ЎЎЎ Эдуард Пякарскі. Вандроўнае або аселае племя якуты? Койданава. "Кальвіна". 2022.

 

                                          КОЧЕВОЕ ИЛИ ОСЕДЛОЕ ПЛЕМЯ ЯКУТЫ? *)

                                                                                 *

    *) Помещая статью г. Пекарского в виду значения поднятого им вопроса, редакция, однако, полагает, что вопрос этой статьею еще не решен окончательно. Желательно иметь более подробные данные о хозяйстве якутов в различных районах занятой ими территории, ибо только на основании изучения действительности можно сделать заключение о формах их хозяйства. В частности, редакция не может не указать, что среди бурят, киргиз и некоторых других инородцев, сохранялись лишь незначительные группы, ведущие кочевое хозяйство в его чистом виде; большинство же осложнило свое кочевое скотоводство сенокошением, земледелием и постоянными жилищами, что, однако, не мешает их хозяйству быть кочевым. Ред.

                                                                                 *

    Определенный ответ на вопрос: к какому разряду следует отнести то или другое инородческое племя — представляется в высшей степени важным в силу того, что закон наш ставит в зависимость от решения этого вопроса и тот или другой «образ управления» и поземельного устройства данного племени.

    Согласно уставу об инородцах 1822 г. (действующее ныне положение об инородцах, изд. 1892 г.), сибирские инородцы, составлявшее прежде один разряд, без различения их образа жизни, разделены, по степени их гражданского развития и по качеству их промыслов, на три разряда: оседлых, кочевых и бродячих (§ 2).

    Якуты были отнесены ко второму разряду, т.-е. к кочевым, на том основании, что сам устав (§ 3) причислял к этому разряду тех, «кои имеют оседлость, хотя постоянную, но по временам года переменяемую, и не живут деревнями».

    Указанный здесь признак кочевого состояния не выдерживает критики уже потому, что с понятием о кочевом образе жизни никогда не связывалась «постоянная оседлость».

    «Чисто-кочевой быт, — говорит г. Кауфман, — это такой, где хозяйство зиждется исключительно на одном скотоводстве, где, притом, скот содержится круглый год на подножном корму, и следовательно где не существует не только земледелия, но даже и сенокошения; а отсюда с необходимостью вытекает кочевой образ жизни... и отсутствие постоянных жилищ, — единственное обиталище типичного кочевника, идеально приспособленное к своей цели — это переносная, обыкновенно войлочная юрта»... И далее: «тип первобытного, чисто-кочевого землевладения — это, повторяю, полное «отсутствие землевладения», «полное отсутствие каких-либо границ» (Русская Мысль, 1907, кн. X, стр. 4 и 5). Ни один из этих признаков не подходит к быту якутов, но, тем не менее, г. Кауфман, доверившись г. Серошевскому или, вернее, его знакомству с якутским языком, причисляет к чистейшим кочевникам не кого другого, как якутов. Это обстоятельство обязывает нас возможно подробнее остановиться на затронутом вопросе.

    Зачисление якутов в разряд кочевых относится, несомненно, к тому отдаленному времени, когда главным их занятием было не скотоводство, вообще развившееся лишь впоследствии, и тем более не земледелие, а коневодство и звероловный и рыболовный промыслы, для которых отдельные роды или семейства действительно кочевали в более или менее определенных районах, заходя иногда и во владения соседних родов.

    Но уже в конце 60-х годов XVIII в., когда Высочайшим указом от 14 декабря 1766 г. за № 12801 было приказано не вызывать депутатов от кочующих инородцев в Екатерининскую комиссию о сочинении проекта нового уложения, сами якуты пяти Подгородних улусов ходатайствовали о принятии в депутаты их представителя Сыранова, основывая свое ходатайство именно на том, что «они не только кочевые, но зиму пребывают в своих жилищах», т.-е. косвенно как бы обособляли себя от инородцев собственно кочевых.

    И действительно, со времени закрепления 1-ою ясачною комиссиею (1763 г.) за каждым родом раз навсегда определенной территории и определения размера ясака в зависимости от качества и количества угодий, меры, вызванной развитием скотоводства и увеличением населения, — земельные участки стали распределяться уже между отдельными членами рода, и тем самым было положено прочное основание для постепенного перехода якутов из кочевого состояния в оседлое. Развитие земледелия лишь довершило этот естественный, вытекавший из настоятельных экономических нужд, процесс, окончательно прикрепив каждого якута с его семьей и хозяйством к определенному земельному участку и заставив дорожить каждым клочком распаханной на нем земли.

    Сам закон в действительности различает точно лишь две категории инородцев: а) оседлых, т. е. имеющих постоянную оседлость (§ 3), и б) кочевых и бродячих, отличающихся непостоянством их жительства и другими общими для них признаками (§ 136). Таким образом, якутов, с точки зрения закона, как имеющих постоянную оседлость, т. е. отличающихся от кочующих и бродячих постоянством жительства, хотя бы по временам года, и переменяемого, следовало бы отнести скорее к категории оседлых, чем к категории кочующих и бродячих. То обстоятельство, что якуты не живут деревнями, а переходят с зимника на летник и обратно, не изменяет существа дела, так как этот переход из одного постоянного жилища в другое постоянное же совершается лишь один раз в год, притом в общем на очень незначительном расстоянии, и скорее имеет характер переезда на дачу, чем кочевания в собственном смысле этого слова.

    Другие свойства якутов, определенные в законе (§ 136), как характерные черты кочевых и бродячих инородцев, также изменились в силу тесного соприкосновения их с русскими. «Они утратили простоту нравов, — говорит местный исследователь, — у них явились в обращении ассигнации и монета»; живущие в трех южных округах области якуты «приучились несколько к хлебопашеству и поняли пользу его», а поставка мяса и масла и перевозка тяжестей на открытые в 1843 г. в Олекминском округе золотые промыслы и Ниманские (Амур. обл.) «стали прибыльным и скоро цивилизующим занятием»; под влиянием всех этих условий якуты «утратили многие из своих воспоминаний об обычном праве и стали осваиваться с русскими законами» [* Дело Якут. Област. Статистич. Комитета 1872-75 гг. № 13, ст. Д. Павлинова: «Объ имущественномъ правѣ якутовъ».]. В настоящее время, по своим понятиям, в деле защиты своего личного достоинства и своих личных прав, равно интересов общества, когда последние приходят в столкновение с интересами администрации, — якуты стоят ничуть не ниже и даже выше русских крестьян.

    На устарелость разделения инородцев вообще на три разряда — оседлых, кочевых и бродячих — указывалось в отношении иркутского генерал-губернатора на имя министра земледелия и государственных имуществ 30 июля 1895 г. № 7517, а по отношению к инородцам Якутской области местная высшая администрация также признала такое разделение несоответствующим действительным условиям инородческого быта, находя, что ныне наблюдаются лишь две категории инородцев: проживающих оседло и бродячих, сохраняющих охотничий образ жизни.

    Согласно § 4 полож. об инор., при каждой общей переписи должно быть составлено расписание для определения, «в каком именно разряде должно считать каждое племя и род или семейства». Первая всеобщая перепись, несомненно, дала лишь более или менее приблизительное понятие о характере расселения якутов, их образе жизни и занятиях в виду того, что многие влиятельные родовичи и так наз. почетные или лучшие люди, заинтересованные в сохранении порядка управления, выгодного, главным образом, для них, приняли, конечно, со своей стороны, меры, чтобы внушить подчиненному им населению необходимость давать такие показания о своем образе жизни и промыслах, которые указывали бы, что оно — более кочевое, чем оседлое. В некоторых наслегах (напр., во 2-ом Хатылинском Ботурусского улуса, Якутского окр.) служащих житницею не только для своего, но и для соседних улусов, в графе побочных занятий умышленно нигде не показывалось земледелие, несмотря на то, что были одинокие голоса, настаивавшие на необходимости показать в числе главных занятий и земледелие — для доказательства, что хлебопахотные земли уже стали нужны и ценны для самих якутов и что отчуждение их в пользу русских пришельцев нанесет существенный ущерб коренному населению. Особенно неполны и тенденциозны должны быть сведения по тем участкам, в которых счетчиками были якутские писаря и грамотеи: они находили возможным заполнять графу занятий по своему усмотрению.

    И вообще во все времена, сведения, доставлявшиеся якутскими родоначальниками, были крайне тенденциозны и всегда имели в виду не пользу якутской массы, а исключительно выгоду якутской знати. Когда последняя желала, чтобы в Екатерининскую комиссию попал и ее представитель, то тогда — как мы видели — якуты являлись «не только кочевыми, но зиму пребывающими в своих жилищах», а 57 лет спустя, именно в 1823 г., в первоначальной редакции так наз. «Якутских показаний», послуживших материалом для составления «Свода степных законов кочев. инородцев Вост. Сибири», говорится уже, что «якутов, по примеру крестьян, семьями или домами считать нельзя, ибо по непостоянному жительству якутов ни семей, ни домов постоянных не бывает», что живут они будто бы «от места собрания 50, 100, 300 и 500 верст», что зимою «самая необходимость требует кочевать со скотом по тем местам, где сена приготовлены», а летом «переезжать на летник и другого владения». Быстро сообразив все выгоды, предоставленные Уставом 1822 г. якутским родоначальникам, и опасаясь перечисления якутов из разряда кочевых в разряд оседлых, опасаясь обращения в крестьянское сословие, — они, эти родоначальники, не останавливались никогда не только перед обобщением единичных фактов, как сравнительно редкие перекочевки, но и перед прямым извращением действительного положения вещей.

    В лучшем случае, как это было, напр., с приговорами инородцев Якутского и Вилюйского округов на предложение якутского областного совета (журн. от 31 авг. 1891 г. за № 131), не пожелают ли они в среде своей ввести волостное управление, они отделываются общими фразами, ссылаясь на разбросанность населения, бедность и опять-таки особые условия кочевой жизни, мешающие будто бы введению среди них реформы.

    Можно смело сказать, что и все последующие предложения в этом направлении будут отклоняемы под теми или другими, мнимыми или действительными, предлогами до тех пор пока, согласно прим. к § 26 Полож. об инор. обращение «кочевых» инородцев в сословие сельских обывателей будет зависеть от собственного их, инородцев, желания. Единственный пример олекминских инородцев, перешедших в разряд оседлых по собственному желанию [* В 1903 г., по распоряжению иркутского генерал-губернатора, олекминские инородцы переведены обратно в разряд кочевых, как перешедшие в разряд оседлых незаконно.], не может служить опровержением сказанного, так как, в сущности, неизвестно, какими мотивами руководились инициаторы этого перехода; несомненно только то, что, как это усмотрено было якутским губернатором в 1893 г., спустя два года по преобразовании, «крестьянское положение» инородцами вовсе не было усвоено: общество в виде «схода» и «суда» не сделалось вершителем общественных дел, а таковыми фактически остались те же влиятельные родоначальники. Желание перечислиться в оседлые не могло быть результатом сознательного предпочтения массою инородцев общественного управления, организованного согласно «Положению», хотя бы потому, что как крестьянское «Положение», так и «Положение об инородцах» темной массе якутов совершенно не знакомы, а следовательно инициаторами дела руководили соображения, ничего общего не имевшие с организацией общественного управления на новых началах.

    В противность указанной выше ст. 26 прим., §§ 5 и 6 Полож. об инор. запрещают, при составлении расписания, включать в разряд оседлых только тех инородцев, кои по образу жизни и промыслам суть более кочевые, начинают только заниматься земледелием и не имеют еще от него значительных выгод.

    Из сказанного можно сделать заключение, что раз якуты, по степени их гражданского развития, образу жизни и занятиям, будут признаны ведущими более оседлую жизнь, то включение их в разряд оседлых и соответственное преобразование их общественного управления может быть совершено на точном основании закона и без формального изъявления ими на то своего желания, — тем более; что у массы якутской, привыкшей издавна к данному общественному устройству, каким бы тяжелым гнетом оно ни ложилось на нее, и не имеющей понятия о другом порядке управления, такого желания явиться и не может. Само собою разумеется, что здесь речь идет не о введении крестьянского положения, которое и в Олекминском округе, при более подходящих для того условиях, не могло привиться, а о тех преобразованиях, которые вообще должны считаться необходимыми в виду сильно изменившихся условий якутской жизни.

    Эд. Пекарский

    /Сибирскiе Вопросы. №№ 37-38. 8 ноября. С.-Петербургъ. 1908. С. 34-40./

 

 

   Эдуард Карлович Пекарский род. 13 (25) октября 1858 г. на мызе Петровичи Игуменского уезда Минской губернии Российской империи. Обучался в Мозырской гимназии, в 1874 г. переехал учиться в Таганрог, где примкнул к революционному движению. В 1877 г. поступил в Харьковский ветеринарный институт, который не окончил. 12 января 1881 года Московский военно-окружной суд приговорил Пекарского к пятнадцати годам каторжных работ. По распоряжению Московского губернатора «принимая во внимание молодость, легкомыслие и болезненное состояние» Пекарского, каторгу заменили ссылкой на поселение «в отдалённые места Сибири с лишением всех прав и состояния». 2 ноября 1881 г. Пекарский был доставлен в Якутск и был поселен в 1-м Игидейском наслеге Батурусского улуса, где прожил около 20 лет. В ссылке начал заниматься изучением якутского языка. Умер 29 июня 1934 г. в Ленинграде.

   Кэскилена Байтунова-Игидэй,

    Койданава