ЎЎЎ 5-3. Кэскілена Байтунова-Ігідэй. Эдуард Пякарскі складальнік слоўніка якуцкай мовы. Ч. 5. Дад. 3. Койданава. "Кальвіна". 2025.

 

    Татьяна Андреевна Щербакова,

    к.и.н., доцент (г. Горно-Алтайск).

                            Э. К. ПЕКАРСКИЙ: НОВОЕ В СЕМЕЙНЫХ ОТНОШЕНИЯХ

    Жизни и научной деятельности почетного академика РАН Э. К .Пекарского посвящены десятки публикаций, изданных в нашей стране и за рубежом на протяжении почти столетия. Однако, хотя со времени его кончины прошло 75 лет, не создано полного жизнеописания ученого, которое включало бы как историко-научный, так и личностный аспекты его деятельности и частной жизни. Это обстоятельство порождает в статьях о нем немало домыслов и искажений, идущих от недостатка сведений, а подчас и от недобросовестности авторов публикаций.

    В 2008 г., в связи с составлением родословной по линии супруги Эдуарда Карловича Елены Андреевны Пекарской (Кугаевской), мне довелось ознакомиться с их личными фондами в Санкт-Петербургском филиале Архива РАН. На основе обнаруженных здесь документов сложилась картина взаимоотношений Э. К. Пекарского с отцом, мачехой, сестрами и братом; с единственной законной супругой Еленой Андреевной, с приемными детьми и их матерью А. П. Шестаковой.

    Эта картина зачастую расходится с общепринятыми положениями о личной жизни Э. К. Пекарского, опубликованными в научно-популярной литературе и в периодической печати. Считаем необходимым довести до сведения всех, кто интересуется жизнью и научной деятельностью академика Пекарского, те новые материалы, которые нам удалось найти в Санкт-Петербургском филиале Архива РАН (далее по тексту — СПФА РАН).

                                                                                * * *

    По уточненным данным, Э. К. Пекарский родился 13 октября (26 октября по новому стилю) 1858 г. на мызе Петровичи села Смиловичи Игуменского уезда Минской области, в семье обедневшего польского дворянина Карла Ивановича Пекарского (1). Род Пекарских имеет давнюю историю. Сохранилась «Выпись» из метрических книг, составленная Тадеушем Пекарским в 1832 г., из которой видно, что среди пращуров рода было много весьма известных и влиятельных людей (2).

    Мать Эдуарда Карловича, Тересса Пекарская (урожденная Домашевич), рано скончалась. Отец женился второй раз. Мальчика взял на воспитание состоятельный бездетный двоюродный дед Ромуальд Пекарский (дядя Карла Ивановича), который и поспособствовал дать Эдуарду образование.

    У Карла Ивановича и его второй жены Анны Иосифовны было пятеро совместных детей: Мария (1870 г. р.), Агафья (1874 г. р.), Антонина (1879 или 1880 г. р.), Иосиф (1884 г. р.), Александра (1888 г. р.).

    Существует мнение, что после ареста, суда и отправки Э. Пекарского в ссылку в Якутскую область родные отреклись от сына и отказались от общения с ним и помощи ему (3). Документы свидетельствуют об обратном. В СПФА РАН в отдельной папке сохранились письма отца к сыну, датируемые 1882-1899 гг. (4) В них отец сообщает о семейных новостях, о состоянии здоровья близких, о рождении и смерти детей. В одном из писем, датируемых 1885 г., он пишет о плачевном состоянии своего хозяйства: «Хозяйство мое самое беднейшее; имею 2 коровы и 1 кобылу и этих не могу прокормить» (5).

    В 1882 г. отец сообщает сыну, что дед Ромуальд оставил своему воспитаннику (как и дочерям Карла Ивановича и Анны Иосифовны) наследство в сумме 1692 руб. с условием, что воспользоваться им он сможет только после кончины Варвары Волосецкой, которая получает проценты с этих денег. Сообщая об этом, Карл Иванович пишет, что душеприказчиком пана Ромуальда является г. Яхитович, с которым Эдуарду предписывалось иметь дело по данному наследству (6). Эдуард Карлович ответил на все послания отца, о чем свидетельствуют его пометки на полученных письмах о дате ответа.

    Известно, что в 1912 г. Эдуард Карлович и Елена Андреевна ездили в Минскую губернию, возможно, в связи с получением наследства. Факт получения наследства отражен в семейной переписке Елены Андреевны с родственниками, жившими в Якутске (7).

    После ссылки, уже живя в Петербурге, Эдуард Карлович постоянно заботился о семье отца (отец умер в 1899 г.), помогал сестрам и брату Иосифу, вел переписку с Анной Иосифовной, решал ее дела. Об этой беспрерывной связи с родными говорят письма, сохранившиеся в Архиве СПФА РАН [* В фонде 202 (опись 2, д. 533) хранятся письма А. И. Пекарской, сестры Александры, брата Иосифа, адресованные Э. К. Пекарскому.].

    В апреле 1906 г., через полгода после переезда из Якутска в Петербург, Эдуард Карлович спешит навестить родных в г. Пинске. В письме от 3 мая он сообщает жене Елене Андреевне:

    «Милая моя Лельча!..

    Доехал я до Пинска благополучно в 2.30 часа ночи. На вокзале меня встретили брат, мать и сестры [** В указанной книге Е. И. Оконешникова сказано, что на тот момент остался в живых только Иосиф. Это неверные сведения.]. И мы на двух извозчиках отправились в город — «домой». Мать от радости почти всю дорогу плакала. Постарела она сильно, но не в такой степени, как я ожидал. Брат и сестры совершенно взрослые люди, по сравнению с которыми они на присланной ранее карточке кажутся детишками... Иосифу уже 20 лет, Антонине — 26 (сидит в девках), Александре — 18.

    Просидели мы до 7 часов утра; родные не знали, где меня усадить и чем угостить — просто закормили и запоили; затем я пожелал «принять горизонтальное положение» и вскоре проявил явное намерение заснуть на приготовленной для меня мягкой постели с горой подушек в изголовье и со стороны стенки...» (8).

    В этот приезд к родным, пересмотрев семейный архив. Пекарский обнаружил, что все его письма тщательно сохранялись; сохранилось даже первое письмо от 1867 г., когда ему было 8 лет (9).

    Судьба родных Эдуарда Карловича складывалась несчастливо. Из семейной переписки следует, что сестры Мария и Агафья умерли молодыми. Сестра Антонина тоже прожила недолго, скончалась в 1918 г. в возрасте 38 лет. Анна Иосифовна умерла в 1920 г. в Янушполе Волынской губернии, когда там разразился голод.

    Младшая из сестер, Александра (Шура), еще до революции уехала в Сибирь, в г. Бийск. Туда она звала мать и сестру Тоню, но последние побоялись трудностей пути и неизвестности, которая ждала бы их на новом месте.

    Эдуард Карлович опекал младшего брата Иосифа, помогая ему устраиваться на службу. Иосиф Карлович имел слабое здоровье и неуравновешенный характер, что заставляло его бесконечно менять место жительства и службы. Почти в каждом письме к старшему брату он жаловался на лишения и неудачи, просил содействия в устройстве на работу. Он был женат, но и семейная жизнь не сложилась.

    В одном из писем Елене Андреевне (1912 г.) Эдуард Карлович сообщает: «Иоцка опять настаивает, чтобы я хлопотал о повышении его в смысле назначения... инспектором, ибо долго он так суще­ствовать не может, имея на своих плечах двух больных се­стер и старуху-мать, не говоря уже о себе самом» (10). В письме из Янушполя от 2 декабря 1917 г. Иосиф, обращаясь к старшему брату, убедительно просит его переговорить с бароном Типольтом о возможности предоставления ему подходящего места работы. Он опасается быть призванным в армию из-за слабого здоровья. В этом же письме он просит совета Эдуарда Карловича в отношении своего намерения написать барону Мейендорфу и отправить официальное прошение на имя председателя Всероссийского общества Красного Креста, куда он очень желал бы устроиться на службу (11).

    Переписка Иосифа Пекарского с Э. К. Пекарским продолжалась, по крайней мере, до 1930 г. В одном из последних писем, от 20 декабря 1928 г., Иосиф сообщает, что живет в Сибири, в селе Старая Барда Бийского округа, где работает секретарем в сельском совете. Пишет о неблагоприятном климате и плохих условиях жизни, о том, что здоровье его угасает с каждым днем, о своих планах уехать в Волынскую или Минскую губернию. В этом же письме сообщает о семье младшей сестры Шуры, живущей с мужем-поляком и тремя детьми в Бийске (12). В последнем письме Иосифа Пекарского, хранящемся в личном архиве Э. К. Пекарского (1930 г.), упоминается ГПУ. Письмо написано по-польски, видимо, в целях конспирации (13).

    Таким образом, вышеприведенные документы свидетельствуют о том, что Э. К. Пекарский поддерживал близкие отношения с родными: отцом, мачехой, сестрами, братом, переписывался с ними, оказывал им помощь, принимал участие в их судьбах.

                                                                                * * *

    В литературе много неточностей и произвольных толкований в вопросе о взаимоотношениях Э. К. Пекарского с приемными детьми и А. П. Шестаковой, которую однозначно называют женой Пекарского, пишут, что он «женился на своей домработнице» (14). Так ли это?

    Известно, что Э. К. Пекарский попал в Игидейский наслег Ботурусского (ныне Таттинского) улуса осенью 1881 г. На тот момент ему было 23 года, и он был холост (15).

    Уже в 1882 г. у него появилась помощница по хозяйству, молодая девушка-якутка Анна Шестакова. С нею Пекарский прожил 13 лет, так и не вступив в законный брак. Поскольку они не были венчаны, дети, родившиеся у Анны Петровны, были записаны как незаконнорожденные. Данный факт документально подтверждается обнаруженными в СПФА РАН выписками из метрических книг Ытык-Кюельской Преображенской церкви:

 

 

    Таким образом. Сусанна родилась на 12-й, а Николай — на 13-й годы совместного проживания Э. Пекарского с А. Шестаковой. Как известно, именно в 1894-1896 гг. Эдуард Карлович, включенный в состав Сибиряковской экспедиции, часто отсутствовал дома. Не присутствовал он и на крещении детей. На эти факты, пишущие о Пекарском внимания не обращают.

    Были ли еще дети у Анны Петровны в промежуток между 1882 и 1895 гг.? Встречаются упоминания о сыне, родившемся в 1885 г. (17), и о письме Эдуарда Карловича отцу в этой связи (18).

    Возникают вопросы: считал ли сам Пекарский свою помощницу по хозяйству женой (супругой)? Почему он не забрал с собой в Якутск Анну Петровну и детей? О чем это свидетельствует? Не считал ее женой? Не признавал отцовства?

    В этом смысле заслуживает внимания воспоминание П. В. Попова (внука Д. Д. Попова) о его вместе с матерью посещении юрты Пекарского в местечке Дьиэрэннээх в 90-е годы XIX столетия: «...Получив письмо отца Димитриана и список якутских слов, Эдуард Карлович бегло прочитал его... В это же время якутка лет тридцати, одетая в длинный ситцевый халадай, видимо, как тогда называли, кухарка, поставила самовар и стала печь из белой муки оладьи. Пекарский отрекомендовал ее как друга по дому и как учителя разговорной якутской речи...» (выделено мною. — Т. Щ.) (19).

    Еще более ясно отношение Пекарского к А. Шестаковой просматривается в тексте Общественного приговора от 5 мая 1895 г. на предмет возврата покосной и пахотной земель, отведенных ранее Пекарскому обществом. В заявлении он излагает намерение вернуть землю в связи с возможным его отъездом.

    Обществом было вынесено следующее решение: «Выслушав это заявление и принимая во внимание, что после Пекарского остается в наслеге сожительствовавшая с ним в течение 13 лет якутка сего наслега Анна Петрова Шестакова с малолетнею дочерью Сусанною, мы, общественники, ввиду примерного поведения Пекарского за все время пребывания в наслеге, не только неотяготительного, но во многих отношениях полезного, и что родница наша Анна Шестакова имеет свое особое самостоятельное хозяйство и имеет скот для пропитания, признали справедливым отвести владеемые Пекарским места в пользование означенной Анны Шестаковой...».

    Далее в решении перечисляются, какие именно места решено передать Анне Шестаковой: «...Впредь до возможного ее выхода замуж, в каковом случае все эти места опять возвращаются в полное распоряжение общества, в чем и подписуемся: Константин Оросин, Иван Николаев Оросин. Иван Васильев Оросин. Егор Оросин, Михаила Григорьев...» (всего 24 подписи) (20).

    По сложному синтаксису и лексике приведенного документа можно догадаться, что его текст составлен или самим Пекарским, или с его участием. В отношении Анны Петровны сказано не «жена», а «сожительствовавшая с ним (с Пекарским) в течение 13 лет», что еще раз доказывает временность их отношений. Их союз — это не сердечный выбор, а вынужденный шаг со стороны Эдуарда Карловича, вполне понятный для его положения ссыльного.

    Чисто по-человечески Эдуард Карлович питал, несомненно, чувство благодарности к А. П. Шестаковой, которая все годы ссылки была хозяйкой в его доме, учила его на первых порах якутскому языку, делила с ним кров и пищу. Но слишком велика была разница в их интеллектуальном и духовном развитии; были, на наш взгляд, и другие причины внутреннего характера для разрыва отношений.

    Е. И. Оконешников считает, что они расстались из-за появления в жизни Пекарского Христины Слепцовой, якобы второй его якутской жены (21). Здесь кроется еще одно заблуждение. Нельзя называть женой женщину, явившуюся небольшим эпизодом в жизни человека, тем более, что и в этом случае не найдено документов, подтверждающих законность их союза. По крайней мере, должно быть свидетельство самого Пекарского в письмах или в воспоминаниях, где бы он сам определил роль Х. Слепцовой в его жизни. Таких свидетельств не обнаружено.

    Несмотря на отмеченное выше, Эдуард Карлович взял детей под свою опеку, обеспечивал их содержание и проявлял о них постоянную заботу.

    Это явно вытекает из сохранившейся копии письма Эдуарда Карловича от 9 июня 1900 г., адресованного окружному исправнику А. И. Попову. Письмо направлено против усилий Константина (Григ.) Оросина, состоятельного родовича, отнять у Пекарского пахотную и сенокосную земли, которыми он пользовался в наслеге, на том основании, что Пекарский скоро уезжает навсегда.

    «Пока я был в наслеге, — пишет Эдуард Карлович, — пока инородцы надеялись, что против притеснений со стороны К. Оросина они навсегда найдут во мне защитника, все старания его не приводили ни к чему. Когда я ликвидировал свое хозяйство и окончательно поселился в городе, они уже не могут рассчитывать на мою поддержку и боятся ослушаться К. Оросина, который, пользуясь своим богатством и связями, не остановится ни перед чем, чтобы отомстить ослушникам. И богатые влиятельные общественники готовы склониться па убеждения К. Оросина и лишить меня земли.

    Но, как я ранее уже Вам сообщал, я от своего надела отказался добровольно назад тому шесть лет, после объявления мне, что срок моего обязательного пребывания в Сибири кончился, хотя ничто не мешало мне оставить этот надел за собою и не нести никаких за то повинностей.

    Теперь же, с 1897 г., я пользуюсь наделом не от целого наслега, как прежде, а от одного лишь рода Баряйского не лично, а именем малолетних инородцев этого рода, моих внебрачных детей Николая Иванова Оросина (по восприемнику — Ивану Николаеву Оросину, теперешнему выборному) и Сусанны Шестаковой (по матери). Все баряйцы отлично понимают, что наделен землей не я, а воспитываемые мною дети, я не только отношу за них, как несовершеннолетних, все подати и повинности вплоть до содержания поселенцев и бедняков, наряду с остальными инородцами.

    Для меня лично земля не нужна, иначе я от нее и не отказывался, но для воспитываемых мною детей она составляет источник пропитания ныне и единственное прочное обеспечение их существования в будущем на случай моей смерти. Имея в перспективе командировку в Петербург, я, тем не менее, вплоть до последних дней, старался не упускать из виду интересы детей: я для них выстроил новую юрту, два новых амбара, новый летний и зимний хлевы, огородил часть покосных мест и летник.., распахал новь (весной прошлого года) и огородил двор в сентябре прошлого года. Одним словом, я не жалел затрат на устройство будущего хозяйства моих детей. Вырученные от продажи скота деньги также должны, по моему плану, пойти на обеспечение тех же детей, чтобы они, в случае надобности, могли на эти деньги обзавестись скотом и сесть хозяевами на своем надворье, если им суждено будет остаться инородцами. Удастся ли мне дать им образование хотя бы среднее, будет зависеть как от... добываемых мною средств к жизни, так и от моего состояния здоровья...» (22).

    В конце письма Эдуард Карлович подводит итог всему сказанному и просит объявить общественникам Баряйского рода его желание, чтобы за детьми было сохранено право на пользование своим наделом вплоть до перехода в другое сословие. На этом документе карандашом сделана приписка рукой Пекарского: «По этому письму последоволо распоряжение исправника от 12 июня № 1 об оставлении за детьми покосов, коими они владели до сего времени».

    В начале 1900-х годов Э. К. Пекарский решает усыновить Сусанну Шестакову и Николая Оросина. Что заставляет его принять такое решение?

    26 июля 1900 г. мать детей А. П. Шестакова, будучи в то время женой крестьянина 1-го Игидейского наслега А. Константинова, умирает во время родов (23). Дети остаются сиротами на попечении родовичей. Выросший в семье родственников, Эдуард Карлович несомненно, глубоко сочувствует детям и принимает на себя ответственность за их судьбу. Он начинает хлопоты по усыновлению.

    В СПФА РАН нами обнаружены документы, свидетельствующие о предпринятых им действиях. Это, во-первых. Удостоверение, выданное ему головой Батурусского улуса Егором Николаевым, заверенное его личной печатью и засвидетельствованное окружным исправником А. И. Поповым:

                                                                     Удостоверение

    1902 г. Декабря 10 дня. Сим удостоверяю, что рожденные от инородки 1-го Игидейского наслега Батуруского улуса девицы Анны Петровой Шестаковой: мальчик Николай 7 лет и девочка Сусанна 8 лет находятся на воспитании и полном иждивении у якутского мещанина Эдуарда Карловича Пекарского со дня их рождений и что за смертью родной их матери в 1900 году они остаются круглыми сиротами. В чем и удостоверяю своей подписью и приложением именной печати.

    Голова Батуруского улуса Егор Николаев [* Егор Николаев - 2-й.].

    Свидетельствую, что удостоверение это выдано (следующее слово неразборчиво. — Т. Щ.) согласно действительному положению дела.

    Окружной исправник А. Попов (24).

    Во-вторых, это Свидетельство № 567 Якутской духовной консистории, удостоверяющее факт рождения девочки и подписанное протоиереем Н. Берденниковым, которое было выдано 22 января 1903 г. «якутскому мещанину Э. К. Пекарскому, имеющему усыновить незаконнорожденную Сусанну» (25).

    Неизвестно, успел ли Эдуард Карлович добиться желаемого результата в отношении Сусанны: девочке не суждено было прожить долго, она скончалась 20 марта 1903 г. в возрасте неполных 9 лет. Об этом Пекарский в тот же день написал своим родным в Пинск (26).

    В отношении Николая Оросина документов по усыновлению нами не найдено, но доподлинно известно, что мальчик был усыновлен Э. К. Пекарским, перешел на его фамилию и получил отчество Эдуардович. Подтверждением тому служат многие документы из личного архива Э. К. Пекарского в СПФЛ РАН.

    Осенью 1905 г. Николай, которому исполнилось 9 лет, вместе с приемными родителями переехал из Якутска в Петербург.

    Эдуард Карлович и Елена Андреевна дали ему прекрасное образование, ни в чем не отказывали. Он окончил классическую гимназию, неплохо знал языки: французский, латынь. На лето родители увозили его на отдых к родным в деревню, позже отправляли к близким знакомым на дачу, чаше всего в местечко Мереккюль Эстляндской губернии, откуда Коля писал родителям по-детски восторженные письма подростка, вырвавшегося на свободу и вольный воздух из душного и шумного города.

    В личном архиве Э. К. Пекарского сохранилось несколько писем сына, посланных родным в 1906-1921 гг. Вот одно из них, от 28 июня 1910 г:

    «Здравствуйте, дорогие папа и мама!

    Мы получили мамино письмо. в котором она жалуется, что я не пишу... Пожалуйста, дорогие папа и мама, не сердитесь на меня, что я так долго не писал. В этом я признаю себя виноватым перед Вами. Живу я здесь очень весело. Каждый день я иду купаться с мальчиками, с которыми я уже давно познакомился. Недавно еще приехал в наш дом один мальчик, а именно Саня. Тогда мне стало еще веселее. Он мне ровесник, так как ему 15 лет. Деревня Куколь, в которой я живу, очень большая. Она состоит из 80 дворов. У каждой избы есть свой сад фруктовый и огород. У нашей избы тоже есть огород в саду. В саду много яблонь, но яблок совершенно нет, потому что они погибли вследствие холода. Крыжовника, а особенно смородины, очень много... Относительно белья, мама, не беспокойтесь. Каждую субботу я хожу в баню, которая находится в огороде, и переменяю белье. В первый раз как я вошел в баню, так я и вздохнуть не мог. Я парился там вениками. Потом я привык. Вообще я живу счастливо. Все здоровы, и Вам того желаю.

    Мамуська, пожалуйста, приищите квартиру новенькую, а то в старой надоело. Здоровы ли папа и мама? Целую заочно. Ваш сын Н. Пекарский. Будьте здоровы!» (27).

    В письме родителям от 20 июля 1913 г. повзрослевший Николай, которому идет 18-й год, обнаруживает другой круг интересов:

    «...Приехал Федор Семенович (знакомый Пекарских. — Т. Щ.) и задал мне хорошую трепку за то, что я не писал Вам... Я здоров и наслаждаюсь деревенским воздухом и жирею, по словам Федора Семеновича. Одним словом, блаженствую. Хожу ежедневно купаться, благодаря чему чувствую себя Dien soit loue!.. Я познакомился здесь, в деревне, с учителем земской школы, г. Старицким, оказавшимся очень хорошим малым и желающим сдать экзамен на аттестат зрелости. Я помогаю ему в языках — французском и латинском, что, sans doute, льстит моему самолюбию. Я беру у него книги для чтения. Если же есть у тебя, рара, время, то напиши, пожалуйста.

    Скоро будет у нас храмовый праздник, а именно 20 июля, на котором погуляем-с!.. Федор Семенович посылает посылает а mes pара еt mаmаn поклон. Vоtrе fils, vons aimant Nikolas» (28).

    Николай Пекарский окончил Ленинградский Восточный институт им. Енукидзе. По некоторым сведениям, у него было и второе высшее образование (29). Пока не удалось с достоверностью установить, где и кем он служил, но из его писем к отцу следует, что в 1918 г. он работал в архиве (возможно, в Архиве РАН, так как через отца передает привет своим коллегам), в Управлении артиллерии, в 1921 г. — в Управлении Очаковского военно-морского порта (30).

    В период учебы в Ленинградском Восточном институте, в 1929 г., Николай Пекарский был арестован. В своем дневнике 7 января 1930 г. Эдуард Карлович записывает: «Арестован Николай; говорят, что его арест состоит в связи с арестом Александра Катин-Ярцева, по «делу» которого будто бы арестовано всего 15 человек» (31).

    12 февраля 1930 г. Эдуард Карлович направляет в Государственное политическое управление прошение об освобождении сына и поручается за него:

    «В Госполитуправление

    члена общества политкаторжан

    Эдуарда Карловича Пекарского

                                                                              Заявление

    Будучи глубоко уверен в том, что мой приемный сын, Николай Эдуардович Пекарский, определенно стоящий на советской платформе, не мог быть замешан в каком-либо антисоветском деянии, и в то же время принимая во внимание, что длительное лишение свободы должно тяжело отразиться на его, до сих пор успешных учебных занятиях (он оканчивает Ленинградский Восточный институт им. Енукидзе), решаюсь ходатайствовать перед Госполитуправлением об освобождении Николая Пекарского за моим поручительством и полною ответственностью за его поведение» (32).

    Не получив ответа на это ходатайство. 21 марта 1930 г. Эдуард Карлович вновь обращается в ГПУ с просьбой об удовлетворении его ходатайства (33). Одновременно он пишет прошение в Народовольческий кружок при Обществе политкаторжан и ссыльнопоселенцев, членом которого он являлся. В письме он просит президиум кружка всемерно поддержать его ходатайство об освобождении сына (34).

 

 

    20 апреля 1930 г. Эдуард Карлович записывает в дневнике: «Вчера Николай выпущен и сегодня придет ко мне. Дня 4 тому назад я вел беседу с тов. Карпенко о поддержании моего ходатайства перед ГПУ относительно отдачи Николая мне на поруки. Карпенко возбудил вопрос о пересмотре дела, и надо подождать дня 2-3 решения из Москвы о дальнейшей судьбе Николая» (35).

    Как известно, из стен ГПУ мало кому удавалось уйти невредимым, и, несомненно, только авторитет отца и вмешательство влиятельных людей помогли положительному решению участи Н. Пекарского.

    Однако отношения отца и взрослого сына нельзя назвать однозначными; под конец жизни Эдуарда Карловича они приняли драматический характер. Судя по письмам и записям в дневнике, надежды Пекарского на сына не оправдались, о чем свидетельствуют его горестные заметки: «1932 г. 5 июля. Был Николай с сообщением, что он закончил (по истечении года) свою аспирантуру, как человек слабый в методологическом отношении; и якобы доволен, что имеет, по крайней мере, звание преподавателя китайского языка, но, как беспартийный, не могущий получить места по своей специальности. Вот и моя надежа! Словом, неудачник, которому уже 36 лет!» (36).

    Эдуард Карлович, по-видимому, в целом был разочарован не только положением, но и поведением приемного сына. 26 мая 1934 г. он записывает в своем дневнике: «...Звонила Сельцова София Михайловна. Разговор с нею о Николае; она выразилась о нем. как о человеке, много о себе думающем и много могущем сделать плохого... Мне неоднократно повторила, что Николай меня очень любит, предлагала записать на всякий случай его телефон. Я наотрез отказался и заявил, что совсем не считаю его своим сыном, что хочу напечатать в газете, как он пользуется моим именем, о чем до меня доходят слухи, иначе его давно бы выслали из Ленинграда в провинцию. Сельцов просил меня этого не делать. Об этом надо подумать. До этого какой-то товарищ Николая по телефону мне говорил о нем, предлагал сообщить ему номер телефона (телефоны де часто меняются), я сообщил ему тот № телефона, который я добыл, посылая за этим кого-то на квартиру Николая. А Николай издавна, чуть ли не с детства, злится на Елену Андреевну за то будто бы, что она отняла у него отца. Какой же я ему отец? Я имел глупость когда-то усыновить его, и он чем дальше, тем больше стал походить и лицом, и ростом на моего соседа-якута Григория Тымты» (37).

    Последние слова этой дневниковой записи свидетельствуют о том, что Э. К. Пекарский не признавал себя биологическим отцом Николая и, действительно, им не был.

    Наконец, в СПФЛ РАН имеется документ, говорящий об окончательном разрыве отношений отца с приемным сыном. Это копия письма Эдуарда Карловича, датируемого 21 мая 1934 г., то есть написанного за месяц до его кончины:

    «Николаю Эдуардовичу Пекарскому

    Копия:

    1) Отдел опеки — пл. Урицкого, ком. 235. т. Кокореву

    2) Редактору «Вечерней Кр. Г-ты» т. Заболотному

    Мною и моей женой на основании Акта об усыновлении Вам предоставлена была возможность 33 года назад выйти в люди, т. е. получить образование классическое среднее и окончить два факультета с высшим дипломом.

    После 16-летнего перерыва в общении со мной и моей женой Вами через посредство третьих лиц принимаются меры по восстановлению утраченной, по Вашей вине исключительно, родственной связи.

    Не имея намерения пробуждать в Вас сыновние чувства, как результат запоздалого осознания, что неминуемо было бы связано с принижением Вашего самолюбия, а для меня и жены моей подобное раскаяние совершенно излишне — настоящим предлагаю Вам и Вашим посредникам прекратить дальнейшее беспокойство.

    Вам для жизни дано все необходимое, а именно: 1) фамилия, 2) воспитание и 3) прекрасное образование. Старайтесь все это применить с пользой для общества. По роду моей болезни я нуждаюсь в покое. Это учтите и оставьте меня и мою жену, на что мы вправе рассчитывать.

    21 мая 1934 г.» (38).

    Судя по пометке вверху письма, оно было отправлено 29 мая 1934 г. Что послужило причиной такого трагического противостояния отца с приемным сыном? Об этом можно только догадываться. Но, вероятно, только исключительные обстоятельства и серьезные причины заставили 76-летнего Эдуарда Карловича пойти на подобный шаг.

    Свидетельств о том, как сложилась дальнейшая судьба Николая Эдуардовича Пекарского, нами пока не обнаружено.

                                                                                * * *

    Почти не нашла освещения в печати тема взаимоотношений Эдуарда Карловича с супругой  Еленой  Андреевной, хотя и не избежала вольных интерпретаций (39).

    В 1904 г., в возрасте 46 лет, Э. К. Пекарский, живя в Якутске, женился на Елене Андреевне Кугаевской.

    Отец Елены Андреевны, Андрей Андреевич Кугаевский, в середине XIX в. был направлен из Красноярска в Якутск в качестве почтмейстера. В 1865-1881 гг. он служил почтмейстером Якутского уезда, в 1882-1890 гг. был чиновником Якутского областного правления, заслужил личное дворянство и чин статского советника. За безупречную службу был награжден тремя орденами (40).

    Со стороны матери Елены Андреевны, Александры Павловны Кугаевской (в девичестве Чуркиной), в роду были потомственные дворяне (41). Андрей Андреевич и Александра Павловна воспитали семерых детей.

    Семья Кугаевских принадлежала к правящим кругам. Братья Елены Андреевны: Александр, Евгений, Вячеслав, Леонид — были образованными людьми, служащими. Александр Андреевич служил в областном правлении, затем был назначен смотрителем Якутского продовольственного магазина, т.е. военным интендантом (42). Евгений Андреевич занимал различные должности в областном правлении; работал земским заседателем, полицейским надзирателем, помощником исправника Олекминского, Верхоянского, Вилюйского и Якутского округов (43). Леонид Андреевич также много лет прослужил в системе Министерства внутренних дел, работал секретарем, потом помощником исправника Вилюйского округа (44).

    Елена Андреевна получила вначале домашнее образование, затем училась в Якутской прогимназии, которую была вынуждена оставить в связи со смертью отца в 1890 г. (45)

    Не осталось свидетельств, как состоялось знакомство Эдуарда Карловича с Еленой Андреевной. Но можно предположить, что оно произошло через Леонида Андреевича Кугаевского. Он служил тогда полицейским надзирателем г. Якутска, а Эдуарду Карловичу приходилось неоднократно обращаться в полицейское управление в связи с переходом его из положения ссыльнопоселенца в мещанское сословие, а также при устройстве на службу и регистрации по месту жительства.

    Эдуард Карлович подружился не только с Леонидом Андреевичем, но и стал другом большой семьи Кугаевских; эта дружба продолжалась и в период жизни Пекарских в Петербурге (Ленинграде).

    Леонид Андреевич был свидетелем при венчании Эдуарда Карловича и Елены Андреевны, которое состоялось в Якутске 26 сентября 1904 г. в тюремной Александро-Невской церкви (46). В обнаруженном нами «Свидетельстве о браке» записано, что и жених, и невеста вступают в брак впервые (курсив наш. — Т. Щ.). Это и было единственное законное («перед Богом и людьми») продлившееся до самой кончины супружество Э. К. Пекарского.

    Этот счастливый союз продолжался 30 лет. В лице Елены Андреевны Эдуард Карлович нашел идеал женщины, соответствовавший его представлениям о спутнице жизни. Свидетельство тому — десятки сохранившихся писем Эдуарда Карловича к жене, теплых, сердечных, наполненных искренним чувством, которые Елена Андреевна бережно хранила до последних дней жизни. В дни разлуки он отправлял ей свои послания ежедневно, иногда по два в день.

    Приводим отрывки из писем в Мереккюль Эстляндской губернии, где Елена Андреевна с приемным сыном Колей обычно проводила летний отдых в имении М. Н. Слепцовой:

    «Д. М. Л-ча. (Дорогая Моя Лельча. — Т.Щ.). Все твои открытки получил, о чем постоянно своевременно сообщаю. Спасибо за сегодняшнюю открытку с изображением купален, что ли — не разберу. Да, дорогая, правду говорят, что «вместе тесно, а врозь скучно» и грустно. Так ты грустишь? Я думал, что это только мне грустно здесь в шумном Питере, ибо моей королевы нет; оказывается, и без короля тоже невесело. Скоро увидимся! Пусть только приедет Гильзе и (коллега Э. К. Пекарского. — Т.Щ.) — тотчас же еду к тебе без всякого предупреждения, как снег на голову...» (47).

    Из письма от 9-11 июня 1912 г.:

    «...Приходится констатировать, что мне становится уже довольно-таки скучно без тебя, моя дорогая Лельча. и даже работается хуже, чем при тебе, вопреки моему ожиданию: все чего-то как будто не хватает. Спасибо, Лелечка, за новую открытку. Напиши мне, чего бы ты хотела, чтобы я тебе привез из Питера, ибо сам ничего не могу придумать. А хотелось бы привезти тебе гостинчик...» (48).

    Он заботится о том, чтобы Елена Андреевна была в курсе последних событий, ежедневно посылая ей газеты. В письме от 30 мая 1912 г. пишет: «Высылаю 2 нумера газет («Русское слово» и «Речь»)... наиболее интересное всегда отчеркиваю красным карандашом, чтобы ты не пропустила. Это не значит, конечно, что нужно читать только отчеркнутое мною» (49). Эдуард Карлович советует жене «везде быть осторожной», «остерегаться есть сырые овощи и фрукты, т.к. в Петербурге зарегистрировано подозрительное по холере заболевание», прилагает об этом вырезку из местной газеты; дает наставления и сыну: «...Николаю советую вести себя корректно всюду и по отношению ко всем» (50). Он утешает и поддерживает жену, советует ей не расстраиваться из-за неприятностей:

    «Дорогая моя Лелюшка! Очень меня огорчают перепетии. которые ты переживаешь то с Николаем, то с Семчевскими. Жалко, что на таком расстоянии ничем тебе пособить не могу. Знаю только, что, конечно, вся правда на твоей стороне, ибо ты по природе своей не можешь быть несправедливой, моя дорогая! Крепись, моя милая Лелюшка. и переноси испытания стойко, не принимай слишком близко к сердцу и тем себя не волнуя...» (51).

    Жену он ласково именует Лелечкой, Лельней, Мамуськой, Королевой, Божеством, награждает ее нежными словами: милая моя, моя незаменимая. Прощаясь и подписывая письмо, Эдуард Карлович (подобно толстовскому Левину) неизменно пишет фразу, состоящую из первых букв слов: «Ц.т.б.ч.р. Твой Эдка», которые без труда прочитываются так: «Целую тебя бессчетное число раз».

    13 августа 1912 г. на бланке перевода в графе для письменного сообщения он пишет: «Д.М.Л-ка. Вот и перевожу тебе с большой радостью денег 15 руб. ввиду того, что они назначаются для твоего возвращения в Петербург, который по тебе, не сомневаюсь, соскучился так же, как и я. Передай привет Марии Николаевне, которую при сем прошу оказать тебе всяческое содействие при ликвидации дачных дел. Жду с нетерпением мою дорогую М-ку. Твой Эдка, ц.т.б.ч.р.» (52).

    Зимой 1934 г. Елена Андреевна находится в больнице после операции. В это время из Якутска Пекарский получает от Н. Н. Грибановского [* Николай Николаевич Грибановский — известный якутский краевед, общественный деятель, директор библиотеки.] телеграмму с сообщением об увеличении пенсии, назначенной Эдуарду Карловичу Якутским правительством. На обороте телеграммы он печатает на машинке и отсылает Елене Андреевне следующий текст:

    «Дорогая Лельча, предлагаю тебе эту неожиданно увеличенную пенсию, эту якутскую пенсию за январь передать в распоряжение твоего племянника, дорогого Бори [* Борис Евгеньевич Кугаевский — родной племянник Елены Андреевны, учившийся на платных архитектурных курсах в Ленинграде.], что облегчит ему взнос платы за обучение. Свой ответ сообщи при сем же. Целую тебя с пожеланием окончательной поправки здоровья моей ненаглядной. Прошлую ночь ты являлась мне во сне так неожиданно, что я недоумевал, каким образом тебе удалось приехать, ибо автомобиля за тобой не посылали. Это предвестник того, что мы скоро увидимся. За спокойную Марию Васильевну [* Мария Васильевна Кугаевская (Киренская) — невестка Елены Андреевны, вдова ее брата Евгения Андреевича Кугаевского; она курировала Эдуарда Карловича, пока Елена Андреевна находилась в больнице.] не знаю, как и благодарить. Знакомые надеются, что свое выздоровление ты ознаменуешь пельменями. Твой Эдка» (53).

    Елена Андреевна, которая была на 18 лет моложе мужа, относилась к нему также с глубоким уважением и любовью, став для него женой, сестрой, матерью одновременно.

    30 лет она была рачительной хозяйкой дома, верной подругой и сотрудницей мужа, помогала ему в научной работе, добровольно выполняя обязанности его корректора и машинистки.

    В личном архиве Елены Андреевны сохранилось Удостоверение, выданное ей Музеем антропологии и этнографии РАН за № 109 от 2 июня 1920 г., г. Петроград:

                                                                  «Удостоверение

    Дано сие в том, что Елена Андреевна Пекарская занимается перепиской на пишущей машинке для Музея антропологии и этнографии при Российской академии наук.

    Заведующий музеем (подпись)» (54).

    Своих детей у Пекарских не было. Елена Андреевна очень хотела иметь ребенка, даже обращалась к родственникам в Якутске с просьбой дать им на воспитание девочку, но родные не смогли отдать детей. Всю силу нерастраченного материнского чувства она отдала Эдуарду Карловичу.

    Елена Андреевна окружала мужа неустанной заботой. В 1933 г., сама находясь в больнице, она печется о его здоровье: «Пей адонисовы капли; выйду, займемся твоим здоровьем...» (55). В 1932 г., уезжая на санаторное лечение, она договаривается со знакомыми и организует постоянный пост в доме, чтобы 74-летний Эдуард Карлович ни на день не оставался один. Благодаря помощи близких людей и заботам Елены Андреевны за ним был обеспечен надежный уход и присмотр.

    Кончина Эдуарда Карловича тяжело отразилась на душевном состоянии Елены Андреевны, о чем свидетельствует запись, сделанная ею в дневнике мужа:

    «И этим числом с 28-го на 29-е июня закончилась жизнь моего друга жизни. Думала ли я. что это его последняя запись? Нет, не предполагала этого конца!..». И далее Елена Андреевна описывает последние минуты жизни Эдуарда Карловича и свои переживания в связи с этим: «...В последний момент он мне говорил что-то, но я не смогла понять (отнялся язык). Этот момент ужасно тяжел для меня: что он хотел сказать, я так-таки и не знаю. При одном лишь воспоминании раздирает всю душу мою. Не могу успокоиться. 29 декабря исполняется уже 6 месяцев со дня его смерти. А на душе до сих пор тяжело. Когда-то раньше Эдуард Карлович говорил мне: « Не плачь, когда я умру», но разве легко было исполнить его желание? Ведь сказать одно, а пережить совершенно другое...» (56).

    В лице Эдуарда Карловича Елена Андреевна потеряла не просто близкого человека, но, действительно, свою опору и защитника. Вскоре после того, как она осталась одна, начались притеснения со стороны власти: произошло уплотнение жилья, т.е. квартира почетного академика превратилась в коммунальную; затем начались нападки со стороны новых соседей по квартире, о чем свидетельствуют записи в дневнике Елены Андреевны (57).

    По пока не уточненным данным. Елена Андреевна Пекарская умерла в Ленинграде во время блокады.

                                                                                * * *

    Как видим, имеющиеся в СПФА РАН фонды, как и фонды других архивов, значительно расширяют и уточняют представление о личности Э. К. Пекарского и о его ближайшем окружении. Они дают возможность положить конец произвольному истолкованию фактов биографии ученого, касающихся его частной жизни.

    Каждый пишущий об этом значительном человеке должен в своих утверждениях основываться на фактах, устанавливаемых путем добросовестного изучения имеющихся архивных материалов. В этой связи хочется еще раз подчеркнуть, что давно назрела необходимость создать точную, тщательно выверенную с точки зрения источниковедения полную биографию Э. К. Пекарского. Это является первостепенной задачей настоящих и будущих исследователей его жизни и деятельности.

                                                       ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА

    1. СПФА РАН. Ф. 202. Оп. 1. Ед. хр. 114. Л. 86.

    2. Там же. Л. 8.

    3. Оконешников Е. И. Якутский феномен Эдуарда Карловича Пекарского. — Якутск, 2008. — С. 11.

    4. СПФА РАН. Ф. 202. Оп. 2. Ед.хр. 333. Л. 1-29. Папка «Письма к Э. К. Пекарскому его отца Карла Ивановича из Мозырского уезда».

    5. Там же. Л. 4.

    6. Там же. Л. 1-2.

    7. Там же. Оп. 1. Ед. хр. 133. Л. 2-8.

    8. Там же. Л. 7.

    9. Там же. Л. 8.

    10. Там же. Л. 81.

    11. Там же. Ф. 202. Оп. 2. Ед. хр. 332. Л. 4.

    12. Там же. Л. 6-7.

    13. Там же. Л. 8-9.

    14. Оконешников Е. И. Указ. соч. — С. 14.

    15. Национальный архив РС (Я). Ф. 15. Оп. 18. Д. 253. Л. 14 об. - 15.

    16. СПФА РАН Ф. 202. Оп.1. Ед. хр. 114. Л. 53-54.

    17. Варламова А. П. Он поставил себе памятник. — Татта, 2008. — С. 9.

    18. Сивцев Д. К. — Суорун Омоллон. Чсркехский мемориальный музей. — Якутск: Бичик, 1999. С. 85.

    19. Э. К. Пекарский. К 100-летию со дня рождения. — Якутск, 1958. — С. 49.

    20. СПФА РАН Ф. 202. Оп. 1. Ед. хр. 114. Л. 59.

    21. Оконешников Е.И. Указ.соч. — С. 17.

    22. СПФА РАН Ф. 202. Оп. 1. Ед. хр. 114. Л. 63-68.

    23. Там же. Л. 56.

    24. Там же. Л. 55.

    25. Там же. Л. 52.

    26. Там же. Оп. 2. Ед. хр. 533. Л. 5.

    27. Там же. Ед. хр. 334. Л. 4.

    28. Там же. Л. 8-9.

    29. Там же. Оп. 1. Ед. хр. 114. Л. 353.

    30. Там же. Оп. 2. Ед. хр. 334. Л. 10-13.

    31. Там же. Оп 1. Ед. хр. 126. Л. 29.

    32. Там же. Ед. хр. 114. Л. 350.

    33. Там же. Л. 391.

    34. Там же. Л. 392.

    35. Там же. Л. 29.

    36. Там же. Л. 34.

    37. Там же. Л. 62.

    38. Там же. Ед. хр. 114. Л. 353.

    39. Оконешников Е. И. Указ. соч.; Толстихина Л. Якутские жены политических ссыльных // Якутск вечерний: газ. — 2010 г. — 23 июля. — С. 58.

    40. НА РС(Я). Ф. 12. Оп. 1. Д. 2401.

    41. Архивное агентство Красноярского края. Ф. 161. Оп. 2. Д. 713. Л. 52 (об.) - 53.

    42. НА РС(Я). Ф. 12. Оп.1. Д. 3495 а).

    43. Там же. Д. 5172.

    44. Там же. Ф. 22. Оп. 1. Д. 3013.

    45. СПФА РАН. Ф. 202. Оп. 1. Ед. хр. 134. Л. 4.

    46. Там же. Ед. хр. 114. Л. 293.

    47. Там же. Ед. хр. 133. Л. 48.

    48. Там же. Л. 72-73.

    49. Там же. Л. 45.

    50. Там же. Л. 84.

    51. Там же. Л. 92.

    52. Там же. Л. 25.

    53. Там же. Л. 357.

    54. Там же. Ед. хр. 134. Л. 7.

    55. Там же. Ед. хр. 114. Л. 358.

    56. Там же. Ед. хр. 126. Л. 64-65.

    57. Там же. Ед. хр. 134. Л. 104-106.

    /Якутский архив. № 4. Якутск. 2010. С. 27-39./

 

 

                                 ЯКУТСКИЕ ЖЕНЫ ПОЛИТИЧЕСКИХ ССЫЛЬНЫХ

  *

                                                                Дважды женатый

 

 

    Знаменитый автор русско-якутского словаря Эдуард Пекарский был женат на якутках дважды. Он отбывал ссылку в Игидейском наслеге с 1881 года. Местное общество наделило его коровой, конем, пахотными землями и... женой. Якут Мирон Шестаков определил в его юрту помощницей (говорят, что привез он ее туда насильно) свою 16-летнюю сестру Аннушку. От Аннушки у Пекарского родились сын Николай и дочь Сусанна. В то время он писал отцу: «Мне хотелось бы знать, с каким чувством вы отнеслись к рождению у меня сына... Вы ни в одном письме не сочли нужным хоть словом помянуть его. Разве от того, что он родился от якутки, он меньше для меня дорог?)».

    Почему Пекарский расстался со своей Аннушкой — загадка. Работники Черкехского музея, где расположена юрта Пекарского и находятся все документы, пожимают плечами: «Разлюбил, наверное)». Поговаривают, что он выдал ее замуж за местного жителя, дав при этом за ней приданое.

    Детей он воспитывал сам, взяв в помощь еще одну якутскую жену — Христину Слепцову.

 

 

    Закончив работу над словарем (для чего Пекарский попросил продлить ему срок пребывания в Якутии, ибо не успевал доделать труд), исследователь уехал в Санкт-Петербург, к своей супруге Елене Андреевне Кугаевской. Сына Николая он перевез с собой, определил его на учебу. Правда, фамилию свою так и не дал. Говорят, Николай Бысынин блестяще знал английский язык и мог бы далеко пойти, если бы не погиб во время Первой мировой войны.

                                                                     КСТАТИ

    Большинство из политссыльных жило в браке (пусть и незарегистрированном) с якутскими женами. Женщины эти стали для них спасением, помощью, поддержкой. Как судьба обошлась с этими женщинами и их детьми — это тема для отдельных больших исследований.

    Подготовила Любовь Толстихина

    Фото автора

    Благодарим за ценную информацию сотрудников Черкехского этнографического музейного комплекса

    /Якутск Вечерний. Якутск. № 28/29. 23 июля 2010. С. 58./

 

    Любовь Сергеевна Толстихина – род. 13 августа 1974 года. Училась в школе № 7 п. Чульман (ЯАССР), в 1991-1997 гг. в Якутском государственном университете на Филологическом факультете. Журналист газеты «Якутск вечерний». Получила медаль и премию Российской академии наук за работу «Бытование жанра частушки в Республике Саха (Якутия)».

    Любомира Цотакая,

    Койданава

 

 

    Щербакова (Кугаевская) Т. А.

                                           Э. К. ПЕКАРСКИЙ: МИФ И РЕАЛЬНОСТЬ.

    О Почётном академике Российской Академии наук, создателе «Словаря якутского языка» Эдуарде Карловиче Пекарском написано немало. Библиография публикаций о нём и о его трудах насчитывает свыше ста названий. Это очерки, статьи, книги российских ученых М. К. Азадовского, С. Ф. Ольденбурга, В. В. Радлова, С. Е. Малова; якутских учёных Л. Н. Харитонова, И. В. Пухова, К. И. Горохова, П. А. Слепцова, Е. И. Оконешникова; польских ученых В. Котвича, В. Армона, С. Калужинского, А. Кучиньского; белорусского историка В. П. Грицкевича и многих других авторов. В их работах дана оценка выдающихся заслуг Э. К. Пекарского перед российской и мировой наукой, рассмотрены и проанализированы его труды в области якутского языка, фольклора, этнографии.

    Однако практически никто из исследователей не ставил задачу создания полной научной биографии Э. К. Пекарского, хотя с момента его кончины прошло без малого 85 лет. Профессор Е. И. Оконешников в монографии «Э. К. Пекарский как лексикограф» (Новосибирск, 1982) и в книге «Якутский феномен Э. К. Пекарского» (Якутск, 2008) предпринял попытку более целостного воссоздания жизни и деятельности создателя «Словаря». Но собственно биографии Пекарского в указанных работах Е. И. Оконешникова уделено чуть более 30 страниц, остальное место, в соответствии с замыслом исследователя, занимает анализ трудов учёного.

    Отсутствие полной, достаточно исчерпывающей биографии даёт основание для искажений и произвольных истолкований фактов жизни Эдуарда Карловича. Анализ отдельных публикаций о нём выявляет наличие многочисленных неточностей, фактических ошибок. Вокруг его имени рождаются мифы, ему приписываются мысли, которых он никогда не имел, и слова, которые не произносил.

    Причина этого в основном кроется в недостаточном знакомстве авторов с архивными источниками, в поверхностном их изучении, а также в пристрастном отношении к личности Пекарского.

    Главным мифом о нём является мысль о том, что Пекарский якобы поддерживал колонизаторскую политику русского царизма в начале 20 столетия. Создателем этого мифа, как ни странно, явился А. Е. Кулаковский. Как известно, весной 1912 г. в Качикатцах он написал послание «Якутской интеллигенции», в котором выразил свою обеспокоенность судьбой якутского народа в связи с переселенческой политикой царского правительства. На первых страницах своего послания, обвинив Пекарского в поддержке этой политики, Кулаковский дал крайне отрицательную, уничижительную характеристику его личности и предсказал бесславную судьбу его труду — «Словарю якутского языка».

    Полагая, что читатели знакомы с полным текстом послания А. Е. Кулаковского, приведём отрывки, касающиеся Пекарского (орфография и синтаксис цитируемых документов здесь и далее сохраняются согласно оригиналу):

    «…один субъект, слывущий знатоком Якутской области и ея аборигенов и кичащийся этим, высказал, как авторитет, мысль, сумасбродную для нас, но целесообразную для слушателей, — мысль, что якутский народ следует поселить у северного моря, а их заменить переселенцами. Некоторым из Вас, мож. б., проэкт покажется странным, но г.г. нучаларам он показался идеальным; что же, они правы со своей точки зрения: земля переселенцам необходима; послать их к морю — перемёрзнут; жить им совместно с якутами — не хватает земли; а если, вместо них, отправить на север якутов, они выживут, ибо, как только-что высказался компетентный оратор, они привыкли к климату, т.е. холоду и природе. Тогда за чем же дело стало, — гнать якутишек, да и всё тут!..

    Мож.б., интересуетесь личностью оратора того, знающего так коротко о нас. Как назло опять позабыл его фамилию; но, когда опишу, узнаете сами.

    Гостил он у нас долго: приехал вертлявеньким, поджареньким, молоденьким, а уехал стареньким, ехидненьким. Сотрапезничал он с нами десятки лет, похваливая наши «тар», «ёрэ» и «бутугас». Хвалил он и любил и нашу девицу-красавицу (ныне покойницу), с которой он коротал долгие зимние вечера под музыкой северной вьюги… Будучи молод и полон жизненных потребностей, он увлекался дикаркой и сильно обезкураживался, когда она не понимала его мыслей и …желаний, а он — ея. Во 1-х, — поэтому, во 2-х, от нечего делать, — он стал записывать лепет подруги и учить её своему языку. Но так-как сам всецело подпал под ея обаятельную власть, то не смог её научить своему языку, наоборот, — сам научился хорошо разговорному и любовному языку якутов, котораго сделал своим коньком и на котором сначала поехал в Питер, а теперь едет по пути славы и великих почестей.

                                           И вот сей господин попал случайно раз

                                           В среду мужей учёных,

                                           Не испытавших севера ни игр суровых,

                                           Ни моря Льдистаго проказ.

                                           Чтоб доказать патриотизма глубину,

                                           Чтоб показать умишка ширину,

                                           Сказал герой такое слово,

                                           Слыхать не приходилось мне какого:

                                            «Якут-пигмей привычен к холоду морей,

                                           Ему приятен край, где властвует Борей.

                                           Зачем их нам не гнать в страну,

                                           Какая им по сердцу и нутру?

                                           А прежни пашни их и избы,

                                           То, чем лежать им, гнить без пользы,

                                           Да достаются детям нашим, как надел,

                                           Чтоб, уходя, народ вздыхать о них не смел…».

                                           И труженик смешон мне кропотливый сей:

                                           Плоды трудов* своих кровавых,

                                           Над чем кряхтел от юности своей,

                                           Продать решил за миг один похвал неправых!

                                           Частенько хоть, тайком во тьме ночной,

                                           Скорбить он будет думой и душой,

                                           Но труд его погибнет так безславно,

                                           Ничей не радуя и взор,

                                           А Эсперанто, Воляпюк, Липтэй вздохнут злорадно;

                                           Заслужит-же он лишь обиженный укор…»

                                               ---

                                           * Як.-русс. словарь

                                               ---

    Несколькими абзацами позже Кулаковский прямо называет фамилию Пекарского: «Перейти, что-ли, согласно проэкту Пекарскаго, на Север? Нет, и этот № плох: на севере нет земель, на которых мы могли бы существовать — там мы погибнем очень скоро и перейдём туда не по своей воле…» (1).

    У читателей, которые знакомы с биографией Э. К. Пекарского, возникают закономерные вопросы: «Неужели это правда? Действительно ли у Пекарского был такой проект? Как мог последовательный революционер, борец за социальную справедливость, друг и защитник якутов, «переметнуться» на сторону царского правительства? И что послужило причиной такого отношения А.Е.Кулаковского к Э.К. Пекарскому?»

    Попробуем разобраться.

    В 1910 г. на заседании Русского географического общества Эдуард Карлович выступил с докладом «О расселении якутов по Якутской области», в котором сообщил о естественном историческом заселении якутами территорий их постоянного проживания.

    Вскоре после этого в журнале «Сибирские вопросы» (№№ 42-43 от 24 ноября 1910 г., с. 65) появляется заметка анонимного автора «Два доклада об Якутской области», в которой Пекарскому приписывается тенденциозность, сказывающаяся «в самой мысли разселения, т.-е. удаления с искони насиженных мест,… на север, к вечным льдам,…на вечную мерзлоту… Конечно, разселение выгодно с точки зрения современной политики: освободившиеся угодья можно пустить под колонизацию, о которой так усердно хлопочет окраинная администрация. Якуты такие энергичные, богатые инициативой и самодеятельностью и вдруг сидят по своим долинам, водят скот, да бабятся! Надо не дать погибнуть этим ценным качествам инородца, необходимо использовать их путём приложения в борьбе с холодом, льдами, полуголодной жизнью…».

    Аноним, скорее всего, не присутствовал на докладе Пекарского, а сформулировал свои мысли только на основании его заглавия, истолковав его в форме императива: « Расселить!»

    Через неделю после публикации этой заметки, уже в следующем номере «Сибирских вопросов» (№ 44 от 30 ноября 1910 г., сс. 49-50), Э. К. Пекарский выступил с опровержением под названием «Письмо в редакцию». Ввиду того, что ответ Пекарского мало известен читателям, приводим его в полном объеме:

    «В № 42-43 «Сибирских Вопросов», в анонимной статье «Два доклада об Якутской области» отведена страничка моему докладу в Географическом обществе на тему «о разселении якутов по Якутской области», при чем приписана ему такая «тенденциозность», против которой я вынужден горячо протестовать.

     «Тенденциозность, — говорится в статье, — сказывается в самой мысли разселения, т.е. удаления с искони насиженных мест, с богатых пастбищ, из районов с более мягкими климатическими и почвенными условиями на север, к вечным льдам, на промыслы, полные риска, но бедные добычей, на вечную мерзлоту с жалкой растительностью». И далее речь ведётся в таком же тоне и в таких выражениях, как если бы я, действительно, развивал в докладе чудовищную мысль о принудительном разселении якутов, что-де «выгодно с точки зрения современной политики», и о необходимости «заставить» их разселиться, «раз это энергичное племя само почему-то не стремится на север Якутии».

    Сомнительно, чтобы кто-либо из присутствовавших на докладе, среди которых были также и якуты, усмотрел в нем подобнаго рода «тенденциозность». Для того чтобы выудить из моего доклада мысль насильственнаго разселения якутов, надо было не присутствовать на самом докладе, или не слышать его, или просто не понимать того, что слышишь (выделено нами — Т. Щ.). Вероятнее всего, что автор статьи построил все свои соображения на основании неправильно истолкованнаго им заглавия моего доклада, предположив, что темою его был вопрос о том, как разселять якутов, между тем как в нем говорилось о том, как разселялись и разселяются якуты сами. Основываясь на приводимых Серошевским в его книге «Якуты» данных и иллюстрируя их якутскими преданиями, я вкратце изложил исторический ход естественнаго разселения якутов по области под влиянием разных экономических факторов и, в заключение, указал на замечавшееся издавна стремление якутов заселять, колонизовать окраинныя части области, даже уходить за ея пределы, распространяя всюду свою собственную культуру. Таким образом, якуты значительно облегчают доступ на окраины и русскому элементу, расчищая путь для будущей русской колонизации этих окраин.

    Более мною ничего не было сказано, сказанное же было отмечено газетами «Речь» и «Современное слово» и другими. Замечательно, что ни одна из газет, давших отзыв о моем докладе (даже «Новое время» и «Правит. Вестник»), не сделала из него того вывода, какой позволил себе сделать автор указанной заметки, оказавшийся в данном случае слишком уж проницательным чтецом чужих мыслей.

    Повторяю, что я горячо протестую против приписываемой мне, выражаясь мягко, «тенденциозности».

    Эд. Пекарский.

    Профессор Е. И. Оконешников, проанализировав содержательную часть и стиль анонимной заметки «Два доклада об Якутской области», считает её автором именно А. Е. Кулаковского (2). Нам представляется, что это утверждение нуждается в дополнительных доказательствах.

    По мнению известного писателя Н. М. Коняева, автора биографии А. Е. Кулаковского, Алексей Елисеевич мог увидеть анонимное письмо в редакцию в старых номерах «Сибирских вопросов» за 1910 г. (3). Этот факт, а также информация о проекте выделения Пекарскому из государственной казны 10 тысяч рублей на осуществление выпусков «Словаря» (4), по выражению Н. М. Коняева, буквально «воспламенили» Кулаковского (5). На этом якобы основании он и разразился убийственной критикой в адрес личности автора «Словаря якутского языка». Однако, отмечает биограф, «Кулаковский попал тут впросак, как это зачастую случается с людьми, лишенными возможности постоянно следить за периодикой. Он не знал, что уже в следующем номере «Сибирских вопросов» (№ 44 за 1910 г.) Э. К. Пекарский выступил с опровержением анонимной информации, назвав приписываемую ему мысль «чудовищной», и объяснил, что он на самом деле говорил об историческом ходе естественного расселения якутов по области» (6).

    Считаем, что помимо этого присутствовал и личный мотив — ревностное отношение поэта к научным успехам Пекарского. Как пишет Коняев, то обстоятельство, что пальма первенства в создании словаря родного для Кулаковского языка принадлежит человеку со стороны, да ещё поддерживаемому государством материально, — вызывала у Кулаковского бурю эмоций (7).

    Итак, приходим к выводу, что никакого «проэкта» Пекарского в природе не существовало и никогда Эдуард Карлович не предлагал переселять якутов куда бы то ни было. Напротив, постоянно поднимал вопрос о землепользовании в Якутской области, всегда и неизменно защищая законные права коренного населения. Об этом подробно говорится в работах В. Армона (8), Е. И. Оконешникова (9), И. А. Ласкова (10). Думается, что отношение Пекарского к земельному вопросу в Якутии могло бы стать предметом специального, более тщательного исследования.

    Ознакомился ли всё же А. Е. Кулаковский с содержанием «Письма в редакцию» Э. К. Пекарского? Допускаем, что да. Иначе почему ровно через полгода, в том же 1912 году, его отношение к Пекарскому меняется на диаметрально противоположное?

    18 ноября 1912 г. Кулаковский пишет Пекарскому письмо личного характера. В нем он описывает положение дел в области, основные перемены, произошедшие в Якутске после отъезда Эдуарда Карловича в Петербург в 1905 г., и обстоятельства своей личной жизни. Далее переходит к безудержному восхвалению как самого Пекарского, так и его трудов: «(…) Читал все сказки, выпущенные под Вашей редакцией. Увлекался в свое время первыми выпусками Вашего Словаря, от которого прихожу в восторг.

    Ваши два выпуска намного подняли мои познания. С нетерпением жду последующих выпусков и молю судьбу, чтобы она продлила Вашу дорогую для нас жизнь и чтобы тем она дала Вам возможность доиздать весь ваш материал.

    Я не понимаю, чтобы мог существовать человек, у которого хватило бы энергии и времени и трудоспособности на выполнение дела, — дела долговременного, трудного, кропотливого, скучного и чуждого автору по природе!

    Не могу, дорогой Эдуард Карлович, удержаться, чтобы не высказать Вам 2-3 слова своего мнения о значении Ваших трудов для нас — якутов. В судьбе несчастной якутской народности Вы сыграли важную роль: 1) Вы довели до сведения ученого мира данные о такой ничтожной народности, каковой является якутская, заброшенная куда-то к берегам полярных морей; 2) у нас не было литературы, а Ваш Словарь должен послужить краеугольным камнем для её создания; 3) прямой и практический смысл Словаря понятен каждому.

    Вы поистине заслуживаете названия «отца якутской литературы»: без Вас не нашлось бы лица, у которого хватило бы дерзости принять на себя такой колоссальный труд, как Ваш Словарь» … (11).

    Давайте, уважаемый читатель, попытаемся разгадать эту загадку — что же заставило А. Е. Кулаковского «сменить гнев на милость» и рассыпаться в комплиментах перед Пекарским?

    Во-первых, как уже было сказано, Кулаковский всё же мог познакомиться с опровержением Пекарского «Письмо в редакцию» в 44-м номере «Сибирских вопросов» за 1910 г. «Прогрессивные «Сибирские вопросы» в Якутске были журналом очень популярным, его читала вся интеллигенция, о чем свидетельствуют письма якутян в журнал», — пишет И. А. Ласков (12). Наверняка, его выписывал и С. П. Барашков, один из прогрессивных деятелей Якутской области начала 20 в., владелец образцового хозяйства в Качикатцах. У него А. Е. Кулаковский жил два года в качестве домашнего учителя. Именно в библиотеке С. П. Барашкова поэт мог обнаружить номера «Сибирских вопросов».

    Во-вторых, среди лиц, кому было передано послание «Якутской интеллигенции» и кто вообще его читал, было немало друзей и приятелей Эдуарда Карловича, хорошо его знавших и ценивших (В. В. Никифоров, П. Н. Сокольников, также жители Батуруского улуса), которые могли не согласиться с несправедливой оценкой личности Пекарского и его трудов. Возможно, кто-то из них посоветовал А. Е. Кулаковскому исправить создавшуюся ситуацию.

    Н. М. Коняев и И. А. Ласков называют еще одну причину резкого изменения мнения Кулаковского: письмо Пекарскому от 18 ноября 1912 г. было написано ради двух просьб, изложенных в конце (13). Первая из них — это просьба помочь с печатанием в Петербурге собранных им образцов якутского народного творчества и собственных сочинений. Вторая касается предложения взять его в помощники по созданию «Словаря якутского языка»:

    «Имею до Вас дело и просьбу, дело не одно, а целых два.

    И я желаю привнести посильную лепту на дело увеличения родной литературы. Я обращаюсь именно к Вам по той простой причине, что надеюсь встретить в Вас сочувствие моему делу, однородному с тем, на которое Вы посвятили половину своей жизни. Я желаю печатать в виде брошюр собранные мною материалы и свои произведения на якутском языке. Не имею своих средств на печатание. Будучи бедняком (чего не утаю от Вас), я естественно желаю добиться некоторой материальной поддержки изданием своих трудов. Поэтому прошу Вашего совета — как быть и Вашего посредничества, если нужно будет обратиться к Русскому географическому обществу, или Радлову, или в Академию Наук. Надеюсь, что Ваша рекомендация будет иметь вес там большой. Поэтому прошу войти за меня в переговоры. Мне нужно, чтобы мои работы напечатались там и чтобы мне были предоставлены экземпляры. Могу просто продать. Я абсолютно не знаю прав и правил изданий сочинений. Привожу краткий перечень собранного мною народного творчества и некоторых собственных произведений…

    (…) Вторая моя просьба такого рода: не примете ли меня к себе, чтобы я работал по изданию Словаря под Вашим руководством. Если мы сообща кончим издание в 2 года, то Академия неужели не выдаст целиком назначенные Вам 10.000 рб? Я думаю, что Вам Словарь надоел ужасно. Скорее бы отвязались. Честь составления Словаря все равно не убавится. Могу к Вам явиться летом 1913 г…

    (…) Мой адрес: Вилюйское городское училище, Кулаковскому»

    18 ноября 1912 г.

    Слуга Алексей Елисеев Кулаковский» (14).

    Выходит, что Кулаковский просит о посредничестве и принятии в сотрудники того, кого ещё полгода назад буквально «сравнял с землёй». И ни слова о простом извинении за неправедное обвинение: мол, прости, Эдуард Карлович, ошибка вышла, виноват.

    Эдуард Карлович это письмо Алексея Елисеевича получил и ответил на него, о чем свидетельствует его пометка в углу первой страницы: «Отвечено 27 апреля 1913 г.». По странным обстоятельствам, этот ответ Пекарского до настоящего времени не обнаружен, и мы не имеем возможности узнать, как же он отреагировал на письмо Кулаковского. Скорее всего, поблагодарил за высокую оценку его труда и объяснил, что выделяемые из государственной казны средства предназначены не на личные расходы автора, а на осуществление выпусков Словаря. Возможно, среагировал на характеристику Кулаковским народа саха в письме: «о такой ничтожной народности, каковой является якутская». Эдуард Карлович так не считал: жизнь среди якутов в течение почти четверти века, тесное общение и дружеские отношения с ними, работа над «Словарем» и образцами народного творчества якутов убедили его в том, что якутский язык чрезвычайно богат, образен, неисчерпаем, как море, а такой язык не мог быть дан «ничтожному» народу. Да и можно ли вообще к какому бы то ни было народу приложить это определение — ничтожный?

    Знал ли Пекарский о послании «Якутской интеллигенции»? Исследователи считают, что знал: ведь у него в Якутии осталось немало друзей и искренних доброжелателей, с которыми он поддерживал отношения и переписку, живя в Петербурге. Но он великодушно простил своего оппонента и впоследствии высоко отзывался о работах Алексея Елисеевича, сожалел о его раннем уходе.

    Казалось бы, инцидент исчерпан. Письмо А. Е. Кулаковского от 18 ноября 1912 г. — это своеобразная реабилитация Пекарского после предъявленного ему необоснованного обвинения. Хотя и косвенно, поэт признал свою оплошность. Хотелось бы думать, что в душе А. Е. Кулаковского в течение полугода действительно произошёл переворот, что он не кривит душой и даёт в письме объективную оценку личности и труду учёного.

    Но история имеет печальное продолжение, уже без участия в нём Кулаковского и Пекарского. Рукописное послание «Якутской интеллигенции» имело какое-то время хождение в народе, потом один из экземпляров надолго оказался в архиве. В 1942 году его в партийном архиве ЯАССР обнаружил проф. Г. П. Башарин, а в 1944 г. вышла в печати книга «Три первых якутских реалиста-просветителя», в которой уважаемый профессор с новой силой осуществил нападки на Э. К. Пекарского, ориентируясь на послание Кулаковского. Причём без каких-либо ссылок на источники ученый-историк обвинил автора «Словаря» в поддержке колонизаторской политики царского правительства. Сознательно он это сделал или по незнанию, так же «попав впросак», как и Кулаковский? Указанная книга Г. П. Башарина в 50-е годы была запрещена и была переиздана в 1994 г. (15).

    Начиная с 1990 г., с эпохи «гласности», когда появился свободный доступ ко многим архивным документам, послание «Якутской интеллигенции» было опубликовано неоднократно: в 1990 г. с предисловием Ф. Г. Сафронова и С. И. Николаева (16); в 1992 г. в книжном варианте с предисловием Г. П. Башарина (17); далее в 2000, 2002 гг., но ни в одной из публикаций не просматривается даже попытки открыть правду в отношении Пекарского.

    В 2012 г. в Якутске был осуществлён юбилейный выпуск послания в подарочном исполнении, на пяти языках: русском, якутском, английском, французском и немецком. Весь негатив, обрушенный автором на Э. К. Пекарского, «добросовестно» переведен на эти языки. Авторы вступительной статьи к этому выпуску — Л. Р. Кулаковская (биограф и внучка поэта) и проф. В. Н. Иванов — дают свой комментарий к взаимоотношениям Кулаковского и Пекарского, но комментарий тенденциозный и лукавый: Кулаковский, мол, был в неведении, не знал позиции Пекарского по земельному вопросу, не читал его статей и опровержения, позднее он оценил Пекарского (отметим еще раз, что это «позднее» произошло через полгода, в том же 1912 г. — Т.Щ.), а Пекарский, хотя и имел последовательную позицию по земельному вопросу у якутов, все равно виноват, потому что косвенно поддерживал переселенческую политику правительства, о чём в завуалированной форме говорит название его доклада (18).

    Ну, что тут сказать в ответ? Остаётся только развести руками и вспомнить пословицу: «Эта песня хороша — начинай сначала».

    Надо отметить, что дискредитация Э. К. Пекарского становится уже заметной тенденцией. Всё реже упоминаются его заслуги перед якутским языкознанием и культурой, в Республике Саха нет ни памятника, ни мемориальной доски в его честь, в Якутске только небольшая улица на окраине города и памятный камень, поставленный поляками, — вот всё, что сохраняет в сознании жителей и гостей столицы его имя. В последние годы послание «Якутской интеллигенции» если и появляется в печати, то опять без каких-либо комментариев по поводу Пекарского. В частности, одна из последних таких публикаций осуществлена в нескольких номерах республиканской газеты «Саха Сирэ» в текущем 2019 г. (№№ 12, 13, 14 за апрель месяц).

    Нападки на Э. К. Пекарского проникают уже и в художественную литературу. Писатель Илья Колосов в историческом романе «Чымаан Дьыллар Чыгдааннарын Ортотунан» вкладывает в уста одного из персонажей — бывшего губернатора Якутской области В. Н. Светлицкого, якобы встретившегося с якутской делегацией в 1913 г. в Санкт-Петербурге накануне праздновании 300-летия Дома Романовых, следующие слова: «… В бытность работы губернатором я сделал непоправимую ошибку — приблизил к работе по земельным вопросам господина Пекарского Эдуарда Карловича, который здесь — в столице — ратовал за переселение безземельных крестьян в Якутскую область. Я не знал, оказывается, истинные его намерения» (19). Вот и И. Колосов, взяв за основу послание «Якутской интеллигенции», не выявив фактического положения дела, приписывает В. Н. Светлицкому слова, которые тот, вероятнее всего, никогда не произносил. Писатель имеет право на художественный вымысел, но этот вымысел не должен противоречить исторической правде.

    В народное сознание, и прежде всего молодого поколения, посредством безответственных публикаций внедряется мысль о Пекарском как о корыстном человеке, фактически как о враге, желавшем якутскому народу худшей доли. Как это далеко от истины!

    Подводя итоги вышесказанному, сделаем несколько выводов.

    1. Хотелось бы напомнить всем пишущим (учёным, писателям, журналистам) об огромной ответственности, которую они возлагают на себя, берясь за ту или иную тему. Попытки исказить историю в угоду сиюминутной конъюнктуре, создать другую, удобную для кого-то историческую действительность, никогда к добру и истине не приводят. Ложная информация к тому же формирует негативный межнациональный фон, ведёт к разобщению, а не к объединению народов.

    2. Справедливости ради последующие публикации послания «Якутской интеллигенции» А. Е. Кулаковского необходимо снабжать честным и беспристрастным комментарием в отношении Пекарского и параллельно с посланием печатать текст письма А. Кулаковского Э. Пекарскому от 18 ноября 1912 г. Тогда читатель будет вправе сам судить о том, кто прав, кто виноват. Публикация же послания в том виде, как оно есть, без пояснений, не только дискредитирует Э. К. Пекарского, но и унижает А. Е. Кулаковского, показывая его в самом невыгодном свете, как клеветника.

    3. Настало время создания полной, выверенной с точки зрения источниковедения, научной биографии Эдуарда Карловича Пекарского, в которой будут объективно отражены факты жизни и деятельности великого человека и учёного и на которую будут опираться последующие поколения исследователей.

                                                                              Источники:

    1. Цитирую по: А Кулаковский. Якутской интеллигенции. — Ж. «Полярная звезда», 1990, № 5, сс.89—107.

    2. Оконешников Е. И. Якутский феномен Э. К. Пекарского. — Якутск, 2008, сс. 100-103.

    3. Коняев Н. А.  А. Е. Кулаковский. — М.: Молодая гвардия, 2011, с. 116.

    4. Сибирские вопросы, 1910, №№ 14-15 от 28 апреля 1910 г., с. 92

    5. Коняев Н. М. Указ. соч., сс. 119, 138

    6. Там же, с.119.

    7. Там же, с. 138.

    8. Армон В. Польские исследователи культуры якутов. — М.: Маик «Наука/Интерпериодика», 2001, сс. 101-102.

    9. Оконешников Е. И. Якутский феномен Э. К. Пекарского. — Якутск, 2008, сс. 15, 53-54.

    10. Ласков И. А. Ст. «За что А. Кулаковский наводил напраслину на Э. Пекарского?» — Ж. «Полымя», 1989, № 12, с.198-206. (На белорусс. яз. Перевод на русс. яз. А. Барковского). «МК» в Якутии, № 26, 25. 06. 03 г. — 02. 07. 03 г.

    11. Цитирую по: Емельянов Н. В. Письмо А.Е. Кулаковского к Э.К. Пекарскому. В кн.: К 85-летию со дня рождения А.Е.Кулаковского. — Якутск, 1964, сс. 81-82. Оригинал письма хранится в С.-Петербургском филиале архива РАН. Фонд 202, оп.2, д. 242, лл. 1-7.

    12. Ласков И. А. Указ. соч.

    13. Коняев Н. М. Указ. соч., с. 140; Ласков И. А. Указ. соч.

    14. Емельянов Н. В. Письмо А. Е. Кулаковского к Э. К. Пекарскому, с. 82-83.

    15. Башарин Г. П. Три якутских реалиста-просветителя. Воспроизв. изд-е 1944 г. — Якутск, 1994, с. 38. Предисловие И. Спиридонова.

    16. Ж. «Полярная звезда», 1990, № 5, сс. 89-107. Предисловие Ф. Г. Сафронова, С. И. Николаева.

    17.  Кулаковский А. Якутской интеллигенции. — Якутск: Якутское кн. изд-во, 1992. Предисловие Г. П. Башарина.

    18. Кулаковский А. Е. Якутской интеллигенции. Вст.ст.: В. Н. Иванов, Л. Р. Кулаковская. Автор предисловия П. В. Максимова. — Якутск: Бичик, 2012, сс. 14-17.

    19. Ж. «Илин», 2018, № 1, сс. 3-4.

    *

    Автор статьи © Щербакова (Кугаевская) Татьяна Андреевна, внучатая племянница Елены Андреевны Пекарской (Кугаевской), кандидат педагогических наук, доцент.

    28 октября 2019 г.

 

 

                                            Мозырщина в судьбе академика Пекарского

    Недавно мне посчастливилось совершить путешествие к истокам жизнедеятельности известного лингвиста, которое оставило незабываемые впечатления.

    Пекарский Эдуард Карлович – почетный академик Российской Академии наук, всемирно известный лингвист-тюрколог, автор фундаментального «Словаря якутского языка», работ по этнографии и фольклору якутов и других народов Севера, родился в семье обедневших польских дворян 13 (25 по н. ст.) октября 1858 г. в фольварке Петровичи с. Смиловичи Игуменского уезда Минской области, на территории современной Республики Беларусь.

    В 1881 г., будучи студентом 1 курса Харьковского ветеринарного института, за участие в пропаганде революционных идей и хранение нелегальной литературы попал в вечную ссылку в Якутскую область, прожил там 18 лет, а в общей сложности в Якутии – 24 года. В период ссылки, живя в Игидейском наслеге Батуруского улуса среди якутов, он приобщился к языку из чисто практических целей, затем у него появился научный интерес к составлению словаря якутского языка. Этой работе он отдал 53 года своей жизни. Словарь, содержащий 25 (по некоторым данным, 38) тысяч слов, издавался трижды: один раз при жизни автора, в 13 частях; к 100-летию Э. Пекарского в 3-х томах и к его 150-летию, также в 3-х томах. Ученый собрал огромный материал по фольклору якутов, который вышел в печати в виде трех томов «Образцов народной литературы якутов», и написал много статей по этнографии якутов и других северных народов. Являлся участником двух научных экспедиций по изучению языка, быта и этнографии народов Северо-Востока Сибири.

    Петербургская Академия наук в 1905 г. добилась перевода Пекарского в Петербург для продолжения работы над Словарем. С того времени и до кончины в 1934 г. Эдуард Карлович жил и работал в Петербурге (Ленинграде) и пользовался огромным авторитетом в научных кругах. За свои труды Пекарский был удостоен двух золотых медалей. Российская академия наук приняла его в ряды действительных членов и присвоила звание Почетного академика. Имя Пекарского получило мировую известность, и до сих пор ученые-тюркологи изучают древний язык тюркских племен по его Словарю.

    О его детских и отроческих годах, о поре ранней юности известно крайне мало: никто всерьез не исследовал этот период жизни ученого. Исключение составляет небольшая книга В. П. Грицкевича «Э. К. Пекарский», изданная на белорусском языке (Минск: Полымя, 1989). Книга выпущена небольшим тиражом и до массового российского читателя так и не дошла.

    Долгие годы меня очень манило желание побывать на родине Эдуарда Карловича, куда он неизменно стремился после якутской ссылки, живя и работая в Петербурге. Через интернет удалось связаться с Центральной библиотекой города Мозыря, родного для Э. К. Пекарского города, где в 1868 г. началась его серьезная учеба в Мозырской мужской гимназии. Руководство библиотеки в лице и. о. директора Е. М. Пержаницы и заведующего краеведческим отделом Н. В. Тюленевой откликнулось на мою просьбу наладить контакты с людьми, занимающимися изучением биографии Э. К. Пекарского. Они порекомендовали мне установить связь с бывшим сотрудником библиотеки Анной Васильевной Булаш. Как крупно мне повезло! Анна Васильевна – известный краевед, исследователь истории родного города и края, создатель интернет-проекта «Мозырь. XX век».

    Великолепный знаток Мозыря, она провела меня по его улицам и памятным, историческим местам. До сего времени сохранилось здание бывшей мужской гимназии, где юный Эдуард начинал свое образование. Мозырская гимназия, в которой преподавали опытные наставники, давала весьма основательную подготовку, обширные и прочные знания. Ее воспитанниками и выпускниками в разные годы стали многие известные люди: Ф. И. Стравинский – оперный и камерный певец, солист петербургского Мариинского театра, отец всемирно известного композитора И. Ф. Стравинского; Ф. С. Бурчак – врач, государственный деятель, городской голова г. Киева (1916-1917 гг.); М. Ф. Базаревич – педагог, окружной инспектор Киевского учебного округа; А. Р. Кугель – русский и советский театральный критик, создатель театра «Кривое зеркало», редактор журнала «Театр и искусство», автор многих книг; профессор М. В. Довнар-Запольский – историк, преподаватель высшей школы в Москве, Киеве, Харькове, Баку, создатель киевской научной школы, ректор Киевского коммерческого института, заведующий кафедрой истории Беларуси в БГУ (1925-1926 гг.) и другие.

    В 1874 г. Мозырская гимназия ввиду малочисленности учащихся была преобразована в 6-классную прогимназию, и учащимся пришлось искать другие учебные заведения для продолжения образования. Так Пекарский оказался вначале в Минской, затем в Таганрогской и Черниговской гимназиях.
Сейчас в здании бывшей мужской гимназии находится образовательное учреждение, но нет на нем памятной доски с указанием имен и фамилий известных в стране людей, учившихся или вышедших из стен этого учебного заведения.

    9 октября 2019 г. состоялась встреча с библиотекарями города, историками, преподавателями местного университета, теми, кому дорога история родного города, кто интересуется биографией своего знаменитого земляка. Во время встречи выступили А. В. Булаш, В. В. Карабинович – заведующая Барбаровской поселковой библиотекой. Я рассказала о жизненном и научном пути академика Э. К. Пекарского, подробнее остановилась на периоде якутской ссылки, на его семейных отношениях. Рассказ сопровождался презентацией фотографий, которые мне удалось еще ранее обнаружить в Санкт-Петербургском филиале архива РАН и в личных архивах наших родственников. Дело в том, что супруга Эдуарда Карловича Елена Андреевна Пекарская (Кугаевская) являлась родной сестрой моего деда Леонида Андреевича Кугаевского.

    Слушатели проявили живой интерес к моему выступлению, задавали вопросы. При содействии руководства местной исполнительной власти, предоставившей микроавтобус, была совершена поездка в село Барбаров, куда в период каникул и праздников юный Эдуард приезжал к своему двоюродному деду Ромуальду Пекарскому, обеспечивавшему образование внучатого племянника. Дед служил управляющим имением, принадлежавшим богатому помещику А. Горвату. Позже Ромуальд Пекарский выстроил себе дом в Барбарове, где и жил в последние годы своей жизни. В эти чрезвычайно живописные места Эдуард Пекарский приезжал подростком, чтобы надышаться воздухом, отдохнуть от занятий, пообщаться с друзьями. Сюда его постоянно тянуло и в зрелые годы.

    Сохранилось множество устных воспоминаний, передающихся из поколения в поколение барбаровцев, воспроизводящих картины прошлой жизни: здесь когда-то кипела жизнь, работало несколько производств: смолокурное, ткацкое, кирпичное. К берегу реки Припять приставал пароход, на котором привозили товары и отправлялась продукция, производившаяся в Барбарове. Владельцы имения торговали скотом, лесом, хлебом с южными губерниями и Польшей.

    До сих пор сохранились казенные въездные ворота с ажурными металлическими створками, ведшие в панский дворец, скрывавшийся за пышной зеленью в глубине сада. Сохранился и двухарочный мост через ров, когда-то окружавший усадьбу, а также помещение бывшей каретной, которая годы спустя была перестроена в школу, существующую по настоящее время.

    В Барбарове нас приветливо встретили глава сельского поселения Т. В. Кушнирук, директор школы И. В. Заровная. В школе, в кабинете истории (учитель Н. В. Кудрицкая), оборудован краеведческий уголок, где представлены материалы, рассказывающие о знаменитых земляках, чьи имена связаны с историей Барбарова: Почетный академик РАН Эдуард Карлович Пекарский, уроженцы этого села академик АН БССР Михаил Ефремович Мацепуро и известный композитор и педагог Николай Макарович Петренко. Среди экспонатов – образец кирпича с вытесненной на нем фамилией владельца завода А. Горвата и даже кусочек ковра из панского дома-дворца, сгоревшего в 1924 г.

    Барбаровцы попросили меня отвезти на могилу Пекарского в Петербурге землю с родного для него места.

    Результатом пребывания в местах, связанных с биографией Э. К. Пекарского, стало письмо инициативной группы, обратившейся к Администрации города Мозыря с предложением установить мемориальную доску на здании бывшей мужской гимназии с указанием имен и фамилий ее учащихся и выпускников, отличившихся в области науки, культуры, искусства и в других областях общественной жизни, в том числе имя Почетного академика РАН Э. К. Пекарского. Другой инициативой стало предложение увековечить его имя в названии одной из улиц г. Мозыря.

    Далее мой путь лежал в г. Санкт-Петербург. В этот раз в Петербурге я работала в архиве Академии Наук с письмами Пекарского, написанными отцу еще в подростковом и юношеском возрасте из Мозыря, Минска, Таганрога, Чернигова и Харькова, а также с письмами, отправленными родным из якутской ссылки. Первые написаны на польском языке, я их все перевела на русский язык. Это удивительные письма, свидетельствующие о том, как рано Эдуард Пекарский познал одиночество и нужду. Практически с раннего детства он вел самостоятельный образ жизни, учась далеко от семьи и проживая на частных квартирах. Рано начал подрабатывать, занимаясь с младшими учениками. Будучи полусиротой, осознавая свое зависимое от деда и других родственников положение, он не впадал в отчаяние. Уже в неполные 16 лет он твердо определил для себя цель жизни: стать хорошим доктором и помогать бедным, таким же сиротам, как он сам. Об этом он писал отцу.

    Со страниц его писем ранней поры жизни встает перед нами очень цельная личность, будущий борец за социальную справедливость, защитник интересов крестьян-бедняков. До конца своих дней Эдуард Карлович Пекарский не изменял этому вектору своей жизни и всегда помогал людям, нуждавшимся в помощи и защите. Об этом свидетельствуют документы фонда, письма ученого, воспоминания о нем других людей.

    В фонде 202 «Э. К. Пекарский» Санкт-Петербургского филиала архива РАН я ознакомилась с рукописными воспоминаниями о Пекарском известного врача Ф. Абрамова (Франца Викентьевича Абрамовича), чья судьба также тесно связана с Барбаровом и Мозырем. Это – друг детства и ранней юности Эдуарда Карловича и один из его подопечных по учебе в гимназии. Искренние и добрые слова пишет Абрамов в адрес своего старшего друга. По ним можно хорошо представить личность молодого Пекарского и то значение, которое он имел в жизни автора воспоминаний.

    Просьбу жителей села Барбаров – отвезти в Петербург родную землю Эдуарда Карловича – я выполнила. При содействии Якутского представительства в г. Санкт-Петербурге (глава Ю. Н. Кривцов), предоставившего в мое распоряжение автомобиль, я посетила могилу Э. К. Пекарского на Смоленском Лютеранском кладбище, положила цветы и землю с родного ему места. Затем съездила на Пискаревское кладбище, где в братских могилах захоронены сотни тысяч ленинградцев – жертв блокады 1941-1944 гг. В одной из них покоится моя бабушка – любимая супруга Э. К. Пекарского Елена Андреевна Пекарская (Кугаевская), умершая в Ленинграде в июне 1942 г. Здесь, к одному из пилонов с датой «1942», я возложила цветы.

    Так завершилась моя поездка к местам, связанным с именем Э. К. Пекарского в Республике Беларусь и г. Санкт-Петербурге. Впереди – большая работа по воссозданию биографии и социально-психологического портрета одного из выдающихся сынов Польши, Беларуси и России.

    Выражаю свою искреннюю благодарность всем, кто помогал мне в этой большой поездке: заместителю председателя Мозырского райисполкома Ф. Ф. Галюку, начальнику отдела идеологической работы, культуры и по делам молодежи И. Е. Миронычевой, сотрудникам Центральной библиотеки г. Мозыря, жителям д. Барбаров. Сердечное спасибо А. В. Булаш, жителям г. Мозыря, с кем посчастливилось соприкоснуться в дни пребывания в братской Беларуси.

    Мозырь–Санкт-Петербург–Горно-Алтайск.

    Татьяна Щербакова,

    кандидат педагогических наук, доцент.

    /Жыццё Палесся. Мазыр. № 7. 21 студзеня 2020. С. 5./

 

    Эдуард Карлович Пекарский род. 13 (25) октября 1858 г. на мызе Петровичи Игуменского уезда Минской губернии Российской империи. Обучался в Мозырской гимназии, в 1874 г. переехал учиться в Таганрог, где примкнул к революционному движению. В 1877 г. поступил в Харьковский ветеринарный институт, который не окончил. 12 января 1881 года Московский военно-окружной суд приговорил Пекарского к пятнадцати годам каторжных работ. По распоряжению Московского губернатора «принимая во внимание молодость, легкомыслие и болезненное состояние» Пекарского, каторгу заменили ссылкой на поселение «в отдалённые места Сибири с лишением всех прав и состояния». 2 ноября 1881 г. Пекарский был доставлен в Якутск и был поселен в 1-м Игидейском наслеге Батурусского улуса, где прожил около 20 лет. В ссылке начал заниматься изучением якутского языка. Умер 29 июня 1934 г. в Ленинграде

    Кэскилена Байтунова-Игидэй,

    Койданава.