в котором в момент моего осмотра стояла гниющая вода, издававшая отвратительный зловонный запах, Желая освежить воздух, я попросил Скуратова держать все двери амбара открытыми, и особенно в нижнем этаже. В первые дни мы осматривали и проветривали помещения; при этом я невольно обратил внимание на салазки, больших размеров, валявшихся на полу с веревкой.

«Почему здесь салазки в архиве?» — спросил я у г. Скуратова.

«Видите ли, когда мы пришли с исправником в первый раз в архив, чтобы приводить его в порядок, нам представилась такая картина: двери 2-х нижних отделений были раскрыты настежь, из одного отделения выскочили двое мальчишек и дали стрекача, а в другом отделении застали мальчишку, складывавшего дела на салазки; я хотел было задержать сорванца, да он выскочил из рук, убежал, а вот салазки и остались здесь».

«Много, спрашиваю я, ребятишки перетаскали дел из архива?»

«Думаю, не мало, дай не одни ребятишки расхищали архив; расхищали его и взрослые!» — отвечал г. Скуратов.

Когда мы приступили к сортировке бумаг, относящихся к началу 18 столетия, по годам, то очень часто между бумагами этого столетия нам попадались бумаги 19 столетия. Таких бумаг оказалось в 3-х отделениях нижнего этажа около 500 пуд., за исключением дел, совершенно сгнивших, которые были когда-то положены на самых нижних полках вдоль стены. Дела эти были придавлены сгнившими бревнами и отчасти толстыми полками, надавленными верхними потолками. Последние поддерживались стойками, упиравшимися в потолочные балки. Чтобы извлечь дела с низу, мы поднимали вагами последние 3 полки с бумагами, подсовывая ваги в самый низ. При малейшей неосторожности могло все рухнуть и нам досталось бы на орехи, потому что потолки и полки издавали во время подъема подозрительный треск, но Н. Н. Скуратов, бывший казацкий вахмистр, был человек опытный. Мы вдвоем извлекали сгнившие и полусгнившие дела, а братья Скуратовы держали ваги. Наконец, все было готово и дела вытащены. Бумаги превратились в землю бурого цвета, и только по концам можно было узнать, что это не земля, а бывшие бумаги. «Ну, слава Богу», сказал Скуратов, «шибко боялся я, когда поднимали полки! ведь потолок то и полки издавали треск, а я знаю по опыту, что это значит: 12 лет на промыслах был, знаком с шахтовыми крепями, знаю, что значит треск».

Сортировка разбитых дел продолжалась более 3-х недель, и, наконец, приступили к укупорке в рогожи.

В 1-м отделении амбара, внизу, встречались бумаги начала 17 стол.

Во 2-м отделении амбара с 1762-1781 г.

В 3-м отделении с 1782 и до конца столет.

В 4-м Сенатские ведомости и объявления, а также новое делопроизводство мировых судей. Но это нельзя назвать в строгом смысле слова делами, а скорее разбросанными бумагами, не имеющими никакого значения.

В 5-м дела Киренского общего присутствия, начинающиеся с 1821-1845 г.

В 6-м — тюремная мебель.

В верхнем этаже, в 7-м отделении, дела с 1750-1761, 1800-1821 г.

В 8-м — с 1750 по 1814 земского комиссара.

В 9-м — дела земской нижней расправы, городничего и Киренского пол. управления.

В 10-м — с 1837-1853 г. земского исправника и Кирен. городничего.

В 11-м — Кирен. зем. нижней расправы, и часть земского суда.

В 12-м — тоже; кроме того здесь указы за разные годы.

При этом я должен сказать, что верхний этаж амбара, по-видимому, не подвергался расхищению, по тому, что не было лестницы, которая появилась уже после моего приезда, но и здесь, благодаря плохой, сгнившей крыше, в 7 отделении на верхней полке я нашел там же сгнившие дела, на которых ласточки вили гнезда и выводили птенцов. Испуганные нашим приходом, ласточки порхнули через крышу, а птенцы их спокойно сидели и с удивлением смотрели на нас своими большими глазами. Н. Н. Скуратов хотел было удалить птенцов вместе с гнездом, но я попросил не трогать их, а только прикрыть какой-либо доской отверстие, чрез которое протекала дождевая вода, оставив маленькое отверстие для матери птенцов.

Разбирая сгнившие дела, я случайно обратил внимание на часть сгнившей бумаги, относящейся к 1737 г. Вот ее содержание: «1737 г. Апрѣля 10 дня, по указу Ея Императорскаго Величества Изылимской воевоцкой канцеляріи служилой Иванъ Мишаринъ принелъ въ Тутурской слободѣ у закащика Петра Иванова сына Рудово а что чего принелъ о томъ значится въ семъ росписномъ а именно: Ея Императорскаго Величества Тутурскую приказную избу, анбаръ, между избой и анбаромъ сени а въ той избе образъ С Николая Чудотворца, веритія новая, писалъ наяицке».

«Въ той же избе ящикъ сосновой скрышкой а въ немъ бытности прежнихъ прикащиковъ, приходящіе указы изылимской канцеляріи о разныхъ дѣлахъ въ столпахъ и въ выпискахъ съ письменныхъ и спечатныхъ указовъ копіи и скопіевъ копіи».

Отсюда ясно, что дела Тутурского острога, относящиеся даже к 17 веку, были когда-то переданы в Киренск и, надо полагать, в то время, когда острог этот упраздняясь, был переименован в сборную избу. Возможно, что тогда же, если не ранее первого завоевателя, были переданы свитки Ерофея Хабарова, хранившиеся в селе Хабаровке на Лене, как мне передавал о том доктор Н. П. Пономарев, местный уроженец. У Ерофея Хабарова резиденция была почему то не в Киренске, а не далеко от него в селе. Возможно допустить, что Киренск, после упразднения Илимского воеводства, сосредоточил у себя дела и других казацких зимовьев и сборных изб, т. е. дела 17 стол., но дела эти бесследно пропали; не говоря уже о письменах на бересте, уничтоженных на растопку печек, как это случилось 20 лет тому назад в Киренском монастыре, где был целый сундук таких писем, приведенных в порядок в 1880 г. настоятелем этого монастыря, и, уничтоженных монахами после его отъезда. Письмена на бересте были и в Илимске и Братском остроге, но там они сгорели во время пожаров в 1903-4 г.г.

Когда дело с укупоркой архивных дел подвинулось вперед, я смотрел архив Киренского казначейства. Архив помещается в отдельном каменном здании, дела, содержатся в образцовом порядке: все они сложены по старшинству годов с ярлыками, на которых написано содержание дел. Опись делам начинается с 1731 года и по 1913 г. В этом же архиве я встретил дела Илимского комиссарства за 1787 г., о сборе подушных, оброчных и неокладных деньгах с государств. крестьян, мещан, поселенцев и тунгусов. Много дел казначейства по инструкции М. Ф. назначены к уничтожению.

Дела Киренской Городской Управы начинаются с 1785 г. Архив помещается в деревянном здании и содержится в порядке, но в пожарном отношении небезопасен. Несмотря на относительный порядок в архивных делах и здесь, очевидно, он приводился в порядок недавно и когда-то был в непорядке, потому что в деле за 1785 г., я нашел документ, вложенный как видно случайно, относящийся к 1742 г., и из которого видно, что жителей в Киренске в этом году, присягавших при восшествии на престол Елизаветы Петровны, было 174 человека мужчин, о женщинах же, очевидно не присягавших, сведений никаких не имеется.

Осмотрев Киренские архивы правительственных и общественных учреждений, я отправился в монастырь, где меня привлекала церковь во имя Иоанна Крестителя, освященная в 1699 г. Она теперь стоит забытой, потому что в ней не служат уже более 25 лет; но церковь эта довольно крепкая, и, если перила в ней сгнили, то это не говорит за то, что ее нельзя ремонтировать и привести в более приличный вид, но монастырь, по-видимому, не склонен интересоваться культурой предков. Если бы дело обстояло иначе, то не помещали бы 2 старых иконы в подвале. Первая икона Б. Матери, шириной и высотой 2 арш., писанная на полотне, по моему мнению, в 17 столет.; другая — 3-х Святителей, еще древнее. Помещаясь в сыром месте, окончательно испортилась. Небрежность монахов идет далее: они даже затеряли мощи преподобного Гермогена, находившиеся под спудом.

Не смотря на то, что монастырь совершенно изолирован от обывательских построек, в течении 250 лет он дважды выгорал весь и только одна старая церковь уцелела от пожаров. В ней, вероятно, и сохранился архив монастыря с большим количеством свитков, относящихся к 17 стол., — старые иконы, деревянная митра и деревянные светильники, которые для монахов являются загадкой.

— «Что же это такое?» спрашиваю я, указывая на светильник или подсвечник, (в верхнюю часть деревянной палочки его был вбит железный зажим для вкладывания лучины).

— «Не знаем» — отвечали монахи.

— «Много у вас таких предметов было?» — не унимаюсь я.

— «Да, еще в прошлом году О. N. на растопку сжег несколько штук, да и эту штуку тоже надо бы использовать!» — добавил монах.

Тогда я не выдержал и говорю монахам: «это вещь древняя: в стенах монастыря, когда-то совершалось богослужение при свете березовой лучины. Лучина вставлялась вот сюда, в эту железку и при свете ее читался апостол, и на клиросе совершалось все церковное пение и чтение».

— «Почему же не со свечами служили, ведь свечи всегда были?»

— «Нет, говорю, не всегда были, иначе не зачем было и делать такие вещи. Может быть с этим подсвечником преподобный Гермоген совершал утреню; следовательно, нельзя жечь на растопку, то что должно пользоваться почетом и уважением?»

Но мне понятно стало, что и этот памятник старины исчезнет, а может быть уже и исчез. Такие же подсвечники я встретил в старых церквах Илимска и Братском остроге; но там священники знали их значение и только спрашивали у меня: употребляются ли где-либо такие подсвечники сейчас. На это я отвечал, что по всей вероятности встречаются между крестьянами Архангельской и Вологодской губ.; в захолустных местах, да и у нас в Сибири, где либо по Киренге или по Тунгуске, тоже освещаются лучиной, где нет жира, добываемого из морских зверей.

После осмотра монастыря мной была обследована пещера, совместно с инженером технологом П. С. Тюменевым и студентами, братьями Скретневыми и их сестрой Н. Н. Пещера эта лежит против города Киренска в Девонских осадочных образованиях. Происхождение ее такое: горные массивы производили давление с боков на средину, которая дала трещину. В трещину проникала вода и вымывала вкрапленные кембро-силурийские известняки и вот, таким образом, и образовалась эта пещера. Но человек в ней, как я убедился, не жил, потому что она новейшего происхождения, а кроме того человеку здесь было и неудобно жить, ибо гора здесь круто опускается в Лену и с поверхности горы спускаться тоже неудобно, мы же заходили в пещеру с боку. В тот же день, спустившись с горы на вторую береговую террасу, на которой была расположена пашня против самого кладбища, обнаружили слабые следы пребывания доисторического человека. Здесь мной найдены кремневые осколки, черепки глиняной посуды и два наконечника стрел. Такие же следы обнаружены и в красной глине, лежащей над силурийской системой, версты на 2-3 вниз по Лене.

21 июня, когда все полицейские чиновники были заняты мобилизацией запасных, мы с И. Ф. Суходольским, учителем 5 классного училища, поехали в с. Никольское, лежащее на левом берегу Лены, для осмотра сельского архива; но не застали там ни старосты, ни писаря, а потому, возвращаясь обратно, вторично осматривали стоянки неолитического периода и на этот раз мы, кроме мелких осколков халцедона, ни чего не нашли.

Наконец, мне нужно было ехать в Иркутск, потому что июнь месяц уже был на исходе, а работы по упаковке и укупорке архива были незакончены, а потому, заплатив Н. Н. Скуратову за один месяц 31 руб., купил 100 рогож, мотаузу, веревок на 3 р. 36 к., сургучу 2 ф. стоимостью 1 р. 80 к., электрическую лампочку 2 р. 70 к., необходимую при посещении архивов. Дальнейшие хлопоты по упаковке и приобретению необходимых материалов всецело легли на В. И. Макарова, — исправника и Н. Н. Скуратова, которые должны были сдать Г.г. Глотовым, обещавшим перевезти архив на своих пароходах до Усть-Кута или до Жигалова, бесплатно. Но такое неожиданное событие, как война, все расчеты свело к нулю. Оказалось, что все Ленские пароходы г.г. Глотовых были заняты вне очереди перевозкой запасных и до осени не в состоянии были принять для перевозки наш архивный груз, равнявшийся 500 пудам; поэтому груз остался в Киренске до весны 1915 года. Помимо этого в Киренском архиве найдется архивного материала еще около 1000 п., о пересылке и укупорке которого придется обратиться к Киренскому исправнику, внимательно относящемуся к нуждам Арх. Ком.

Выехал я из Киренска при самых не благоприятных условиях. Пароход был переполнен запасными, так что едва нашел себе место в 3-м классе. День и ночь пришлось сидеть на своем багаже, нельзя даже было прилечь. На следующую ночь чиновник Контр. Палаты г. Ступин, ехавший из Якутска и знавший меня в Иркутске, пристроил меня на ночь в 1-м классе.

В Усть-Куте я получил телеграмму от знакомого офицера, который предупреждал меня, что бы я не ехал по Якутскому тракту, потому что все лошади почтовые, обывательские, крестьянские и инородческие заняты перевозкой запасных офицеров и солдат, а потому лучше ехать чрез Илимск, Мамырь, Братский острог, и Тулун, в противном случае, буду ждать очереди по суткам и более на каждой станции. Благодаря этому мне пришлось ехать по убийственной дороге около 300 верст. Но не лучше был и почтовый тракт от Братского до Тулуна. На пути, спрашивая крестьян о громовых стрелах, в Каймановой случайно узнал, что на пашне около р. Куты, на высоком берегу такие стрелы встречаются. В течении 30 минут, ходя по пашне, я убедился, что здесь была несомненно временная стоянка, относящаяся к неолитическую периоду. Кроме неолитов крестьяне дали мне 3 наконечника железных, несомненно, Якутских. Такие наконечники стрел в 1906 г. мной были находимы в Тункинских песках, ныне около Киренска вместе с якутскими шаманскими принадлежностями, Братском остроге и Иркутске. Следовательно, можно нарисовать такую гипотезу передвижения северных инородцев с юга, особенно за 700-800 л. тому назад: якуты (тюрки) жили в нынешнем Минусинском уезде и около Саян в степи и нынешней Монголии. Будучи покорены Чингисханом, они вероятно, постарались сбросить монгольское иго, что произошло при Олот хане, третьем по счету после Чингиса, во время междоусобных войн, потому что хан Олот по два раза в год собирал подати и в качестве воинов брал стариков и малолетних. При этом хане многие племена, воспользовались беспорядками, отделились и перекочевали со старых мест. К числу отделившихся принадлежали буряты и якуты. Последние шли на север, перейдя Саяны, по рекам Оке, Белой, Китою, Енисею, Иркуту и др. речкам, притокам больших рек. Выйдя на Ангару и Байкал, они пошли по р. Куде в Верхоленскую степь. Ока привела их на Ишим, Куту и Лену. В Верхоленской степи они выковывали железные предметы. Буряты, отделившись от Олот хана, встретили якутов в тех местах, где они и теперь живут (и известных, по преданию под именем неизвестного народа кузнецов), оттеснив их на север. Переселение бурят и вытеснение якутов, как мне передавал в 1906 г. лама Кыренского дацана, было 683 года тому назад. По словам того же ламы, столкновения происходили из-за преобладания пастбищами, потому что буряты и якуты были скотоводами. Борьба происходила жестокая. Не к этому ли периоду относятся многочисленные городища в Иркутской губернии, а равно и по Илиму, Оке и Ангаре? Исследовать их я не имела времени, потому что в данном случае я преследовал главным образом осмотр архивов, стремился осмотреть Илимский архив и знаменитые Илимские церкви. Из Каймановой на Куте необходимо было перевалить через Илимский водораздел, отделяющий Куту от р. Илима. Дорога шла горой на протяжении 83 версты. Природа здесь суровая, суровы и жители здесь. Они малоразговорчивы, сосредоточены в себе. Умственная и материальная бедность резко бросаются в глаза. Крестьянин весь ушел в добывание куска хлеба, из-за которого он бьется, как рыба об лед. На земледелие здесь плохая надежда: нередко хлеб убивает морозом подряд несколько лет; звероловство тоже бывает не одинаково, иной раз много добывается белок, горностаев, лосей и лисиц. Благодаря частым местным пожарам, зверь здесь, по словам крестьян, уменьшается. Прежде били по 200-300 лосей на одном только хребте, между Каймоновой и Илимском, а теперь 10-20 и 70 хорошо. Кроме того зверь (медведь) ежегодно пакостит, то корову убьет, то коня.

Дорога, по которой мы ехали, представляла из себя нечто невозможное. По сторонам почти на каждой версте валяются, то сломанные оси, то колеса тележные, то полозья от саней. Это все перевозочные средства и результат невозможной дороги. Чтобы, говорю, вашим купцам, эксплуатирующим вас, не исправить эту дорогу, по которой перевозится ихняя кладь, вы и телег и саней меньше бы стали ломать. Что значит для купцов-миллионеров выбросить 15-20,000 р. на ремонт дороги? Помилуйте, отвечали мне на это ямщики, от наших аспидов разве дождешься чего либо хорошего. Никогда. По этой дороге и можно только возить тещу, да купецкую кладь, да еще зубы выбивать, у кого они болят.

Наконец мы с грехом пополам дотащились до Илимска; где когда-то кипела жизнь, откуда грозными Илимскими воеводами посылались приказы, которые, по-видимому, должны были сохраниться для истории; на деле не только приказов, а построек не сохранилось, потому что Илимск горел в 1903 г. Во время пожара одна башня, в которой хранился архив, сгорела вместе с архивом и сохранилось случайно несколько дел, относящихся к 1817-18 гг., другая же башня, стоящая по средине улицы, ничем не огорожена и служит сортиром для обывателя. На верху ее величественно красуется двуглавый деревянный орел.

Башня имеет 3 этажа, чем и отличается от других, сохранившихся башен в Ирк. губ. В 3-м этаже я заметил экскременты, бревна некоторые сгнили, во 2 этаже имеется дерев. рама, грубо резанная; в ней по объяснению городского старосты, в ведении которого находится и башня, была икона Спасителя, принесенная сюда первыми казаками, в этом году передана в церковь для хранения, но и в церкви эта икона небезопасна от порчи. Башню ремонтировать еще вполне можно, но дело без указания архитектора не обойдется.

Архив в Гор. Управе находится в беспорядке, потому что в течении 10 лет переменилось 20 секретарей. Частая перемена их объясняется незначительным вознаграждением, получаемым за труд. Из 60 р. секретарь должен иметь писца за 15-20 р.; принимая во внимание дороговизну жизни в Илимске, секретари поступают только временно на службу до приискания другого более выгодного места. Они уходят или сельскими писарями, или пом. волостных писарей. Вот причина небрежного хранения архива.

После осмотра архива Гор. Управы, мной были осмотрены старинные церкви, построенные казаками; первая из них походная, построенная в 1636 г. т. е. ранее сгоревших башен. Иконостас в походной церкви, как видно, перевозился или же переносился потому, что каждую икону в иконостасе можно свободно вынуть и вынести, но не через очень маленькую церковную дверь, а через окно. Каждая икона с рамой имела. 2¾ арш. в длину и 2/4 в ширину. Иконостас, приспособленный к местным потребностям, был писан или на месте, или же принесен казаками из России, следовательно он древний.

Чаша для причащения оловянная. Деревянный крест в серебряном окладе. Он сооружен священником Петром Максимовым в 7266 году т. е. в 1758 г. заключает в себе мощи Св Архидиакона Стефана. Евангелие воеводы Евгения Родионовича Ракитина 1712 г.

2 Евангелия, печатанные при Федоре Алексеевиче. Церковь Иоанна Предтечи в 6 верстах выше Илимска.

Из древних икон обращает на себя внимание икона Иоанна Предтечи с крыльями и писана на полотне. Пред ним купель, в которой изображен И. Хр. с надписью: «Се агнецъ Божій». Божия матерь с младенцем Иисусом во чреве, на верху Г. Саваоф, из уст исходит дух, внизу Дух Святый в виде голубя, по сторонам Г. Хр. и Арх. Михаил.

В церкви имеется 5 дер. подсвечников и 4 слюдяные рамы. Подсвечники эти тождественны с Киренскими и Братско-острожными. Они хорошей сохранности.

Церковь эта по преданию построена вот по какому случаю; когда то, очень давно, когда еще не было дорог, между р. Кутой и Илимом, пробирались 5 казаков тайгой. Шли и заблудились, никак не могли попасть к Илиму. Харчи все вышли, еле ноги передвигали, умирать уже собирались; тогда Николай Чудотворец им в лесу явился и говорит: «Посмотрите на лес, на север то сучья меньше, а на юг больше, вот по сучьям то и идите, ведь вам нужно пойти на юг, потому что, если прямо идти от Куты на Илим, надо все идти на юг. Да вам ребятушки близко уж осталось, вот тут и есть Илим-то. Вы, когда вышли с Куты-то, то не меня призвали на помощь своего покровителя православного народа, защищающего путешественников, а лешего. Вот он вас и водил по тайге-то. Когда вы выйдите на Илим, на том самом месте постройте церковь». Проговорил это Николай Чудотворец и сделался невидим. Казаки пошли все прямо и вдруг вышли на р. Илим, где и построили церковь во имя Иоанна Крестителя, так как это случилось 6 января.

Весь иконостас в церкви древний. Посредине его стоит большой деревянный крест. На левой его стороне что то заделано. По словам священника тут вложен документ, из которого видно год основания церкви. В ней кроме икон древнего письма имеется антиминс, присланный митрополитом Филофеем Лещинским и несколько богослужебных книг, печатанных при Алексее Михайловиче. Все эти замечательные древности Илимские необходимо и можно сохранить, ремонтируя их, иначе эти древности разрушатся, не оставив после себя не только фотографических снимков, или каких либо письменных документов. Старый же Илимский острог по документам, случайно попавшим мне в руки, разрозненным и частью уничтоженным описывается так:

Илимские башни.

Во второй башне икона Знамения. На той же башне со внутренней стороны, в остроге, на стене над вороты образ Богоявления Господня, а в той башне у проезжих ворот запор железный, веретенчатой, с пробои и замком висячим.

Третья башня выведена вверху Илима реки, проезжая среди острожные поперечные стены, четвероугольная ж. А на той башне свонную сторону над вороты часовня на свесе, а в той часовне святого Николая чудотворца писан на красках, пола обложены медным окладом. А в той башне у проезжих ворот запор железной, веретенчатой с пробои, а на воротах калитка и двери на крючьях железных, у те же ворот и у калитки замки висячие с ключами. Четыре башни четвероугольные в острожных углах; пятая башня среди острожные, продольные, нагорные стены.

В остроге наряд.

Две пушки медные на колесах, в станках; в том числе одна пушка длиною два аршина три вершка, весом одиннадцать пудов; другая пушка длиною два аршина четыре вершка, весом семнадцать пудов двадцать фунтов.

К ним, обоим пушкам сто двадцать одно ядро, железное. В остроге ж оружейный онбар, а в нем казенного ружья восемнадцать пещалей старых, худых, в том числе одна пещаль насечена была серебром.

Два карабина, старые, худые. Знамя дарочирное [?]. Барабан, четыре котла; восемь бердышей, два куяла, в том числе один снаружи в онбаре вбиты, шапка нитошная, защитка? Пансырь ветхой.

В погребе зелейном двенадцать пудов девятнадцать фунтов пороху и с двумя лагунами, а без лагунов наголо девять пудов, тридцать три фунта пороху.

Тридцать четыре пуда восемь фунтов, без чети фунта свинцу.

В остроге церковь соборная нерукотворенного образа Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, да пределех Рождества Пресвятые Богородицы, да преподобного Алексея человека Божия; а в той церкви великого Государя жалованная Московского и Тобольского присылом сколько собственных и прикладных святых икон, на оклад и неоклад и всяких церковных потреб и утвари и книг и то писано в росписных списках у церковного старосты; а именно; у той церкви колоколна восьмиугольная, а на той колоколне великого Государя жалованная Московской присылки прошлого Е году. Колокол весом 20 пудов. Другой колокол Тобольской присылки прошлых годов, весом пять пудов. А прикладные колокола писаны в росписных списках у церковных старост.

В остроге приказная изба, хлебный подвал, а в приказной избе святые иконы казенные.

Образ Преображения Господня, пола серебряная под золотом образ распятия Господня, пола серебряная под золотом. Образ Пресвятые Богородицы, Знамения, венец, гривна и пола серебряная под золотом.

Образ Пресвятые Богородицы Владимирской, венец гривна. Икона серебряная под золотом.

Две иконы пресвятые Богородицы Казанской, венцы гривной. Икона серебряная под золотом, одна икона в киоте.

Образ святого Николы Чудотворца, венец гривна. Икона серебряная под золотом же.

Складни не на оклад.

Образ святого ангела хранителя не на окладе же.

В приказных окнах три окольчины слюдяные, большие, да пять окольчин малых.

Перед приказом сени, на ряду с казенкой, а к тем сеням прирублен анбарец, а в нем приказные дела. В остроге анбар казенной, а у того амбара над дверми образ Пресвятые Богородицы Владимирской. Икона серебряная, под золотом, убрус и ожерелье низано. В остроге склад соляной, а на верху сушило с парусы и сеенкой. Таможня с анбаром и сенми. Погреб зелезной (железной), ветхой, а над ним сарай новой, делан прошлого, 710 году.

В остроге же подвал новой погреб с выходом с выводными двумя трубами строен в 704 г.

В остроге гостиный двор, а на том двору, Великого Государя, три онбара в однех стенах и под одной кровлею с погребами, а у тех анбаров, у дверей замки нутряные, с ключами. На том же гостином двору онбары церковные и гостиные Илимских жителей.

На том же гостином двору часовня, а в ней крест, а на том кресту писано распятие Господне.

В остроге же двор воеводской, а на том двору три горницы на подклетях, да повалыша о трех жильях, а у горниц трои сени, два чердака.

В горницах две иконы, в том числе икона пресвятые богородицы, да икона святого Иоанна предтечи не наприклад.

В окнах три окончины (рамы) слюдяные большие, да две окончины малые, ветхие.

В горницах у печи заслон да клюка железная.

На том же дворе баня.

Изба поваренная, старая.

Изба поваренная новая строена в 706 году.

Поварня.

Два погреба, в том числе один погреб новой с выходом и с выводной трубой, строенной в 672 г., а на тех погребах мщеник.

Анбар хлебной. Конюшня. Скотской двор.

С воеводского двора из острога калитка. У той калитки, у дверей запор веретенчатой же с пробои и замок висячей с ключом.

В остроге же изба караульная.

За острогом на берегу поварня пивная, а в ней часные покупщики с 694 году.

Струб банной ветхой.

Солодовна.

За острогом, за Илимом рекою житной двор, на нем четыре анбара хлебные, в том числе два анбара перенесены из острога, стоят особо по два анбара под одной кровлею.

В старой Илимской слободе двор Его гос., а на том дворе горенка на подклете ветхая да ветхой подклет.

Выше острога на ключе мельница государская, коленчатая, налевная, меншая.

Ниже острога на речке мельница колесчатая большая.

И те, великого государя мельницы со всяким мельничным хлебным заводом в приеме по поручным записям и по распискам у мельничных откупщиков.

На Нижне Илимской береговой улице кружечной двор со всеми хоромными строениями и с погребы и поварня с пивоварными всеми заводами в приеме у квасных откупщиков.

Тут же светлица, где продают табак табачные промышленники.

К сожалению, первые листы подлинного документа не существуют, потому что описание Илимских башен начинается со 2-й, но не с первой. По всей вероятности первые листы были, заключали в себе общее описание города, а также первая башня была описана более подробно, чем последующие.

Документ составлен коллежским асессором и кавалером Березовским в 1705 г.

Братский Острог.

По преданию жителей села Братского, Братский острог первоначально был построен в 1631 г. не на том месте, где теперь стоит с. Братско-острожное, а на правом берегу р. Оки, впадающей в Ангару с левой стороны [* И. Фишер говорит, что первоначально острог был заложен около Падунского порога, но не на Оке. Перенесен на левый берег в 1648 г., где он стоит и поныне.].

Следы старых острожных построек, как мне передавал становой пристав г. Красовский, заметны и до настоящего времени. Здесь, на берегу Оки виднеются 4-х угольные ямы различной величины, следы сгнивших построек, огородные гряды и черепки глиняных горшков без орнамента, напоминающих черепки современных горшков. Протока эта называется еще кровавой и вот по какому случаю: когда появились казаки на Оке и начали строить острог, буряты, жившие на нынешнем месте Братского острога, удалились со своими стадами вверх по Оке, на то место, где теперь стоит деревня Вихорево, оставив на прежнем месте вековую лиственницу, стоящую на южной стороне от церкви. Под этой лиственницей бурятские шаманы совершали свои обряды. Она стояла, как свидетель былого бурного прошлого, стояла одиноко до начала 19 столетия, а затем безжалостно уничтожена.

Буряты, понятно, относились к русским пришельцам недружелюбно и недоверчиво, а особенно, когда эти пришельцы требовали дань, а надо полагать, относились к покоренным дерзко и с высока, попирая нравы, обычаи и человеческое достоинство покоренных. Они, желая избавиться от пришельцев, не раз нападали на покорителей казаков. Так один раз, вероятно, между 1631 и 1654 г. буряты собравшись в большом количестве, окружили острог, стоявший на правом берегу Оки, с намерением уничтожить казаков, которые заперлись в остроге и из башен начали палить из пищалей и пушек, поражая бурят. Несмотря на то, что их много уже было убито, но буряты продолжали наступать. Не раз башни, в которых заперлись казаки, подвергались опасности, потому что буряты старались обложить хворостом и поджечь, но казаки старались подходящих к башням обливать кипятком, бросали сверху каменья и бревна, чем отгоняли от башен, продолжая в тоже время палить из пушек и тем наводили страх на осаждающих. Наконец, на подмогу осажденным пришли 200 илимских казаков. Они поняли, еще будучи на правом берегу Ангары, в чем дело, переплыли Ангару за несколько верст выше острога, обошли горой бурят и с юго-запада напали на них. Буряты двинулись всей массой на острог. Осажденные поняли, что им пришли на помощь казаки из Илимска, вышли из засады и били тогда бурят из пищалей и саблями, оставаясь неуязвимыми от бурятских стрел, потому что они были в железных кольчугах. Как храбро не бились буряты с казаками, но оказалось, что с юго-запада они теснились илимскими казаками, с северо-запада казаками братского острога, с северо-восточной стороны была крутая гора, оставалась открытой одна вода, в которой буряты и нашли себе могилу. Они были все перебиты и трупы их брошены в протоку, вода которой приняла красный цвет. Вот почему эта протока и носит до сих пор название кровавой протоки. Оставшиеся в живых, просили на коленях пощады и были обращены в заложников. Они выполняли разные работы по указанию казаков, за ними был учрежден надзор с тою целью, чтобы не убежали к бурятам и не выдали бы секретов. Казаки вместе с этими бурятами в отдаленных улусах крали женщин и обращали их в жен.

После этого казаки почему-то переселились на то место, где стоит теперь село и построили такой же острог с 5 башнями, 4 из них стояли по углам, а 5 самая большая стояла в средине тына. Две башни сгорели, две существуют и теперь, а третья большая перенесена и обращена в 1842 г. в колокольню. Последняя башня 8-угольная, имеет 3 с. и 1 арш. в окружности и 7 с. высоты, довольно еще крепкая; две же остальные представляют из себя квадрат, стороны которого имеют по 8 саж. и высоты 3 саж. и 1 арш. Острог был окружен тыном или, иначе, палями из бревен, с обоюдоострыми концами. Оклад у существующих башен подгнил, полы ветхи, некоторые бревна в средине также погнили, крыша требует ремонта, не говоря уже о 2-х глинобитных печах, поставленных на толстых, вкопанных в землю бревнах. Печи эти, несмотря на 260 летнее их существование, еще не совсем разрушились. По преданию в одной из существующих башен сидел известный и знаменитый расколоучитель протопоп Аввакум, жаловавшийся в своих записках, что он лежал в студеной башне, на соломке без платья, да Бог грел его, вшей и блох было много, а мышей он скуфейкой бил. Хотел на воеводу Пашкова кричать, да воздержался. При входе в башню, я невольно вспомнил богатыря, страдальца за веру, лежащего на полу в темноте, тревожимого, вшами и блохами, другими словами говоря, переживавшего ежеминутную пытку; но железный организм Аввакума перенес все, затем, однако, чтобы вернуться в Москву для сожжения на костре.

Против башен в ограде церкви и около реки Оки, в земле местные жители довольно часто находили наконечники стрел, серебряные копеечки периода Иоанна Грозного, Алексея Михайловича и Иоанна и Петра Алексеевичей. Но теперь их никто не находит, а если находят, то очень редко. На пашнях же крестьяне находят бронзовые ножи, топоры и вещи, относящиеся к шаманскому культу, но все они в большинстве случаев изрезали бесследно для археолога, т. е. медные предметы переливались на поделки или продавались скупщикам, железные поступали в кузницу или ребятишкам в качестве игрушек. И только в последнее время, когда местной интеллигенцией было открыто Братско-острожное отделение Общества Изучения Сибири, сохранились следующие предметы, найденные крестьянами на пашне, близь села: 1 небольшой, в 1½ вершка, конус из кварцевого песчаника, в верхней части этого конуса замечаются ясные следы изображения человека, 2, бронзовый литой топор с изображением на 2-х плоскостях по 3 треугольника. Такой формы топоры встречаются в с. Метляевском, Балаг. уезда, в Илимске и на р Лене. Балаганские топоры, судя по орнаменту, отличаются от Минусинских, следовательно, можно предположить, что здесь существовала своя культура бронзы.

Два железных наконечника стрел, напоминающих современную небольшую стамеску, принадлежащую якутам. Такие наконечники встречаются в Тункинских песках и близ Киренска, в Криволукском селении; 1 топор из зеленого нефрита, подобный Иркутскому и, наконец, литая бронзовая пластинка двусторонняя, представляет из себя 3-х угольник, одна сторона которая имеет 95 милм., а остальные по 72 милм. На одной стороне пластинка имеет изображение дракона, а на другой птицу, 6 медных зеркал гладких, одно из них имеет изображение дракона, наконечник костяной стрелы. Вообще, интересуясь историческими и доисторическими памятниками, спрашивал у крестьян и местной интеллигенции о курганах и надписях на камнях. Пристав Красовский мне передал, что недалеко от Большеокинского селения, в 30 верстах от Братска имеется скала на 2 сажени выше уровня воды, на ней имеются изображения оленей, лодок и людей. Около этой скалы буряты еще сравнительно в недавнее время совершали тайлаган. Точно такие же изображения имеются по реке Каде, Ие, Черной речке, притокам Оки, вытекающей из Саянского хребта. Длина ее 175 верст.

Такие надписи относятся к периоду северного оленя, как это видно из находки студента Ю. И. Подгорбунского, нашедшего в июле месяце 1914 г. на берегу высыхающего озера в Усть-Орде, в Верхоленской степи [* Возможно, что мое предположение неправильно.]. Их по Оке и ее притокам гораздо больше, чем указывают крестьяне.

Осмотрев башни, я вместе со священником осматривал церковь, построенную в 1840 г., вместо старой деревянной, выстроенной первыми казаками и разрушенной во время постройки ныне существующей. Иконостас новой церкви взят из старой. Из икон обращает на себя внимание образ пророка Илии, в чисто древнерусском стиле, Св. Троицы, изображенной не под дубом, а в доме; серебряный до Никоновский крест, с изображением Алексея человека Божия, по преданию принесенный из России казаками. Вообще эти иконы все старые, хотя предание и гласит, что иконостас писан святителем Иннокентием 1-м Кульчицким. Но едва ли это верно. Возможно допустить, что святитель освящал какой либо придел в старой церкви.

Затем, мной осмотрен был архив В. Правления, помещавшийся в простой крестьянской избе. Описи архивным делам нет, так что с успехом можно расхитить или уничтожить любое старое дело Старше 1860 г дел в архиве не нашлось; старые дела, относящиеся к 17, 18 и началу 19стол. все уничтожены. Еще 3-4 года тому назад старые архивные бумаги, хранившиеся на чердаке, в Пасху, во время утрени при пальбе из старой пушки, употреблялись на пыжи, в качестве удобного материала по своей прочности, и никто на это не обращал внимания до появления здесь г.г. Рябикова и Виноградова, которые энергично протестовали против бесшабашного истребления драгоценного исторического материала; но было уже поздно, архив был уничтожен. Здесь, кстати сказать, почти такой же случай произошел в г. Нерчинске в 1878 г. В этом году благодаря грандиознейшему невежеству интеллигенции этого города, архив с основания Нерчинского острога лежал на полу в амбаре городской управы и вот городской голова, тяготясь излишним хламом, посоветовавшись с полицейскими чинами, в течении нескольких дней на пожарных лошадях вывозил на берег р. Нерчи и сваливал. Кроме того в тоже время вывозился и погружался в воду замечательный гербарий, над которым работал М. А. Зензинов в течении нескольких десятков лет. Зензинов, умирая, завещал гербарий и громадную минералогическую коллекцию Нерчинскому музею вместе с рукописями, в большом количестве израсходованными обывателями, по словам Ф. И. Новгородова, воспитанника Зензинова, на оклейку комнат. Ф. И. Новгородов, учившийся тогда в последнем классе Иркут. дух. семинарии, вернувшись в июле месяце в Нерчинск и знавший хорошо коллекции своего воспитателя не мало был огорчен случившимся.

С тех пор прошло уже 36 л , а г. Новгородов никак не может забыть варварского поступка власть имущих и вспоминает об этом с великой грустью.

Но возвратимся к дальнейшим преданиям жителей. Переселившись на левый берег Оки, приблизительно в 1650-х годах, помимо построенного острога у русских появились землепашцы, жившие вне острога, и таким образом образовалось Братско-острожная слобода. Буряты не тревожили уже русских. Они приходили в слободу для покупки предметов, необходимых в житейском обиходе, как то: топоров, ножей, водки, ситцев, табаку и проч., потому что железные и чугунные предметы у них не выделывались, а получались из Монголии.

Надоело, по всей вероятности, бурятам платить ясак и переносить различные несправедливости, проявляемые частенько русскими сборщиками казаками, этого ясака, может быть, двойного. И вот буряты пожелали освободиться от господства русских, поэтому решили сделать нападение на острог и истребить русских. О настроении бурят русские узнали случайно и вот каким образом: помимо тех пленных, взятых при сражении на правом берегу Оки в старом остроге обращенных в работники, они не могли справляться с необходимыми работами, а потому охотно принимали к себе в услужение приходящих бурят с предложением своих услуг.

Один раз пришел в острог мальчик и нанялся в работники к русскому казаку. Раз этот мальчик, играя в бабки или мячиком с русскими ребятами, был избит ими. Бурятский мальчик от боли и злобы сказал: «Погодите, вот скоро придут наши буряты и вас всех перебьют, будет вам куражится над нами». Этим словам сначала никто не придал никакого значения, но об них случайно узнал дьяк или подьячий, управлявший острогом. Он призвал мальчика к себе, угостил обедом, обласкал, дал игрушек и напоил водкой. Будучи пьян, мальчик рассказал, что действительно буряты хотят напасть на острог в русский праздник, который бывает в средине лета, т. е. в Петров день; при чем рассказал о тома, что буряты для этой цели заготовили очень много мечей, кинжалов и луков, которые упрятали в лесу. Дьяк послал казаков в лес для того, чтобы отыскали эти склады. Долго ходили казаки в лесу и наконец действительно нашли склад оружия, которое было перевезено в острог. Дьяк убедившись в том, что мальчик действительно сказал ему правду, послал к Илимскому воеводе за помощью. Воевода исполнил просьбу дьяка.

Около складов был поставлен секретный караул. Буряты пришли на место, где хранилось оружие, увидели, что русские обнаружили их замысел и ушли, не сделав никакого зла русским. Во всяком предании или легенде имеется известная доля вероятия; нет ничего удивительного, что где-то в тайге, далеко от Братска крестьяне зверопромышленники знают склад, или вернее коллекцию кинжалов, мечей и стрел, будто бы тунгусских, но не бурятских. Сведения эти мне передавали становой пристав Красовский, и ссыльно-политический Виноградов. Возможно допустить, что склад оружия где-то в тайге есть миф, но может быть он и действительно существует, но пока об нем можно говорить как о складе, существующем в воображении крестьян.

Против Братского острога, на правом берегу Ангары, стоит небольшое село Спасопустынское, в котором имеется часовня, под которой погребен епископ Иннокентий 2-й Нерунович, умерший 26 июля 1747 г. при возвращении его из Иркутска в пределы России. Московский тракт тогда не существовал и единственный путь из Иркутска в Россию шел Ангарой в Енисейск. Дорогой Иннокентий заболел, остановился в помещении монастыря и умер Когда был основан здесь монастырь, а также когда упразднен, сведений в церковном архиве не сохранилось. Но надо полагать, что он упразднен в первой половине 19 стол., так как по преданию один из монахов жил в землянке на высокой горе против острога, где стоял большой деревянный крест и часовня, давно сгнившие. Здесь, как передают старые крестьяне, слышавшие от своих отцов, что пустынника с большой белой бородой видели ежедневно молящимся, стоя на коленях у креста. Чем он питался и когда умер никто не знает. Монах был угрюм и ни с кем не говорил. Малых ребятишек, нынешних уже стариков, когда они шалили, матери пугали старым монахом, говоря «Погоди уже, сорванец, вот придет старый, бородатый монах, который живет, вон на высокой-то горе, он тебя заберет в сумку и унесет с собой жить в землянку, он заставит тебя каждый день Богу молиться» и такие угрозы имели свое действие.

Насколько интересен был уничтоженный Братско-острожный архив, доказывает копя с одного документа, относящегося 1747 году, из которого видно, каким образом производилась в это время виноторговля и какие существовали населенные пункты. Вот содержание его стр. 1-я.

«Сщетная брацкаго острогу ларешного посоцкаго Ивана Дьячкова 1747 году.

Щетная выписка об приходе и об расходе денежной товарной казны бытности брацкого острогу ларешнаго посацкаго.

Приход кабацкой.

Денежной казны от прежнего ларешного брацкого же острогу, посацкого Семена Попова непринято токмо. Принято простого вина об чем значит в расписной и в расходной книге, а именно:

Принято от оного ларешного Попова сего 747 году отсталого вина от продажи двести тридцать ведер, одна четь ведра, по цене и с поведерными гривенными деньгами нашесть сот на шестьдесят на семь рублев на семьдесят на две копейки с деньгою.

Одна осмина ветхоя, заорленая, семь ковшей медных, заорленых алтынных, в том числе три стопки разливистые, да в том же числе один двухкопеечной. Одно ведро деревянное, мерное, заорленое.

Да к тому в приходе.

Принято в Брацке с винокуренной поварни горячего простого Ее Императорского Величества вина в одной бочке у комиссара Илимского служилого Олексия Кузнецова мерою тридцать пять ведер, по цене и споведерными гривеными деньгами на сто на один рубль на пятьдесят копеек».

На другой стороне тетради производилась запись расходов горячего, простого вина Ее Импер. Величества.

Вот как записывался расход:

«Выдано в Брацку из подвалу на кабак целовальнику Митрею Некрасову для продажи горячего простого вина мерою два ведра, по цене за каждое ведро по два рубли по девяносту копеек итого на пять рублев, на восемьдесят копеек.

Выдано из подвалу, Шемановского погосту целовальнику Потапу Мячкову для продажи горячего простого вина, мерою двенадцать ведер с четвертью и с осьминою; ценою за каждое ведро по два рубли по 90 копеек, итого на тридцать пять рублев на восемьдесят на восемь копеек на три полушки.

Выдано из подвалу Болше Окинского погосту целовальнику Егору Бачанцову горячего простого, одно ведро, по той же цене.

Выдано Кежемского погосту целовальнику Василью Крашноштанову, два ведра по той же цене.

Выдано из подвалу Громовской деревни целовальнику Якову Крашноштанову для продажи горячего простого два ведра по той же цене.

Выдано из подвалу (?) погоста целовальнику Василию Крашноштанову для продажи и проч.

Выдано из подвалу Большого Окинского погосту целовальнику Егору Бачанцову.

Выдано целовальнику Падунской деревни.

Отдано в Брацкую приказную избу казенному целовальнику Петру Баженову за проданное в Брацком подвале вина 255 р. 70 к.»

Таким образом должность казенного целовальника соответствовала нынешнему акцизному надзирателю. Но главный надзор за всеми целовальниками принадлежал Илимскому воеводе, как это видно из надписи на документе Илимского воеводы Ивана Попова. «Вышеописанная щетная выписка», говорится в надписи, «о приходе и расходе денежной казны и вина, прошлого 747 году, Брацкого острогу винного ларешного посацкаго Ивана Дьячкова в Илимской воевоцкой канцелярии свидетельствована, с приходными и расходными деньгами и документами и записями, по которому свидетельству как приход, так и расход явился сходен и ничего не проронено и не утаено. Оную щетную выписку коллежской ассесор города Илимска воевода Иван Григорьев, сын Попов свидетельствовал и подписался Иван Папов».

Архивы.

Верхоленское сельское управление. Дела начинаются с 1771 г, помещаются в деревянном амбаре. Опись делам имеется только за 15 лет. В пожарном отношении старым делам грозит величайшая опасность, так как рядом с архивом существует стойка для коров и лошадей, а кроме того в амбаре помещается керосин.

Оекское волостное правл. Дела начинаются с 1784 г. Описей никаких нет. В пожарном отношении грозит опасность, так как архив хранится вместе с вещественными доказательствами и керосином.

Тункинское волостное правление. Дела правления встречаются за 1762 г. Архив помещается в здании Правления. Здесь помещается и казачий архив. В пожарном отношении опасность большая. Описи имеются за 10 последних лет. Архив осмотрен мной в апреле месяце 1906 г.

Орлингское волостное правление, Киренского уезда, основано в 1800 г., с этого года и начинаются архивные дела. Описей за прежнее время не имеется. Архив помещается, как и в других местах, в деревянном здании, среди других построек. Орлингская слобода существовала уже в 1700-х годах, но когда она основана сведений не имеется и где находятся дела Орлингской мирской избы — неизвестно. Вероятно, они уничтожены и расхищены, как ненужный хлам.

Марковское волостное правление. Основано в 1888 г. Описи делам имеются. Архив помещается в здании канцелярии. Марковская слобода известна уже при Петре І-м. Где находятся старые дела, никто не помнит и не знает.

Бельский острог. Бельское волостное правление основано в 1886 г. Ранее этого село входило в состав Черемховской волости. Здесь сохранилось предание, что казацких башен существовало 5, в одной из них хранился старый казацкий архив, но благодаря пожару уничтожены 4 башни и архив. Случайно уцелела одна. Она находится в ведении духовного ведомства, обратившего ее в хлебный амбар и склад разного негодного к употреблению церковного имущества. Уцелевшие свитки и старые дела от пожара разошлись по рукам грамотных людей, интересовавшихся непонятной русской грамотой, как «диковинкой», а затем уничтоженной, т. е. употребленной на растопку печек и оклейку комнат. Новый архив помещается в здании правления и ничем от уничтожения пожаром не гарантирован.

Архив Карапчанского волостного правления, Киренского уезда, находится в беспорядке. Архивные дела начинаются с 1812 г. Описей делам не имеется, так что расхищать их можно с большим успехом безнаказанно.

Подкаменское волостное правление, одно из самых старых правлений,. Киренского уезда. Оно более известно под именем Чечуйского. Если принять в расчет, что здесь некогда существовало казацкое зимовье, основанное одновременно с Усть-Киренским острогом, а затем обращенное в Чечуйский острог, то дела должны быть очень древние, относящиеся к 17 и 18 столетиям, но их не только не существует, но даже не существует и следов башен острога. Все это уничтожено пожаром в 1850 г. Память у местных жителей оказалась настолько короткой, что между ними не сохранилось не только каких-либо сведений об острожных башнях и остроге, но даже преданий. Архивные дела начинаются с 1859 г., а описи делам с 1889 года, хранятся в деревянном амбаре, которому в пожарном отношении грозит опасность.

Баяндайский архив волостного правления переименованного в 1909 г. из Инородной управы в правление. Баяндайская управа существует очень давно. Она основана не позднее начала 18 стол. Все старые дела по заявлению волостного писаря были переданы в Хогот, но в Хоготском вол. правлении дел, относящихся к 17 и 18 ст. не нашлось. Несколько старых дел за 1821 г, при осмотре архива, я нашел валяющимся на грязном полу, что служит доказательством небрежного хранения. Небрежность идет еще далее. Все дела разбросаны на полу, и только незначительная их часть стоит на полках. По-видимому, много дел уничтожено мышами, потому что много мелко изгрызенной бумаги тут же на полу, а из угловых отверстий проделанных ими, они, не боясь нас, с любопытством смотрели, издавая писк.

Ользоновское волостное правление, переименовано из инородной управы в 1914 г. Где находится старое делопроизводство Управы, ни писарь и ни старшина мне не указали, говоря: «Где старые дела, не знаем». «Старый писарь управы должен знать, но не мы». «А где же старый писарь?» спросил я. «А Бог его знает, где он».

Усть-Ордынское волостное правление, переименовано из Усть-Ординской степной думы в 1906 г. С этого года началось новое делопроизводство. Опись делам есть, но за старое время нет. При осмотре архива, хранящегося в деревянном амбаре, дела старой степной думы встречаются за 1791 г., но они не в порядке и за многие годы, по заявлению волостного писаря, их не оказывается — кем и когда они похищены, установить невозможно. По предположению того же писаря вероятно исчезнули дела, относящиеся к земельному наделу бурят в 18 стол. и в начале 19-го. Помещение для архива неудовлетворительно, а кроме того оно стоит среди других построек, которым грозит опасность в пожарном отношении.

Ордынское волостное правление, основано в 1889 г. Описи делам есть, помещение неудовлетворительно.

Макаровское волостное правление переименовано из мирской избы в конце 18 стол. Село это принадлежит к числу старых поселений Приленского края, но дел за І-ю половину 18 стол. мирской избы не сохранилось, а они встречаются только с 1780 г.

Сунтарь-Олекминская инородная управа (Якутская) образовалась из частей Нахорского, Меитского, Тытаканского и Нюректейского родов Вилюйского округа, Якутской области. Выделение из состава Якутской обл. произошло в 1855 г. и в том же году последовало по распоряженью генерал-губернатора Муравьева присоединение этой управы к Киренскому округу. С этого года и начинается делопроизводство управы. Опись делам имеется, но многие дела похищены, особенно многих нет из тех, в которых были раскладочные ведомости по сбору ясака и на внутреннюю повинность.

Петропавловское волостное правление, Киренского уезда, на Лене. Петропавловская слобода существовала уже при Иоанне и Петре Алексеевичах. В этот период здесь уже существовал царев кабак, как видно из документов, находящихся у меня сейчас под руками, следовательно, делопроизводство здесь должно быть старое, но в действительности оно начинается с 1902 г. Старое же делопроизводство, по словам чинов правления, при образовании его в 1902 г., было все передано в Подкаменское волостн. правление (Чечуйское), но там оно не находится. Надо полагать, что оно бесследно пропало.

Олонское волостное правление, основано в 1903 г., отделившись от Идинской волости. Архив в 1908 г. сгорел, как и волостное правление, а равно и сельского, несколько дел которого уцелело за 1860 и др. годы. Архивы того и другого учреждений и сейчас в пожарном отношении не безопасны.

Идинское волостное правление, преобразовано из Идинской степной думы в 1850-х годах. Где находится делопроизводство Степной думы, волостное правление не знает, архив в беспорядке и описей нет.

Кырменское волостное правление основано в 1908 г. Опись делам имеется. Архив помещается в ящике в здании правления.

Нижне-Илимская инородная управа существует только на бумаге. Так как тунгусы определенного места жительства не имеют, а постоянно перекочевывают с места на место, то у них никакого делопроизводства не существует и следовательно, где кочует старшина, там в этот момент и управа.

Нижне-Илимское волостное правление основано ранее 1803 г. и вероятно из сборной избы. Делопроизводство, относящееся к 17 и 18 столетиям не существует. Оно в незапамятные времена, надо полагать, уничтожено. А между тем Верхне-Илимск и Нижне Илимск самые старые казацкие поселения и следует только жалеть, что старый Нижне-Илимский архив пропал бесследно. Дела, начиная с 1803 г. сложены по годам последовательно, но помещение для архива неудобно и в пожарном отношении не безопасно.

Бельчирское волостное правление, Балаганского уезда до 1823 г. именовалось инородной конторой. Граф Сперанский, реорганизуя инородческие управления, по выработанному в то время положению о степных думах, переименовал контору в Идинскую степную думу. В 1888 г. Иркутский генерал-губернатор граф Игнатьев переименовал ее в Бельчирскую инородную управу. 1-го июля 1912 г. управа реорганизована в волостное правление, с этого года и ведется опись делам. Несмотря на то, что Бельчирское инородческое управление в качестве административной инородческой единицы под разными наименованиями существует почти 200 лет, старые дела имеются только с 1794 г. В прочем, и за то спасибо, что хотя с этого-то года имеются. Куда и когда исчезли дела за начало 18 столетия никто не знает.

Илгинское волостное правление, Верхоленского уезда, основано в 1912 г., с этого года и ведется опись делам. Где находится старое делопроизводство, чины правления не знают. Илгинское поселение очень старое, здесь когда-то существовал казацкий острог, управлявшийся приказчиками. В 1727 г. в Илге была приказная изба. Очень жаль, что старое делопроизводство 17, 18 и 19 столетия безвозвратно пропало.

Зунгаро-Букотская инородная управа, Балаганского уезда выделена в 1898 г. из Балаганской Степной думы Архив помещается в 2 шкафах при Управе. Описи делам имеются. Местное поселение Зунгаро-Букотского улуса не принадлежит к монголо-бурятскому племени, а к киргизскому, иначе к тюркскому, утратившему свой язык. Предки этих жителей, когда-то кочевали здесь вместе с бурятами и остались жить после покорения края русскими казаками; большинство же киргизов, кочевавших в нынешнем Иркутском и Балаганском уездах, ушли чрез Монголию в пределы Китая об этом у местных жителей улуса сохранилось отчетливое предание. Возможно допустить, что это предание подтвердится официальными документами, когда комиссия соберет все неразработанные старые документы.

Больше-Кадинское сельское управление, Нижнеудинского уезда основано в 1909 г. Опись делам имеется. Вблизи этого села имеются доисторические надписи на скале, описанные г. Пласковицким в 1889 г. в известиях В. С. отдела геогр. Об-ва.

Мамырское волостное правление основано в 1887 году. Опись делам имеется. Архив помещается в самом здании правления.

Кежемское сельское упр., Нижнеудинского уезда, по словам о. Николая Корюхова, существует более 100 лет, но осмотреть архив я не имел возможности, так как писарь и старшина куда-то уехали, а сторож управления, выйдя на крыльцо и увидя своего священника и меня, постороннего человека, запер дверь и не позволил не только осмотреть архив, но даже помещение, говоря: «Писаря нет дома, в управление не пущу, не приказано». По словам того же о. Николая Кежемское село относится к старым селам. Здесь в 17 стол. были поселены землепашцы вскоре после окончательного покорения бурят казаками. До основания сельского управления в селе была мирская изба и архив хранился в особом амбаре, но он сгорел 15 л. тому назад, и следов никаких не осталось. После этого о. Корюхов предложил мне осмотреть церковь, построенную в 1801 г., вместо старой сгоревшей в 1796 г., и построенной в 17 стол. первыми посельниками, прибывшими сюда из Илимска для занятия земледелием. Весь иконостас местного письма. На некоторых иконах имеется дата «1802 г.» Осмотрев церковь, мы отправились смотреть часовню, стоящую посредине села, далеко от церкви. Здесь невольно обращает на себя внимание резное Распятие, на верху которого вырезан Господь Саваоф, в одной руке глобус с крестом, в другой чаша. По преданию Распятие, это предназначалось для Братского острога, куда казаки везли его по Ангаре из Илимска. Дорогой той на Ангаре поднялась страшная буря. Ангара волновалась. Белые волны лодку, в которой помещалось Распятие, бросали как щепку и она плыла не вниз по воде, по направлению к Братскому острогу, а вверх, и наконец выбросило ее на берег против того места, где теперь стоит часовня. Такое обстоятельство казаками истолковано было так: «Бог велит Распятие оставить здесь». Казаки так и сделали. На кежемских пашнях встречаются нефритовые топоры, которые о. Николай обещал собирать у крестьян и записывать место нахождения их. «Мы осмотрели все достопримечательности Кежмы», сказал о. Николай, «теперь пойдемте чай пить». Во время чаепития я невольно обратил внимание на несколько человек ребятишек, непохожих друг на друга. «Это ваши» говорю я, «дети»? «Да, теперь все равно, что мои» ответил о. Николай. Разговор прервался. Я поехал далее. «Почему у вас о. Николай так бедно живет»? спросил я дорогой своего ямщика. — «Как же ему не бедно-то жить. Видел у него ребятишек-то сколько, ведь ему все чужие. Жалостливой он у нас больно. Видит ребенок по миру ходит, сирота значит. Он и говорит ему «иди Петька ко мне жить, нечего тебе просить милостыню. Иди, ешь у меня хлеб». Ребенка такого оденет, обует, в порядок приведет и грамоте начнет учить. Вот у него едоков-то много очутилось. Это наше бы мирское дело, да с нашими крестьянами не сообразишь. Каждому до себя, как бы своих сорванцов напоить и накормить, а где уж до чужих! Отца Миколая мы оченно уважаем, потому это настоящий поп, священник, значит».

Тутуйское волостное правление основано в 1909 г., Нижнеудинского уезда. Опись имеется. Дела хранятся в самой канцелярии.

В тот же год основано и Касьяновское волостное правление.

Нижнеудинская инородская управа, существует с 1871 г. До этого времени здесь все городские дела были сосредоточены в руках городского старосты и полиции Опись делам имеется с 1860 г. Ранее этого никаких дел не находится.

Кимильтейское волостное правление, Нижнеудинского уезда, основано в 1836 г. Дела же сохранились только с 1870 г. Волостное правление лет 40-50 тому назад несколько раз горело, а потому и дела старые подверглись уничтожению.

Мальтийское волостное правление, выделено из Тельминской волости в 1884 г. В 1895 г. архив сгорел до основания. Разговаривая лично со старшиной, я пришел к тому заключению, что в это время или писарь, или старшина сделали крупную растрату мирских сумм и чтобы скрыть следы преступления спалили не только новое делопроизводство, но и все старое. Архив помещается в сырой комнате, при входе в волостное правление.

В Больше-Мамырском волостном правлении дела имеются с 1887 г. по 1914 г. Опись делам имеется с 1902 по 1914 г. Село это очень старое; крестьяне поселены одновременно с Братско-острожными землепашцами, переселенными из Илимска, как мне передавал крестьянин Мишарин, ... , что его предки происходят из казаков, переселенных сюда из Илимска для крестьянских работ в незапамятные времена. Такое предание вполне вероятно, потому что в нарядах Илимских воевод говорится так: рядовой казак Иван Мишарин посылается на Илгу для сбора ясака, или Петрушка Мишарин посылается в Якутск на сплав провианта. Выше и ниже этого села, лежащего на правом берегу Ангары, в глине четвертичного периода обнаружена стоянка первобытного человека, судя по черепкам глиняной посуды, относящаяся к неолитическому периоду. Черепки эти имеют сходство с иркутскими.

Карапчанское волостное правление, основано в 1812 г. Киренского уезда. Описи делам имеются. Хотя село Карапчанское очень старое и делопроизводство мирской избы должно относиться к 18 столетию, но никаких старых дел в архиве правления нет.

Преображенское волостное правление, Киренского уезда, основано в 1888 г. с этого года начинается делопроизводство. Ранее этого все поселения по Тунгуске входили в состав Чечуйского волостного Правления, на Лене. Когда и при каких условиях происходило заселение этого края, местные жители не знают, но существуют смутные и неопределенные предания, что старожилы или вернее, первые выходцы появились здесь в незапамятные времена из Туруханска в качестве бежавших от солдатчины.

Евсеевское волостное правление, основано в 1886 г. с этого года и начинается делопроизводство. Архив в беспорядке, опись имеется только за последнее время. Недалеко от села, приблизительно в 4-5 верстах, в местности Курбулак, под лессом, в юрских отложениях имеется пещера, образовавшаяся вследствие размыва известняков. Пещера эта, как мне передавал бывший учитель И. Н. Инкижинов, имеет несколько ходов, своды гладкие, круглые, в одном из зал много человеческих костяков. Лет 30 тому назад по 2-х саженной лестнице можно было спуститься вниз для осмотра этой пещеры, но так как она внушала страх жителям, которые говорили, что там живет нечистый дух, то они сочли за лучшее бросать в пещеру павших домашних животных, навоз и всякий мусор, а потому отверстие этой пещеры теперь засорено. Она, по-моему, заслуживает более лучшей участи, потому что еще не исследована ни в геологическом и ни в археологическом отношениях.

Шабартинское, Перфиловское и Трактово-Куринское волостные правления, Нижнеудинского уезда, основаны в 1910 г. Описи делам имеются.

Тулуновское волостное правление одно из старых сел, Нижнеудинского уезда. Волостное правление, по заявлению волостного писаря, вместе с делопроизводством предавалось огню два раза, сравнительно в недавнее время. В последний раз Правление горело в 1904 г. Огню волостные правления в редких случаях предаются по неосторожному обращению с огнем, но в большинстве случаев уничтожаются умышленно, чтобы скрыть следы злоупотреблений и денежных растрат. Архив правления помещается в маленькой каморке в прихожей. При осмотре я нашел на полке несколько дел за 1870 г. По заявлению волостного писаря довольно развитого, недавно вступившего в отправление своих обязанностей, дела за 1870 г. сохранились совершенно случайно.

Усть-Удинское волостное правление, села Усть-Уда и Милославское для историка Сибири представляет из себя не малый интерес. Кроме переселенцев хлебопашцев, явившихся сюда вскоре после покорения бурят Унгинской степи, живущих и поныне в долине Ангары, сюда были высланы при Петре I-м бояре Милославские, Литвинцевы, а также и некоторые стрелецкие головы, сотники и пятидесятники. Все эти изгнанники были поселены в 3-х верстах от Усть-Уды и занялись земледелием, единственным по тогдашнему времени доступным занятием и только немногие вступили в казачье сословие. В числе казаков встречается фамилия Литвинцевых из боярских детей. Милославские и Литвинцевы официально и по настоящее время именуются «крестьяне из боярских детей». От других крестьян они ни чем не отличаются, но отличаются разве только тем, что они менее всего смешались с инородцами и более других сохранили великорусский тип. Что же касается старых предметов, вывезенных из Москвы предками нынешних крестьян из боярских детей, то все ими утрачено. По рассказам лет 40-50 тому назад у них можно было встретить душегрейки, кацавейки, телогрейки из древнерусской парчи, сарафаны узорчатые, женские головные украшения в виде высоких повязок, убранных жемчугом и самоцветными камнями, древнерусских головных уборов, напоминающих собой старинные церковные венцы, отличающиеся от последних тем, что лицевая сторона была убрана жемчугом, бисером различной окраски, голубыми сапфирами, аметистами и аквамаринами и проч. Все это было за бесценок продано скупщикам. Теперь если и есть что либо на руках, то купить уже невозможно, потому что боярские дети просят за какую-либо безделицу, историческая ценность которой сомнительна, неимоверную цену. Впрочем, возможно допустить, что еще можно встретить какую-либо старую икону до Петровского письма, да и то сомнительно. Помимо всего этого не сохранились и старые документы, из которых бы видно было о количестве опальных бояр, высланных Петром I-м, а также на каких условиях они были поселены здесь и вообще наказ Петра сам по себе уже был интересный документ, но все эти документы пропали бесследно, потому что Усть-Удинское волостное правление выделено было в 1886 г. из Яндинской волости, а потому трудно узнать где находятся дела за 18 столетие, благодаря враждебному отношению волостных писарей к деятельности комиссии, к числу таких принадлежит Усть-Удинский волостной писарь Рачинский. Архивная комиссия, желая выяснить положение архивов правительственных и общественных, поручила мне заняться разработкой этого вопроса путем письменных сношений, а где возможно и личным осмотром на месте. В силу этого, я 4 сентября 1912 г. за № 76, 30 сентября за № 84 и 18 ноября за № 133-м обратился в Усть-Удинское волостное правление с таким запросом, который я приведу здесь в подлиннике. Архивная комиссия просит Правление сообщить следующие сведения:

1. С которого года и столетия начинаются дела Правленая?

2. Имеется ли опись этим делам?

3. В порядке ли находятся дела?

4. Не угрожает ли опасность в пожарном отношении архиву?

5. В котором году из Яндинского волостного Правления приняты дела Усть-Удинским?

6. Все ли дела перешли из Яндинского правления в Усть-Удинское при реорганизации волостей.

7. Какие дела переданы в 1884-6 гг., когда отделилась Яндинская волость из Усть-Удинской?

8. Если архив Правленая в безпорядке, то не соблаговолит ли правление привести его в порядок?

9. В виду того, что в Усть-Удинском волостном правлении встречаются дела 18 столетия, относящиеся к истории заселения Ангарского края, Архивная комиссия просит волостное правление особенно бережно отнестись к таким документам.

10. Встречаются ли в пределах волости курганы, городища со рвами (канавами), надписи на скалах, металлические предметы из железа и бронзы в виде клиньев и 3-х гранных стрел, а также и наконечники стрел из кремня, известные у нашего народа под именем «громовых стрел»?

11. Какие меры следует принять к охране памятников древностей, умышленно уничтожающихся?

12. Следует ли применять к виновникам существующий закон при расхищении и уничтожении предметов древностей?

13. Как следует отнестись к лицам, занимающимся торговлей предметами древностей.

На три бумажных запроса Усть-Удинское Волостное правление 16 июля 1913 года ответило комиссии «Усть-Удинское Волостное Правление уведомляет Иркутскую ученую архивную комиссию, что Правление не имеет времени для сообщения указанных в сей переписке сведений» № 2557. Помощник старшины Кокорбинин, писарь Рачинский. Не получив от волостного правления никаких сведений по интересующему вопросу, я обратился частным путем к одному из бывших волостных писарей, который мне дал интересные сведения. «Я знаю, сказал мне бывший писарь, что старый архив находится на чердаке Волостного Правления, в пыли и грязи, в величайшем беспорядке и уничтожается, особенно дела 18 столетия». Это заставило меня 6 января 1914 г. обратиться к крестьянскому начальнику 4 участка, Балаганского уезда с покорнейшей просьбой о доставлении хотя бы каких-нибудь сведений об архиве, который 9 февраля 1914 г. № 162 уведомил, что старые дела имеются только за 19 столетие, с 1808 г. и то не за все года, следовательно, остальные дела пропали безвозвратно. При этом крестьянский начальник, между прочим, высказал такую мысль, что и эти дела следует изъять из ведения волостного правления.

В Витимском и Мухтуйском волостн. правлениях архивы в порядке и за последнее время имеются описи делам. Что же касается архива Ичерского волостн. правления, то там порядка никакого нет. Архивы хранятся вместе с вещественными доказательствами. Старых дел не существует.

В Нижнеудинском полицейском управлении дела хранятся с 1863 г., более старые дела за 18 столетие неизвестно когда и кем уничтожены.

В Усть-Кутском волостном правлении, основанном в 1888 г. дела за последнее время в порядке, но старых дел нет. А между тем Усть-Кутское зимовье построено в 1631 г., а затем и острог представляет из себя в историческом отношении большой интерес. Острог этот построен был с тою целью, чтобы удобнее было казакам собирать ясак с тунгусов, кочевавших по Лене, Куте, Куке, Муке и других реках, впадающих в Илим, Куту и Лену. Недалеко от острога, в 5 верстах, оказались соляные источники, которыми казаки воспользовались и построили здесь солеваренный завод. Строителем завода явился Ерофей Хабаров. Для заводских соляных работ присылались сюда ссыльно-каторжные. Завод этот в 1751 г. передан в аренду частному лицу и не один раз, а несколько. Каторжные после обязательного пребывания на заводе, селились в Киренском округе и Якутской области, следовательно, Усть-Кутский архив должен представлять из себя большой интерес в научном отношении, а потому необходимо выяснить вопрос, — с которого года 18 стол. он начинается.

Архив Иркутской городской управы, случайно сохранившийся во время пожара 1879 г., начинается с 1761 г. За 1761, 2, 3, 4, 5 и 6 г.г. дела рассматривались членом комиссии Я. А. Корейшей, о. Дроздовым и мной. В них оказались в большинстве случаев мелкие бумаги, не представляющие из себя особенного интереса, на мою же долю попали дела с разными правительственными указами, давно опубликованными и вошедшими даже в свод законов. За остальные же годы, несомненно, архив этого учреждения представляет для истории города интерес. Но, к величайшему сожалению, архив этот в 1893 и 94 г.г. подвергся хищению, о чем бывший член управы Н. И. Глушков заявлял городской думе, и только благодаря этому заявлению, оберегавший интересы города, городской голова В. П. Сукачев распорядился архив привести в порядок и оградить его от расхищения. Несмотря на это, как теперь выясняется, многих дел — весьма интересных не оказывается, напр. дело о постройке Московских ворот пропало. Не менее интересен в историко-этнографическом отношении архив Иркутского генерал-губернатора, начинающейся с конца 18 стол. Всем делам имеется опись. В 1911 г. о. Дроздов и я начинали знакомиться с содержанием дел, предварительно испросив на это разрешение г. Иркутского генерал-губернатора Л. М. Князева. Но занятия наши были прерваны правителем канцелярии, г. Шипиным, желавшим выяснить вопрос, имеем ли мы право доступа в архив. Пока этот вопрос выяснялся г. правителем канцелярии, наступила осень и наши занятия, за неимением свободного времени, прекратились. Такое, по-видимому, ничтожное обстоятельство, повлекло за собой то, что обследование этого архива остановлено на несколько лет.

Рыбинское волостное правление, Канского уезда, можно предположить, что основано в конце 18 стол., дела же его в архиве имеются с 1823 по 1887 г., а с 1887 по 1908 г. все сгорели во время пожара. Старые дела уцелели совершенно случайно.

Дела Ирбейского волостного правления, начинаются с 1850 г. В этом году Ирбейская волость выделена из Рыбинской. Архив хранится в здании волостного правления вместе с денежным сундуком под замком.

Усть-Янское волостное правление, хотя и находится в стороне от Канска и Московского тракта, но поселение здесь старое, потому что архивные дела начинаются с 1787 года. Архив, по словам волостных властей, никогда не горел и уничтожению не подвергался, хотя много дел сгнило, благодаря сырому зданию, в котором он помещается, а также много попортили мыши. Описи делам за последнее время имеются.

В Уринском волостном правлении, Канского уезда, все старые дела уничтожены и только имеются за последнее десятилетие. Поселение здесь должно относиться к 17 столетию, потому что Уринское село находится от Канска в 24 верстах. Крестьяне землепашцы были поселены здесь вскоре после постройки Канского острога в 1628 году для того, чтобы держать в послушании кочевавших по р. Кану коттов, тунгусов и, по преданию, киргизов скотоводов, кочевавших около Канска и нынешнего с. Бражинскаго, где когда-то очень много находили железных наконечников стрел, удил, колец и изделий из меди, в виде бляшек и медных стремян. Ясно, что Уринский архив, неизвестно когда уничтоженный, должен представлять из себя интересный материал для истории Сибири.

Все старые дела Верхоленского полицейского управления, уничтожены, и остались не уничтоженными с 1821 г. Архив находится в каменном здании. Такое архивное помещение, из всех осмотренных мной, единственное в уездных городах Иркутской губернии, исключая архивное помещение Иркутского уездного полицейского Управления, помещающегося также в каменном здании. Еще раз приходится искренно пожалеть, что старые дела 17 и 18 стол. были проданы весом Верхоленским лавочникам. По рассказам местных обывателей, в уничтоженных делах заключались свитки, которых никто прочитать не мог, но брали их и даже сохраняли их, как «диковинку», а затем, понятно, уничтожали. Вот каким образом погибли дела первых завоевателей Верхоленских бурят и тунгусов. Не осталось никаких следов и от острога, перенесенного в 1647 г. с 9-й версты ниже города, по Якутскому тракту, на то место, где теперь стоит г. Верхоленск и, вероятно, на нынешнюю церковную площадь, куда, по словам настоятеля Верхоленского собора о. Куркина, перенесена была и часовня с 9 версты, обращенная в 1660 г. в церковь св. Николая Чудотворца. Церковь эта давно уничтожена и от нее осталось очень немногое, а именно: два Евангелия. Они хранятся в приделе Казанской Б. Матери и Воскресенского собора. Первое Евангелие напечатано при Алексее Михайловиче 15 марта 1668 г., в одну четверть листа, обложено темно-зеленым бархатом, посредине Распятие, а по углам 4 Евангелиста. Первоначальный переплет не сохранился, потому что в 1805 г, как видно из надписи священника Уваровского, он его переплел вновь. Второе Евангелие печаталось в 1688 г. Оно величиной в лист, обложено черным плисом. Старая Воскресенская церковь построена в 1718 г. В ней имеется 2 деревянных креста с надписями такого содержания: «освятися олтарь 1718 года іюля 3 дня на память свят. мученика Іоакима при благовѣрномъ Государѣ В. князѣ Петрѣ Алексѣевичѣ». На втором кресте надпись: «1744 г. іюля 3 дня на память мученика Іоакима, освятися олтарь св. Кирилла и Аѳанасія и водруженъ бысть крестъ въцеркви при Императрицѣ Елизаветѣ Петровнѣ» при преосвященном епископе Иркутском Иннокентии при священнодействии священника Ивана Шергина, Зиновии Иванове и Иеродиаконе Макарие.

Под алтарем церкви имеется надгробная плита с надписью: «1782 г. іюня 13, во второмъ часу по полудни ночи, представился рабъ Божій Петръ Михайловъ, сынъ Монгефельцій, по службѣ секундъ-маіоръ».

На паперти церкви обращает на себя внимание картина страшного суда, нижняя часть ее замазана черной краской, высота картины 3½ аршина и ширина 3 арш., писана на холсте. Иконы в церкви все старого письма Воскресенский собор построен в 1792 г., освящен 23 сентября 1795 г. Здесь имеются две грамоты Вениамина I, епископа Иркутского.

В духовно административном отношении Восточная Сибирь была разделена на две части — на Якутскую и Даурскую. Верхоленский острог сначала причислен был к Якутской десятине; в 1688 г. отчислен от Якутска и присоединен вместе с Бирюльской Слободой к Даурской.

В 1649 г. административно-гражданском отношении подчинен был Илимскому воеводству, а в 1686 г. — Иркутскому воеводству [* Хотя в церковной ограде имеется надгробный памятник, с надписью; под сим камнем покоится прах дочери Верхоленского воеводы Деревина, девицы Марии, скончавшейся в 1698 году. Следовательно, был период, когда Верхоленские воеводы были самостоятельны, не подчиняясь ни Илимскому, ни Иркутскому.].

По преданию бурят Верхоленской степи, предки их пришли из Монголии.

Железные предметы добывались ими из Монголии же, но до появления их в степи жил народ, знавший железо и руды железные. Последний был ими прогнан к вершине Лены Народ этот пришел со стороны Байкала и назывался он Уранхай, или иначе Иоск. Уранхай по-бурятски значит, — прогнанный из Монголии, потому что между уранхайцами был вор Байма, кравший у монголов и бурят коров, лошадей и овец, за что и прогнан был в Саяны.

Живя здесь, народ этот обеднел, но, найдя в горах железную руду, стал ковать железные вещи, которые покупались у него монголами и бурятами.

Одни буряты говорят, что уранхай были никто иные, как якуты, другие же утверждают, что вор Байма был бурят, прогнанный из Монголии. Но, добавляют буряты, народ, живший в Верхоленской степи до появления бурят, знал железную руду и медную, им и принадлежат могильники в степи, ямы с железной рудой. Но о Сагадае, князе якутов у Верхоленских бурят сохранилось ясное предание, и что он участвовал в совещании с Джингисом, как вести войну против народов, которых надлежало покорить.

По другой версии, до появления здесь бурят в вершине Лены и степи жил народ, называвшийся Мангук, приносивший своим богам человеческие жертвы, что очень не нравилось бурятам, потому что Мангук нередко брали бурят в плен и приносили в жертву богам, за что народ этот и был прогнан. Наконец, говорят буряты, здесь жил когда-то бродячий народ, который называл себя хамначит (по-якутски раб, наемник, работник).

Буряты его прогнали в Забайкальскую область, на то место, где теперь расположен Хамначитский улус.

Тасеевское волостное правление, Канского уезда, переименованное из сборной избы, 60 лет тому назад, сгорело вместе с архивом Что же касается острога, построенного первыми пришельцами, казаками, то местные жители о нем не имеют ни малейшего представления.

М. Овчинников

/Труды Иркутской Ученой Архивной Комиссiи. Вып. 3. Иркутскъ. 1916. С. 333-389./

Saqa Sire - Alba Ruthenia

niedziela, 19 września 2021

ЎЎЎ 7. Сігізмунда Дзьвіна. Мэмуарысты народнік Міхаіл Аўчыньнікаў ды Якутыя. Ч. 7. Койданава. "Кальвіна". 2021.