ЎЎЎ 2. Вітальд Армон. Бадач якутаў Адам Шыманскі. Сш. 2. Койданава. "Кальвіна". 2023.

 

                                                              ВСТУПЛЕНИЕ

    Данная работа является монографией по истории этнографии; ее цель - исследование вклада поляков в изучение народной культуры якутов, что позволит хотя бы частично восполнить отсутствие полной информации о вкладе поляков в этнографические исследования неевропейских народов. Однако считаю, что описанию всего польского вклада в отношении каждого из исследованных сибирских народов может предшествовать общий обзор. Желанием моим было, чтобы эта работа восполнила пробел в истории как польской, так и якутской этнографии...

    [С. 7.]

    Перейдем к польским трудам. С. Калужинский, который уже ранее напечатал статью о Пекарском и Серошевском (см. ниже), опубликовал ценную работу «Польские исследования над якутами и их культурой» в книге «Наброски из истории польской ориенталистики» (Т. 2. Варшава, 1966, с. 171-190). В статье, написанной с большим знанием дела, описывается, прежде всего, деятельность девяти авторов: Каменского-Длужика, Сенницкого, Копеца (автор перепечатал здесь соответствующие части из их работ), Кобылецкого, Пекарского, Серошевского (последних двух шире всего), Шиманского, Кона и Черского. Несомненно, что список поляков-исследователей Якутии, перечисленных Калужинским, нельзя считать законченным, о чем следует из окончания статьи...

    Предварительно хотел бы обратить внимание еще на один важный вид исследований, которые в последнее время значительно осветили малоизвестные ранее вопросы. Речь идет о публикациях, касающихся революционной польско-русской деятельности. Эта тема, которая началась когда-то с воспоминаний участников событий, была поднята в 1956 г. в сборнике польских историков «Из истории совместной революционной деятельности поляков и русских во второй половине XIX века» (Вроцлав, 1956); в некоторой степени рассмотрена в книге Л. Базылёва «Деятельность русского народничества в 1878-1881 годах» (Вроцлав, 1960) и достигла своей вершины в знаменитой монографии советского исследователя Т. Г. Снытки «Русское народничество и польское освободительное движение 1865-1881 гг.» (М., 1969). Эта книга написана автором, хорошо знающим не только тематику, но и архивные источники как советские, так и польские. Т. Г. Снытко установил, что за описываемый период в процессы над народниками было вовлечено около 1000 поляков! Наша тема имеет с этой монографией только приблизительное сходство, но следует отметить, что Снытко подтвердил установленное мною ранее польское происхождение Виташевского, осветил процесс Шиманского и т.д.

    Наступает очередь сделать обзор трудов о каждом исследователе отдельно, из них ограничимся самыми значительными...

    [С. 10-12.]

    А. Шиманский

    Обуховская-Пысёва Г. Польский исследователь земли Якутской // Проблемы. - Р. 13. - 1957. - № 5. - С. 335-356; Педос С.  О якутских материалах Адама Шиманского в собраниях Архива ПАН в Варшаве // Пшегльонд Ориенталистычны. - 1962. - № 2. - С. 158-163; Кондзеля И.  Адам Шиманский // Образ польской литературы XIX и XX веков. - Сер. IV, т. 4. - Варшава, 1971. - С 407-419...

    [С. 13.]

    Мне удалось также ввести 11 новых, ранее у нас не упоминавшихся имен: это Юзеф Матушевский - XVIII в.; Тадеуш Хречына - начало XIX в.; после 1863 г. - Томаш Августинович, Зигмунд Венгловский, Якуб Котон; на рубеже ХІХ-ХХ вв. - Флориан Богданович, Юзеф Цианглинский, Владислав (Вацлав) Корал, Станислав Палинский, Казимир Рожновский и Ян Строжецкий.

    Также я обнаружил и ввел в описание новые или недостаточно известные материалы, факты и интерпретацию даже по отношению, к таким, казалось бы, хорошо известным личностям, как Эдвард Пекарский, Вацлав Серошевский или Адам Шиманский. Описал портрет мало у нас еще известного Сергея (Сергиуша) Ястремского. Кроме того, когда-то представленная мною характеристика образа Николая (Миколая) Виташевского основательно переработана и дополнена.

    Хочу сердечно поблагодарить за обсуждение работы уважаемых профессоров Марию Франковскую, Анну Кутжеба-Пойнарову, Юзефа Бабича, Збигнева Ясевича, а также директора Центрального архива при ЦК ПОРП пана проф., докт. Януша Дурца за разрешение воспользоваться источниками и ценные замечания, а также заведующего Отделом иконографии пана докт. Леонарда Дубацкого. Приношу благодарность пани магистру Мирославе Штолберг за консультацию по русистике в период подготовки работы к печати; пану проф., докт. Зигмунту Коланковскому, директору Архива ПАН - за разрешение пользоваться на удобных мне условиях рукописями А. Шиманского; проф. Веславу Беньковскому - за исчерпывающую опись краковских материалов А. Шиманского; пану проф. докт. Станиславу Калужинскому за предоставление нескольких исследований о якутах и пани магистру Ирмине Оссовской за любезное предоставление некоторых сибирских изданий. Также я признателен коллсгам-библиотекарям, прежде всего, из университетских библиотек Познани и Торуня, за действенную помощь в поисках нужной литературы.

    Сердечно благодарен жене Кристине, которая терпеливо помогала мне на всех этапах работы над книгой, обсуждая и печатая на машинке первую редакцию.

    [С. 15-16.]

                                                                           Раздел II

                        ПОЛЬСКИЕ СОЧИНЕНИЯ О ЯКУТАХ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX в.

                                                    ВСТУПИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

    Ссылка в Якутию носила единичный характер, большая часть ссыльных направлялась в другие районы Сибири. Однако после восстания 1863 г. она приобрела массовый характер... Известный историк ссылки в Якутию - М. А. Кротов - специально занялся проблемой пребывания ссыльных поляков в Якутии после 1863 г. [* Кротов М. А. Участники польского освободительного восстания 1863-1864 гг. в якутской ссылке. // Сборник научных статей Якутского республиканского краеведческого музея имени Ем. Ярославского. Вып. 3. Якутск, 1960. - С. 47-62.] К сожалению, в результате частичного уничтожения пожарами архивов в Якутске некоторые вопросы для ученого остались открытыми. Трудности возникли уже при установлении общего числа ссыльных поляков, поскольку оно изменялось от года к году и при этом происходили перемещения и т.п. Так, самое большое количество ссыльных Кротов отмечает в 1869 г., когда в Якутии находились 140 поляков, в т.ч. одна женщина. Но в материалах Шиманского указывается несколько большее число, а именно: «На Якутской земле в 1872 г. насчитывалось 166 м(ужчин) и 9 ж(енщин), в общем 175 д(уш)» [* Там же. - С. 49; Шиманский А. Поляки в Сибири (рукопись). - Тетр. 14. к. 7. - Архив ПАН Варшава, зн. III-24.]...

    [С. 29.]

                                                                          Раздел III

                       ОБУСЛОВЛЕННОСТЬ НАУЧНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ССЫЛЬНЫХ

                                                               80-х и 90-х годов XIX в.

                          УЧАСТИЕ ПОЛЯКОВ В РЕВОЛЮЦИОННОМ ДВИЖЕНИИ

    ...Завершая это вступительное замечание, связанное с участием ссыльных в революционном движении, отмечу только, что в биографиях каждого из авторов сочинения будет указана также, насколько это возможно было установить, его организационная принадлежность. Следует отметить, что поляки, сосланные в этот период в Якутию, представляли все существовавшие тогда группировки. Например, Шиманский был организатором кружка, связанного с восстанием 1863 г., Ф. Кон - членом первого «Пролетариата», В. Серошевский - участником первых социалистических кружков, С. Ястремский и Н. Виташевский — народовольцами; не входившим, но сочувствующим идеям организации «Народная воля» являлся Ф. Богданович. Членами ППС были Я. Строжецкий, Ф. Рожновский и Ю. Цианглинский, СДКПиЛ - С. Палинский и В. Кораль...

    [С. 55.]

                                                                            Раздел IV

                                                            АДАМ ШИМАНСКИЙ

                                                                           (1852-1916)

    Адам Шиманский [* Изучением жизни и деятельности А. Шиманского занимался Я. Кандзела, поместивший в издании «Образ польской литературы XIX и XX в.» (Серия 4: Польская литература в период реализма и натурализма. - Т. 4. – Варшава, 1971. - С. 405-427) рассказ о нем (с. 405-427). История польской литературы изучена до 1966 г., на основе чего составлена библиография и биобиблиография (с. 416-419) и включены цитаты из «Набросков» (с. 419-427), за некоторым исключением; кроме того, Кандзела не ссылается на русские и советские работы.] родился 16 июля 1852 г. в Грушневе Бельского уезда на Подлясье в семье мелкопоместного дворянина. Гимназию закончил в 1872 г. в Седльцах. Сдав вступительные экзамены, поступил на юридический факультет Варшавского университета, который окончил со степенью кандидата наук в 1877 г. [* Дату окончания университета см.: Фельдман В.  Современная польская литература. - 5-е изд. - Варшава, 1908. О наличии степени кандидата отмечено в полицейском акте, см.: Социалистические кружки, село и Большой пролетариат. Политические процессы 1878-1888 г. /Собр. и обраб. Л. Баумгартен. - Варшава. 1966. - С. 47.] Во время обучения содержал себя репетиторством, некоторое время получал стипендию. С 1873 г. начал сотрудничать с редакциями журналов; писал в журналы «Опекун домовы», «Тыгодник повшехны», позже в «Край» и «Век». Вероятнее всего, будучи корреспондентом какого-нибудь из этих изданий, Шиманский поехал в сентябре 1877 г. во Львов на сельскохозяйственно-промышленную выставку. Здесь установил контакты с тайной группировкой «Народное правительство Польши». Эта организация назначила Шиманского полномочным комиссаром по русской оккупации и поручила ему создание такой организации не только на территории Королевства Польского, но также в Литве и России. А. Шиманский активно приступил к ее созданию, но без соблюдения конспиративной осторожности. В результате 31 марта 1878 г. был арестован и заключен в Варшавскую цитадель. Шиманский как юрист умело защищался, никого не выдавая. Его подвели показания других задержанных и компрометирующие материалы [* О процессе над Шиманским, кроме работ Я. Кандзелы (с. 406, абзац 2), указывается также и книге: Снытко Т. Г. Русское народничество... - С. 106-109.].

    Приговором от 16 февраля 1879 г. его осудили на вечное поселение в Восточную Сибирь.

    Из Варшавы Шиманского выслали 19 апреля 1899 г., и хотя в дороге он заболел воспалением легких, тем не менее пожелал ехать дальше.

    В Якутск прибыл 24 (27?) июля 1879 г. Через год женился на ссыльной - русской Надежде Ивановне Смецкой (1850-1905), вскоре у них родился сын Ян. Не найдя соответствующей работы, Шиманский попросил разрешения на переезд в село, чтобы заняться сельским хозяйством. К сожалению, ему отказали и только летом 1882 г. для спасения здоровья жены (больной цингой) ему разрешили жить за городом. В ноябре 1883 г. он был переведен в Кирснск, а в 1884 г. - в Балаганск. В результате стараний тещи Шиманским разрешили в марте 1885 г. убыть на поселение в ее имение Стрелице Варнавского уезда Костромской губернии, куда они приехали в июне того же года. Поскольку Шиманский, пользуясь случаем, попробовал вернуться в Варшаву, ему официально запретили въезд в Королевство и за ним был учрежден тайный надзор полиции. Позже он жил некоторое время в Харькове, пробовал заняться адвокатурой, а когда в 1887 г. ему, наконец, разрешили проживать в столичных городах, поселился в Петербурге. В 1893 г. выехал для лечения в Галицию, а позже в Швейцарию. После долгих прошений в январе 1895 г. ему было разрешено проживание в Королевстве, и в 1902 г. Шиманский переехал в Краков. В 1905 г. умерла жена. Первая мировая война застала его на лечении в Друскеникай, в Краков он возвратиться не смог и переехал в Москву. Здесь, в одиночестве [* Тут можно упомянуть о том, что есть целый ряд свидетельств о тяжелом психическом состоянии А. Шиманского. С. Стемповский, вспоминая об этом, писал следующее: «Ташкент искажал, несомненно, этот трезвый и ясный ум и деятельный характер (т.е. Августа Врублевского. - В. А.). Припоминается судьба прекрасного, подававшего надежды автора «Сибирских набросков» Адама Шиманского, после возвращения его из ссылки» (Стемповский С. Воспоминания. - Вроцлав. 1953. - С. 112). Очень образно об этом писал В. Г. Короленко, утверждавший, что первые признаки мании преследования у А. Шиманского он наблюдал уже во время его пребывания в Якутске, т.е. в 1883 г. См.: Короленко В. Г. История моего современника. - Т. 3; Собр. соч. - Т. 7. - М.. 1955. - С. 363-366; Т. 10. - М.. 1956. - С. 581 (письмо к М. П. Сажину. дат. 4-17. XI. 1920). Видимо, здесь следует искать причину полного одиночества Шиманского - о его пребывании в Москве местная польская колония узнала только после его смерти! Козловский Л. Памяти Адама Шиманского // Русские ведомости. - 1916.- № 72. Цит. по: Короленко В. Г. Собр. соч. - Т. 7. - С. 366. В Кракове Шиманский жил в полном одиночестве, см. прекрасный мемуарный набросок: Эстрейхер К.  Пан Шимански // Новая Польша. - 1945. - Р. 4, № 3. - С. 164-170. Перепечатано в книге: Не сразу Краков строился. - Лондон. 1945. - С. 138-146 и в др. послевоенных изданиях.], после долгой болезни он и умер 6 апреля 1916 г. [* Факты, касающиеся биографии Шиманского, взяты из книг: Адам Шиманский // Памятная книга сельчан. 1844-1905. - Варшава. 1927. - С. 435-441; Кандзеля Я. Адам Шиманский; Кротов М. А. Якутская ссылка 70 - 80-х годов...; Деятели революционного движения в России. - Т. 2. - 4-е изд. - М., 1932 (сп. 2023-2024).]

    В этом месте нужно попытаться осветить одну очень горькую, а у нас малоизвестную, деталь, связанную с личностью А. Шиманского. Сразу после смерти имя Шиманского было оскорблено утверждением, что он якобы проявлял склонность к доносам [* Желая осветить вопрос о так называемой измене Шиманского, встретился с трудностями, т.к., не смог найти первого издания В. Г. Короленко «История моего современника». Располагал только изданием 1955-1956 годов. Здесь на с. 410. т. 7, читаем, что было цитировано согласно первому изданию, а в книгу IV, т.е. в «Якутскую область» введены поправки согласно рукописи.]. История этого подозрения следующая: В. Г. Короленко в своих воспоминаниях, переписанных много лет спустя, упомянул о визите к Шиманским; писал он о них с большой симпатией и сочувствием. Однако в первом издании (1923) книги Короленко, которая вышла через два года после его смерти и текст которой не был авторизован, оказалась заметка о том, что якобы сразу после революции в Якутске нашли корреспонденцию Шиманского, свидетельствующую о его тяге к доносам. Последующее издание воспоминаний Короленко, основанное на его рукописи, подверглось изменениям, в т.ч. была изъята заметка о предполагаемой инициативе Шиманского в доносах. Известный историк ссылки в Якутии М. А. Кротов в своей книге, написанной на основе архивных данных: «Якутская ссылка 70-80-х годов» (Москва, 1925), на с, 236 в биографической заметке, посвященной А. Шиманскому, в отношении воспоминаний В. Г. Короленко заявил категорично, что «до сих пор такой корреспонденции не найдено». Но анонимный автор отрывка о Шиманском в издании «Деятели...» (1929) поддерживает предположение о доносительстве Шиманского, добавляя, что эту версию не приняли. Исследователи опираются также на публикацию некоего В. Пжыбовского в газете «Якутский край» (1907. № 14 - открытое письмо в редакцию). Однако оказалось, что ни в этом номере, ни в дальнейших ничего подобного не напечатано. Зато на четвертой странице шестого номера этого же журнала за 1908 г. есть статья под загл. «Письмо в редакцию», автор которой (С. В. Пжыбовский) сообщает, что не примет участия в редактировании газеты. О Шиманском там нет ни слова, поэтому вышеупомянутый анонимный автор сослался на несуществующий источник.

    Книга Короленко пользовалась спросом очень широкого круга читателей, но, несмотря на это, «сообщение» о Шиманском дошло до Польши достаточно поздно. В 1935 г. Владимир Фишер напечатал в «Иллюстрированном еженедельнике» короткую и достаточно сумбурную статейку «Изгнанники в Сибири» [* Фишер В. Изгнанники в Сибири // Иллюстрированный еженедельник. - 1935. - Р. 76. – С. 434.] Ее основой стали некоторые части книги Короленко; затем, соответствующим образом отредактированная, она появилась во втором номере «Еженедельника», посвященном памяти Юзефа Пилсудского. Вступление и заключение статьи было основано на противопоставлении ему «такого изменника», как Шиманский. Вскоре «творение» Фишера без всяких комментариев было перепечатано в рубрике «Обзор работ» журнала «Сибиряк» (№ 2. 1935. С. 75-76). Насколько мне известно, никто в то время Шиманского защищать не стал. Сегодня, зная, что источники, позволившие обвинить Шиманского в доносительстве, были основаны только на неподтвержденных слухах, следует очистить его имя от этого подозрения.

    Долгое время Шиманский был известен только как писатель - автор знаменитых некогда «Набросков», изданных в 1887-1890 гг., и пары работ этнографического характера, вышедших между 1882 и 1905 гг.

    Только после второй мировой войны выяснилось, что Шиманский хотел написать книгу «Якутская земля и ее обитатели»; основная часть рукописи которой находится в Архиве ПАН в Варшаве [* Первое упоминание о материалах Шиманского в Варшаве, если не считать описей Архива ПАН, опубликованных его директором З. Колянковским, см.: Обуховская-Пысёва Г. Польский исследователь земли якутов // Проблемы. - 1957. - Р. 13. - С. 355-356. Более детальную их обработку см.: Педос С. О якутских материалах Адама Шиманского в собраниях Архива ПАН в Варшаве // Пшенглонд ориенталистычны. - 1962. - № 2. - С. 158-163.], а меньшая - в Ягеллонской библиотеке в Кракове [* Хорошее описание краковских материалов представляю, благодаря помощи проф. Веслава Беньковского. Вот их опись согласно сигнатуре БЙ: 130/55, заглавие: «Русское население. (Сибиряки)», объем - 135 страниц (некоторые заполнены частично). Это черновые заметки, написанные около 1881/1882 гг., представляют собой в основном выписки из источников, статистические данные и попытки частичной обработки. 134/55 заглавие: «Сравнительный якутский словарь Адама Шиманьского», работа начата в марте 1895 г. Тетрадь закончена 17/29 ноября 1899 г. (тетрадь 1-2), объем 102+68 страниц (написанных от руки). 135/55, заглавие: «Сравнительный словарь Адама Шиманского» - 1-я тетрадь, переписанная во второй раз. Работа начата в марте 1895 г. в первой обработке и закончена на 200-м предложении в марте 1900 г. Второе переписывание начато 18/30 марта 1900 г. Закончено 10/23 февраля 1901 г. до 126-го предложения, объем - 142 страницы. II тетрадь во второй обработке - до 200-го предложения. Во второй обработке от 126 до 200-го предложения начата 10/23 февраля 1901 г., закончена (?). 136/55, варианты: и) черновик статьи «О происхождении и значении названия “тунгус”», написан как реферат для чтения на заседании Отделения этнографии Имп. Географического общ. 16/28 апреля 1891 г. Объем - 84 страницы и оттиск той же статьи; б) черновик и набело переписанная рукопись раздела «Самый холодный климат на Земле», объем - 28 страниц.]. О первой части уже упоминалось, а о второй вообще не было слышно. Скорее всего, обе части представляли собой некогда одно целое, а после второй мировой войны были искусственно разделены (в 1955 г.) и проданы двум разным институтам.

    В этой ситуации очевидно, что сам план рукописей Шиманского, которые дошли до нас через 50 лет после его смерти, даже после их первичного упорядочения, остается весьма приблизительным. Общий план работы до сих пор нигде не был обнаружен, поэтому очень трудно представить точную авторскую концепцию самой книги. Даже нумерация тетрадей, сделанная самим Шиманским, добавляет немного, поскольку не является последовательной, к тому же автор пользовался как арабскими, так и римскими цифрами.

    Следует предположить, что Шиманский не сразу наметил себе какие-то конкретные цели, а лишь по мере нарастания материалов решил обрабатывать их согласно определившейся теме. Позже, на их основе, задумал написать книгу, которой дал амбициозное название «Якутская земля и ее обитатели». Это предположение я делаю несмотря на хронологию Шиманского, принятую также С. Педос [* Педос С. О материалах... – С. 159; «Группа... была основана уже в первом году пребывания в Сибири, т.с. в 1879 г.».]. Обратимся к фактам. Шиманский начал предисловие словами: «Писал в Якутске в декабре 1879» [* Шиманский А. Якутская земля и ее обитатели. [Рукопись). Архив ПАН, Варшава. сигн. ІІІ, группа 1. т. I: Вступление, к. 2. - С. 1.] (дата очень неразборчива), но тут же, себе противореча, через пару фраз продолжает: «Почти пятилетнее пребывание на якутской земле требовало, наконец, описать эту землю, несмотря на много встреченных препятствий, как смогу и сумею сделать» [* Там же.]. А предшествовавшее этому предисловию предложение вводит нас «in medias res» (в суть событий. - лат.): «Не предполагал, что записки, сделанные вначале без определенного плана и от безделья, вырастут в достаточно большую работу» [* Там же.]. Здесь можем отметить два факта: вначале случайные записки можно отнести к декабрю 1879 г., поскольку Шиманский прибыл в Якутск в июле этого же года и должен был как-то освоиться в новой для него среде. А когда наступила якутская зима, то свои тогдашние настроения Шиманский исчерпывающе выразил во вступительных частях рассказа «Сруль из Любартова», в словах: «Час сидел над разложенной работой, однако работа не клеилась, перо само вываливалось из рук и непослушные мысли вырывались далеко за границы снежной и морозной земли. Напрасно взывал к своему рассудку, напрасно повторял себе в десятый раз сонеты доктора; до этого так или иначе противостоял болезни, длящейся несколько недель, сегодня почувствовал себя безвольным и бессильным. Тоска по родине пожирала меня, безжалостно травила» [* Шиманский А.  Наброски. – Львов; Варшава; Краков, 1921. - С. 5-6.]. Из этой длинной цитаты видно, что надо было чем-нибудь заняться, чтобы выжить. Но допустимо ли воспользоваться свидетельством Шиманского, исходящим из уст литературного образа? Уже через много лет Адам Гржимала-Седлецкий написал о «Набросках» следующее: «Мне кажется, что в этих новеллах минимальное участие принадлежит выдумкам» [* Гржимала-Седлецкий А. Вступительное слово // Шиманьски А. Наброски. - С. XXI.]. Шиманский сам точно указывал даты описываемого: «Было это в году..., но на год раньше, а было это в Якутске в начале ноября, через несколько месяцев после моего приезда в эту столицу мороза» [* Шиманский А.  Наброски. - С. 3.].

    Из вышесказанного следует, что первые писательские работы, назовем их так условно, Шиманского появились в Якутске в ноябре или декабре 1879 г. Но из этого вовсе не вытекает, что уже тогда у Шиманского был готовый конкретный план книги! Напротив, Шиманский, имеющий определенный журналистский опыт, начал приглядываться к окружающему в поисках темы. Мне кажется весьма сомнительным, чтобы во время якутской зимы Шиманский начал проводить исследования, скорее всего это была работа в библиотеке. Здесь следует сразу же сказать, что Шиманский, стараясь собрать как можно больше материалов, старательно просматривал доступную ему литературу, делал выписки из источников, библиотечные заметки. Нас не удивляет то, что в некоторых частях сырой материал из чужих работ преобладает над пробами собственной частичной и фрагментарной обработки. Некоторые из материалов, собранных Шиманским, сами по себе очень интересны, например, небольшая рукопись на русском языке (пять листов) «Очерки Верхоянского округа», подписанная Н. Н. [* Шиманский А. Якутская земля... Собрание III: Чужие материалы. - № 24.] Это, несомненно, первый след пользования фрагментом рукописной работы И. А Худякова «Краткое описание Верхоянского округа», вышедшей из печати в 1969 г.

    Варшавские материалы были подробно описаны Софьей Педос в том состоянии, в каком сейчас находятся. Это освобождает меня от их специального изложения. Но поскольку я ознакомился с этими материалами намного раньше, то еще раз попробую рассмотреть их с позиции поставленной задачи, которая требует дальнейшего раскрытия. И снова повторяю, то о чем говорил выше: считаю определенным, что «Вступление» было написано Шиманским уже после его отъезда из Якутии, а не в 1879 г. Зато дальнейшие части: «История завоевания Якутской земли» или связанные с ней «Известия о земле Якутской до настоящего времени» и продолжение «Истории якутского краеведения» - могли быть написаны или начаты уже в 1882 г. Шиманский иногда указывал дату начала и конца своих работ. Однако к самым ранним относится написанный в 1881-1882 годах гипотетический раздел «Русское население. (Сибиряки)» (рукопись Б.И. 130/55). Известно, что определенные темы вытекали одна из другой, и ничего удивительного нет в том, что Шиманский затем занялся такой темой, как «История завоевания Якутской земли». Непосредственно после исторических разделов Шиманский хотел поместить библиографию. Сам писал об этом следующее: «Поскольку первым, исходным условием дальнейшего разумного развития каждого знания является познание того, что уже сделано в этой области, - в общем естественно приступать, прежде всего, к библиографии предмета» [* Там же. - Собрание І: Вступление, кн. 2, с. 2.]. К этому относятся материалы 15-й тетради вместе с дополнением, помещенным в первой тетради. До этого места система Шиманского ясна. Трудности появляются в следующих частях - как видно из нумерации, сделанной Шиманским, он не был полностью уверен в последовательности дальнейших разделов.

    Перечислим нумерацию и названия разделов по Шиманскому (в скобках дается современная нумерация); 1 (5) – «Происхождение якутов»; 2, 3 и без нумерации обозначим как 3а (6-8) – «Реки», IV (3), - «Горы», V (4) – «Флора» 6 (9) – «Страна и население, общая характеристика», 7 (10) – «Климат» (в Варшаве находятся только черновики, а более полная обработка этого раздела «Самый холодный климат земли» хранится в Кракове) [* Рукопись Б.Й. 136/55, с. 28.]: 8(11) «Озера. Средства коммуникации, ярмарки, торговля»; 9 и 10 (12, 13) – «Якуты»; 11 (4) – «Поляки в Сибири». Сюда следовало бы отнести как продолжение раздел, сегодня хранящийся отдельно, т.е. «Русское население. (Сибиряки)».

    Даже такой очень беглый обзор с целью выделения упомянутых выше задач, которым Шиманский должен был посвятить отдельные разделы своей книги, выразительно свидетельствует о том, что этнографическим заметкам он отвел небольшую часть. После вступительных разделов - природоописательных – остаются разделы: «Происхождение якутов», «Якуты» и некоторые этнографические материалы в разделе под заглавием «Озера. Средства коммуникации». Самые важные вопросы, затронутые там Шиманским, были отмечены С. Педос, правда, в несколько отрывочной форме. Однако следует подчеркнуть, что хотя обзор вопросов, данный самим Шиманским (имею в виду заглавия подразделов), более тщателен, но он не дает представления об окончательном содержании некоторых частей. А на это, как увидим ниже, сам Шиманский обращал большое внимание.

    Шиманский на определенном этапе работы начал давать себе отчет о возникающих перед ним трудностях. Об этом свидетельствует предостережение, содержащееся во «Вступлении»: «Работу разделил на части, из которых каждая по отдельности должна представлять законченное целое. Хотя не смог обработать всех частей, однако то, что получит читатель, получит в целости, без отрывков» [* Шиманский А. Якутская земля... - Собрание I: Вступление, кн. 2, с. 2.]. Иначе говоря, план общей работы в целом должен был реализовываться по этапам. Шиманский ставил перед собой высокие требования, желая дать читателям работы, полностью законченные. В 1885 г. он опубликовал на русском языке статью о питании якутов [* Шиманский А. И. Пища якутов // Известия ВСО ИРГО. - 1885. - Т. 16. – С. 310-319.], эта небольшая десятистраничная статья-монография может послужить хорошим примером исследовательских возможностей Шиманского. Статья основана на материалах наблюдений. После вступительных замечаний автор привел описание блюд: 1 - мучных (хлеба и его суррогатов), 2 - мясных, 3 - рыбных, 4 - молочных и завершил их заключением. Для примера приведем некоторые цитаты из вступления и заключения.

    «Установленный ими (т.е. якутами. - В. А.) повседневный образ жизни настолько удобен, отработан и так точно отвечает местным условиям, что действительно без изменений принят прибывшим русским населением, приведя этим частично к его ассимиляции якутской массой. Если бы не было над Леной якутского народа - весь этот обширный край вследствие непривычно сурового климата долго еще был бы закрыт для европейской колонизации, и дальнейшее развитие, как и достижения этой колонизации, неразрывно связаны с развитием якутского народа. Поэтому сохранение выносливости и энергии этого симпатичного племени находится в непосредственных интересах всех цивилизованных людей вообще, а оседлого населения Сибири в особенности.

    Сейчас, когда под влиянием новых условий в жизни якутов происходит острый экономический переворот, когда этот народ, до этого времени, прежде всего, скотоводческий, частично рыбацкий, а редко и без желания, охотнический, начинает в главных местах своего поселения переходить к земледелию, все больше привыкая к потреблению зерновых, может, следует рассмотреть, чем и как питается современный якут и отвечает ли еда непосредственным требованиям местных условий» [* Там же. - С. 310-311.].

    Окончив описание блюд, Шиманский пишет: «Из всего, что рассмотрено выше, можем сделать следующие выводы: 1 - якутский народ, лишенный в большей части более всего питательной и легко перевариваемой мясной пищи, получая вместо нее менее питательные, с большей затратой энергии получаемые, а еще хуже - неумело приготовленные к потреблению зерновые продукты, начнет хиреть, свою жизненную энергию теряя; 2 - в результате исключительно суровых климатических условий края, заселенного якутами, быстро наступит процесс уменьшения населения, а затем и вымирания, которое закончится в короткий срок» [* Там же. - С. 319.].

    Остается сожалеть, что Шиманский не продолжил исследования в этой области. Но следует напомнить, что статья вышла в 1885 г. Дата опубликования первой этнографической статьи о якутах стала одновременно датой переезда Шиманского в европейскую Россию, и с декабря этого же года начинают появляться в печати литературные работы, скромно названные «Набросками». Известно, что в 1885-1890 гг. Шиманский, занимаясь в основном литературным творчеством, отошел от научной деятельности. После издания второго тома «Набросков» в 1890 г., снова занялся ею, о чем свидетельствует тот факт, что 16-28 апреля 1891 г. на заседании этнографической секции ИРГО Шиманский сделал сообщение «О происхождении и значении названия “тунгус”» [* См. рукопись этой статьи: Б.Й. 136/55.]. По-видимому, в это время работа была уже готова, но по неизвестным причинам он решил оттянуть ее опубликование.

    Трудно сейчас установить, чем занимался Шиманский в последующие годы. Можно, однако, предположить, что он начинал отказываться от некоторых тем, когда оказывалось, что подобный материал уже обработан и опубликован другими. Вероятно, первым отпал раздел «Русское население. (Сибиряки)», он им занимался только в 1881-1882 гг.; затем – «Поляки в Сибири», поскольку в 1884 г. появилась книга Либровича; следующей отпала библиография, когда на рубеже 1891-1892 гг. появилась трехтомная общесибирская библиография Межова, а в 1892 г. - библиография Якутии, подготовленная Приклонским. Думаю, что как жителю Петербурга и члену ИРГО, в определенный момент Шиманскому нетрудно было узнать и о том, что Серошевский готовит к печати монографию о якутах. Поэтому, как только она вышла из печати, в марте 1895 г. Шиманский принялся за многообещающую работу «Сравнительный якутский фразеологический словарь» [* См. ссылку 9.]. Он работал над этим трудом несколько лет, по крайней мере до 1901 г., охватил в нем 200 якутских выражений и дал их перевод на следующих языках: немецком, польском, литовском, русском, сербско-хорватском, греческом и латинском. Уже выбор языков, на которых был дан перевод, говорит сам за себя! Вероятно, Шиманский предполагал, что его работа в области лексикографии первая. А ведь известно, что первое издание первой тетради «Словаря» Пекарского появилось в 1899 г., а второе - в 1907 г.

    С другой стороны, известно также и то, что в последние годы прошлого века Шиманский занимался литературным творчеством. Он написал достаточно специфическое литературное произведение «Из якутского Олимпа. Юрдюк Устук Ус. Сказание», отрывки из которого напечатал в труде «Правда. Книга памяти А. Свентоховского» (следует также отметить, что якутскую тематику здесь он представлял вместе с В. Л. Ссрошевским) (Варшава, 1899. С. 455-463). Полностью она была готова в 1900 г. [* См.: Шиманский А. Из якутского Олимпа... - Краков, 1900. - С. 149: Петербург, 1900 г.], но, видимо, не нашлось издателя, поэтому автор выпустил ее за свой счет в 1910 г. С. Калужинский оценил этот труд таким образом: «Очень интересной работой, свидетельствующей о хорошем знании автором якутского фольклора, является сказание Шиманского «Из якутского Олимпа», основанное на якутских мотивах и показывающее многочисленные якутские примеры, хотя даются они разными и более общими метафорами. Это, в заключительных частях несколько страшное, сказание содержит много правильно переведенных якутских выражений (иногда не в лучшей транскрипции), что свидетельствует о том, что якутский язык не был Шиманскому незнакомым» [* Калужинский С. Польские исследования... - С. 188-189.]. Следует обратить внимание на интересный, но не отмеченный предыдущими исследователями творчества Шиманского факт, что автор намного больше дал якутских выражений во время публикаций фрагментов, чем позже, в книжном издании. Например, при сравнении хотя бы только одного фрагмента - начала VII раздела (с. 22-23) книжного издания с первой публикацией («Правда...», с. 457) четко видно, что из начального текста были изъяты короткие предложения и единичные якутские выражения. Из этого становится ясным, что для Шиманского популяризация якутского фольклора не была главной целью. Кроме описания богатых якутских упражнений и не только якутских, мотив белого шамана или мотив кузнеца, замеченный уже давно другими и выделенный Мирцеем Элиадом, имеет более широкие задачи, по мнению Яцимирского, кратко исследовавшего творчество Шиманского: «... идея сказания заключается в судьбе выдающихся людей в обществе» [* Яцимирский А. И. Новейшая польская литература от восстания 1863 г, до наших дней. - Т. 1. - СПб., 1908. - С. 399.]. В своем объяснении Яцимирский впал в другую крайность, утверждая, что «произведение написано в форме якутского сказания, но этнографического характера оно не имеет и его форму можно объяснить, прежде всего, цензурными условиями» [* Там же.]. Из суждений современного историка литературы, который привел несколько примеров художественной и идейной обоснованности, возьмем только окончание, касающееся стихотворных фрагментов: «Стихи, в которых шаман оглашает свои наказы и пророчества, приносит молитву солнцу, относятся к самым слабым частям легенды» [* Кандзела Я. Адам Шиманский... - С. 414.]. Останавливаюсь на этом предложении только для того, чтобы подчеркнуть, какие крайние оценки получили работы Шиманского.

    В промежутке между восстанием и опубликованием «Из якутского Олимпа» Шиманский сделал последнюю попытку возвратиться в науку. Это публикация вещи, в принципе давно готовой (сообщение сделал еще в 1891 г.): «О происхождении и значении названия “тунгус”» (с упоминанием, что это перевод автора с рукописи на польском). Статья эта появилась в № 14 (т. 17) журнала «Этнографическое обозрение» [* Шиманский А. Происхождение и действительное значение слова «тунгус» (перевод автора с польской рукописи) // Этнографическое обозрение. - 1905. - Т. 17. № 4. - С. 106-117.] за 1905 г., а ровно через год там же была напечатана статья Э. Пекарского [* Пекарский Е. К. К вопросу о происхождении слова «тунгус» // Этнографическое обозрение. - 1906. -Т. 18. – С. 206-217.], в которой Шиманский прочитал о себе, что, «к сожалению, он не только не выяснил хотя бы до определенного уровня настоящего значения слова «тунгус», но еще и внес в вопрос большую путаницу, основывая свои выводы на данных языка, который знает только поверхностно» [* Там же. - С. 206.].

    Несомненно, что Пекарский определенно был прав, но следует заметить, что для впечатлительного Шиманского это был чувствительный удар. Никогда уже после он не принимал участия в научных делах. И не хвалился своим давним желанием написать книгу о якутской земле, хотя сам об этом не забыл; хронологически последний след собранных Шиманским материалов хорошо датирован - об этом свидетельствует вырезка статьи «Якутское народное движение» из газеты «Время» 19 декабря 1909 г. [* Шиманский А. Якутская земля... Собрание II: Восстанавливаемые материалы – Т. 1-21.]. Также не следует забывать, что прошло ровно 30 лет (1879-1909 гг.) с момента прибытия Шиманского в Якутию, за это время край также изменил свой облик.

    Определение роли Шиманского в истории исследований якутов следует начать с упоминания одного, но очень важного и имеющего решающее значение, факта. Шиманский большее время пребывания в Якутии, за исключением лета 1882 г., которое он провел неизвестно в какой местности, жил в городе Якутске. Этим он отличался от других наших исследователей, которые, находясь долгие годы среди якутов, имели намного больше возможностей ознакомиться с ними. Хотя Якутск тогда не был большим городом, однако как резиденция губернатора имел свой выраженный, специфический облик. Чтобы ознакомиться с исконным бытом якутов, надо было пойти на прогулку за город. Подобные прогулки за город и гостеприимные приемы в якутской юрте прекрасно описал сам Шиманский в «Столяре Ковальском» [* Шиманский А. Наброски. - С. 76.]. Но таких контактов было недостаточно для проведения систематических исследований, что, соответственно, отразилось на конечных результатах. Конечно, то, что Шиманскому удалось собрать в области этнографии, имеет свою ценность как дополнительный и сравнительный материал. Тем не менее мы не можем согласиться с мнением С. Педос [* Педос С. О материалах... – С. 160, абзац 11. - С. 161.], которая называла Шиманского лучшим знатоком якутов, чем В. Серошевский, и его предшественником. Первенство Шиманского сомнительно еще и потому, что трудились они и собирали материалы одновременно: А. Шиманский в 1879-1884 гг., а Серошевский - в 1880-1892, причем последний не только намного дольше пребывал в Якутии, но и охватил, несомненно, большее географическое пространство.

    Возможно, место Шиманского нужно искать не в реализации исследований, а в самолюбивом намерении написать книгу о «Земле якутской и ее обитателях». Реализации его планов помешало неполное знание хотя бы нескольких народов - жителей этой земли. Это хорошо понимал сам Шиманский и поэтому оставил свое намерение.

    Можем только удивляться выдержанности и требовательности Шиманского, не позволявших ему печатать работы, которые не считал полностью завершенными. Тем не менее, хотелось бы, чтобы увидели свет его более законченные работы, например о пище, а также полевые заметки, касающиеся этнографической тематики [* Ненужную терминологическую путаницу внесла С. Педос (там же. с. 161), которая, описывая этнографические материалы и так их называя, ни с того, ни с сего в заключении сообщила: «При общей оценке рукописного наследия Адама Шиманского главное внимание привлекают материалы, посвященные якутскому фольклору» (с. 163) Однако в польской пауке, как и везде, в т.ч. в России, под термином «фольклор» подразумевается только устное народное творчество, а как раз этого в материалах Шиманского в действительности нет. Это же повторяет вслед за С. Педос С. Калужинский (Польские исследователи... - С. 188).].

    [С. 69-80.]

                                                                             Раздел IX

                                                                  ДРУГИЕ СОЧИНЕНИЯ

                                                                конца XIX — начала XX в.

                                                      ВСТУПИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

    После знакомства с деятельностью наших ведущих исследователей Якутии перейдем к следующему разделу. Он будет касаться тех ссыльных, которые находились в ссылке приблизительно начиная с 1880 г. Основная разница между ними следующая: А. Шиманский, В. Серошевский, Э. Пекарский, Н. Виташевский, С. Ястремский проводили программные исследования жизни якутов. Тогда как описываемые и этом разделе личности, зная предыдущие достижения исследователей, подобных шагов не предпринимали и не изучали язык, за исключением острой необходимости. Только некоторые ссыльные, как, например, Юзеф Цианглинский или Казимир (Казимеж) Рожновский, принимая участие в исследованиях природы, сделали небольшие наблюдения этнографического характера. Исключением является Феликс Кон, который хотя и был участником экспедиции Сибирякова, но находился в Якутии значительно меньше других. Несмотря на это, он все же подготовил некоторые выборочные фрагменты своих исследований...

    [S. 139.]

                                                                              *  *  *

    Авторы, о которых я рассказал в этой главе и которые оставили следы своего пребывания в Якутии, в общей сложности находились в ней в течение 20 лет. В это время наступил основательный перелом в познании края. Если Ф. Богданович может считаться продолжателем ранних мемуаристов (явление, известное больше из других районов, тогда как среди наших ссыльных в Якутии не встречалось), описывавших экзотику чужой среды, то на последних ссыльных «давила» мысль о том, что на эти темы уже писали и писали лучше, чем пытались они. Например, Ю Цианглинский пишет: «... через тайгу, или сибирский лес, известный нам из набросков Шиманского и повести Серошевского...» [* Цианглинский Ю.  Из полярных стран // Вселенная. – 1903. – Р. 22. – С. 723.]. В. Кораль также читал Серошевского прежде, чем оказался в Сибири. Видимо, этим и тем, что представители позднего периода ссылки якутскую среду знали хуже, объясняется сдержанность пера.

    Более подготовленным исследователем являлся Ф. Кон, но и ему и рамках специализации экспедиции Сибирякова было предложено заняться антропологическими изысканиями, а не этнографическими, поэтому этнографические наблюдения он производил как бы между делом. Не претендовал на роль исследователя и Ян Строжецкий, который собрал уникальную иконографическую документацию, прекрасно и хронологично дополняющую наши большие достижения в Якутии, хотя, к сожалению, от них не осталось, право, ни следа!

    Тем не менее, вклад в изучение Якутии, сделанный каждым из этих авторов, настолько важен и ценен, насколько дополняет данные, представленные такими исследователями, как Ястремский, Пекарский, Серошевский и Виташевский.

    [S. 159.]

                                                                    ЗАКЛЮЧЕНИЕ

    ...Эта четверка - В. Л. Серошевский, Э. К. Пекарский, Н. А. Виташевекий и С. В. Ястремский - достигла, несомненно, наивысшего уровня творчества. Все остальные исследователи по сравнению с ними имеют намного меньшее, в основном, только дополняющее значение. Из них, тем не менее, важно упомянуть о следующих трех исследователях: Адаме Шиманском, имевшем амбициозные намерения написать книгу «О земле якутской и ее обитателях», которая не базировалась на конкретных исследовательских наблюдениях; Феликсе Коне и Казимире Рожновском, которые, занимаясь другими проблемами, попутно делали некоторые этнографические наблюдения...

    [S. 163.]

    /Витольд Армон.  Польские исследователи культуры якутов. Перевод с польского К. С. Ефремова. Печатается с некоторыми сокращениями. Ответственный редактор доктор исторических наук профессор В. Н. Иванов. Москва. 2001. С. 10-13, 15-16, 29, 55, 69-80, 139, 159, 163./

    **********************

    **********************

                            ПОЛЬСКИЙ УЧЕНЫЙ О ПОЛЬСКИХ ИССЛЕДОВАТЕЛЯХ

                                                                (вместо послесловия)

     В 1977 г. в г. Вроцлав в издательстве Польской Академии наук на польском языке вышла в свет книга Витольда Армона «Польские исследователи культуры якутов». Книга сразу же обратила внимание специалистов, прежде всего тех, кто знал польский язык. Для русскоязычных этнографов и историков она долгое время оставалась недоступной.

    Книга имеет довольно большой объем (263 с.). Материал в ней представлен девятью главами: Самые давние упоминания о пребывании поляков в Якутии; Польские сочинения о якутах второй половины XIX в.; Обусловленность научной деятельности ссыльных 80-х и 90-х годов XIX в.; Адам Шиманский; Вацлав Серошевский; Эдуард Пекарский; Николай Виташевский; Сергей Ястремский; Другие сочинения конца XIX - начала XX вв. Общие результаты исследования изложены в заключении.

    Книге предпослано предисловие, написанное главным редактором Редакторского комитета монографий по истории, науке и технике ПАН, научным редактором книги Юзефом Бабичем. В предисловии отмечено, что выяснение вклада поляков в мировую науку и культуру являлось уже тогда большой проблемой исторических исследований в Польше, составной частью которых была «деятельность поляков за границей». В этом смысле книга В. Армона рассматривалась автором предисловия как выражение «определенной тенденции общих интересов» в «общем синтезе на тему вклада поляков в исследования других культур». Одновременно книга была представлена как толчок «для аналогичных работ, касающихся вклада поляков в другие области науки и культуры на чужбине».

    В обширном «Вступлении» автора книги говорится, что данная работа является монографией по истории этнографии, что ее цель - исследование вклада поляков в изучение народной культуры якутов, что частично восполнит «пробел, каким является отсутствие полной информации о вкладе поляков в этнографические исследования неевропейских народов». Поставленная задача рассмотрена в хронологических рамках XVII - начала XX вв. Таким образом, разрозненная информация об участии представителей польского народа в познании Якутии специально систематизирована в исследовании, охватившем целых три века. Такой работы история этнографической науки до В. Армона не знала, потому сразу отметим, что одно из научных достоинств рассматриваемого сочинения состоит в воссоздании наиболее полной картины польского исследовательского фактора в якутской историографии. Сказанное подтверждается скрупулезно составленным очерком довольно обширной литературы, в которой в той или иной мере говорилось об интересе лиц польского происхождения, оказавшихся по той или иной причине в далекой окраине Российской империи, к изучению и познанию огромного Ленского края, его населения. Оговоримся, что очерк охватывает издания до 1975 г. Литература эта оказалась неравномерной и неравноценной - включает библиографию от мелких статей до солидных академических монографий. Авторский состав этой литературы также разнороден: это были представители науки двух стран - Польши и России, которые придерживались различных исследовательских направлений. Таким образом, автору книги предстояло свести всю разноречивую информацию работ российских и польских авторов к общему знаменателю, скрупулезно разобраться в оценках позиций предшественников и при этом не потерять свое видение проблемы. Именно потому я, как историограф, считаю, что В. Армон провел огромную черновую работу сравнительно-аналитического характера, а также работу, связанную с поисками недостающих сведений и фактов, особенно в биографиях многих авторов. И не случайно, В. Армон счел необходимым особо отметить, что он «сконцентрировал внимание на определенных именах, информацию о жизни и трудах которых собирал и выискивал с особенной тщательностью». В результате строгого отбора автор книги остановился на характеристике творчества 25 поляков, занимавшихся исследованием жизни и быта якутов. При этом одним из критериев такого отбора стал факт проживания того или иного лица в течение определенного времени в Якутской области и личные встречи с якутами. И это, видимо, правильно.

    Что нового дает нам работа В. Армона? Главное - об этом говорилось и выше - воссоздание впервые в истории этнографической науки систематической истории участия представителей польского народа в познании Якутской области и ее жителей на протяжении продолжительного времени - трех веков. Новое состоит также в том, что автор сосредотачивает внимание на менее известных фактах, ограничиваясь только напоминанием о более известных. Автору удалось ввести 10 новых, ранее в литературе не упоминавшихся имен (здесь надо уточнить, что имя Яна Строжецкого специалистам было известно до него). В работе также введены в научный оборот новые или недостаточно известные материалы биографического и творческого порядка даже по отношению к таким исследователям, как Э. К. Пекарский, В. Л. Серошевский, А. Шиманский, С. Ястремский, Н. А. Виташевский. Для российского читателя представляют особый интерес использованные автором книги документы польских архивов. Это - очень важно, ибо не каждый, интересующийся польской тематикой, может побывать в архивах Полыни. В целом же книга В. Армона читается с большим интересом и его наблюдения заметно расширяют наши представления о вкладе польских исследователей в изучение Якутии, ее обитателей.

    Разумеется, в книге можно найти какие-то мелкие фактические недочеты и неточности, неполноту в освещении творческого вклада некоторых авторов (например, Ф. Я. Кона - см. мою монографию «Народы Сибири в трудах Ф. Я. Кона» (Новосибирск: изд. «Наука», 1985)) и т.д., но это не меняет общего положительного впечатления. Надо похвалить автора за объективное отношение к трудам советских и российских авторов по важнейшей проблеме «Польша и Россия», фактический материал которых в его исследовании использован максимально полно. Понятным является его подход к оценке грудов известного якутского историка Г. П. Башарина, в то время находившегося под огнем субъективной критики его оппонентов. То, что автор в данном случае ограничивается только буквальным повторением критического замечания оппонентов, свидетельствует, на мой взгляд, о его сдержанности в этом вопросе. Предполагаю, что сейчас к подобного рода критике он отнесся бы несколько по-другому...

    Одним из достоинств книги является то, что о польских исследователях культуры коренного населения далекой от Полыни Якутской области пишет польский автор. Именно потому уделяется большое внимание психологии творчества многих лиц, принудительно оказавшихся в одной из суровых географических точек огромного сибирского пространства и в той этнической среде, в которой просто не было нормальных условий даже для элементарного общения людей.... И когда автор живописует те трудности, которые преодолевались его земляками в их попытках познать Якутию, волей-неволей ощущаешь ... чувство гордости автора за тот подвиг, который совершался любым из внимательных польских наблюдателей за жизнью, историей и этнографией якутского народа в те неимоверно трудные времена. Это - украшение книги, ее гуманистическое начало.

    Как говорится во «Вступлении» к книге, автор руководствовался желанием, чтобы «эта работа восполнила пробел в истории как польской, так и якутской этнографии». Да, это действительно так - своим фактическим материалом, своим содержанием книга реализует желание автора, и она достойно вошла в актив историографии и России и Полыни. Однако мы не можем не учесть, что только из-за незнания польского языка в России она имеет ограниченное применение. Именно потому Институт гуманитарных исследований Академии наук Республики Саха (Якутия) решил перевести книгу В. Армона на русский язык. Переводчиком выступил якут (это - тоже значимо) кандидат географических наук К. С. Ефремов. Перевод согласован с автором книги, который с похвалой отозвался об его качестве. Так что с выходом книги на русском языке, она, бесспорно, получит новых читателей и почитателей, в этом нет никаких сомнений.

    Есть еще одно очень важное обстоятельств, которое способствовало тому, чтобы эта книга в русском переводе увидела свет. Речь идет о том, что в последние годы в республике буквально возродился научный интерес к проблеме якутско-польских историко-культурных связей. В этом «виновата» В. Ф. Шиманская, которая энергично руководит местной культурно-этнической общиной «Полония» и которая обратилась с просьбой в ИГИ АН РС(Я) возобновить научно-исследовательскую работу по изучению якутско-польских связей. Зная постоянное присутствие польского фактора в якутской истории начиная с XVII в. и по сей день, мы с большим удовлетворением поддержали инициативу Валентины Францевны. Первым шагом в этом направлении явилось проведение в 1997 г. республиканской научной конференции «Поляки в Якутии». Конференция привлекла внимание научной общественности, и с учетом этого в 1999 г. ИГИ АН РС(Я) провел международную научную конференцию на тему «Россия и Польша: историко-культурные контакты (сибирский феномен)», в которой приняла участие большая группа ученых из научных учреждений и университетов Республики Польша. Конференция положила начало широкому сотрудничеству ученых Польши и Якутии в области истории многосторонних историко-культурных и иных связей между двумя республиками. В настоящее время ученые обеих стран целеустремленно работают над реализацией конкретных исследовательских программ. Одновременно активизирована издательская деятельность. Все это говорит о том, что положено начало новому этапу планомерной научной разработки проблем вклада поляков в изучение истории и этнографии, а в конечном счете в познание Якутии. В такой ситуации издание книги В. Армона на русском языке вызвано объективной необходимостью и отвечает потребностям в той научной литературе, в которой нуждаются специалисты в данной области исторических знаний.

    В заключение несколько слов об авторе книги. Витольд Армон родился 27 июля 1924 г. в Киданях. После окончания войны переехал в Великопольшу, Где в 1947 г. закончил гуманитарный факультет Познанского университета. В 1951 г. получил титул магистра философии в области антропологии и этнографии. В 1952-1963 гг. он работал в музее археологии в Познани и одновременно в научной библиотеке.

    В 1964 г. В. Армон переехал в г. Торунь и поступил на работу в университетскую библиотеку; в 1973-1975 гг. работал в отделе рукописных фондов. В 1972 г. защитил докторскую (кандидатскую) диссертацию на тему «Изучение польскими исследователями якутов». В 1976 г. он стал сотрудником Института библиотековедения и научной информации. В 1978-1981 гг. был деканом заочного отделения; в 1984-1987 гг. — зам. директора Института истории и архивоведения по библиотековедению.

    На протяжении многих лет В. Армон работал над составлением «Библиографии истории польской этнографии», за что удостоился награды Научного секретариата Польской Академии наук. На своей Родине он известен как крупный специалист по библиотековедению и научной информации.

    Примечательно, что библиография трудов В. Армона начинается (1948 г.) со статьи об Э.К. Пекарском, и с тех пор он не переставал интересоваться Якутией. Итогом реализации этого интереса и является предлагаемая вниманию читателей переведенная на русский язык книга «Польские исследователи культуры якутов».

    Уверен, что специалисты, ознакомившись с книгой польского ученого о польских исследователях Якутии, не разочаруются в своих ожиданиях. Надеюсь, что она послужит новым стимулом для дальнейших исследований.

    Доктор исторических наук,

    профессор В.Н. Иванов

    /Витольд Армон.  Польские исследователи культуры якутов. Перевод с польского К. С. Ефремова. Печатается с некоторыми сокращениями. Ответственный редактор доктор исторических наук профессор В. Н. Иванов. Москва. 2001. С. 165-169./

 

 

    Вітальд [Vitautas, Witоld] Армон [Armonas, Armon] – нар. 24 (27) ліпеня 1924 года ў павятовым месьце Кейданы Летувіскай рэспублікі, у сям’і Станіслава ды Аляксандры, у дзявоцтве Ясінская, Армонаў.

    Вучыўся ў Ковенскай гімназіі, у 1943 г. немцамі быў вывезены ў Нямеччыну.

    Пасьля вайны застаўся ў Вялікапольшчы, дзе закончыў гуманітарны факультэт Познанскага унівэрсытэта. У 1951 атрымаў званьне магістра філязофіі ў галіне антрапалёгіі і этнаграфіі. У 1952-1963 гг. працаваў у музэі археалёгіі ў Познані і адначасова ў навуковай бібліятэцы.

    У 1964 г. пераехаў ў м. Торунь і паступіў на працу ў ўнівэрсытэцкую бібліятэку; у 1973-1975 гг. працаваў у аддзеле рукапісных фондаў.

    У 1972 г. абараніў доктарскую (кандыдацкую) дысэртацыю на тэму “Вывучэньне польскімі дасьледчыкамі якутаў”. У 1976 г. ён зрабіўся супрацоўнікам Інстытута бібліятэказнаўства і навуковай інфармацыі. У 1978-1981 гг. быў дэканам завочнага аддзяленьня, 1984-1987 гг. – нам. дырэктара Інстытуту гісторыі і архівазнаўства па бібліятэказнаўству.

    Працаваў па складаньні “Бібліяграфіі гісторыі польскай этнаграфіі”, за што быў адзначаны ўзнагародай.

    У сваіх навуковых творах лічыў выбітных ураджэнцаў Беларусі палякамі.

    Дарэчы, сваю кнігу Polscy badacze kultury Jakutów, Армон даслаў у Якуцк беларускаму пісьменьніку, па ягонай просьбе, Івану Ласкову.

    Літаратура:

*    Ласков И.  Научный подвиг узников царизма. [Витольд Армон. Польские исследователи культуры якутов (на польском языке). Вроцлав-Варшава-Краков-Гданьск, 1977. 180 с.] // Полярная звезда. Якутск. № 2. 1978. С. 103-107.

*    Иванов В. Ф., Ласков И. А.  Witold Armon. Polscy badacze kultury Jakutów. Wrocław-Warszawa-Kraków-Gdańsk.1977, 180 s. [Рецензия] // Советская этнография. Москва. № 2. 1979. С. 169-192.

*    Иванов В. И.  Польский ученый о польских исследователях (вместо послесловия). // Армон В.  Польские исследователи культуры якутов. Пер. с пол. К. С. Ефремова. Москва. 2001. С. 165-169.

*    Milius V.  Armonas Vitautas. // Visuotinė Lietuvių Enciklopedja. T. II. Vilnius. 2002. S. 33.

*    Jasiewicz Z.  Witild Armon (1924-2002). // Lud. Organ Polskiego Towarzystwa Ludoznawczego i Komitetu Nauk Etnologicznych Polskiej Akademii Nauk. T. LXXXVI  za rok 2002. Poznań – Warszawa – Wrocław. 2002. S. 367-369.

*    Смулкова Э.  Антаніна Абрэмбская-Яблоньская (1901-1994). // Homo Historicus 2019. Гадавiк антрапалагiчнай гiсторыi. Пад. рэдакцыяй доктара гістарычных навук Аляксандра Смаленчука. Вільня. 2019. С. 84.

    Гедзіміньня Гармонік,

    Койданава

 

 

    Szymański Adam, krypt. A. S. (1852-1916), działacz spiskowy, zesłaniec, pisarz, publicysta.

    Ur. 16 VII w Hruszniewie na Podlasiu (pow. konstantynowski), był synem Jana (zm. 1864), kasjera w podlaskich dobrach Teodora Szydłowskiego, powstańca 1863 r, i Józefy z Remiszewskich (zm. 1872). Miał brata Władysława (1864-1923), przedsiębiorcę w przemyśle naftowym, dyrektora Tow. Handlu, Przemysłu i Rolnictwa we Lwowie, i młodszą siostrę Cecylię.

    Pierwsze nauki pobierał S. w domu, następne w szkole elementarnej reformatów w Węgrowie; po jej ukończeniu w r. 1863 uczył się w gimnazjum w Siedlcach. Jeszcze jako uczeń zadebiutował relacją z odczytu: „O stanowisku kobiety wobec społeczeństwa” („Gaz. Pol.” 1872 nr 100). W r. 1872 zdał maturę, po czym podjął t.r. studia na Wydz. Prawa Uniw. Warsz. W tym okresie publikował artykuły w „Opiekunie Domowym”: Drang nach Osten (1873 nr 4). traktujący o roli pracy w życiu zbiorowym, Cnoty publiczne (1875 nr 38-40) i Przyczynki do racjonalnej pedagogii (1876 nr 4-5, 7, 10). Korespondencje z Warszawy przesyłał w r. 1875 do „Dziennika Poznańskiego”. Wszystkie artykuły były utrzymane w duchu warszawskiego pozytywizmu. Na Uniw. Warsz. poznał Konrada Prószyńskiego i działał w założonym przez niego tajnym Kole Bibliotecznym. W zorganizowanym przez Józefa Pławińskicgo kółku literackim poznał Stanisława Witkiewicza. Na zebraniu 26 XI 1875 z okazji dwudziestej rocznicy śmierci Adama Mickiewicza wypowiedział się przeciw docierającej z Rosji agitacji socjalistycznej, uznając ją za antynarodową. W r. 1877 ukończył studia z dyplomem kandydata nauk prawnych uzyskanym na podstawie rozprawy o prawach kobiet w dawnej Polsce. Fragmenty rozprawy włączył do obszernego artykułu o roli kobiet w społeczeństwie pt. W obronie pokrzywdzonej przeszłości („Tyg. Powsz.” 1877 nr 6-19, 21-22, 24, 26-27). W „Przeglądzie Tygodniowym” redagował t.r. (od nr 26) rubrykę poświęconą czasopiśmiennictwu rosyjskiemu pt. Z Cesarstwa.

    W sierpniu 1877 w Warszawie nawiązał z S-m kontakt Antoni Sułkowski, wysłannik Adama Sapiehy, stojącego na czele powołanego w Wiedniu Rządu Narodowego. Delegowany oficjalnie we wrześniu t.r. przez p.o. redaktora naczelnego „Przeglądu Tygodniowego” Aleksandra Świętochowskiego, wyjechał S. jako reporter na Wystawę Krajową do Lwowa. W rzeczywistości prowadził rozmowy najpierw z Wacławem Koszczycem (właśc. Walerym Wołodżką), przedstawicielem powołanej we Lwowie w marcu 1876 Konfederacji Narodu Polskiego, i Bolesławem Limanowskim, a potem z Sapiehą, który mianował go komisarzem Rządu Narodowego na zabór rosyjski z misją zorganizowania tajnej organizacji, tymczasowo przeciwdziałającej powstaniu, ale gotowej do niego po przystąpieniu Austrii do wojny z Rosją. Już jako komisarz pełnomocny napisał S. we Lwowie Odezwę do Narodu, opublikowaną ok. r. 1877 w Genewie przez Zygmunta Miłkowskiego. W powstałej również we Lwowie odezwie z I II 1878 Do Narodu Polskiego!, sygnowanej przez «Rząd Narodowy Polski», wskazywał na niepodległość jako cel tworzonej organizacji. Odezwa ta została przedrukowana anonimowo, prawdopodobnie przez ks. Zygmunta Goliana. w broszurze, mylnie przypisywanej Pawłowi Popiołowi, pt. Na jaw! (P. 1878). która ujawniała i potępiała odnowienie międzynarodowej organizacji tajnej. S. wrócił do Warszawy, gdzie razem z Janem Ludwikiem Popławskim założył kolejną tajną organizację, liczącą ok. trzydzieści osób; niechętny mu Ludwik Krzywicki określał go jako «fantastę niepoczytalnego» i «bezbożnika». Dn. 31 III 1878 w warszawskim mieszkaniu S-ego policja przeprowadziła rewizję, znajdując zaszyfrowane spisy, pieczęć tajnego związku i odezwy. Aresztowany wraz z Popławskim, Antonim Mińskim, Julianem Sobolewskim oraz Albinem i Janem Tomaszewskimi, został osadzony w X Pawilonie Cytadeli. Wyrokiem administracyjnym z lutego 1879 skazano go na bezterminowe osiedlenie w Syberii Wschodniej.

    W kwietniu 1879 wyruszył S. na zesłanie koleją z Warszawy do Moskwy; stąd przez Niżny Nowogród, Kazań, Perm. Tiumeń, Omsk. Tomsk i Krasnojarsk dotarł w czerwcu t.r. do Irkucka. Dn. 6 VII przybył w asyście dwóch irkuckich żandarmów do Jakucka. Objęły nadzorem policji, zamieszkał w domu polskich zesłańców. Udzielał korepetycji oraz pracował jako pomocnik ślusarza. U gubernatora Syberii Wschodniej G. F. Czerniajewa bezskutecznie zabiegał o zgodę na prowadzenie handlu. Pod koniec t.r. nie dostał również zezwolenia na wyjazd do Olekmińskich kopalń złota, by objąć tam posadę kancelisty. W r. 1880 poznał, przybyłą w poł. października 1879 i osadzoną w więzieniu w Jakucku, Nadieżdę Smecką, byłą studentkę politechn. w Zurychu, działaczkę organizacji «Ziemla i Wola»; pisał dla niej apelacje w sprawie poprawy warunków w celi i darowania jednego roku więzienia. Dn. 16 VI 1880, za zgodą władz gubernialnych, poślubił Smecką w jakuckiej cerkwi św. Jana Chrzciciela. W Jakucku prowadził badania geograficzne i etnograficzne Syberii Wschodniej; zbierał materiały do rozprawy Ziemia jakucka i jej mieszkańcy (rkp. w Arch. PAN w W., sygn. III 24). W r. 1882 nawiązał z nim kontakt korespondencyjny Wacław Sieroszewski, prosząc o pomoc finansową dla grupy zesłańców; S. przekazał mu kilkaset rubli i kwestionariusze do badań etnograficznych. W marcu 1883 poznał Władimira Gałaktinowicza Korolcnkę, pisarza zesłanego za udział w ruchu narodnickim. Na mocy decyzji gubernatora Czerniajewa S. opuścił 14 VIII t.r. z rodziną Jakuck i przybył 7 IX do Kireńska nad Leną. W r. 1884 ponownie został skierowany z rodziną do Irkucka, a w sierpniu t.r. przeniesiony do Bałagańska nad Angara. W tym czasie opublikował rozprawę Pišča jakutov („Izvestija Vostočno-Sibirskogo Otdela Imperatorskogo Russkogo Geografičeskogo Obščcstva” <Irkuck> T. 16: 1885 z. 1-3).

    W marcu 1885 uzyskał S. prawo pobytu w europejskiej części Rosji i w czerwcu t.r. zamieszkał z rodziną w Strielicy nad Wietługą (pow. warnawiński, gub. kostromska), posiadłości Smeckich. Dzięki stosunkom rodzinnym żony miał dobrą sytuację materialną, zapewniającą mu swobodę pracy twórczej i podróżowania. Latem t.r. dostał zezwolenie na krótką wizytę w Warszawie i Siedlcach, gdzie odwiedził siostrę. W Warszawie zaczął pisać opowiadanie Srul z Lubartowa, które ukończył po powrocie do Striclicy; opublikował je w petersburskim „Kraju” (1885 nr 51) jako swój debiut literacki. Pod tytułem Z niedawnych wspomnień. Srul z Lubartowa ogłosił je następnie w lwowskiej „Gazecie Narodowej” (1886 nr 298- 299) i warszawskim „Wieku” (1886 nr 6). Nawiązując do «arcywzorów polskiej tęsknoty» „Pana Tadeusza” Adama Mickiewicza i „Latarnika” Henryka Sienkiewicza, dał w postaci zesłańca żydowskiego z Polski przejmujące studium nostalgii oraz lęku przed losem i śmiercią na obczyźnie, wpisane w biblijny motyw Hioba. Od r. 1886 do poł. r.n. mieszkał z rodziną w Charkowie, gdzie praktykował jako adwokat. Zachęcony gorącym przyjęciem Stula z Lubartowa, napisał kolejne opowiadanie syberyjskie Pan Jędrzej Krawczykowski („Kraj” 1886 nr 24-30), o zesłańcu obarczonym w iną zabójstwa w afekcie. W następnym opowiadaniu Maciej Mazur (tamże) ukazał losy mazowieckiego chłopa, który w czasie powstania styczniowego zabił brata za szpiegostwo na rzecz Rosjan. W opowiadaniu Stolarz Kowalski. Szkic z niejawnych wspomnień („Dzień. Pol.” 1886 nr 261, 263-265, „Kraj” dod. „Przegl. Liter.” 1886 nr 40-41. wyd. osobne, W. 1911) przedstawił spowiedź zesłańca złorzeczącego Bogu (po kolejnej próbie ucieczki zakończonej kalectwem), ale w rezultacie której doznaje z Nim pojednania. Ostatnie opowiadanie pt. Przewoźnik opublikował w „Przeglądzie Literackim” (1887 nr 9-12, przekł. rosyjski 1891); czerpiąc z własnej biografii, opowiedział o losach polskiego powstańca, który po powrocie z zesłania, obcy i odtrącony, powraca samotny na Syberię. Opowiadania S-ego połączone osobą narratora-autora zostały zebrane w tomie Szkice (Pet. 1887, wyd. następne. Pet. 1891), zyskując uznanie krytyków i czytelników. Nowatorskie pod względem tematyki, dawały przegląd bohaterów zdegradowanych, nieprzystosowanych, ukazanych w obcym krajobrazie syberyjskim. Stefan Żeromski zanotował w „Dziennikach” (3 X 1887), źe Szkice wyznaczyły «nowy kierunek sztuki. [...] czysto polski, wyrosły na [...] gruncie naszego żebraczego głodu». Józef Kallenbach zauważył, że «w pięciu szkicach, jakby w pięciu aktach wielkiej tragedii rozlega się [...] echo wielkiej krzywdy i sponiewieranej miłości ojczyzny» („Czas” 1887 nr 202-203). Zwracano uwagę na «żywioł serdeczny [...] i oryginalny, (którego) daremnie szukamy w piśmiennictwach europejskich», uznawano, że «wiele nadziei rokuje talent i dar obserwacji» (W. Stebelski, „Kur. Codz.” 1887 nr 288).

    W czerwcu 1887 zamieszkał S. w Petersburgu. Za rozprawę Pišča jakutov przyznano mu członkostwo Cesarskiego Rosyjskiego Tow. Geograficznego. W Wydz. Etnograficznym Towarzystwa wygłosił 28 IV 1891 odczyt o pochodzeniu i znaczeniu nazwy Tunguz (wyd. pt. Pwischoždenije i dejstvitelnoje značenije slova „tungus”, „Etnografičeskoje Obozrenije” <Moskwa> 1905 z. 4). W r. 1889 kupił na licytacji majątek Otrada (gub. kałuska), w którym zamieszkał i prowadził gospodarstwo rolne. Zachęcony powodzeniem Szkiców, ogłosił w r. 1890 w Petersburgu ich drugi tom. Książka zawierała opowiadanie Dwie modlitwy („Tyg. Ilustr.” 1888 nr 269-271). ukazujące zesłańców zgromadzonych w Jakucji przy wieczerzy wigilijnej, oraz nowelę Hanusia, z podtytułem Ustęp z powieści („Kur. Warsz.” 1890 nr 1), przedstawiającą historię zesłanki dzieciobójczyni, która przez pracę i dobre uczynki zyskuje miłosierdzie i odpuszczenie win. Na łamach „Kraju” (1890 nr 18) przyjęto książkę chłodno; Bohdan Kutylowski zarzucił Hanusi «ton fałszywie brzmiący», zaczerpnięty ze wschodnich zapewne źródeł» i przestrzegał przed zabmięciem «na manowce bierności misiyczncj». W przekonaniu, że recenzję napisał redaktor naczelny „Kraju” Erazm Piltz, S. zerwał współpracę z tym pismem i zaatakował Piłtza na łamach „Wieku” (Do czytelników „Kraju” list otwarty z małym zwrotem do pana Erazma Pillza, 1890 nr 121). Mimo listów wyjaśniających Piłtza i Kutyłowskiego („Kraj” 1890 nr 22), replikował ponownie (Z powodu odpowiedzi p. Erazma Piłtza jeszcze słów kilka wraz z przypowieścią o sporze Francuza z Anglikiem, „Wiek” 1890 nr 146), na co Piltz odpowiedział w tym samym numerze. S-ego wziął w obronę Świętochowski („Prawda” 1890 nr 24). Tymczasem trwająca popularność Szkiców skłoniła autora do wznowienia obu ich tomów (wyd. 2, Pet. 1890, wyd. 3 tomu pierwszego. Pet. 1891). W Otradzie napisał jeszcze opowiadanie o podobnej tematyce Pan Antoni („Nowa Reforma” 1893 nr 165-172), traktujące o żołnierzu-zesłańcu, który rezygnując z ucieczki i upragnionej wolności, oddaje pieniądze uboższej rodzinie.

    W związku z chorobą żony (cierpiała na manie prześladowcze) S. w r. 1893 wyjechał z nią do Warszawy, a potem odwiedził Kraków. Poznał tam Jacka Malczewskiego, którego obraz „Wigilia na Syberii” (1892) był zapewne inspirowany Dwiema modlitwami S-ego. W pracy „Upominek. Książka zbiorowa na cześć Elizy Orzeszkowej” (Kr. 1893) opublikował artykuł Równouprawnienie kobiety polskiej. (Stan. sprawy, przyczyny niepowodzeń, najbliższe zadania). W czasie podróży był w Cieszynie i złożył dar pieniężny na Tow. «Dom Narodowy». Następnie przez Wiedeń udał się do Monachium, gdzie spotkał przebywającego tam Miłkowskiego. Krótko był w Montreux i Rapperswilu, po czym odwiedził Brukselę, Ostendę i Drezno. W drodze powrotnej zatrzymał się w Poznaniu i dzieląc się doświadczeniami z Otrady, opublikował tam broszurę Jak siać, aby i praca ludzka i ziarno nie szły na marne? Ważne wiadomości o siewie dla użytku i najmniejszych i największych gospodarstw (1894). Przebywając ponownie w Krakowie spotkał się z Adamem Asnykiem, który podarował mu czwarty tom swych „Poezji” (Kr. 1894) z odręczną dedykacją. W r. 1894 wrócił do Petersburga, po czym udał się do Strielicy. Wobec pogorszenia się stanu zdrowia żony, umieścił ją w szpitalu psychiatrycznym.

    Po śmierci w r. 1894 cara Aleksandra III uzyskał S. prawo powrotu do Król. Pol.; jednak ze względu na sytuację rodzinną pozostał w Petersburgu i tylko corocznie przyjeżdżał do Warszawy i Krakowa. Jesionią 1900 odpoczywał w Zakopanem w pensjonacie «Liliana»; napisał tu opowiadanie Uroczysta wigilia („Słowo Pol.” 1900 nr 598-599), o oczekiwaniu przy stole wigilijnym na powrót zesłańca. W r. 1901 przebywał w Zakopanem ponownie; 9 XII t.r. miał w Czytelni Zakopiańskiej wspólny z Wacławem Wolskim wieczór literacki, otwarty wprowadzeniem Piotra Chmielowskiego. Zapowiedzią nowego cyklu prozatorskiego pt. Rok 1863 była napisana t.r. i nawiązująca do malarstwa Artura Grottgera nowela — obraz alegoryczny Matka (Pani Kozłowska), o matce opłakującej śmierć siedmiu synów, poległych w powstaniu styczniowym („Kur. Lwow.” dod. liter.-nauk. „Na Ziemi Naszej” 1909 nr 1-3, wyd. osobne, W. 1921). Napisał też S. baśń jakucką, łączącą gnozę chrześcijańską z buddyzmem pt. Z jakuckiego Olimpu. Jurdiuk Ustuk Us; zadedykował ją Świętochowskiemu (fragment w: „Prawda. Książka zbiorowa dla uczczenia Aleksandra Świętochowskiego”, Lw. 1899, całość w: „Czas” 1900 nr 244-296, z przerwami w: „Wiek llustr.” 1900 nr 266-329, wyd. osobne. Kr. 1910). W „Epitaphium Ignacego Maciejowskiego” (Kr. 1902) opublikował Przypowieść. Z legend buddyjskich Arnolda. Utwory te nie zyskały jednak rozgłosu porównywalnego ze Szkicami.

    W czerwcu 1903 zamieszkał S. samotnie w Krakowie. Rozwinął tu działalność pedagogiczną i jako zwolennik oświaty ludu opublikował Odezwę w sprawie reformy wychowania i nauczania (Kr. 1903). Założył Tow. Zreformowania Wychowania i Nauczania i redagował jego organ, kwartalnik „Reforma Szkolna” (ukazały się dwa tomy, w l. 1904 i 1913 <jako R. 1911>). Pozyskał dla pisma współpracę Chmielowskiego, Witkiewicza, Marii Hornowskiej i Anieli Szycówny, a sam ogłosił w nim artykuł Znakomity elementarz polski Konrada Prószyńskiego (Promyka) (1904 I); o książce tej opublikował również studium Najlepszy elementarz świata (Kr. 1904). Zgromadził największy w kraju prywatny księgozbiór pedagogiczny. Utrzymywał kontakty towarzyskie z Karolem Estreicherem, Adamem Grzymałą-Siedleckim, Bronisławem Piłsudskim, Janem Kasprowiczem. Józefem Kotarbińskim, Marianem Zdziechowskim i Tadeuszem Micińskim. Zażyłość połączyła go z Malczewskim; rozprawy o Jakutach S-ego wzbogaciły jego malarstwo o jeden z ważniejszych rekwizytów, «czapkę jakucką». Miał odczyty w Czytelni dla Kobiet (m in. w r. 1904 przedstawił tu Życie Buddy). Dn. 17 II 1904 został członkiem zwycz. krakowskiego Koła Literacko-Artystycznego; był też członkiem warszawskiej Kasy Przezorności i Pomocy dla literatów i dziennikarzy. Na posiedzeniu kierowanego przez Zdziechowskiego Klubu Słowiańskiego wystąpił 22 III t.r. z odczytem Głody u Rosji. Stosunki polsko-rosyjskie („Czas” 1904 nr 67). Na tym forum wygłosił 27 XI 1910, po śmierci L. Tołstoja, odczyt Lew Tołstoj. Istota jego działalności (Kr. 1911). Został przewodniczącym zawiązanego 11 X I906 w sali Teatru Starego komitetu jubileuszowego na Kraków i zachodnią Galicję obchodów 40-lecia pracy pisarskiej Elizy Orzeszkowej oraz sformułował Adres wysiany z Krakowa do Aleksandra Świętochowskiego z powodu 40-lecia jego pracy obywatelskiej (Kr. 1908). Napisał opowiadanie Łzy („Świat” 1906 nr 15), które w obrazie konia porzuconego przez właściciela zrównywało cierpienie człowieka i zwierzęcia. Aksinia. Opowiadanie z życiu moskiewskiej Lechii (Kr. 1910), o wiejskiej dziewczynie symbolizującej sztukę i pracę, było już utrzymane w stylistyce młodopolskiej. W kwietniu 1911 przewodniczył S. na UJ zebraniu dotyczącemu pomocy dla Muz. Polskiego w Rapperswilu; opublikował też broszurę Glos w sprawie rapperswilskiej (Kr. 1911). Od r. 1908 mieszkał przy al. Mickiewicza 29.

    W r. 1914 wyjechał S. na leczenie do Druskiennik. Na początku pierwszej wojny światowej przebywał w Warszawie, skąd wyjechał latem 1915. Odwiedził żonę w Otradzie, po czym przeniósł się do Moskwy. Utrzymywał tam kontakty z Polakami, m.in. z Micińskim. Po tygodniowej chorobie zmarł 6 IV 1916 w Moskwie, został pochowany 8 IV na cmentarzu Lefortowskim (obecnie cmentarz Wwedenski, grób nie zachował się); w pogrzebie wziął udział Aleksander Lednicki.

    W małżeństwie z Nadieżdą (Nadzieją) ze Smeckich (1851-1918), córką Nikołaja Smeckiego, generała, dyrektora Inst. Mierniczego w Moskwie, i Olgi z domu Gribanowej, miał S. syna Jana (1881-1953), od r. 1918 działacza społecznego, referenta do walki z alkoholizmem przy Min. Zdrowia Publicznego, wydawcę czasopism „Walka z Alkoholizmem” i „Trzeźwość”.

    Publikacja Szkiców wywołała szereg nawiązań w literaturze polskiej: u Klemensa Szaniawskiego (Junoszy) („Froim”, w: „Kalendarz Powsz.” <W.> 1887), Marii Konopnickiej („Na werandzie”, w: „Kraj” dod. „Przegl. Liter.” 1889 nr 39-40, „Z 1835 roku”, w: „Nowa Reforma” 1890 nr 211-216), Władysława Reymonta („Wigilia Bożego Narodzenia”, w: „Myśl” 1892 nr 24), Ignacego Maciejowskiego Sewera („Maciek w powstaniu”, w: „Świat” 1894 nr l-4). Po motywy ze Szkiców sięgnął Bolesław Prus, konstruując syberyjską biografię Stanisława Wokulskiego w „Lalce” („Kur. Codz.” 1887-9). Znaną ze Szkiców tematykę syberyjską kontynuował w swej twórczości prozatorskiej (m.in. „Na kresach lasów”. Pet. 1894. „W matni”, W. 1897) i naukowej („Dwanaście lat w kraju Jakutów”, Pet. 1896) Sieroszewski. Szkice tłumaczono na języki angielski, francuski, niemiecki, szwedzki, włoski, czeski, słowacki, rosyjski, węgierski i esperanto. Po śmierci S-ego wydał Szkice w r. 1916 w Moskwie syn pisarza. Jako zgodny z intencją autora cykl dziesięciu opowiadań opublikował je w r. 1921 (Lw., wyd. 2, W. 1927) Grzymała-Sicdlecki, nazywając «ukochaną książką pokolenia”. Hanusię w przekładzie F. L. Schoella opatrzył wstępem Daniel-Rops (właśc. H. Petiot) (Paris 1928, pięć wydań do r. 1930), który zestawiając Szkice ze „Wspomnieniami z domu umarłych” F. Dostojewskiego, uznawał wyższość polskiego pisarza. Pierwsze po r. 1945 wydanie Szkiców ukazało się w r. 1998 w Krakowie ze wstępem i w opracowaniu Bogdana Burdzieja.

    Spuścizna rękopiśmienna S-ego znajduje się w B. Jag. (Przyb. 57-58/55, 118/55- 157/55), a rękopisy dotyczące Syberii Wschodniej w Arch. PAN (sygn. III-24) w Warszawie. Biblioteka pedagogiczna S-ego, przeniesiona po jego śmierci przez syna do Warszawy, spłonęła w powstaniu warszawskim 1944 r.

    Uchwałą krakowskiego oddz. Związku Zawodowego Literatów Polskich z 14 III 1929 na domu w Krakowie przy al. Mickiewicza 29 wmurowano tablicę pamiątkową. Dn. 2 XI 1995, z inicjatywy i staraniem Mariny Rutkowskiej z Moskwy oraz polskiej ambasady i polskiego przedsiębiorstwa «Energopol», wzniesiono i poświęcono na cmentarzu Wwedenskim (kw. 9 nr 713) symboliczny grób S-ego.

    S. bywa mylony z. Adamem Szymańskim (1880 lub 1881-1941, zob.).

    *

    Rys. przez Antoniego Kamieńskiego oraz fot., w: Szymański A, Szkice. Lw.-W.-Kr. 1921; — Armon W., Polscy badacze kultury Jakutów. Wr. 1977; Dejateli revoljucionnogo dviženija v Rossii, III cz. 2; Estreihcr. w. XIX; Literatura Pol. Enc., II; Nowy Koibut, XVI; PSB (Hornowska Maria, Popławski Jan Ludwik, Sieroszewski Wacław); Słown. Pracowników Książki Pol.; — Barkouski A., Adam Šymanskij v opisanijach, Kojdanava 2012; Burdziej B., Inny świat ludzkiej nadziei. „Szkice” Adama Szymańskiego na tle literatury zsyłkowej. Tor. 1991; Janik M., Dzieje Polaków na Syberii, Wr. 1991; Kalinowski K., Wiara w człowieczeństwo. Na marginesie „Szkiców” Adama Szymańskiego, W. 1933; Kądziela J., Adam Szymański 1852-1916, w: Obraz liter. pol. XIX i XX w., S. 4. IV; Kieniewicz S., Adam Sapieha (1828-1903), Lw. 1939; tenże, Spisek Szymańskiego. „Kur. Warsz.” 1937 nr 315; Kuczyński A., Syberia. Czterysta lat polskiej diaspory. Zesłania, martyrologia, i sukces cywilizacyjny Polaków. Rys historyczny. Krzeszowice 2007; Kudelska D., Dukt pisma i pędzla. Biografia intelektualna Jacka Malczewskiego, L. 2008; Malutina A., Adam Šymanskij v Sibiri, „Sibirskije ogni” 1979 nr 11; Małgowska H. M., Adam Szymański a rosyjscy epicy wygnania. Analogie i różnice. Olsztyn 1989; Melchert J., Działalność pedagogiczna Adama Szymańskiego (w 80-letnią rocznicę urodzin), „Ruch Pedagog.” 1932 nr 10; Nazarov V. M., Materiały A. Šymanskogo o Jakutii, w: Rossija i Polša. Istončesko-kulturnyje kontakty (Sibirskij fenomen), Jakutsk 1999; [Petiot H.] Daniel-Rops. Adam Szymański. „La Grandę Revue” 1928 nr 12; Piedos Z., O materiałach jakuckich Adama Szymańskiego w zbiorach Archiwum PAN w Warszawie, „Przegl. Oriental.” 1962 nr 2; Polscy badacze Syberii. Red. J. Arvaniti. W. 2008; Procesy polityczne w Królestwie Polskim. Materiały do historii ruchu rewolucyjnego. Kr. 1907; Rovniakova L. I., Sibir’ v tvorčestvie Adama Šymanskogo, w: Rossija i Zapad. Iz istorii literaturnych otnošenij, Leningrad 1973; Snytko T. G.. Russkoje narodničestvo i pol’skoje obščestvennoje dviženije 1865-1881 gg., Moskva 1969; Ssylnyje Polaki v Jakutii. Itogi. zadači, issledovanije prebyvanija. Sbornik naučnych trudov. Red. P. L. Kazarian i in., Jakutsk 1999; Šostakovič B. S., Polaki političeskije ssylnyje końca 70-ch — načala 90-ch godov XIX veka v Sibiri..., Irkutsk 1973; Wawrykowa M., Rewolucyjne narodnictwo w latach siedemdziesiątych XIX w., W. 1963; Veprinskij P. J., Korolenko i pol’skije sibirovedy, „Voprosy izučenija i prepodovanija literatury” (Tiumen) T. 31; 1966 z. 1; — Korolenko V. G., Istorija mojego sovremennika, Moskva 1955 III; Krzywicki L. Wspomnienia, W. 1959 II; Limanowski B., Pamiętniki (1870-1907), W. 1958 II; Sieroszewski W., Dwanaście lat w kraju Jakutów. Kr. 1961 cz. I; tenże, Pamiętniki. Wspomnienia, Kr. 1959; Świętochowski A., Wspomnienia. Wr. 1966; Witkiewicz S., Listy do syna, W. 1969; —„Neurologia, Neurochirurgia i Psychiatria Pol.” 1954 nr 3 (dot. syna. Jana); „Słowo” R. 28: 1923 nr 279 (dot. brata. Władysława); B. Jag.: sygn. 6718, 7862; B. Naród.: sygn. 715, 2676, 2862, 6358; B. Ossol.: sygn. 6440, 7184, 7205, 13361; B. Publ. m. stół. W.: sygn. 80; Muz. Tatrzańskie w Zakopanem: Szcść listów S-ego do Witkiewicza z l. 1904-6 (bez sygn.).

    Bogdan Bardziej

    [S. 130-133.]