środa, 17 marca 2021

ЎЎЎ 2-1. Патрыцыя Брыдота. Бірулі-Бялыніцкія гэрбу Бялыня ды Якутыя. Пр. ІІ. Сш. 1. Фаддей Бируля-Бялыницкий. Койданава. "Кальвіна". 2021.

 


    Фаддей Андреевич Бируля-Бялыницкий - род. 20 октября в 1854 г. в семье белорусского шляхтича Андрея Симплициановича Бирули-Бялыницкого.

    В 1875 г. он окончил Витебскую гимназию, в 1880 г. завершил курс Медико-хирургической академии, высшего специального учебного заведения Российской империи для подготовления врачей, преимущественно для военного и морского ведомств, соответствующие медицинским факультетам университетов. Поэтому в 1881 г. Фаддей по линии Военного Министерства отправился в Забайкалье, к месту своей службы.

 







 







 

    В 1893 г. Фаддей Бируля-Бялыницкий младший врач лейб-гвардии 4-го стрелкового батальона в Царском Селе, в 1895 г. он уже старший врач Ижорского пехотного батальона, в 1900 г. Фаддей старший ординатор Семеновского госпиталя в Санкт-Петербурге.

    Известно, что Фаддей Бялыницкий-Бируля, написал письмо профессору Варшавского университета Евфимию Федоровичу Карскому:

 


    Аляксей Каўка (Масква)

                                 НЕВЯДОМЫ ЛІСТ ПРА РАССЯЛЕННЕ БЕЛАРУСАЎ

    Пасылаю для “Кантактаў і дыялогаў” унікальны тэкст — ліст кагосьці з двух Бялыніцкіх-Біруляў, мастака ці якуцкага “камісара” — пра этнаграфічную характарыстыку “беларускага племя”. Хто б ні быў аўтар (Віктар Карамазаў або Алесь Баркоўскі могуць тут выказаць свае меркаванні), але ўдакладненні адпаведнай працы Яўхіма Карскага, яго “Белорусов”, былі тады вельмі і вельмі своечасовымі. Яны зроблены задоўга да публікацыі Мітрафана Доўнар-Запольскага, якая выпраўляла недакладнасці аўтара ў картаграфічным адлюстраванні рассялення беларускага этнасу. Мяркую, што ваш бюлетэнь мог бы абнародаваць гэты тэкст — амаль пад сотыя ўгодкі яго паўстання.

    Копія знята мной гадоў з дзесяць назад у тагачасным Ленінградскім архіве АН, сярод папераў акадэміка Яўхіма Карскага (ф. 292, воп. 2, адз. зах. 10).

    Глубокоуважаемый Профессор!

    Мои антропологические наблюдения натолкнули меня на необходимость разобраться, насколько я в силах, в труднейшем вопросе о географическом распространении белорусского племени и его историко-географических и лингвистических границах.

    Причина такого моего решения та же, которая, как я догадываюсь, и Вас, профессор, привела к горячо приветствуемому мною намерению издать этнографическую карту белорусского племени. Она лежит в неудовлетворительности имеющихся карт и в крайнем же разногласии относительно границ распространения белорусского племени.

    В ожидании появления в свет Вашей карты, я позволю себе сделать два замечания, или, вернее, вопроса по поводу высказанного Вами в статье, перепечатанной в №№ 53 и 54 «Виленского Вестника», под заголовком «К вопросу об этнографической карте белорусского племени».

    Во-первых. Причисляя, согласно мнения, высказанного еще проф. Надеждиным, не только дреговичей, но и древнейших жителей Полесья - древлян к той группе русских племен, которая вместе с кривичами и родичами образовала впоследствии белорусское - если можно так выразиться, среднерусское - племя, следует полагать, что уже с давних времен существовало, сохранившееся еще и теперь, резкое племенное различие, выражавшееся в нравах, обычаях и языке, - между южнорусскими, киевскими полянами и древлянами-полешуками, которое проявилось в кровавой распре, возникшей в самом начале истории Руси, и было, быть может, борьбой из-за политического преобладания той или иной этнографической группы. Побежденные в этой борьбе древляне, подчинившись южнорусскому племени киевлян, стали с течением времени с ними сливаться, что отчасти отразилось па их языке, который однако до сих пор, несмотря на протекшее тысячелетие, имеет свои особенности и своим географическим распространением, отмеченным на карте Чубинского пределами распространения полесских говоров, указывает древнюю страну древлян-полещуков.

    Подобно тому как в районе черниговских полесских говоров и в области полех, смежных уездов Орловской и Калужской губерний, соответствующих, по-видимому, стране живших по р. Сожу радимичей, не без основания многие видят область распространения белорусского языка, - не следует ли и Полесье на запад от Днепра отнести к области белорусского наречия, только лишь измененного вследствие нахождения в области говорных переливов малорусского и белорусского наречий.

    Таким образом, основываясь на вышеизложенных соображениях, южную границу белорусского племени придется, быть может, отнести несколько южнее указанной Вами и захватить также уезды: Ковельский, Ровенский, Луцкий, Овручский, Радомысльский, быть может, [неразб.] Новоград-Волынский и Житомирский.

    Во вторых. Проведенная Вами северная граница распространения белорусского наречия совпадает с административной границей Витебской губернии, что едва ли соответствует действительности. Южные уезды Псковской губернии, почти неисследованной, как кажется, в лингвистическом отношении, проф. Соболевский причисляет к белорусским по говору. В том же духе говорит наблюдение Евсеева («О псковском говоре». Жив. стар., стр. 201, 1891 г.), из которого, по-видимому, не без основания автор выводит заключение, что только лишь Порховский уезд может быть безусловно отнесен по наречию к области северовеликорусского говора великорусского наречия. История нас учит, что Псковская губерния в большей своей части была занята племенем кривичей-белорусов. Без сомнения продолжительное влияние Великого Новгорода на западных соседей - изборских кривичей не могло не сказаться на них, также как и на кривичах, граничивших с Новгородской областью с юга, именно нынешних уездов Холмского, Торопецкого и Великолуцкого. Сохранившиеся тем не менее белорусские особенности в местных говорах этих уездов не указывают ли, что мы и здесь тоже, как в южном Полесье, имеем область говорных переливов с первоначальным кривско-белоруским наречием? К этой области примыкает и служит ее продолжением западная часть Тверской губернии, именно уезды Осташковский, Ржевский и Зубцовский, в которых белорусские особенности лишь более резко выраженные в речи, нравах и обычаях тудовлян, этой кличкой выделенных самим народом из остального населения, более изменившегося под северовеликорусским влиянием.

    Эти соображения также приводят к небезосновательному, быть может, заключению, что следовало бы отнести к видоизмененному белорусскому наречию также говоры всей Псковской губ., кроме Порховского уезда, как это делается относительно вышепоименованных уездов Тверской губ. Таким образом, этнографическая граница белорусского племени в Псковской губернии отодвинется несколько к северу.

    Не будучи специалистом в области лингвистики, обращаюсь, профессор, к Вашей компетентной оценке высказанных мною взглядов, тем более что Вы сами выразили желательность возражений и запросов. Некоторое, быть может, довольно призрачное право высказать свое мнение лишь дает мое белорусское происхождение, которое, думается, и Вам, профессор, как белорусу, подсказало в сфере говоров нечто такое, что для небелоруса оказалось бы неуловимым.

    Интересуясь антропологией, я отлично сознаю, что антропологическая точка зрения, если она только может быть еще высказана при настоящем недостаточном еще изучении антропологического характера славянского племени в России, не может сходиться в опыте с лингвистической точкой зрения в данном вопросе; но вместе с тем полагаю, что все данные, как лингвистические, так равно историко-этнографические и антропологические для плодотворного и всестороннего изучения славянского населения России должны быть по возможности согласованы. Вот почему я и обращаюсь к Вам за компетентным разъяснением возникших у меня при чтении Вашей статьи вопросов.

    Извиняюсь за отнятое у Вас моим длинным письмом дорогое время, прошу Вас, глубокоуважаемый профессор, считать меня в числе подписчиков на Вашу этнографическую карту Белорусского племени. Примите уверение в совершенном моем почтении и уважении.

    Ф. Бялыницкий-Бируля,

    21 ноября 1902 г.

    С.-Петербург, Суворовский проспект, д. № 1/34, кв. 9.

    Ад рэдакцыі:

    Мы спадзяёмся, што чытачы «Кантактаў і дыялогаў» дапамогуць у дакладнай ідэнтыфікацыі асобы, з-пад пяра якой выйшаў прыведзены вышэй цікавы, хоць і не бясспрэчны ліст, адрасаваны Яўхіму Карскаму.

    /Кантакты і дыялогі. Мінск. № 5. 1998. С. 18-20./


    /Голас Радзімы. Мінск. № 30. 30 ліпеня 1998. С. 4./

 



 

    Павел Церашковіч (Мінск)

                        ЗАХОДНЕПАЛЕСКІ («ЯЦВЯЖСКІ») ЭТНАПАЛІТЫЧНЫ ФЕНОМЕН

                                                                 Вытокі праблемы

    Сучасны заходнепалескі рух — бадай што самая спецыфічная з’ява ў палітычным жыцці Беларусі другой паловы. 80 — пачатку 90-х гадоў. Узнікненне яго абумоўлена шэрагам фактаў. Істотную ролю тут адыгрывае тое, што адзінай думкі адносна этнічнай належнасці карэннага насельніцтва Заходняга Палесся ніколі не існавала ні ў саміх жыхароў, ні сярод спецыялістаў — этнографаў, лінгвістаў, дэмографаў і г. д. Асноўныя тэндэнцыі ў вырашэнні гэтага пытання склаліся яшчэ ў XIX — пачатку XX ст, Спасылкі на крыніцы таго часу істотна ўплываюць на сучасныя спрэчкі па палескім пытанні, таму іх падрабязны аналіз уяўляецца актуальным.

    Адзначым, што многія даследчыкі адносілі насельніцтва Брэсцкага, Кобрынскага і часткова Пружанскага паветаў да ўкраінцаў. Падставай для такога меркавання было падабенства паляшуцкага дыялекту да ўкраінскай мовы. Такога пункту гледжання прытрымліваліся вядомыя беларускія этнографы Я. Карскі, Е. Раманаў, гісторык М. Каяловіч, складальнікі этнаграфічных атласаў Р. Эркерт, А. Рыціх і інш. [* Карский Е. Ф. Этнографическая карта белорусского племени. Пгр., 1917; Романов Е. Р. Материалы по этнографии Гродненской губернии. Вильно, 1911; Коялович М. О. О расселении племен Западного края России. М., 1863; Эркерт Р. Ф. Взгляд на историю и этнографию Западных губерний России. СПб., 1863; Риттих А. Ф. Этнографическая карта Европейской России. СПб., 1875; Атлас народонаселения Западно-Русского края по вероисповеданиям. СПб., 1864.]

    Падобную інфармацыю падаюць і некаторыя статыстычныя крыніцы. Так, у адпаведнасці з этнастатыстычным даследаваннем Гродзенскай губерні 1869 г. у Брэсцкім і Кобрынскім паветах украінцы складалі адпаведна 51,3 і 69,5 працэнта, беларусы — 33,4 і 18 працэнтаў [* БДГА ў Гродне, ф. 14, воп. 1, спр. 601, арк. 6.]. Адна з найбольш грунтоўных статыстычных крыніцаў канца XIX ст., першы ўсеагульны перапіс Расійскай імперыі 1897 г., дае наступную карціну рэгіёна: у Брэсцкім, Кобрынскім і Пружанскім паветах украінцаў было 64,3, 79,5 і 6,6 працэнта, беларусаў — 1,8, 0,8 і 75 працэнтаў. У Пінскім, Мазырскім і Рэчыцкім паветах украінцаў зафіксавана адпаведна 0,6, 0,1 і 1,6 працэнта, беларусаў — 74,3, 79,4 і 82,5 працэнта [* Первая всеобщая перепись населения Российской империи 1897 г. СПб., 1904. Т. 11, 22.]. Заўважым істотнае разыходжанне звестак 1869 і 1897 гг., якое пры ўліку замаруджанага характару развіцця этнічных працэсаў у гэты перыяд тлумачыцца недакладнасцю крытэрыяў вызначэння этнічнай належнасці насельніцтва. Такую думку пацвярджае тое, што, згодна з перапісам 1897 г., пераважная большасць жыхароў Пінскага павета была аднесена да беларусаў, а блізкія да іх па мове палешукі Кобрынскага і Брэсцкага паветаў — да ўкраінцаў. Відаць па ўсім, што тут спрацавала нейкая наўмысна закладзеная ў механізм перапісу ўстаноўка.

    У той жа час некаторыя даследчыкі лічылі, што пры ўсёй сваёй своеасаблівасці заходнепалескае насельніцтва больш блізкае да беларусаў, чым да ўкраінцаў. Такой думкі прытрымліваўся Ю. Талька-Грынцэвіч, які разам з тым падкрэсліваў, што антрапалагічныя рысы дазваляюць вылучыць палешукоў у асобную групу. Аналагічных поглядаў, зыходзячы з этнаграфічнага матэрыялу, прытрымліваліся М. Доўнар-Запольскі, I. Эрэміч і інш. [* Талько-Гринцевич Ю. Д. К антропологии народностей Литвы и Белоруссии //Труды антропологического общества при Военно-медицинской академии. М., 1867. Т. 1. Вып. 1; Довнар-Запольский М. В. Песни пинчуков. К., 1895; Эремич Н. Очерки Белорусского Полесья // Вестник Западной России. Вильно, 1867. Кн. 8.] А Е. Бялыніцкі-Біруля ўвогуле лічыў, што, па яго ўласных назіраннях, да беларусаў трэба аднесці не толькі жыхароў поўдня. Гродзенскай губерні, але і насельніцтва Ковельскага, Ровенскага, Луцкага, Оўруцкага, Радамысльскага, а таксама частак Наваград-Валынскага і Жытомірскага паветаў, сярод якіх захаваліся рэшткі «першапачатковай крывіцка-беларускай гаворкі» [* ЦА АН Расіі, ф. 292, воп. 2, спр. 20.].

    Пра належнасць значнай часткі жыхароў Брэсцкага, Кобрынскага і Пружанскага паветаў да беларускага этнасу сведчаць і некаторыя статыстычныя крыніцы. Напрыклад, згодна са звесткамі, змешчанымі ў «Обзоре Гродненской губернии за 1913 год» (Гродна, 1914), украінцы ў Кобрынскім і Пружанскім паветах складалі не больш як 0,01 працэнта жыхароў і толькі ў Брэсцкім — 65,9 працэнта (беларусаў тут — 5,7 працэнта). Тыя ж крыніцы сведчаць, што з 1903 да 1913 г. практычна ўсе хлопцы, якія прызываліся ў войска з гэтага рэгіёна, вызначаліся як беларусы [* Обзоры Гродненской губернии за 1903, 1907, 1913 гг. Гродно, 1904, 1908, 1914.].

    Разам з тым у пэўных колах даследчыкаў жыхары Заходняга Палесся разглядаліся як прадстаўнікі больш-менш самастойнай этнаграфічнай і лінгвістычнай групы. Адным з першых да такой высновы прыйшоў вядомы этнограф П. Шпілеўскі. Ен адрозніваў «палескую мову» ад беларускай на прасторы ад Хэлма на захадзе да Сіняўкі на ўсходзе — уключаючы Брэсцкі, Кобрынскі і Пінскі паветы. Мяжа паміж палескай і беларускай гаворкамі, на яго думку, на поўначы супадала з мяжой Мінскай губерні [* Шпилевский П. М. Путешествие по Полесью и Белорусскому краю. СПб., 1858. С. 11, 29, 36.]...

    /Беларусіка = Albarutheniсa. Кн. 3. Нацыянальныя і рэгіянальныя культуры, іх узаемадзеянне. Мінск. 1994. С. 124-126./

 






 

    С 1907 г. Фаддей Бируля-Бялыницкий статский советник, главный врач Семеновского Александровского военного госпиталя, в 1916 г. он уже  действительный статский советник, врач для поручений при Главном военно-санитарном инспекторе.

    Пэля Мамут,

    Койданава
 
 









 







Brak komentarzy:

Prześlij komentarz