РЕВОЛЮЦИЯ НА ДАЛЕКОМ СЕВЕРЕ
1917 год
застал нас под 61 градусом северной шпроты в г. Якутске. Там была обширная группа
политических ссыльных, временами доходившая до 300 человек. Многие пришли туда
после долгих лет каторги. Газеты доходили до нас через месяц, а иногда через
два. Но телеграф доставлял более свежие новости и мы имели довольно правильное
понятие о том, что делается в мире. И для некоторых из нас, в том числе для
меня лично, ясно было, что мы живем именно накануне самого близкого переворота.
Меньше верили в такой переворот эсеры.
1 марта
мне была прислана телеграмма от одного ссыльного В. Гончарука,
которая нас сильно взбудоражила. «Скоро свидетесь с матерью, ожидается большая
радость». Таким языком приходилось еще писать тогда, потому что в Иркутске до 3
марта сидел генерал-губернатор фон Пильц и издавал свои «обязательные
постановления», запрещающие всякие собрания. Мы тотчас собрались нашей
социал-демократической группой, в которую входили и меньшевики, и разослали в
разные концы телеграммы, и решили на всякий случай приготовиться ко всему.
А через
день, 3-го марта, получена была телеграмма на имя бывшего думского депутата Г.
И. Петровского об образовании в столице Совета раб. деп., об аресте царицы, о
присоединении Кронштадта и Москвы...
Ем. Ярославский.
/Красный Урал. Орган Пермского губ. Комитета Р.К.П. (больш.)
и Пермского губ. Исполкома. Пермь. 12 марта 1920. С. 2./
О
ФЕВРАЛЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ В ЯКУТСКЕ
3. Что было 9 лет назад в Якутске
...Первые вести о февральской революции мы получили 2 марта в виде
телеграммы от тов. Гончарука из Иркутска. Чтобы судить о том, в
какой мы обстановке в то время были, достаточно сказать, что в телеграмме ни
слова не говорилось о революции. Телеграмма была приблизительно следующего
содержания: «Скоро ожидается большая радость, свидетесь с матерью». Не
забудьте, что это было уже 15 (2) марта, когда революционное движение в
столицах и других крупных центрах поднялось на огромную высоту. Объяснялось
это, конечно, тем, что иркутский генерал-губернатор Фон Пильц, а по его стопам
и якутские власти пытались скрыть факт революции от населения и всячески
препятствовали даже созыву собрания. 16 (3) марта на мое имя для Г. И.
Петровского получилась телеграмма от его жены тов. Домны Петровской, в которой
сообщалось уже совершенно конкретно о перевороте в столицах, о присоединении
Кронштадта, об аресте Николая и так далее. Когда мы получили первую телеграмму
от Гончарука, мы в тот же вечер собрали нашу
группу и постановили быть наготове и в случае необходимости сейчас же собрать
народное собрание. Получивши телеграмму от Петровской, я бросился разыскивать
Григория Ивановича, который работал в то время токарем в мастерской у местного
агронома Скадченко. По ошибке я попал в другую мастерскую и встретил там эсера,
который работал у горна. Я прочел ему телеграмму и был чрезвычайно поражен, что
телеграмма на него не произвела никакого впечатления. Он как-то безнадежно
махнул рукой, что-то процедил сквозь зубы, вроде: «да, это очень интересно» и
принялся ковать раскаленную полосу железа. Разыскал я Григория Ивановича
Петровского к часам 9 утра. Когда я читал ему телеграмму, с лица Григория
Ивановича не сходила скептическая улыбка. Он спросил меня, когда я окончил
читать телеграмму: «Не провокация ли?», но когда я сказал, что подпись «Домна
Петровская», Григорий Иванович бросился вместе со мной оповещать ссыльных. На
дворе встретили «хозяина» Скадченко. Шумливый и крикливый Скадченко замахал
руками на Петровского: «Куда же вы?». Мне помнится, Григорий Иванович ему
ответил: «Запирай лавочку, хозяин, кончай работу, больше я работать не буду у
вас».
Мы решили тотчас же устроить собрание серьезных социал-демократов, а два
товарища отправились закрывать магазины и государственные учреждения. Всюду
прочитывали полученные нами телеграммы. Надо сказать, что растерянность была
очень большая. Несмотря на то, что ссыльные были людьми неизвестными, владельцы
магазинов тотчас же закрывали свои предприятия. Мы встретили на улице
полицеймейстера Рубцова. Он необычайно любезно с нами раскланялся, невидимому,
уже зная о содержании полученной нами телеграммы. Часам к одиннадцати мы,
социал-демократы, собрались и постановили обратиться к населению с изложением
событий, насколько они нам были известны по телеграмме Петровской (других
известий у нас не было), объявить вечером собрание в местном «благородном
собрании» (более обширное помещение было занято в этот вечер спектаклем, шел
«Доктор Штокман» — Ибсена). Решили выпустить обращение к солдатам местного
гарнизона. Н. Е. Олейников, один из совладельцев типографии и соредакторов
местной газеты (в то время он не входил еще официально в нашу
социал-демократическую группу), самостоятельно отпечатал листовку с призывом к
населению собраться. Мы решили обратиться к эсеровской ссыльной группе с
предложением координировать наши действия, так как мы, ссыльные в Якутске,
составляли все же ничтожную группу и могли бы быть раздавлены в случае, если бы
реакция попыталась действовать более решительно. Эсеры также собрались. Они в
течение нескольких часов прели и решили, что наше воззвание для них
неприемлемо, что оно чересчур революционное и что к солдатам нельзя сейчас
обращаться, что народное собрание созывать опасно, что вряд ли на него кто-нибудь
придет, кроме учащихся. Они предложили: «прощупать настроение обывателя», во
время спектакля в приказчичьем клубе выйти после первого акта «Доктора
Штокмана» и сообщить о полученной телеграмме. Наша попытка напечатать листовку
в типографии (главною роль играли в ней эсеры и местные либералы якуты)
встретила сопротивление со стороны эсеров, и мы вынуждены были это сделать, так
сказать, явочным порядком. Особенно колебалась эсеровская верхушка. И
неудивительно: такие как П. А. Куликовский, который впоследствии сделался
генералом в армии Пепеляева во время белогвардейского восстания, такие
«революционеры, как Сабунаев или Соловьев, впоследствии колчаковский комиссар,
или местный миллионер Эверестов, конечно, ничего, кроме неверия в революцию,
вынести не могли. Панкратьев, например, которого эсеры предлагали ввести в
Революционный комитет, уверял, что через пять дней наступит реакция, что все
будет как в 1905 году, что ничего из этой революции не выйдет...
Ем. Ярославский.
[С. 226-227.]
Ем.
Ярославский
НАКАНУНЕ
ФЕВРАЛЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ В ЯКУТСКЕ
...О революции мы узнали впервые из телеграммы Владимира Гончарука. Телеграмму я получил в Якутске.
Когда В. Гончарук уезжал, мы с ним сговорились, что он
телеграфирует, если произойдет что-нибудь особенное. Телеграмма была, несмотря
на то, что революция уже совершилась, прямо-таки эзоповская. Я не помню ее
дословно, но помню две фразы: «Предстоит большая радость, скоро свидитесь с
матерью». Это было числа 28 февраля, когда уже создано было временное
правительство. Однако в Иркутске сидел ген.-губерн. фон-Пильц, и оный фон-Пильц
запрещал признавать революцию, расклеивал объявления, грозящие печальными
последствиями всем, кто будет собираться на собрания, и прочее. Такое
объявление было получено в Якутске числа 2 марта, когда наша группа постановила
собрать первое открытое народное собрание. «Печальные последствия» произошли,
действительно, через некоторое время, но только не для нас, а для агентов
местной царской власти, которые должны были отстраниться. И только 2 марта я
получил для Г. И. Петровского от Домны Петровской телеграмму, в которой
сообщалось уже прямо о перевороте в Петрограде, об аресте Николая Романова, о
присоединении Кронштадта и Москвы...
[С. 33.]
В.
Виленский-Сибиряков
ЯКУТСКАЯ ССЫЛКА 1906-1917 ГОДОВ
...Первые вести о революции в Петрограде были получены от жены
Г. И. Петровского, которая в телеграмме сообщала о начале революции. Немногим
позднее пришли подтверждающие вести о революционных событиях в Петрограде из
Иркутска от бывшего административно-ссыльного Гончарука...
[С. 276.]
*
Е.
Ярославский
ФЕВРАЛЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В ЯКУТИИ
...Далеко, не все якутские ссыльные, одинаково чувствовали приближение
революционной бури. Я помню наши первомайские встречи. Мы устраивали
празднование 1 мая в лесу, в Сергеляхах, разводили большие костры. Дважды я
выступал на этих встречах с речами — в 1915 и в 1916 годах. Для меня, как и для
многих других наших товарищей-большевиков, На основании даже отрывочных данных,
которые мы черпали из газет о движении, а главное — на основании анализа тех
социальных противоречий, которые обострялись империалистической войной,
становилось ясным, что мы стоим накануне величайших революционных событий.
Накануне 1916 года мы встречали совместно всей колонией, новый год, и когда на
этой встрече я говорил о близости социалистической революции, эсеры возражали и
говорили о том, что и речи не может быть сейчас о социалистической революции,
что еще не пролетариат выступает как главная движущая сила, а либеральная
буржуазная. Милюковские речи для этой части ссылки имели гораздо большее
значение, чем стачки рабочих, чем демонстрации рабочих в день 9 января 1916 г.
А мы, большевики, остро и живо чувствовали приближающийся, революционный шквал.
С отъезжавшими ссыльными мы уславливались, что они нам телеграфируют, если
произойдут какие-либо события. Такую условную телеграмму мы получили из
Иркутска в начале февральско-мартовских событий от ссыльного В. Гончарука (впоследствии связался с
колчаковцами). В этой телеграмме революции изображалась примерно так: “ждите
скорого свидания с матерью”.
Собралась тотчас же наша большевистская группа и постановила, что как
только получим более точное сообщение, мы соберем нашу, партийную организацию и
выработаем план действий. Если не ошибаюсь, 28 февраля или на другой день я
получил на свое имя для передачи т. Петровскому телеграмму от его жёны т. Домны
Петровской. В этой телеграмме сообщалось о том, что царское правительство
свергнуто, что образовался Совет рабочих депутатов, что Кронштадт присоединился
к восстанию...
/С. 284.]
*
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Гончарук – 276, 284
[С. 386.]
1920
РЕВОЛЮЦИЯ НА ДАЛЕКОМ СЕВЕРЕ
1917 год
застал нас под 61 градусом северной шпроты в г. Якутске. Там была обширная
группа политических ссыльных, временами доходившая до 300 человек. Многие
пришли туда после долгих лет каторги. Газеты доходили до нас через месяц, а
иногда через два. Но телеграф доставлял более свежие новости и мы имели
довольно правильное понятие о том, что делается в мире. И для некоторых из нас,
в том числе для меня лично, ясно было, что мы живем именно накануне самого
близкого переворота. Меньше верили в такой переворот эсеры.
1 марта
мне была прислана телеграмма от одного ссыльного В. Гончарука
[* В. Гончарук –
эсер, ярый контрреволюционер, был колчаковским управляющим Верхоянским уездом.],
которая нас сильно взбудоражила. «Скоро свидетесь с матерью, ожидается большая
радость». Таким языком приходилось еще писать тогда, потому что в Иркутске до 3
марта сидел генерал-губернатор фон Пильц и издавал свои «обязательные
постановления», запрещающие всякие собрания. Мы тотчас собрались нашей
социал-демократической группой, в которую входили и меньшевики, и разослали в
разные концы телеграммы, и решили на всякий случай приготовиться ко всему.
А через
день, 3-го марта, получена была телеграмма на имя бывшего думского депутата Г.
И. Петровского об образовании в столице Совета раб[чих]
деп[утатов], об аресте царицы, о
присоединении Кронштадта и Москвы...
[С. 71-72.]
Газ. «Красный Урал», 12 марта 1920 г.
[С. 73.]
*
1926
ЧТО БЫЛО 9 ЛЕТ НАЗАД В ЯКУТСКЕ
О Февральской революции
в Якутске
...Первые вести о февральской революции мы получили 2 марта в виде
телеграммы от тов. Гончарука из Иркутска. Чтобы судить о том, в
какой мы обстановке в то время были, достаточно сказать, что в телеграмме ни
слова не говорилось о революции. Телеграмма была приблизительно следующего
содержания: «Скоро ожидается большая радость, свидетесь с матерью». Не
забудьте, что это было уже 15 (2) марта, когда революционное движение в
столицах и других крупных центрах поднялось на огромную высоту. Объяснялось
это, конечно, тем, что иркутский генерал-губернатор Фон Пильц, а по его стопам
и якутские власти пытались скрыть факт революции от населения и всячески
препятствовали даже созыву собрания. 16 (3) марта на мое имя для Г. И.
Петровского получилась телеграмма от его жены тов. Домны Петровской, в которой
сообщалось уже совершенно конкретно о перевороте в столицах, о присоединении
Кронштадта, об аресте Николая и так далее. Когда мы получили первую телеграмму
от Гончарука, мы в тот же вечер собрали нашу
группу и постановили быть наготове и в случае необходимости сейчас же собрать
народное собрание. Получивши телеграмму от Петровской, я бросился разыскивать
Григория Ивановича, который работал в то время токарем в мастерской у местного
агронома Скадченко. По ошибке я попал в другую мастерскую и встретил там эсера,
который работал у горна. Я прочел ему телеграмму и был чрезвычайно поражен, что
телеграмма на него не произвела никакого впечатления. Он как-то безнадежно махнул
рукой, что-то процедил сквозь зубы, вроде: «да, это очень интересно» и принялся
ковать раскаленную полосу железа. Разыскал я Григория Ивановича Петровского к
часам 9 утра. Когда я читал ему телеграмму, с лица Григория Ивановича не
сходила скептическая улыбка. Он спросил меня, когда я окончил читать
телеграмму: «Не провокация ли?», но когда я сказал, что подпись «Домна
Петровская», Григорий Иванович бросился вместе со мной оповещать ссыльных. На
дворе встретили «хозяина» Скадченко. Шумливый и крикливый Скадченко замахал
руками на Петровского: «Куда же вы?». Мне помнится, Григорий Иванович ему
ответил: «Запирай лавочку, хозяин, кончай работу, больше я работать не буду у
вас»...
[С. 130.]
Журн. «По заветам Ильича», 1926, № 3-4, стр. 17-31 [* Перепечатана из 3 номера
журнала «Пролетарская революция» за 1926 г.]
[С. 143.]
*
1927
НАКАНУНЕ
ФЕВРАЛЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ В ЯКУТСКЕ
...О революции мы узнали впервые из телеграммы Владимира Гончарука. Телеграмму я получил в Якутске.
Когда В. Гончарук уезжал, мы с ним сговорились, что он
телеграфирует, если произойдет что-нибудь особенное. Телеграмма была, несмотря
на то, что революция уже совершилась, прямо-таки эзоповская. Я не помню ее
дословно, но помню две фразы: «Предстоит большая радость, скоро свидитесь с
матерью». Это было числа 28 февраля, когда уже создано было временное
правительство. Однако в Иркутске сидел ген.-губерн. фон-Пильц, и оный фон-Пильц
запрещал признавать революцию, расклеивал объявления, грозящие печальными
последствиями всем, кто будет собираться на собрания, и прочее. Такое
объявление было получено в Якутске числа 2 марта, когда наша группа постановила
собрать первое открытое народное собрание. «Печальные последствия» произошли,
действительно, через некоторое время, но только не для нас, а для агентов
местной царской власти, которые должны были отстраниться. И только 2 марта я
получил для Г. И. Петровского от Домны Петровской телеграмму, в которой
сообщалось уже прямо о перевороте в Петрограде, об аресте Николая Романова, о
присоединении Кронштадта и Москвы...
Сб. «В Якутской неволе, М., 1927, стр. 25-33.
[С. 155.]
*
1934
ФЕВРАЛЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В ЯКУТИИ
... С отъезжавшими ссыльными мы уславливались, что они нам
телеграфируют, если произойдут какие-либо события. Такую условную телеграмму мы
получили из Иркутска в начале февральско-мартовских событий от ссыльного В. Гончарука (впоследствии связался с
колчаковцами). В этой телеграмме революции изображалась примерно так: «ждите
скорого свидания с матерью».
Собралась тотчас же наша большевистская группа и постановила, что как
только получим более точное сообщение, мы соберем нашу, партийную организацию и
выработаем план действий. Если не ошибаюсь, 28 февраля или на другой день я
получил на свое имя для передачи т. Петровскому телеграмму от его жёны т. Домны
Петровской. В этой телеграмме сообщалось о том, что царское правительство
свергнуто, что образовался Совет рабочих депутатов, что Кронштадт присоединился
к восстанию...
[С. 189.]
Сборник «100 лет якутской ссылки», М., 1934, стр. 280-291.]
[С. 198.]
*
ПРИМЕЧАНИЯ
43. В. Гончарук – эсер, ярый контрреволюционер, был
колчаковским управляющим Верхоянским уездом. – 71.
[С. 220.]
*
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Гончарук В. Т.
71, 130, 155, 189, 220.
[С. 231.]
...К
началу 1917 г. в Якутске насчитывалось около 300 политических ссыльных, в том
числе до трех десятков большевиков, остальные — меньшевики, эсеры и другие.
Члены кружка присутствовали на их нелегальных собраниях 6, 19 и 1 марта. В
докладах Е. Ярославского, Г. Петровского и других было подробно
охарактеризовано напряженное политическое положение страны, которое, неизбежно
должно привести к революционному выступлению пролетариата и крестьянства против
царизма, давалась объективная оценка реформы 1861 г. и марксистская теория
союза рабочего класса и крестьянства; рассказывалось о месте и роли
революционного народничества, о вреде тактики индивидуального террора. «Не
мудрено после этого, — писал М. Аммосов, — что февральскую революцию мы уже
встретили как вполне подготовленные и активные помощники политической ссылки» [* ПАЯО, ф. 182, оп. 1, д.
118, л. 7.].
Первые
волны февральской революции быстро докатились и до далекой Якутии, поднимая ее
народы от вековой спячки. 2 марта якутские политссыльные получили из Иркутска
условную телеграмму В. Гончарука о революции:
«Скоро ожидается большая радость, свидитесь с матерью». Поняв, о чем идет речь,
большевики решили быть наготове и известить об этом кого следует. Вспоминает
якутский драматург А. И. Софронов: «Утром 2 марта зашел М. Аммосов и сообщил о
революции и свержении царизма. «Только что получено», — сказал он впопыхах. Я,
пораженный внезапной новостью, тоже онемел. Говорили очень немного, но понял
все. Он ужасно торопился. Так же быстро, как зашел, он вышел из комнаты...» [* Башарин Г. П. А. И. Софронов в годы революции и гражданской
войны (1917-1927) // Полярная звезда. — 1966. — № 6. — С. 117.].
3 марта
политссыльные решили провести народный митинг. По их заданию М. Аммосов от руки
размножил телеграмму и расклеил ее по Полковой улице, сообщив эту весть
учительской семинарии и реальному училищу...
[С. 21.]