ЎЎЎ 3. Гунэта Нэрпалях. Індзігірыяда або Сяргей Ракоўскі. Сш. 3. Койданава. "Кальвіна". 2021.

            ПРЕДИСЛОВИЕ

    Вспоминается залитый ярким электрическим светом красный уголок Северо-Восточного геологического управления. Он переполнен. В красный уголок собрались сотрудники управления, представители партийных, профсоюзных и комсомольских организаций города. Один за одним выходят делегаты различных коллективов и передают добрые пожелания человеку, сидящему в президиуме, — Сергею Дмитриевичу Раковскому.

    Невысокого роста, сухощавый, удивительно подвижный Сергей Дмитриевич с волнением слушает обращенные к нему теплые слова ветеранов, таких же, как он — первопроходцев, и молодых покорителей Колымы и Чукотки. Не верится, что он уходит на заслуженный отдых, но это так — годы поисков, неустанного горения, больших удач и лишений сказываются. И вот — проводы на пенсию, на заслуженный отдых.

    С. Д. Раковского знают во многих уголках Северо-Востока как участника Первой Колымской экспедиции Геолкома СССР, неутомимого исследователя недр этого сурового края, организатора геологоразведочных работ и горнодобывающей промышленности. Известность эта складывалась и из километров маршрутов, и из сотен открытых им золотоносных ручьев, и из большого ряда созданных геологических отрядов, партий, направленных на поиски полезных ископаемых, и в первую очередь золота. На Колыме в полной мере развернулся многогранный талант Сергея Дмитриевича, и выступавшие на проводах подчеркивали все эти стороны его жизни и деятельности.

    С. Д. Раковский родился в 1899 году в г. Могилев-Подольский. После окончания реального училища в г. Кяхте, куда переехала семья, он служил в армии, а затем с 1920 по 1923 год учился в Иркутском политехническом институте. Окончить удалось лишь два курса. К этому времени он остался один — мать и отец скончались, — материальное положение было трудное. Надо было заботиться о себе самому. И Раковский уходит на заработки. Учеба, хотя и непродолжительная, в институте определила путь, по которому пошел в жизнь Сергей Дмитриевич. С 1923 по 1928 год он был старателем-поисковиком в Якутии. Здесь он прошел школу поисковика-практика, научился отыскивать золотые месторождения. Учился он не только у безвестных старателей, но и у выдающихся знатоков поискового дела, таких, как Вольдемар Петрович Бертин, один из первооткрывателей золотых россыпей Алдана. Здесь же С. Д. Раковский познакомился с будущим начальником Колымской экспедиции Ю. А. Билибиным. И когда Ю. А. Билибин организовал первую группу (которая должна была положить начало исследованию золотоносности Колымского края, он включил в нее и С. Д. Раковского. Прекрасное знание работы в трудных таежных условиях, дар геолога-поисковика, напористость, жизнелюбие — все это привлекало в Раковском. Немалую роль сыграло и знание им якутского языка. Ю. А. Билибин не ошибся в Раковском: именно он первым открыл золото на ручьях Среднекан, Утиный и многих других.

    Вот этому, главному этапу жизни и деятельности С. Д. Раковского, и посвящена книга Петра Мельникова. Большую ценность книги представляют скупые строчки дневника Сергея Дмитриевича. Они показывают невероятные трудности, с которыми столкнулись сотрудники Первой Колымской экспедиции, и пути и методы их устранения. Поражает также и то, что в дневниках ведется регулярная запись различных событий, несмотря на страшные дни голода и, прямо скажем, вполне вероятное ожидание худшего исхода. Из дневников следует, что трудности, какие бы они ни были, не страшили первооткрывателей. Залог успеха они видели не только в правоте своего дела, не только в собственной напористости, но и в умении решать дела коллективно, поддерживая в трудные минуты друг друга.

    Журналист Петр Мельников не первый раз обращается к дневникам С. Д. Раковского. В своей книге «Люди, идущие в завтра» в очерке «Они придут завтра» уже нашло свое художественное воплощение содержание части дневников Сергея Дмитриевича.

    В предлагаемой читателю новой книге даны в большем объеме дневниковые записи Раковского и их авторская трактовка. В этом несомненная ценность книги. Следовало бы лишь более полно раскрыть содержание дневниковых записей, закончить логически ожидаемые продолжения сюжетных линий и более подробно осветить деятельность товарищей С. Д. Раковского, деливших с ним вместе радости и горести экспедиционной жизни. Правда, часть недостающих сведений читатель может почерпнуть из книг Б. И. Вронского «На золотой Колыме»; И. Г. Галченко «По таежным тропам», «Геологи идут на север» и «Геологи продолжают путь»; А. В. Зимкина «У истоков Колымы»; рассказов Е. К. Устиева; воспоминаний В. А. Цареградского, а также заметок Ю. А. Билибина по истории колымских приисков (Ю. А. Билибин. Избранные труды, том III, 1963).

    Несколько фрагментарно описывается жизнь С. Д. Раковского в предвоенные и в более поздние годы. В это время Сергей Дмитриевич, не жалея себя, занимается любимым делом — организацией поисковых и разведочных работ. Свой след он оставил не только на Колыме, но и на Оройке, Яне, Индигирке, — и везде возникали поселки и прииски. Однако особую любовь питал Сергей Дмитриевич к Колыме. Не случайно, большую часть своей деятельности он посвятил Сусуману и Нексикану. Поэтому трудящиеся молодого колымского города Сусумана в 1967 году установили мемориальную доску в честь С. Д. Раковского и назвали одну из улиц его именем. Носит имя первопроходца Колымы и прииск.

    Сергей Дмитриевич Раковский еще бы долгие годы трудился на Колыме, но тяжелая болезнь принудила его в 1959 году выехать на «материк». Умер он в Москве в 1962 году.

    Журналист Петр Мельников показывает нам жизнь Сергея Дмитриевича, его целеустремленную деятельность, направленную на укрепление минерально-сырьевой базы северо-восточной окраины Советского Союза. Безусловно, можно (и нужно) более подробно осветить трудовую деятельность наших первопроходцев, но и в таком кратком изложении отчетливо видны прекрасные черты человека, в трудных условиях работающего во славу Родины.

    П. Бабкин, кандидат геолого-минералогических наук.

 

 

            КОЛЫМСКИЙ КОЛУМБ

    В меховой одежде, высокий и плечистый, Макар Медов чем-то напоминал прирученного медведя; умными карими глазами он доверчиво смотрел на собеседника, словно ожидая чего-то хорошего, вкусного. Чуть в стороне от него на вешалах сушилась юкола. Макар вслух размышлял:

    — Дурное место Среднекан, и чего там Сэргэй забыл? Куда ни глянешь — всюду мерещится золото. Ловушка шайтана. Бориска с Урала от урядника бежал, из Охотска от урядника бежал, а от золотого шайтана не убежал. На Колыме погиб. Вырыл яму, а из нее — золотой шайтан схватил Бориску за сердце когтями... Золото мутит разум.

    Похоронили Бориску в яме. Так куда там. Выбросил золотой шайтаи Бориску из ямы. Вырыли могилу в Другом месте. Похоронили второй раз Бориску. Озлился шайтан:

    — Мой песок!

    И второй раз выбросил Бориску из ямы. Только чистая от золота земля наконец приняла его.

    Сафейка набрел на Борискину яму, в Олу богатым вернулся. Не испугался шайтана, быстро и ловко отрубил ему золотые когти, в банку спрятал. Банку в землю зарыл. Может, Сафейка сам шайтан?

    А начальника не перехитрил, — Макар усмехнулся. — Начальник спросил: «Сафейка, где золото искал?» Молчит. «Где спрятал?» Молчит. Посадил в темную юрту — заговорил Сафейка: «Ваша правда, бачка, одну банку с крупным золотом припрятал».

    Выпустили Сафейку, привезли к яме, раскопал, в банке мелкое золото. Начальник хитрый, смеется: «Постарел, Сафейка, запамятовал, где спрятал крупное золото, где — мелкое».

    Пока нашел когти шайтана, еще несколько банок пришлось вынуть и отдать начальнику.

    ...Раковский понимал по-якутски. Он не мешал Макару Медову говорить. Налил вина в алюминиевые стаканчики и первому поднес Колланаху. В ответ Колланах пододвинул ему оленьи мозги. Сергей запивал вкусную еду кирпичным чаем.

    Кто же из этих стариков поведет экспедицию на Колыму? Колланах стар, не годится в каюры. Кажется, он уже глохнет. Высокий, весь из жил и мускулов, Колланах, если верить Макару, не ведал, что такое болезнь. Когда Колланах родился, по снежной пустыне в гиблые рудники царь гнал декабристов.

    Сто лет в работе...

    Старик вышел, посмотрел на небо. Возвратившись в избу, вынул дощечку с дырочками и переставил палочки: якутский календарь точно показал наступивший день и число.

    Житейскую мудрость стариков Сергей ценил. В стране призрачных сполохов северного сияния знание языка и доброе, открытое сердце помогли Сергею Ваковскому проложить тропинку в запуганные души северян.

    Схлебывая горячий чай с блюдечка, Колланах пристально глянул в очарованные глаза молодого парня. Какая жизнь! Нет царя, нет жандарма, нет урядника, нет купца. Кончилась власть людей с волосатым сердцем. Пришли новые люди, без кандалов на ногах, по своей доброй воле. А что они знают? Совсем дети.

    — Ты все пытаешь — пройдешь ли на Колыму? Пройти можно, только не сбивайся. Как показал, так иди. Когда еще тебя на земле не было, большой бачка Коковин и Басов спросили меня: «Колланах, из Якутска в Охотск пройдешь? Товар дам. Кушать дам, пить дам...» — «Пройду».

    У Сергея так и замерло сердце. Наконец-то старик заговорил о самом нужном. Только бы Колланаху не изменила память. Ведь его маршрутом можно воспользоваться.

    — По Лене шел... — неторопливо и глухо рассказывал старик, — по Алдану... От Алдана повернул на солнце — по Юдоме шел... И вот он, Охотск. Купец хвалил, водку давал. Карту просил. Какая карта? Не знаю никакой карты... Тысячу цибиков чая давал. Спирт давал, торопил обратно. Хорошо, довезу твой чай обратно. А тут опять Юдома. Воды много. Камни проскочил (Сергей едва успевал записывать. Пороги проскочил, как это важно!). А там Алдан, а там Лена... Семь ден тянули лодки вверх по Лене. И вот он, Якутск. Сам губернатор Осташка спирт давал. Двадцать рублей дарил. «Ты, Колланах, колымский Колумба!» Почему Колумба! Я Колланах!

    Если бы мне за всю жизнь пройти и обследовать хотя бы половину этих дорог, с завистью подумал Сергей и разложил карту:

    — Вот эта бумага и называется картой, — пояснил он колымскому Колумбу.

    Колланах одобрительно чмокнул губами:

    — Молодой Сережка, а голова. — Впился глазами в бумагу. — Так вот оно что такое карта! Не надо все в голове держать.

    Сергей показал на карте, как он думает идти. Макар его перебил:

    — Однако, мал-мала ошибку давал. Карта неправду говорит. Не там Колыма, ближе на два-три дня пути.

    Макар спичками прокладывает путь. Спички, извиваясь по тайге, через горы, по берегам речушки, вышли к Колыме.

    — Вот как правда, а карта ошибку давала...

    Старики оказались правы. Как позже выяснил Д. Н. Казанли, в верхнем течении Колыма действительно протекала почти на двести километров восточней, чем это было указано на старой географической карте.

            СМОТРЕТЬ ВПЕРЕД!

    Первый отряд Верхне-Колымской экспедиции Геолкома во главе с Юрием Александровичем Билибиным покинул Олу 12 августа 1928 года.

    Сергей оглянулся. Небольшие приземистые дома, вешала с юколой.

    До свидания, Ола! Перед отъездом Юрий Александрович попросил Раковского отобрать в отряд не больше шести человек. В отряде остались рабочие — Лунеко, Алехин, Чистяков.

    Макар Медов взялся довести вьючный транспорт с четырехмесячным запасом продовольствия, снаряжением и инструментом до реки Малтан.

    Билибин и Раковский в последний раз выслушали решительные предостережения работников рика и местных охотников, их призывы внять здравому рассудку и все же настояли на своем. Не остановили и угрозы «арестовать Билибина как вредителя», решившего «умышленно» загубить экспедицию на порогах. Не теряя времени (ночи становились все холоднее), отряд принял окончательное решение: добираться до Среднекана на плотах по рекам Малтан, Бахапче и Колыме. Сколько изучили путей, а пошли своим...

    Оленей, закупленных Сергеем Раковским и Макаром Медовым, оставили Валентину Александровичу Цареградскому. Не позднее первого декабря, когда у первого отряда продукты будут подходить к концу, второй отряд нартовым путем должен пробиться в Среднекан с продовольствием и людьми.

    Степан Степанович Дураков, чернявый, высокий и красивый сибиряк, попыхивая трубкой, молча шагал рядом с Макаром Медовым. Впереди с радостным лаем носился черный сеттер Демка. Раковский слышал, как проводник говорил Дуракову.

    — Сэргэй молодой. Ему бы летать, а куда — мал-мала думает. А ты много жил тайга. Много знаешь.

    — Сергей в горном институте учился. Я его по Алдану знаю, воду понимает. Вместе на Алдане плавали по каменистым, порожистым Челполе и Ымымахе... Понимаешь ли ты это, умная голова?

    — Моя все понимай, — горячился Макар. — И ты понимай. Бахапча — плохая река. Много злых камней. Нарта и та их зимой объезжает. Рекой нельзя ходить. Все покойники будут.

    Степан ничего не ответил. Успокоился и Макар. Северное лето было на исходе. Сопки то тут, то там покрывались пятнами.

    Уже который день упряжки и лошади то тянулись по распадкам и долинам речушек, мимо лиственниц, то взбирались на холмы, поросшие густым стлаником, то пробивались сквозь дикую тайгу тропой, известной лишь Макару.

    Сергей не может налюбоваться прозрачной красотой северной природы.

    Юрий Александрович в отличном расположении духа: шутит, острит, читает стихи. Привычно шли Лунеко, Чистяков, Алехин.

    ...На тринадцатый день Макар Медов вывел транспорт к устью ключа Хирюнда, впадающего в Малтан. Место для остановки выбрал Степан, указав на хороший сухостойный лес.

    — Лучшего материала для плотов не найдешь.

    Теперь успех сплава зависел от этого молчаливого сильного человека.

    — Отбирай только сухие бревна, — подсказывал Степан Сергею. — Впереди пороги. Плоты должно нести как щепки. Из сырого дерева плот оседает на две трети, из сухого — лишь наполовину.

    Соорудили два плота (на случай, если один разобьется, то всем перебраться на второй) — пять шагов в ширину, двенадцать в длину.

    По вечерам становилось прохладно. По утрам разведчики умывались в удивительно прозрачной речке. С тревогой отмечали — уровень воды в Малтане падает. Нужно было торопиться.

    Как ни уставал за день Сергей, вечером он присаживался к огню и четким почерком записывал в тетрадь в черной клеенчатой обложке:

    17 августа 1928 года. Местные жители предостерегают — пороги на Бахапче непроходимые. Но кто не рискует, тот не выигрывает. Все равно проплывем!

    28 августа. Спускаем плот на воду. Весь груз поделили пополам, на каждый плот поровну. Почему-то вспомнил, как провожали нас из Олы охотские и хабаровские старатели, ожидавшие зимы, чтобы по нартовому следу проскочить на Колыму, как гоготали вслед!

    «Эй вы, ученые, не забудьте мешки с собой прихватить да адреса на них напишите, чтобы знать, куда отправить ваши кости, когда мы найдем их!»

    *

    ...Прощаясь, Макар наказывал Сергею:

    — Там смотри в оба. Люди Пепеляя — волки. Эвенов, якутов спрашивай. Охотников спрашивай.

    Они тепло простились, и Макар Медов с лошадьми должен был вернуться в Олу.

    Малтан сильно обмелел. Это тревожило Юрия Александровича. За сколько же дней одолеют они восемьдесят километров до Бахапчи? И где опаснее пороги — на Малтане или Бахапче? Неожиданно, ниже камня «черный голец», показался опасный порог (его так и назвали — Неожиданный). Стиснутый скалистыми берегами, Малтан шумно ревел и пенился, перекатываясь через камни. Гибель казалась неминуемой, но спокойный Степан Дураков и отчаянный лоцман Иван Алехин успели слева разглядеть протоку. Все плоты свернули в нее и сели на мель. Весь день их тащили почти по высохшей протоке. Трудно было сказать, сколько раз им пришлось окунуться в ледяную воду, перекладывая груз, обрубая бревна, выворачивая камни.

    Дрожали колени, ладони и плечи были стерты до крови. Юрий Александрович ободрял:

    — Не унывайте, друзья! Мы ищем дорогу в завтрашний день Колымы!

    В суматохе не заметили, как отстал Демка — собака Степана. Много дней спустя, она, истощенная, искусанная, вышла к Элекчану, где строили первое зимовье. Оттуда и загуляла по тайге молва о том, что Золотая Борода (так прозвали Ю. А. Билибина) и Длинный Нос (прозвище С. Д. Раковского) разбились на камнях, да так, что даже злые духи не нашли их костей.

    А между тем плоты уже вынесло в Бахапчу. Сергей записал в своем дневнике:

    6 сентября. Плывем по Бахапче. Пустынные, суровые места. На берегу увидели медведя. Билибин сел на камень. Плот почти затопило. Груз подмочен. Весь день ушел на его просушку. Тронулись в дальнейший путь. Впереди в тумане, на острове, кто-то возится. Опять медведи! Приготовились стрелять. Я обогнал плот Билибина и сквозь дымку вижу — на острове не медведи, а люди в меховой одежде. Кричу истошно:

    — Не стреляйте! Там люди! Люди!

    Тут и мы услышали предостерегающие голоса с острова:

    — Куда вас несет, шайтаны? Впереди камни, камни!

    Какую драму удалось предотвратить! По рассказам Макара Медова, где-то здесь должна стоять юрта семьи Дмитрия Амосова. Да вот же она — возвышается на берегу. Значит, пока что отряд держится правильного пути.

    Заночевали у охотника Амосова. Якут, волнуясь, убеждал не плыть дальше: впереди пороги и плоты не проскочат через них.

    — Зимой нарта между камней не проходит — зачем умирать?

    Посоветовались, что делать. Можно было оставить груз у охотника и налегке, до снега возвратиться в Олу. А зимой пробиваться на Колыму. Но тогда до зимы припасы иссякнут. Решили рисковать — плыть дальше. Амосов проводил гостей до плотов, плача, приговаривал:

    — Бедняжки русские! Все утонут!

    Сергей и Степан не перевели этих причитаний Ю. А. Билибину.

    9 сентября. Нас песет через пороги, их видимо-невидимо. Не однажды на каменные лбы садился плот Ю. А. Билибина. Какой железной воли человек! Лезет в ледяную пену по грудь и, отпуская саркастические шуточки, помогает людям снимать плоты с мели. Пороги «крестим» именами членов отряда, наносим на желтую бумагу: порог Широкий, длина один километр, плыть без осмотра; порог Два Медведя — держать правее; порог Ивановский по имени Алехина — держать правее, плыть без осмотра; порог Юрьевский — по имени Билибина —- не опасно; пороги Степановский — по имени Степана Дуракова и Михайловский — по имени Лунеко — плыть без осмотра. Михайловский порог самый красивый. На обоих берегах высокие скалы. Выглядит он очень эффектно.

    Река, зажатая в скалах, не течет, а летит. Не нужно только теряться. Каждый удар весла определял благополучное прохождение. Не теряться!

    Порог Сергеевский назван моим именем. Очень длинный, усыпан крупными камнями, с большим подъемом воды. На нем чуть не погибли. Мой плот впервые за все время плавания краем сел на камни. На нас несло плот Билибина. Наскочит — расшибемся вдребезги. С необычайной быстротой проскочил мимо. Два часа просидели на камнях. Опилили четыре бревна сбоку. Среди бушующих волн с большим трудом снялись с камней и поплыли дальше.

    Следующий порог — Дмитриевский назван по имени рабочего Чистякова. Оба плота минули его благополучно и поплыли вниз по реке быстро, без задержек.

    В устье Бахапчи вышли на берег, сделали на дереве затес и оставили на нем запись.

    10 сентября. Выплыли на Колыму. Какая красивая река! Чем-то напоминает Волгу у Жигулей. Вода прозрачна, как в Ангаре. Юрий Александрович сияет, впивается глазами в породы и как геолог определяет: Колыма — золотая река, здесь должно быть золото. Вся эта река и ручьи, впадающие в нее,— золотые.

    12 сентября. В Колыму впадает много притоков. Не можем определить их названий. Знаем, что где-то тут, по описаниям Макара Медова, должны быть большие реки — Таскан, Оротукан и Среднекан, — место, где мы остановимся. Но какие реки встречаем, неизвестно. «Крестим» их, даем новые названия, заносим на карту. Одну поименовали Утиной — так много было на ней уток; другую приняли за Среднекан и назвали Точкой. Но точку поставить не пришлось, так как ошиблись, и поплыли дальше; приток переименовали в Запятую. Следующую речку назвали Крохолиной.

    Встретили, вернее еле нагнали, одичавшего охотника Дягилева. Совсем разучился говорить. Молча попил с нами чаю, завязал остаток угощения в тряпку и, пробормотав: «ча, прощай, догор», — ушел.

    Припоминаем, где и как отстал черный сеттер Демка, наш верный сторож. На остановках он убегал в лес разминаться, гонять бурундуков и белок. Думали, он у Юрия Александровича, а, оказывается, остался в тайге. Настроение у всех такое, словно седьмого товарища потеряли...

    Добрым словом вспоминали Макара Медова. Схема бассейна верховьев Колымы, изображенная им спичками на брезенте, оказалась верной. В пути уточнили ее, набросав что-то вроде первой карты Малтана, Бахапчи и других притоков Колымы. Наш опасный рейс от Малтана до устья Среднекана продолжался четырнадцать дней. До нас никто не плавал здесь. Сколько раз нас снова предупреждали, что мы погибнем...

    13 сентября. Еще одна остановка. Да, это, пожалуй. Среднекан. Все приметы Макара сходятся. Прошли километра два вверх. Якут, ловивший рыбу, подтвердил: мы вышли к Среднекану. Билибин и я, а также четверо рабочих бредем с котомками по талому снегу на ключ Безымянный.

    *

    Все участники первого отряда облегченно вздохнули. Юрий Александрович радовался. Был найден удобный сплавной путь для снабжения приискового района.

    — Если наши неповоротливые плоты прошли через пороги в малую воду, — горячо говорил Билибин, — то можно ли сомневаться, что через эти пороги весенней водой пройдут более подвижные карбасы с грузами.

    И действительно, этот путь служил шесть лет, пока к Колыме не построили автомобильную дорогу.

    При устье ключа Безымянного, в шестнадцати километрах от Колымы, отряд Ю. А. Билибина встретил старателей. Они пожаловались, что богатое золото не прослеживается. Билибин приступил к разведке долины, полагая, что вынос золота идет отсюда. Люди торопились: до наступления морозов надо было построить бараки, приступить к пробивке шурфов.

    А снег валил и валил. Первым нартовым путем на Среднекан проскочили управляющий охотской конторой «Союззолото» Ф. Д. Оглоблин, горный смотритель Ф. Р. Поликарпов и артель старателей — почти без продовольствия. Были взяты на заметку все павшие и замерзшие в пути лошади. Ю. А. Билибин и С. Д. Раковский поняли — отряду придется делиться своими скромными запасами продовольствия.

    В свободные минуты С. Д. Раковский по-прежнему вел дневник. Это были скупые, лаконичные записи. Расширить их, кое-что восстановить мне удалось в Москве во время встреч с С. Д. Раковским.

    *

    17 сентября. Ах, Макар, Макар, ты и тут оказался прав... Встретили вольных старателей. Туркин! Как он посмотрел на Степана, на Лунеко, на Чистякова, на Алехина, на их ружья! «Турка — худой человек, на закон и совесть плевал!» Эх, Макар, Макар, я и сам знаю, какими законами живут вольные старатели, добравшиеся до большого золота. Но об этом после.

    — Как золото? — спрашиваю.

    Туркин подошел ленивенько, вразвалочку, неопределенно пожал плечами, помял сырой кусок земли в пальцах, вздохнул и отбросил.

    Вспомнил совет Вольдемара Петровича: «Старатель, какой он ни есть, а наш, советский человек. В каких условиях он добывает золото! Заподозрить, обругать его облыжно всякий горазд. А ты помоги ему, будь товарищем. И он понесет золото к нам». Я разглядываю Туркина доброжелательно. Его люди окружают меня.

    — А дальше по ключу лес есть?

    — Есть. А вы кто? — спрашивают в несколько голосов.

    — Экспедиция. Геолог среди нас есть.

    — А что будете делать?

    — Золотоносные площади искать.

    — И золото добывать?

    — Нет. Найдем площади с золотом, передадим вам и другим артелям. Если будете помогать — в гости приходите. Все веселее будет, а то совсем одичаем.

    Познакомились. Не то что подружились, но и не рассорились. Туркин молча потрогал мою кожаную куртку, жалостливо оглядел летнюю обувь, сморщился и махнул рукой.

    — Что будешь делать в морозы?

    — У нас есть брезентовые мешки и войлочные потники. Сошьем себе сапоги. Вот Степан Степанович у нас мастер на все руки. Под его руководством крою и шью...

    Туркин нехотя разрешил посмотреть на работу его артели. Он сам залез в промывочную колоду и месил сапогами золотую муть. Лопаткой выгреб гальку, остатки выложил в железный лоток и просушил на костре. При мне промыли 180 лотков, набрали 165 граммов золота.

    20 сентября. Добротный барак срубили в восемнадцати километрах от устья Среднекана. Печь и трубу выложили из камня. Тепло, не дымит. Бьем шурфы. Морозы крепчают. Наблюдали северное сияние средней силы.

    Из Охотска прибыли вьючный транспорт «Союззолота» и двадцать рабочих. Продуктов негусто. Рабочие, как и мы, ждут к первому декабря транспорты.

    1 октября. Ключ Безымянный. Вчера я и Юрий Александрович были на собрании рабочих-старателей. Представитель «Союззолота» Оглоблин делал доклад о предполагаемой заброске продуктов и товаров, а также о перспективах развертывания работ в районе. Старатели жалуются на отсутствие золота: нет разведанных участков. Мы предложили им временно работать у нас на шурфовке. О расценках на работы договориться не смогли. Условились, что мы их выработаем.

    Домой пришли поздно. Идти было скверно, так как с утра все время идет снег.

    2 октября. Заканчиваем оборудование барака. Разбили вторую линию по ключу Безымянному. В линии — 17 шурфов. Расстояние между ними — 20 метров.

    К вечеру выяснило. Слегка подмораживает.

    4 октября. Окончательно обработал и переписал начисто расценки на временные шурфовочные работы.

    С обеда Дураков и Лунеко приступили к шурфовке: расчистили площадки и сделали зарезки.

    5 октября. С утра устилали стлаником крышу барака. Снег идет беспрерывно. Нужно отправить лошадей за Алехиным и Чистяковым к устью Среднекана, километра за 24. Идти по талому снегу с котомками тяжело.

    6 октября. Алехин и Чистяков возвратились с рыбалки. Они ушли вчера утром и кое-как дошли до старателей. Ночевали у Сычева.

    Дураков и Лунеко с утра закрывали вторую половину крыши. С 11 часов вышли на углубление шурфов. В два часа показалось солнце.

    7 октября. В 10 часов к нам пришли двое якутов. Принимал их вместе с представителем Якутского ЦИК Елисеем Ивановичем Владимировым.

    Оглоблин в записке просит прибыть в устье Среднекана для переговоров. После обеда туда на лошадях отправились Юрий Александрович, Лунеко и якуты. С одним из якутов передали на Оймякон заказ на теплые вещи и кое-какие продукты, а с Поповым Петром Васильевичем заказ на Таскан — на лыжи, оленей и мясо. Обещали приехать к 1 декабря.

    Погода хорошая. В тени — минус один градус, на солнце плюс 5,75, в 21 час — минус 14,5 градуса. Ночью падает до минус 20.

    9 октября. В 6 часов Лунеко на лошадях привез вещи. В семь часов подошел Юрий Александрович, устал...

    10 октября. Сделали ендовку. Нужно промывать пробы. Шурфы почти все садятся па мерзлоту, от пожогов тают плохо, на одну четверть. Мерзлота с прослойками льда.

    11 октября. Старатели начали сдавать золото. Ходил на стан, заказал лоток для промывки проб. Кое-как достал жестяную банку для согревания воды при промывке проб. Осмотрел работу старателей. Туркин (Тюркин?) промыл 180 лотков и добыл 166,7 грамма золота. Прилично. Остальные старатели работают хуже.

    13 октября. С устья Среднекана привезли остальные вещи и рыбу. Погода хорошая, без перемен. Ночью было новолуние. Значит, погода продержится еще долго.

    14 октября. Сегодня Сафейка, разведчик первой артели, принес лоток и банку.

    16 октября. Отделал лоток. Пожалуй, с четверга начнем промывку проб.

    17 октября. Основательно морозит. Днем — минус 16, вечером — ниже 30.

    18 октября. Мороз упал. Как бы не переменилась погода. Вечером наблюдали северное сияние средней силы.

    19 октября. Золотые знаки. Ил серого цвета. Слоистая глина желтого цвета. Галька.

    20 октября. Сегодня зарезали 16 шурфов. 14-й шурф посадили на воду. С утра шел немного снег, но скоро перестал — разъяснило.

    21 октября. Воскресение. Юрий Александрович, Е. И. [* Е. И.— Елисей Иванович Владимиров, — представитель Якутского ЦИК.] и я ушли за белкой. Приходил Поликарпов, возвратил нам нашу почту. В Олу ее не доставили, так как на перевале через водораздел Среднекана выпал глубокий снег. Три лошади пали, трех пришлось убить, осталось еще три.

    Переложил печь. Не знаю, получится что из этого или нет. Мороз доходит до 35.

    25 октября. 13 часов. Температура минус 19,5 градуса. Легкая облачность. Тихо. Заполняю шурфовочные журналы. Юрий Александрович ходил на стан. Все у них там идет по-старому. Начала хорошо мыть артель Волкова — три человека намывали по 200 граммов в день. Корейцы моют тоже. Туркин стал мыть хуже.

    26 октября. В шурфе глубина 23 четверти, вот-вот должна показаться почва, а ее все нет. Морозы усиливаются с каждым днем.

    27 октября. Е. И. уезжает в Сеймчан на наших лошадях. Там он их сдаст на кормежку. Прихватит с собой и трех лошадей «Союззолота». Получил задание — нанять оленей для доставки к нам грузов с Олы.

    28 октября. Воскресенье. Ходил на охоту, убил пять белок.

    29 октября. Елисей Иванович уезжает в Сеймчан, затем в Таскан и Оротукан. Вернется, вероятно, в середине декабря.

    30 октября. Утром было 43 градуса мороза.

    31 октября. Переделывали печи. Железную поставили отдельно, для каменной выложили трубу из камня. Топятся хорошо, не дымят.

    1 ноября. В полдень уехал Елисей Иванович. Я проводил его до стана.

    2 ноября. Тринадцатый шурф сел на почву. Завтра выкидают еще один пожог. Останется добивать 6 шурфов. Вечером было очень холодно.

    3 ноября. Утром в градуснике замерзала ртуть. Проверяли температуру вторым термометром — 47,5 градуса мороза. Сделал примитивное приспособление для измерения температуры из бутылок с различными смесями спирта с интервалами через четыре градуса. Действует как будто недурно. Записываю отметки так: какая спиртовая смесь замерзает, а какая шугует, то есть находится в стадии замерзания.

    4 ноября. Воскресенье. Работа не проводилась. Замерзает смесь спирта на 60°.

    5 ноября. Ночью вокруг луны сияние (круг), наверное, к перемене погоды.

    Осмотрели работу старателей. Все артели промывают золотоносную породу ложками, за исключением первой, она работает на исковерканном типе «американки». Моет хорошо лишь артель Туркина.

    7 ноября. 11 -я годовщина Революции.

    Работа не производилась. Утром пришел профуполномоченный и пригласил нас на собрание. Я с Юрием Александровичем часов в 11 ушел на стан. На собрании разбирался вопрос о взаимоотношениях артелей на представленном участке.

    Внес несколько предложений, которые были приняты, Ночевал у Оглоблина. Тепло. На дворе не более 25 градусов. Слегка порошит снег.

    10 ноября. Продуктов становится все меньше. Неужели наступит голодовка? Туркин снялся первым. Неписаный закон тайги — в минуты голодной опасности люди группами разбегаются в стороны, не спуская друг с друга глаз. Туркин ушел за пятьдесят километров, на новое место, где лежит замерзшая лошадь. Им хватит ее недели на две. Потом они поднимутся по Среднекану еще выше, где у Туркина на примете вторая замерзшая лошадь.

    Я не утерпел: один поплелся на устье Безымянного к Туркиным ямам. Смотрю — лоток оставили. Я лотком мою хорошо. Взял пробу, смыл — есть золото, и неплохое. Значит, голод спугнул людей.

    14 ноября. Пропала павшая лошадь... В четыре часа к нам с Таскана приехали на оленях уполномоченный кооператива с двумя якутами. Дорога неважная. Привезли для Елисея Ивановича Владимирова пудов семь скотского мяса.

    15 ноября. Уполномоченный продал нам шесть пудов мяса по 18 рублей за пуд.

    16 ноября. Уезжая от нас, уполномоченный отдал мне свои лыжи, рукавицы и шапку. Заказали ему пригнать нам 20 оленей по 60 рублей, из них половина необученных, кожи для оленьей упряжки, кое-что из продуктов и теплых вещей. Срок — 1 января. Слегка порошит снег.

    17 ноября. Промывка золота понижается. Солнца нам уже не видно, оно освещает лишь склоны гор.

    19 ноября. Кроил из брезента торбаса для рабочих, из кошмы шили теплые чулки. Вечером замерзла смесь спирта на 60 градусах.

    20 ноября. Продовольствия хватит не более чем на две недели. Надо идти на Сеймчан — за пятьдесят семь верст — за продуктами.

    23 ноября. Предложил Юрию Александровичу проект устройства промывок.

    24-26 ноября. Мыл пробы. Золота нет. Мороз 35 градусов. Приходили два хабаровца. Вечером ушли с ними к Оглоблину. Продовольствие у них заканчивается. Пошли в ход конские кишки.

    Пасмурно. Па клетках в дневнике решили две шахматных задачи: синие ходят и выигрывают. Красные ходят и делают мат одним ходом.

    27 ноября. Муку — один пуд, которую нам вез Гариф, съела хабаровская артель. Гариф сам сдал ее им.

    29 ноября. Вечером зашел Оглоблин. Обсудили положение. У нас остался пуд муки и немного более пуда мяса. Первая артель перешла на урезанный паек, но и его хватит лишь на две недели. Решили: он, Оглоблин и Юрий Александрович в субботу утром пойдут на Сеймчан. Это 57 километров от прииска.

    Вокруг луны — сияние.

    30 ноября. Лунеко пришел со стана и сообщил: тунгус на четырех оленях едет из Туманского на ярмарку в Олу. Поджидает еще двух тунгусов. Собираются продать шкурки и купить продуктов. Значит, и у них с питанием плохо. С 1 декабря садимся на голодный паек.

    Работы временно приостанавливаем. Тунгусы на стан не приехали и не приедут. Пилили дрова.

    2 декабря. В 8 часов наши отправились на Сеймчан [* Ю. А. Билибин и Ф. Д. Оглоблин в сопровождении Сафея Гайфуллина.].

    3 декабря. Двое ходили на охоту, убили пять белок. Двое ушли на стан доставать лыжи.

    4 декабря. А транспортов все нет и нет. Остатки хлеба поели вчера. Ходили на охоту — убили одну белку. Ружье Лунева стреляло с третьего раза. Первая артель также доедает остатки продуктов.

    Пока есть силы, работаем и документируем шурфы: растительные торфа, ил с прослойками льда, галька с глинистым песком, порфировые валуны и щебенка, глинистый сланец.

    6 декабря. Ф. Р. Поликарпов дал фунтов 10 мяса, палатки и печь Туркина и Филина. Продукты у всех кончаются.

    9 декабря. Воскресенье. Трое рабочих с палаткой и печкой ушли охотиться — «на подножий корм». Вероятно, с верховья Безымянного перевалят на реку Шаранок. Зашли Туркин и Поликарпов. Сообщили — завтра хабаровцы возьмутся за Собольку и Белку (суку, приставшую в дороге к транспорту «Союззолота»).

    Положение критическое, подсчитываем, когда прибудут транспорты из Олы, Сеймчана и Элекчана. На душе тоскливо.

    Чувствуется слабость и головокружение. На всякий случай составляю список. Нас 16. И. М. Алехин, С. А. Дураков, Д. Е. Чистяков, М. Л. Лунеко, П. А. Майоров, Е. И. Игнатьев, К. Мосунов, П. И. Белугин, Я. Горец, Т. Аксенов, К. Т. Павличенко, А. М. Ковтунов, П. М. Лунев, С. Серов, М. И. Седалищев и Г. Трифонов, а всего на прииске 41 человек.

    10-12 декабря. Сидим с Лунеко голодные. Хабаровцы едят собак — Собольку и Белку.

    Вечером, в 4 часа, ушел на стан к Поликарпову узнать, нет ли чего нового. Вчера Журавлев с Аксеновым пристрелили Белку. Собольку они вдвоем съели почти целиком, осталось на одно варево. А в Собольке целых тридцать фунтов мяса! Шестерина и Гончарова тошнит, отказались от своей доли. Взяли четверть конской кожи, вяло спорят: если волосы опалить — кожа поубавится? Все же решили опалить и варить.

    Вечером того же дня возвратились остальные хабаровцы, принесли немного мяса. Другие ушли в местечко Котел, что в восьми километрах от стана.

    На промывке остались артели Туркина и первая... Во вторник корейцы в последний раз мыли золото.

    Положение осложняется. Ждем возвращения ушедших на Сеймчан. Не сегодня-завтра должны быть сами с мясом или прислать кого-нибудь, чтобы рассказать о положении дел.

    13 декабря. Осмотрел работы. Домой возвратился в два часа. В четыре часа с р. Таранок пришли наши охотники. Мы им отдали котел, два топора и фунта три-четыре муки (последняя, что у нас была). Они проохотились пять дней, убили штук 60 белок, которыми и питались. Домой принесли около десятка. Другой дичи не попадалось. Скверно...

    Юрий Александрович и Ф. Д. Оглоблин что-то долго не возвращаются. Не так-то легко приводить в исполнение свои желания, как говорить о них. Всегда могут встретиться неожиданные препятствия, которые никак нельзя даже и предусмотреть. Тайга-матушка...

    14 декабря. Чистяков ходил на охоту... Убил пять белок.

    Съели часть белок, которых достали с крыши. Мудрый Степан в октябре снимал шкурки на шапки, а тушки бросал на крышу. Их оказалось тридцать. Хватит и на завтра. Если ничего не подвезут — придется приниматься за кедровок.

    15 декабря. Суббота. С утра съели белок. На ужин осталось восемь кедровок и три белки. В час дня отправился на стан к Поликарпову. Наши вернулись из Сеймчана без продуктов... Там также плохо с продовольствием. Привели двух наших лошадей. Одну убили и всем раздали мясо. Ходил по ключу вверх, осмотрел капканы и пасти. Ничего нет.

    Выясняем подробности. Наш ходок Жуков в поисках 3-4 пар своих оленей чуть не умер с голоду. У сеймчанских жителей погибли все олени. Дома остались одни старики и старухи, живут очень плохо. Хлеба не видели в глаза всю жизнь.

    Все, кто может ходить, на охоте. Старуха, которая, видимо, родилась во время царствования Екатерины Второй, просила, когда придет транспорт, прислать хоть немного хлеба, попробовать перед смертью...

    Дураков ходил на охоту. Белки исчезли. Принес немного кедровых шишек. Юрий Александрович перевел часы на один час назад.

    Наблюдали северное сияние. Сначала горизонт засветился, потом обозначились, как бы просвечиваемые насквозь, шары: оранжевые, светло-голубые, зеленые. Кто-то быстро-быстро погнал их по горизонту. Затем на их место вымахнули радужные столбы с кисейной перекладиной. Потом небо на какой-то миг потемнело, звезды загорелись ярче, и вдруг из горизонта к Полярной звезде устремились разноцветные мечи. Мы не суеверные. Мы не приняли эту игру природы за угрозу злого духа Севера. Как завороженные, любовались удивительным явлением.

    16 декабря. Все подсчитывают, кто, откуда и когда сможет к нам подъехать.

    Е. И. Владимиров, видимо, из Таскана вернется в Сеймчан, где назначено собрание якутов.

    От Таскана до Сеймчана 200 верст, да от ключа Безымянного до первого жителя Сеймчана 57 километров. Значит, Е. И. сможет подъехать к нам с закупленными оленями не раньше 25 декабря.

    Убили вторую лошадь и целиком раздали в тот же день. Все остальное разделим завтра.

    С распределением мяса целое горе. Конечно, в первую очередь со своими претензиями пришли хабаровцы. (Напомнили им о Собольке и Белке. Отбрехались: «Собак на золотники не развешивают»).

    21 пуд конины плюс три пуда потрохов. На каждого приходится по 20 фунтов.

    Первая артель взяла себе лишь один пуд семь фунтов. Ходим к ним с Юрием Александровичем помыться в бане.

    17 декабря. Встали поздно. Распределили остатки потрохов между всеми артелями, исключая первую. Взяли себе голову и ногу.

    Чистяков увез их в барак. Читал Ю. А. записку сотника-казака Попова об открытии им золота где-то в притоках Колымы.

    Нужно будет снять себе копию.

    Места точно не указаны, но, пожалуй, многое можно угадать. Речь, видимо, идет о притоке Колымы близ Средне-Колымска (?), о реках Хонго, Сеймчан и Таскан. Упоминается месторождение слюды и какой-то необычайный водопад.

    19 декабря. Съели последние внутренности павшей лошади. Варим конскую шкуру.

            НА ПОМОЩЬ

    В первых числах декабря караван из оленьих и собачьих упряжек покинул Олу. Возглавлял спасательный отряд Валентин Александрович Цареградский. Вел отряд все тот же Макар Медов. Люди шли впереди на лыжах и прокладывали дорогу. Но все равно оленям и собакам было тяжело тащить груженые нарты. Беспокойство за товарищей подгоняло Цареградского. Через несколько дней отряд подошел к перевалочной базе в Элекчане, где его встретил Эрнст Бертин со своими людьми. Отдохнув день и ночь, отряд Цареградского на рассвете выехал на собаках вниз по Малтану. С Цареградским были Медов и геодезист Казанли.

    Бертин же с оленьим транспортом продолжал путь на Среднекан через Буюнду.

    Вот она, долина реки Малтан, откуда первый отряд Ю. А. Билибина, вопреки всем предупреждениям, пустился в свою одиссею. На поблекшем звездном небе дрогнул рассвет. Мороз обжигал лицо, пальцы немели. Каюры все чаще срывались с нарт и бенгали рядом.

    Хотя бы какую весточку получить, — думал Валентин Александрович Цареградский.

    На белом, обтесанном стволе тополя виднелась четкая надпись: «ВКГРЭ [* ВКГРЭ — Верхне-Колымская геологоразведочная экспедиция.] начала отсюда сплав по Малтану, Бахапче и Колыме 31 августа 1928 года». Дальше шли подписи всех участников экспедиции.

    Вечером в палатке Цареградский, Казанли и Медов решили проследовать на Колыму маршрутом Билибина. И, если произошло крушение, найти остатки катастрофы. Дорога была трудной. Кругом простиралась необозримая снежная пустыня. Время шло, скользили нарты, а снежный пейзаж не менялся. На третий день встретили кочующих на оленьих упряжках эвенов. Медов остановил одного и спросил, не видел ли он русских. Эвен ответил, что сам он никого не видел, но охотники из Таскана говорили, что видели шесть русских и два плота на Колыме у Среднекана.

    Обрадованный этой вестью, Цареградский решил, что теперь нет необходимости продолжать поиски экспедиции Билибина, а лучше поспешить к ней самым коротким путем. Следовало вернуться на Элекчан и оттуда ехать на Среднекан обычным зимним путем по Буюнде.

    *

    ...От усталости и голода кружилась голова. Напрягая силы и волю, Сергей и Степан выходили на улицу, черпали снег, растапливали его и кипятком согревали ослабевших людей.

    Раковский все же продолжал вести записи.

    *

    20 декабря. Утром Юрий Александрович ушел на стан. По его распоряжению составляю ведомость — затраты, потери, расходы, что осталось.

    Алехин с охоты принес две белки (попались в плашки). Лунеко из первой артели притащил восемь фунтов муки — белой с ржаной пополам.

    21 декабря. Двое снова ушли на Сеймчан за лошадьми.

    23 декабря. Воскресенье. Пилили дрова. Ходили с Чистяковым вниз по ключу Безымянному. Мороз усиливается. Алехин поднялся в верховья ключа. Никакой дичи. Срубил пасти на зайцев. Смотрел капканы и плашки. Ничего нет.

    Тоскливо на душе... Невеселая встреча праздника... Пожалуй, так приходится впервые... Настроение у рабочих прескверное... Мяса остается лишь на завтрашний день...

    25 декабря. Вторник. Рождество. В 10 часов ушел на стан в контору. Через час пришел Лунеко и сообщил, что к нашему бараку подъехали два тунгуса с несколькими оленями. Я с Поликарповым тот же час отправился домой, захватив с собой Сафейку в качестве переводчика. Переговорили с тунгусами. Они продали нам одного оленя. Приведут и зарежут завтра. Дали нам немного оленьего мяса. Мы подарили им два кирпича чаю и кое-какую мелочь.

    В пять часов возвратился в контору. Оказывается, заезжал Е. И. Владимиров, оставил нам мясо. Амбросов послал мне камасы и чухону, Михаил — конского сала. Все расстояние вместо 13 покрыли за 8 суток. На днях должны прийти наши олени, закупленные в Таскане. Становится легче. Теперь очередь за товарищами из Олы.

    26 декабря. Сафейка Гайфуллин варит суп из мха. Нахлебался, ушел в лес. Вскоре возвратился возбужденный. Бежит и кричит: «Длинный нос, нарта, много нарта!». Я верю и не верю. Неужели старик тронулся? Но вот примчались первые нарты, вторые, еще и еще. Эрнст Бертин, Белугин, Павличенко спешат к нам. Радость-то какая! Тысячи вопросов и тысячи ответов. Да и есть о чем порассказать.

    Едет также администрация «Союззолота» и несколько рабочих. 20 нарт везут не так уж много продовольствия. Но скоро должен подъехать Александров и другие. В общем, дело налаживается.

    В два часа прибыли наши. Мы взяли мяса и направились прямо в барак. Через час подъехал доктор. Наши тоже привезли груза немного. Но скоро должны подойти еще два транспорта.

    Кризис миновал. Обеспечены продовольствием недели на три!

    Говорил с Билибиным об организации планомерных разведок и оживлении поисковых работ. Возник вопрос о постройке базы на Среднекане. Строить придется, очевидно, мне. Отправимся после Нового года. Эх, дорогу бы сюда...

    28 декабря. Алехин с утра принял продукты, составил список. Степан Дураков помогал устраиваться приезжим. Эрнст Бертин привез мне мою ватную тужурку, теплые шаровары.

    Подтвердил приятную новость: Вольдемар Петрович возглавляет экспедицию на Чукотском полуострове. Вернется в 1930 году.

    29 декабря. Ходил на стан. Получил рукавицы, подпилки, гвозди, табаку. Завтра надо взять шесть кило рису и восемь кило свиного кускового сала. Больше получать нечего. Нужно подождать транспорт Александрова. В общем, положение не из важных. Ожидают со дня на день приезда Лежавы Валерия Исааковича. Ф. Д. Оглоблин просил уделять им, сколько возможно, макарон и овощей. Предлагает Новый год встретить совместно.

    30 декабря. Воскресенье. Приходил Е. И. Владимиров с тунгусом Иннокентием. Берется обучить наших оленей за 10 дней. Просит пять рублей за день. Условия принимаем. Затем приходил якут Алексей Христофоров с якутом Федотом Колланахом. Принес мне оленью шкуру — очень хорошая и большая. Они торопятся в Элекчан, откуда для рабочих «Союззолота» привезут 110 пудов груза.

    31 декабря. Делаем квашню для хлеба. Послал людей в первую артель точить топоры. В полдень принимали и клеймили купленных 11 оленей. Из них: один ездовой, один хороший трудовой, два хорошо объезженных, остальные почти дикие. С завтрашнего дня Иннокентий начинает обучать оленей.

    Новый год я и Эрнст Бертин встретили у Ф. Д. Оглоблина.

    *

    ...В. А. Цареградский тепло простился с каюрами. Они пожелали ему и Казанли счастливого пути. Макар Медов, грустно улыбаясь, напутствовал:

    — Хорошей дороги тебе, начальник. Передай Сэргэю, чтобы бегал быстро, ходил тихо. Ходи тихо, смотри зорко! Тогда хороший камень найдет. Охотников слушай. Охотники помогут. Охотники хорошие слова по тайге несут. В каждой юрте еду найдешь.

    Недалеко от Черного озера дорога с Малтана свернула в правый приток. Перевалив высокий и крутой перевал, они спустились в долину реки Талой. Заночевали в полутора километрах от горячего сернистого источника. Здесь начальник транспорта старый якут Александров лечил ревматизм. К источнику выехали на облегченных нартах, захватив палатку и постели. Не схваченные морозом участки воды чернели среди снега, и от них поднимался большой туман.

    Старик Александров поставил палатку над одной из ям и, раздевшись, с наслаждением вытянулся на дне бассейна. Вылез, выпил четверть кружки воды, оделся. Через два-три часа стал лечить руки, надолго опустив их в воду.

    — А лечится ли здесь кто-нибудь кроме вас? — поинтересовался Цареградский.

    Александров подумал и неторопливо назвал несколько человек.

    После дневки снялись и тронулись дальше. И снова белый снег, бесконечные безмолвные речные долины...

    30 декабря транспорт сделал последний привал у горы перед самым Среднеканом. По каким-то признакам каюры определили резкие перемены в погоде. Метель бесновалась двое суток.

    Новый год В. А. Цареградский и Д. Н. Казанли встретили в палатке. Угостили каюров. Выпили сами. Разрумянившийся голубоглазый юноша декламировал Блока:

                                                 Черный вечер,

                                                 Белый снег.

                                                 Ветер, ветер!

                                                 На ногах не стоит человек.

                                                 Ветер, ветер

                                                 На всем божьем свете!

    *

    ...А Сергей Дмитриевич по-прежнему отмечал в дневнике:

    1 января 1929 г. Приходили двое рабочих из первой артели. У Сафейки есть хорошая печь. Завтра нужно сходить, поговорить, может, продаст?

    2 января. Посылал С. С. Дуракова в первую артель. Ни взять на время, ни купить печь не удалось, так как на прииске не оказалось хозяев. Послал Ф. Д. Оглоблину сушеных овощей.

    Купил у якута Михаила Савина, уполномоченного кооператива, оленя за 50 рублей. Просил продать оленью шкуру и, если можно, оленей. Первое обещал, насчет второго подумает.

    Предложил Юрию Александровичу занять под базу наше зимовье, так как строить базу на устье реки Среднекан будет очень и очень трудно и невыгодно для экспедиции...

    3 января. Получил от «Союззолота» 32 кило крупчатки, пять пачек спичек, 96 кило оленьего мяса. Шкур оленьих не дали.

    Только хотел с Юрием Александровичем поехать разбивать линию, как подъехал уполномоченный «Союззолота» Лежава В. И. и Цареградский Валентин Александрович. Завтра подойдет транспорт Александрова.

    Предложил Юрию Александровичу, прежде чем отправиться строить базу на реке Среднекан, съездить туда и осмотреть место и лес.

    Заклеймили оленя, купленного у Савина. Сегодня он принес мне за пять рублей большую оленью шкуру.

    4 января. В 10 часов 30 минут на двух нартах (я и Иннокентий, Валентин Александрович и Михаил Савин) выехали на устье реки Среднекан. Добрались за полтора часа.

    Осмотрели место вблизи устья до ключа Сакжойного. Леса для постройки почти нет. Если где и удастся собрать, то почти невозможно доставить.

    Обратно выехали в 3 часа 30 минут и в 5 часов 25 минут были уже дома. Дал Иннокентию 400 граммов сахару и кирпич чаю. Михаил от платы отказался: «Повез вас из уважения...».

    В нашем полку прибыло. Вместе с Казанли приехал Швецов. Он прикомандирован к нам от «Союззолота» в качестве «службы радиста». С реки Нуха их везли сыновья Александрова. По дороге одного оленя убили, двух оставили у тунгусов. Семь пригнали на Среднекан.

    5 января. Получил в «Союззолоте» семь пар валенок, 0,800 махорки и 0,400 хмеля. Приходил в гости Александров. Отправил с его сыновьями, уезжающими на собаках в Олу, корреспонденцию. Проводил старика на стан.

    6 января. Проводил в Таскану Е. И. Владимирова и Мих. Савина. Дали им кое-что из продуктов, дроби и записку на получение спирта. Затем они проедут на полюс холода в Оймякон, а может быть, и на Алдан. Закупят лошадей для «Союззолота» и нам к летним работам.

    Выбрал место для постройки своей резервной базы, немного выше конторы на второй террасе. Осмотрел сухой лес вниз по реке Среднекан. Годен для постройки и недалеко от места, приблизительно полкилометра. Со мной ходили Лунеко и Чистяков.

    8 января. Александров уступил мне двух передовых оленей за трех диких. Поставил наше клеймо. Начали углубку шурфов. По спиртовому и ртутному термометру имеется разница в показаниях градусов на 8.

    Было небольшое совещание. Говорили о разведочных работах в двух районах, о возможном увеличении штата, о промывке проб и оплате шурфовочных работ, так как наша система оплаты никуда не годна. Юрий Александрович предложил рабочим сдельную оплату, в отношении же продуктов предложил перейти с владивостокских на союззолотовские, компенсируя это надбавкой на зарплату. Попросили рабочих обсудить эти предложения.

    Подвозил лес на оленях.

    13 января. Воскресенье. Из Сеймчана приехали якуты. Привезли скотское мясо.

    14 января. Отправил для подвозки мяса лишь одну пару оленей. Вторую (один олень александровский) не поймали, не далась.

    16 января. Только сегодня Мосунов поймал и увел вторую пару оленей на подвозку мяса. Из «Союззолота» предлагают совместно строить баню.

    18-20 января. Стряпал хлеб. Ходил с доктором и со Швецовым на стан, помогал строить баню.

    22 января. Было общее собрание. Избрали профуполномоченного. Приняли предложение перейти с владивостокских цен на отпускные с доплатой разницы. Эту разницу должна установить выбранная комиссия. С переходом на сдельную работу не согласились, как и с нормами «Союззолота».

    23 января. С утра рабочие топили баню. После обеда продолжалось собрание. Предложенные нами нормы утверждены. Решили оплатить праздничные всем, у кого они есть. После собрания Валентин Александрович Цареградский нас фотографировал.

    24 января. Юрий Александрович попросил меня на время заменить Ф. Р. Поликарпова, так как Матищев отпускает его с Эрнстом Бертиным осмотреть шурфы. Дал согласие наблюдать за технической стороной дела, а от непосредственного контроля за промывкой золота отказался. За это взялся Швецов.

    Вместе с комиссией отрабатываю нормы шурфовочных работ.

    25 января. Наблюдал за работой. Вечером пришел транспорт. Проводники — Христофоровы. Груза на Элекчане нет. На Оле и кое-где в тайге свирепствует эпидемия кори. Не из-за этого ли вышла задержка с переброской продовольствия? Дело дрянь... Дал Эрнсту Бертину две пары лыж.

    26 января. Сыновья Христофоровы вместе с Давидом Колланахом зашли к нам. Угостили чем могли. Я пожаловался: беда с дикими оленями, очень трудно ловятся. Рассказал, как два дня гонялись за двумя оленями. И смех и грех. Христофоровы и Колланах слушали без улыбки. Они понимали, какое это нелегкое дело — заставить работать диких животных. Христофоровы уступили нам ученого оленя за дикого.

    Ходил на стан, поставил па олене наше клеймо. Разговаривал с Матищевым о продовольственном положении и дальнейших перспективах.

    28 января. Осмотрел работы. Принял золото. С Юрием Александровичем был на заседании месткома. Утверждали нормы выработки и правила внутреннего распорядка.

    29 января. Принимал золото. Матищев опять заговорил о способах ведения разведки в экспедиции, ее стоимости, нормах и т. д. Все это ужасно надоело. Попросил его обращаться по другому адресу, так как ни я, ни Бертин не были на заседаниях по разведкам, которые проводил Лежава — уполномоченный «Союззолота».

    30 января. Принял золото. Постройка идет тиховато. Нет леса. Беда с оленями, ловятся очень трудно.

    31 января. Принял золото. Намывка держится на одном уровне. Оленей поймали поздно. На постройке вставляем оконные колоды. Принес Лунеко шайку.

    *

    В этой же карманной книжечке С. Д. Раковский поместил табель работ служащих и рабочих первого района шурфовочной разведки Колымской геологоразведочной экспедиции 1928/29 года. Почти на каждой страничке — сведения о погоде, температуре воздуха, о ветрах, облачности, об осадках.

    Схемы разреза почвы. Эти записи не приостанавливались ни на один день, даже в самую тяжелую пору надвигавшейся голодовки.

    5. XII. 28 г. 7 ч. —27°. Вокруг луны малый ореол.

    6. XII. 21 ч. — 18°. Облачность 100 процентов. Редкий мягкий снег. Сильный сев.-зап. ветер.

    8. ХII. 7 ч. Ясно. Смесь 56°. Ртуть опустилась ниже — 50° и замерзла.

    20. XII. 21 час. Изморозь. Замерзла смесь 56°. Две ложных луны.

    28 и 29. XII. Вокруг луны большой ореол.

    31. ХII. Переменный Ю. В. и В. ветер.

    *

    На крохотных клетчатых листках велась точнейшая опись продовольствия. На учет был взят каждый грамм хлеба, сахара, табаку, муки, чеснока, соли.

    По клеточкам же был разграфлен календарь. Праздники заштрихованы красным карандашом.

    *

    Экспедиция снова вместе. В долгие зимние вечера в теплом зимовье обсуждались итоги дневных поисков. Сравнивали Колыму с Алданом. Пели любимые песни.

    Как-то зашел разговор — случайно ли многие из состава экспедиции попали на Колыму или нет? И выяснилось поразительное. Сергея Раковского в Кяхте на изучение Сибири и Дальнего Севера натолкнули рассказы о путешественнике В. А. Обручеве. Оказалось, что академик Владимир Афанасьевич Обручев был хорошо знаком и Ю. А. Билибину, и В. А. Цареградскому. Он консультировал их, как и других членов Сибирской секции, в которую, кроме студентов Ленинградского горного института, входили представители государственного университета, главным образом географы, побывавшие на Енисее. Позже к ним подключились энтузиасты из Московской горной академии и в их числе П. М. Шумилов.

    В кружках секции студенты читали рефераты. Ю. А. Билибин, — в частности, об Урале и Алдане. Весь Северо-Восток страны был разделен на зоны. Билибин взял себе Чукотку и Камчатку, Цареградский — Индигирку и Колыму. По окончании института они решили всю свою жизнь посвятить освоению Дальнего Севера.

    И вот судьба свела молодых людей вместе. Сергей Раковский, не жалея времени, учился у каждого — и у Степана Дуракова, и у Макара Медова, у любого толкового якута и эвена. Возможно, именно за эти качества они полюбили Раковского. К Сергею шли запросто, как к своему. Раковский обладал блестящими организаторскими способностями. У него был подход к каждому человеку. Улаживать конфликты Билибин обычно поручал Сергею Дмитриевичу. И он шел и вдумчиво искал выход из затруднительного положения. В его дневниках об этом рассказывается скупо.

    Когда кончилась одна записная книжечка в черной клеенке, он достал вторую и простым карандашом, чтобы не расплывались строки от сырости, написал: «Ключ Безымянный. Сергей Дмитриевич Раковский». На листе в клеточку вычертил календарь за февраль, март, апрель, май, июнь и июль. Воскресные дни обвел красным карандашом.

    Скупые записи С. Д. Раковского ценны тем, что они день за днем отмечали первые шаги первого отряда первой Верхне-Колымской геологоразведочной экспедиции 1928-1929 годов.

    Зимние разведочные работы возобновились. Золото с высоким содержанием было найдено и прослежено по речке Среднекан, ниже устья ключа Безымянного. Через каюров Раковский выяснил, что транспорт с продовольствием на Колыму запоздал потому, что в Оле долго не могли сговориться с якутами о стоимости перевозки груза. Сергей так и не рассказал об этом Юрию Александровичу, не хотел его расстраивать. Было горько от того, что пока в Оле торговались, они на Колыме голодали.

    *

    1 февраля. Осмотрел работы. Принял золото. Муки получили на неделю, так как больше нет. Мясо выдали на всех 24 кило. В общем, приближаются «декабрьские дни...» Швецов переходит на приемку телеграмм из Охотска.

    2 февраля. Осмотрел работы. Гарец привез на оленях продукты для базы. Дует порывистый сильный ветер.

    5 февраля. Постройка барака закончена. Взялись за внутреннее оборудование и русскую печь... Приехал из Средне-Колымска Виктор Дмитриевич Калинин (экспедиция Наркомата путей сообщения), он едет... выяснять возможности варианта Ола — Малтан — Бахапча.

    7 февраля. На промывке — пять артелей. Заложено три шурфа через «восемь сажень». Осматривали с Юрием Александровичем место для наших линий. Одну Ю. А. наметил чуть пониже нашего барака и вторую «эксплуатационную» пониже работ старателей... Кто-то из артели Корычева шурфует, видимо по указанию Матищева, чуть повыше барака на нижней террасе.

    Первая артель третий день работает бойлером. Две предыдущие намывки были неважными — 0,30-0,40, сегодня намыли 0,165. Моем на примитивной американке.

    9 февраля. Закончили строительство и оборудование разведочной базы. Приходил прощаться Калинин. Завтра уезжает. Отправил с ним телеграммы, попросили из Сеймчана передать в Средне-Колымск.

    10 февраля. Ходил на стан. Вечером — собрание. Председательствовал. Приняли в члены профсоюза Швецова и Овсянникова. («Как на Большой земле»,— посмеивается IIIаин).

    12 февраля. Река Среднекан. Во втором часу ушел к себе, в новое помещение. Осмотрел работы. Промывка идет вяло.

    13 февраля. Ю. А. Билибин приходил в контору «Союззолота». Матищева не застал. Он «провешивал линию (?)», какую — непонятно, через долину Среднекана по направлению «пары шурфиков — в очень интересном месте...» Я попросил Ю. А. выяснить в «Союззолоте» конкретно наши взаимоотношения в проведении разведки... (Конкуренция? Чего боится Матищев?..).

    *

    Билибина беспокоило другое. Участок при устье ключа Безымянного был ископан вдоль и поперек. В стоящей торчком щетке глинистых сланцев золото содержалось крайне неравномерно. Артели жаловались: работают рядом, а у одной кочка богатая, у другой — пустая. Похоже на то, что участок вырабатывается и на лето для старателей надо разведывать новые площади. Ту же картину Юрий Александрович увидел и в районе Борискиной ямы. Неужели эти редкие, богатые золотом кочки в верхней части плотика, отсутствие резко выраженного пласта песков — все это характерно для всех колымских россыпей золота? Ответ на этот вопрос могут дать только летние поиски. Конный транспорт, видимо, раньше июня не подоспеет... В условиях Колымы терять полгода? Ни в коем случае. Юрий Александрович решил разбить экспедицию на два поисковых и два геологических отряда. Поисковые возглавит С. Д. Раковский и Э. П. Бертин, геологические — В. А. Цареградский и он сам вместе с астрономом Д. Н. Казанли. Партии пойдут пешком, частью сплавом. Гранитовые гольцы на Утиной, в 106 километрах от Среднекана, и весь район вокруг он поручит разведать лучшему ходоку Сергею Дмитриевичу. Сплывая по Колыме, тот опробует правые притоки. Раковский пока не знал об этих замыслах Билибина, но кое о чем догадывался. В дневнике же Сергей Дмитриевич записывает:

    *

    14 февраля. Заготовляли дрова. Днем заходил доктор — передал: Ю. А. зайдет после обеда. Ожидал его. Нужно переговорить о линиях, но он не пришел.

    15 февраля. Утром зашел Ю. А. Сделали выписки. Многого нет — главным образом муки, взамен выдали крупяные...

    Крупно поговорили с Ф. А. Матищевым о том, как он ведет разведку. Юрий Александрович передал ему официальное отношение с просьбой ответить на все также в письменной форме. Я предложил созвать заседание с представителями ячейки РКП и месткома (оно назначено на понедельник) и там поговорить о разведке. Между прочим, Ф. А. «отказывается от линии», предлагает нам бить ее. Просеку же он «рассекал для промера долины реки Среднекана».

    16 февраля. Привязал свою линию к линии «Союззолота» по азимуту 90° (линия «Союззолота» разбита по азимуту 120°). Ширина террасы 400 метров. На второй террасе — 16 шурфов и третьей — три шурфа. Начали расчищать площадки второй террасы — сразу от шурфов «Союззолота».

    17 февраля. Воскресенье. Отвез продукты на базу. Познакомился с образцами из жилы кварца и еще какой-то изверженной породы с включениями мышьяковистого колчедана. В ней присутствует также цинковая обманка.

    18 февраля. Приступили к зарезке шурфов. Подвигается хорошо. Вечером приходили В. А. Цареградский и Ю. А. Билибин. В шесть — совещание о разведках в конторе «Союззолота». Присутствовали Ю. А. Билибин, В. А. Цареградский, Ф. А. Матищев и я, председатель месткома и секретарь ячейки ВКП(б). Решили, что мы разведаем террасу, на которой начал зарезку, и если ее закончим, то пробьем еще одну — эксплуатационную линию. «Союззолото» разведает соседнюю террасу (так как левый борт Среднекана разведан), затем ставит спарок на выносе ключа Борискина. В перспективе разведка правой террасы Среднекана выше впадения ключа Безымянного и линии через долину Среднекана.

    19 февраля. Во втором часу пришел Мосунов и немного погодя Поликарпов. Они следовали с транспортом сыновей Александрова. Оставили его в 30 километрах, так как ушли олени (на стоянке не оказалось корма), через гольцы к нам перебрались на лыжах.

    Второй район заканчивает постройку, сооружают промывку. Ожидают Ю. А. для разбивки линий.

    Был в первой артели, уговаривал продать бойлер. Ничего определенно не ответили, так как уезжать собираются не все. Просятся работать у нас на разведке с бойлером.

    20 февраля. В полдень пришел транспорт. Получили письма из Олы и одно от Бертина — просит послать ему кое-какие вещи. Приходил Ю. А. Он собирается на попутном транспорте добраться до второго района.

    21 февраля. Собрал вещи для отправки Бертину. Продолжали работу с Чистяковым на устройстве промывки. Согласовал с Ю. А. прием к нам на разведку рабочих 1-й артели. Матищев отказался выдать нам 50 процентов доставленного на склад спирта, предлагает получать его «по мере выдачи», несмотря на имеющийся договор. Ю. А. на это не согласился...

    22 февраля. Представитель «Союззолота» Матищев учинил по отношению к экспедиции «тактичный поступок» — повысил зарплату артели с бойлером, которая согласилась пойти к нам на разведку, и отбил ее от нас. В общем, начинается какое-то безобразное отношение к плану работ, о единых расценках, в оплате которых так усиленно беспокоилось «Союззолото»... По-моему, эти недопустимые и даже преступные выходки «одержимого какой-то манией хозяйственника».

    23 февраля. В Олу отправились 9 старателей и жена Кондратьева. До Элекчана их довезут сыновья Александрова, далее поедут на собаках. Проезд старателей оплачивает «Союззолото». В полдень во второй район выехали Ю. А. Билибин и оленевод Мосунов с продуктами. Отправил Бертину шесть вещей... Приехали якуты из Сеймчана. От них узнал — через три дня прибудут Мих. Жуков и еще один якут на должность оленевода.

    24 февраля. Ходил на базу. С В. А. Цареградским говорил об оплате рабочих и шурфовке. В 11 часов возвратился к себе.

    С Таскана приехал Василий Попов с работником (якут).

    25 февраля. Вечером толковал с В. А. насчет работы и норм. Они не выдерживают критики. Работы должны продолжаться.

    26 февраля. В. А. сделал ряд снимков с линий, когда зажигались шурфы...

    Решили с В. А. предложить Ю. А. нормы и премиальные отменить. Крупно поговорили с Матищевым по поводу невыполнения «Союззолотом» договора. Придется все разрешать в третейском порядке.

    Вечером Матищев приходил в гости.

    27 февраля. Работа идет хорошо, есть шурфы уже па почве. Начали промывку. Вечером В. А. ходил на заседание... Решили окончательное разрешение спора отложить на 1 марта. Матищев очень любезен.

    28 февраля. Наметил 14 шурфов через 10 метров. Ставлю туда спарки Лунева и Лунеки, которые по окончании своих шурфов на 1-й линии Среднекана перейдут на постоянную работу. В шестом часу с Левого Среднекана приехали Ю. А. и Бертин. Пока они у нас пили чай. Гарец отвез их вещи на базу экспедиции. Позже и я ушел туда же. Ночевал на базе. У Эрнста Бертина намечено две линии: в одной 17 шурфов, в другой будет больше. Он прибыл на совещание по разведочным работам в связи с последними событиями. Приехал на двух парных оленях. В ходу был 7 ч. 55 м. До базы 2-го района 53 километра.

    1 марта. Недоразумения с нормами имеются и во 2-м районе. Выполнив норму, рабочие прекращают работу. Матищев обещал написать официальный ответ на отношение Ю. А. Собрание насчет разрешения спорных вопросов договора не состоялось.

    2 марта. Приходил Ю. А. Осмотрел работы, сделал выписку.

    Получил для рабочих конфеты. Вечером на совещании договорились по всем пунктам.

    3 марта. Воскресенье. Обработали постановление совещания. В смысле повышения производительности сделали все возможное. Вечером пошли на заседание месткома, где, между прочим, поставили вопрос о взаимоотношениях. К сожалению, не удалось. Пункты договора выполняются «постольку поскольку». В общем, положение дрянное... Матищев зарвался, вернее, пожалуй, не отдает себе отчета в своих действиях. После собрания Ю. А. и В. А. ушли домой.

    4 марта. Объявил постановление нашего совещания. Некоторые еще все-таки недовольны... После обеда ходил на базу экспедиции, переговорил о найме лошадей на летние работы и о Вас. и Пет. Поповых.

    5 марта. Выяснилась интересная подробность. Вас. Попов хотел дать одну пару (запасную) оленей Валентину Александровичу, чтобы добраться до 2-го района. Матищев через Давида передал, чтобы он нам оленей не давал. Сказано было в присутствии Кондрашева и Шестерика.

    Днем начали раскрашивать рейку для нивелировки.

    Был Казанли, говорит, что у него все хорошо...

    6 марта. В 10 часов поймал оленей. Бертин уехал к себе в район. Сделали нивелировку линии. Приходили Ю. А. и Швецов, разговаривали насчет лошадей с В. Поповым и его сыном. Возможно, что с Петром к нам заедет Лука Васильевич Громов — богатый тунгус Тасканского округа.

    7 марта. В пятом шурфе водоносный пропласток. Проходки две нужно проморозить.

    8 марта. Приходил Казанли. Сильно падает барометр. По-видимому, переменится погода.

    10 марта. Месткому досталось «на орехи» за тиховитую работу.

    Приходили трое тунгусов из района р. Купки. Взяли немного товару и ушли в свой табор.

    11 марта. Один спарок выполнил месячную норму, два других закончат ее через один-два дня. Работа подвигается хорошо, наверное, будет вырабатываться двойная норма.

    Утром приходил Овсянников, сообщил о присутствии золота на разведке «выноса» ключа Борискина. Вчера разговаривал с Матищевым о промывке их проб в нашей промывалке. Впечатление такое, что нашей промывалкой он пользоваться не будет...

    12 марта. В 8 часов началось северное сияние средней силы. Был один красивый момент, когда лучи собрались в зените.

    13 марта. Рабочий Худяков принес кусок скалы, в которой видны золотинки. Примазка мала, очень даже мала. Интересно — каково будет содержание?

    15 марта. Работал в санитарной комиссии. Осмотрели продукты, подлежащие выдаче на вторую половину марта. Все в порядке. Нам выписали ржаную муку, хотя в наличии имеется один куль крупчатки II сорта и один куль пшеничной. Говорил об этом с председателем месткома.

    Приходил Ю. А. Дали заявку на товары и продукты на лето. Просили доставить на шурфовку два кубометра сухих дров.

    16 марта. Узнав о крупчатке, все служащие «Союззолота» возмутились. Зам. управления «Союззолото» заявил председателю месткома: «Это не ваше дело...»

    Шестерин дал нам сушеных яиц и немного крупчатки, чтобы состряпать что-либо себе на праздник. От Швецова получили восемь бутылок спирта. Вместо выписанных по требованию 2 ящиков спирта отпущено 25 литров.

    Убили оленя и отправили на базу.

    17 марта. Закончил три стола для базы. Обработал протокол заседания месткома. Под вечер Кондратьев возмущался тем, что будто мы из Охотска принимали телеграммы не только свои, а и для них, но им не передаем. Пришлось охладить его. Местком, то есть Шестерин, будто собирается вызвать Швецова для какого-то допроса («закроем радио»).

    Вечером (как раз в это время пришел Казанли) к нам заглянул Шестерин и завел разговор на эту тему. О закрытии он, конечно, не говорил, но видно было, что в чем-то не доверяет радисту. Шестерин просил сообщить Швецову, чтобы тот явился к нему «на цыпочках». Я не обратил па это внимания, так как Шестерин был слегка выпивши.

    19 марта. Швецов был в месткоме. У него спросили «номер его членской книжки». «Нужен и еще кое на что т. Кондратьеву, но он болен».

    Немного спустя подъехал на четырех нартах зам. управления торга Ливанов. Прибыл из Средне-Колымска. Заехал специально выяснить вопросы снабжения. Интересный собеседник. Говорил много о жизни Севера, в курсе всех событий...

    20 марта. Ездил на базу. Отвез столы и образцы пород из наносов Среднекана. Обратно добирался пешком, так как оленей отдал Ливанову. На базу он приехал вместе с доктором.

    Матищев пригласил на совещание. Надо обсудить вопросы снабжения посредством катера Дальгосторга Колымы. Ю. А. послал меня. Был в конторе «Союззолота», но пришлось уйти, так как Матищев, будучи пьяным, показал себя полнейшим хамом.

    22 марта. Отправил письмо с якутом Михаилом Винокуровым, он увозил от нас Ливанова. Определял магнитное склонение. Во время этой работы подходил Матищев и извинялся за свое поведение.

    23 марта. Кондратьев говорил о Шестерине и о переизбрании предместкома. Доктор поспорил с ним насчет занимаемого им помещения. Кондратьев заходил еще раз и высказал предположение, что рабочие моют золото (для себя?).

    24 марта. Получил письмо от Бертина. Дела у них идут хорошо. Майоров привез пробы 2-й линии. Просит железа для бака или посуду, в которой можно было бы греть воду для промывки.

    25 марта. Приходил Ю. А. Принес запечатанный образец муки (согласно анкете санкомиссии) и передал ее доктору. Убили оленя на мясо.

    26 марта. Пронивелировали верхннюю линию. Скверная погода. Валит снег. Барометр очень неустойчив.

    28 марта. Приехал Царетелли. Привез письма и телеграммы. Под вечер пришел и отдельный транспорт. Он заезжал к Бертину. Оставил ему 9 рабочих, две пары оленей, продовольствие. Всего с Олы на разведку отправлено 20 человек. Приехал Седалищев. Вечером ходил в контору. Просидели, вспоминая Алдан, до утра...

    29 марта. На верхней линии один шурф добили до почвы — пласта нет, сорван. Собрал маузер Казанли.

    30 марта. Ходил в баню. Дали в счет уплаты Давиду Колланаху одного оленя. Седалищева отправляем на Левый Среднекан, к Бертину. Мне же оленевода обещал дать Матищев (так договорились с Ю. А.).

    Посоветовали забросить радиоаппаратуру санным путем, так как сплавлять такие вещи по реке опасно. Можно все попортить.

    31 марта. Ходил на базу. Я, доктор, П. М. Лунев сидели и разговаривали понемногу обо всем. Вдруг приходит Матищев. Оказывается, зашел, чтобы переговорить относительно линии по ключу Безымянному.

    1 апреля. Получил четырех рабочих — артель Кучумова. Дали оленевода Семина. Получил товары и продукты.

    2 апреля. Утром пришел Матищев и попросил обменяться рабочими, так как китайцы «рубить склад» не могут. Передал ему обратно артель Кучумова и взял артель китайца Цай. Разбил третью линию по ключу Безымянному. Артель начала ставить палатку на срубе. Отвез продукты на базу. Возвратился к себе. Удалось промыть золото.

    В 4 часа прибыл Яковенко, а вечером остальной транспорт.

    Приехали также Корнеев, начальник линии, пекарь с женой, жена Овсянникова и один рабочий. Приходил с разведки Поликарпов. Говорит, что работы хватит еще недели на две.

    На Элекчане, вернее на устье Басяндры, начинают строить базу и организовывается сплав. По словам Яковенко, на прииски забросят до 1 500 пудов груза...

    3 апреля. Дал указания китайским спаркам по шурфовочным работам. Был на базе. Сдал Валентину Александровичу пробы с золотом. Получил от Оглоблина посылку. Пласт в четвертом шурфе продолжает идти.

    4 апреля. Мыл контрольные пробы. Результаты хорошие. Содержание хорошее: годится для специальной разработки.

    5 апреля. Просил у Матищева рабочих. Обещал дать бойлер. Вообще же народу свободного нет. Мыли пробы из четвертого шурфа.

    7 апреля. Мыли пробы из третьего шурфа. В 4 часа собрание горняков, я председательствовал. Был даже Матищев. Под вечер приехал Юрий Александрович. Работы во 2-м районе идут хорошо.

    8 апреля. Говорил с Ю. А. о россыпи в нашей линии. Матищев вновь преподнес нам сюрприз. Придется крупно поговорить с ним. Не знаю, чем кончится эта история. Мыли контрольные и бортовые пробы.

    9 апреля. Приходил В. А. Цареградский, заплатил якуту Конону за купленного у него оленя. Мосунов уехал на работу во второй район.

    Работа у китайских рабочих идет довольно недурно. Добивают до почвы уже второй шурф.

    10 апреля. Ходил с П. М. по разведочным линиям «Союззолота». Разбивка линий, которую делает Матищев, и его соображения никуда не годны, неправильны. Видна полнейшая безграмотность в разведочном деле, и вообще...

    После обеда пришли Ю. А. и В. А. Осмотрели шурфы, которые должны пересечь пойменную россыпь во второй линии.

    Договорились с Матищевым о том, что он дает нам еще один спарок для закладки линии ниже распадка метров на 500 от второй линии и подвезет дрова к месту работ.

    11 апреля. Брал пробы из 4-го шурфа, смыли их, результаты те же.

    12 апреля. Дорога портится. Снег начинает слегка подтаивать. Уже приходится надевать сапоги. Смыли бортовые пробы.

    После обеда приехал якут Михаил, увозивший Ливанова в Таскану. Доставил от него письма, а также книги, которые я давал ему для прочтения.

    Петр Попов не приедет: у него болеет жена. Послал ему немного скотского мяса.

    С разведки возвратился Поликарпов с рабочим. Вместо них отправил других.

    Вечером старик Александров привез Ф. Д. Оглоблина. Он уверен, что снабжение исправится в лучшую сторону...

    Получил письма из Олы. Безотрадно тяжелые письма...

    16 апреля. Поставил артель Кучумова на шурфовку четвертой линии. Был на базе. Возвращался с Ф. Д. Оглоблиным.

    Он предлагает после завершения работы в экспедиции заключить договор на службу в «Союззолоте», Бертин советует то же. Приехал Александров, встречал обоз. Он прибудет завтра.

    17 апреля. Сыновья Александрова привели обоз. За ними идет еще транспорт охотских оленей. Приехал Бертин. У него оказалось золото на ключе Боязливом, хотя шурф до почвы еще недобит. Вечером ходили на базу.

    18 апреля. На четвертой линии начали зарезку. Выдал артели Кучумова две бутылки спирта. Вечером говорил с Оглоблиным о службе по разведке в «Союззолоте» после окончания срока службы в экспедиции. Против наших условий не возражает. Посылает телеграмму Лежаве. (Жалованье — 450 р., двухмесячный отпуск, наличие необходимого штата, по окончании службы оказание содействия в поднятии квалификации, конечно, при условии, если Матищев не будет продолжать здесь своей службы).

    20 апреля. Уехал Бертин, а также Александров.

    21 апреля. Воскресенье. Ходил на базу.

    22 апреля. Вечером производственное совещание. Докладывали о разведке Матищев и Билибин. Затем была информация о текущих делах... Собрание проходило немного вяло, но было кое-что и интересное.

    23 апреля. Китайские спарки работают хорошо. Промыли пробу из 10 шурфов — результаты хорошие.

    25 апреля. Третью линию на ключе Безымянном закончили. Выдал китайским спаркам две бутылки спирта.

    26 апреля. Мыли пробы на 3-й линии ключа Безымянного. Результаты неважные.

    27-28 апреля. Мыли пробы там же...

    *

    Материалы накапливались. Ю. А. Билибин и В. А. Цареградский терпеливо изучали результаты разведочных работ.

    Все члены экспедиции горячо поддержали план и замысел Ю. А. Билибина: разбиться на четыре партии и, не дожидаясь вьючного транспорта, своими силами и средствами приступить к новым разведочным работам. Определили маршруты. Билибин торопил людей. Договорились: к 15 августа всем участникам экспедиции собраться на Среднекане. После подведения итогов добраться до Олы, а там — в Ленинград, на доклад...

    Партия В. А. Цареградского еще до вскрытия Колымы направилась в верховья Буюнды и Среднекана, где намеревалась встретиться с группой Э. П. Бертина.

    Вся группа Ю. А. Билибина вместе с Д. Н. Казанли отбыла в верховья Малтана, чтобы повторить прошлогодний эксперимент сплава грузов по Бахапче. Зима показала, что одним гужевым транспортом продуктами старателей не обеспечить. С этим теперь согласились и Ф. Д. Оглоблин, и уполномоченный «Союззолота» B. И. Лежава-Мюрат. Сколько драгоценного времени потеряли на споры! Пока построят карбасы, весенняя вода уйдет. Главным лоцманом на сплав Билибин послал C.      С. Дуракова. Первый карбас Ю. А. Билибин решил сопровождать сам.

    Одну из партий возглавил Сергей Раковский. Он был в том приподнятом настроении, когда человеку кажется, что самое тяжелое уже позади, а заветная цель близко. В ушах звучало веселое напутствие Билибина:

    — Нырнете, Сергей Дмитриевич, в устье Таскана, а вынырнете в низовье Среднекана. И все, что увидите в земле и на земле, — на заметку. На память не полагайтесь. В бассейне Среднекана с гранитами связывают золотое оруденение, а Утиная к северо-западу от него по простиранию складчатости. Письма пишите шифром или на затесе приметного дерева. Охотники доставят. Если удастся, наймите на Таскане у местных жителей лошадей для всех наших полевых партий... Счастливого пути и больших удач, Сергей Дмитриевич!

    *

    В своем дневнике С. Д. Раковский остался верен себе. Записи по-прежнему были скупыми и деловитыми.

    5 мая. В 7 часов вечера выехал с партией в составе пяти человек со Среднекана в район реки Таскана. В нашем транспорте 15 нарт и 10 оленей.

    11 мая. В час ночи снялись с Таскана. У речки Утиной медвежьи следы. На Колыме — полыньи. Летят гуси. Встретили обоз с мясом для прииска. Взяли немного. Прошли километров 25.

    12 мая. Долина реки Таскана очень широка. Молодая поросль листвяка, тальника, тополя. В 5 часов 20 минут утра остановились пить чай. Олени очень устали, дали им отдохнуть. Кусают «старые» комары.

    На левом берегу Таскана, среди глинистых сланцев, — жила орудененных порфиров, пересеченных кварцевыми прожилками.

    Следуя советам Макара Медова, держусь ближе к местным жителям. По его рассказам, в устье Эльчана живет якут Петр Амосов. Надо заехать, порасспросить, посоветоваться.

    13-14 мая. Оставили у Амосова почти весь груз. Взяли самое необходимое недели на три. Перешли на левый берег Таскана и тайгой двинулись к жилью В. П. Попова. В 2 часа 15 минут ночи остановились на отдых. Растительность чахлая, уродливая. Дороги нет, снег стаял. Олени от усталости часто ложатся. В 4 часа дня пришли к дому В. П. Попова. Радушная встреча.

    15 мая. Хороший строевой лес. Выбрали место для постройки лодки. Багаж туда перевезли на быках Попова. У него живет якут Комельков из Якутска. Приехал ликвидировать неграмотность среди местных жителей. Идут кооперативные грузы с кирпичным чаем. По слухам, Е. И. Владимиров закупил для нас лошадей, приедет в июле.

    Взяли 41 образец из наносов Таскана. Попались два зуба мамонта и еще какая-то кость.

    22 мая. Какая досада! На рассвете в реке на два метра поднялась вода. Поездку в верховье Таскана отложили. Колыма не шутит и легко свои сокровища не отдаст... Макар сказал бы: это козни злого духа. За то, что я загнал его в коробку, накручиваю ему хвоста и заставляю хохотать и петь, шайтан не пропустил меня к Хатынгнаху — Ат-Уряху! [* Как бы в издевку надо мной, — рассказывал мне С. Д. Раковский в Москве, — злой дух позже, несколько лет спустя, пропустил в Хатынгнах женщин геологов, и они нашли несметные россыпи золота (примечание автора).]

    24 мая. Вокруг нас все залило водой. Решил вещи сложить в лабаз, а самим эвакуироваться к В. П. Попову. Весь день шел снег. Спасают болотные охотничьи сапоги.

    27 мая. С Поповым договорился о лошадях и летней работе. Дал задаток деньгами, товарами и продуктами. К нам пристал молодой олень. Глаза в светлой кайме.

    29 мая. Через Комелькова достал в кооперативе для своей партии топленого масла.

    31 мая. Написал письмо Ю. А. Билибину и с Петром Амосовым отправил в устье Бахапчи.

    4 июня. С утра отмывали пробы на рудное золото, видимого золота не обнаружено. На устье встретили бурого медведя.

    5 июня. Взял пробы из наносов речки Утиной. В каждом мелкие знаки, золото очень тертое в виде тонких пластинок, некоторые плавают на воде. В верховье богаче, чем в низовье.

    7 июня. Отправился вверх по Утиной. Смыл пять лотков, в каждом — хорошие знаки.

    Кругом лиственница, тополь, строевой лес. Кусты тальника, ольховника и стланика. Выше — низкорослый листвяк, стланик и ерник. На склоне и в долине хороший олений корм.

    9 июня. На ключе Медвежьем опробовали косу. В каждом лотке — хорошие весовые знаки. Золото тертое и малотертое. Есть золотники в красной рубашке, малоокатанные.

    12 июня. Сегодня ровно год, как мы покинули Владивосток. В пути застала гроза. Левый приток в верховьях речки Утиной назвал Юбилейным. В русле руками собрал 15 золотинок различной крупности. В каждом лотке золото, и довольно крупное, тертое и окатанное. Продуктов осталось на два дня.

    13 июня. Исследую Юбилейный. Смыли золото с 75 лотков. Попадаются золотинки весом от 5 до 10 граммов. Крупное золото попадалось в гальке с глинистым песком, в щелеватых глинистых сланцах.

    Идет дождь. Дует сильный норд-вест. Возвратились на стоянку совершенно мокрые.

    *

    Так скупо и кратко записал в своем дневнике С. Д. Раковский об этой важнейшей находке. А вот как рассказывают о том же геологи Б. И. Вронский и Ю. А. Билибин. Оба со слов самого С. Д. Раковского:

    «В начале дела у Раковского шли неважно. Опробование Утиной показывало только знаки золота,— пишет Б. И. Вронский [* На золотой Колыме. Изд-во «Мысль», М. 1965, стр. 18-19.]. — Не было ни одной пробы, которая дала хотя бы слабое золото.

    Продукты подходили к концу. Надо было возвращаться. Отправив двух своих товарищей в устье Утиной строить плот, Раковский с одним из спутников решил пройти еще немного вверх по реке.

    С тяжелым настроением вечером 12 июня, ровно через год после выезда экспедиции из Владивостока, Раковский дошел до левого ответвления Утиной и остановился на ночлег. Пока ставилась палатка и готовился ужин, он отправился на берег и из крутого обрыва взял пробу. Она дала около двух граммов золота на лоток. В переводе на кубометр это составляло баснословное количество: двести граммов. Не поверив своим глазам, он перешел на другое место и повторил пробу. Результат получился тот же.

    Напрасно товарищ звал его ужинать. Позабыв обо всем, он в светлых сумерках долгого летнего дня продолжал смывать лоток за лотком, опробуя все новые и новые участки. И везде на дне лотка виднелись крупные, увесистые золотинки, сопровождаемые россыпью золотой мелочи.

    Всю ночь Раковский не мог уснуть. Мысль о найденном золоте не давала ему покоя. Рано утром он встал и принялся внимательно всматриваться в каменистое дно ключа, в котором местами виднелись поставленные на ребро сланцевые породы — так называемая сланцевая щетка.

    В одном месте сквозь неглубокий слой прозрачной воды ему почудилось среди темной сланцевой массы какое-то желтоватое мерцание. Не веря себе, он осторожно вошел в воду и из углубления в сланцевой щетке вытащил небольшой плоский самородок. Он позвал своего спутника. В течение двух или трех часов оба они с увлечением предавались необыкновенному занятию — выбиранию из сланцевой щетки самородков золота.

    Только после того как самородки почти доверху заполнили коробку из-под папирос «Казбек», Раковский решил остановиться.

    Взглянув на своего спутника, он удивился его странному виду. Тот стоял с каким-то необычным выражением лица, то бледнея, то краснея, порывался что-то сказать и внезапно умолкал.

    — Что с тобой? — недоуменно спросил Раковский.

    —    Сережа, — решительно произнес тот, — Сережа, ведь такое бывает только раз в жизни! Давай промолчим, скажем, что на Утиной нет золота, — ведь его там и нет. А сами потом придем сюда стараться. Ведь это ж богатство! Сережа!

    — Слушай, — сказал Раковский, — ты не говорил, а я не слышал. И чтобы больше никогда такого разговора не было. Понял? А если не понял, то подумай и пойми!

    Тот виновато опустил голову.

    К чести этого человека, надо сказать, что из него вышел один из передовых добросовестных разведчиков, и он, вероятно, сам не раз с краскою стыда вспоминал об этой минутной слабости.

    В память годовщины выезда из Владивостока Раковский назвал ключ Юбилейным. Этот ключ заложил основу нового золотоносного района.

    Пройдя вверх по ключу с опробованием и убедившись, что хорошее золото продолжается. Раковский вынужден был отправиться в обратный путь. Продуктов было совсем мало, а ему предстояло еще добираться сплавом до Среднекана, ведя по пути опробование правых притоков Колымы на стокилометровом интервале».

    Для сплава продовольствия «было построено 7 карбасов грузоподъемностью по 300-350 пудов. Сплав проходил с громадными трудностями. Малтан страшно обмелел, и на каждом перекате карбасы садились на мель, — писал в своих заметках «К истории Колымских приисков» Ю. А. Билибин. — Приходилось их или разгружать, или, собрав воедино всю команду, стяжками пропихивать их через мель. Этот «стаск», или «спих», карбасов по Малтану продолжался две недели. ...Через самые опасные пороги все карбасы проводили Дураков или я, и иногда еще 1-2 лоцмана. Большинство команды обходило пороги берегом. Наконец карбасы выплыли на Колыму. В общем, сплав был проведен успешно. Продовольственное положение приисков было спасено. Это был единственный год (вплоть до 1934 г.), когда запасов продовольствия без натяжки хватило до зимних транспортов.

    Так как было уже начало июля, я оставил сплавной караван на устье Бахапчи и, сев в лодку, через сутки был на устье Среднекана. По дороге заглянул на устье Утиной, где Раковский должен был оставить мне письмо о результатах своих работ. Это письмо я нашел в расщелине одного из деревьев. Оно гласило: «Тер из э вери гуд голд ин тзис ривер» [* В этой реке очень хорошее золото.]. Дальше приводились цифровые данные.

    Подобная предосторожность была принята Раковским потому, что по району отправилось несколько вольных разведчиков. Уже на Среднекане я узнал от Раковского, что он со своим отрядом с котомками за плечами прошел с опробованием всю Утиную (25 км); везде были хорошие пробы, но па богатую промышленную россыпь они так и не наткнулись. Поздно вечером 12 июня отряд пришел к левой вершине Утиной и остановился на ночевку. Продовольствие кончалось. На другой день надо было без еды выходить на устье Утиной, к плавучей базе. Развели костер, стали кипятить чай. В вечерней полутьме Раковский подошел с лотком к подмытому борту и стал пробовать. Первый лоток дал 2 грамма. Раковский не поверил своим глазам, но следующие лотки тоже давали от 1 до 2 граммов. Когда отряд об этом узнал, все пришли в сильное волнение. Усталость и отсутствие продовольствия были забыты, никто не хотел ложиться спать...

    ...Между тем на Среднекане в конторе «Союззолота» настроение было унылое. Непонятную задержку сплава считали признаком того, что он не удался. Золотило плохо. Добычные работы были сосредоточены на Борискином участке. Отдельные артели зарабатывали прилично, но большинство кое-как перебивалось. В Утиную не верили, считая, что это отдельная богатая кочка, по которой никак нельзя судить о богатстве всего ключа.

    Транспорт для поисковых работ экспедиции пришел, и они уже протекали нормально. Бертин опробовал верхнее течение Среднекана, Раковский — нижнее. Цареградский вел геологическую съемку всего бассейна. Я решил отправиться вдвоем с промывальщиком на Утиную, чтобы заснять ее геологически и дать оценку найденным Раковским ключам. Вместе с тем я рассчитал излишек рабочих экспедиции и, по согласованию с конторой «Союззолота», отправил их стараться на Утиную. Своих старателей контора не рисковала посылать на совершенно неразведанную площадь. Четыре дня мы тянулись лодками вверх по Колыме и на пятый день прибыли на Утиную. Она не обманула наших ожиданий. Старатели с первых же дней начали «фунтить». Произведенное мною опробование полностью подтвердило данные Раковского по Юбилейному, а по смежному с ним Холодному были получены даже несколько лучшие результаты, чем у Раковского. Не приходилось сомневаться, что эти два ключа имеют крупное промышленное значение. В ближайшую же зиму 1929/30 года контора «Союззолота» начала их разведку, и до 1933 года включительно они оставались главнейшими объектами золотодобычи на Колыме».

    В Москве Сергей Дмитриевич то же самое рассказал мне про Утиную, но очень просил «не расписывать подробностей». О своем напарнике он сказал:

    — Мало ли что тогда было. Двадцать девятый год. У парня разбежались глаза. Такой фарт привалил. Другой на его месте не уговаривал бы, а просто убил меня, а потом сказал, что поскользнулся и ударился головой о камень. А он сразу пришел в себя и после сам же смеялся над собой. Ведь вот какое затмение нашло... А золото было бешеное. Ведь я и сам плохо в ту ночь спал. Все думал — как это хорошо! Как обрадуются Юрий Александрович Билибин, Вольдемар Петрович и Эрнст Бертины. Нет, это была не просто находка, а открытие! Золотая голова, ухо или подбородок золотого великана, которого Билибин до этого лишь умозрительно представлял себе на колымской земле. Я тогда спрашивал себя, если на Утиной такое золото, что же другие найдут на Чукотке?

    В присутствии С. Д. Раковского я снова перелистывал его дневник.

    *

    14 июля. Всю ночь лил дождь. На вершинах скалистых гор выпал снег. Промыли еще 75 лотков. Крупные знаки. Промыли около 60 граммов золота. В 10 часов вечера съели остатки продуктов и отправились на стан. Ночь холодная, мох и земля подмерзли, кое-где на воде — лед.

    15 июня. Взял пробу на правом берегу реки Утиной. Крупные знаки. Позавтракав белкой и хариусом, в 8 часов двинулись дальше. В скале глинистых сланцев нашел несколько золотинок. Сделал затес.

    16 июня. В устье ключа Случайного отмыли пробу на рудное золото. Видимого золота не обнаружено. Написал шифрованное письмо Ю. А. Билибину о результатах работ на реке Утиной. В 4 часа поплыли вниз по Колыме. Ветер треплет цветные платки на шее.

    19 июня. На стрелке ключей Случайного и Южного промыл 10 лотков. Золото в гальке с глинистым песком, лежащей на скале, и в щелеватой скале глинистых сланцев. Смыл еще семь лотков — крупные золотники со следами красной рубашки, золото малотертое.

    По берегам ключей стланик и лиственница, годная для постройки. Изредка попадаются тополи. В верховье увидел березку. Вернулись на ночевку в 8 часов вечера.

    21 июня. В верховье ключа Случайного опробовали косу. Пусто. На берегу смыли 10 лотков. В первых двух слабые знаки, в остальных — по 50 золотинок. Золото довольно крупное, лежит в слое глинистых сланцев.

    Кругом хорошая строевая лиственница, тополь, береза и ерник со стлаником, но травы мало.

    Проехали якуты с Тасканы в Сеймчан, оставили у нас письма для М.

    22 июня. В 2 часа 22 минуты остановились в устье речки Запятой. Поставили палатку. До позднего вечера шел дождь. Наши ковбойки потеряли свой вид.

    24 июня. С утра дождь. Под вечер сильная гроза. На работу не вышли.

    25 июня. Утром дождь. На работу вышли в 10 часов. Опробовали косу. Золото малотертое, проволочное и узорчатое со следами красной рубашки. Одна золотинка как будто с породой.

    По левому берегу, видимо, давно пробушевал пожар: на корне много сушняка, а вокруг буйно растет молодая поросль лиственика.

    27 июня. Поплыли вниз по Колыме. В 7 часов 15 минут пристали к острову. Началась сильная гроза с проливным дождем.

    28-29 июня. Дожди. Чуть выше ключа Березового на правом берегу Среднекана увидел В. П. Попова с лошадьми для летних работ.

    В час 10 минут пришли на Борискину площадь. Попили чаю и тронулись на прииск. Остановились в моем зимовье, где живут завхоз и трое наших рабочих.

    8 июля. По словам якутов, В. А. Цареградский должен бы быть на прииске, а его все нет.

    Якут Колтах доставил почту с Олы. Со слов проводника Александрова, Колтах сообщил: карбасы с Элекчана отплыли в первых числах июня.

    9 июля. В устье Среднекана в лодке встретил Ю. А. Билибина. Карбасы он оставил около Таскана. Сплав, хотя и не без трудностей, прошел благополучно. Продовольствие и грузы придут дня через три-четыре.

    11 июля. В устье ключа Борискина (Отрадного) смыл три лотка. Крупные знаки со следами красной рубашки. Пошел дождь. Вернулись на стан мокрыми.

    12 июля. В 7 часов снялись со стана. Работаю на Среднекане. В скале глинистых сланцев нашел довольно крупные золотинки. Попадается почти совсем неокатанное золото в красных рубашках.

    Выход жилы орудененного порфира, пересеченного кварцевыми прожилками. Смыл 10 лотков — в каждом золото, неокатанное и нетертое, почти все в красной рубашке, довольно крупное.

    *

    — Так вы же набрели на рудное золото? — воскликнул я. — Почему же об этом событии так мало сказано в дневнике?

    — Да, это была Среднеканская золоторудная жила, — спокойно ответил Сергей Дмитриевич. — Потом мы с Юрием Александровичем осмотрели то место. Дайка порфира, рассеченная кварцевыми прожилками с сульфидным оруденением, пересекала русло Среднекана. Билибин тогда же попросил Цареградского опробовать дайку. В ней обнаружили богатое золото. Об этой дайке говорилось всюду...

    *

    Листаю странички клеенчатой книжечки.

    24 июля. На ключе Кварцевом промыл 3 лотка. Попадаются хорошие знаки. Набрел на четыре шурфа. Пройдены пойнтами год или два назад. Глубина 30-35 проходок. Опробовал проходки, около них пусто. В течение дня в разных местах смыл еще 7 лотков — пусто. Набрел еще на два шурфа. Опробовал навалы — пусто.

    25    июля. На ключе Безымянном смыл 3 лотка. Крупные знаки. Наряду с золотом малотертым в рубашке встречается чистое, хорошо тертое. Опробовал косы Безымянного. Пусто. Смыл 17 лотков на правом берегу — мелкое золото, в двух — крупные знаки.

    26 июля. Опробовал семь мелких ключей — пусто.

    28 июля. Смыл 11 лотков — знаки. Еще 3 лотка — хорошие знаки. На косах пусто. Взял пробу по скале глинистых сланцев, смыл 2 лотка, золото малоокатанное, со следами красной рубашки. Одна золотинка с породой (кварцем) чуть бледнее цветом. Речку назвал Золотистой, на ее устье разбил стан.

    29 июля. Взял пробу на левом берегу, смыл 7 лотков — крупные золотинки. Восемь раз опробовал косу — пусто. Долина Золотистой покрыта лиственницей, местами тополем и осинником. Везде имеется корм для лошадей и оленей.

    30-31 июля. День и ночь лил дождь. В полдень тронулись в верховье Золотистой. Смыли шесть лотков: в первых трех — крупные знаки, в последних — золото тертое, со следами красной рубашки, одна золотинка почти неокатанная, отличается по форме от золота на Среднекане. Трясину обозначают двойным конусом из прутьев.

    2 августа. С утра дождь. Обработал семь ключей — пусто. Одолели перевал. Поднялись на водораздел. Видны ключи Тохто, Утиный, долина Колымы. Спустились к ключу Тохто. Крупнозернистый серый гранит. Шесть раз опробовал косу — пусто.

    4-5 августа. Горелый лес. Трава. Скалы. Осыпи. Смыли 10 лотков — золото. Лили дожди. Пришли на стан мокрые с ног до головы. Под вечер приехал транспорт партии Д. Н. Казанли.

    6 августа. В устье ключа Звериного у скалы и глинистых сланцев смыл 3 лотка — мелкие знаки, Часто попадаются куски малоокатанного плотного кварца молочного цвета; где-то близко выход жилы.

    10 августа. Перевалили в долину реки Среднекана. Лошади идут с нами. Семь раз опробовал косы — пусто. В осыпях много плотного кварца молочного цвета. Преодолели еще один довольно крутой перевал. Близ устья речки Становой встретили Д. Н. Казанли и В. А. Цареградского. Скоро комаров сменит мошкара.

    11 августа. Беру много проб — пусто. Слабые знаки. Пошел небольшой дождь. На берегу хорошая трава, лиственница, ближе к устью и в распадках много тополя.

    12 августа. Взяли много проб на косах и распадках — пусто. На стане застал Э. П. Бертина и рабочего Ивана Алехина. Вечером дождь. Дымом отгонял гнуса.

    13 августа. Весь день лил дождь.

    14 августа. Ключ Геологический. Проба глинистых сланцев — пусто. Пробы в пойменной террасе: в первых трех лотках крупные золотинки, в последних — мелкие знаки. Золото хорошо обработанное, чистое.

    Для полного обследования среднего течения бассейна реки Среднекана считаю необходимым провести следующие поисковые работы, которые мною не были выполнены ввиду недостатка времени: охватить больший район в одно лето; сомкнуться с работами Э. П. Бертина; обследовать верховье речки Кузьмичан, ключа Геологический, левый берег Среднекана от Кузьмичана до ключа Звериного.

    *

    Результаты работ 1928-1929 годов превзошли все ожидания. Было установлено наличие золота в бассейнах Среднекана, Таскана, Запятой и Пригожей и особенно богатое на ключе Юбилейном, в верховьях реки Утиной, более чем в ста километрах от золотых месторождений Среднекана. В общих контурах определились основные черты геологического строении и металлогении огромного района. Кроме того, среди шлихов, отобранных С. Д. Раковским и Э. П. Бертиным, оказались оловянные камни. Это были первые находки олова, которые позже привели к открытию Верхоянской металлогенической провинции.

    Сергей, худощавый и загорелый, в потертой кожаной куртке, неторопливо рассказывал Билибину об участках Холодной и Юбилейного на реке Утиной.

    Билибин внимательно рассматривал карту, составленную Раковским. Он хорошо представлял себе все трудности, выпавшие на долю этого сильного человека.

    — А вы знаете, Сергей Дмитриевич, — улыбнулся Билибин, — у Колымского края богатая будущность. И мы, алданцы, первые зажгли множество манящих костров в этом краю. Да, да, не будем скромничать, батенька. А теперь вот какая к вам просьба. Как самому хозяйственному из нас, я передаю под ваше начало весь транспорт и все материалы экспедиции. Двадцать девятого августа прежним направлением двигайтесь в Олу. Пуще глаза берегите все, что собрала экспедиция. А мы с Валентином Александровичем попробуем пробиться к Охотскому побережью по рекам Гербе и Мякиту. Пробиваться будем старой заброшенной тропой, о которой, помните, нам рассказывал Макар Медов. Может, нам удастся изрядно спрямить дорогу.

    — Якуты говорят, что там нет тропы, нет корма. Три дня пути по голым скользким камням. И не уверены в том, что дальше найдется корм для лошадей и оленей. Ходит легенда: трое охотников на восьми лошадях пытались пробиться той дорогой к Охотскому побережью и сгинули, — предупредил Раковский. — А главное, неизвестно, как встретят орочи, как настроят их шаманы.

    — Знаю, Сергей Дмитриевич. Сам на этом потерпел полнейшее фиаско. Мой якут наотрез отказался идти неведомыми путями. А вот Валентин Александрович своего конюха Алексея уговорил. Обещал уплатить ему полную стоимость всех лошадей, кои погибнут в дороге. Посмотрели бы вы, как Алексей плакал, целовал свою лошадь в морду и что-то говорил ей. То ли прощения просил за муки, на которые обрекал ее, то ли умолял — не посрамить его и вывести на верную тропу. Милая непосредственность! Алексею сообщили, что у нас компас, карта. Он в отчаянии отпарировал:

    — Карточка симбир гумага! (Карта все равно что бумага). Она не знает, где трава, где болото и как его обойти.

    Определил абсолютно точно. Наша карта действительно чистейшая бумага без всяких обозначений на ней. Но мы нанесем на нее новую дорогу для тех, кто придет сюда завтра.

            СЛЕДЫ В ПАМЯТИ...

    Колыма вдвое перевыполнила государственный план 1936 года, и одна дала столько же драгоценного металла, сколько добыли вместе взятые тресты Лензолото, Якутзолото, Балейзолото и Запсибзолото. Об этом на первой геологической всеколымской конференции заявил начальник Дальстроя Э. П. Берзин и добавил: вексель, выданный Юрием Александровичем Билибиным, оплачен. У руководства Дальстроя претензий к геологам нет.

    До этого заявления пророчили: «Вексель Билибина под угрозой банкротства». Юрию Александровичу уже не везде верили. От него требовали не ученых реляций о том, где на Колыме лучше искать золото, а золотоносных площадей поближе к базам снабжения. Искать золото не там, где его больше, а там, куда пройдут транспорты с продовольствием. Кое-кто даже договорился до того, что, мол, как это ни покажется парадоксальным, но и сам Дальстрой на колымской земле — блудное детище, созданное благодаря геологической ошибке Билибина.

    Все, что в невероятно трудных условиях разведала первая экспедиция, умалялось и принижалось.

    Сергей Дмитриевич приходил в ужас от мысли, что стало бы с Колымой, если бы первую геологоразведочную экспедицию возглавлял не Ю. А. Билибин, а другой человек, задавшийся целью проследовать лишь по карте Ро-зенфельда. Какая это была бы катастрофа. Крушение золотого мифа на Гореловской жиле, видимо, надолго бы отбило охоту у Геолкома и «Союззолота» тратить деньги на посылку экспедиций в это вьюжное царство вечной мерзлоты. Вольдемару Петровичу Бертину, Бориске, Сафейке, Канову, Бавыкину, Поликарпову и другим безымянным старателям поверил Ю. А. Билибин. Это они первыми нащупали на Колыме настоящее золото, так как в этом деле понимали куда больше Розенфельда. Своим дерзновенно смелым и научно обоснованным прогнозом Юрий Александрович на 10-15 лет ускорил освоение колымской золотой целины.

    Применяя и совершенствуя на Колыме свой геологостатистический метод подсчета золотоносности новых участков, Юрий Александрович приходил в «священный ужас». Он и сам вначале не верил своим цифрам, но каким бы путем ни пробовал их выводить, результат получался один и тот же. Эти цифры Ю. А. Билибин положил в основу своего «Плана развития геологоразведочных работ па Колыме». Пока, на первый год, он попросил на разведку 4,5 миллиона рублей.

    — Да вы, батенька, просто неизлечимо заболели Колымой! — отечески журил Ю. А. Билибина А. П. Серебровский, начальник «Союззолота».

    Он был доволен результатами Первой Колымской геологоразведочной экспедиции. Надо доложить Сталину и Орджоникидзе, — решил он про себя, а вслух посоветовал:

    — Что же, одобряю и поддерживаю. Штурмуйте Геолком и — во вторую экспедицию! М-да... Я тут прикидывал со всеми поправками на ваш колымский патриотизм, и все равно золота получается немало. Теперь туда надо посылать уже не одну партию, не двух геологов, а больше, больше!

    Добравшись до Ленинграда, Юрий Александрович и там развил бурную пропаганду о Колыме. Его слушали, как Колумба, открывшего золотой материк, доселе неведомый цивилизованному миру.

    В бухте Нагаева создавалась Эвенская культбаза Комитета Севера при ВЦИК. Летом 1930 года туда же перевели базы Цветметзолота и Акционерного Камчатского общества. В том же году образовалось Главное Колымское управление Цветметзолота. Новая экспедиция Института цветных металлов ВСНХ СССР, организованная В. А. Цареградским и В. И. Серковым в 1930 году, будет состоять уже из пяти поисковых партий. Пока он тут доведет все дела до конца, экспедицию возглавит Валентин Александрович. Договорились, что Тасканская рекогносцировочная партия направится на северо-запад от Утиной по простиранию золотоносности для обследования междуречья Дебина и Таскана. Гербинская партия пойдет к юго-востоку от Среднекана. Две партии расположатся между Утиной и Среднеканом: колымская для обследования притоков Колымы между Утиной и Среднеканом и оротуканская — для обследования бассейна реки Оротукан к югу от Среднекана и Утиной. Пятая партия направится на Бахапчу выше порогов. Там Юрий Александрович обнаружил слабую золотоносность и предполагал наличие другой золотоносной полосы.

    Громадное значение Билибин придавал разведке Среднеканской жилы, обнаруженной С. Д. Раковским ниже устья ключа Безымянного.

    — Какая мощная дайка! Она вся пронизана кварцевыми прожилками, орудененного кварцевого порфира. Большое количество кристаллов арсенопирита и явственно видимое золото. Неужели кроме россыпного покажется и рудное золото? Пусть на эту жилу поедет Валентин Александрович Цареградский.

    Приходили вести — одни отрадней других. Зимним путем по линии «Союззолота» на Колыму отправились старатели с продовольствием и снаряжением. Туда же выехал новый главноуправляющий Колымского «Союззолота» Н. Ф. Улыбин.

    В мае экспедиция В. А. Цареградского покинула Ленинград. Вместе с ней на пароходе были П. М. Шумилов — заведующий геологоразведочным бюро (ГРБ) Колымского Главного, приискового управления Цветметзолота, его помощник С. Д. Раковский, заведующий разведкой, и астроном — Д. Н. Казанли. Сергей Дмитриевич, окруженный Д. В. Вознесенским, Ф. К. Рабинович, Д. А. Каузовым, И. Н. Едовиным, С. В. Новиковым и другими молодыми геологами, рассказывал о первом хождении по Охотскому морю на старой японской посудине «Дайбошимеру», о протяжных гудках в тумане, о том, как прошли Хоккайдо и пролив Лаперуза и после захода в Иню узнали, что приближаются к Оле. Как тревожно было на душе, когда «Дайбошимеру» дал прощальный гудок и взял курс на Ямск. Начался отлив, отступать было некуда. Первыми на рекогносцировку в Олу двинулись Ю. А. Билибин, Михаил Седалищев, он, Раковский, и еще несколько человек. Следы в памяти... Ю. А. Билибин говорил, что Раковскому, действительно, чертовски везло. Его открытия были самыми крупными.

    Билибин долго думал. Интуиция подсказывала ему, что там, где пириты и его производные, — много золота искать нечего. А с другой стороны, чем черт не шутит! А что если при дальнейшей разведке пириты пропадут и пойдет только золото? Эта дайка обладала дьявольским свойством, в Москве и Ленинграде она без ключа открывала двери кабинета любого начальника...

    Следы в памяти... Сколько людей встречал Раковский на Алдане, а больше других запомнился нешумливый, работящий и везучий в золотом деле Иннокентий Галченко. Встретил его в Иркутске и, разумеется, позвал на Колыму. Не сулил «златые горы», а сказал честно:

    — Будет трудно, зато дело-то какое. Сам понимаешь, и огонь — беда, и вода — беда, а ведь и без огня и без воды — нет пуще беды!

    Иннокентий Галченко согласился и потом всю жизнь благодарил Сергея Дмитриевича за то, что он помог ему найти свое дело.

    Удачлив, ах, как удачлив Сергей! С каким волнением и тревогой Ю. А. Билибин ожидал результатов работы рудной партии В. А. Цареградского. И они не обманули его ожиданий. Жила Раковского была прослежена по обе стороны русла ключа Безымянного почти на два километра.

    Четвертую часть проб, взятых из самых орудененных и окварцованных отрезков жилы, оставили для химического анализа в Ленинграде. В. А. Цареградский измельчал пробу и промывал на месте. Бешеное золото! В своей записке Ю. А. Билибин с нескрываемым оптимизмом подчеркивал, что эта жила прослеживается с перерывами на протяжении 15 километров. Он так и не решился сказать правительству, сколько же в этой дайке золота. Юрий Александрович утверждал: если взять лишь богатую часть жилы, составляющую примерно третью часть всего тоннажа с учетом кустового распределения золота, и в десять раз уменьшить данные анализов, то и тогда получалась умопомрачительная цифра.

    Как ни осторожничали консультанты Института цветных металлов, но и они вынуждены были признать, что Колыма — крупнейший золотоносный район и для дальнейших поисково-разведочных работ на ней можно смело выделять немалые средства.

    Поисковики-разведчики С. Д. Раковский и Э. П. Бертин и геологи Ю. А. Билибин и В. А. Цареградский были удостоены премии Института цветных металлов.

    Летом 1931 года была организована постоянная Колымская база ГГРУ, техноруком которой назначили Ю. А. Билибина.

    Но денег на дальнейшую разведку он получил «много меньше миллиона». Неужели придется похоронить план развития Колымы?

    Какой это был трудный год. Геологам было приказано приспосабливаться к снабженцам и искать золото не там, где его должно быть много, а в районах, куда легче было доставить продукты.

    Мозг Ю. А. Билибина работал, как рентгеновский аппарат и локатор. Он дерзко заглядывал в тяжелые каменные листы геологической истории Колымы, просвечивал их и улавливал для себя самое нужное. Как-то, во время очередной голодовки, Юрий Александрович, обросший щетиной и худой, говорил Сергею Дмитриевичу Раковскому и Петру Михайловичу Шумилову:

    — Давайте вместе проследим, где можно искать золото и другие полезные ископаемые, — и начертил на бумаге:

    Архей — знаки золота. Магнетит.

    Протерозой — золото.

    Кембрий (или верхний протерозой) — золото. Медь.

    Мезозой — золото, олово, полиметаллы.

    Значит, золото является наиболее характерным металлом для Северо-Востока, оно прослеживается здесь от архея до мезозоя, от наиболее глубоких до наиболее верхних горизонтов оруденения.

    Юрий Александрович нервничал. Геологопоисковые партии его базы, не получив транспорта, вынуждены были спускаться сплавом по Малтану, Бахапче и Колыме и ограничиться лишь геологической съемкой прибрежной полосы. Он настаивал на том, чтобы партия Д. В. Вознесенского исследовала притоки Таскана и Мылги, а ее перебросили в бассейн ручья Тяньки (поближе к побережью, к продовольствию). Открытие богатейших россыпей Таскана и Мылги отодвинулось на целых три года! В «пустой район» Малтана (ближе к базам снабжения) перекинули партию Д. А. Каузова. Был скомкан весь план геологопоисковых работ.

    — А крупная находка партии С. В. Новикова в бассейне Оротукана? А большие валуны кварца с богатым видимым золотом в сносах ключа Холодного? — успокаивал С. Д. Раковский Юрия Александровича.

    — Векселю Билибина грозит банкротство... — злорадствовали недоброжелатели Ю. А. Билибина. — «Колыма — новая, грандиозная металлогеническая и, в частности, золотоносная провинция...» Чего он учит нас, подумаешь,— академик, теоретик какой нашелся...

    «Академик», «теоретик» — эти слова стали чуть ли не бранными. С советами и гипотезами Билибина перестали считаться. И тогда суровая Колыма жестоко отомстила его недоброжелателям. Да, жестоко...

    *

    Следы в памяти. Первая экспедиция в Оле. Как будто это было вчера. Какой это был праздник! Сергей и Эрнст навестили Макара Медова и Колланаха и с таежной щедростью угостили стариков. Как им хотелось, чтобы в эти минуты с ними был и коммунист Вольдемар Петрович Бертин, один из первооткрывателей золотого Алдана. Сергей Дмитриевич чувствовал себя перед ними в неоплатном долгу. В. П. Бертин приютил его на Алдане и приобщил к открытию золотого цеха страны. Он и сам готовился поехать на Колыму, добился решения Якутского правительства, собрал людей и не смог выехать: в последнюю минуту ему сказали, что нет денег. В. П. Бертин, угадав в Ю. А. Билибине талантливого геолога, убедил его во что бы то ни стало добиться в Москве и Ленинграде посылки экспедиции на Колыму и доверительно передал ему все, что за свою жизнь успел собрать ценного о Колыме. Вольдемар Петрович помог отобрать Ю. А. Билибину самых опытных разведчиков-поисковиков и старателей Алдана. Послал к нему и своего брата.

    *

    В 1930-1931 годах, несмотря на огромные трудности по снабжению, великое наступление на Колыму возобновилось с новой силой. Геологи двинулись в бассейны Оротукана, Гербы, Хеты, на левый берег Колымы, в междуречье Оротукана и Таскана, в низовья Тяньки. И отовсюду поступали интересные материалы. П. М. Шумилов вместе с коллегами впервые произвел подсчет золота по разведанным участкам. Прогноз Ю. А. Билибина блестяще оправдался. Границы золотоносной провинции расширялись с каждым днем.

    В Среднекане П. М. Шумилов и С. Д. Раковский срубили себе зимовье. Над белым снегом, среди тонких и высоких лиственниц, возвышался прочный сруб. Толстые бревна, проложенные мхом, уходили под самую крышу. Дверь обили чем могли. Неказисто, зато тепло. На полках образцы пород и книги. Широкий и длинный стол. Лампа. Раздевшиеь, можно было и почитать и починить обувь или одежду. Как-то зашел Эрнст Бертин с геологом Фаиной Рабинович, и фотограф снял всю компанию. Петр Михайлович в очках, круглолиц, непослушные волосы светлой прядью падают на широкий лоб, ворот рубахи расстегнут, на сдвинутом ремне блестит медная пряжка. Улыбается простоволосая Фаина. Сергей и Эрнст Бертин смотрят в книгу. Удалась фотография Раковского в профиль. Молодое, красивое лицо с носом, которому так завидовал Сафейка.

    К празднику соорудили арку, украсили ее еловыми ветвями, гирляндой алых флажков. К материи прикрепили портрет В. И. Ленина. Над ними два красных флага. На красной материи во всю ширину арки большими буквами: «Да здравствует XIII годовщина Октября!»

    Под аркой сфотографировались. Петр Михайлович, обросший, без шапки, в пиджаке. Сергей Дмитриевич в малахае с опущенными ушами, в шубе прислонился к арке.

    Приходил Сафейка, с удивлением рассматривал новых людей. С удовольствием отметил, что все же такого носа, как у Сергея, нет ни у кого.

    — И они читают камни? — спросил он Раковского по-якутски.

    — Разумеется...

    — А этот кто? — Старик глазами показал на высокого человека с густыми волосами, расчесанными на пробор. Нос с горбинкой, сильный подбородок, полные губы, скуластое лицо.

    — Дмитрий Владимирович Вознесенский...

    — Манчук... [* Манчук (якут.) — умный олень-вожак.] — задумчиво обронил Сафейка.

    Старатель не ошибся. Среди новичков геолог Д. В. Вознесенский выделился сразу. Он открыл золотой ключ Трех Медведей. Сидел па пне, задумался. Вдруг метрах в пятидесяти увидел трех медведей. Крышкой компаса застучал по железному совку. Звери остановились, посмотрели на людей, понюхали воздух и не спеша повернули в тайгу. «Ключ Трех Медведей», — придя в себя, записал геолог, и это название перешло на карты.

    Голодовка на Колыме повторилась. Она застала С. Д. Раковского за приисками «Холодный», «Борискин», «Юбилейный», «Первомайский», где он с геологами продолжал разведочные работы для «Союззолота».

    Беда на этот раз пришла не одна. Вместе с признаками голода появились и признаки цинги. Шумилову, Казанли и Цареградскому пришлось туго. У них расшатывались зубы, отекали ноги. Хотелось спать, но они работали.

    Первый прииск на Утиной возглавил Алехин Иван Максимович. «Сохатый», так он был прозван за атлетическую силу и добродушие, в эту зиму извелся, похудел и как бы еще более вытянулся. Он приезжал в Среднекан к Раковскому и валился на запасную пятую кровать, которую в зимовье держали специально для гостей. Тридцать старателей, распухших от голода и цинги, он, привязав к нарам и укутав потеплее, отправил на Большую землю. Больным Алехин мог предоставить лишь горячую воду, настоянную на стланике.

    Как-то в один из таких тяжелейших дней его разбудили якуты.

    — Длинный Нос где? Борода, очки Шумилата где?

    — А в чем дело? Может, я...

    — Худо, Иванта... худо... Якут людей возил, мясо возил, а кто платить будет?.. Пропали олешки... Все уснете...

    С Алехина усталость как ледяной водой смыло. Попросил гостей подождать, а сам побежал разыскивать П. М. Шумилова и С. Д. Раковского. Оба они, как только вошли в зимовье и увидели каюров, поняли: случилось что-то непоправимое. Пока угощали чем могли, Сергей, неторопливо разговаривая с каюрами по-якутски, понял надвигавшуюся беду. Оказывается, в Нагаевской бухте и Оле засели бюрократы. Прежде чем рассчитаться за транспорт, они потребовали от неграмотных каюров бумагу, договор, где бы точно указывалось, за что и кому платить. Таких бумаг, естественно, ни у кого не оказалось, и бюрократы «на законном основании» никому ни одной копейки не выплатили. Тогда якуты и эвены отказались перевозить что-либо для экспедиций и «Союззолота». Создавалось безвыходное положение. Одним махом были подорваны хорошие отношения между русскими и местным населением, основанные на взаимном доверии и абсолютной честности друг перед другом.

    Алехин помрачнел, его тонкий нос и скулы обострились еще резче:

    — У меня на Утиной люди на карачках передвигаются, еле языками ворочают... Как же работать в таком разе?

    Времени разбираться — преступная глупость ли это или злой гнусный умысел — не было. Требовалось принять срочные меры. Какие же?

    — Заплатить каюрам сейчас же... — предложил Раковский.— Всем.

    — А если придут такие, кто ничего не перевозил? — усомнился Алехин.

    — Это исключено... Уверен, таких прохиндеев среди каюров не окажется, — решительно отрезал Раковский.

    Петр Михайлович согласился. Он не только выплатил якутам сполна, но попросил прислать к нему и других обиженных. Пусть прихватывают груз и едут к нему. Он оплатит все. Доверие было восстановлено.

    Вечером того же дня в зимовье П. М. Шумилова и С. Д. Раковского приехал Лука Васильевич Громов, хозяин стада в двадцать тысяч голов. И он за транспортные услуги получил свое. Спирта не было, угощали коньяком. Громок выпил, зачмокал губами:

    — Шибко крепкий, симбир-чай...

    Обещал дать оленей и наладить транспорт, пригласил к себе в гости.

    — Таён-мурун, манчук... [* Таён-мурун, манчук...— князь-нос, умный олень.] — Громов уважительно пожал Раковскому руку. — Борода — очки — манчук... — с достоинством распрощался он с Шумиловым, уверенный в том, что ум и сила этого веселого крепыша — в его бороде и очках.

    Стан Л. В. Громова раскинулся в пяти верстах от Среднекана. За П. М. Шумиловым и С. Д. Раковским он прислал сына. Резвые олени с ветерком доставили геологов к богатой яранге. За гостями ухаживали две хозяйские дочки-красавицы, увешанные монистами, в одеждах, отороченных соболями и чернобуркой.

    Раковский между шутками успел договориться о перевозках на зиму и лето. Подвыпивший хозяин все допытывался: какие преимущества дает кривой нос, он видел такие у русских. Шумилов отшутился.

    А положение по-прежнему было отчаянным. Усилился падеж лошадей. Лишь за три года на трудных тропах Колымы пало более двух тысяч лошадей. Хозяйственники чувствовали себя беспомощными. Добыча золота и геологоразведочные работы нередко срывались. И В. А. Цареградскому, и П. М. Шумилову, и С. Д. Раковскому становилось совершенно ясным: конным и оленьим транспортом много не сделаешь. Проблемы транспортировки людей и грузов надо решать кардинально и по-новому.

    Призрак голода, вопиющие неурядицы вынудили геологов послать срочную телеграмму в Москву: в Цветметзолото правлению, ГГРУ Сыромолотову и в Наркомат РКИ, в Ленинград — Геометалл дирекции, а также в Иркутск — в Цветметзолото правлению. Текст телеграммы составили Петр Шумилов и Дмитрий Вознесенский:

    «До сих пор горная промышленность Колымского района обусловливающая развитие последнего зпт вследствие текучести руководящего состава хозяйственных организаций недостаточной компетентности части их переживает ряд периодических кризисов ведущих срыву перебоям работе тчк Игнорирование мнений специалистов зпт недостаток доверия зпт отсутствие моральной практической поддержки создают неблагоприятные условия работе тчк Первостепенное значение ближайших годах Колымского района требует особо внимательного отношения району зпт выработке на месте реального трезвого плана его развития тчк Считаем необходимым срочный приезд авторитетной комиссии включением опытных специалистов разрешения указанных вопросов тчк. 10 марта 1931 года Специалисты ГРБ «Союззолота» Шумилов Раковский Специалисты экспедиции Цареградский Вознесенский Рабинович Новиков Бертин».

    Вознесенский на оленях доставил телеграмму в Олу.

    Телеграмма попала в ЦК партии и в Совет Труда и Обороны. И весьма вовремя. Там уже изучали стенограммы докладов и докладную записку Ю. А. Билибина о колымском золоте с оптимистическими прогнозами на ближайшие годы.

    Летом из Хабаровска в Олу прибыла комиссия. Вызывали всех. Раковский сообщил ее членам, что якуты и эвены угоняют в тундру оленей, и просил разобраться, кто дал неправильное распоряжение о мобилизации малооленных хозяйств на перевозку грузов. Так не годится. Не администрировать. Не запугивать. Лучше добрым словом...

    Комиссия помогла. Для освоения колымских богатств создавался трест Дальстрой. В конце 1931 года Колымская геологопоисковая экспедиция, Геологоразведочное бюро Главного приискового управления и Геолбаза ГГРУ влились в один Геологоразведочный сектор Колымского Главного приискового управления Цвстметзолото. Его возглавил Ю. А. Билибин. Руководство разведками россыпных месторождений было возложено на С. Д. Раковского.

    Вечерами голодные Шаталов, Цареградский, Вронский, Васьковский, Арсентьев, Карпов и другие грелись у печки и, чтобы не думать о еде, писали стихи. Билибин, потешаясь над беспомощностью таежных пиитов, великодушно снабжал их рифмами.

                                           В далеких сказочных краях,

                                           В горах Якутии обширной,

                                           Где гнус живому лютый враг,

                                           Брусника где растет обильно,

                                           Где человек и не ступал,

                                           Где хладом все мертвит зима,

                                           Среди угрюмых черных скал

                                           Течет спокойно Колыма,

                                           Чертя изгибами узоры...

                                           Ландшафт был дик, суров и прост,

                                           Тайги безбрежные просторы

                                           Раскинулись на сотни верст,

                                           Раскинулись на колыметры,

                                           Счастливцы их длину измерят...

    Это было вступление, в котором сарказму еще не было места.

                                           Поставив жизнь на карту риска,

                                           Один, почти что нагишом,

                                           Здесь царский дезертир Бориска

                                           Случайно золото нашел.

                                           Но не успел уйти обратно

                                           И умер там, где стал богат —

                                           Тайга ему сказала внятно,

                                           Что даром не отдаст свой клад.

    Сергей Дмитриевич не принимал участия в этом коллективном творчестве. Но процесс этот, в котором геологи и так и эдак крутили слово, пока четверостишие не выстраивалось, Сергею Дмитриевичу нравился. Его поражало, как простые мысли укладывались в складные строки и потом декламировались.

    Сняв кожаную куртку, высокие меховые торбаса и наслаждаясь теплом, Сергей Дмитриевич не спускал глаз с Юрия Александровича Билибина. Любопытно, надолго ли у этого человека хватит лирического настроения? Так оно и есть: в голосе Билибина зазвучали нотки сарказма. Интересно, какие же рифмы Юрий Александрович приготовил для себя.

                                           Природа дикая, однако

                                           Создать преграду не могла.

                                           Толпа неистовых «чечако»

                                           Дорогу к Колыме нашла.

                                           Билибин — муж зело отважный,

                                           Колумб колымский, так сказать,

                                           Свершив вояж зело безбражный,

                                           Сумел то золото сыскать.

                                           Он был решителен и смел,

                                           Поплыл по Бахапче бурливой,

                                           На всех камнях пересидел,

                                           Но прибыл в Среднекан счастливо.

                                           Бедняга начал голодать.

                                           И, доедая швальи кишки,

                                           Решил он базу здесь создать...

    *

    ...Из барака вышли Билибин и Раковский. Молча посмотрели на угасавшие вспышки северного сияния.

    — Сергей Дмитриевич, не вешайте носа. Верьте, придет время — и здесь будут славно жить люди, вдоволь обеспеченные продуктами.

    По радио они станут слушать Москву, весь мир...— Голос у Юрия Александровича стал мягче и глуше.— И они будут любоваться северным сиянием с истинным наслаждением. Как, по-вашему, Сергей Дмитриевич, придет такое время?

    — Придет, Юрий Александрович. И приедут они сюда на автомашинах по хорошей дороге, а то и на комфортабельных пароходах рекой. Привезут киноустановки, пианино и другие музыкальные инструменты.

    — Непременно привезут! И нам надо сделать все для тех, кто придет сюда завтра. И прежде всего выжить самим. Вы, Сергей Дмитриевич, самый выносливый среди нас, вы лучший ходок Колымы. Вас называют охотником за золотом, сравнивают с индейскими следопытами. Но дело, дорогой, не в эпитетах, а в том, что вас хорошо знают и уважают местные охотники. Они понимают вас. Не сумеете ли вы на их транспорте проскочить в Нагаево и срочно направить сюда продовольствие? Улыбин заготовил документы, вам даны самые широкие полномочия. Мы возлагаем на вас эту тяжелейшую и труднейшую задачу с верой в успех дела. Или вы доберетесь до Олы, организуете отправку сюда продовольствия и людей, или... Но других «или» мы не допускаем. Обещаем вам как-нибудь протянуть на чечевице и дописать колымскую одиссею.

            У ПЕРВОГО ДИРЕКТОРА ДАЛЬСТРОЯ

    Нет, Сергей Дмитриевич не даст погибнуть таким людям, не даст погибнуть делу, у которого такие золотые перспективы. Он пошел к эвенам и объяснил им, как мог, просьбу Золотой Бороды. Они все поняли. И они выручили.

    Садись нарта, Сэргэй... — радушно пригласили эвены братья Христофоровы, и олени понеслись. За семь дней — пятьсот километров! Каким-то седьмым чувством, без карты и компаса, охотники гнали оленей кратчайшим путем к Охотскому морю по занесенному снегом нартовому следу. Длинный Нос просит — помогай... Золотая Борода просит— помогай. Шумила-та пропадай... Цинга. Увезли к дохтуру — самому главному шаману... Закон тайги, закон тундры...»

    В Оле Сергей Дмитриевич сразу пошел в райком партии. Там он высказал все, что у него наболело на душе.

    — Мы послали в Среднекан собачий транспорт. Мобилизуем оленей.

    — Да кто же в глубь материка за пятьсот километров посылает собак? Если вы плохо прислушиваетесь к тому, что мы говорим, то хоть посоветовались бы с Макаром Медовым, с местными охотниками. Собак в пути кормить надо? На пятьсот километров им только бы увезти корм для себя. А люди на Колыме скоро начнут есть друг друга.

    — Понимаем, Сергей Дмитриевич. Поможем вам спешно отправить грузы на Колыму на оленях, любым транспортом. Теперь вообще вам будет легче; вам радист, наверное, уже сообщил, что к нам едут дальстроевцы. Директор Берзин уже здесь, он весьма интересуется вашей работой.

    — Какой Берзин? Я слышал об Августе Берзине, первом комиссаре народной охраны Первого Ревкома Чукотки, но его, кажется, убили в двадцатом году.

    — Это другой Берзин. Бывший командир Первого легкого артиллерийского дивизиона латышских стрелков. Тот самый, что одурачил Роберта Локкарта, английского дипломата в Москве. Принял из рук английского офицера миллион двести тысяч рублей и передал их в ЧК Ф. Э. Дзержинскому.

    Десять миллионов рублей обещал ему Локкарт, если он поднимет восстание в Москве, отправит два полка латышских стрелков в Вологду и поможет англичанам захватить лесной Север, если убьет Ленина, арестует членов ВЦИК и СНК и передаст их в распоряжение английского десанта в Архангельске. Но латышские стрелки остались верными солдатами революции.

    Разговор в райкоме партии окрылил Раковского. Лучшего директора Дальстроя и не найти. Только такой человек сможет поставить дело освоения этого края по-государственному — широко и основательно. Сергей Дмитриевич срочно выехал в Магадан, Эдуард Петрович Берзин принял Сергея Дмитриевича Раковского и Марка Абрамовича Эйдлина просто. Это сразу успокоило Эйдлина — представителя старой формации. Ему представлялось, что Берзин грубовато напомнит ему службу заместителем управляющего золотыми приисками в компании «Лена — Гольдфильдс».

    Короткая бородка и усы, бронзовое лицо и проницательные голубые глаза, высокий рост и атлетическое сложение — все в Берзине указывало на несокрушимую волю бойца. Берзин пристально взглянул на Эйдлина и заразительно расхохотался:

    — Марк Абрамович... Я не спецеед, поверьте мне. Я ценю ваш опыт. Вы же отличный инженер. Не будем копаться в душах, а давайте работать побольше и поглубже копаться в колымской земле. Прошу вас рассказать мне о богатствах края и о положении изыскательских партий, об их нуждах.

    Просите все, решительно все, что вам нужно для работы в широких масштабах.

    И Раковский с Эйдлиным рассказали ему всю правду. Берзин слушал внимательно, записывал, уточнял, переспрашивал:

    — Скажите, Марк Абрамович... Вы давно работаете на Севере и, наверное, не раз задумывались над проблемой вечной мерзлоты. Я уверен в этом — задумывались. Что же, и мы будем двести с лишним дней в году готовиться к сезону и лишь девяносто — сто дней мыть золото? А если мы завезем сюда технику, дадим взрывчатку, то можно ли придумать что-нибудь более разумное? Можно покончить с сезонностью в работе золотоискателей или хотя бы улучшить подготовку и несколько растянуть сезон?

    У Марка Абрамовича перехватило дыхание. Как Берзин угадал, о чем он, Эйдлин, думал? А он действительно долго и мучительно думал над этой проблемой. Эйдлин улыбнулся, глаза его заблестели. Этот человек с проницательными глазами положительно нравился ему. Однако Эйдлин, не торопясь, ответил на вопрос вопросом:

    — А вы не боитесь риска? Взрывные работы можно организовать зимой. Взрывать торф и убирать его за контур. Зимой добираться до золотоносных песков. Зато с потеплением работы будут вестись ускоренными темпами. Это новое дело, не все могут понять его правильно.

    — Нет, риска не убоюсь. Действуйте, зимой вскрывайте торфа, добирайтесь до золотоносных песков.

    — Я охотно возьмусь за это дело...— заявил Эйдлин п тут же обругал себя за эту торопливость, но отступать было уже нельзя, да и незачем.

    — А золота тут много, поверьте мне. — Марк Абрамович обернулся к Сергею Дмитриевичу, как бы ища поддержки.

    — Золотишко есть... — подтвердил Раковский.

    — О вас, Сергей Дмитриевич, я тоже слышал от каюров. — улыбнулся Берзин. — Спрашиваю, где золота много, они отвечают: «Длинный Нос знает. Длинный Нос камни читает. Длинный Нос шайтан коробка держит...»

    — Это они про мой патефон так, — смутившись, пояснил Сергей Дмитриевич. — Стану заводить пружину, а они думают, что я шайтану хвост накручиваю.

    — А теперь поговорим о людях, об условиях их жизни. Голодовки — это безобразие нетерпимое, возмутительное! — Голос Берзина стал металлическим. — С этим мы покончим. Мы создадим все условия, чтобы люди могли целиком отдаться делу. Мы построим для золотоискателей и рабочих хорошие дома, обставим их хорошей мебелью, проведем электричество, повесим репродукторы. Снабдим библиотечками. Для геологов оборудуем научные кабинеты и лаборатории. Пекарни, столовые, амбулатории, бани — все построим. У нас будет свой театр, кино. Да, да, все это будет, и скоро. Так и передайте своим товарищам.

    Берзин вызвал инспектора и приказал:

    — Окажите Сергею Дмитриевичу и Марку Абрамовичу всяческое содействие. Люди в Среднекане работают на нас. Без них мы не сделаем пи шага вперед в освоении богатств Колымы. Ради этой великой цели они ведут разведку в невероятно трудных и пока неравных условиях. Если будет надобность, Сергей Дмитриевич и Марк Абрамович, заходите без стеснения. Дело наше такое, что не терпит никаких церемоний.

    После встречи с директором Дальстроя Раковский развернул такую кипучую деятельность, что сам поражался тому, откуда у него вдруг взялась этакая организаторская, хозяйственная жилка. Отправляя продовольствие и людей на Колыму, Сергей Дмитриевич ловил каждое слово о Берзине, о латышских стрелках. Первый директор Дальстроя заинтересовал его, как самородок необычной величины. Там, в бревенчатом бараке, Раковскому будет что порассказать геологам. Не забыть бы деталей.

            ЗОЛОТО ОТКРЫВАЕТСЯ СМЕЛЫМ

    В феврале 1932 года Раковский возвращался в Среднекан. В пути обгонял и подбадривал каюров и рабочих, сидевших на нартах. По случаю удачного возвращения Билибин устроил пир. Сергею Дмитриевичу не раз пришлось рассказывать друзьям о том, что он слышал о первом директоре Дальстроя.

    Видимо, Берзину кто-то рассказал о Раковском как об отчаянном плотогоне, возможно, что при этом кое-что было и приукрашено, но факт остается фактом: Сергей Дмитриевич не раз садился в лодку за лоцмана и благополучно проводил грузы и людей через ревущие пороги. Во всяком случае, директор Дальстроя не упускал его из виду и проявлял живой интерес к практической деятельности Раковского. Это и в самом деле был один из тех удивительных людей, которые много делают и обидно мало, прозаически рассказывают о своих делах, полных героизма.

    Оставив В. А. Цареградского в устье Оротукана, Сергей Дмитриевич снова забрался на Утиную. Оттуда он привез такие пробы, что у геологов глаза разгорелись. Как-то в спешке (надо было встретиться с Билибиным в установленный час) Раковский не дошел до ключа, на котором геолог Евгений Трофимович Шаталов обнаружил богатое золото. Остряки назвали новый прииск «Торопливым», и эта кличка так и осталась за ним.

    Было открыто Утиное золоторудное месторождение. Поиски рудного золота продолжались и в бассейне Оротукана и по реке Дегден. Партия Б. Л. Флерова в Верхне-оротуканском массиве обнаружила оловорудное месторождение. Л. А. Снятков и С. С. Лапин на речках Ат-Юрях и Дебин наткнулись на богатейшие золотоносные участки. Драгоценный металл нашли на реках Нереги, Сусуман и Кюэль-Сиена. Поиски велись также на полуострове Старицком, в районе бухты Средней и в бассейне Армани. Уникальные кладовые золота были нащупаны по рекам Хатынгнах, Чек-Чек и ее правому притоку Мылге. Разведывалось Гижигинское месторождение угля. Юрий Александрович торопил людей. По состоянию на 1 января 1934 года геологи под его руководством составили первую сводку всех геологических материалов. У Билибина начались неприятные стычки с эксплуатационниками. Их интересовало не расширение запасов, а план добычи золота.

    — Сейчас недоберем, зато потом возьмем пять планов, — успокаивал Юрий Александрович нетерпеливых добытчиков.

    Верховье Колымы по запасам золота выходило на одно из первых мест на Северо-Востоке СССР.

    Там, где прошли геологи, уже создавались горные предприятия. Начался стремительный рост поселка Магадана — будущего города и центра огромного края. Уже не на одну сотню километров протянулась знаменитая Колымская трасса. А геологи шли все дальше и дальше на север, в необжитые, глухие районы. Они исследовали Ясачную, Омулевку, Рассоху, Зырянку, Шаманиху, Столбовую. В Зырянке должен быть уголь. Собрали самых опытных каюров. Один из них, седой, но еще крепкий и сильный, держался с каким-то особенным достоинством. О себе он сказал лишь несколько слов: «Афанасий Данилов, сын Ивана». Раковского осенила догадка, в которую он не верил, но которую все же решился проверить. С подчеркнутым почтением он спросил старика:

    — Уж не вы ли, Афанасий Иванович, в тысяча восемьсот девяносто втором году помогали Степану Расторгуеву — каюру знаменитого Черского?

    —    Я... — неторопливо ответил Данилов и не прибавил ни слова. Разговорились. Старик ожил. Ему было приятно, что о нем знали, когда еще был царь.

    — Буду возить только Сергея, — упрямо отрезал Афанасий, хотя среди приезжих были и более почитаемые люди.

    Афанасий Иванович привел геологов в долину реки Бочеры и показал ямы, откуда казачий пятидесятник Попов «выгребал золото». Взяли пробы: кристаллы серного колчедана, пириты... Та же ошибка невежды, что и у Розенфельда.

    Зато экспедиция набрела на медное оруденение, исследовала угольное месторождение на Зырянке. Кубик меди положили на стол Э. П. Берзину. Но от экспедиции ожидали не угля и меди, а золото. И не только золото, но и платину...

    Эта экспедиция чуть не стоила жизни Раковскому. Спасибо верному псу. Это он, напуганный напором льда и бульканьем воды в кунгасе, в котором жили Раковские, поднял ночью неистовый лай.

    Сергей Дмитриевич, проснувшись, разбудил жену. По колено в ледяной воде, он метался между кунгасом и берегом, спасая свое добро. Глупее смерти и не придумаешь...

    Честь экспедиции поддержал тихий и скромный Иннокентий Галченко. Ему везло на золото. Какие пробы он привез с Индигирки!

    Этот поход на Верхнюю Колыму очень много дал Академии наук СССР. Однако в Главном управлении сухо подчеркнули: Дальстрой — не филиал Академии. С. Д. Раковского во главе новой экспедиции направили на правобережье Колымы. Два года Афанасий Иванович водил Сергея Дмитриевича по нехоженым местам, не раз выручал из беды таежных следопытов.

    Как-то Цареградский «набрел на золотишко», людей оставил у шурфов, но много продуктов им дать не смог. На помощь послали Раковского и Данилова. Продовольствие навьючили на пять лошадей. А уже был октябрь. Тропу через болота занесло снегом. Каюр посоветовал:

    — В Нелемном возьмем юкагира. Болото великое, на три дня пути. Я эту тропу плохо знаю. А провалится лошадь, поранит ногу — и пропала...

    Раковский так и сделал. Три дня под ногами зыбилась замерзшая тропа. Афанасий Иванович под снегом умудрялся находить «сибикту» — траву для лошадей, питательную, как овес. В пути подстрелили больше тридцати глухарей, дикого оленя. Глухари непуганые, двое налетели па один выстрел дробью, и оба упали в снег. Устроили лабаз и всю дичь упрятали до нартового пути. Пробрались к людям Цареградского как нельзя вовремя: они доедали последние лепешки...

    Где только не приходилось жить — и под лодкой, и в палатке, и в лодке, выброшенной на берег. А таежная почта? Эти записи и на стволах деревьев, очищенных от коры, и на затесах:

    «Уважаемый Сергей Владимирович! Я сплавился по Бахапче. По этой реке будет большой сплав грузов. Прошу определить астрономические пункты. Ю. А. Билибин».

    Под ней другая:

    «Уважаемый Юрий Александрович! Проплыл на лодке один без астронома. Ближайший пункт — устье Таскана. С приветом, С. В. Обручев».

    *

    Чем севернее, тем реже тайга (она уже легко просматривается на многие сотни метров), тем ниже деревья. Кислые ягоды на болотах. Цветы, удивительные северные цветы. Грибы — маслята, подберезовики. Кто сказал, что на Колыме нельзя жить? Живут же здесь многие поколения якутов, эвенов, чукчей. Сергей Дмитриевич пристально изучал их житейскую мудрость. Они отвечали ему взаимностью, показывали, учили, советовали. Афанасий Иванович спрашивал:

    — Зуб болит... Доктора нет. Что делать?

    Сергей Дмитриевич пожимал плечами. Каюр подсказывал, какие собирать ягоды и где выискивать разные травы и корни.

    — Сергей, тайга. Десять дней пути. Мяса нет. Что делать будем?

    — Ждать транспорта.

    — Нет нарт. Оленей нет. Собак нет. Людей нет. Что делать?

    Сергей хотел сказать, съесть своих лошадей и собак, чтобы протянуть до лета, да прикусил язык. Ответил другое:

    — Охотиться буду. Стрелять белок, куропаток, ловить рыбу буду.

    Афанасий Иванович смеется:

    — Охота — хорошо. Только куропатку силком лови. Береги порох. Белки нет, якут, эвен далеко. Что делать будешь?

    — Умирать буду.

    — Зачем умирать? — рассердился Афанасий Иванович. И рассказал о диких стадах «морских» оленей. Поздней осенью они покидают тундру и стадами уходят в тайгу от суровой зимы. На сто десятой версте олени обычно пересекают Верхоянско-Колымскую тропу, а весной возвращаются в тундру. Через Колыму переправляются в половодье. Охотники знают оленьи переправы: у местечка Волочек в шести верстах выше заимки Тимкино, в десяти верстах ниже заимки Лаксеево и около заимки Дуванная.

    — Тут стереги. Стреляй. Много мяса. Много кожи. Уши потрогай: меченые — верни Хозяину. Положи оленя головой к морю, скажи: не знал, что за тобой смотрит Хозяин. Иди, пусть море не сердится на меня.

    Сергей Дмитриевич и раньше слышал о морских оленях.

    — Так ведь не всегда они двигаются этакой подковкой в тысячу, а то и две тысячи километров?

    — Мой дед бил оленя на том месте, отец бил, я бил. И ты бей.

    Геологи пробивались через сопки и тайгу. Колыма осталась позади. Впереди была золотая река Индигирка.

            И СНОВА В ПУТИ

    ...Прошли, отшумели годы. Далекая колымская земля стала неисчерпаемой валютной кладовой Страны Советов.

    Как-то в Нексикан позвонили из Магадана и пригласили Сергея Дмитриевича Раковского на торжество по случаю двадцатипятилетия Дальстроя. Сергей Дмитриевич разволновался. Он представил себе, как легковая машина плавно понесет его по шоссе мимо тех самых мест, по которым когда-то Билибин, Цареградский и он, где пешком, где на собаках и оленях, а где на лошадях, плотах и карбасах, пробирались к Колыме и Индигирке.

    Люди завтрашнего дня, романтики далекого Севера, о которых так страстно говорил на Среднекане Ю. А. Билибин, пришли на Колыму. И в краю вечной мерзлоты советские люди проложили тысячи километров автомобильных дорог к источникам золота, олова, угля и другим кладам земли, построили десятки промышленных предприятий, сотни поселков, морские порты и крупные автобазы.

    ...В самую последнюю минуту Сергей Дмитриевич раздумал ехать в Магадан, решил отметить двадцатипятилетие Дальстроя у себя дома, в Нексикане, в кругу своих друзей.

    Как летит время! Видения прожитого роились в памяти.

    После первых экспедиций Москва, Ленинград и Иркутск не удержали Сергея Раковского. Все-таки странное существо человек. Одни не могут представить себе жизни вне шумного города с его суетой, другие испытывают в городе неодолимую тоску по нетронутой природе, околдовывающей своей тишиной, дикой красотой, неповторимыми красками. Бродил ли Раковский но Невскому проспекту или по Красной площади, необъяснимое беспокойство не покидало его. Все чаще в городском шуме улавливал он песни горного потока, отголоски пурги.

    — Тоскуете? Нехорошо-с... — выговаривал ему старый специалист из «Союззолота». — Ваш брат, таежный старатель, приезжает в город повеселиться вволю. Как говорится, золото испытать огнем, женщину — золотом, а себя — женщиной, хе-хе-хе-хе, а вы закисли, нехорошо-с...

    — Тоскую... Чувствую себя как засидевшийся гость, которому давно пора бы домой...

    — Это где же ваш дом? На Алдане?

    — Ну, что вы мне обжитые места называете! Послали бы вы меня в такую дыру, куда сам черт не заглядывает!..

    — Гм... Странное желание, весьма странное. А голодной смерти не боитесь? Гарантии нет, ситуация может повториться...

    Сергей Дмитриевич пожал плечами. Да, гулял такой слух по колымским весям. Вот ведь как бывает. Исходил Колыму вдоль и поперек, кажется, и тайгу знал, а попал в такую историю... А было это так: на новую базу доставил по реке старателей, отдыхать не стал и с якутом в тот же день повернул обратно. Вот и переправа. И тут зарядил дождь на четверо суток. Река вздулась, вышла из берегов. Пришлось отступить на высотку. Разожгли костер. А вода все прибывала. Спасительный островок катастрофически уменьшался. Тогда наспех из шести бревен соорудили плотик и пустились на нем в опасное плавание. Пропавших искали несколько дней, потом объявили погибшими. А они на шестой день выбрались на сушу и дали о себе знать по радио.

    ...Сколько исхожено дорог и сколько из них еще ждут своих следопытов. Им, молодым, в пути Сергей Дмитриевич хотел бы сказать: где бы вы ни были, никогда не чувствуйте себя одинокими. За вашим рюкзаком родина, всегда готовая прийти на помощь.

    На картах геологов вычерчивались новые названия рек и месторождений — Штурмовское золоторудное, Верхне-Хатынгнахское оловорудное, Аркагалинское угольное. Олово в бассейне рек Сеймчан, Омсукчан, Бытыгчак и Хеты. Богатейшие россыпи и коренные месторождения олова и вольфрама: Валькумей, Иультин, Пыркакай... Попутно в долине реки Мома геологи набрели на потухшие вулканы, а в хребте Суантар-Хаята открыли ледники.

    Своим расцветом Колыма обязана подвигам геологов и старателей. Это они нащупали первое звено гигантской золотой цепи на Колыме и обратили на нее внимание партии и правительства. Прогноз Билибина, казавшийся многим фантастическим, блестяще подтвердился. Сергею Дмитриевичу довелось держать на своих ладонях породу, в которой золота было больше, чем песка и гальки.

    Вспомнилось, как Берзин попросил Раковского заглянуть к нему.

    По веселым глазам и сияющему лицу директора Дальстроя Сергей Дмитриевич понял — Эдуард Петрович не отпустит его с Колымы. Берзин будто прочел мысли Раковского:

    — Ну, вот и отлично, я вижу, вы и сами понимаете, что нет никакого смысла всем уезжать в Москву и Ленинград и там обрабатывать материалы. А кто же останется? Знаю, голубчик, конечно, трудно. Но вы молодой, смелый, выносливый, все одолеете. А сейчас помогите нам разработать план геологопоисковых и разведочных работ. Надо пройти около ста тысяч погонных метров шурфов в тех местах, где нашли золото. Не шесть человек, а двадцать партий поедут. А мы будем прокладывать дороги.

    Возразить против этого было нечего. И вскоре геологи снова тронулись в путь. Через пороги спустили около двухсот карбасов с грузами и продовольствием для горняков и экспедиции.

   И. И. Галченко и Е. Т. Шаталов пересекли золотоносную полосу в бассейне реки Индигирки, что шла в северо-западном направлении от Колымы. На карте обозначилась золотая Нера.

    *

    Последний пароход потащил баржу на тысячный километр вниз по Колыме. Груз сопровождали В. Васильев и И. Давыденко. Только уладив это дело, Раковский наконец выехал для организации оленьего транспорта на реку Дебин, где у устья ключа Ягодного находился оленеводческий совхоз Дальстроя. Надо было идти по целине в верховье Таскана, спуститься к Колыме, а затем подняться до ключа Ороек. 600 километров. Будет ли на этом пути корм животным?

    Долго пришлось искать охотника, знавшего тропу. В каждый транспорт включили по 25 нарт.

    С первым облегченным транспортом выехал Галченко. Он должен был проложить нартовый след. За ним через каждые три дня уходили другие, всего 250 нарт. Берзин уговорил Сергея Дмитриевича лететь на самолете. Раковский без особой охоты согласился. Эвены, узнав об этом, подняли Сергея Дмитриевича на смех.

    — Зачем не спросил Макарку? На нарте езжай — скорее приедешь. В небе злой дух играть будет... Железная птица — шалтай-балтай. Плюнет шайтан — упала птица, погиб Сэргэй.

    По каким признакам они определили, что погода испортится, Сергей Дмитриевич так и не узнал. А злой дух действительно сыграл с самолетом злую шутку: опрокинул его, не повредив при этом крыльев и пропеллера. Эвены с трудом вытащили летчика и людей, висевших вниз головой. И снова отговаривали Сергея Дмитриевича не садиться в железную птицу. Но Раковский полетел. На Столбовой, куда приземлился самолет, его ожидала оленья упряжка. Каюр сочувственно заметил:

    — Ездить надо на оленях, а не на железной птице.

    — Золотые слова.

    На этот раз они не нашли богатого месторождения. Новый район ни в какой мере не мог идти в сравнение с золотоносным бассейном Среднекана, Утиной, Оротукана.

    И снова геологи, на этот раз во главе с Цареградским, выехали в Ленинград на камеральную обработку богатейших образцов. И снова Берзин задержал Раковского. Он был нужен ему, этот чуть сутуловатый практичный человек.

    Страна все больше получала колымского золота. У Малого Ат-Уряха открылся прииск «Партизан». 1934 год принес большую удачу женщинам-геологам К. А. Шахворостовой и Ф. К. Рабинович. На речках Чек-Чек и Хатынгнах, куда в 1929 году половодье не пустило Раковского, они нашли богатые промышленные россыпи золота, тянувшиеся на десятки километров. Туда Берзин и послал на зимние вскрышные работы педантичного Эйдлина.

    Осенью 1936 года в Оротукане состоялась первая Колымская геологическая конференция. После нее взоры геологов устремились к Индигирке, где так успешно поработали Галченко и Шаталов. Все чаще и чаще в сторону Индигирки поглядывал и Сергей Дмитриевич Раковский.

    В 1937 году геологи во главе с Цареградским тронулись в далекий путь. На этот раз в помощь экспедиции был передан отряд самолетов под руководством пилота Пушкова. А Сергей Дмитриевич не поехал. В середине 1937 года Берзин предложил ему организовать базу дальних разведок в верховьях Колымы и ее притоках, где-то между приисками Северного управления и золотоносными площадями Индигирки.

    — Пришлю вам более тысячи человек...

    В начале октября люди стали стягиваться на Берелех, к устью Сусумана. Падал первый колымский снег. Спали в палатках.

    Директор Дальстроя сдержал слово. В верховьях Колымы и впадавших в нее рек Берелеха, Кулу, Аркагалы, Аян-Уряха, и в селении Санга-Толона в невиданных масштабах развернулись разведочные работы. Сусуман превратился в один из крупнейших центров по добыче золота. Вслед за приисками «Мальдяк», «Евражка» с апреля 1938 года открываются прииски «Ленковой», «Стахановец», «Топкий», а в конце 1938 года — «Ударник». Люди работали без отдыха.

    Впервые производились массовые крупномасштабные съемки. И геологи добились своего.

    В середине 1939 года в долине речки Чай-Урьи определились уникальные россыпи. Один за другим возникают прииски «Фролыч», «Чкалов», «Чай-Урья», «Большевик», «Комсомолец». Разведанные запасы золота резко увеличиваются.

    В октябре 1941 года были открыты крупное рудное и богатейшее россыпное месторождения золота в бассейне Омчак. Вступили в действие новые прииски имени Ворошилова, Тимошенко, Буденного, Гастелло.

    Через два года в бассейне речки Бурустаха стали выдавать золото прииски «Победа» и «Панфиловский».

    Дальстроевцы приступили к освоению богатств Индигирки.

    Летом весь личный состав Бурустахского разведрайона спустился в низовья Неры и Индигирки и ниже Хатынгнаха организовал Предпорожний разведрайон. Вступили в строй прииски «Ольчан» на Туоро-Тасе, «Терехтях» на ключе Захаренко, имени Покрышкина и «Маршальский» на ключах Сана и Диринь-Урях.

            КОЛЫМСКИЙ ЭПОС

    В поселке Усть-Нера геологи создали малый симфонический оркестр. Здесь была своя группа вокалистов. И вот на берегах Индигирки зазвучали Чайковский, Бетховен, Глинка.

    И что удивительнее всего: суровая обстановка не только не убивала в геологах юмора, а даже давала ему самый широкий простор. Казалось, таежные бродяги со своим редкостным острословием задались целью навсегда сохранить тот дух искрометного веселья, который так непринужденно умел создавать Ю. А. Билибин.

    Походные вирши ходили по рукам. Я прочел многие из этих стихов и поэм, особенно про индигирцев, в дружной семье которых девять лет прожил Сергей Дмитриевич. В этих виршах со всей непосредственностью отразились и настроения, и сама душа геологов.

Индигирцы — есть такое племя,

                                           Племя это нечто вроде клана,

                                           Говорят, такое было время,

                                           Что им даже не спускали плана!

                                           К индигирцам раньше добирались

                                           На оленях или самолетах.

                                           И немало смельчаков терялось,

                                           Гибнуло на бродах и болотах.

                                           Индигирца отличить нетрудно,

                                           Даже их ведущих инженеров:

                                           Шьют они себе одежду чудно,

                                           Шапки сверхъестественных размеров.

                                           Индигирцы любят поклоняться

                                           Идолу лесного бога Пана,

                                           Но сильнее всех чертей боятся

                                           Спущенного им из Главка плана.

    Это пролог. Первая же глава была более деловита, что вполне отвечало характеру героя.

                                           Раковский, сидя в кабинете,

                                           Писал размашисто на смете:

                                            «Пересмотреть. Ошибки есть.

                                           Потом Шаталову прочесть...»

                                           Но в двери кабинета вдруг

                                           Раздался дважды резкий стук:

                                           — Пакет примите...

                                           — Что так рано?

                                           — Да молния из Магадана!

                                           Возьмите, распишитесь тут...

                                           — Вот черти, в семь часов найдут!

                                           Раковский черта вспоминает,

                                           Берет депешу и читает:

                                            «Созвать на съезд решили мы

                                           Геологов всей Колымы,

                                           Где мы прослушать будем рады

                                           И ваши мудрые доклады».

                                           Тут у Раковского в глазах

                                           Недоумение и страх:

                                            «Всего осталось двадцать дней!

                                           Созвать геологов скорей!»

                                           И через сорок пять минут

                                           Собрался весь райгрувский люд.

                                           Когда ж был полон тесный зал,

                                           Шаталов речь свою держал:

                                           — Вы знаете обычай русский —

                                           Не посрамим земли райгрувской!

                                           Пускай же индигирский стяг

                                           Увидит в Магадане всяк

                                           И скажет: «Ай да пошехонцы,

                                           Уж не они ль создали солнце?!»

                                           Так просидим на стульях брюки

                                           Для нестареющей науки!

                                           И тут в толпе раздались крики:

                                           — Да здравствует наш край великий!

                                           — Виват, райгру, таежна зирка!

                                           — Хай незаможна Индигирка!

                                           ...Над картой «прели» день и ночь,

                                           Не отходя ни метра прочь.

                                           Итак, к концу аврал подходит,

                                           С доски за картой карта сходит,

                                           Пестря веселыми тонами.

                                           А за гаражными стенами

                                           Не Стифенсонова «ракета» —

                                           Стоит седьмое чудо света.

                                           Как паралитик, весь дрожа,

                                           Едва ползет от гаража,

                                           Бросая в стороны огонь,

                                           Распространяя чад и вонь,

                                           Частями ржавыми скрипя,

                                           Чихая, кашляя, сопя,

                                           Урча с глухим остервененьем,

                                           Как кратер перед изверженьем,

                                           Дополз и стал у грувских стен

                                           Ровесник мамонта — газген.

    На пути машина рассыпалась. Геологи пересели в попутный грузовик. И вот, когда все, еле живые, выкарабкались из кузова, в Сусумане им вручают депешу:

                                            «Отсрочить мы решили съезд,

                                           Повремените ваш отъезд».

                                           Ну тут, конечно, непременно

                                           По Гоголю — немая сцена.

    Разумеется, были недовольные голоса, но верх взяли молодость, юмор и жизнеутверждающий сарказм. Поэма эта и была естественной реакцией на все перенесенные злоключения.

    Геологи выпускали стихотворную сатирическую газету «Динозавр». Это было очень остроумное, живое художественное творчество жизнерадостных людей, прямых наследников традиций, заложенных Билибиным.

    Сочиняя эпиграммы, таежные пииты придерживались золотого правила — горьким лечат, сладким калечат. Колымский эпос нравился Сергею Дмитриевичу. Он хранил не только фотокопии каждого номера «Динозавра», но и более ранний эпос геологических конференций и совещаний Дальстроя, в свободные минуты любил перечитывать его. Многое знал наизусть.

                                           Бог Саваоф, извечно старый,

                                           На древнем троне восседал

                                           Ошую Гавриил поджарый

                                           Небесные яства доедал.

                                           Одесную вратарь небесный,

                                           И регистратор божий то ж,

                                           Сам Петр, надев хитон воскресный,

                                           Людской записывал падеж...

                                           Вторые сутки бог взирает

                                           На землю Севера, и взгляд

                                           Его то меркнет, то блистает,

                                           И руки мнут святой наряд.

                                           ...В краю угрюмом и далеком,

                                           Где с вьюгой властвует туман,

                                           Над морем бурным и глубоким

                                           Стоит спокойно Магадан.

                                           Со всех концов глухого края

                                           В него сошелся шумный люд.

                                           Глядишь, то шапка меховая,

                                           То ватная мелькает тут.

                                           То валенки и полушубки,

                                           То меховые торбаса

                                           Иль шаровары в виде юбки

                                           Вам вдруг бросаются в глаза.

                                           Шумит, бурлит наш город славный.

                                           Кого-кого тут только нет:

                                           Тут индигирец своенравный,

                                           Сеймчанец, циник и поэт...

    Читая эпиграммы на себя и своих приятелей, Сергей Дмитриевич испытывал истинное наслаждение.

                                           Где ни попало, всюду и везде,

                                           Разведку ставить, братцы, не годится.

                                           Анюй пока что — курочка в гнезде.

                                           А Берелех уж золотом гордится.

    Кто знал Раковского, тот безошибочно определял, что эти вирши только о нем, и ни о ком другом. Это его манера выражаться.

    Сергей Дмитриевич любил слово с перцем и, когда была надобность, сам пускал его в ход. Но, странное дело, никто из обиженных не питал к нему вражды. У него не было личных врагов, настолько ясны были его цели, прямы и бескорыстны его пути.

                                           Познав все таинства земли,

                                           Ее строение, природу,

                                           Терминологий корабли

                                           Он сжег, не глядя на погоду.

                                           Предупреждаем смельчака —

                                           Не обожги себе бока!..

    Разумеется, это о Сняткове. Гм... гм... А ну-с, что тут о Васьковском?

                                           В пылу полемики угара

                                           Владей трибуной по уму,

                                           Не загоняй песца в Сахару,

                                           А страуса на Колыму.

    Больше всех досталось Ю. Пущаровскому.

                                           Я схем с полсотни могу создать,

                                           На мысли прыть не составишь акта,

                                           И если в схему факт не втолкать,

                                           Ну что ж, тем хуже тогда для факта!

    На «Динозавра» не обижались. Его полюбили за веселое остроумие. Эпиграммы, поэмы заучивались наизусть.

    Петр Михайлович Шумилов тоже собирал колымский эпос. Но мало кто из друзей знал другую его страсть — любовь к верованиям и сказаниям народов. Эту любовь еще в далеком детстве привил ему Степан Григорьевич Писахов, сказочник из северной Пинеги. Такой веселый балагур. Густая копна седых волос, густые седые брови, кудлатая борода, нос картошкой, большие добрые улыбчивые глаза. У пинежского сказочника и дед был сказителем.

    В глухих заимках, на кладбищах с крестами XVIII века, в домах без крыш с накатными потолками, от русских старожилов Колымы Петр Михайлович не раз слышал древние сказания о железнозубых еретиках, о водяных и водяницах, о пужанках и упырях, о леших, обитавших в реках, в лесах и в горах. Здесь лебеди в осеннем небе перекликались человечьими голосами. Здесь леса и скалы жили земными греховными радостями. Во время весенних игрищ на колымском льду Лесовиха провалилась в полынью и попала в объятия водяного. Однако лесной хозяин успел оторвать у своей подруги голову. В дикой ярости метнул он ту голову на Конзобой. Колыма от изумления на дыбы поднялась да и повернулась вокруг той скалы на восток, и сколько ни рассматривает громадный камень на Конзобое — никак не поймет: то ли там кит окаменел, то ли там каменные женские косы полощатся в студеной воде.

    По юкагирскому преданию, как писал С. В. Обручев, остров произошел так: острая гора по имени Большое Сердце была в связи с юношей Когэлгиэ и родила от него ребенка, но юноша Лягаек (утес правого берега) тоже ухаживал за Большим Сердцем. В борьбе Лягаек сбросил ребенка в реку. У островного мыса ребенок остановился. Это теперь Столбовой остров.

    Древний колымский эпос пленил Петра Михайловича, чего нельзя было сказать о его друзьях. Они были слишком молоды и к тому же умели читать жизнь земли. Они беззаветно верили в великую будущность Дальнего Севера.

    Собравшись на вечеринку, геологи провозгласили тост товарищества и сердечности:

                                           Тише, товарищи! Кубки наполнить,

                                           Встанем и выпьемте враз,

                                           Эту совместную чару застольную

                                           Выпьет пусть каждый из вас!

                                           Выпьем, друзья, за просторы таежные,

                                           Выпьем за наши дела.

                                           Выпьем за счастье, за стежку дорожную,

                                           Что вдоль тайги пролегла.

                                           Выпьем за тесное наше содружество, —

                                           Дружной работы оплот,

                                           Выпьем за счастье, за бодрость, за мужество,

                                           Выпьем за слово — вперед!

    Молодежь всегда кружила около старожилов, ловя их каждое слово. Она особенно дорожила вниманием Сергея Дмитриевича и Петра Михайловича, коммунистов, лауреатов Государственной премии.

    Выступая перед молодыми избирателями в Ягодном 27 февраля 1954 года, Петр Михайлович взволнованно говорил:

    — Дорогие юноши и девушки! Вам, молодому поколению, выпала честь голосовать на территории самой молодой области нашей страны — Магаданской области.

    Край этот примечателен тем, что он волей нашей партии, нашего правительства из глухой северной тайги превращен в культурный и промышленный край, и за такое короткое время, о котором не смели бы мечтать даже самые передовые люди прошлого.

    На моих глазах произошла эта перемена!

    Сравниваешь первые годы освоения Колымы и действительность сегодняшнего дня — и диву даешься! В 1930 году нам, группе молодых инженеров, чтобы добраться из Нагаево до Колымы, требовалось до двадцати суток пешего пути или на собаках, оленях: другого транспорта не было. А сейчас? Вас за четырнадцать часов довозят в комфортабельной машине из Магадана в Ягодное.

    Тогда — жизнь в палатках, таежных избушках, отсутствие радио, кино, почты, телеграфа. Иногда из-за бездорожья и плохого транспорта мы голодали. Но и тогда мы, молодые исследователи, мечтали: пройдут годы, и вырастут здесь промышленные и культурные поселки, и будут они соединены между собою автодорогами, а с портом и городом в Нагаево — автотрассой. А там, где тогда стояло единственное здание культбазы Комитета народов Севера, будут летать самолеты...

    И все это ныне есть!

    Мне, одному из участников освоения Колымы, особенно приятно сказать молодым избирателям, что рост нашего края, его развитие и, наконец, создание Магаданской области произошло по существу за тот примерно период, пока вы выросли и возмужали.

    История никогда не знала таких темпов!

    Влюбленными глазами юноши и девушки смотрели на Петра Михайловича, на его русую шевелюру и карие глаза, улыбавшиеся сквозь толстые очки. Ему шел всего пятьдесят первый год, но он для них был «стариком», старожилом Дальнего Севера.

    *

    Незаметно старость подкралась и к Сергею Дмитриевичу. Сбылось предсказание геологов и таежных охотников о Раковском, как лучшем ходоке Колымы: он действительно проходил до шестидесяти лет.

    Сергей Дмитриевич звал молодых к себе, обещал организовать для них курсы сменных мастеров бурения и бурильщиков, приглашал на участки, где каждого ожидала увлекательная работа.

    Предупреждал:

    — Может, придется какое-то время пожить и без удобств. Но разве это испугает вас, таких здоровых и красивых? В Берелехе, помню, я застал одно общежитие и домик строителя. А теперь посмотрите-ка, что там, — десятки домов, клуб, школа, детсад, автобаза, профилакторий...

    — Но вы, Сергей Дмитриевич, уже все открыли и нам ничего не оставили.

    — Вы шутите, молодые друзья, — засмеялся Сергей Дмитриевич. — Когда в тысяча семьсот сорок пятом году Ерофей Марков, житель деревни Шаргаш, открыл на Урале первое Березовское коренное месторождение золота, никто не думал, что Урал будет выдавать золото более двухсот лет. Бодайбо дает золото с тысяча восемьсот сорок шестого года, Алдан — с тысяча девятьсот двадцать третьего. Я уверен, что и наша золотая Колыма, наш далекий Север, будет выдавать драгоценный металл сотни лет. И это золото предстоит искать вам.

    Я еще застал время, когда старатель, выйдя в долину и подбросив повыше шапку, бил шурф там, где она упадет. Теперь эти времена прошли. На помощь разведчикам подоспела геофизика и ряд других новых, современных методов исследования. В нашем распоряжении будет разведочная техника. Станки ударно-канатного бурения дают нам возможность за один сезон проводить весь комплекс работ на заданной территории, начиная с поисков и кончая детализацией. Будут решены проблемы и механизации шурфовочных работ.

            ПРИШЛО ВРЕМЯ ПРОЩАТЬСЯ

    Раковского проводили на пенсию. Завтра утром ему не нужно спешить на работу, заботы о делах навсегда сняты с его плеч.

    Государство хорошо обеспечило Сергея Дмитриевича. Но легко сказать — не думать о работе.

    Одевшись потеплее, Сергей Дмитриевич не спеша направился к дому. Холодный воздух шуршал — значит, мороз за пятьдесят. Над белым снегом, скрипевшим под ногами, играли сполохи северного сияния. Казалось, обледенелая земля бредила весенними красками тундры, и небо щедро отражало эти грезы. Сполохи, живые, яркие, то потухали, бесконечно далекие, то совсем низко опускались над землей, исследованию которой Раковский, не задумываясь, отдал всю свою жизнь.

    Мысли опять возвратились к тому же: завтра он может не выходить на работу... Непостижимо! Он никогда не представлял себя без работы. Он всегда думал, что его здоровья хватит на сто лет, а тут вот она, болезнь, старость и отдых заслуженный, почетный. Сергей Дмитриевич ссутулился, в ушах все еще явственно слышались приветственные адреса, его ладонь чувствовала тепло рукопожатий.

    «Дорогой Сергей Дмитриевич!

    Президиум Магаданского областного комитета профсоюза от имени многотысячного коллектива рабочих и служащих Магаданской области выражает Вам свое глубокое уважение и признательность за многолетний безупречный труд, вложенный Вами в дело освоения Северо-Востока нашей страны.

    Свыше тридцати лет назад Вы ступили на неизведанную землю Охотского побережья.

    Вы явились одним из славных первооткрывателей великих природных богатств бассейнов Колымы и Индигирки, вызвавших к жизни огромный край и его последующее хозяйственное и культурное развитие и являющихся важнейшим источником укрепления экономического могущества нашей Родины.

    Ваша неутомимость изыскателя, а затем руководителя изыскательских коллективов, Ваша активная общественная деятельность снискали Вам славную репутацию и авторитет среди всей нашей общественности и высоко отмечены советским государством.

    Пусть же свойственные Вам прекрасные черты: постоянное стремление к деятельности, высокое чувство долга, трудолюбие, а также скромность, отзывчивость, сердечность и любовь к жизни — послужат достойным примером для нового поколения изыскателей, для всей молодежи, прибывающей сюда для дальнейшего хозяйственного и культурного строительства Магаданской области».

    Сергей Дмитриевич разволновался. Всю жизнь смущали его такие слова.

    А что написали друзья из Сеймчана.

    «Неутомимому исследователю недр Колымско-Индигирского края...

    Много времени прошло с тех пор, когда вместе с Юрием Александровичем Билибиным пришли Вы в долину Среднекана, много воды унесла в эти годы суровая Колыма в студеное Восточно-Сибирское море, но не смогли охладить юношеский пыл Вашего горячего сердца, дерзкого сердца геолога, пионера-исследователя, лютые колымские морозы.

    В Вашем трудолюбии и энергии сочетается неукротимый дух землепроходца Стадухина и Дежнева, настойчивость и смелость Черского, пытливость Обручева, проницательность и неугомонность Билибина; по характеру пришлись Вы могучей Колыме и строптивой Индигирке, и они открыли перед Вами свои сокровища.

    Там, где Вы выбирали себе путь через хребты и болота по звериным тропам, теперь пролегли автомобильные дороги и протянулись высоковольтные линии электропередачи.

    Там, где Вы встречали только кочевников-оленеводов и охотников, выросли крупные поселки с благоустроенными домами, электростанциями и заводами.

    Там, где Вы лотком смывали первые пробы, возникли золотые прииски и рудники, оснащенные могучей современной техникой.

    Дорогой Сергей Дмитриевич, на Вашем примере страстного разведчика-первооткрывателя в нашем коллективе воспитываются молодые геологи, любящие свой тяжелый и благородный труд, готовые посвятить, так же как и Вы, всю свою жизнь беззаветному служению Родине».

    «Вы верили людям, — говорилось в адресе коллектива Северо-Восточного геологического управления и руководства Магаданского совнархоза. — Это порождало взаимное доверие, за которым следовала самоотверженная работа, уверенность в успехе самых дерзких начинаний.

    Все геологи Колымы с гордостью считают Вас своим мудрым другом и наставником.

    Ваше мужество и Ваш героический труд вдохновляют нас на подвиги и искания».

    *

— Сколько написали,— слезы невольно навернулись на глаза.

    А северное сияние разгоралось все ярче и краше...