ЎЎЎ 1. Эдуард Пякарскі. Паданьні аб жыцьці якутаў да сустрэчы іх з маскалямі. Койданава. "Кальвіна". 2021.

 

 

  

                ИЗ ПРЕДАНИЙ О ЖИЗНИ ЯКУТОВ ДО ВСТРЕЧИ ИХ С РУССКИМИ (1)

                                                           Перевел Э. К. Пекарский

    Среди бурят Омогой, сын Каяранга, отличался большим умом и тяжелым, упрямым нравом. У него было три жены, четверо сыновей, две дочери и много невесток. Враждуя и ссорясь со своими сородовичами, он стал думать о том, что хорошо было бы найти подходящее место в какой-нибудь отдаленной земле и поселиться там. И вот, посоветовавшись с друзьями-сородовичами и домочадцами, он склонил их на свою сторону, и они бежали, не зная даже, куда именно они направляются, угоняя с собою свой скот. Идя таким образом, набрели они на большую реку (Лену), по течению которой пошли дальше. Во время этого путешествия потеряли свои тогдашние ученые письмена.

    — «Довольно далеко зашли мы, это — отличное место» — сказали они и основались, назвавши находившееся там небольшое озеро именем Сайсары.

    Живя в этом месте, начальником-главою своим имели одного только Омогоя-богатого-господина.

    В то время, когда Омогой, отделившись от своих сородовичей, пришел сюда, на родине остался его младший брат по имени Эллей. Этот последний, по мере того как рос, обнаруживал характер Омогоя: также враждуя с сородовичами, он пустился в путь один, без определенной цели, куда глаза глядят.

    Отошедши далеко, он нашел старое огнище — место, где когда-то разводился огонь. Подумал: «если этим путем направились люди прежде, то и я пойду той же дорогой». Идя таким образом, нашел большую реку (Лену), по которой пришел к Омогою-богатому-господину.

    Находясь там, Эллей надумал выбрать себе в жены одну из двух дочерей Омогоя; спрятавшись, стал наблюдать, как мочатся обе девушки, и заметить, что младшая дочь мочится с пеною, а старшая — без пены; лицом младшая дурна старшая — красива. Вот Эллей так рассуждает: та, у которой моча с пеною, будет детной женщиной, а старшая будет бездетной. Поэтому просит у Омогоя младшую дочь, которую тот и дает Эллею в жены. Впоследствии, как и предположил Эллей, одна из них оказалась детною, а другая бездетною.

    В течение долгих лет народившиеся дети не умирали, равно и воспитанный скот не издыхал, так что на равнине Сайсары жилось чрезвычайно счастливо. Как Омогой, так и Эллей очень разбогатели, а потомки их становились первейшими людьми.

    На реке, в долине озерца Сайсары, жил очень богато, со множеством детей обоего пола и небольшим числом родных, глава тогдашнего народа Тыгын, сын Дархана. В других местах народу в то время было мало, и нынешние населенные места были промысловыми землями, где промышлялись: соболь, лисица, белка, олень, лось, также медведь. Узнав от промышленников о хороших местах, некоторая часть народа жила вразброс; притом, бедные люди и жили в то время ради возможности промышлять.

    Таким образом, в течение долгих лет живя-множась, совершенно забыли, откуда пришли, от каких народностей отделились их предки. По мере размножения населения изменялась разговорная речь, так что забыли даже, каким народом следует им именовать себя.

    В то время очень уважали шаманов, а также и боялись их сильно, подобно тому как теперь почитают духовенство. Когда шаман напевал: «люди сах-духа, помогите, спасите, сделайте полезное! будьте солнцем и луною!» и затем, пошаманивши, рассказывал, что сах-дух бывает во всем полезен и спасителен, то тогдашний народ всему этому верил; оттого в разговорной речи часто употребляли поговорку: «сах знает», — примерно, вместо теперешнего выражения: «Бог знает»; в злого духа, которого шаманы называют сах-ом, тогда веровали, чтили его; говорили о себе: «мы сах-ово племя, а потому и имя нашего народа пусть будет саха», и стали так называться, по-видимому, вследствие того, что позабыли прежние названия своего племени.

    Тем не менее тогдашние якуты имели понятие о боге, что явствует из следующего. Назвав поименно: «Āр Тоjон, Ajы̄ Тоjон, Кÿн Кÿбäі Хотун, Џöсÿгäі аjы̄», стоя-прося по своему разумению, обратившись в восточную сторону, молились (кланялись), нагибаясь до самой земли; соответственно этому теперь называют поименно: Царь Небесный, Иисус Христос, Богородица, Никола-Батюшка.

    Тогдашние якуты называли родных братьев и сестер — џуорту; слово это теперь забыто, и потому мы говорим по-русски: брат (2). Слово џуорту немногие, вероятно, знают, или, если кто и знает, то, вероятно, дает иное толкование. Тогда эти вместе родившиеся (родные) џуортулар (3) не вступали друг с другом в супружество, говоря: «грех будет». Из дальнего рода богатый человек брал себе трех жен за крупный калым, среднего состояния человек — двух жен, бедный человек — одну жену. Сильный человек — тот, убивши мужа красивой женщины, брал ее вместе с богатством. Обычай многоженства объясняется желанием, чтобы родилось много детей, и если помрут одни, то чтобы можно было заменить их другими, уцелевшими женами, и так беспрерывно.

    Далее, у тогдашних людей был такой обычай: если отец или мать, сильно состарившись, впадали в детство, то им впихивали в рот толстую и жирную лошадиную кишку (харта), чтоб не могли произнести слова, и затем выполняли все похоронные обряды. Самым первым кушаньем считалась тогда водяная крыса, а также послед (4) отелившейся коровы или ожеребившейся кобылы; надев лучшие одежды, катались по последу и причитали: «Џöсÿгäі аjы̄ (5) дал несомненно! И вперед продолжай давать нам!» После этого, приплод конного и рогатого скота не должен издыхать, — так полагали тогда, говорят.

    И обыкновенные люди, не шаманы, умеют произносить заклинания: заклинают-славословят по прибытии новой невестки, по рождении ребенка, во время ысыах’ов (кумысных праздников), о скоте, а также в тех случаях, когда упромыслят (зверя) или когда испугаются раскатов грома.

    Применительно к теперешним порядкам, роль улусных голов тогда исполняли самые богатые люди, а роль наслежных старост — самые сильные люди: если они становились по отношению к кому-либо во враждебные отношения или если подвергался обиде кто-либо из их друзей, то виновных, вместо суда, убивали или силою отнимали у него все, что только им нравилось. Сильный, но бедный человек, ради собственной выгоды, слушался и даже исполнял поручения богатых людей; слабосильный человек сплошь жил в страхе и раболепстве и, лишь под угрозою смерти, вступал в борьбу даже с богатыми и сильными.

    Тогдашние богатые люди, взяв под себя трех верховых лошадей, надевши белую даху (6), держа в руках белый деревянный шест, гнали куда-нибудь далеко девять конных скотин с тем, чтобы и самим их уже не брать. Это называлось: угонять скот в жертву (кыідā); очень богатые люди делали это три раза, люди среднего достатка — два раза и малосостоятельные — один раз. Такие люди славились, подобно тому, как теперь делаются известными люди, получившие много наград. Подражая им, даже бедные люди, из чувства хвастовства, угоняли в жертву свой скот, и бывало немало таких, у которых скот кончался, и сами они шли по миру.

    Вначале, когда только нашли местность Сайсары, серебряных дел мастеров и кузнецов было мало, — примерно, один-два. Мастерство не переходило от одного человека к другому, и число мастеров не увеличивалось; таким образом, у одних, по мере их размножения — орудий не хватало, а у других они поломались; изготовляя сами для себя топоры, косы и другие орудия из рога, кости и камня, едва удовлетворяли своим потребностям, благо были людьми сильными. Первый силач и самый ловкий человек, исходивши пешком пятидесятиверстное расстояние, упромысливши сорок зайцев, закинувши их за плечи, а вместе с ними лук и десять самострелов на зайцев, возвращался в тот же день к своему жилищу. Что касается работы, то главною было кошение сена, как ни мало его требовалось тогда; по-видимому, тогдашние лето и зима были равны по продолжительности, но в иной год зима была дольше обыкновенного, запас сена истощался и скот погибал; таким путем количество скота уменьшалось, или и вовсе скот переводился.

    Однажды очень известный у них шаман, провидя, говорит:

    — «Обличьем отличные от нас люди, — с глубоко впавшими глазами, с высокими носами, с волосатою нижнею частью лица, в узкой, едва достаточной для корпуса, одежде, — идут к нам в большом числе. Настает безвыходное бедствие, неотвратимая напасть!»

    Находившиеся там люди, собравшись, учинили совет; богачи молят-просят шамана, дают ему плату, чтобы только он не приводил тех людей:

    — «Гони их назад, шаман!»

    В виду этого, шаман в течение нескольких дней и ночей, без перерыва. шаманит, а затем — со словами: «не мог я справиться!» — перестает.

    — «Тщетно пытался я заставить духов засыпать реку песком, чтобы приостановить ее течение; едва засыплют они реку до половины, как тотчас же является блуждающая душа (ÿöр) в образе страшно сильного и свирепого человека, подобного провиденным мною людям, и разоряет сделанное сооружение. Таким образом, впоследствии когда-нибудь быть беде, не миновать ее!»

    Сказав это, заплакав от огорчения, шаман прекратил камланье. Тогдашний народ, позабыв об этом, продолжал жить по-прежнему в течение скольких-то лет.

    Среди якутов не было столь умного и столь богатого человека, как Тыгын; поэтому, только у него была большая юрта. Раз как-то вошли неизвестно откуда пришедшие два человека такого вида: глаза — глубоко сидящие, синие, носы — высокие, острые, лица — обросшие волосами, головы острижены, одежда — тесная, сжимающая подобно водоросли. Разговорной речи они не понимали, а объяснялись посредством движения рук и путем догадок. Прожили они в течение нескольких суток: по собственной мысли (инициативе) помогали в работе и вообще оказались очень трудолюбивыми и порядочными людьми. Пришедши летом, остались на зиму. Как-то раз Тыгынова старуха говорит:

    — «Вот отыскали нас, по-видимому, страшные люди; когда я отношу им в кубке кумыс, то расплескиваю его, так как у меня появляется дрожь во всем теле; это должно значить, что в будущем потомки этих людей сделаются главарями и господами якутских родов (аймаков). А когда я всматриваюсь в них и вижу, что у них предплечия и голени покрыты волосами, то я из этого заключаю, что они, по-видимому, принадлежат к очень многочисленному племени. Старик! Ты этих людей непременно вели умертвить!»

    На это Тыгын-старик говорит:

    — «Полно, старуха! Пока с их стороны никакого худа не видно, то предавать их смерти грешно будет, и Белый Господ Создатель накажет нас. Притом, кстати сказать, и польза, приносимая их работой, много значит».

    На этом основании Тыгын не соглашается последовать совету жены.

    Эти новые пришельцы, разговаривая между собою, постоянно, как слышалось якутам, говорили: «лутче — лутче» (7) почему якуты и стали называть их: «нȳтча». А пришельцы из якутских слов уразумели: «џä куот» (ну, беги) или «џä куотта» (убежал, наконец), почему слово «якуты» (8) для них стало названием нашего племени.

    Пришельцы жили в течение двух лет, ничего не беря (за работу), и тем очень понравились. Раз весною они попросили дать им две бычьи шкуры. Тыгын дал. Взяв шкуры и разостлав на земле, они, видимо. просили себе ту землю. Предполагая, что они что-то затеяли делать, и желая увидать, что они станут делать, Тыгын сказал:

    — «Ну, возьмите!»

    Обе бычьи шкуры русские разрезали на два ремня, тонкие, как нитка, лишь бы только они не перервались, обтянули этими кожаными нитями поле и, отметив границу вколоченными кольями, якобы сказали:

    — «Пусть стоят!»

    — «Ну, пусть!» — сказали якуты и не обратили на это никакого внимания.

    В то же лето оба русские исчезли.

    Кое-кто из людей тогда же сообщили Тыгыну:

    — «А ведь оба русские уплыли на юг — чудной народ!»

    Скоро, однако, якуты об этом забыли, а колья, которые вколочены были русскими, продолжали стоять: якуты не могли понять их назначения и потому не убирали.

    На третий год, когда начала уже зеленеть растительность, однажды утром обнаружились никогда невиданные прежде здания, построенные из горизонтально положенных бревен, высокие и низкие, которые заполнили поле. Как внутри, так и снаружи, на том поле, на котором ранее были вколочены колья, ходило много, словно весенние комары, людей, совершенно похожих на ушедших русских. Увидев это, якуты испугались и стали между собою совещаться. Порешили на том, чтобы перебить этих новых пришельцев. Затем, собравшись, стали издали стрелять из якутских луков, нисколько не приближаясь к застроенному теми зданиями месту и находясь под прикрытием ближайшей сопки. Стрелы достигали здания, падали, а из русских ни один не умирал. Якуты же, со своей стороны, слышали громкий звук, словно человек п...нул, и от этого звука якуты падали мертвыми. По этому поводу высказывали друг другу удивление:

    — «Чудеса, черт возьми! Стоит русскому п...нуть — и каждый раз мы обязательно падаем мертвыми».

    У Тыгына был сын, «Чāл-бас» (9) по имени, человек очень сильный и с умной головою. Он и говорит:

    — «На мой взгляд, после каждого звука, прилетает что-то в роде ягоды, пронизывает человека насквозь, оттого и умирают».

    Сам Чāл-бас ту ягоду отбивает шапкой наотмашь, поэтому он не умирает. Не будучи в силах продолжать борьбу, сидят в течение скольких-то суток. А русские около своих домов разбрасывали разные сладости, а также белые и синие корольки (бисер); якутские дети, понасбиравши их, приносили своим родителям, которые, попробовавши сладостей, нашли их очень вкусными, а корольки — очень красивыми. И вот нашлись неосмотрительные и прямо глупые и безрассудные взрослые люди, которые, собравшись во множестве, также пошли подбирать, а русские опустили сверху на столпившийся народ длинную лиственницу и, таким образом, передавили-перебили его.

    В виду этого, Чāл-бас, сильно огорченный и обиженный схватил лук и пошел к служившей прикрытием сопке: увидав в амбразуре высокого здания показавшееся красное лицо человека, выстрелил; стрела попала в самый глаз, и, таким образом, умер самый почетный среди русских человек. После этого, Чāл-бас побежал и, намереваясь опрокинуть здание русских, плечом толкал-напирал, и здание закачалось-задвигалось, грозя обрушиться. Тогда Чāл-бас’а схватили и связали железной веревкой (цепью), но он разорвал ее. После этого, русский начальник велел держать Чāл-бас’а, а сам, срамною своею частью касаясь Чāл-бас’ова носа, заставил нюхать. Чāл-бас, взвизгнувши по-конски, умер. Это значит, что он не мог пережить чувства брезгливости от такой пакости. Когда у умершего Чāл-бас’а отрезали голову и взвесили ее, то оказалось в ней весу полтора пуда. Все тогдашние якуты, кто только слышал о смерти Чāл-бас’а, будучи сильно тронуты, жалели-оплакивали его. Неизвестно, родится ли еще человек, подобный Чāл-бас’у; на беду от него не осталось потомства, и потому якутам предстоит все уменьшаться в росте, мельчать.

    Будучи не в силах бороться, не смея ни в чем противоречить победителям, лишившись самостоятельности, якуты совершенно покорились русским. Самые отважные из якутов, уводя за собою других, из робости и страха перед русскими, поселились кто далеко, а кто и ближе и продолжали множиться. Имена первых, лучших людей теперешних Восточно- и Западно-Кангаласских улусов были: сыновья Тыгына, затем, так называемые, Хаңалас’ы, вместе с другими родовичами, от которых и произошли оба улуса. Болотоі Оххон (10) с сыном Мäңä и большим числом людей жил там, где теперь Мегинский улус. Хаталамаі (11) Бäргäн (меткий), у которого был сын Бāтыр (витязь) и много людей, найдя для себя подходящее место, проживали в теперешнем Ботурусском улусе. Далее следует Хордоі Хоjоҕос, у которого был сын Бороҕон и также порядочно народа, — от них произошли Борогонский и Дюпсюнский улусы. Āн Äрäсä Оjȳн (шаман), у которого был сын Нам и немало народа, стал родоначальником Намского улуса. Аjӹ Таібӹр, вместе с сыном по имени Бāі (богатый) и небольшим числом людей, проживал в облюбованной им местности; впоследствии, когда Бāі состарился, а отец его Аjы̄ Таібы̄р умер, люди их дали первому имя: Бāі-аҕа (богатый отец), и отсюда произошел Баягантайский улус. На Вилюе, Колыме, Яне и Олекме сошлись и  размножились поуходившие из перечисленных восьми улусов, образовав теперешние Вилюйский, Колымский, Верхоянский и Олекминский округи. Потом народ, добираясь от улуса к улусу и от округа к округу, сдружаясь между собою, оказывался все в большем числе по каждой новой ревизской сказке. Поуходивших тогда в разные места якутов русские понаходили и в течение двух поколений приобщили их к православной вере и обложили ясаком. Ознакомившись и свыкшись (с новыми порядками), якуты нашли, что все это хорошо, и потому были признательны и рады. Только, говорят, на протяжении всего этого времени якуты серчали и обижались на тех русских, которые были причиною смерти Чāл-бас’а. Покойного Чāл-бас’а долго не забывали якуты и очень сильно жалели...

                                                                   ПРИЛОЖЕНИЕ

    Предки якутов того времени, когда они находились (жили) вместе с киргизами и бурятами:

    1. Öксÿсÿ; его сын

    2. Мäjäрäм Сÿппÿ; от него родился

    3. Хорохоі; от него родился

    4. Аргын; от него родился

    5. Аjал; от него

    6. Öрöс Кÿöl-Џулџыгын; его сын

    7. Тÿöртÿгÿl; его сын

    8. Хаjараң; он родил двух сыновей; их имена:

    9 и 10. Омоҕоі и Ällіäі.

    Омоҕоі имел двух сыновей:

    1. Āн-Äрäсä-Оjȳн; его сын Нам.

    2. Тоҕосор Ӯс; его сын Аjы̄ Таібы̄р, а сын последнего— Бāі-аҕа.

    Ällіäі имел четырех сыновей:

    1. Дäхсі Дархан; у него было два сына: Хаңалас и Тыгын

    2. Болотоі Оххон; его сын — Мäңä,

    3. Хаталамаі Бäргäн; его сын — Бāтыр.

    4. Хордоі Хоjоҕос; его сын — Бороҕон.

    ---

    СПБ. Октябрь 1907 г.

------------------------------

    1). Настоящая статья представляет собою буквальный перевод рассказа, записанного в 1893 году якутом Баягантайскаго улуса Пантелеймоном Егоровичем Готовцевым.

    Якутский текст этого рассказа, транскрибированный мною, напечатан в приложении к статье акад. В. В. Радлова: Die jakutische Sprache in ihrem Verhältnisse zu den Türksprachen (Mèmoires de l’Acadèmie 1908, t. VIII, № 7).

    Считаю не лишним указать здесь главнейшие сочинения, в коих приведены легенды о происхождении якутов и некоторые данные о их пошлой жизни.

    Щукинъ, Н. Поѣздка въ Якутскъ. Изд. 2. Спб. 1844.

   Миддендорфъ, А. Путешествіе на сѣвер и восток Сибири. Часть II, Отд. VI. Спб. 1878.

    Маак, Р. Вилюйскій округъ Якутской области. Часть III. Спб. 1887. 4°.

    Приклонскій, В. Л. Три года въ Якутской области, Этнографическіе очерки («Живая Старина». 1890. Выпускъ II).

    Худяковъ, И. А. Верхоянскій сборникъ. (Зап. Вост.-Спб. Отдѣла И.Р.Г.О. по этнографіи. Т. I, вып. 3), Иркутскъ, 1890.

    Сѣрошевскій, В. Л. Якуты. Опытъ этнографическаго изслѣдованія. Томъ I. Спб. 1896.

    (Пекарскій, Э. К. и Осмоловский, Г. Ф.). Якутскій родъ до и послѣ прихода русскихъ (статья безъ подписи въ «Памятной Книжкѣ Якутской области на 1896 г.» Якутскъ, 1896). По поводу этой статьи см. статью В. С. Е.: «Якутскій родъ» (Изв. Вост.-Сиб». Отд. И.Р.Г.О., т. XXVI, №№ 4-5, 1895. Иркутскъ, 1896).

    Овчинниковъ, М. Изъ матеріаловъ по этнографіи якутовъ. I. Легенды, сказки, преданія. Этногр. Обозрѣніе 1897 г., № 3 (кн. XXXIV).

    Кочневъ, Д. А. Очерки юридическаго быта якутовъ. Казань, 1899.

    Трощанскій, В. Ф. Эволюція черной всѣры (шаманства) у якутовъ. Казань. 1902. Стр. IV+185+13+II (отдѣльный оттискъ изъ «Ученыхъ Записокъ Казанскаго Университета»), Э. П.

    2). Заимствованное от русских слово брат употребляется безразлично и для обозначения сестры. Э. П.

    3). Множественное число от џуорту. Э. П.

    4). Здесь мы видим подтверждение справедливости рассказа Гмелина о том, что у якутов существовал обычай есть послед. Между тем, г. Кочнев (стр. 4), приведя это сообщение Гмелина, в пересказе доктора А. К. Белиловского, прибавляет от себя: «Здесь я могу только поставить ряд???!!! Ничего подобного». Г. Кочнев имеет в виду, вероятно, женский послед, тогда как из сообщения Гмелина — по крайней мере, в передаче г. Белиловского — этого вовсе не следует. Э. П.

    5). Дух, посылающий с неба любимым, людям конный скот. Э. П.

    6). Шуба мехом наружу. Э. П.

    7). Т. е. «лучше — лучше». Э. П.

    8). Слово «якут» произносится якутами: «џокȳт», которое только в звуковом отношении сходно со словами џä куот, не имея с ними никакого этимологического родства. Э. П.

    9). Чāл-бас значит: 1) большеголовый и 2) осетр. Э. П.

    10). По Приклонскому (Жив. Стар. 1890, вып. II, стр. 29) — Молотой-орхон. Э. П.

    11). Ср. у Приклонского (там же): Хатан-хата-малай — родоначальник Намского улуса. Э. П.

    /Записки Императорскаго Русскаго Географическаго Общества по Отделенію Этнографіи. Т. XXXIV. Сборникъ въ честь семидесятилѣтія Григорія Николаевича Потанина. С.-Петербургъ. 1909. С. 145-156./

 

 

 

 

 

 

    Эдуард Карлович Пекарский род. 13 (25) октября 1858 г. на мызе Петровичи Игуменского уезда Минской губернии Российской империи. Обучался в Мозырской гимназии, в 1874 г. переехал учиться в Таганрог, где примкнул к революционному движению. В 1877 г. поступил в Харьковский ветеринарный институт, который не окончил. 12 января 1881 года Московский военно-окружной суд приговорил Пекарского к пятнадцати годам каторжных работ. По распоряжению Московского губернатора «принимая во внимание молодость, легкомыслие и болезненное состояние» Пекарского, каторгу заменили ссылкой на поселение «в отдалённые места Сибири с лишением всех прав и состояния». 2 ноября 1881 г. Пекарский был доставлен в Якутск и был поселен в 1-м Игидейском наслеге Батурусского улуса, где прожил около 20 лет. В ссылке начал заниматься изучением якутского языка. Умер 29 июня 1934 г. в Ленинграде.

    Кэскилена Байтунова-Игидэй,

    Койданава

ЎЎЎ 1. Эдуард Пякарскі. З якуцкай даўніны. 1. Даюдус. Койданава. "Кальвіна". 2021.

 

 

 

 

                                                           ИЗ ЯКУТСКОЙ СТАРИНЫ

    В числе собранных г. М. Овчинниковым легенд, сказок и преданий у якутов (см. «Этнографическое Обозрѣніе», 1897 г., № 3: Изъ матеріаловъ по этнографіи якутовъ) имеется небольшой рассказец о некоем якуте Доюдусе. Из моих расспросов на месте выяснилось, что в названном рассказе речь идет о якуте Нахарского наслега Восточно-Кангаласского улуса Якутского округа, по имени Додоjус. В 1901 году был записан об этом Додоjус’е вариант рассказа со слов М. Н. Андросовой (природной якутки), а в 1902 году воспитанник Якутского реального училища А. А. Наумов доставил мне записанную (частью по-якутски) «биографию» того же лица, под заглавием: Дохсун Додуjус. Желая поделиться с читателями «Живой Старины» имеющимися у меня материалами об одном из героев якутской старины, считаю небесполезным, для полноты картины, предпослать своим сообщением рассказ Овчинникова необходимыми поправками и пояснениями в выносках.

                                                                                     I.

                                                                               Доюдусъ*

                                                [* В академическом правописании: Доjудус.]

    В Бостонском [* Такого улуса нет ни в одном из пяти округов Якутской области, и слово «бостонском» есть, очевидно, неправильно прочтенное слово «восточном» (т. е. Восточно-Кангаласском).] улусе Якутского округа жил князь Доюдус. Он имел 4 жены. Каждый год, когда наступало лето, Доюдус праздновал –ысэх [* Ысых — кумысный праздник.] и приглашал гостей на этот праздник. В то время, когда гости съезжались все, он приказывал своим женам являться в чем мать родила; раздевался, между прочим, и сам, приказывал то же делать гостям без различия пола и возраста, и если кто не подчинялся этому, того били кулуты [* Кулут — раб, холоп.] жестоко. Здесь разыгрывались страсти, и после этого родившиеся дети не знали своих отцов. Пиры эти оканчивались тем, что Доюдус приказывал с живых жеребца и быка снимать шкуры и пускать их в стадо коров и кобылиц.

    Если случалось, что работники Доюдуса не в состоянии были накосить столько сена, сколько надо было ему, тогда он призывал оюнов [* Ojȳн — шаман.], чтобы те просили для него косарей у Тангара (главное божество, живущее на 7-м небе [* Тангара — божество вообще; в данном месте разумеется, очевидно, Белый Создатель Господин (Üрüнг Аjӹ Тоjон), обитающий, по Горохову, на седьмом небе (см. Изв. Вост.-Сиб. Отд. И.Р.Г.О., т. ХV, №№ 5-6: Юрюнгъ-Уоланъ. Якутская сказка, стр. 44).]. Но так как Тангара не давал своих косарей, то Доюдус бил шаманов. Раз у Доюдуса явилось желание женить своего сына на дочери Хара Сорон [* Очевидно, это — Хара Суорун, брат Улȳ тоjон’а, главы небесных абāсылар’ов или злых духов.], а дочь свою отдать в жены сыну Хара Сорона. Понятно, желание Доюдуса, передаваемое Сорону через оюнов, платившихся жестоко своими спинами, не исполнялось, потому что Хара Сорон не хотел породниться с Доюдусом. Наконец, нашелся один оюн, который шаманил 9 суток. Шаманство [* Как известно, термином шаманство принято обозначать определенный вид исповедуемой некоторыми народами первобытной религии, в рассказе же речь идет о священнодействии шамана или камланьи (камлать значит шаманить; происходит от слова кам — шаман).] на этот раз было успешное, потому что Хара Сорон согласился спустить с неба своего сына и дочь, которые поехали к Доюдусу на вороных конях. Оставив их на дворе, они вошли в юрту, где жил Доюдус, прошли около камелька не с правой стороны, а с левой, как злые духи. Доюдус, увидев гостей, стал просить их, чтобы они удалились обратно, но гости не послушались, и все находившиеся в юрте уснули.

                                                                                     II.

                                                                                Додоjус.

    В Нахарском (Нäхра) наслеге Восточно-Кангаласского улуса жил богатый и важный якут по имени Додоjус. Захотелось Додоjус’у породниться с Улȳ тоjон’ом, т. е. сына своего женить на его дочери, а свою дочь выдать за его сына. Призвав шамана, Додоjус требовал от него устроить это дело. Шаман долго отказывался, — наконец, объявил, что в 16-й вечер девятого месяца [* Тохсунjу ыі — январь-февраль.] желание Додоjус’а исполнится и что к этому вечеру он должен приготовиться. В назначенный день на дворе у коновязи появилось такое множество всадников, что от дыхания их лошадей стоял туман. Затем, в юрту, в хаппаччы [* Хаппаччы — спальный чулан для девушки, дочери хозяина.] влетело два огненных глаза в виде мячиков (это были глаза сына Улȳ тоjон’а), а на бilliрiк [* Бilliрiк — красная лавка.] юрты, точно такие же два глаза (это были глаза дочери Улȳ тоjон’а). Додоjус сильно испугался и стал просить шамана избавить его от гостей. На это шаман ответил, что он в этом случае ничего не может сделать: Додоjус сам хотел всего этого, и вот исполнилось его желание. После этого (имярек) сошли с ума [* К сожалению, имена лиц, сошедших с ума, г-жа Андросова определенно назвать не могла. Сопоставляя этот рассказ с рассказом Овчинникова, надо думать, что пострадала, прежде всего, семья Додоjус’а или даже «все, находившиеся в юрте».].

                                                                                     III.

                                                                           Дохсун Додуjус.

    В Нахарском наслеге жил некогда якут по имени Додуjус. Прозвище Дохсун [* Дохсун — горячий, пылкий, наглый, дерзкий, забияка.] он получил впоследствии потому, что был своенравен; он считался как бы царем этого наслега и даже других. У него было бесчисленное множество рогатого и конного скота. Будучи таким богачом, какого не было нигде у якутов того времени, он вместе с тем стал их полным властелином, сделавши их своими работниками. Додуjус сам не смотрел за своим скотом, а отдавал для присмотра всему наслегу. Не довольствуясь своим простым жилищем, Додуjус задумал построить такой дом, какого не было ни у кого и который отличался бы своей величиной. В виду этого, он приказал наслегу приготовить для его дома (юрты) двенадцать основных столбов из вырванных с корнями цельных лесин со срубленными вершинами. Якуты, зная крутой нрав Додуjус’а, поневоле должны были исполнить его требование, иначе их ожидало страшное наказание. Во время обделки столбов Додуjус выходил и спрашивал у кого-либо из работающих, что он делает; если тот отвечал ему, что готовит столбы для дома своего господина, то он его засекал до беспамятства. Затем подходил к другому работнику и задавал тот же вопрос; если работник отвечал, что делает тäбіäх [* Тäбіäх — наружный гроб в роде дощатой обложки с дном, сколачиваемый в самой могиле поверх обыкновенного гроба, в котором лежит труп.] для могилы Дохсун Додуjус’а, то он бил себя по бедрам, хохотал и хвалил такого работника. Иногда выходил и спрашивал у кого-либо из работающих, хватило ли у него провизии; если тот отвечал, что не хватило, то Додуjус заставлял другого работника убить у того на провизию последнюю его скотину: быка, корову или лошадь. Между прочим, Додуjус был страшно требователен и заставлял исправлять самое мелкое упущение в выполнении работы. — Когда столбы были окончены и нужно было копать для них ямы, то, во время копанья ям, Додоjус также выходил и спрашивал у какого-либо работника, что он делает; если тот отвечал, что делает ямы для столбов дома своего господина, то Додуjус засекал того до беспамятства. Спрашивал, затем, у другого работника, и если этот отвечал ему, что делает могилу для Дохсун Додуjус’а, то он становился веселым, бил себя по бедрам, хохотал и прыгал.

    Наконец, дом был совершенно окончен. Собственно это был не дом, а какой-то громадный сарай, в котором стояли оседланные лошади. В дом можно было въехать верхом на лошади с поднятым вверх кнутом, и то нельзя было достать до потолка, — так высоко было здание. В первой половине дома на правом бilliрiк’е всегда у него находился певец, на левом сказочник; в конце дома, на правом бilliрiк’е находился мäнäрік [* Мäнäрік — субъект, одержимый особым нервным расстройством, заступающий иногда место шамана; термин относится одинаково как к мужчинам, так и к женщинам.], а на левом, за печкой — шаман. Если из них кто-либо понравится ему, того миловал, а если кого не взлюбит, то бил до смерти. Самым любимым его развлечением было следующее. Он собирал со всего наслега всех жен, дочерей, невесток; выбравши из них по пять лучших, раздевал их догола, расчесывал им волосы и, пустивши с ними одного мужчину в таком же виде, смотрел на них, как на табун кобыл, ходящих с одним жеребцом. Таких табунов у него было около 15-16. Пустивши эти табуны, он сам ходил каждый день с кнутом в руке и следил за своими мнимыми жеребцами: если, например, заметит, что мужчина не исполняет обязанностей жеребца, то стегал того кнутом до смерти, говоря, что он в жеребцы не годится, а если тот на его глазах исполнял эти обязанности, то такого ласкал, смеялся от радости и говорил: «хороший жеребец, плодовитый будет!» А потом, наглядевшись досыта, сам раздевался, шел к табунам, изображая из себя чужого жеребца, и дрался с «жеребцами» тех табунов. Если, бывало, он кого победит, то добивает до смерти и еле живого выгоняет из табуна, а если его кто победит и задаст ему хорошую трепку, того он ласкал и говорил: «ай, да мой жеребец! он годится в жеребцы!» Другое его развлечение состояло в следующем. Он до того был богат, что не знал, сколько у него голов конного и рогатого скота, а потому он его не жалел, истязал и мучил. Заставлял, например, привести себе трех жеребцов, привязывал к столбу и выкалывал им глаза, а потом отпускал их на волю, чтобы они дрались между собою Они, конечно, драться не могли и, наткнувшись на острый конец жерди, издыхали со стонами, от которых Додуjус приходил в восторг. Третье развлечение: заставлял привести трех порозов (быков), связывал им ноги, а потом, содравши с них кожу, пускал на волю; пороза от боли мычали на разные лады, а он от этого опять же приходил в восторг. Четвертое развлечение: заставлял привести кобылицу с жеребенком, обрубал ей ноги до колен, а жеребенка заставлял отгонять от матери, и кобылица ползла к своему жеребенку, ступая обрубленными ногами. Пятое развлечение: собирал каждую ночь по 12 шаманов, требуя, чтобы они привели ему сверху дочь абāсы [* Абāсы кӹса — злой дух женского пола; о мужчине, у которого бывают любострастные сновидения, говорят, что он женат на дочери абāсы.], на которой он хочет жениться: он не довольствуется-де женщинами земными, и ему нужно иметь женщину неземную. Так как шаманы этого исполнить не могли, то он выпускал их из дому чуть живыми. Никто из шаманов его наслега не мог достать ему дочь абāсы, и это его слишком огорчало. Он заставлял догонять на коне всякого проходившего мимо его дома и приводить к себе, затем спрашивал, чем тот, главным образом, занимается, и если это был шаман, то заставлял шаманить с целью достать дочь абāсы; если же тот не мог выполнить требования, то бил до обморока, говоря: «какой же ты шаман, если не можешь вести разговор с дочерью абāсы?» И вот, наконец, одна шаманка, по имени Бäдäрдǟх удаҕан [* Шаманка, обладающая рысью (животным).], взявшая в руки бубен и начавшая шаманить на І4-ом году от роду, заказывает Додуjус’у, что она может достать ему в жены дочь абāсы. Он обрадовался такому известию и послал за шаманкой человека, чтобы тот привел ее. Приехавши, она шаманила девять дней и девять ночей. Наконец, Додоjус вышел из терпения и приказал своим, чтобы они сняли с нее одежду и отстегали ее: «она смеется надо мной! неужели за девять суток она не может вызвать дочь абасы?» И обратился он к шаманке со следующими словами: «Я привел тебя сюда, чтобы ты достала мне дочь абāсы, а то иначе — трижды взгляни в сторону солнца (т. е. попрощайся с видимым миром)!» Шаманка ответила на это, что она «уже виделась и разговаривала с дочерью абāсы и что та назначила время, когда она спустится; именно она сказала, что спустится в восьмом месяце и будет у тебя в полнолуние». Додуjус очень обрадовался, сделал шаманке множество подарков и отослал назад, домой, с условием, чтобы она в назначенное время снова пришла сюда и спустила бы с неба дочь абāсы. За три дня до срока она наказала, чтобы он приготовлялся, так как придут сваты и сватьи, для которых он должен приготовить угощение. Тогда он приказал якутам своего наслега, которые присматривали за его скотом, чтобы они приготовили для гостей обильное угощение, не жалея его богатства. Накануне назначенного дня шаманка послала к Додуjус’у за лошадью для себя. Когда она приехала, то Додуjус посадил ее на правом бilliрiк’е, как почетную гостью, и угостил ее. Наевшись-напившись досыта, шаманка заявила, что будет шаманить на месте и что дочь абāсы явится, когда солнце покажется из-за леса. Потом приказала Додуjус’у одеться в самую лучшую одежду, какой он никогда не надевал. Он надел рысью доху, а потом, в качестве жениха, должен был сесть на правом бilliрiк’е, шаманка же шаманила до восхода солнца. Надевши доху, Додуjус, никогда не во время не дремавший, вдруг начал дремать. Как только он начинал засыпать, шаманка тотчас же заставляла будить его, чтобы он не пропустил свою невесту, а ее нужно было непременно встречать.

    — Додуjус, стали показываться головы лошадей сватниных, поставь для встречи возле коновязного столба девять парней, стройных, как журавли!

    — Старик, — сказала шаманка, — ты пропустил, опоздал поставить людей. Она сильно сердится на тебя. Иди за мной!

    Люди вбежали и сказали:

    — Сваты прибыли-спустились, лошади у них красно-пегие, полон двор!

    По приказу Додуjус’а и шаманки открыли двери. Додуjус, держась за полу одежды шаманки, пошел по направлению к сеням. Вдруг он дернул и остановил шаманку; та спросила, видит ли он свою невесту. Он увидел у коновязного столба огонь величиною с урасу, которая была в трех красках: нижняя часть красная, средняя — синяя, а верхняя — белая. Увидев такое страшилище, он вдруг растерялся и закричал во все горло людям, чтобы они пришли и спасли его, ибо он умрет при виде такого страшилища. Прибежали люди, взяли его и положили на правый бilliрiк. Тут Додуjус стал просить шаманку отпустить назад этих страшных гостей, объясняя, что он не может жить с дочерью абāсы, так как она не по нем. Шаманка вышла и сказала следующее:

     — Ваш жених боится. Большеголовый якут-урянхаец не вынес вашего дыхания.

    На это дочь абāсы ответила:

     — Дохсун Додуjус, взявши меня в жены, введши в дом свой, спрятал свое блестящее лицо. Этого Додуjус’а, будь то его люди, будь то его скот, разорю прежде, чем исполнится три года, вовек не дам ему видеть потомства. Сделаю так, что твое дымовое отверстие закуржавеет, окна твои заиндевеют, восемь основных столбов твоего дома разойдутся в разные стороны. Этим я дам знать о себе!

    После сих слов она поднялась на свое местожительство.

    С этого времени у Додуjус’а богатство начало «изнахрачиваться», т.-е. пропадать, а люди от разных болезней вымирать. По-прошествии трех лет у него осталось лишь несколько скотин, а впоследствии и сам он умер. С того времени шаманы начали воспевать его во время камланья.

    Говорят, был еще вот какой случай. Когда Додуjус брал первую жену, то во время свадьбы происходило состязание между его якутом и якутом тестя в том, кто из них больше съест. Во всем, что ни ел якут его тестя, он превосходил прожорливость Додуjус’ова якута. Ели они много мяса и масла, а первый все опережал последнего. Наконец, якут тестя сказал, что съест 50 карасей за время, пока упадет на землю пущенная стрела. И вот один якут натянул лук и пустил стрелу, а якут тестя успел съесть все 50 штук карасей, оставивши только кости.

    21. V. 1907 г.

    Эд. Пекарский.

    /Живая старина. Періодическое изданіе отдѣленія этнографіи Императорскаго Русскаго Географическаго Общества. Вып. II. С.-Петербургъ. 1907. С. 45-50.

    Эд. Пекарскій.  Изъ якутской старины. [Изъ журнала «Живая Старина», выпуск II, 1907 г.] С.-Петербургъ. 1907. 6 с./

 

 

 

    Эдуард Карлович Пекарский род. 13 (25) октября 1858 г. на мызе Петровичи Игуменского уезда Минской губернии Российской империи. Обучался в Мозырской гимназии, в 1874 г. переехал учиться в Таганрог, где примкнул к революционному движению. В 1877 г. поступил в Харьковский ветеринарный институт, который не окончил. 12 января 1881 года Московский военно-окружной суд приговорил Пекарского к пятнадцати годам каторжных работ. По распоряжению Московского губернатора «принимая во внимание молодость, легкомыслие и болезненное состояние» Пекарского, каторгу заменили ссылкой на поселение «в отдалённые места Сибири с лишением всех прав и состояния». 2 ноября 1881 г. Пекарский был доставлен в Якутск и был поселен в 1-м Игидейском наслеге Батурусского улуса, где прожил около 20 лет. В ссылке начал заниматься изучением якутского языка. Умер 29 июня 1934 г. в Ленинграде.

    Кэскилена Байтунова-Игидэй,

    Койданава

 

    Михаил Павлович Овчинников род. 5 ноября 1844 г. в г. Усть-Двинск Архангельской губернии Российской империи, в семье протопопа. Учился в Архангельской духовной семинарии и около года в Петербургской медико-хирургической академии. Прослужив некоторое время писарем в Главном штабе, весной 1873 г. под влиянием революционных демократов участвует в «хождении в народ». В 1875 г. был арестован и сослан в Енисейскую губернию. После побега в 1881 г. продолжает активно участвовать в революционной деятельности. В Минске установил контакт с группой Я. С. Хургина. В 1882-1883 гг. руководил сбором средств для «Народной воли» в кружках офицеров-народовольцев в Минске, Пинске, Гродно, Могилеве, Орше и Бобруйске. Повторно арестован в 1887 г. и выслан в г. Олекминск Якутской области. 11 января 1889 г. женился на якутке Мальжегарскога наслега Олекминского улуса Александре Габышевой. С 1891 г. проживал в Иркутске. Сотрудничал во ВСОРГО: с 1904 – член распорядительного комитета, в 1908–1910 гг. консерватор музея и библиотекарь. Один из организаторов в 1911 г. Иркутской ученой архивной комиссии и губернского архива в 1917 г. Умер 11 июня 1921 г. в г. Иркутске.

    Сигизмунда Дзьвина,

    Койданава

 

 

 

ЎЎЎ 2. Эдуард Пякарскі. З якуцкай даўніны. 2. Пра ўтварэньне Баягантайскага вулусу. Койданава. "Кальвіна". 2021.

 

 

 

                                                            ИЗ ЯКУТСКОЙ СТАРИНЫ

                                   Об образовании Баягантайского улуса Якутского округа

    Нижеприводимый, в буквальном переводе, рассказ принадлежит перу якута Баягантайского улуса П. Е. Готовцева и передан мне Л. Г. Левенталем, моим сотоварищем по Якутской экспедиции, снаряженной на средства И. М. Сибирякова (1894-1896 гг.). Оригинал озаглавлен так: «Разсказъ. Отъ образованія Баягантайскаго улуса изъ размножившихся родниковъ (якута по имени) Бāі-ага и присоединившихся (къ нимъ родниковъ) другихъ улусовъ до 10-й ревизіи».

                                                                      ***********

    Человек по имени Бāі-ага, очень умный и рассудительный, жил вместе со своими многочисленными родниками в местности, ограниченной с востока рекою Алданом и с запада «травянистой рекой», называемой Танда [* Приток Алдана.]. Имена тогдашних людей, вероятно, были те же, которыми теперь называются реки, речки, елани и покосные участки отдельных лиц, в роде Танда, Тандагы [* Находящийся на Танде.], Хаптаны, Дадар, Улуккутчу, Мöгютчю [* Л. Г. Левенталь, в выноске к данному месту прибавляет от себя: «и такие названия, как Кубалāх, Хамыстāх, Хатӹстāх, Туруjaлāх, Ытык кюöl, Оjȳн кюöl, Балыктāх и т. п. Кроме того, Симон Слепцов (якут Баягантайского улуса) утверждает, что много есть названий тунгусских».] По-видимому, это так и было в действительности.

    Когда они таким образом жили-множились, русские власти сделали следующее распоряжение:

    — Для уплаты податей вам гораздо лучше будет разделиться на отдельные наслеги; в каждом наслеге у вас будет тоjон (господин, начальник), так называемый «князец» [* С 1822 г. официально называется старостой.]; затем у всех вас должно быть одно должностное лицо — «голова»; тогда вас всех вместе нужно будет писать и называть Баягантайским улусом.

    Согласившись на это, роды, по местам своего жительства, образовали 1-й, 2-й и 3-й Баягантайские наслеги, некоторые — Сасыльский наслег, а те люди, которые пришли сюда из местности Кіlläм [* Нынешний Кильдемский наслег.], Западно-Кангаласского улуса, образовали Кангаласский наслег. Эти пять наслегов составили Баягантайский улус.

    История отделения Кангаласского наслега и присоединения его к Баягантайскому улусу, по слухам, такова. В Западно-Кангаласском улусе, в местности Кильдемского наслега, был, говорят, правнук Дыгын’а, внук Мāнысыт’а [* Мāнысыт значить пастух.], сын Бодомы (Бодуома), по имени Курджага. Этот Курджага, вследствие притеснений и обид со стороны русских, придумал следующее:

    — Если я поселюсь (где-нибудь) далеко, лучше будет, да и потомкам моим до поры, до времени необходимо жить в вольной стране.

    Убедивши сколько-то народу следовать за собою, Курджага, со своими пятью сыновьями и скотом, отправляется на р. Яну.

    Во время пути родной брат Курджаги, старший или младший, вместе с двумя или тремя домочадцами, остался на берегу Алдана, в местности, занимаемой теперь Чериктейским наслегом Дюпсюнского улуса. Ныне, среди немногих их потомков, первым (лучшим) считается Василий Петров Попов [* Умер в первой половине текущего десятилетия.], пользующийся некоторою известностью.

    Курджага со своими родниками достигает Яны, где живет год или два.

    В это время два члена его семьи дошли до Колымы, где размножились и образовали нынешние 1-й и 2-й Кангаласские наслеги. Теперь они народ бедный, в пользу коего по области собираются пожертвования.

    Курджага же с Яны отправляется на р. Оймякон [* Оімöкöн — собственно верховья Индигирки.], в местность, навиваемую «Тöрют» [* Тöрют значит: начало, происхождение, корень.] с детьми и своими родниками.

    Те несколько семейств, которые были не в состоянии сопутствовать им, остались на Яне и образовали один наслег; главный из их потомков ныне — Николай Васильев, состоящий улусным головою.

    Курджага, достигши Оймякона, прожил сколько-то лет, а когда умер, то сыновья похоронили его на могильном лабазе (арангас). Затем, его сын Сöртöх вместе с братьями и сколькими-то людьми ушли с Оймякона к устью р. Татты [* Приток Алдана.] к людям, жившим по реке Танде. Прочие же остались жить (оседлились) на Оймяконе. Эти пришельцы, присоединившись к улусу и произведя благоприятное впечатление своею рассудительностью, пополучали покосные места от поселившихся здесь ранее людей, а некоторые получили благодаря жалобам главным начальникам, ведавшим покосные места, — всего 48 остожий (сенокосных участков) и при этом еще летовья. На реку Оймякон вышло из Борогонского улуса много самых отважных людей, которые, размножившись, образовали Борогонский [* Официально: Оймяконо-Борогонский.] наслег и присоединились к Баягантайскому улусу. Сверх того, Игидейские роды Таттинскаго [* Официально: Ботурусского.] улуса жили смешанно вместе с баягантайцами, — жили мирно, даже породнились друг с другом. Из тогдашних их людей первым был, говорят, Александр Андросов (якутское прозвище — Балан); говорят, что среди якутов это был лучший и разумнейший человек. Находясь в таких мирных и даже родственных отношениях, люди эти присоединились к Баягантайскому улусу, а затем, еще более размножившись, образовали два наслега — так называемые 1-ый и 2-ой Игидейские.

    После этого, вследствие увеличения населения в 1-ом Баягантайском наслеге, в улусе прибавился один наслег — 4-ый Баягантайский.

    Всего, таким образом, стало 9 наслегов с населением в 4.337 душ мужского пола (по 10-ой ревизии).

    Во время производства последней ревизии, в Баягантайский улус, для поверки, выезжал чиновник Поротов. Поехавши на Оймякон, он велел отрубить голову старика Курджаги, как некрещеного, и увез ее в Якутск, говоря, что она будет отослана в Россию. Неизвестно, была ли она куда отправлена или нет.

    Можно предположить, судя по сведениям из довольно старого архива, что, за время от начала образования улуса до 10-ой ревизии, население увеличилось почти вдвое.

    Если послушать старых людей, то, по сравнению с прежним временем, люди ростом (костью) стали меньше, а затем и простой чисто-якутский ум тоже претерпел перемену.

    Вначале, при образовании наслегов, за исправное взыскание князцами с якутов податей от императрицы Екатерины II каждым из них был получен в 1766 году в награду кортик — с тем, что, по смерти князца, сын его становится таким же князцом и носит тот же кортик, как награду, — и так из века в век.

    В Баягантайском улусе голова появляется впервые, по-видимому, в 1793 году. Ниже приведены имена голов за столетие по 1893 год.

 

 

    После этого, была учреждена общая для всех якутов так называемая Степная Дума, в которой главным родоначальником состоял от 1-го Баягантайского наслега Петр Заболоцкий. Говорят, что якуты отказались от Степной Думы, ибо ею было израсходовано много денег из сумм, определенных на народное продовольствие, что видно и из архивных данных [* По архивным сведениям, в Степной Думе была растрачена большая часть денег, собранных в количестве 20.000 руб. для отправки в Петербург депутации, которая должна была ходатайствовать о нуждах якутского народа. В растрате было замешано много богатых и влиятельных якутов и дело о ней тянулось с начала 30-х до 60-х годов мин. стол. «В 1838 году Степная Дума была упразднена по заключению Главного Управления Восточной Сибири, хотя тогдашний якутский областной начальник высказывал мнение в пользу сохранения этого учреждения. Обязанности Степной Думы были распределены между Земским Судом и инородными управами» (см. Памят. Книжку Якут. обл. на 1896 г., вып. 1, в статье (без подписи) Э. К. Пекарского и Г. Ф. Осмоловскаго: Якутскій родъ до и послѣ прихода русскихъ», гл. II).].

    Эд. Пекарский.

    /Живая Старина. Періодическое изданіе Отдѣленія Этнографіи Императорскаго Русскаго Географическаго Общества. Вып. IV. С.-Петербургъ. 1907. С. 96-99./

 

 

 

 

    Эдуард Карлович Пекарский род. 13 (25) октября 1858 г. на мызе Петровичи Игуменского уезда Минской губернии Российской империи. Обучался в Мозырской гимназии, в 1874 г. переехал учиться в Таганрог, где примкнул к революционному движению. В 1877 г. поступил в Харьковский ветеринарный институт, который не окончил. 12 января 1881 года Московский военно-окружной суд приговорил Пекарского к пятнадцати годам каторжных работ. По распоряжению Московского губернатора «принимая во внимание молодость, легкомыслие и болезненное состояние» Пекарского, каторгу заменили ссылкой на поселение «в отдалённые места Сибири с лишением всех прав и состояния». 2 ноября 1881 г. Пекарский был доставлен в Якутск и был поселен в 1-м Игидейском наслеге Батурусского улуса, где прожил около 20 лет. В ссылке начал заниматься изучением якутского языка. Умер 29 июня 1934 г. в Ленинграде.

    Кэскилена Байтунова-Игидэй,

    Койданава