ЎЎЎ Іван Ласкоў. Момская вясёлка. Койданава. "Кальвіна". 2023.

 

    Иван Ласков

                                                                МОМСКАЯ РАДУГА

                                                          1. РАЗГОРАЕТСЯ «ИСКРА»

   Признаюсь честно: в Момский район я летел в надежде увидеть северное сияние. Сколько раз бывал и на Полярном круге, и дальше, а все не удавалось: то это было летом, то ранней зимой. И вот теперь, казалось, все условия соблюдены: от Хонуу — районного центра — до Полярного круга всего 7 километров, время — самое темное: середина декабря, начало полярной ночи. И все же...

    Мы с Иваном Егоровичем Федосеевым, известным якутским писателем, видели многое: снежные горы — как утверждают момцы, именно они принесли Афанасию Осипову звание члена-корреспондента Академии художеств; знаменитую, длиною в 45 километров, Момскую наледь — с самолета она кажется непонятно огромным снежным полем; белошерстных, похожих в тумане на мохнатые привидения лошадей особой момской породы; наконец, что уж совсем удивительно, радугу — 19 декабря, в сорокаградусный мороз... А северного сияния так и не случилось.

    Местные жители объясняли это тем, что ночи стояли лунные. Стало быть, луна виновата. И все же, было бы некрасиво на нее обижаться: она нам так помогла. Ведь и в Сасыре, что южнее Хонуу километров на 100-150, солнце едва-едва поднималось над горами и только в середине дня. Более-менее светло становилось часов в одиннадцать, в три — опять сгущалась белесая тьма... И какое это было облегчение, когда, отодвигая тьму эту в сторону, за окраины, над Сасыром вставала полярная, огромная, с маячный прожектор луна.

    Что такое Сасыр? Это центральная и одновременно единственная усадьба совхоза «Искра». Да, совхоз небольшой, хотя и занимает площадь со среднее европейское государство — 116 тысяч квадратных километров. А живут на территории этой всего 800 человек. 300 из них с небольшим — рабочие, специалисты и служащие «Искры».

    Да, совхоз небольшой: в оленеводстве, которое составляет здесь главную отрасль производства, занято 65 человек, охотников — 26, коневодов — 16, на звероферме — 8 работников, на молочно-товарной ферме — 7... Зато здесь много механизаторов: шоферов, трактористов, бульдозеристов; только автомашин — 17. Много строителей: совхоз с тех пор, как стал из отделения совхозом в 1976 году, бурно строится. За это время возведены гараж, электростанция, звероферма, столовая, баня, спортзал при школе, 47 квартир. Предмет особой гордости сасырцев — совхозная авиаплощадка, позволяющая принимать не только АН-2 из Хонуу, но и такие тяжелые самолеты, как АН-12, АН-26. В Хонуу новый аэропорт еще только строится, и теперь часть грузов для райцентра прибывает сначала на АН-12 в Сасыр, а отсюда уже вертолетами перевозится в Хонуу. В дни, когда прилетает АН-12, сасырцы, даже из совхозного «комсостава», становятся грузчиками: штатных-то на аэродроме нет. Но, как говорится, своя ноша не тянет. Первую ощутимую выгоду от своей авиаплощадки совхоз ощутил уже нынешней зимой, когда из Якутска был доставлен овес для лошадей. Зимовка выдалась тяжелой, в конце осени прошли проливные дожди, затопили луга — даже привычная ко всему якутская лошадь не может пробить ледяную корку, чтобы добраться до травы. Авиаплощадка, доставленный благодаря ей корм, помогли сохранить конское поголовье.

    Точно так же огромную практическую пользу приносит «Искре» и зимняя дорога, соединившая совхоз с известной автотрассой Артык — Магадан. Первые «Татры» пробились сюда через перевал со стороны Артыка 16 лет назад. Была дорога страшно тяжелой. Но сасырцы, быстро оценившие ее выгоды, постарались сделать все возможное, чтобы сделать ее более проходимой и безопасной. Недавно, например, совхоз истратил на улучшение дороги 175 тыс. рублей.

    Да, далек уголок этот, но не заброшен, не уединен. И все же удивительно было услышать, что в Сасыре живут и трудятся представители... семнадцати национальностей. Основу здесь составляют эвены: 320 человек. Все это местные уроженцы, коренные жители. Среди 250 якутов уже немало приезжих из других районов, особенно Чурапчинского, Амгинского и Оймяконского. Вообще же приезжих 230 человек. И кого только среди них нет! Русские, украинцы, белорусы, немцы, казахи... Настоящая человеческая радуга. Не случайно в поселке наряду с якутской и эвенской повсеместно слышна русская речь.

    Приезжие живут в совхозных квартирах, но многие строят и собственные дома. Совхоз им помогает. Совхоз кровно заинтересован в том, чтобы они отсюда не уезжали. Ведь среди этих людей очень нужные для современного сельскохозяйственного производства специалисты; механизаторы, инженеры, строители. Заняты приезжие и в традиционных отраслях: оленеводстве, коневодстве, на звероферме... И нигде, как говорится, погоды не портят.

    «Искра» — хозяйство крепкое. В каждой отрасли есть свои маяки. Хорошо работает, например, старший оленевод стада № 7 Яков Слепцов. Ему всего 28 лет, а в оленеводстве уже 10. В стаде он круглый год — так называемый сменно-звеньевой выпас в «Искре» еще не налажен. С весны до осени вместе с ним в тайге и в горах жена и двое детей. 98% поголовья сохраняет его бригада, 78 тугутов получает от 100 маток.

    Коневоды тоже большую часть года проводят в тайге, только в отличие от оленеводов, живущих в палатках, у них есть избушки. В этой отрасли выделяется Иван Николаевич Федотов. Сохранение поголовья у него — 98%, деловой выход жеребят — 86 на 100 кобыл. Иван Николаевич — участник ВДНХ, словом, известный в республике коневод.

    Евдокия . Егоровна Слепцова — охотник-промысловик с большим опытом и стажем. В год она сдает пушнины (соболь, белка, горностай) на 1500-1700 рублей при плане 800-1000. Тоже участница ВДНХ, причем не раз, награждена орденом «Знак Почета».

    Есть свои передовики и на звероферме. Анна Витальевна Тарабукина сдаст шкурки стоимостью в 130-140 руб., в то время как у других звероводов она порой и 80 руб. не превышает. Деловой выход у Анны Витальевны тоже высок: 4,2 щенка на матку...

    Но, пожалуй, пора назвать источник всех этих сведений: Николай Ильич Слепцов, директор совхоза «Искра». Плотный, кряжистый, с лицом пастуха, обожженным морозом и ветром, он сыплет фамилиями и сверхточными данными, не заглядывая в конторские книги. Все знает, все помнит, хозяин всему, и слушая его увлеченную речь, где сухие цифры перемежаются сочными описаниями людей и родной природы, понимаешь, что человек этот и совхоз неразделимы. Многим обязан совхоз Слепцову, а для Слепцова совхоз — вся его жизнь.

    ...Есть в совхозе гора. Большая. Высшая точка Якутии — пик Победа: 3147 метров над уровнем моря. Летом, в ясную погоду, она хорошо видна из Сасыра, хотя до нее километров 40, а может, и больше. Впрочем, не каждый житель поселка укажет точно на нее: более близкие горы кажутся не ниже. Николай Ильич никогда не спутает ее с другими: под этим снежным пиком он родился 9 мая 1930 года («Эту гору я здорово уважаю», — говорит он).

    Да, родился на озере Сэлысардах самым младшим в большой бедняцкой семье, в балагане без пола. У родителей не было ни коней, ни оленей, ни даже собаки. Питались налимом, который водился в озере. Ведь «Сэлысардах» и значит: Налимье («Я с налима человеком стал — никакую другую рыбу не люблю»). Налим не всегда выручал. Из шести братьев и сестер Николая Ильича еще до революции умерли трое. Тут, наверное, впору употребить привычную фразу — повезло, мол, Коле Слепцову, что уж после революции родился. Правильная получилась бы фраза, сам Николай Ильич с ней полностью согласен, да ведь и после революции у разных людей неодинаково складывалась жизнь. Вот и у Коли Слепцова в два года умер отец. Трудное было детство, голодное, но семилетку окончил все же в пятнадцать лет. Подростком работал в колхозе коневодом, оленеводом. В 21 год отправили в колхозную школу (была такая в Якутске — готовила руководящие кадры для колхозов). Окончил — назначили счетоводом, по тем временам на вторую после председателя должность. 5 января 1957 года началось общее собрание колхозников. Не пишу «состоялось», потому что в тот день оно действительно только началось, а продолжалось целых три дня. Выступило 79 человек — такие были тогда собрания. Ну, и сняли старого председателя: выпивал, колхозных оленей разбазаривал, а на его место выбрали молодого счетовода...

    Потом жизнь Николая Ильича стала зависеть от разнообразных реформ, которыми так богата была тогдашняя действительность. Объединили несколько колхозов — стал парторгом объединенного. Создали совхоз «Момский» (один на весь район) — стал управляющим в своем отделении. Но вскоре понял: не хватает знаний для такой должности: — всего-то семь классов! Пошел в СПТУ и за два года отличной учебы «заработал» диплом с двумя специальностями сразу: ветфельдшера и веттехника. Вернулся с дипломом этим в район — а его сразу на бюро райкома партии: будешь старшим зоотехником совхоза по оленеводству. Так и пошло: сам в Хонуу, жена Прасковья Степановна с ребятишками — в Сасыре. А не откажешься: партийное поручение. Отставало в совхозе оленеводство — знал райком, кого назначить...

    Собственно говоря, столько и жил он в этом Хонуу. По полгода и больше — в командировках. Да еще каких! Месяц трясешься в седле или на нартах, добираясь от стада к стаду. Сам лечил оленей, налаживал племенную работу. И так пять с половиной лет.

    Трудные годы те Николай Ильич вспоминает без грусти. Много дали они ему как руководителю. Весь район изъездил, знает теперь, как свои пять пальцев. Как пригодилось это несколько лет назад, когда выбирали новую трассу на Артык... А разве это худо для директора совхоза — знать назубок главную отрасль свою, оленеводство?

    В 1972 г. отпустили Слепцова домой, в Сасыр, управляющим отделением. Неудобно стало — столько лет живет человек без семьи. А когда в 1976 г. отделение было преобразовано в новый совхоз, над кандидатурой директора раздумий не было.

    Биография Слепцова — не такой уж частый ныне случай для руководителей сельского производства. Но есть у Николая Ильича огромное преимущество «перед теми, кто с вузовским дипломом поднимался с одной управленческой ступеньки на другую: скрупулезное знание своего хозяйства, его природных условий, его экономических возможностей. А еще — близость к людям, рядом с которыми рос как человек и вожак производства.

    Было бы преувеличением сказать, что достигнуто все и больше нечего делать. У совхоза немало трудностей. Но молодое хозяйство мужает. Недаром его директор родился под пиком Победы в будущий день Победы.

                                                    2. ПАЛАТКА У БЕЛЫХ ГОР

    10 стад оленьих в совхозе «Искра». 13500 голов. Но в Сасыре их нет. Нет и поблизости от Сасыра. Поселок стоит на берегу Момы, в речной долине. Ягеля — основного корма оленей — здесь мало. Стада кочуют за десятки и даже сотни километров от Сасыра.

    Но как писать об оленеводческом совхозе, не увидев ни одного оленя? Вот почему, услышав от Николая Ильича, что одно из стад сейчас пасется вдоль той самой трассы, о которой выше шла речь, мы с Иваном Егоровичем стали просить и даже настаивать, чтобы нас свозили туда.

    В совхозе кончался бензин, и Николай Ильич долго не соглашался, но уважение к ремеслу писателя победило, и наконец транспорт был выделен. Отнюдь не привычный «газик» (здесь их совсем нет, даже директор по Сасыру пешком ходит) и даже не гусеничный вездеход, а трехосный внушительный грузовик «Урал». Признаюсь, меня это здорово озадачило: неужели мы кажемся такими тяжелыми? И только проехав туда и назад, понял, что ни на «газике», ни на вездеходе это было бы невозможно.

    Чуть позже нас той же дорогой из Сасыра в Артык отправлялись три «Татры», доставившие в совхоз уголь. Поэтому мы разделились: я поехал на «Урале», а Иван Егорович на «Татре».

    В просторной кабине нас трое: водитель Сергей Антипин, главный зоотехник Юпитер Ан и я. Оба они приезжие. Сергей — русский, родом из Бурятии, Юпитер — кореец из Ташкента. У Сергея жена татарка, у Юпитера — якутка, причем не здешняя — из Амги. Парни молодые, примерно одного возраста, между собой на «ты» — субординации никакой. Антипин — высоченный, уравновешенный, несмотря на возраст, Ан невысок, подвижен. Что меня удивило в этом южанине — ходит в декабрьский мороз в пиджаке, без пальто.

    Машина трогается в путь. Интересуюсь, долго ли ехать. Опять озадачиваюсь: до стада километров семьдесят, но ехать будем часов пять... Вот это скорости! Переезжаем Мому, ныряем в редкий лиственничный лес. Под капот не спеша уходит дорога шириной в одну колею. Так вот какова она, пресловутая трасса! Время от времени колея раздваивается: это встречные машины, чтоб разойтись, сворачивали в тайгу. В одном таком месте вижу утонувший выше гусениц, брошенный бульдозер... Через часа полтора выезжаем из тайги и спускаемся в русло речки Тирехтях.

    — Вот «по нему и пойдем до самого стада, — говорит Сергей. — Если пустит он, Тирехтях...

    — Как это? — невдомек мне.

    — Доедем — увидите.

    Снега мало, очень мало, им едва припорошена земля (в середине-то декабря!), и ясно видно, что едем мы не по льду, а по донной гальке. Мне объясняют, что у Тирехтяха здесь подземное русло. Поверху же вода идет только в половодье.

    Медленно, очень медленно приближаются горы. Входим в «ворота», пропиленные речкой. И вот — сюрприз: перед машиной появляется поток живой, парящей воды. Хорошо видны камешки на дне.

    — Здесь, что ли, может не пустить? — вспоминаю я.

    — Да нет, это пустяк. Дальше, на наледи есть местечко...

    «Урал» с устрашающим ревом пересекает поток и выбирается на его другой берег. Начинается долгий путь по руслу Тирехтяха наверх, в горы.

    Никакой дороги нет. Мы идем то по гальке, то по льду. Лед тонок, с тихим шелестом проламывается он под многотонной махиной «Урала», оставляющего за собой водяную колею. Сергей облегченно вздыхает: прошли опасное место! Чем оно опасно, я узнаю только на обратном пути... Постепенно привыкаю к реву машины, к шелесту ломающегося льда, и мы с Юпитером начинаем разговор об оленях.

    Оленеводство — самая выгодная отрасль в «Искре». Оно приносит 250—-350 тысяч чистой прибыли. Трудностей, однако, много. Прежде всего не хватает пастбищ, как ни парадоксально это звучит в приложении к хозяйству, занимающему такую гигантскую территорию. Дело в том, что основная масса здешних ягельников — так называемые «чистаи», горная тундра. Площадь их весьма велика, но пасти на чистаях можно только в бесснежное, теплое время; оно же здесь вдвое короче зимы. На зиму олени спускаются в тайгу, где ягеля куда меньше, чем на чистаях. Вот и получается, что на худших пастбищах стада вынуждены пастись вдвое дольше, чем на лучших. И с этим ничего не поделаешь, как ни мудри над маршрутами стад.

    Стадо № 2, в которое мы едем — нагульное. Молодняк весной собрали из разных стад, чтобы в начале зимы забить. Но как раз в начале зимы совхозу улыбнулась удача: перекочевка диких оленей наконец прошла по «Искре», и у знаменитой Момской наледи совхозные охотники отстреляли 1000 голов. Поэтому было решено стадо № 2 пока не трогать. Бригадиром в нем Иван Голиков. Он впервые взял нагульное стадо, но совхоз не подвел: отход у него очень маленький.

    Чувствуется, что Ан оленеводство знает прекрасно... Разговор переходит на лошадей, на рогатый скот. Юпитер, горячась, рассказывает о строящейся молочно-товарной ферме. Сколько уже пришлось поломать копий в спорах с министерством! Навязало устаревший проект: один коровник. Ни помещения для телят, ни красного уголка для доярок. Споры еще далеко не окончены, но мне верится, что Ан своего добьется.

    В темноте в лучах фар снежком, пущенным детской рукой, перелетает дорогу куропатка. И вот Сергей нажимает на тормоз. Приехали.

    Метрах в десяти от дороги, пологом к ней темнеет большая десятиметровая палатка с железной трубой. Лиственницы над палаткой закуржавели так, что думается: ели. Но нет, не ели — кроме лиственницы, здесь ничего не растет, даже береза. Лунный свет высвечивает рядом повисшую над палаткой, над грузовиком, над таинственно молчащей тайгой серебристую глыбу скалы.

    Как вы думаете, кого можно встретить в оленеводческой палатке? Ясное дело, скажете вы, оленеводов, закаленных крепких мужчин. Входим. Краснеет горящая печка, тускло светят свечи — одна в углу, другая прикреплена к стояку, подпирающему верх палатки. Прямо под ноги откуда-то выкатываются двое ребятишек: одному лет шесть, другому — три. Кроме них, в палатке две женщины. В полутьме лица рассмотреть трудно, но все же видно, что одна из них средних лет, а вторая совсем старушка.

    Знакомимся. Хозяйку палатки зовут Маврой Гаврильевной. Она жена Голикова, а в бригаде исполняет обязанности чумщика — топит печь, готовит пищу. Евдокия Ильинична — бабушка Ивана, приехала из поселка в тайгу погостить. Ребятишки — сыновья Мавры и Ивана. Кроме этих, у Голиковых еще четверо, но те школьного возраста и сейчас в Сасыре, в интернате.

    — И что же, они постоянно здесь?— спрашиваю я о малышах.

    — Ну а как же! Где же детям быть, как не с родителями, — отвечает Мавра. Заслышав лай собак, Сережа и Гоша без шапок и пальто выскакивают из палатки.

    Бригадира пока нет: оказывается, он ездил в Сасыр отчитываться и должен приехать на одной из «Татр», что следуют за нами. Об этом Мавре из совхоза сообщили по рации. Так что мужчин в палатке тоже пока что двое: Юрий Тарков — племянник Голикова и Дмитрий Неустроев — зять Юрия: женат на его средней сестре. Есть в бригаде еще два члена: Дмитрий Афанасьевич Тарков, отец Юрия, и брат Юрия Анатолий. Но их мы не увидим: они отправились к оленям, которые отсюда километрах в пятнадцати-двадцати... Что же это получается: ехали-ехали мы к оленям, да так и не доехали?

    Как уже видно из сказанного, бригады оленеводов комплектуются по родственному принципу. Так удобнее. Ведь люди живут в тайге, маленьким коллективом. Нужно особое взаимопонимание, доверие друг к другу.

    Все в бригаде — эвены, кроме Неустроева. Дмитрий — чукча. Он приехал сюда из Нижнеколымского района вслед за женой. Вот уже пять лет, как в «Искре».

    Хозяйка ставит на низенький стол угощение: мясо, бульон, режет хлеб, лук, яблоки... Вот уж не ожидал! Мавра объясняет:

    — Трасса! Каждую неделю машины ходят, а то и чаще.

    Но, как видно, на нынешнем месте палатка простоит недолго. Пользуясь тем, что приехал главный зоотехник, оленеводы наперебой говорят:

    — Кочевать надо, Юпитер Васильевич! Ягель уже кончается. Грузовик давай! Добра многовато, на нартах не помещается!

    — Вот бензин доставят из-за перевала, тогда и пришлем, — успокаивает Ан.

    Оказывается, два совхозных «налива» (бензовоза) застряли на пути из Артыка из-за снежных заносов. Вот почему бензина в совхозе нет.

    Мы с Юпитером и Сергеем успеваем поесть и наговориться с оленеводами, а «Татр» все нет и нет... Наконец, часа через три после нашего приезда к гуденью «Урала» — его прожорливый мотор так и будет работать всю ночь — добавляется надсадный рев трех машин, подымающихся на берег из русла Тирехтяха. Первой слышит его Евдокия Ильинична, бабушка бригадира. Она вообще слышит раньше всех приближение любого предмета, будь то машина, олень, собака... И урчанье «Урала» ей не мешает. Сколько ей лет — никто не знает, в том числе и она сама. Но если учесть, что внуку 38, то много.

    Входят вновь прибывшие: два Ивана — Иван Егорович и бригадир, и три водителя «Татр», приписанных к Артыкской автобазе. Человек невысокий может еще выпрямиться в палатке во весь рост. Шоферы — как па подбор, гвардейского роста, плечистые, как наш Сергей, нагибают головы. Здороваются шумно, как старые знакомые, садятся к столу, неуклюже подбирая длинные ноги в тяжелых унтах. Они и в самом деле уже знакомы — были здесь по пути в Сасыр. Хозяйка вновь заставляет стол тарелками. Среди уже знакомых яств появляются горячие блины. И когда она успела?

    Разговор идет о том, о сем. Оленеводы расспрашивают водителей о трассе: всех интересует, дойдут ли совхозные «наливы» и когда. Звучат таинственные названия опасных урочищ: Потап, Баба-Яга... Мимоходом выясняется, что по пути из Сасыра сюда сегодня одна из «Татр» провалилась, и ее долго вытаскивали. Так вот почему они приехали настолько позже нас! Между прочим, подобные случаи так часты на трассе, почти целиком проходящей по речкам, что в одиночку шоферы здесь никогда не ходят: провалишься, забуксуешь, откажет мотор — откуда помощи дождешься?

    Кстати, в неоспоримой мудрости этого правила: в одиночку не ходить — мы убедились назавтра, когда возвращались в Сасыр и попали-таки в ловушку. Два часа бились Сергей и Юпитер, вызволяя «Урал» из ледяной ямы: и намораживали песок на протекторы, и крошили ломом лед под колесами, стоя в резиновых сапогах по колено в ледяной воде... И было так неловко, что мы с Иваном Егоровичем ничем по неумению своему не могли помочь. Только выпустив воздух из шин, выбрались наконец. Вот когда мне стало понятно, почему на трассе шоферы — такие атлеты: слабому физически здесь просто нечего делать.

    Разговор затягивается допоздна. Разобравшись, что мы с Иваном Егоровичем не газетчики, а поэты, оленеводы просят читать стихи. Удивительный был этот вечер стихов в брезентовой палатке у белых гор, посреди тайги, при свечах, перед «залом» из десяти человек, среди которых старушка, не помнящая сколько ей лет, и два малыша, еще не ходящих в школу... Справедливости ради должен отметить, что старший, Сережа, внес и свою лепту в поэтическую мозаику: без запинки прочел якутское народное стихотворение «Куобах, куобах барахсан» («Зайчик»).

    Но вот пора спать. На голые лиственничные ветки, которыми устлана земля в палатке, мехом вверх стелются оленьи шкуры. Забираемся в оленьи спальные мешки — кукули. Гасятся свечи: их не хватает, приходится экономить. В печурке трещит уголь. Когда его подбрасывают, дым с минуту режет закрытые глаза. Но вскоре он покидает палатку, и воздух вновь становится чистым и прохладным, как вода в горном ручье. Согреваешься, и уже не странно думать, как это люди могут жить в таком обиталище круглый год, ежемесячно переезжая с место на место.

                                                 3. САСЫРСКОЕ МНОГОЦВЕТЬЕ

    Аэродром в Сасыре есть, но аэровокзала пока нет. Ждать самолет приходится на открытом воздухе. Небольшое это удовольствие — ждать на сорокаградусном морозе, да еще когда самолет опаздывает. Смотришь на север, откуда должен он прилететь, а едва ощутимый, вкрадчивый, но тем не менее декабрьский ветерок сушит и жжет лицо. Поневоле отворачиваешься. И вдруг... Вдруг я увидел вдали на юге, где-то там, откуда мы вернулись вчера — может быть, над Тирехтяхом — радугу. Она стояла торчком и была коротенькой, как остаток карандаша, который уже не удержать в руке, но такой яркой, что через минуту на нее стало больно смотреть. Зимняя радуга в Якутии — не такое уж редкое явление, но эта была особенной. Обыкновенно в ней два-три сливающихся тусклых цвета, Я в этой был полный набор от красного до фиолетового, и каждая полоса смотрелась как бы отдельно. А зажгло ее желтое солнце, с неимоверным трудом оторвавшееся от зубчатой линии горного горизонта.

    — Видно, над наледью, — высказал догадку Иван Егорович, также увидевший радугу. Может быть... Я смотрел и думал, что и жизнь в «Искре», и впечатления наши о ней похожи на такую вот многоцветную, яркую радугу, где одна краска не сливается с другой.

    Звероферма. Охотовед Валентин Слепцов показывает шкурки чернобурок, уже готовые к отправке в Иркутск. Увлеченно сыплет терминами: вуаль, серебристость, первый цвет, второй цвет... Нет, не сорт, а именно цвет. Шкурок второго сорта нет: только первый. Не случайно: здесь лисиц кормят, как положено, в основном мясом, комбикорм — всего лишь добавка к рациону. Многие десятки шкурок, и все прекрасны. Впервые стою посреди такого богатства.

    Мастерская... Несколько женщин неторопливо, вручную мнут оленьи шкуры, шьют кукули. Переночевав в таком почти на голой земле, понимаешь по-настоящему, как важен этот тяжелый, не механизированный труд.

    Сельский музей... Скромный домик ломится от экспонатов. Среди них уникальные: чучела белой белки-альбиноса, розовой чайки, старинный серебряный пояс — подарок тойона своему сыну в день шестнадцатилетия. Тут же — книги Василия Лебедева, эвенского поэта, момского уроженца. Создатель музея, школьный учитель Дегтярев Александр Михайлович хочет сделать его чисто эвенским. Это будет, пожалуй, единственный в республике эвенский музей.

    Вот другой энтузиаст — Сергей Егоров. В совхозе он возглавляет агиткультбригаду, обслуживающую оленеводов. Целый год ездит бригада из стада в стадо с лекциями, концертами, кинофильмами, выпускает в каждом фотогазету. Казалось бы, чего еще? Но у Сергея есть увлечение — он пишет историю своего наслега. Предмет особой его заботы — могила летчиков, разбившихся в 43-м году на перегоне самолета с Аляски. Могила эта в 70 километрах от Сасыра. Временный памятник обветшал, нужен новый, вечный. Об этом хлопочет Егоров...

    Не забудется краткая встреча с Владимиром Иосифовичем Питимко. Мы о нем немало слышали задолго до встречи от разных людей и, по правде говоря, не чаяли увидеть, так как был он в отъезде, в стадах. Но — повезло: вернулся в последний наш день в Сасыре.

    В Момском районе Питимко 29-й год, 22 из них работает в Сасыре. Несколько человек говорили, что он башкир. Оказалось — украинец родом из Башкирии. Окончил Башкирский сельхозтехникум. С семью другими выпускниками направили в Якутию. Так с тех пор и работает зоотехником по оленеводству.

    По полгода в стадах, привык к кочевой жизни. Был моложе — ездил верхом на оленях. «Теперь потяжелел, — шутит он, — и самому тяжело, и оленю. Зимой на нартах езжу, летом на лошади». Обязанностей у зоотехника тьма: разработка маршрутов перекочевок, инвентаризация оленей по десяти группам (2-3 раза в год). А прививки против кожного овода, сибирской язвы, бруцеллеза? Это дело ветврача, но зоотехнику тоже приходится заниматься... Ну, а кроме того, Питимко берет на себя и такие обязанности, которые подсказывает сердце: завозит на горные стоянки оленеводов дрова, снабжает их свечами.

    Он настолько вжился в здешнюю жизнь, что, кажется, и не мыслит себя в другой обстановке. Женился здесь, через три года после приезда из Башкирии. Жена его Наталья Николаевна — якутка, учительница. Говорят по-якутски, он, как якут, что удостоверил Иван Егорович. Овладевает эвенским языком, на котором уже не всякий эвен говорит. Детей записал якутами, зять у него якут, невестка — эвенкийка.

    Мне показалось, что во всем этом сыграла решающую роль его любовь к объекту его повседневного труда — оленю. К тому самому, которого до приезда в Якутию в глаза не видел. Может быть, я и преувеличиваю, пусть в таком случае Владимир Иосифович меня извинит. Но вот его собственные слова: «Если б оленя не уважал, то давно бы уехал». Других приезжих привязывает богатая охота, рыбалка; Питимко, конечно, охотник, рыбак, но, по его словам, «без большой страсти». Для него природа скорее предмет созерцания, чем потребления. Он обо всем говорит спокойно, кроме оленеводства:

    — Сколько трудностей зряшных, легко устранимых у оленеводов! Взять хотя бы жилье. Проектируют передвижные домики, а палаточный материал не отпускают. Дают 900 метров на совхоз. До смешного мало! Ведь палатка нужна не только оленеводам: охотникам, например. Или взять свечи. Во всем районе их негде взять! А эвену в палатку керосиновую лампу не поставишь, с керосином рядом эвен жить не будет. Или сёдла. Их тоже нет...

    Смотрю на радугу, сияющую над далеким Тирехтяхом... Там вчера в течение двух часов мы не знали, поедем дальше или пойдем сорок километров пешком. Там над урочищем «Баба-Яга» действительно стоит с воздетыми руками красно-коричневый лиственничный идол — говорят, его вырезал какой-то шофер в ожидании, когда появится на Тиряхтяхе какая-нибудь машина и вытащит его грузовик... Там по пути Юпитер и Сергей ломали кедровый стланик для недалекой уже новогодней школьной елки. Ель и сосна, как говорилось, здесь не растут, вот и придумали: ставят лиственницу, а к ее голым ветвям привязывают ветки стланика. Положил и я себе в портфель на память веточку, остро пахнущую скипидаром.

    Впрочем, если она и потеряется или рассыплется на длинные свои, мягкие хвоинки — момская радуга не забудется.

    [C. 91-97.]

 

 

    Иван Антонович Ласков – род. 19 июня 1941 года в областном городе Гомель Белоруской ССР в семьи рабочего. После окончания с золотой медалью средней школы, он в 1958 г. поступил на химический факультет Белорусского государственного университета, а в 1966 г. на отделение перевода Литературного институт им. М. Горького в Москве. С 1971 года по 1978 год работал в отделе писем, потом заведующим отдела рабочей молодежи редакции газеты «Молодежь Якутии», старшим редакторам отдела массово-политической литературы Якутского книжного издательства (1972-1977). С 1977 г. старший литературный редактор журнала «Полярная звезда», заведовал отделам критики и науки. С 1993 г. сотрудник детского журнала «Колокольчик» (Якутск), одновременно работая преподавателем ЯГУ (вне штата) и зав. отделом связей с общественностью Якутского аэрогеодезического предприятия. Награжден Почетной Грамотой Президиуму Верховного Совета ЯАССР. Член СП СССР с 1973 г. Найден мертвым 29 июня 1994 г. в пригороде г. Якутска.

    Юстына Ленская,

    Койданава