Затем Вячеслава Викентьевича переводят в Олекминск, окружной город Якутской области. «Постановлением г. Управляющего Иркутскою Казенною Палатою от 31 декабря 1910 г. за №100 назначен Бухгалтером I-го разряда Олекминского Казначейства с 1 января» 1911 г.
«Постановлением г. вр. Управляющего Иркутскою Казенною Палатою от 28 июня 1912 г. за № 68 возложено исполнение обязанностей Старшего бухгалтера Олекминского Казначейства, которую и нес с 15 июля 1912 года по 15 января 1913 г.».
2 января 1913 года в семье Бялыницких-Бируля появляется еще один сын – Владислав.
В 1914 г. в Петербурге, по словам Ады Вячеславовны, умирает от холеры его родной брат – музыкант Александр Викентьевич Бялыницкий-Бируля.
10 июня 1914 года за №42914 «из Иркутской Казенной Палаты … на предмет предоставления ее в учебные заведения при определении в них сына Бялыницкого Владимира» был выдан в копии «Формулярный список о службе» из которого видно, что «Канцелярский Служитель Вячеслав Викентьевич Бялыницкий-Бируля, Бухгалтер I разряда Олекминского Казначейства, 39 лет, православного исповедания; знаков отличия не имеет: получает в год жалованья 520 р., столовых 520 р., квартирных 260 р., итого 1300 р.», который «в походах против неприятеля и в самых сражениях» «не был», наказаниям или взысканиям по службе «не подвергался» жена и дети православного вероисповедания», никаким имением не владеющего.
Как сообщала газета «Якутская окраина» в № 105 за 21 мая 1914 г. в рубрике «Местная жизнь»: «Прибыли с пароходом «Нярмек» … бухгалтер Олекминского казначейства Бялыницкий-Бируля…». А уже в №114 этой же газеты в рубрике «Корреспонденции» было помещено «Письмо в редакцию:
М. Г. Редактор!
Желая привлечь к законной ответственности лиц, распространяющих слухи, что помещенная от 15 октября 1913 г. в №216 Як. Окр. статья под загл. «Дела и делишки», где фигурируют казначей Олекминского к-ва надворный советник Пятницкий и его заместитель Г. В. за подписью Изгой якобы принадлежит мне, и что для сокрытия своего имени я воспользовался якобы этим псевдонимом – мне не принадлежавшим, прошу для восстановления истины, удостоверить на стр. Якутской Окраины, что действительно означенная выше статья принадлежит не мне, что под чужим псевдонимом я не скрывал своей фамилии, присовокупляя, что в случае необходимости имею полное право на действия г. Пятницкого доложить рапортом открыто по начальству в лице господина управляющего Иркутскою казенною палатою, что мною вместе с сим и сделано охотно уступая лицам, боящимся истинны «честь» интриговать из «за угла».
С почтением У. Бялиницкий Бируля.
От Редакции.
Редакция подтверждает что кор. помещенная в №216 под заглавием «Дела и делишки» написана не Г-ном Бялиницким-Бируля». (С. 3).
ОЛЕКМИНСК, Якутской обл. В начале ноября минувшего года, в деревню Солянскую, лежащую от Олекминска в 24 верстах, днем забежали два лося. Преследуемые собаками и крестьянами, севшими на верховых лошадей, лоси кинулись в тайгу; один из них попал на русло речки Солянки, покрытой льдом и, не имея возможности бежать свободно по льду, вывихнул себе переднюю ногу, благодаря чему был настигнут и убит. Чистого мяса оказалось в нем более 12 пудов.
В Олекминском уезде лосей масса, ружьями бьют сравнительно немного, но зато, к сожалению, истребляют лосей по тайге круглый год ямами. Охотничьего общества в г. Олекминске нет, а единичные лица, как не возмущаются, а глас их остается «вопиющим в пустыне».
В первой половине ноября начались морозы, доходящие до 40 градусов по Реомюру. Из Виленского [Вилюйского] округа начался подвоз мяса, рыбы. Привозилось немало карасей, весом до 4 и более фунтов штука; ловят их по наступлению зимы в озерах неводами. Продаются караси по 10 к. фунт.
В. Бялыницний-Бируля.
/Рыболовъ и Охотникъ. Кн. 1. Вятка. 1914. С. 11./
ОЛЕКМИНСК, Якутской обл. В течение минувшей осени, в горах, прилегающих к устью р. Олекмы, впадающей в р. Лену, тамошними якутами убито было три медведя. Якуты Ользоновского наслега, обитающие на противоположном берегу Лены, оказались менее счастливыми. Они нашли четырех медведей, но, не имея хороших зверовых собак, убили лишь одного и то случайно, остальные три медведя, встревоженные, ушли из берлоги, переменив оседлую жизнь на кочевую. Предприимчивых охотников-любителей в Олекминске, к сожалению, не имеется, между тем, передают, что медведи так и остались не убитыми.
Осенний промысел на белку был ныне плох, белки не было. Скупаются беличьи шкурки местными торговцами по 60 коп.
В. Бялыницний-Бируля.
/Рыболовъ и Охотникъ. Кн. 2. Вятка. 1914. С. 18./
УДАЧА ЯКУТА
(Быль)
К небольшому, круглому как чаша, озеру «Лесному», затерявшемуся среди долины, с восточной стороны, близко, близко к берегу прилегает, точно стена, группа столетних лиственниц, живописно отражающих на водяной поверхности свою темную листву.
С противоположной стороны к озеру подходит высокий березняк, одетый, точно вуалью, весенним легким зеленым листом.
Солнце, заходя за приленские хребты, бросало стоящей в глубоком молчании тайге последние золотистые лучи, словно прощалось с ней до следующего утра. Тихо после заката солнца в тайге, лесные птички не оживляют своим веселым щебетанием угрюмую природу. Не колыхнется поверхность озера, не обитает в нем даже мелкая присущая всем озерам рыбка — лини, благодаря нелюдимости той местности. Лягушки и те держат себя осторожно, не рискуя услаждать слух своим весенним концертом и боясь нарушить давящую здесь лесную тишь. Только на болоте, где то далеко, прокричит иногда несколько раз выпь и замолкнет, видимо испугавшись своего одиночества. Одни лишь комары держат себя непринужденно, напевая один и тот же мотив и кружась над дремлющим озером, освещенным всю ночь ясным весенним небом, так как в Якутской области с мая месяца темных ночей не бывает и только по глубоким падям и глухим ельникам лежат таинственные ночные тени, родящие в глубокой тишине какие-то неопределенные подозрительные звуки.
Два дня проходил в поиске за пропавшими лошадьми якут Евдоким и, потеряв надежду на благоприятный результат. доев последнюю краюху хлеба, решил, проходя мимо «Лесного озера», остановиться здесь на ночь и покараулить прилетающих сюда селезней. Комары упорно атаковали якута, но он крепко сидел в засидке, ожидая селезней. Вот к озеру прилетел из леса, надо полагать, кем-то встревоженный кулик, прокричал два раза и снова улетел. Вскоре за ними с шумом упал в воду, всколыхнув озеро, табун селезней.
Сидящий в засидке якут осторожно выдвинул свое пистонное ружье и стал ожидать момента, когда селезни сплывутся в одну кучу. Но селезни неожиданно сразу поднялись, хрипло закрякали и полетели с озера так же быстро, как и прилетели. Раздосадованный якут плюнул сердито и, устроившись поудобнее, лег в засидке ждать утра. Прошло несколько минут, как до слуха якута дошел подозрительный шорох, исходящий из леса. Осторожный абориген области, не зная с кем предстоит встретиться, обратился весь в слух и зрение. Шорох приближался к озеру. Якут чувствовал, что это исходит не от человека или лошади, а это идет зверь. Но вот вопрос-какой? Если медведь, то у него, кроме ружья, заряженного дробью № 3, ничего нет; впрочем, был ножик, с которым якуты вообще не расстаются с 3-4 летнего возраста. Но что сделаешь ножом?! Наконец, якут увидел идущих по направлению засидки по тропе двух лосей. Первый был поменьше, задний — большой бык. Усиленно забилось сердце якута при виде такой хорошей добычи. Лоси дошли до огромной свалившейся поперек тропы лиственницы и остановились, точно раздумывали продолжать ли им путь по тропе или свернуть в лес. Они находились всего на расстоянии тридцати шагов от якута, затаившего дыхание в засидке, и слившегося с ружьем. Якут нацелился в большого лося, предусмотрительно спустив сверх дробового заряда в ствол стальной шомпол. Раздался в тихой лесной глуши выстрел, с соседнего дерева слетела тревожно закуковав кукушка, лоси шарахнулись в сторону, но задний, привскочив после выстрела, как ужаленный, на дыбы — стремительно кинулся в чащу, а за ним последовал его товарищ. От глаз опытного якута не скрылся маневр большого лося, и на утро охотник нашел зверя истекающим кровью от стального шомпола, пронзившего грудь до сердечной области.
Позвав соседей из ближайшего улуса Евдоким, вывез зверя из леса и на радостях загулял.
Прошло несколько угарных дней и якут продал в городе сохатинную шкуру проезжему коммерсанту татарину Юсупке, с радости вновь загулял, выпил не в меру казенной водки и, идя по городской улице, дико запел на своем родном языке... Городовой отвел его в участок и посадил в темную для вытрезвления.
В. Бялыницкий-Бируля.
/Рыболовъ - Охотникъ. Кн. 18. Вятка. 1915. С. 125-126./
ПОЧТОВЫЙ ЯЩИК
№59 Олекминск. Б. Беляницкому. «Чирок» получили. Будет напечатано.
Редак.-издат. Е. Г. Олейникова.
/Ленскія Волны. № 3-15. 21 января. Якутскъ. 1915. С. 15./
САНДРА
(Из якутского быта)
Двое суток, как безумствует, несясь с севера порывами ветра. Дороги переметены, дворы засыпаны, занесены снегом жилища. Несется ветер на простор, срывая с деревьев зимний убор – снеговые хлопья, бешено гоня вперед вихри. Глухо стонут, ропщут приведенные в движение лесные гиганты от злой забавы ветра, трепещут более слабые, молодые лесинки, беспомощно махая еще над НИИ и издевается; вот, налетел он на пень с большой на нем снежной шапкой и, сорвав ее, разнес, во все стороны, обвился несколько раз вокруг ее и, как бы в насмешку, тут же образовал воронкообразное в глубоком снегу до самой земли отверстие, а затем накинулся с яростью на одиноко стоящую столетнюю кедру, сбросил с ее густых, темных и мохнатых ветвей снег, потряс старуху и со свистом помчался вперед, точно наверстывая потерянное время. Вот он в несколько секунд сровнял снегом попавшийся на пути глубокий ров, заглянул мимоходом в трубу юрты якута Сандра, кинул туда кучу снега, сбросил с крыши сарая доску, попытался отворить толстые двери амбара, а затем, испробовав у крыльца юрты, точно на память о себе, высокий снежный сугроб, преградив свободный выход из зимовья. Мимоходом не утерпел ветер, обнажив часть стога сена и, удовлетворив свое любопытство, сронил обгорелую, пораженную, когда-то молнией сухостойную лесинку.
На третий день ветер стих, и якут Сандра пошел осмотреть петли, поставленные в лесу на зайцев.
Долго он бродил по ельнику, отыскивая занесенные и сорванные ветром петли и ни в одной из них, благодаря шалостям ветра, ему не попался ни один заяц. С досадой он готов был вернуться домой, но вспомнил, что невдалеке находятся лучшие ловушки, поставленные его соседом Нюкусом, в виде стрел с натянутыми под снегом луками.
«Пойду посмотрю!» решил Сандра и чтобы скрыть свой след по снегу, пошел к ловушкам Нюкуса, уехавшего, на несколько дней на мельницу молоть зерновой хлеб, обходом. С радостью дошел Сандра в тот лесной участок, где находились Нюкусовы стрелы, и еще с большой радостью он взял из ловушек трех зайцев и нагруженный добычей направился обратно…
Но не прошел Сандра и тридцати шагов по глубокому снегу, как за что-то запнулся, а затем, не успев отскочить от заячьей на снегу тропы, закричал от боли, ухватившись руками за ногу. В ногу вонзилась с большой силой, пройдя легко одежду и голенище меховой обуви, короткая, окованная железом стрела, имеющая на своем конце двухсторонние зазубрины…
Как не сильна была боль в ноге и не сильно кровотечение, но Сандра хотя и с большими страданиями добрался прямым направлением до своего жилища, а затем поспешил уехать в город, в больницу, где ему с большим трудом извлекли глубоко засевшую в мягкой части голени, стрелу и сделали перевязку…
С тех пор Сандра дал слово по чужим ловушкам не ходить, сваливая всю вину на Кусаган-Тына [Злой дух], который и ввел его в соблазн.
Олекминск.
В. Бялыницкий-Бируля
/Ленскія Волны. № 4-16. 21 февраля. Якутскъ. 1915. С. 6-7./
ЧИРОК
Тихий апрельский вечер спустился на засыпающую от дневной весенней жизни, землю. Среди молчаливо-стоящих в глубокой задумчивости, вечно темно зеленых, почти черных елей, виднелось светлой полосой, словно зеркало, маленькое озерко, народившееся от больших снежных за зиму заносов, превратившихся по наступлении весны в воду, окруженное мелкой светло-зеленой щетинистой травкой. На небосклоне вырисовывался сребристый серп молодого месяца, на небе едва заметны были загоравшиеся не спеша звездочки, точно ожидающая вспыхнуть тогда как наступит ночь, и от этого картина весеннего в лесу вечер делалась таинственнее и очаровательнее. Над уснувшим высоко поднявшим в ночную высь свои вершины лесом, сновали кругом, объятые весенними чарами утки, прорезывающие со свистом по всем направлениям воздух, полный запаха хвои и весенней сырости
Коллежский советник Субботинский устроившись в стороне от озерка, с «Пипером» в руках, ожидал как ярый охотник, прилетную птицу – уток. Наслаждаясь, после долгой холодной зимы, среди безмолвных гордых елей, свежим бодрящим душу и тело воздухом и тем спокоем, какой царил лесу.
Утки с лихорадочной поспешностью, точно наверстывая потерянное за день время, продолжали сновать над лесом. Переживая минуты охотничьей страсти, Субботинский ревниво следил за полетом уток, не имея возможности по наступлении ночи, стрелять по ним в лет. Не успел он вынуть из кармана портсигар, как в озерко шлепнулась уточка из породы чирков; от падения ее в воду по озерко образовались расходящиеся круги и уточка, крича призыв любви, была на вод видна хорошо. Грянул в тихом весеннем сумраке выстрел, и вздрогнули задремавшиеся ели. Подбитая уточка взмахнула крыльями и чувствуя, что ей не суждено улететь, спешно поплыла к берегу. Советник, довольный удачным выстрелом, торопливо спрятав обратно в карман портсигар, спешно пошел к чирку. Раненый чирок притаился в травке, как бы страшась подошедшего к нему охотника. Советник поднял чирка и привязал его к поясу. Чирок начал биться всем своим маленьким тельцем. Видя, что чирок еще жив, Субботинский отвязал его от пояса и бросил на землю, с тем, чтобы достать перочинный ножик и прекратить мучения чирка. Тем временем чирок очнулся и встрепенувшись раза два-три, собрать все свои силы, взмахнул крыльями и к удивлению советника поднялся над землей, а затем быстро взвился над озерком с победоносным кряканьем и прославлением свободы.
Олекминск.
В. Бялыницкий-Бируля.
/Ленскія Волны. № 6-18. 21 апрѣля. Якутскъ. 1915. С. 3./
В ЛЕСУ
Под шепот грез, навеянных дуновением шаловливого ветерка, игриво колыхающего вершины высоких, стройных, темных елей, раскинувших вокруг себя густые ветви, покрытые седым мохом, тесно, тесно стоящих. точно держась рука за руку, образуя хоровод сказочных богатырей, бежит журча, переливаясь, упорно преодолевая на своем не легком пути настойчиво и терпеливо препятствия в виде подводных камней, покрытых зелеными водорослями, таежная безымянная речка, не умолкая день и ночь, словно куда-то торопясь.
Шепчут вершины тайги, напоминая собою живые, мыслящие существа, одаренные голосом. Шепчет вековой, могучий лес, покачивая вершинами точно головами и шепот тот от разыгравшегося на просторе ветра, перешел в говор оживленный и чудится, что безмолвный, обыкновенно стоящий в глубокой задумчивости, лес, живя своей девственной загадочной жизнью, протестуя говорить о людской злобе, кровожадности, переходя порою от угрозы в тихий плач и стон, точно сознавая свое бессилие помочь людям в их тяжелой и богатой горестями жизни.
В. Бялыницкий-Бируля
/Ленскія Волны. № 7-19. 21 мая. Якутскъ. 1915 г. С. 2./
В ЛЕТНЮЮ НОЧ
(Посвящается Е. Н. К.)
Солнце, уходя на покой за далеко, далеко синеющие горы, осветило небосклон, бросая угрюмой якутской тайге прощальные золотистые лучи.
На небе появились одна за одною звездочки. Над темнеющим озером поднялся туман. Окружающий лес, высоко подняв к небу свои вершины, был неподвижен, представляя собой рать сказочных богатырей. Наступила, полная таинственной неизвестности и глубокой загадочности ночь. Летние таежные цветы, уснув, склонили свои живописно украшенные лепестки. Воздух, наполненный перегноем листвы, засвежел. Темная, зеркальная поверхность озера, отражающая горящие ярко на небесном своде звездочки, не нарушалась всплеском рыб, шумом водяных обитателей, от чего еще больше увеличивалась таинственность молчаливого, стоящего кругом озера, девственного леса, погруженного в неведомые, непонятные людям думы.
Тихо было; лесные пичужки и те смолкли, точно боялись нарушить ту торжественную тишину среди спящего леса, какая царила в тайге, тот покой, каким было объято озеро, вокруг которого зеленой каймой осока близко, близко прижавшись стебель к стеблю, была безмолвна, словно страшилась своим шепотом выдать себя.
Две ночи просидел на засидке, ожидая выхода лосей Валентин Валентинович. Не было ему страстному охотнику в этот раз счастья и, погруженный в воспоминания он, отперевшись на подножье столетней лиственницы, держа наготове винтовку, терпеливо коротал летнюю в тайге ночь, отдыхая от трудной и тернистой жизни… В голове воспоминания сменялись воспоминаниями. Припомнилась ему разлука с любимой женой, отъезд го в далекий, незнакомый, дальний, суровый край, вынужденный борьбой за существование. Продолжительная болезнь его помощника в тяжелой жизни, дорогой жены, едва не окончившейся смертью, пронеслись воспоминанием. Точно также живо помнит он пережитые последние годы, полные тяжелых испытаний, которых не перечесть, сопряженных со службой, с заботами о воспитании малолетних его детей, находящихся столько лет в другом городе, без необходимого руководителя-отца, и грусть тяжелым камнем налегла на его больное сердце. Много прошений он подавал, много лично просил, чуть ли не умолял о том, чтобы его перевели на службу в тот самый город, где обучаются его дети, с тем, чтобы быть около них, видеть их, что составляет для каждого отца единственное утешение, но все его просьбы, все его ходатайства не имели успеха, таков его удел; тоска заполнила его душу, соперник неба – сатана внушал ему мысль о том, что не стоит жить, зачем страдать, и Валентин Валентинович, сжимая в руках покрытое росою ружье, был близок к роковой развязке с невыносимой жизнью, полной неудач…
Неподвижно вперив взор в окружающий его темный лес, он впал в состояние окаменелости; где-то глубоко в мозгах пронеслось воспоминанье последнего письма его малыша сынишки, оканчивающегося словами: «папа, пошлите мне двадцать копеек на пряники и напишите маме, чтобы она отдала в починку мои сапоги».
Вдруг на другой стороне озера что-то треснуло… Слух ловит жадно подозрительный шорох. Еще несколько минут и с трудом было видно, как среди деревьев шел минуя озеро крупный лось.
Стрелять наугад не хотелось, и зверь благополучно скрылся в глубине погруженного в неведомые людям думы векового леса, над которым поднявшийся предутренний туман рассеивался, уступая место ясному летнему утру, сопровождаемому солнцем.
Валентин Валентинович поспешил домой с тем, чтобы первой отходящей почтой исполнить просьбу своего малыша.
В. Бялыницкий-Бируля
/Ленскія Волны. № 9-21. 21 iюля. Якутскъ. 1915. С. 3./
«НА ЯРМАРКЕ
(Очерк из жизни на р. Лене)
Серебристой рябью покрыта поверхность широкой р. Лены, несущей свои темные воды среди зеленых безмолвных берегов. Лениво плывут вниз по течению торговые паузки, спущенные в верховьях р. Лены, груженные различным товаром, предназначенным на ежегодную традиционную Ленскую ярмарку.
Остановились против города эти паузки после старания и усилий рабочих занять место, указываемое владельцами или доверенными паузков и набережная, разоренная бывшим страшным наводнением, ныне весной, оживилась.
Весело вьются на мачтах паузков флажки, началась торговля, не смотря на то что цены на паузках, мало уступают ценам, существующим у местных коммерсантов. Публика прибывает, преимущественно инородцы якуты с ближних и далеких селений.
На берегу реки сооружено несколько временных деревянных балаганчиков, торгующих бойко луком, огурцами и прочими предметами. Тут же на вольном воздухе в дымящих больших котлах вариться говядина, отпускаемая потребителям без претензии на удобство, кусками на выбор конины или коровьего мяса порциями, надеваемыми вместо вилок на длинную заостренную палочку. Упрощенный способ варки пищи, простота нрава потребителей-якутов, аппетитно поедающих полусырое мясо, обходясь без хлеба, соли, тарелок – к чему так привык избалованный городской житель, все больше и больше заставляет держателей импровизированных кухмистерских приготовлять вареного мяса, увеличивая тем прибыль последних. Рядом с подвешенными котлами, под которыми по целым дням горит неугасимый огонь, лежат флегматично жуя жвачку упитанные быки, устремив задумчиво вдаль свои черные большие глаза, тут же стоят с понурой головой обреченные на ужин лошади. Всюду говор – преимущественно якутский. Встречаются бледнолицые степенно идущие без жестов, без оживления, с отсутствием растительности на физиономиях, сектанты (скопцы), между ними, снуют, иногда обнявшись подвое, сыны тайги суровой – тунгусы. Легкая обувь, подвижность, узкие черные глаза, сразу обращают на себя внимание и легко отличить их от якутов, приехавших на ярмарку с представительницами прекрасного пола, не отставших от своих кавалеров, подражая им курением табака, держа трубку также, как мужчины, что на взгляд не инородцев, вызывает отвращение к потомкам Евы.
Ребятишки, одетые в платья и рубашки из вновь купленного, не мытого еще ситца упорно дуют в грошовые жестяные дудки, издающие хриплые звуки, сливающиеся с общим движением улицы, со смешанным говором. Нет «живительной влаги» и на ярмарке сравнительно тихо и спокойно, городовые безмолвно показываются то на одном, то на другом углу, изнывая от безделья. Точно также нет и карточной игры. К торговым паузкам виден прилив то отлив покупателей. Некоторые покупатели высказывают удивление, почему на паузках при покупке товара дают только 5 фунтов сахару, один же сахар не отпускается. Удивление остается удивлением, а на деле выходит, что не паузки для покупателей, а на оборот последние для первых.
Вот ушло на покой дневное светило – солнце. На набережной наблюдается еще больше народа, многие освобождались от дневной работы и спешат на ярмарку. Утих ветер, пахнет гарью, то горит по обыкновению где-то тайга. Заметно прибывают посетители ярмарки. Вот собралась кучка якутов и якуток, разошлись, образовали круг, пополняя собою хоровод, затем не смело, кто-то из участников крикнул: «тэге», другой повторил и вскоре все участники круга, топая ногами на месте, привскакивая, выкрикивали «тэге – таага – тэге – таага». Начался якутский национальный танец. Было странно смотреть на толпу людей, производящей подобный танец, с однотонным выкриком, продолжающимся до поздней ночи и казалось, что этот выкрик полный грусти, гармонизирующий с суровой природой далекой окраины, производили люди страдающие тоской о ком-то навсегда потерянном и хотелось поскорее забыться. Между тем долго слышно было выкрики сотни голосов различной интонации грустного «тэге – таага» и только на рассвете разошлись по домам участники и зрители танца.
В. Б. Б.
/Ленскія Волны. № 10-22. 21 августа. Якутскъ. 1915. С. 3-4./
ЛЕТОМ НА СОЛОНЦАХ
Солнце ушло за выступы горных кряжей, величаво вырисовывающихся на горизонте, подернутом, словно ватой, легкой дымкой. Замолкла дневная жизнь, окружающий лес потонул в вечерних сумерках, быстро сгустились тени и сделалось темно. Под вековою кедрою с обнаженными узловатыми корнями, с виднеющимся между ними темно-зеленым мохом, устроив из ветвей прикрытие - засадку, я сел въ ожидании прихода на солонец лесных красавцев изюбрей. Тихо в объятом безмятежным сном, полном волшебных грез лесу, стоящем сплошной темной массой. Ночь в тайге рождала таинственные, порою полные загадочности, звуки; казалось, то играют на арфах, лаская слух, наяды, то собираются в рать, победоносно трубя, невидимые гномы; казалось, где-то в подземелье словно рыдала женщина, доносился лязг цепей томящаяся в мрачных темницах узников; то чудилось, как кто-то словно крадется, бесшумно ступая по мягкой хвое, притаив дыханье для приведения коварного замысла; даже собственное сердце, неутомимо отбивающее удар за ударом, нередко сменяясь перебоями зловещими, пользуясь ночною среди уснувшей тайга тишиной, забывалось, утихало, ограничиваясь едва-едва слышным биением. В голове вереницей, обрываясь, проносились воспоминания прожитых лет, невозвратная светлая юность, избывшиеся мечты, надежды, дорогие лица, любимые существа, близкие личности, разбитая злодейкой - судьбой жизнь, злые, безжалостные люди........
Ночь прошла. С рассветом ночные тени поспешили рассеяться, взошло солнце, весело осветив пробуждающуюся от сна тайгу, лесные птицы огласили лес своеобразным пением гимна возродившемуся дню, а с ним и жизни. Бледно-розовые ландыши от утренней улыбки солнца подняли вверх свои заспавшиеся за ночь лепестки, не успев сбросить с себя светлые, блестящие на солнце как алмаз, крупные капли росы. Выбежал на опушку робкий заяц полакомиться сочной земной травкой. Накуковала вечно скитающаяся кукушка в монотонное, полное невыразимой грусти кукование бездомницы вызвало невольную тоску.
Олекминск.
В. Бялыницкий-Бируля
/Ленскія Волны. № 1-25. 21 ноября. Якутскъ. 1915. С. 1./
«Бялыницкий-Бируля, В., беллетрист, сотр. Жур. «Лен. Волны» (1914 и 1916). Житель Олекминска». /Н. В. Здобнов. Материалы для сибирского словаря писателей. (Предварительный список поэтов, беллетристов, драматургов и критиков). Приложение к журналу «Северная Азия». Москва. [1927.] 1928. С. 15./
...В «Ленских волнах» рассказы из якутской жизни печатал также В. В. Бялыницкий. Ему теперь уже за 90 лет. В Якутии он живет и работает свыше полвека. В дореволюционное время Бялыницкий активно сотрудничал в сибирской печати (в «Иркутском вестнике», «Сибири» и т.д.) писал корреспонденции об охотничьем хозяйстве Якутии [* См. В. Владимиров. Старейший корреспондент. – «Социалистическая Якутия», 13 декабря 959 г.].
Бялыницкий печатал статьи, очерки, рассказы и в якутских газетах и журналах. В журнале «Ленские волны» им опубликованы также рассказы и очерки, как «Сандра», «Чирок», «В лесу», «На ярмарке». «Удача якута». В большинстве своем это произведения на охотничьи темы».
/Н. П. Канаев. Русско-якутские литературные связи. Москва. 1965. С. 173./