.png)
.png)
.png)
.png)
.png)
Н. Воронецкий
ИНДИГИРСКАЯ НОЧЬ
В распадке под сопкой - кусты
И звездная синь над рекою –
Такой набивной густоты
Что можно потрогать рукою.
Гуляет напевный баян,
А с песней его,
с нею рядом,
Сочится сквозь синий туман
Луна бронзовеющим взглядом,
Шумят по ночному цеха
И ритмы поющих моторов, -
Как будто баяна меха
В них влили свои переборы.
Везде – огоньки, огоньки,
Как россыпей золота блики,
Как дел трудовых маяки,
Как дань наших будней великих.
И вьюга готова, не прочь
Пройтись с гонорком,
по-сибирски...
Люблю тебя, звездная ночь,
В густой синеве Индигирской.
/Заря Севера. Усть-Нера. № 13. 1 февраля 1964. С. 4./
.png)
.png)
МАТЬ
Апрельское солнце
встает над тайгою,
Прощаться пора нам
со снегом и льдом.
Пусть солнечный луч
вместе с юной весною
Заходит в твой
добрый, приветливый дом.
В словах своих,
может, нечетких и слабых,
Но чистых,
как синь поднебесной тиши,
Пою твоему материнству я славу,
Пою, чтоб
резвились, росли крепыши.
И хочется мне, чтоб все мамы на свете
Не знали
ни горя, ни страха, ни бед.
Чтоб люди
скорее на нашей планете
Забыли, что в жизни
есть ненависть, вред.
*
УЧИТЕЛЬНИЦА
Любовь моя к жизни
с ней рядом стояла
И с нею робела
у парты порой,
Но нам, огольцам,
она мир раскрывала
С волненьем задорным,
с горячей душой.
Она прививала нам
верность и знанья
И преданность Родине,
сини полей.
За это — любовь моя ей
и признанья,
За это ей предан
всей жизнью своей.
Она научила,
трудясь неустанно,
Как партию нашу
родную любить.
И мы ее мыслями,
правдой, устами
Всегда стали в жизни
своей говорить.
*
СЛАВА
В поселке колхозном,
таежном,
суровом
Немало прекрасных рабочих семей...
Живет и работает там Кондакова,
Известная славою доброй своей.
Доит ли буренок,
соски подмывает
Иль, просто,
штампует надои в круги –
Ей кажется — это здоровье крепчает
Людей
трудовой индигирской тайги.
Работе она
отдает полной мерой
Энергию,
силу
и радость свою.
Для многих служить она
может примером
И славой в великим рабочем строю.
*
РАБОТНИЦА ВАЛЯ
За маревной далью, туманно-кисейной,
В распадке меж гор и обрывистых скал
Есть прииск большой — Золотой Параллельный,
Дающий стране благородный металл.
Проникни в седые гранитные горы —
Увидишь там россыпи бликов-огней,
Увидишь, как Валя со скалами спорит
Во славу любимой Отчизны своей.
Она, добывая в скалистой породе
Металл золотой из-под вечных мерзлот,
Себе обрела в приисковом народе
Рабочую славу, рабочий почет.
Пусть солнце ласкает таежные дали,
Пусть снова тайга зеленится весной.
Пусть радость труда у работницы Вали
Всегда будет юной, всегда молодой.
/Заря Севера. Усть-Нера. № 46. 18 апреля 1964. С. 4./
.png)
Я познакомился с ним и заметил, что ничего в жизни ему не давалось легко. Правда, такое «нелегко» можно было заметить на многих других, к которым, как и к нему, все приходило в борьбе, в напряжении сил, подчас с какой-то грустью, как это было в 1962 году, когда красивый зеленый поезд увозил молодежь на Дальний Север, облепленный легендами. Отъезжавших провожало много отцов и матерей. Много было сказано теплых слов на дорогу. А вот ему, голубоглазому с русыми волосами парню, никто ничего не сказал. Отца он лишился в одиннадцатилетнем возрасте. Через четыре месяца умерла мать. Кто мог сказать ему душевное слово на дорогу? Разве только любимая девушка!.. Да. Она, Рита, была на вокзале. Провожала. Но что она могла сказать от имени своих восемнадцати лет? «Не забывай» — и все. А в остальном — затаенная робость. Она сдерживала порывы сердца девушки. Все, что хотелось сказать, осталось невысказанным.
Ритмично и многоголосо шумела вечно неугомонная и могучая Москва. Был апрель и его яркое солнце золотило вокзал. Резкий паровозный свисток разорвал тягучий людской галдеж, и тяжелый локомотив дохнул своей силищей. Голубоглазый парень заметил, что его тело подалось назад. А в разрывах выброшенного паровозом дыма появлялась и исчезала девушка — с поднятой рукой, до боли дорогой и знакомой... Так он уезжал. Так увозил его в далекое, таинственно-северное красивый зеленый поезд, его, московского парня, слесаря Люблинского литейно-механического завода Анатолия Степанова.
В окне проплывали дорогие сердцу родные пейзажи, а в памяти — картины жизни. Припоминается 1942 год, увлажненный человеческой кровью, обильный на безотцовщину, сирот и вдов. Решил устроиться учеником токаря. Не берут,
— И без тебя пацанов хватает.
Решил прибавить себе жизни сразу два года, Стало 13. Дело, как будто, пошло па лад. Но старый, умудренный жизнью мастер сощурил глаза: «Что-то не то. Молодовато».
(Окончание на 4-й стр.)
[С. 2.]
.png)
КРАСА БИОГРАФИИ
(Окончание.)
И опять на душе дрожь. Хоть бы!.. Мечта сбывается. Я — ученик токаря в механическом цехе Самаркандского мотороремонтного завода. Стараюсь. Точу. А сам боюсь. Больше всего предательски несолидного возраста, и это чертовски подстегивает быть похожим на взрослых: сильным, управным. Но неудачи ходят рядом. Дали обтачивать наваренные шейки коленчатого вала. 50 килограммов веса. Стал подымать на станок и упал. А вал этот на меня. До потери голоса испугался. И не от того, что сильно придавило ногу, что на —руке появилась жгучая ссадина. Это было пустяком по сравнению с той опасностью, которая, по моему убеждению, на меня обрушится. Тем более, что мне уже начала нравиться эта работа. Без нее-то как теперь быть? А вдруг неумолимый мастер сощурит хитрые глаза:
— Нет, голубчик, что-то ты слабоват на свои года. Не то оно...
А вдруг все раскроется, — А-а-а, зелень пробралась в токаря!
Был и такой случай. Монотонно гудела апрельская Москва. Я шел из кино. Со мной друг, Митькин Ваня. Увидели объявление. Оно звало на Север.
— Поедем?
— Поедем, — не задумываясь, ответил Ваня.
Некоторым везло, без хлопот отпускали. Зав. кадрами Люблинского литейно-механического сказал:
— Чем тебе плохо быть в Москве прославленным мастером по литью огненного металла? — как об этом писала областная газета «Ленинское знамя» под твоим большим портретом, а? Чем это плохо? Мы ответили:
— Поедем!
— Тогда, — продолжал зав. кадрами, — вы лишитесь жилплощади. Назад, в Москву, не будет возврата. Мы ответили:
— Поедем. Жилплощадь нам дадут там.
Тогда нам те места, в которые мы едем, назвали первобытной глушью, непролазной тайгой, бессолнечной окраиной, безлюдной землей. Мы этих мест, конечно, не знали. Слушали и не возражали. Но решительно сказали: — Поедем! А самим и взаправду от души хотелось попасть в такие места. Молодость наша тянула нас туда, где потруднее и первоначальнее. Когда же приехали и увидели в «первобытной глуши» Дом культуры и афиши Хабаровских и Московских эстрад, двухэтажные школы и многоквартирные жилые дома, фабричные трубы и такси, самолеты и народный театр, леса радиоантенн и телеграф, то не на шутку разочаровались и решили, что попали не туда, куда нужно было. Вот тебе и полюс холода. Точно, попали не туда, — подумали.
— Туда, туда, — кто-то сказал из встречавших нас, когда понял наше разочарование. Этого «не туда» здесь не найти. Где его вам взять? Идите в управление, устраивайтесь с жильем.
Так и остались в Усть-Нере два московских парня: Анатолий Степанов и Иван Митькин. Работают в центральных ремонтно-механических мастерских.
Известно, что достоинство всякой работы оценивается ее результатами. А результаты у Анатолия — это ежемесячные от 150 до 200 процентов технормы при месячном заработке больше двухсот рублей. В этом главное? Так можно думать.
— Но нет. Не в этом главное у Анатолия Степанова, — говорит старший мастер цеха Дмитрий Петрович Аринкин. — С такими показателями у нас много в цеху: Водопьянов, Митькин, Ильин, Дымов, Аникин, Беляцкий, Михайлютин... Главное в этом человеке другое. Слушайте: делает все, что дашь, выгодно это для него, или нет. Если сделал, то это — хорошо. За два года с ним не было разговора о зарплате, что получил, то и его. Он член цехкома. Всегда скажет обо всем, будь хоть самая горькая правда, — прямо в глаза. Не терпит плохого, а такое у нас бывает, греха таить нечего.
Сейчас Анатолий, как многие другие, борется за звание ударника коммунистического труда. Борьбу, без которой у него нет ни одной минуты жизни, наполняет хорошим, содержательным, а биографию свою — трудовой красой.
— Ну, а как же с Ритой?
— Не забываю. Помню наказ. Самолеты письма возят. Скоро съезжу в отпуск. Постараюсь, чтобы нужда отпала в дальнейшей переписке. Не сомневаюсь, что и ей понравится Север, как мне.
Биография его на подъеме и набирает дальнейшую красу.
Н. Воронецкий.
[С. 4.]
/Заря Севера. Усть-Нера. № 51. 1 мая 1964. С. 2, 4./
.png)
.png)
.png)
.png)
.png)
.png)
.png)
.png)
РАСТИ, НАШ ОРЛЕНОК
В больничной просторной палате
Страна в белоснежном халате
Свою распахнула орлиную ширь
— Входи, дорогой наш орленок.
В объятья пуховых пеленок
И в самый наш добрый подсолнечный мир.
Конечно, сперва ты, как каждый,
Освоишь рубеж самый важный
И станешь не в меру лихим резвуном.
Соседнюю девочку Олю,
Бабусю, учителя в школе
Не раз доведешь ты своим озорством.
Ни будешь иметь по наследству
Ты самое светлое детство
И лаской народной ты будешь согрет.
К тебе перейдут наши горы,
Леса, океанов просторы
И самый чудесный наш юный рассвет.
Над синими материками
Дела твои станут веками,
Дохнут единением алых знамен.
Все флейты и скрипки планеты
Играть будут гимны Советов
В созвездии братском всех наций, племен.
Растя, наш орленок, — все это
В века понесешь эстафетой
Тебя породившей могучей страны...
Но дядя есть в «мире подлинном»
С душою холодно-чугунной
И смерти он жаждет тебе — без вины.
Рожденью орлят и покою
Он атомной грезит войною,
Бушует страстями коварных затей.
При этом, молясь всем пречистым,
Он хочет быть правым и чистым
В кровавом убийстве малюток-детей.
Так вздрогни весь мир!
Пусть ребенок,
Тобой порожденный орленок,
Не слышит смерчей грозовых
над собой, —
В просторах якутских, кубинских,
В московских, канадских и минских,
В просторах бурлящей планеты родной.
Пусть будет ему как наследство
Счастливое звонкое детство,
Любовью он нашей пусть будет согрет.
К нему перейдут нивы, горы,
Леса, океанов просторы
И юной планеты багровый рассвет.
Н. Воронецкий
/Заря Севера. Усть-Нера. № 63. 30 мая 1964. С. 4./
.png)
НАМ СООБЩАЮТ
УСТЬ-НЕРА. Вечерам русской литературы и искусства посвящена выставка репродукций русских и советских художников, кинофестиваль, в исполнении народного театра жители поселка увидят спектакль «Пора любви». Члены литературной группы в эти дни выступают на страницах газеты «Заря севера» со своими рассказами и стихами. Местный поэт — воспитатель школы-интерната Николай Александрович Воронецкий подготовил к вечерам творческий отчет.
Наш корр.
/Молодежь Якутии. Якутск. № 74. 23 июня 1964. С. 1./
.png)
.png)
НА БЕРЕГАХ ИНДИГИРКИ
Полюс мирового холода... Вечно стремительная Индигирка. Серебристые ее раскаты могучей волны и глубокая синева неба в величавых плесах. Земля, выдаюшая труженикам чудо свое — золото, и радость созидания, с которой народ идет в свое ясное завтра. Да. Кто в мире не знает, что есть такое место на земле? И кто не знает, что так стало только после того, как в семнадцатом прогремел трубный присуд пролетариев, а ленинская «Аврора» сжигающим пламенем дохнула в звериное лицо самодержавию. Вот уж по истине, — взрыв был сильнее всех атомных и водородных. И по сегодняшний день эхо его не может успокоиться. Раскатывается и грохочет по всем материкам и континентам. Потому, что за ним — встает солнце, свет, жизнь. За ним — серебристые раскаты рек, подобно Индигирке, чудесная синева неба в морях и океанах, радость труда народного. Да, кто в мире не знает, что есть такие (и везде) места на земле?! Все это кажется само просится в поэмы, симфонии.
И это будни людей. Краса народная. Она отражается и в искусстве нашем, народном, коммунистическом.
На берегах Индигирки, в нашей таежной, молодой и далекой Усть-Нере прозвучат голоса советских композиторов, певцов, поэтов, музыкантов. Известный в стране и далеко за ее пределами Эдуард Грач, лауреат четырех международных конкурсов, будет исполнять для усть-нерцев и золотодобытчиков района на скрипке лучшие произведения композитора Андрея Эшпая. Несколько лирических песен Эшпая исполнит певица Наталья Кучерова, выступят солисты Московской филармонии А. Трощинский и Н. Безверхий. Да и сами композиторы: Юрий Чичков, Д. Салиман -Владимиров, Евгений Радыгин и Андрей Эшпай выступят у нас со своими произведениями.
Вечера русской литературы и искусства на берегах Индигирки, на полюсе мирового холода. Вечера встреч в Усть-Нере с известными композиторами и исполнителями их произведений. Это и есть неугасимое торжество забот нашей партии о своей державе, о ее людях, о тружениках далеких окраин.
С нетерпением ожидаем встречи с вами, дорогие наши гости из Российской Федерации. Широко открываем ворота для вас Индигирского края. Скучать не будете. Люди Усть-Неры и приисков — хорошие зрители и слушатели. Любят на берегах Индигирки свое социалистическое искусство.
Н. Воронецкий.
/Заря Севера. Усть-Нера. № 73. 23 июня 1964. С. 4./
.png)
.png)
.png)
Давно живет и работает в Оймяконском районе Николай Алексеевич Воронецкий, произведениям которого посвящается эта литературная страница «Подснежника». Свободное от работы время он отдает литературному творчеству. В его рабочих тетрадях две довольно большие поэмы (одна из них — «Главное» — о Крайнем Севере), много стихов о Севере и его тружениках.
Член Союза писателей СССР, ленинградский поэт Николай Малышев (автор книги стихов «Встретимся на Ольчане») так сказал о стихах Н. Воронецкого: «В них ясно чувствуется неподдельный лиризм и искренность. Несмотря на некоторые недочеты, меня они поражали правдивостью, точностью найденных образов. Вообще, склонность к образному мышлению свойственна творческой манере Воронецкого. Во многих стихах он живописует природу северного края, но за картинами красот родной земли ясно ощущается подтекст — твердость и сила людей, живущих на ней».
В дни декады русской литературы и искусства в нашей республике с удовольствием предоставляем слово своему товарищу по перу, воспитателю Усть-Нерского интерната Николаю Алексеевичу Воронецкому.
Б. Чернов.
*
ВМЕСТО ЮБИЛЕЙНОГО
(К своему 55-летию)
На старость многое похоже...
Мне 20 тысяч с лишним дней.
Усть-Нера в два раза моложе
В сравненье с жизнью моей.
А кто приметил дату эту?
Как пеплом все занесено,
И, может быть, мне стать поэтом
Не будет в жизни суждено.
Ну что ж, пускай затрутся даты
Про жизнь про тленную мою,
Но стих мой преданным солдатом
Всегда стоять будет в строю.
В дыханье лиственниц душистых,
В морозах жгучих и лихих,
В речных раскатах серебристых
Оставит след мой звонкий стих.
Пшеничным колосом зернистым,
Березкой нежною родной,
Могучей родиной цветистой
Всегда звенеть стих будет мой.
И даже пусть под грохот грома
Зайдусь я в атомном огне,
Он и тогда будет весомым
В любом квадрате на земле.
Лишь потому, что в мир широкий
Я шел, входил не сгоряча
И не единой мысли в строки
Я не вносил без Ильича.
В строках моих — весна и лето,
В них —
запах шахт и синь морей,
В них яркий свет Страны Советов
И благотворный труд людей,
В котором —
и моя крупица,
Как жемчуг благ грядущих дней,
Как каждого, кто мог трудиться
На счастье Родины своей.
Такое не умрет с годами,
Оно мой тлен переживет
И вместе с звонкими стихами
В дела народные войдет...
Немного дел моих в народе,
Куда не глянешь — весь в долгу,
Но счастлив тем, что весь в походе
И часть хоть долга снять смогу.
Мне все равно, пусть блекнут даты
Про жизнь про тленную мою,
Лишь стих бы преданным солдатом
Остался в ленинском строю.
1964 г.
*
О ТЕБЕ ПОЮ, ЛИСТВЕННИЦА
Баллада
1
Каким владеть я должен зреньем,
Чтоб край обнять им весь, сполна?
Ведь только лишь в воображенье
Войдет его величина.
От снежной северной Зырянки
До гор у Ленска, их красот
Места — родной твоей стоянки,
Места родных твоих широт...
У витых синью склонов сопок,
У белых пенистых ключей,
У тихих, вдаль бегущих, тропок
И в ласках солнечных лучей,
В дремоте гор необозримых
И в дымке маревных равнин,
Взбежав к заснеженным вершинам
По склонам спадистым, крутым
Ты век,
качаясь тихо, плавно,
Неразговорчивой стоишь,
И только с ветром в дружбе давней
О чем-то шепчешься, шумишь.
Прельщен твоей шумящей речью,
Напевной,
плавной, вековой
Я с самой первой нашей встречи
В тайге-кормилице с тобой
Не был пленен противным тленьем
Нередких пьяниц, забулдыг,
И поместил с предвосхищеньем
Тебя
в число мне дел родных...
И тут,
на Севере суровом,
Меж гор заснеженных и скал,
Где в их бесчисленных кладовых
Искрится огненный металл,
Где ветер лютый,
непокорный
Не раз дождем в лицо хлестал,
Я сам работая упорно,
Судьбу твою пронаблюдал.
2
Твой век не мал, да и к тому ж ты
Леса потомком развела,
Ведь ты красавицей крылатой
Столетья здесь пережила.
Вознесшись стройной,
свежей, чистой
До высоты цветущих гор,
Ты теплым запахом смолистым
Все лето нежишь ширь-простор.
Когда ж зима буранной стужей,
Разбушевавшись не к добру,
Опять завоет и завьюжит,
В продрогшем начисто бору
Стоишь тогда ты серебристой
В покрове снежной пелены
И ждешь
под заметью пушистой
Прихода теплых дней весны.
Чтоб снова веткою родною
В тайге родимой прозвенеть
И вновь, как каждою весною,
Расти под солнцем и шуметь.
И так ты долго здесь дремала
То в снежном пухе, то в листках,
Скопивши лет своих немало
С слоено-замкнутых кругах...
Твоя,
бегущая в высь, крона —
За век
с рожденья твоего —
В суровых стужах Оймякона
И в летних веяньях его.
О! Сколько выбросит в подснежье
Семян уснувших, но живых,
Чтоб с материнской лаской нежной
Растить наследников своих,
Чтоб снова веткою душистой
В краю родимом прозвенеть
И вновь, могучею, смолистой,
Расти под солнцем и шуметь.
3
Прошли года твоей дремоты,
С собой унесши и покой,
Как только гул людской работы
Раздался здесь, в тайге глухой.
И волей нашею нашла ты
Совсем иной,
иной покой —
Уже в стене предгорной хаты
Ты пахнешь свежею смолой.
Бревно к бревну мы подогнали,
Чтобы теплу не убегать,
Под бок твой мох мы подостлали,
Чтоб лучше ты могла лежать.
Еще до осени успели
Все сделать в срок, наверняка
И разукрасить глиной белой
Твои смолистые бока...
И не один так дом обновой
Свою добротность распростер:
Шумит на Севере суровом
Немало лиственниц-сестер.
А сколько поросли шумливой
Поднялось срубленным взамен?!
Чтоб отшуметь свой век счастливо
И лечь в десятки новых стен...
Мои напарники в работе —
Сыны эвенов, якутов
Когда-нибудь о нас в отчете
Немало скажут добрых слов.
Мы не один, входя в век новый,
Создали дом, жилой квартал
В тайге дымчатой и суровой
Меж гор завьюженных и скал...
4
Пожалуй, можно б кончить было
О ней на этом разговор,
Но слышал я, —
в тайге прижилось
Одно поверье с давних пор.
Как шум лесной, оно извечно,
Как вечный говор рек, оно.
Оно, как что-то человечье,
И смысла доброго полно.
Как будто —
лиственница летом,
Умывшись утренней росой
И просушив себя рассветом,
Ведет шумливый говор свой —
Когда и кто нас сосчитает
На щедрых землях золотых?!
А еще больше подрастает
Нас нежных, юных, молодых.
Чтоб только жить,
своей красою
Ласкать всегда родную ширь,
Да лишь бы только
смерть войною
Не вторглась в наш покой и мир.
Но если все ж
своим безвластьем
Война нарушит наш покой,
То вы не дайте тут пропасть нам
И забирайте нас с собой.
Берите нас с священным правом
На боевые рубежи.
Укрепим мы вам переправы
Окопы, ходы-блиндажи.
Конечно, жалко лес, раздолье
Менять на гарь войны и дым,
Но чем терпеть тоску, неволю,
То лучше гибнуть молодым.
Пусть мы в дыму зайдемся душном,
Но молодь вся,
без мук и бед,
Войдет в свой мир,
как в сад цветущий,
На миллионы новых лет.
* * *
Тайга поверье носит, множит,
Оно — как вечный шум лесной.
Но в смысл его
взаправду может
Поверить разум наш людской....
В тайге,
под ветром непокорным,
Меж гор заснеженных и скал,
Я сам, работая упорно,
Судьбу твою пронаблюдал.
Ну что ж, судьба твоя, как надо,
Судьба красивая собой.
Пусть каждый стих моей баллады
Живет такою же судьбой.
1964 г.
*
НА РАССВЕТЕ
Синей рассветной порою
Слышу — шумит перепляс.
Это в камнях под скалою,
Пляшет шальной Арангас.
Дерзкая эта речушка,
Норов крутой, хоть разбавь.
Бег торопливый и гулкий,
Очень задиристый нрав.
Вы не встречали такую
В жизни своей хоть одну,
Что под минуту крутую,
Камни гоняет по дну?
Нет?
А я встретил, и право,
Понял — она не одна,
Только то
Парень был с нравом,
Нравом крутим как она.
Утренней синей порою
Слышу иной перепляс.
Мчится с тяжелой рудою
Скорый, управистый МАЗ.
Шофер лихой Деревянко, Б
Быстрый, горячий Вадим
Так же, как речка-горянка
Дерзок, неукротим.
Двадцать вторую машину
Гонит на рудничный двор,
Время — и нет половины,
Время негаснущих зорь,
Полностью
План его — тридцать
Быстрых, управных машин
Пыль только густо клубиться
Шлейфы — до горных вершин
В бункер руду принимая,
Спешке не вижу конца,
Еле за ним успеваю
Смахивать пот я с лица.
Моюсь струящимся потом,
Как арангасской волной, -
Пусть,
но я знаю
работа
Признана будет страной.
Синей рассветной порою...
Слышу труда перепляс.
Наперегонки с рудою
Гонит волну Арангас.'
1953 г.
*
ПОДРУГЕ
Над колхозными полями
Белых яблонь дым стоял,
Сад под теплыми лучами
Лепестки распеленал.
Я уехал в край суровый...
Но по мне ты не грусти,
Белоснежный сад плодовый
Будет без меня расти.
Пусть он зреет, сад дымчатый
Дань весомую неся.
Досмотри же сад богатый,
Только помни — у тебя...
...Я уехал,
с места сорван...
Но по мне ты не грусти,
Лишь бы полно,
вечно,
бодро
Родине моей расти.
Каждой ветке,
тебя помня,
Каждой струйке горных вод
Подарю свою любовь я
И тепло ее щедрот.
Так, наверно, я рожденный
Чтоб в вирах
любой волны
Быть беспамятно влюбленным
В жизнь родной
своей страны
Не забудь, —
прошу я строго.
Будет дочка иль юнец,
Пусть идут по той дороге,
По которой шел отец.
1948 г.
/Заря Севера. Усть-Нера. № 74. 25 июня 1964. С. 4./
.png)
.png)
.png)
.png)
.png)
.png)
.png)
.png)
.png)
.png)
В газете «Заря Севера». Усть-Нера. № 74 за 25 июня 1964 года было сообщено что: Член Союза писателей СССР, ленинградский поэт Николай Малышев (автор книги стихов «Встретимся на Ольчане») так сказал о стихах Н. Воронецкого: «В них ясно чувствуется неподдельный лиризм и искренность. Несмотря на некоторые недочеты, меня они поражали правдивостью, точностью найденных образов. Вообще, склонность к образному мышлению свойственна творческой манере Воронецкого. Во многих стихах он живописует природу северного края, но за картинами красот родной земли ясно ощущается подтекст — твердость и сила людей, живущих на ней».
Библиотекари Усть-Неры на вопрос: были ли эти слова Малышева где-то опубликованы, ответили следующее:
20 октября в 4:31
Здравствуйте! Неделю искали во многих книгах, газетах, но к сожалению не нашли упоминание данных слов.
.png)
.png)
.png)
.png)
ОН ОТДАЛ ЖИЗНЬ
Не доезжая до Бурустахского моста метров пятьсот (едучи на Магадан из Усть-Неры), на левой стороне дороги виднеется могилка. В ней 10 мая 1944 года похоронен геолог Петр Емельянович Станкевич.
Причины смерти геолога толковались по-разному. Распространилось мнение, что геолог погиб трагически. С тех пор прошло больше двадцати лет. Данных нигде и ни у кого не сохранилось. Все это нужно устанавливать только при помощи людей, знавших лично Станкевича. По заданию редакции выезжаю на место. В задачу доброжелательно включаются работники Нерской геологоразведочной партии в Бурустахе Надежда Михайловна Голавачева и Виктор Феоктистович Павленко, а в Усть-Нере работники ВИГРЭ Владимир Павлович Лоот и Алексей Константинович Неганов. В моем блокноте появляется несколько фамилий старых работников, ветеранов края. Но их никого нет на месте. Все на отдаленных точках в тайге. Добраться к ним можно только на вертолетах, или, в крайнем случае, переговорить но рации. Однако это не так легко и просто. А знать людей, без устали работающих по освоению Индигирского края очень важно, необходимо помнить тех, кто отдал жизнь за процветание этого края. И не только потому, что сейчас мы отмечаем свое золотое двадцатилетие.
С Виктором Феоктистовичем Павленко выходим из поселка. Идем по трассе. Вот и могилка человека — конечный пункт его дороги. Она на высокой террасе. Над самой трассой. В ограде уже успела подняться в рост человека молодая лиственница и несколько веток ивы. Они свисают через ограду над трассой и, кажется, по чьему-то поручению всматриваются в движение, в жизнь, в торопливость людскую. На надгробье — пятиконечная звезда. Посмотрите на нее с трассы, она навсегда прижалась к свежей и чистой, как живительная утренняя роса, как распеленавшийся лепесток, синеве неба. Тут и покоится геолог Петр Емельянович Станкевич, рождения 1894 года. Но каковы же причины смерти его? Какова хоть маленькая, хоть скупая биография. И люди с душевным участием свидетельствуют дальше.
Петр Емельянович был высокого роста, полный. Голова серебрилась мелкой проседью. Очень волевой и до самых мелких деталей внимательный к людям, друзьям, товарищам. Прибыл на Север 20 июня (на надгробье написано 22-го июня) 1930 года в составе первой Колымской геолого-поисковой экспедиции Цареградского. Сперва Станкевич был прорабом разведчиков-поисковиков. Потом начальником Бурустахского разведрайона. А когда в 1942 году нашей партией и правительством было указано всем геолого-разведывательным организациям организовать добычу золота, Станкевич всего себя отдал этому чрезвычайно важному для Родины делу. За 1942-45 годы Бурустахский разведрайон, руководимый Петром Емельяновичем, добыл столько золота, сколько теперь добывает оснащенный мощной техникой любой средний прииск за два года. Созданный Станкевичем разведрайон с прежним успехом продолжал работать дальше, хотя организатора его уже не было в живых, и только свежая могилка у дороги напоминала о нем,
А случилось это так. Была обыкновенная для Станкевича майская ночь. Он поздно пришел домой. Нужно было бы отдохнуть после напряженного трудового дня. Восстановить силы. Но не таким был Станкевич, — вечно озабоченный, думающий, планирующий. Как всегда, этап ночью без отдыха и сна, геолог пешком, с палочкой снова отправился в нежно шумевшую весеннюю тайгу, — в обход многочисленных участков своего обширного разведрайона. «Отдыхать» приходилось на ходу, сном «довольствоваться» в пути. Ведь на каждом участке разведрайона уже добывался чрезвычайно нужный для обороны страны металл. Станкевич очень хорошо понимал, какое важное задание партии и правительства он выполняет. И геолог опять двое суток в дороге, на работе, на своем боевом посту.
На одном из участков он почувствовал резкий упадал сил. Но впервые ли такие чувства посещали геолога? Пройдет, силы восстановятся. И он не прекращал работу. Вникал в мельчайшие подробности. Советовался с людьми. Указывал. Помогал. Радовался всему хорошему, доброму, успехам. А домой возвратился опять поздней ночью. На верхушках сопок уже золотились первые солнечные лучи. Но упадок сил, переутомленность не оставили геолога. Мгновенно им овладел роковой для его жизни недуг. Человек скоропостижно скончался. Даже не успел раздеться, поужинать, отдохнуть. Все уже было ни к чему. В эту бодрую весенне-свежую майскую ночь Петра Емельяновича Станкевича не стало. На какое-то мгновение ясно обнажился перебой в жизненном пульсе района. Печальней прошумела тайга над убитыми горем друзьями. Нелегко с этим было примириться.
И вот мы у могилки, насыпанной 10 мая 1944 года. Ей 20 с лишним лет. И еще есть могилки в необъятных просторах нашего района. Они в разных местах. На склонах сопок. В тайге. И может быть, одинокие. В них похоронены трагически погибшие или сгоревшие на работе наши советские люди, патриоты, отдавшие жизнь за освоение золотой Индигирки. Вот их имена:
Геологи-разведчики Петр Павлович Лалетин, Иван Филиппович Минеев, Степан Степанович Дураков, Георгий Георгиевич Боровко, геологи: Георгий Михайлович Никитин, Мария Александровна Кашура, Юрий Леонидович Золотарев, промывальщица Елена Кирилловна Максименко.
Прииски, участки, полевые партии, где работали погибшие, продолжают успешно трудиться, как успешно и поныне трудятся геологоразведчики в Бурустахе.
Славные дела человека не уходят из бытия с его смертью. Они наполняют запасы памяти о себе у живых, маленькими крупицами красуются в благах потомков. Трудовая жизнь человека не бесследна, и потому продолжается эта его жизнь после смерти.
Так хотелось думать, стоя у могилки Станкевича. Так хочется думать, когда, как бы в подтверждение этому, бурустахские школьники Халифаев Витя и Аксентъева Лариса говорят:
— Мы знаем про геолога Станкевича. Видели могилку его. И нам много о нем рассказывал дядя Федя (старый работник экспедиции, сейчас начальник одного из отрядов Федор Петрович Мучкин).
Хочется думать, что обо всем славном наших предшественников старшие передадут младшим. Разыщется немало людей из местного якутского населения, которые показали здесь нахоженные тропинки первым землепроходцам. Все это нужно было бы собрать для памяти людской, увековечить. Именами наиболее выдающихся товарищей нужно назвать улицы новых поселков, приисков, селений, включая и Усть-Неру. Это и будет значить, что мы не забываем людей, отдавших свою жизнь за процветание суровых просторов нашего золотоносного района. «Не забудем мы — не забудут и потомки» — вот что должно стать нашим девизом в таком важном деле.
Н. Воронецкий.
Рисунки Ю. Степанова.
/Заря Севера. Усть-Нера. № 99. 22 августа 1964. С. 3./
.png)
.png)
ИНДИГИРСКАЯ ЛИРИЧЕСКАЯ
Слова Н. Воронецкого
Музыка Д. Салиман-Владимирова
Гулял по улицам в Усть-Нере
Горняк — парнишка озорной,
Всегда смиреющий не в меру
При встрече с девушкой одной.
Над нежной синею тайгою
Клубятся хлопком облака...
И полной радостью земною
Томится сердце горняка.
А синь сгустилась над рекою
И что-то шепчет ветерок...
Над Индигиркой золотою
Прошел о парне говорок:
В краю свершений и величий,
Не уронив красы мужской,
Он пробудил в душе девичьей
Ее нежданный непокой.
Гулял по улицам в Усть-Нере
Горняк, парнишка озорной,
Всегда смиреющий не в меру
При встрече с девушкой одной.
Искал жемчужину земную
В глубоких недрах, под землей...
И, кажется, нашел такую
Горняк усть-нерский молодой.
/Заря Севера. Усть-Нера. № 109. 15 сентября 1964. С. 4./
.png)
.png)
.png)
Н. Воронецкий
КАК ЖЕ НАЧАТЬ?..
Я стоял у огорода,
Наклонившись на плетень
Была славная погода,
Был чудесный летний день.
Ты копалась в сочных грядках,
Поливала их водой...
В сердце были неполадки,
В сердце бился непокой
Никакого разговора
Мы тогда не завели,
Почему-то в эту пору
К нам слова никак не шли
И с какой же мне причины
Начать было разговор?
С зеленеющей равнины
Или с дальних синих гор?
Иль с того, что по соседству
Мы живем в дому одном?
Иль с того, что еще в детстве
Стал я рьяным рыбаком?
Или с эха
Что гудками
Растекалось по лесу –
Над столетьями, веками,
Над студеным полюсом?
Или с улицы шумливой
На речном на берегу,
Или с речки торопливой,
Что прорезала тайгу?
Или с труб
Фабричных, длинных,
Что подперли неба высь,
Или с наших дней былинных,
Что по стройкам разлились?
Как же начать?
Разговора
Мы с тобой не завели
Почему-то в эту пору
К нам слова никак не шли.
/Заря Севера. Усть-Нера. № 123. 17 октября 1964. С. 4./
.png)
.png)
.png)
.png)
.png)
Н. Воронецкий
ЗОЛОТОЕ 20-ЛЕТИЕ
Район наш
велик,
огромен,
как где-нибудь целый штат,
где в пастях
чадящих домен
и в муштрах бранных солдат
таятся запасы злобы
рабства отцов и креста,
что шара земного глобус
теряет все их цвета.
«Так пусть уж они
как знают
года свои доживают» —
не им всколошать поля
в конце концов станет земля...
А мы?..—
Район наш
обширен,
как область, как целый край.
В его непрерывной шири
расцвел наш советский май.
Сегодня
расцвету края
исполнилось 20 лет.
Над ним заря молодая
разлила свой алый свет.
Он в наших заботах будних,
он в тысячах рубежей
строительных,
школьных,
рудных
и в душах добрых людей.
Он, брызжа все ярче, шире,
разлился, как вестник прав,
на многие страны мира,
на многие карты держав...
Партийному зову внимая,
проклав для потомков след,
навек
зажгли мы над краем
зари своей алой свет.
И вовсе
не для забавы
возносим ее года. —
Нам быть бы достойным славы
людей движенья, труда.
Ведь каждый
наш грамм металла,
добытый в большом труде,
близит конец капиталу,
чадящему на земле;
множит он счастье людское,
зари нашей славит свет, —
Так вот Оймяконье какое
стало за двадцать лет!..
По трудным
тропинкам
края
мы шли 20 лет золотых.
Судьба, знать, у нас такая,
у нас — всегда молодых.
Товарищ!
Подруга!
Рабочий!
Новой прославь высотой
дни трудовые и ночи,
и этот край золотой.
Район наш велик, обширен,
как область, как целый край.
В его необъятной шири
расцвел наш советский май.
/Заря Севера. Усть-Нера. № 135. 17 ноября 1964. С. 1./
.png)
.png)
Н. Воронецкий
ОЙМЯКОНСКИЕ ТРОПЫ
На полюсе холода – вьюжно,
Закован весь край мерзлотой,
На партии, Родине нужно
Найти его клад золотой.
Геолог в маршруте, пути,
Геолог не знает покоя.
Геологу нужно найти
Богатство земное.
Идет он навстречу ненастьям,
Навстречу ветрам и пурге,
И ищет он трудное счастье
В суровой якутской земле.
Нередко усталые ноги
Теряют тропинку и след
Нередко в тревожной дороге
Встречал он бессонный рассвет.
Пусть вьюги свирепствуют, воют,
Ветрами ревут над тайгой –
Геолог найдет и откроет
Богатства державы родной.
Бегут оймяконские тропы
По кручам обветренных гор...
Вокруг – непролазные топи
Да синий таёжный простор.
Геолог в маршруте, пути,
Геолог не знает покоя.
Геологу нужно найти
Богатство земли золотое.
/Заря Севера. Усть-Нера. № 153. 31 декабря 1964. С. 3./
.png)
Brak komentarzy:
Prześlij komentarz