ЎЎЎ Эдуард Пякарскі. Извѣстія ВСОИРГО. Т. XXXV, 1904 г. № 2. Иркутскъ 1908. Койданава. "Кальвіна". 2022.

 

    Извѣстія Восточно-Сибирскаго Отдѣла Императорскаго Русскаго Географическаго Общества, издаваемыя Редакціонной Комиссіей. Томъ XXXV, 1904 г. № 2. Иркутскъ 1908. Стр. 43 + 10 + 14 + 8.

    Лежащая пред нами книжка «Извѣстій» открывается «Историческим очерком деятельности В.-Сиб. Отдела И.Р.Г.О.» — его «внутренней жизни и работы», именно «той скрытой, черновой, организационной работы, которая производилась незаметно для глаз общества, но которая и давала в результате научное познание Сибири» (стр. 1). Составитель очерка, Н. Н. Козьмин, шаг за шагом следит за многостороннею научною деятельностью Отдела, начиная с открытия его действий (в 1851 году) вплоть до первых годов текущего десятилетия.

    Прежде всего, Отдел приходил на помощь к отдельным научно-подготовленным лицам или исследователям-любителям, жившим в разных концах Сибири, — главным образом, тем, что «давал средства публиковать труды, делать их общим достоянием, возбуждать обмен мыслей и знакомил с общим направлением работ». В то же время Отдел являлся настолько деятельным сотрудником высшей администрации Восточной Сибири, что, по определению г. Козьмина, «во многих отношениях представлял из себя ученый комитет при Главном управлении Восточной Сибири и научное бюро».

    Не ограничиваясь поручениями разных работ почти во всех областях сибиреведения отдельным лицам, Отдел или принимал участие в работах разных экспедиций, направляемых в Сибирь из центра, или же организовывал самостоятельно научные экскурсии и целые экспедиции, благодаря щедрой материальной поддержке со стороны отдельных лиц (Сиверс, И. М. Сибиряков, В. П. Сукачев (состоявший председателем Отдела с 1890-1898 г.г.), М. В. Пихтин, г-жа Громова и пр.). Это дало возможность Отделу за более чем полувековой период своей деятельности не только внести крупную лепту во всестороннее изучение Сибири, но и знакомить самих сибиряков с их обширною родиною и со смежными странами посредством устройства публичных заседаний и лекций, привлекавших многочисленную публику. Тому же способствовало основание при Отделе библиотеки и музея, особенно последнего, охотно посещаемого публикой (15.022 посещения в 1901 году), так как при нем организованы объяснительные чтения, которые ныне систематически ведет консерватор музея. В то же время Отдел „старался не замыкаться в себе, стремился связать свою научную работу с практическими запросами и потребностями жизни» (стр. 18) и, в конце концов, действительно сделался, «центром научной работы и умственной жизни в крае», т. е. выполнил ту программу, которую поставил ему один из бывших председателей Отдела, Л. П. Софиано. Богатый материал для познания Сибири заключается в изданных Отделом «Запискахъ» и «Извѣстияхъ, и нельзя не пожалеть, что эти ценные издания, за старые годы, стали уже библиографическою редкостью и доступны лишь для лиц, имеющих возможность пользоваться нашими крупными книгохранилищами в Сибири и столицах.

    В интересующей нас области этнографии, в пределах Восточной Сибири, автор отмечает, прежде всего, пользующиеся широкой известностью труды слависта П. А. Ровинского и историка-этнографа А. П. Щапова, — затем, период, когда председателем (первым) этнографической секции Отдела был Н. М. Ядринцев и когда по этнографии работали такие известные исследователи, как Н. Н. Агапитов, М. Н. Хангалов, свящ. И. А. Подгорбунский, миссионеры Чистохин и Затопляев, А. В. Потанина, П. Е. Кулаков, Г. Н. Потанин, — последний, преимущественно, в связи с вопросами фольклора, — и наконец, два таких крупных предприятия, как исследование т. н. статистиков: «Материалы по исследованию землепользования и хозяйственного быта», содержащее много интересного и для этнографа, и исследования участников якутской экспедиции, снаряженной на средства Сибирякова, или попросту — Сибиряковской экспедиции.

    «Этнографические изучения особенно оживились — по словам автора — в период управления делами Отдела Г. Н. Потанина», а такое «громадное предприятие», как Сибиряковская экспедиция, «было организовано одним из энергичнейших правителей дел, Д. А. Клеменцем. По своим размерам, программам и числу даровитых и научно-подготовленных участников, эта экспедиция далеко превосходит все бывшие до нее, в области этнографических изучений. Имена Пекарского, Ястремского, Иохельсона, Богораза, Майнова, Геккера заняли почтенные места в науке. Труды экспедиции до сих пор, главным образом, за недостатком средств — не завершены, а отчасти делаются достоянием других ученых обществ».

    В области этнографии бурят г. Козьмин упоминает работы Кроля, «задавшегося интересною мыслью проследить изменения бурятского обычного права под влиянием изменяющихся форм жизни и непосредственного воздействия русского населения».

    Что касается этнографии последнего, то в этом отношении «сделано очень мало. Следует упомянуть о сборниках народных бытовых песен В. И. Вагина, Дудина, Языкова и Суворова».

    Заканчивается книжка якутской сказкой: «Сордохай-богатырь», записанной в 1889 г., в Олекминском округе, г. М. Овчинниковым. Подлинная запись сказки была передана г. Овчинниковым «для подстрочного перевода с якутского языка на русский учителю инородческого училища Иннокентию Габышеву, но до сих пор им не возвращена», так что в данном виде сказка должна считаться лишь очень вольным пересказом подлинной записи ввиду обнаруженного г. Овчинниковым слабого познания в якутском языке. Так, подзаголовок сказки «Уранхай саха олонхотоникакъ» нельзя переводить: сказка неразумного (!) якута, ибо урангхаи саха — значит здесь человек-якут, коренной (древний) якут урянхаец-якутъ. Хотя в современном языке урангхаи саха и употребляется в значении неразумный, глупый якут, но никто из якутов не назовет продукт своего народного творчества произведением «неразумного якута», и подзаголовок значит просто: якутская старинная сказка. Равно недопустимо в устах якута-сказочника выражение, которым начинается сказка: «В то время, когда существовали на земле беспутные неразумные якуты» и т. д. Любопытно, какими словами передано это выражение в подлинной записи?

    Несмотря на подобного рода дефекты, сказка не лишена интереса и значения в виду скудости этого рода произведений якутского народного творчества.

    На русском языке имеются, правда, собрания сказок И. М. Худякова (Верхоянский Сборник. Ирк. 1890) и Л. В. Приклонского (Якутские народные сказки. Жив. Старина 1891 г.), но якутский текст этих сказок не издан, и интересующиеся предметом не могут быть уверены в точности перевода или пересказа. Издаваемые же ныне Императ. Академией Наук Образцы народной литературы якутов, собранные Э. К. Пекарским, представляют пока сплошь одни якутские тексты (перевод их собиратель обещает дать впоследствии) и доступны лишь для лиц, основательно ознакомившихся с якутским языком.

    В разбираемой книжке помещены еще статьи: А. В. Вознесенского: «Землетрясение на Танну-Ола в 1905 г.» и В. В. Шестаковича: «Грозит ли Иркутску наводнение при рекоставе в текущем году?».

    Э. П.

    /Сибирскіе Вопросы. № 19-20. 22 августа. С.-Петербургъ. 1908. С. 86-88./

 

    Извѣстія Восточно-Сибирскаго Отдѣла Императорскаго Русскаго Географическаго Общества, издаваемыя Редакціонной Комиссіей. Томъ XXXV, 1904 г. № 2. Иркутскъ 1908. Стр. 43 + 10 + 14 + 8.

    Лежащая пред нами книжка «Извѣстій» открывается «Историческим очерком деятельности В.-Сиб. Отдела И.Р.Г.О.» — его «внутренней жизни и работы», именно «той скрытой, черновой, организационной работы, которая производилась незаметно для глаз общества, но которая и давала в результате научное познание Сибири» (стр. 1). Составитель очерка, Н. Н. Козьмин, шаг за шагом следит за многостороннею научною деятельностью Отдела, начиная с открытия его действий (в 1851 году) вплоть до первых годов текущего десятилетия.

    Прежде всего, Отдел приходил на помощь к отдельным научно-подготовленным лицам или исследователям-любителям, жившим в разных концах Сибири, — главным образом, тем, что «давал средства публиковать труды, делать их общим достоянием, возбуждать обмен мыслей и знакомил с общим направлением работ». В то же время Отдел являлся настолько деятельным сотрудником высшей администрации Восточной Сибири, что, по определению г. Козьмина, «во многих отношениях представлял из себя ученый комитет при Главном управлении Восточной Сибири и научное бюро» (стр. 6).

    Не ограничиваясь поручениями разных работ почти во всех областях сибиреведения отдельным лицам, Отдел или принимал участие в работах разных экспедиций, направляемых в Сибирь из центра, или же организовывал самостоятельно научные экскурсии и целые экспедиции, благодаря щедрой материальной поддержке со стороны отдельных лиц (Сиверс, И. М. Сибиряков, В. П. Сукачев [* Cостоял председателем Отдела с 1890-1898 г.г.], М. В. Пихтин, г-жа Громова и пр.). Это дало возможность Отделу за более чем полувековой период своей деятельности не только внести крупную лепту во всестороннее изучение Сибири, но и наглядно знакомить самих сибиряков с их обширною родиною. а также и со смежными странами посредством устройства публичных заседаний и лекций, привлекавших многочисленную публику. Тому же способствовало основание при Отделе библиотеки и Музея, особенно последнего, охотно посещаемого публикой (15.022 посещения в 1901 году), так как при нем организованы объяснительные чтения, которые ныне систематически ведет консерватор музея. В то же время, Отдел „старался не замыкаться в себе, стремился связать свою научную работу с практическими запросами и потребностями жизни» (стр. 15) и, в конце концов, действительно сделался, «центром научной работы и умственной жизни в крае», т. е. выполнил ту программу, которую поставил ему один из бывших председателей Отдела — Л. П. Софиано (стр. 12.). Богатый материал для познания Сибири заключается в изданных Отделом «Запискахъ» и «Извѣстияхъ, и нельзя не пожалеть, что эти ценные издания, за старые годы, стали уже библиографическою редкостью и доступны лишь для лиц, имеющих возможность пользоваться нашими крупными книгохранилищами в Сибири и столицах.

    В интересующей нас области этнографии, в пределах Восточной Сибири, автор отмечает, прежде всего, пользующиеся широкой известностью труды слависта П. А. Ровинского и историка-этнографа А. П. Щапова, — затем, период, когда председателем (первым) этнографической секции Отдела был Н. М. Ядринцев и когда по этнографии работали такие известные исследователи, как Н. Н. Агапитов, М. Н. Хангалов, свящ. И. А. Подгорбунский, миссионеры Чистохин и Затопляев, А. В. Потанина, П. Е. Кулаков, Г. Н. Потанин, — «последний, преимущественно, в связи с вопросами фольклора», — и наконец, два таких крупных предприятия, как исследование т. н. статистиков: «Материалы по исследованию землепользования и хозяйственного быта», содержащее много интересного и для этнографа, и исследования участников Якутской экспедиции, снаряженной на средства И. М. Сибирякова, или попросту — Сибиряковской экспедиции.

    «Этнографические изучения особенно оживились — по словам автора — в период управления делами Отдела Г. Н. Потанина» (стр. 39), а такое «громадное предприятие», как Сибиряковская экспедиция, «было организовано одним из энергичнейших правителей дел, Д. А. Клеменцем. По своим размерам, программам и числу даровитых и научно-подготовленных участников, эта экспедиция далеко превосходит все бывшие до нее, в области этнографических изучений. Имена Пекарского, Ястремского, Иохельсона, Богораза, Майнова, Геккера заняли почтенные места в науке. Труды экспедиции до сих пор — главным образом, за недостатком средств — не завершены, а отчасти делаются достоянием других ученых обществ» (стр. 30.).

    В области этнографии бурят г. Козьмин упоминает работы Кроля, «задавшегося интересною мыслью проследить изменения бурятского обычного права под влиянием изменяющихся форм жизни и непосредственного воздействия русского населения». Что касается этнографии последнего, то в этом отношении «сделано очень мало. Следует упомянуть о сборниках народных бытовых песен В. И. Вагина, Дудина, Языкова и Суворова» (стр. 30-31).

    Заканчивается книжка якутской сказкой: «Сордохай-богатырь», записанной в 1889 г., в Олекминском округе, г. М. Овчинниковым. Подлинная запись сказки была передана г. Овчинниковым «для подстрочного перевода с якутского языка на русский учителю инородческого училища Иннокентию Габышеву, но до сих пор им не возвращена», так что в данном виде сказка должна считаться лишь очень вольным пересказом подлинной записи — ввиду обнаруженного г. Овчинниковым слабого познания в якутском языке. Так, подзаголовок сказки: Урāңхаі саха олоңхото никак нельзя переводить: сказка неразумного (!) якута, ибо урāңхаі саха значит здесь: человек-якут, коренной (древний) якут, урянхаец-якутъ. Хотя в современном языке урāңхаі саха и употребляется в значении неразумный, глупый якут, но никто из якутов не назовет продукт творчества своего народа — произведением «неразумного якута», и подзаголовок значит просто: якутская старинная сказка. Равно недопустимо в устах якута-сказочника выражение, которым начинается сказка: «В то время, когда существовали на земле беспутные неразумные якуты» и т. д. Любопытно, какими словами передано это выражение в подлинной записи?..

    Несмотря на подобного рода дефекты, сказка не лишена интереса и значения в виду скудости этого рода произведений якутского народного творчества. На русском языке имеются, правда, собрания сказок И. М. Худякова (Верхоянский сборник. Ирк. 1890) и Л. В. Приклонского (Якутские народные сказки. Жив. Старина 1891 г.), но якутский текст этих сказок не издан, и интересующиеся предметом не могут быть уверены в точности перевода или пересказа. Издаваемые же ныне Императ. Академией Наук «Образцы народной литературы якутов», собранные Э. К. Пекарским, представляют пока сплошь одни якутские тексты (перевод их собиратель обещает дать впоследствии) и доступны лишь для лиц, основательно ознакомившихся с якутским языком.

    L[elin].

    /Живая Старина. Періодическое изданіе Отдѣленія Этнографіи Императорскаго Русскаго Географическаго Общества. Вып. IV. 1908. С-Петербургъ. 1909. С. 505-507./

 

 

 

    Эдуард Карлович Пекарский род. 13 (25) октября 1858 г. на мызе Петровичи Игуменского уезда Минской губернии Российской империи. Обучался в Мозырской гимназии, в 1874 г. переехал учиться в Таганрог, где примкнул к революционному движению. В 1877 г. поступил в Харьковский ветеринарный институт, который не окончил. 12 января 1881 года Московский военно-окружной суд приговорил Пекарского к пятнадцати годам каторжных работ. По распоряжению Московского губернатора «принимая во внимание молодость, легкомыслие и болезненное состояние» Пекарского, каторгу заменили ссылкой на поселение «в отдалённые места Сибири с лишением всех прав и состояния». 2 ноября 1881 г. Пекарский был доставлен в Якутск и был поселен в 1-м Игидейском наслеге Батурусского улуса, где прожил около 20 лет. В ссылке начал заниматься изучением якутского языка. Умер 29 июня 1934 г. в Ленинграде.

    Кэскилена Байтунова-Игидэй,

    Койданава.

 

 

    Михаил Павлович Овчинников род. 5 ноября 1844 г. в г. Усть-Двинск Архангельской губернии Российской империи, в семье протопопа. Учился в Архангельской духовной семинарии и около года в Петербургской медико-хирургической академии. Прослужив некоторое время писарем в Главном штабе, весной 1873 г. под влиянием революционных демократов участвует в «хождении в народ». В 1875 г. был арестован и сослан в Енисейскую губернию. После побега в 1881 г. продолжает активно участвовать в революционной деятельности. В Минске установил контакт с группой Я. С. Хургина. В 1882-1883 гг. руководил сбором средств для «Народной воли» в кружках офицеров-народовольцев в Минске, Пинске, Гродно, Могилеве, Орше и Бобруйске. Повторно арестован в 1887 г. и выслан в г. Олекминск Якутской области. 11 января 1889 г. женился на якутке Мальжегарскога наслега Олекминскога улуса Александре Габышевой. С 1891 г. проживал в Иркутске. Сотрудничал во ВСОРГО: с 1904 – член распорядительного комитета, в 1908–1910 гг. консерватор музея и библиотекарь. Один из организаторов в 1911 г. Иркутской ученой архивной комиссии и губернского архива в 1917 г. Умер 11 июня 1921 г. в г. Иркутске.

    Сигизмунда Дзьвина,

    Койданава.

 

 

                                                          СОРДОХАЙ — БОГАТЫРЬ

                                                              (Уранхай сахà олонхото) *

                                                         [* Сказка неразумного якута.]

    В то время, когда существовали на земле беспутные неразумные якуты, жил славный храбрый богатырь, но имени Сордохай [* Сордохай несчастный.] Богатырь. Он был великан, в плечах шире сажени, высотою до трех с половиной сажен. Его золотистые кудрявые полосы вились из-под шапки. Дом его был построен из чистого золота. На восток от его дома быль виден лес, в котором водилось такое множество тетеревов, что сплошь унизывали собою деревья, которые от этого казались покрытыми вместо листьев тетеревиными хвостами. Па запад же был виден огромный ивняк, в котором все небесные птицы вили себе гнезда. К северу виднелась гладкая равнина; на той равнине был большой скотный двор длиною на сто верст, шириною на восемьдесят верст. Во дворе этом находились бесчисленные табуны скота Сордохая. Сордохай жил один; у него не было ни жены, ни детей. Он обходился без всякой прислуги. В углу стоял большой очаг, в котором горел постоянный огонь, о котором никто не заботился. Однажды утром вышел Сордохай осмотреть свое хозяйство. Вышедши на улицу, Сордохай окинул своим взором все окрестности. Вдруг над головой его послышался шум, который заставил Сордохая посмотреть вверх. На небе догорала утренняя заря и плыло по направлению к нему Сордохаю что то похожее на облако. Сордохай стоял прямо подбодрившись по молодецки, не сворачивая глаз в сторону от того предмета, который приближался к нему. Когда Сордохай присмотрелся к плывущему предмету, то увидел, что это было не облако, а какое-то живое существо, но какое но мог распознать.

    Существо это было птица не птица, человек не человек и черт не черт, а что-то другое. Увидя богатыря, это страшное живое существо остановилось в воздухе и заговорило:

    «Привет тебе будущий непобедимый богатырь, Сордохай! Я пришел с великою просьбой от своего царя Карак-Хана, который прислал меня за тобой». Сордохай сказал: — Приглашение твоего царя Карак-Хана исполнится мною с большою охотой, если ты покажешь мне дорогу, которая ведет к твоему царю Карак-Хану. — Посол Карак-Хана бросил Сордохаю золотой шарик, и сказав, что этот шарик послужить ему для показания дорог, скрылся.

    Богатырь Сордохай, не думая о том, что впереди его ждет, оделся в походную одежду, поймал своего сивого жеребца, — который, почуяв худое или хорошее, начал фыркать так, что из его широко раскрытых ноздрей сыпались искры, — «спрыгнул на него, как ястреб на добычу свою, и, подняв свою могучую руку с кнутом, ударил по бокам коня, который, почувствовав жестокий удар своего «тоёна» [* Тоён – “хозяин».] помчался, как стрела, прямо к востоку. Долго ли ехал, много ли проехал, наш богатырь не знал. Однажды конь его остановился и сказал человечьим голосом: скажи, пожалуйста, мои добрый тоён, где мы стоим? — Но тоён ничего не сказал, потому что не знал, где именно он стоит. Местность, где он стоял, имела очень чудный вид. Леса были такие густые, такие были красивые, каких никто не видал даже во сне. Сордохай вдруг вспомнил про золотой шарик, который бросил ему Карак-Ханский посол, достал его из кармана и бросил на землю. Шар покатился прямо к востоку, Сордохай следовал за ним. Тут ему пришлось ехать не по-богатырски, а просто шагом. Не утерпел он такой тихой езды, ударил кнутом по бокам своего коня, который только что хотел помчаться, но перед ним образовалась из шарика целая золотая гора с непроходимыми лесами. Эта гора высотою доходила до небес. Рассердился Сордохай, слез с коня и, взяв топор, хотел было прорубить себе дорогу, но вдруг из золотой горы опять образовался шарик. Сордохай не хотел следовать за шаром, и потому разрубил его топором на две части, но к его удивлению перед ним явились два слуги Карак-Хана. Они были с ног до головы в полном вооружении. Эти слуги начали спрашивать, в чем он нуждается. Сордохай спросил: «каким путем можно попасть к Карак-Хану? — Иди, тоён, пешком прямо к востоку, потому что нет дороги для твоего коня, так как больше половины дорога стеклянная, а дальше гладкий янтарь. — Так говорили эти кулуты [* Слуги.]. Сказав это, они тотчас же обратились в золотой шарик. Сордохай привязал своего кони к большому дереву «Ар-дуб», потом взял золотой шарик, всунул в карман и проворно пошел прямо к востоку. Пешком он шел ровно три дня и три ночи, а всего по выходе из дому 360 дней. В продолжение этого времени он ничего не ел. Ему захотелось есть; он взял из кармана золотой шарик, бросил его на землю, и из шарика вышли 2 кулута. — Что тебе надобно, наш добрый тоён? спросили они. — Сейчас мне доставьте пищу; я есть хочу! сказал Сордохай. Кулуты пошли добывать пищу своему тоёну, а Сордохай лег отдохнуть под тенью «Ар-дуб дерева. Когда он проснулся от богатырского сна, то увидел, что перед ним стоит приготовленный для него стол со всеми кушаньями, за столом стоял разукрашенный стул. На столе было много различных кушаний, которых он никогда не едал; все были настоящие русские кушанья. Наш богатырь Сордохай, встав и помолившись богам, стал есть. Между прочим на столе стояли две бутылки вина, которого он никогда не пивал. Взглянув на бутылки Сордохай сразу сметил, что это питье. Раскупорил он бутылку и начал пробовать питье; как только Сордохай прикоснулся устами своими к бутылке, то сразу почувствовал благовонный запах этого напитка, а когда отпил только глоток, то чуть не откусил свой язык. Сордохай распил обе бутылки и почувствовал, что он находится в очень веселом настроении духа; скоро у него начала кружиться голова, ему захотелось уснуть, что с ним всегда случалось после плотного обеда или ужина. Скоро он начал храпеть, сидя за столом, и наконец уснул продолжительным богатырским сном. Через три дня он проснулся и увидал, что белое солнышко высоко стоить на небе. Он, встал и, помолившись богам, опять начал коротать спои путь.

    Наконец после утомительной ходьбы, он увидел ту дорогу, про которую говорили его кулуты; эта дорога была стеклянная, по обеим сторонам этой дороги стояли непроходимые колючие кустарники. Делать было нечего. Ему пришлись продолжать путь на четвереньках. Долго он шел на четвереньках, наконец прошел стеклянную дорогу, а за стеклянной и янтарную дорогу; за янтарной дорогой стояла мраморная гора, за мраморной горой виднелась болотистая долина; на этой долине не было никакого живого существа, кроме поганых лягушек и ядовитых пестрых змей. Наш богатырь Сордохай, спустившись с мраморной горы, пошел по болотной долине. Долго ли шел, много ли прошел, я этого не знаю, а только знаю то, что сказка рассказывается скоро, а дело делается втрое дольше. Итак наш богатырь Сордохай перед собой увидал большой многоводный «баягал» [* Море.], который растянулся так широко, что в края этого многоводного баягала упиралось наше среднее стеклянное небо. Наш богатырь Сордахай, смущенно поглядывая на баягал, стоял на берегу его; должно полагать, что он не мог найти дороги на другой берег. Вдруг небо покрылось пламенем. Сордохай удивился и стал наблюдать за ним; скоро это пламя прекратилось, и вместо пламени на горизонте показалось какое-то невиданное, неслыханное на средней земле, существо, которое, по-видимому, летело прямо к нашему богатырю Сордохаю. Действительно это странное существо, с каждым мигом приближалось к Сордохаю, махая своими длинными крыльями, отчего тихий баягал стал волноваться. Крылья его были так велики, что с приближением к нашему богатырю закрыли весь свет солнечный. Сордохай взял свой лук со стрелой, и начал целиться в него. Вдруг существо, как будто пораженное этим, остановилось на воздухе и своим грудным, но человечьим голосом произнесло следующие слова: Здравствуй, непобедимый богатырь Сордохай! — Зовут меня — Абасы-уола Айдалыр Бярт, если тебе хочется знать, с кем имеешь дело. — «Абасы-уола Айдалыр Бярт, позволь мне узнать, с какой целью ты загородил мою дорогу? Если без цели загородил, то уйди скорее, а то твое поганое тело пойдет в жертву земным гадам». — «Увидим, как ты принесешь мое поганое тело земным гадам». Сказав такие слова, Абасы-уола Айдалыр Бярт спустился на землю. Наш богатырь со своею богатырскою смелостью приблизился к своему врагу. Абасы-уола Айдалыр Бярт мало-помалу начал отступать шаг за шагом, наконец упал на землю, как камень, сорвавшийся с горы и, преобразившись в сокола, улетел. Сордохай взял поспешно свой лук со стрелой и пустил стрелу в сокола. Сокол, как самая ловкая из всех птиц, пустился вниз. Стрела пролетела мимо. Сордохай хотел было пустить стрелу в другой раз, но сокола давно не было и помину. Он исчез, как дым в воздухе. От такой насмешки у нашего богатыря золотые волосы поднялись дыбом; он от злости своей закричал так сильно, что земля потряслась, деревья затрещали, листья у берез осыпались, каменная гора, стоявшая вблизи Сордохай, раскрошилась, как песок. Три дня и три ночи шел каменный дождь. По всем окрестностям поднялся страшный ураган, па небе появились огненные облака. В то самое время у Карак-Хан-тоёна сидели незванные гости, которые на другой день должны были отнять единственную дочь Карак-Хана, прекрасную Кыс-Кылбая. Гости эти были не из нашей земли, а из той, где светит днем полукруглое солнце, а ночью полукруглая луна. Жители той земли назывались «Аллара бис уса» [* Жители подземного мира.], они имели единственный глаз на середине лба, единственную ногу, одну руку и два крыла. Они были ростом велики, имели неодолимую для человека силу и ели людей. Вообще человек был лакомый кусок для них. Таких гостей у Карак-Хан-тоёна было девять. Они сидели вокруг стола в ожидании Карак-Ханского угощения. Услужливые кулуты [* Рабы.] Карак-Хана притащили 9 жареных быков. Аллара-бис улаттара [* Улаттара - сыновья.] тотчас же принялись есть с большим аппетитом. Скоро послышался большой шум на дворе, за шумом поднялся большой и страшный ветер, и за ветром пошел каменный дождь. Испугались сыновья Аллара-биса и переглянулись друг с другом. Один из них встал из-за стола и отскакал к дверям, как саранча, чтоб удостовериться, отчего происходят эти падающие камни, но, не увидав никого, он успокоился совершенно и, возвратившись к товарищам, успокоил и их, сказав им, что никого не увидел, кроме каменного града. Скоро все затихло. Наш богатырь Сордохай явился в то самое время, когда Аллара-бис улаттара доедали жареных быков. Он увидал одну старуху ведьму, которая несла воду из озера ко двору Карак-Хана, остановил ее, и спросил, какие гости почивают у Карак-Хана. Она в коротких словах рассказала ему и хотела удалиться, но Сордохай, смекнув, как надо поступить с ними и какую меру принять против своих врагов, не дал бедной ведьме шагу шагнуть, отобрал у ней верхнюю одежду, а ее самой утопил. Сам переоделся в ведьмину одежду, взял ведьмино ведро с водой и, расплескивая по всей дороге воду, пошел прямо в Карак-Ханский двор. Дворовые кулуты приняли его, Сордохая, за старую ведьму и обругали самими неприятными словами за то, что она от радости не следила за водой и притащила только полведра.

    — Отчего мне радоваться-то? огрызнулся на них наш богатырь ведьминым голосом: — Кяк не радоваться! ведь «Аи-тоён [* Творец.] привел тебе таких мужей-молодцов, только во!!! каких! показывая на дубовую карак-ханскую коновяз, горланили кулуты. Наш богатырь не обратил внимания на них, поставил ведро воды, где следует, потом пошел в хотон [* Хлев.], где жила старая ведьма. В хотоне ему надоело сидеть, он пошел туда, где ночевала дочь Карак-Хана прекрасная Кыс-Кылбая. У самого входа стоял кулут, который не пустил нашего богатыря Сордохая. «Здесь не место для старой ведьмы», сказал он ему. Наш богатырь, не обращая внимания на слова кулута, хотел войти в дом, но откормленный кулут вытолкал его из сеней на двор. Делать было нечего, пришлось покориться своей судьбе, покуда настанет час. От нечего делать он пошел на двор, где было много кулутов, которые разговаривали между собой о том, что за Сордохаем богатырем отправлен скороходный посол Карак-Хана, который непременно найдет его сегодня. Другие говорили, что Аллара-бис улаттара завтра утром собираются в путь, если Сордохай не застанет их, то не увидит и прекрасную Кыс-Кылбая.

    Скоро послышался шум и поднялся большой ветер; кулуты выбежали на улицу. Там они увидали посла Карак-Хана, который ехал на чужом коне; конь этот был Сордохая. Посланник Карак-Хана представил Сордохаева коня Карак-Хану и сказал, что Сордохая богатыря не нашел. Карак-Хан потерял всякую надежду на спасение своей дочери прекрасной Кыс-Кылбая и заперся у себя, чтоб не видеть своими глазами, как Аллара-бис улаттара силой увезут его дочь. В то время прекрасная Кыс-Кылбая сидела в своей горнице, и, наклонив свою голову с золотыми кудрями, горевала безутешно о своем положении. Ежеминутно ожидала она Сордохая. На столе лежали серебряные ножницы с надписью: «Твой муж — непобедимый богатырь Сордохай»; ножницы эти дал сам Аи тоён. Спустя несколько времени, она услыхала шорох около двери; она испугалась, подумала, что идут к ней Аллара-бис улаттара, но оказалось не Аллара-бис улаттара, а старая ведьма.

    — Что ты скажешь, ведьма? спросила прекрасная Кыс-Кылбая.

    — Я к тебе, матушка, с великою вестью, сказала старая ведьма.

    Прекрасная Кыс-Кылбая оживилась и стала спрашивать, не Сордохай ли пришел. Но ведьма оказалась не настоящею ведьмой, а Сордохай богатырем. Он скинул с себя ведьмину одежду и стал добрым и лихим молодцом перед своей невестой. Прекрасная Кыс-Кылбая от радости упала без чувств. Глаза нашего богатыря сверкали огнем, он почувствовал приближение Алллра-бис улаттора; чуть не растрескались его тонкие члены. Но когда увидал будущую жену, он растаял, как снег. Скоро прекращая Кыс-Кылбая пришла в себя, а Сордохай бросился к своей жене, взял ее в объятья, и начал целовать ее румяные щеки. Целый час провели они в блаженной супружеской любви. В то самое гремя, когда Сордохай богатырь проводил время в блаженной любви со своей женой, Аллара-бис улаттара начали собираться в путь дорогу. У них был жених Абасы уола Сор-Тумул, который ничем не отличился от своих товарищей, но был он великий богатырь. На средней земле, никто из великих богатырей не выходил против него. Он ростом был велик и силу имел необыкновенную. Единственный глаз его на середине лба сверкал, как ночная звезда. Они все встали и начали прощаться со всеми домашними людьми не считая кулутов. Карак-Хану было повелено привести свою дочь и отдать жениху Абасы уолу Сору-Тумулу. Карак-Хану невозможно било сопротивляться, а в противном случае Абасы уллатара отняли бы дочь Карак-Хана, да притом разрушили бы целое его государство. Он жалел государство больше своей дочери и хороню знал, что если из-за одной ее станет сопротивляться, то погибнет целое его государство и весь народ, которым он управлял, и что его самого возьмут в кулуты. Он не хотел быть кулутом, он желал еще иметь больше кулутов, чем быть кулутом Абасы улаттаров. Итак, Карак-Хану пришлось проститься со своею прекрасною Кыс-Кылбая навсегда. Он пошел в спальню своей дочери, чтоб в последний раз поцеловать ее алые губки, но войдя в спальню, он увидал, что с его дочерью, обнявшись стоить прекрасный молодой человек: это был Сордохай богатырь, который час тому назад явился ведьмой перед своей женой, и теперь сделался молодцом и в последний раз обнимает свою жену, чтоб потом выйти из этого счастливого уголка на своих смертельных врагов и соперников. Карак-Хан сразу узнал, что это нареченный самим Аи-тоёном зять, который непременно победит своих врагов и сделается впоследствии в его государстве таким же Карак-Ханом, как он сам. Карак-Хан еще не веря своему счастью, хотел спросить, кто такой он, но Сордохая не было давно в спальне. — Кто такой этот человек? спросил Карак-Хан у своей дочери. — Этот человек мой муж, сказала прекрасная Кыс-Кылбая. — Это Сордохай богатырь? переспросил обрадованный Карак-Хан. Прекрасная Кыс-Кылбая сказала — да.

    Скоро послышались крики Абасы улаттара. Они хорошо знали, что будет непобедимый богатырь Сордохай, который отнимет у них прекрасную Кыс-Кылбая. Для того, чтобы задержать его на пути, они отправили на встречу того самого Абасы уола Айдалыр Бярта, который встретил Сордохая, но по своей трусости убежал. Эти Абасы улаттара думали, что Абасы уола Айдалыр Бярт задержит Сордохая на пути, тем более, что он был сильнее всех, но они теперь только поняли свою ошибку, находясь в богатырских руках Сордохая, который давно успел привязать за ноги их всех вместе. Беспомощные одноглазые существа лежали, проклиная свою судьбу. Сордохай велел кулутам вырыть яму семь сажен глубиною, семь сажень шириною и семь сажень длиною; когда кулуты выкопали яму, Сордохай поднял Абасы улаттар одной рукой и бросил в приготовленную яму. Кулуты Карак-Хана навалили в нее земли и таъ огладили поверхность, как будто никогда не существовало никакой ямы. Вот теперь Сордохай сидит за столом рядом с прекрасной Кыс-Кылбая, говорить с ней любовные речи. Карак-Хан тоён объявляет своему народу, что зятя его Сордохая оставляет после себя Карак-Ханом, а Сордохай объявляет Карак-Хану, что он не хочет владеть государством, кроме своей обожаемой прекрасной жены Кыс-Кылбая. На дворе стоит пир горой. Некоторые кулуты. чрезмерно хлебнув злосчастной водки, подняли кровавую драку.

    — «Я там был, пил водку (чаронами) бокалами. Но время кровавой драки лишился одного глаза и с тех пор стал напоминать своей наружностью Абасы улаттар. Дальше не могу ничего сказать об этом «олонхо», потому что «Сымакый» [* Имя рассказчика.] оггонёр [* Оггонёр «старик».] спать хочет [* Сказка эта мной была записана в 1889 г. со слов князца Маджегарского наслега, Олекминского округа, Николая Габышева. Подлинная запись мной передана для подстрочного перевода с якутского языка на русский учителю инородческого училища Иннокентию Габышеву, но до сих пор не возвращена. М. Овчинников.].

    М. Овчинников.

    /Извѣстія Восточно-Сибирскаго Отдѣла Императорскаго Русскаго Географическаго Общества. Т. XXXV. 1904 г. № 2. Иркутск. 1908. С. 1-8./