ЎЎЎ Эдуард Пякарскі. Падрабязны зьмест якуцкага спэктаклю "Алянгхо". Койданава. "Кальвіна". 2022.

 

                           ПОДРОБНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ЯКУТСКОГО СПЕКТАКЛЯ

                                                                       «ОЛОҢХО»

                                                                           ++++++++

                                                                     ДЕЙСТВИЕ 1-е

    Богатырь света, прекрасный человек «Бäріäт Бäргäн», приходит к предку якутов, Богатому Сабыjа, и около его жилища (урасы) останавливается у развесистого дуба. Из жилища выбегает к нему на встречу слуга Богатого Сабыjа, Сорук Боллур, которому богатырь света объясняет, что он прибыл из дальней стороны, по благословению своих родителей, 90-летняго старика Джохсоҕоллоі и 70-летней старухи Сäрбäгälläі, высватать себе дочь Богатого Сабыjа, невыразимо прекрасную Аіталыма Куо. Слуга убегает обратно и сообщает о слышанном своим господам, которые выходят на встречу к жениху. Богатый Сабыjа, осмотрев его, говорит, что он ему нравится, но пусть скажет свое мнение его жена. Старуха Сабаҕаі также хвалит жениха, но предоставляет своей дочери самой решить по влечению своего сердца. Тогда слуги приглашают невыразимо прекрасную Аіталыма Куо, которая говорит, что ее маленькое сердце затрепетало, жидкая кровь закипела и ее заволновали чувства, до сего времени ей неизвестные, но она, как покорная дочь, горячо любящая родителей, свято исполнит их волю и, как они прикажут, так и сделает. После этого жениха приглашают войти в дом. Не проходит и часа времени, как поднимается сильнейший вихрь, слышится лязг железных нарт, рев медведя и карканье ворона, после чего появляется богатырь тьмы, «с 3 тенями Железный Лыбырдан», и требует у Богатого Сабыjа, чтобы он свою дочь, невыразимо прекрасную Аіталыма Куо, отточив, как стрелу, окутав, как стекло, и разукрасив цветами, как землю-мать, снарядил в дальнюю дорогу; в противном случае он разорит его богатство, погубит его самого, жену и всех домочадцев и разрушит их жилища, смешав их с пеплом. Услыхав такие надменные речи, богатырь света выхватывает свою пальму, на блестящем лезвие которой отражаются губы и зубы смешливого юноши, глаза и брови кокетливой девицы, и, выйдя к богатырю тьмы, держит к нему речь о том, что сватаемая им девушка уже принадлежит ему, богатырю света, как предназначенная самой судьбой, и советует врагу возвратиться по добру по здорову туда, откуда он явился. Возмущенный такою дерзкою речью, богатырь тьмы вырывает стоячее дерево и вступает с светлым богатырем в бой, в конце которого богатырь тьмы выбивает у своего противника пальму и поражает его смертельным ударом. Возгордившись одержанной победой, богатырь тьмы еще грознее требует себе невесту, которую и выводят из дома ее родители. Жалуясь на свою горемычную судьбу, оплакивая горячо любимого жениха, она прощается со своими родителями, с отческим кровом, где она родилась, с родными полями, где она провела свое беззаботное детство, и рыдая падает в ногам родителей, говоря, что если бы не любовь к ним, то она ртутью протекла бы в землю, дымом бы рассеялась по воздуху, но не пошла бы за ненавистного злодея.

                                                                     ДЕЙСТВИЕ 2-е

    Внутри жилища (урасы) Богатого Сабыjа лежит на медвежьей шкуре пораженный богатырь света. Богатый Сабыjа умоляет приглашенного им светлого шамана но имени Кыкыллан умилостивить духов и возвратить жизнь молодому человеку, единственному сыну престарелых родителей, опоре и кормильцу семьи, пораженному жестоким врагом за желание защитить свою возлюбленную невесту. Шаман соглашается исполнить просьбу хозяина и, заняв приготовленное ему место, одевается при помощи особо приставленного нему лица — кутуруксут (находящийся в хвосте) — в свой шаман костюм и берет в руки бубен с колотушкой. Затем начинает бить в бубен и заклинает духа огня и других покровительствующих ему духов явиться к нему и оказать помощь в трудном деле, которое он взялся исполнить, как лицо, на которое, по предопределению судьбы, возложена обязанность защищать угнетенных и обиженных. После этого шаман поднимается со своего седалища и направляется на край смертельного Севера, где находятся души людей (кісі кута тijäр Ölüü тöрдö). По пути он встречает воду смерти (Ölüü ȳта), чрез которую ныряет железной гагарой и откуда отнимают его двое чистых юношей. Когда он приближается к цели своего путешествия, то слышит сперва собачий лай, а потом выскакивает к нему на встречу развратная дочь злого духа, которая, за обещание шамана найти ей жениха, выкрадывает у своего отца, злого Господина Хâн Луо (Луо Хâн Тоjон), душу богатыря света и передает ее шаману. Шаман прячет ее в своем ухе и возвращается обратно. По прибытии его, вокруг него высекают огнивом огонь, чтобы очистить его от нечистых сил. Неразлучный дух шамана и его спутник и путеводитель Кäälääнi поют торжественную песнь о победе над злыми духами и о возвращении жизни богатырю света, после чего шаман поднимается наверх к Господину Üрüң Аjы́ и получает от него üрüҥ сölöгöі (животворящая пища), дающую удвоенную силу и крепость, и вливает ее в рот богатырю, который поднимается со своей постели, как пробужденный от долгого сна, и благодарит Богатого Сабыjа и его жену за их заботы и попечение. Затем богатырь света прощается с ними и обещает не возвращаться к ним до тех пор, пока не разыщет их дочь и не освободит ее из рук богатыря тьмы.

    ПРИМЕЧАНИЕ: Шаманы изображают встречаемых ими духов, а также подражают голосам разных птиц сами.

                                                                     ДЕЙСТВИЕ 3-е

    В поле, около летнего жилища Богатого Сабыjа часто расставлены молодые березки (чäчір), под которыми стоит посуда для приготовления кумыса (сімір) и деревянные кубки (аjах). Перед самой большой посудой становится на одно колено один из приглашенных гостей и, держа в руках деревянный ковш, увешанный конским волосом (ciällääx хамыjах), славословит Создателя Творца вселенной, мать сырую землю и заканчивает следующими словами: «Исполненный лучших намерений, мудрых советов, стою, ожидаю! Создательница наша, Хранительница Госпожа, мать наша! воспитанный нами скот огради, рожденных нами детей укачай! Неба Создательница, трех небес мать, с белооблачного седалища своего небрежно взгляни на нас! Рождающая Создательница Госпожа, выслушай! Творец Господин, благослови!» После этого подбрасывает кверху ковш и кричит: «Уруі! Уруі! Уруі!» Этот возглас повторяют за ним все присутствующие.

    После восхваления (алгыс) все садятся на полу и пьют кумыс, по окончании чего устраивают хоровод (üңкüü). Участники хоровода берут друг друга за руки и, образовав круг, медленно покачиваясь, подвигаются против солнца; один из участвующих запевает, а остальные повторяют его песню. Поют о том, как после суровой зимы наступает привольное лето, как природа после своей спячки оживает, как деревья и цветы начинают распускаться и цвести, как после темной ночи наступает ясный день, пробуждая всех живущих в мире, как слабый и беззащитный ребенок превращается в сильного и здорового человека, как человек из отдельных дерев строит себе жилище, как он, путем упорного труда, достигает своего счастья, как путем борьбы возможно освободиться от цепей рабства и достигнуть свободы и воли, как добро должно восторжествовать над злом и как, наконец, люди должны добиться своего счастья. [* Спектакль этот был в Якутске в начале текущего года. См. хронику в вып. III.]

    Сообщил Эд. Пекарский

    /Живая Старина. Вып. IV. С.-Петербургъ. 1906. С. 202-204./

    /Подробное содержаніе якутскаго спектакля «Олон,хо». Изъ журнала «Живая Старина», выпускъ IV, 1906 г. С.-Петербургъ. 3 с./

 

 

 

 

 

 

    ....В начале января текущего года о-вом распространения просвещения в Якутской области в г. Якутске был устроен спектакль на якутском языке — «Олон,хо (сказка) в 3 действиях. Действие I, бой богатырей, происходит около летнего жилища (урасы) Богатого Сабыjа, под открытым небом. II действие — Воскрешение богатыря света. III действ. — Свадебный пир по возвращении богатыря света. Спектакль прошел с громадным успехом. (Подробный пересказ содержания редакция даст в IV вып.)...

    Возвратившийся из этнографической поездки (по поручению Этнографического Отдела Русск. Музея Имп. Александра ІІІ) в Пинский уезд Минской губ., Э. К. Пекарский привез: принадлежности крестьянской одежды белорусской и малорусской, деревянную посуду, образцы рукоделий и пр., всего до 120 экземпляров. Собиратель отмечает особенную недоверчивость крестьян к новому человеку.

    Хроника составлена

    Н. Виноградовым

    /Живая Старина. Вып. III. С.-Петербургъ. 1906. С. 70-71./

 

 

    Эдуард Карлович Пекарский род. 13 (25) октября 1858 г. на мызе Петровичи Игуменского уезда Минской губернии Российской империи. Обучался в Мозырской гимназии, в 1874 г. переехал учиться в Таганрог, где примкнул к революционному движению. В 1877 г. поступил в Харьковский ветеринарный институт, который не окончил. 12 января 1881 года Московский военно-окружной суд приговорил Пекарского к пятнадцати годам каторжных работ. По распоряжению Московского губернатора «принимая во внимание молодость, легкомыслие и болезненное состояние» Пекарского, каторгу заменили ссылкой на поселение «в отдалённые места Сибири с лишением всех прав и состояния». 2 ноября 1881 г. Пекарский был доставлен в Якутск и был поселен в 1-м Игидейском наслеге Батурусского улуса, где прожил около 20 лет. В ссылке начал заниматься изучением якутского языка. Умер 29 июня 1934 г. в Ленинграде.

   Кэскилена Байтунова-Игидэй,

    Койданава

 

 

 

 

ЎЎЎ Эдуард Пякарскі. Вандроўнае або аселае племя якуты? Койданава. "Кальвіна". 2022.

 

                                          КОЧЕВОЕ ИЛИ ОСЕДЛОЕ ПЛЕМЯ ЯКУТЫ? *)

                                                                                 *

    *) Помещая статью г. Пекарского в виду значения поднятого им вопроса, редакция, однако, полагает, что вопрос этой статьею еще не решен окончательно. Желательно иметь более подробные данные о хозяйстве якутов в различных районах занятой ими территории, ибо только на основании изучения действительности можно сделать заключение о формах их хозяйства. В частности, редакция не может не указать, что среди бурят, киргиз и некоторых других инородцев, сохранялись лишь незначительные группы, ведущие кочевое хозяйство в его чистом виде; большинство же осложнило свое кочевое скотоводство сенокошением, земледелием и постоянными жилищами, что, однако, не мешает их хозяйству быть кочевым. Ред.

                                                                                 *

    Определенный ответ на вопрос: к какому разряду следует отнести то или другое инородческое племя — представляется в высшей степени важным в силу того, что закон наш ставит в зависимость от решения этого вопроса и тот или другой «образ управления» и поземельного устройства данного племени.

    Согласно уставу об инородцах 1822 г. (действующее ныне положение об инородцах, изд. 1892 г.), сибирские инородцы, составлявшее прежде один разряд, без различения их образа жизни, разделены, по степени их гражданского развития и по качеству их промыслов, на три разряда: оседлых, кочевых и бродячих (§ 2).

    Якуты были отнесены ко второму разряду, т.-е. к кочевым, на том основании, что сам устав (§ 3) причислял к этому разряду тех, «кои имеют оседлость, хотя постоянную, но по временам года переменяемую, и не живут деревнями».

    Указанный здесь признак кочевого состояния не выдерживает критики уже потому, что с понятием о кочевом образе жизни никогда не связывалась «постоянная оседлость».

    «Чисто-кочевой быт, — говорит г. Кауфман, — это такой, где хозяйство зиждется исключительно на одном скотоводстве, где, притом, скот содержится круглый год на подножном корму, и следовательно где не существует не только земледелия, но даже и сенокошения; а отсюда с необходимостью вытекает кочевой образ жизни... и отсутствие постоянных жилищ, — единственное обиталище типичного кочевника, идеально приспособленное к своей цели — это переносная, обыкновенно войлочная юрта»... И далее: «тип первобытного, чисто-кочевого землевладения — это, повторяю, полное «отсутствие землевладения», «полное отсутствие каких-либо границ» (Русская Мысль, 1907, кн. X, стр. 4 и 5). Ни один из этих признаков не подходит к быту якутов, но, тем не менее, г. Кауфман, доверившись г. Серошевскому или, вернее, его знакомству с якутским языком, причисляет к чистейшим кочевникам не кого другого, как якутов. Это обстоятельство обязывает нас возможно подробнее остановиться на затронутом вопросе.

    Зачисление якутов в разряд кочевых относится, несомненно, к тому отдаленному времени, когда главным их занятием было не скотоводство, вообще развившееся лишь впоследствии, и тем более не земледелие, а коневодство и звероловный и рыболовный промыслы, для которых отдельные роды или семейства действительно кочевали в более или менее определенных районах, заходя иногда и во владения соседних родов.

    Но уже в конце 60-х годов XVIII в., когда Высочайшим указом от 14 декабря 1766 г. за № 12801 было приказано не вызывать депутатов от кочующих инородцев в Екатерининскую комиссию о сочинении проекта нового уложения, сами якуты пяти Подгородних улусов ходатайствовали о принятии в депутаты их представителя Сыранова, основывая свое ходатайство именно на том, что «они не только кочевые, но зиму пребывают в своих жилищах», т.-е. косвенно как бы обособляли себя от инородцев собственно кочевых.

    И действительно, со времени закрепления 1-ою ясачною комиссиею (1763 г.) за каждым родом раз навсегда определенной территории и определения размера ясака в зависимости от качества и количества угодий, меры, вызванной развитием скотоводства и увеличением населения, — земельные участки стали распределяться уже между отдельными членами рода, и тем самым было положено прочное основание для постепенного перехода якутов из кочевого состояния в оседлое. Развитие земледелия лишь довершило этот естественный, вытекавший из настоятельных экономических нужд, процесс, окончательно прикрепив каждого якута с его семьей и хозяйством к определенному земельному участку и заставив дорожить каждым клочком распаханной на нем земли.

    Сам закон в действительности различает точно лишь две категории инородцев: а) оседлых, т. е. имеющих постоянную оседлость (§ 3), и б) кочевых и бродячих, отличающихся непостоянством их жительства и другими общими для них признаками (§ 136). Таким образом, якутов, с точки зрения закона, как имеющих постоянную оседлость, т. е. отличающихся от кочующих и бродячих постоянством жительства, хотя бы по временам года, и переменяемого, следовало бы отнести скорее к категории оседлых, чем к категории кочующих и бродячих. То обстоятельство, что якуты не живут деревнями, а переходят с зимника на летник и обратно, не изменяет существа дела, так как этот переход из одного постоянного жилища в другое постоянное же совершается лишь один раз в год, притом в общем на очень незначительном расстоянии, и скорее имеет характер переезда на дачу, чем кочевания в собственном смысле этого слова.

    Другие свойства якутов, определенные в законе (§ 136), как характерные черты кочевых и бродячих инородцев, также изменились в силу тесного соприкосновения их с русскими. «Они утратили простоту нравов, — говорит местный исследователь, — у них явились в обращении ассигнации и монета»; живущие в трех южных округах области якуты «приучились несколько к хлебопашеству и поняли пользу его», а поставка мяса и масла и перевозка тяжестей на открытые в 1843 г. в Олекминском округе золотые промыслы и Ниманские (Амур. обл.) «стали прибыльным и скоро цивилизующим занятием»; под влиянием всех этих условий якуты «утратили многие из своих воспоминаний об обычном праве и стали осваиваться с русскими законами» [* Дело Якут. Област. Статистич. Комитета 1872-75 гг. № 13, ст. Д. Павлинова: «Объ имущественномъ правѣ якутовъ».]. В настоящее время, по своим понятиям, в деле защиты своего личного достоинства и своих личных прав, равно интересов общества, когда последние приходят в столкновение с интересами администрации, — якуты стоят ничуть не ниже и даже выше русских крестьян.

    На устарелость разделения инородцев вообще на три разряда — оседлых, кочевых и бродячих — указывалось в отношении иркутского генерал-губернатора на имя министра земледелия и государственных имуществ 30 июля 1895 г. № 7517, а по отношению к инородцам Якутской области местная высшая администрация также признала такое разделение несоответствующим действительным условиям инородческого быта, находя, что ныне наблюдаются лишь две категории инородцев: проживающих оседло и бродячих, сохраняющих охотничий образ жизни.

    Согласно § 4 полож. об инор., при каждой общей переписи должно быть составлено расписание для определения, «в каком именно разряде должно считать каждое племя и род или семейства». Первая всеобщая перепись, несомненно, дала лишь более или менее приблизительное понятие о характере расселения якутов, их образе жизни и занятиях в виду того, что многие влиятельные родовичи и так наз. почетные или лучшие люди, заинтересованные в сохранении порядка управления, выгодного, главным образом, для них, приняли, конечно, со своей стороны, меры, чтобы внушить подчиненному им населению необходимость давать такие показания о своем образе жизни и промыслах, которые указывали бы, что оно — более кочевое, чем оседлое. В некоторых наслегах (напр., во 2-ом Хатылинском Ботурусского улуса, Якутского окр.) служащих житницею не только для своего, но и для соседних улусов, в графе побочных занятий умышленно нигде не показывалось земледелие, несмотря на то, что были одинокие голоса, настаивавшие на необходимости показать в числе главных занятий и земледелие — для доказательства, что хлебопахотные земли уже стали нужны и ценны для самих якутов и что отчуждение их в пользу русских пришельцев нанесет существенный ущерб коренному населению. Особенно неполны и тенденциозны должны быть сведения по тем участкам, в которых счетчиками были якутские писаря и грамотеи: они находили возможным заполнять графу занятий по своему усмотрению.

    И вообще во все времена, сведения, доставлявшиеся якутскими родоначальниками, были крайне тенденциозны и всегда имели в виду не пользу якутской массы, а исключительно выгоду якутской знати. Когда последняя желала, чтобы в Екатерининскую комиссию попал и ее представитель, то тогда — как мы видели — якуты являлись «не только кочевыми, но зиму пребывающими в своих жилищах», а 57 лет спустя, именно в 1823 г., в первоначальной редакции так наз. «Якутских показаний», послуживших материалом для составления «Свода степных законов кочев. инородцев Вост. Сибири», говорится уже, что «якутов, по примеру крестьян, семьями или домами считать нельзя, ибо по непостоянному жительству якутов ни семей, ни домов постоянных не бывает», что живут они будто бы «от места собрания 50, 100, 300 и 500 верст», что зимою «самая необходимость требует кочевать со скотом по тем местам, где сена приготовлены», а летом «переезжать на летник и другого владения». Быстро сообразив все выгоды, предоставленные Уставом 1822 г. якутским родоначальникам, и опасаясь перечисления якутов из разряда кочевых в разряд оседлых, опасаясь обращения в крестьянское сословие, — они, эти родоначальники, не останавливались никогда не только перед обобщением единичных фактов, как сравнительно редкие перекочевки, но и перед прямым извращением действительного положения вещей.

    В лучшем случае, как это было, напр., с приговорами инородцев Якутского и Вилюйского округов на предложение якутского областного совета (журн. от 31 авг. 1891 г. за № 131), не пожелают ли они в среде своей ввести волостное управление, они отделываются общими фразами, ссылаясь на разбросанность населения, бедность и опять-таки особые условия кочевой жизни, мешающие будто бы введению среди них реформы.

    Можно смело сказать, что и все последующие предложения в этом направлении будут отклоняемы под теми или другими, мнимыми или действительными, предлогами до тех пор пока, согласно прим. к § 26 Полож. об инор. обращение «кочевых» инородцев в сословие сельских обывателей будет зависеть от собственного их, инородцев, желания. Единственный пример олекминских инородцев, перешедших в разряд оседлых по собственному желанию [* В 1903 г., по распоряжению иркутского генерал-губернатора, олекминские инородцы переведены обратно в разряд кочевых, как перешедшие в разряд оседлых незаконно.], не может служить опровержением сказанного, так как, в сущности, неизвестно, какими мотивами руководились инициаторы этого перехода; несомненно только то, что, как это усмотрено было якутским губернатором в 1893 г., спустя два года по преобразовании, «крестьянское положение» инородцами вовсе не было усвоено: общество в виде «схода» и «суда» не сделалось вершителем общественных дел, а таковыми фактически остались те же влиятельные родоначальники. Желание перечислиться в оседлые не могло быть результатом сознательного предпочтения массою инородцев общественного управления, организованного согласно «Положению», хотя бы потому, что как крестьянское «Положение», так и «Положение об инородцах» темной массе якутов совершенно не знакомы, а следовательно инициаторами дела руководили соображения, ничего общего не имевшие с организацией общественного управления на новых началах.

    В противность указанной выше ст. 26 прим., §§ 5 и 6 Полож. об инор. запрещают, при составлении расписания, включать в разряд оседлых только тех инородцев, кои по образу жизни и промыслам суть более кочевые, начинают только заниматься земледелием и не имеют еще от него значительных выгод.

    Из сказанного можно сделать заключение, что раз якуты, по степени их гражданского развития, образу жизни и занятиям, будут признаны ведущими более оседлую жизнь, то включение их в разряд оседлых и соответственное преобразование их общественного управления может быть совершено на точном основании закона и без формального изъявления ими на то своего желания, — тем более; что у массы якутской, привыкшей издавна к данному общественному устройству, каким бы тяжелым гнетом оно ни ложилось на нее, и не имеющей понятия о другом порядке управления, такого желания явиться и не может. Само собою разумеется, что здесь речь идет не о введении крестьянского положения, которое и в Олекминском округе, при более подходящих для того условиях, не могло привиться, а о тех преобразованиях, которые вообще должны считаться необходимыми в виду сильно изменившихся условий якутской жизни.

    Эд. Пекарский

    /Сибирскiе Вопросы. №№ 37-38. 8 ноября. С.-Петербургъ. 1908. С. 34-40./

 

 

   Эдуард Карлович Пекарский род. 13 (25) октября 1858 г. на мызе Петровичи Игуменского уезда Минской губернии Российской империи. Обучался в Мозырской гимназии, в 1874 г. переехал учиться в Таганрог, где примкнул к революционному движению. В 1877 г. поступил в Харьковский ветеринарный институт, который не окончил. 12 января 1881 года Московский военно-окружной суд приговорил Пекарского к пятнадцати годам каторжных работ. По распоряжению Московского губернатора «принимая во внимание молодость, легкомыслие и болезненное состояние» Пекарского, каторгу заменили ссылкой на поселение «в отдалённые места Сибири с лишением всех прав и состояния». 2 ноября 1881 г. Пекарский был доставлен в Якутск и был поселен в 1-м Игидейском наслеге Батурусского улуса, где прожил около 20 лет. В ссылке начал заниматься изучением якутского языка. Умер 29 июня 1934 г. в Ленинграде.

   Кэскилена Байтунова-Игидэй,

    Койданава

 

 

 

ЎЎЎ Эдуард Пякарскі. Да пытаньня абсахаваньня маскалёў. Койданава. "Кальвіна". 2022.

 

    Къ вопросу объ объякучиваніи русскихъ. В № 1 «Сибир-Вопросовъ» помещена небольшая заметка г. В. Васильева: «Угасшая русская культура на дальнемъ сѣверѣ», подтверждающая лишний раз давно уже констатированное явление объякучивания русского момента. Заметка касается судьбы русских поселений на Хатанге и Анабаре (Енис. губ.), где «русский пришлый элемент, имевший когда-то большое культурное влияние на окружающие его инородческие племена, быстро идет по пути полного слияния с ними в физическом типе, в образе своей жизни, экономическом и духовном своем быте, привычках, навыках, вплоть до потери родного, более развитого, богатого языка; в области религиозных верований доходит до того, что выделяет из своей среды шаманов; наконец, забрасывает свои селения и разбредается в тундру» (стр. 33-34). Все эти положения автор иллюстрирует примерами из собственных личных наблюдений и впечатлений. Необходимо оговорить, что, по свидетельству самого автора, о полной потере родного языка не может быть пока речи, так как старики все знают более или менее по-русски, и только «люди более молодого возраста обнаруживают полное незнание или говорят всего по нескольку слов (стр. 31). Спрашивая себя о причинах такого угасания русского элемента и принесенной им в инородческую среду культуры, автор ставит целый ряд вопросов, долженствующих помочь объяснению этого очень сложного явления, слагавшегося, по справедливому мнению автора, под перекрещивающихся влиянием самых разнообразных факторов антропологического, этнографического и социального характера. «Экономические ли причины, лежащие в суровых, непривычных для коренного русского человека условиях севера с его бродячими промыслами, изолированность ли края, отсутствие путей сообщения и связей с культурным миром, физическая и культурная слабость самого колонизационного элемента или незначительность его в сравнении с более компактной массой туземного населения влияли тут и явились причиною того, что стойкий, в общем, колонизационный элемент не мог сохранить даже физических черт своей высшей народности и подвергся нивелирующему влиянию менее сильной расовой разновидности — якутов, наравне с ниже их стоящими тунгусами, долганами и вымирающими самоедами? Во всяком случае — заключает г. Васильев — факт стоит перед нами во всей своей поражающей наглядности» (стр. 38).

    /Живая Старина. Періодическое изданіе Отдѣленія Этнографіи Императорскаго Русскаго Географическаго Общества. Вып. I. С-Петербургъ. 1908. С. 137./

 

 

                                        К ВОПРОСУ ОБ ОБЪЯКУЧИВАНИИ РУССКИХ

    В № 1 «Сибирскихъ Вопросовъ» за текущий год помещена небольшая заметка г. В. Васильева: «Угасшая русская культура на дальнемъ сѣверѣ», подтверждающая лишний раз давно уже констатированное явление обьякучивания русского элемента. Заметка касается русских поселений на Хатанге и Анабаре (Енис. губ.), где «русский пришлый элемент, имевший когда-то большое культурное влияние на окружающие его инородческие племена, быстро идет по пути быстрого слияния с ними в физическом типе, в образе своей жизни, экономическом и духовном своем быте, привычках, навыках, вплоть до потери родного, более развитого, богатого языка; в области религиозных верований доходить до того, что выделяет из своей среды шаманов; наконец, забрасывают свои селения и разбредаются по тундре» (стр. 33-34). Все эти положения автор иллюстрирует примерами из собственных личных наблюдений и впечатлений. Необходимо оговорить, что, по свидетельству самого автора, о полной потере родного языка не может быть пока и речи, так как старики все знают более или менее по-русски, и только «люди более молодого возраста обнаруживают полное незнание или говорят всего по несколько слов» (стр. 31). Спрашивая, себя о причинах такого угасания русского элемента и принесенной им в инородческую среду культуры, автор ставить целый ряд, вопросов, долженствующих помочь объяснению этого очень сложного явления, слагавшегося, по справедливому мнению автора, «под перекрещивающимся влиянием самых разнообразных факторов антропологического, этнографического и социального характера. Экономические ли причины, лежащие в суровых, непривычных для коренного русского, человека условиях севера с его бродячими промыслами, изолированность ли края, отсутствие путей сообщения и связей с культурным миром, физическая и культурная слабость самого колонизационного элемента или незначительность его в сравнении с более компактной массой туземного населения влияли тут и явились причиною того, что стойкий, в общем, колонизационный элемент не мог сохранить даже физических черт, своей высшей народности и подвергся нивелирующему влиянию: менее сильной расовой разновидности — якутов, наравне с ниже их стоящими тунгусами, долганами и вымирающими самоедами? Во всяком случае — заключает г. Васильев — факт стоит перед нами во всей своей «поражающей наглядности». [стр. 33.]

    Э. П.

     /Якутская Жизнь. Якутскъ. № 10. 20 марта 1908. С. 2./

 

 

 

    Эдуард Карлович Пекарский род. 13 (25) октября 1858 г. на мызе Петровичи Игуменского уезда Минской губернии Российской империи. Обучался в Мозырской гимназии, в 1874 г. переехал учиться в Таганрог, где примкнул к революционному движению. В 1877 г. поступил в Харьковский ветеринарный институт, который не окончил. 12 января 1881 года Московский военно-окружной суд приговорил Пекарского к пятнадцати годам каторжных работ. По распоряжению Московского губернатора «принимая во внимание молодость, легкомыслие и болезненное состояние» Пекарского, каторгу заменили ссылкой на поселение «в отдалённые места Сибири с лишением всех прав и состояния». 2 ноября 1881 г. Пекарский был доставлен в Якутск и был поселен в 1-м Игидейском наслеге Батурусского улуса, где прожил около 20 лет. В ссылке начал заниматься изучением якутского языка. Умер 29 июня 1934 г. в Ленинграде.

    Кэскилена Байтунова-Игидэй,

    Койданава

 

                               УГАСШАЯ РУССКАЯ КУЛЬТУРА НА ДАЛЬНЕМ СЕВЕРЕ

    Судьба русских поселений на Хатанге является весьма поучительной страницей истории нашей северной колонизации и заслуживает внимания с чисто научной стороны.

    Я видел на Хатанге разрушенные поселки с исчезающими остатками прежней русской культуры ометисившихся «ярославцев и новгородцев» и хочу поделиться с читателем этими грустными впечатлениями картины угасания...

    В первый раз, на пустынном берегу Хатанги, где не было видно и следа человеческого жилья на десятки верст вокруг, около нашего экспедиционного табора неожиданно образовалась кучка из 10 инородцев-якутов. Я был поражен разнообразием типов стоявших передо мною якутов — ни малейшего сходства между ними, как будто это были представители разных народностей, а не якуты (только один из них был тунгус, да и тот ни слова не знал по тунгуски). Особенно меня поразил слепой старик, который на мое приглашение сесть отвечал мне чистым русским языком «спасибо». Далее, оказалось, что каждый из этих десяти якутов по виду знает по нескольку русских слов, а кое-кто даже понимает русскую речь. Поразило меня также и то, что все они, в противоположность инородцам, вели себя с достоинством, ни на что не напрашивались и держались очень свободно, хотя и отвешивали нашей экспедиционной компании еще издалека довольно низкие поклоны. Не было сомнения, что пред нами были не чистокровные якуты, а представители какого то смешанного странного типа — метисы, полу-якуты, полу-долгане, полу-тунгусы, и полу-русские с остатками русской речи и старых привычек отцов и дедов.

    В другой раз я встретил также слепого старика-якута в Хатангском погосте — Гидатова, прекрасно говорящего по-русски. Раньше он был князцом (старостой) своего наслега, а теперь живет с семьей в стороне от дел, хотя еще частенько обращаются к нему за советами. Это тоже характерный тип, как бы указывающий на то, насколько прежнее влияние русского элемента было сильно в крае и насколько оно упало теперь.

    Третий такой же метис встретился мне в с. Нижнем на той же Хатанге. Это — Трифон Гаврилович Портнягин, также хорошо говорящий по-русски. Когда-то род Портнягиных был большой, жили они далеко севернее, промышляя песцов и других зверей, передвигаясь на оленях и собаках. Дед у него был грамотный, да чуть ли не был грамотным и отец, но потом эти культурные традиции исчезли, они объякучивались, дичали, и про одного из дядей Трифона доподлинно известно, что он сделался шаманом, да, говорят, в их фамилии был кроме того, не один шаман. Теперь Портнягины окончательно объякутились, обеднели, уменьшились количеством и разбрелись по тундре.

    Это — три типа, с которыми мне пришлось более близко столкнутся. Но чем дальше я знакомился со здешним населением, тем все более встречал людей с инородческим обличием, знающих по-русски. По Хатанге, частью по Хете и другим местам, живет в разброде до 160 душ крестьян, составляющих даже крестьянское общество, но по образу жизни ничем не отличающихся от здешних инородцев — якутов, долган, тунгусов, совершенно утерявших как физический, так и духовный облик русских; русский язык ими совершенно также утрачен, или говорят на нем. лишь немногие, якутский же язык сделался для них родным. При этом интересным явлением оказывается еще и то обстоятельство, что все знающие более или менее русскую речь — старики, тогда как люди более молодого возраста обнаруживают полное незнание, или говорят всего по нескольку слов.

    Перейду теперь к остаткам внешней культуры, которые приходилось мне встречать на Хатанге. От Хатангского погоста тянется группа деревушек, расположенных по берегу реки и своими чисто-русскими названиями говорящих, что поселения эти когда-то были основаны русскими пришельцами. В одной из этих деревушек, Казачьем, я видел развалины то обрушившихся, то полуобрушившихся строений не инородческой постройки. Постройка весьма основательная, чистая. Особенно обратил мое внимание один обрушившийся дом, состоявший, по-видимому, из 9 связанных срубов. Один из этих пристроев очень похож на помещение для птиц — есть что-то в роде курятника и корытца для кур; у дверей в сени ступеньки; к дому пристроено несколько чуланчиков, без окон, очень маленьких, но с нарами, как будто служивших для жилья. Есть остатки бани и слесарного горна. Сам поселок, можно сказать, представляет одни развалины, свидетельствуя, что когда-то здесь зарождалась жизнь с более высшей культурой, чем окружавшая ее инородческая. Теперь в нем никто не живет и царит полное запустение.

    Ту же картину можно наблюдать и в другом соседнем поселке, Жданихе, с той лишь разницей, что в нем по зимам живет одна семья. Место очень красивое: с обеих сторон поселка высокий песчаный лесистый берег и самый поселок стоит в пади, посреди которой возвышается небольшой холмик, с когда-то огороженным кладбищем. На могилах высокие, массивные кресты, возвышающиеся над маленькими, очень хорошо пригнанными срубиками, четверти в три вышиной и аршина в два длиной, в виде прямого горба; камней и плит нет, изгородь свалилась и гниет.

    Такое же кладбище я нашел в с. Нижнем. Вместо изгороди также одни развалины. Кресты, прекрасно сделанные, с прилепленными изображениями ножей, скребков, «пальм» и т. п. довольно чистой работы. Эти изображения должны были отличать могилы мужчин и женщин. На перекладинах крестов видны привязанные остатки восковых свеч. Уединенно стоит здесь также, выделяясь вышиной, огромный, надо полагать, староверческий крест. Здесь же имеются бревенчатые настилки около 1-1½ саж. длиной, прямо по земле, из неотесанных бревен. Это, говорят, общие могилы, куда складывали по нескольку трупов при повальных болезнях, не успевая хоронить. В стороне от кладбища разбросаны развалины построек того же типа, что и в Казачьем, в виде срубов, прилегающих один к другому и расположенных без всякой системы и плана. Разница лишь в том, что здесь постройки значительно больше, из прекрасного крупного леса, по-видимому, плавника. Далее по Поселкам все та же картина «мерзости запустения» и развалин. Небольшое количество этих развалин есть и в Убойной, Крестах, Рыбном, в Усть-Попигае. Про Убойную мне рассказывали, что жилье здесь заброшено уже давно, так как целая семья, жившая в ней, поголовно вымерла постепенно за исключением одной девушки, жены того Трифона Портнягина, о котором я выше упоминал. Говорят еще, что половина этой семьи умерла от испуга, что в доме «чудилось». Кресты, судя по количеству могил на трех его кладбищах, были когда-то большим селением, Рыбный несколько меньше.

    Теперь оба они пусты и производят удручающее впечатление. В последнем сохранилось много остатков домашнего хозяйства — шаек, божниц, кроватей, стаек для собак, бань. Один Усть-Попигайский поселок еще не совсем заброшен. В нем время от времени живут еще и теперь, при наездах для ловли рыбы, впрочем, как говорят, почти напрасных, так как промысел этот за последние 6-7 лет совершенно упал. Мы встретили там две семьи якутов. В развалинах строений, в одном из амбаров, были обнаружены остатки шаманского костюма, с двумя бубнами и палочками для них, и несколько деревянных вещей шаманского культа. Характер развалившихся построек в этих четырех селениях тот же, что и в описанных, и несомненно свидетельствует о том, что поселки эти были когда-то населены русскими, принесшими кое-какие начатки культуры и забросившими потом эти селения.

    Резюмируя эти впечатления, невольно спрашиваешь себя о причинах такого угасания русского элемента и принесенной им в эти края своей, правда, невысокой культуры. Экономические ли причины, лежащие в суровых, непривычных для коренного русского человека условиях севера с его бродячими промыслами, изолированность ли края, отсутствие путей сообщения и связей с культурным миром, физическая и культурная слабость самого колонизационного элемента или незначительность его в сравнении с более компактной массой туземного населения влияли тут и явились причиною того, что стойкий, в общем, колонизационный элемент не мог сохранить даже физических черт своей высшей народности и подвергся нивелирующему влиянию менее сильной расовой разновидности — якутов, наравне с ниже их стоящими тунгусами, долганами и вымирающими самоедами? Во всяком случае, факт стоить перед нами во всей своей поражающей наглядности. Мы можем утвердительно сказать, что русский, пришлый элемент на Хатанге — да и не только Хатанге, но и на Анабаре (где, как мне известно, не осталось также никаких следов от осевшего там довольно значительного русского населения, — имевший, как можно заключить из этих остатков, когда-то большое культурное влияние на окружающие его инородческие племена, быстро идет по пути полного слияния с ними в физическом типе, в образе своей жизни, экономическом и духовном своем быте, привычках, навыках, вплоть до потери родного, более развитого, богатого языка; в области религиозных верований доходит до того, что выделяет из своей среды шаманов; наконец, забрасывает свои селения и разбредается в тундру. Явление это, несомненно, очень сложное и слагалось оно под перекрещивающимся влиянием самых разнообразных факторов антропологического, этнографического и социального характера, и чтобы объяснить и осветить его, мне кажется, нужно многостороннее исследование.

    Не будучи специалистом в этих областях, я не беру на себя смелости делать какие-либо догадки и предположения, да и вообще настоящей заметкой я не претендовал на исчерпание темы: целью моей было лишь поделиться своими впечатлениями от действительно поразившего меня полного угасания русского элемента на Хатанге. Если же мои беглые заметки могут вызвать интерес специалистов к описанному здесь любопытному и печальному явлению, — то это все, чего я мог бы пожелать.

    В. Васильев.

    [C. 29-34.]

 

 

    Виктор Николаевич Васильев род. (10 (22) ноября 1877 г. в Амгинском селении Якутской области (ныне с. Амга Амгинского улуса РС(Я)) в семье политического ссыльного и местной крестьянки. Учился в Амгинской церковно-приходской и Якутской миссионерской школах, затем в Якутской духовной семинарии, в Петербургском университете, Практической Восточной Академии. С 1905 г. по 1913 г. - до начала первой мировой войны он совершил экспедиционные поездки в места проживания эвенков, эвенов, есейских якутов, долган, карагасов, сойотов, монголов, бурят, якутов, айнов, гиляков, ороков, негидальцев, казахов и др., собрал и записал огромный этнографический и фольклорный материал. Они опубликованы в виде статей и отчетов, а также пополнили коллекции музеев России. В 1906-1910 гг. он работал в Музее этнографии и антропологии АН СССР, в 1910-1914 гг. - в этнографическом отделе Русского музея. В 1914 откомандировался на фронт с одним из сибирских врачебно-перевязочных отрядов Союза городов, работал в Галиции на передовых позициях. С 1916 г. и до конца войны состоял в инженерно-строительной дружине Земгора в Турецкой Армении. В 1918-1923 гг. работал в Сибири (Иркутске и Омске) на разных административно-хозяйственных должностях. В 1923-1926 гг. - заведующий этнографического отдела и заместитель директора Западно-Сибирского краевого музея в Омске. В 1926-1928 гг. работал в экспедиции Комиссии по изучению производительных сил Якутской АССР. В 1928-1931 гг. работал в Ленинграде, в 1929-1931 гг. исполнял обязанности ученого секретаря Комиссии по изучению Якутской республики. Умер 12 ноября 1931 года в Ленинграде.

    Балтарангкы Куё-Амгинская,

    Койданава