ЎЎЎ 2. Іван Ласкоў. Імёны паказваюць шлях. Анамастычны дэтэктыў. Ч. 2. Койданава. "Кальвіна". 2024.

 

    Иван Ласков

                                                          ИМЕНА УКАЗЫВАЮТ ПУТЬ

                                                              (Ономастический  детектив)

    Путешественники, первопроходцы открывали новые земли. Вслед за ними шли чиновники и торговцы. Потом наступала очередь натуралистов. Этнографов. И, наконец, последними шли лингвисты, чтобы зафиксировать и описать языки открытых для широкого мира народов.

    Времена географических открытий давно прошли. Трудно стало и лингвистам. Новые языки, реже живые, чаще погибшие, открываются лишь иногда. Для того, чтобы это сделать, языковеды вынуждены забираться в глушайшие бездорожные уголки тайги и тундры - можно сказать, превращаться в первопроходцев.

    А мне удивительно повезло. Я, кажется, открыл два языка, перейдя всего лишь на другую сторону улицы... И это при том, что я - никакой не лингвист, и образование мое (Литинститут) можно назвать филологическим с большой натяжкой... Потому а говорю «кажется», чтоб не смотреть конфузливо в землю, когда настоящие языковеды уличат в невежестве и мои безумные гипотезы пустят по ветру.

    С чего же начать?

                                                       ТАЙНА ЛИТОВСКИХ КНЯЗЕЙ

    Начну, пожалуй, с признания, что я белорус, и ничто белорусское мне не чуждо - живя в Якутске, выписываю минские газеты и журналы, слежу за культурной жизнью республики.

    Большую сенсацию в Белоруссии произвело недавнее открытие историка Н. И. Ермаловича, сделанное им на основе летописей и топонимических находок. Оказалось, что летописная литва - племя, давшее название и правящую династию Великому Княжеству Литовскому, в состав которого входила Белоруссия, - располагалось на территории не современной Литвы (Литовской ССР), а Белоруссии. Нынешняя же Литва тогда частью называлась Аукштайтией, частью Жмудью. А весной 1989 г. в одной из «неформальных» студенческих газет Ермалович опубликовал небольшую заметку, в которой сообщается, что, оказывается, имена литовских князей не этимологизируются, не объясняются литовским языком. Что означает все эти Миндовг, Ольгерд, Жигимонт, Кейстут, Ягайло, Свидригайло - для сегодняшних литовцев неизвестно.

    Как же так? Ведь это имена языческие, следовательно, это слова того языка, на котором говорили люди, дававшие их. Выходит, их язык современному литовскому не был родствен. А я-то об этом и не подозревал. Вот что значит не знать языка соседей. Кстати сказать, странное у нас в стране положение с языками. При таком лингвистическом богатстве (более 100 языков!) мы остаемся лингвистическими невеждами. Русские знают, как правило, лишь родной язык, остальные - свой и русский. Много ли, скажем, у нас казахов, знающих грузинский язык, украинцев - эстонский? Белорусы, к позору, и родной язык забывают... Куда уж знать литовский или хотя бы какое-то представление о нем иметь!

    Не попадись мне на глаза заметка Ермаловича - и не было бы моего открытия (пока меня не опровергнут специалисты, буду так его называть). Да мне бы и в голову не пришло искать, на каком языке давались имена литовским князьям...

    А гут я задумался. Что это был за язык? Не славянский, не балтский (иначе бы литовцы его понимали), не германский (знатоков немецкого языка в Литве много, сразу бы расшифровали). Значит, язык не индоевропейской семьи, поскольку других ее представителей, кроме славян, балтов и германцев, в Белоруссия быть не могло. Какой же?

    Хорошо, что живу в Якутске, - живя, допустим, в Минске, так и потерялся бы в догадках... А тут пробежал мысленным взором по карте от Белоруссии до Якутии, стал вспоминать, какие народы и языки были и есть меж ними.

    Тюрки? Татары в Белоруссии появились лишь с нашествием Батыя. А племя литва тревожило славянские княжества еще в XI-XII веках...

    Остаются, финно-угры. Их в Белоруссии нет, но сравнительно близко они жили и живут: ливы в Латвии, эстонцы... Но я тут же отбрасываю эстонскую версию, эстонцы с литовцами в тесной дружбе, уж эстонцы бы подсказали, если бы имена литовских князей расшифровывались из эстонского... Значит, родственники летописной литвы находятся где-то дальше.

    Литва, литва... Что мне напоминает это слово? Название какого народа, также оканчивающееся на «ва»? Мордва! Не говорит ли это общее «ва» о родстве? И что оно, это «ва», значит?

    «Ва» означает «вода». Это ясно помню, потому что не раз читал заметки, откуда пошло название «Москва» (реки). Ясно помню, что оно считается финно-угорским. Что такое «моск» - тут вроде идут споры, а «ва» - точно, вода.

    А может ли входить «вода» в название народа? Отчего же и нет, например, «человек воды», «люди воды». Тогда что же: «литва» - «люди воды», а «мордва»... «человек воды»?

    Нужен словарь мордовского языка! Но у меня его нет. Надо идти на другую сторону улицы, в библиотеку. Однако посмотрим пока, располагаем ли другими средствами.

    Интересно, есть ли в Белоруссии реки, названия которые оканчивались бы на «ва», как Москва? Это же очень важно, для утверждения, что литва была племенем финно-угорским. Есть - значит, можно утверждать, нет - извините. Несколько лет назад вышла в Минске «Энциклопедия природы Белоруссии» (на белорусском) в пяти томах, это отличное издание мне прислали. В конце пятого тома помящен список всех белорусских рек и речек. Прохожу взглядом по списку. И обнаруживаю.. 33 реки с «ва!» Зэльва, Лохва, Изва, Мытва, Тонва, Лонва, Льва, Свортва и прочая и прочая. Что означают эти названия - так же темно, как и «Москва»!

    А сколько же нам вбивалось в головы, что славяне - исконные жители в Белоруссии, и Украины, и России. Мол, здесь мы и из пещер вышли. Так-таки и здесь?

    Нет, ни один народ не может сказать, что его предки жили именно там, где живет он сам. Чистокровные народы, да и чистокровные расы - бред.

    Вспоминаю, как лет двадцать назад на лекции профессор-историк с неким возмущением говорил: «Кое-кто поднимает голос, не пришли ли русские откуда-то. А недавно под Москвой найдена стоянка доисторического человека, которой 25 тысяч лет! Вот когда еще мы здесь были!» Захотелось спросить - да не спросил: «А что, на найденных костях написано, что они принадлежали нашим предкам? И почему Москва, на берегах которой наши предки жили 25 тысяч лет назад, носит не наше название?»

    В Белоруссии - 33 «ва». Дитва, Пульва, Моства, Сасва, Талва, Езва... Нет ли таких же в точности в других местах?

    Ищу по карте - с лупой, как с миноискателем... К сожалению, нет у меня хорошей, крупномасштабной карты. Такие у нас пока что – «большой секрет». Белорусские «ва» - самые длинные по 90-100 километров, в основном же - по 20-30. Такие на карту с масштабом 1:5000000 не попадают... И все же - нахожу «гнездилище» «ва». В Коми АССР и поблизости: Лобва, Адзьва, Околва, Сосва и много-много других. Но таких же в точности, как в Белоруссии, среди них нет.

    И почему «ва» нет в Мордовии, ведь «мордва» тоже кончается на «ва»?

    ...Республиканская якутская библиотека имени А. С. Пушкина, где я пополняю свои знания, стоит как раз напротив моего дома. Я работаю здесь с большим удовольствием. Но каждый раз, начиная новую тему, иду сюда со страхом. Как республиканская библиотека получает обязательные экземпляры книг со всего Союза. Каждый день приходят, по-видимому, десятки книг, а помещения не расширяются с 1972 года. Для того, чтобы поставить новые издании на полки, библиотечные работники снимают с них «старые», т. е. именно те. которые труднее найти в магазинах, увязывают и относят на склад. Книга может быть в библиотеке, но ты ее не получишь, выписывай из Москвы через МБА. А это - месяцы и месяцы.

    Сколько идей якутских ученых, быть может, не осуществилось только потому, что не выделяется средств для строительства нового, более поместительного корпуса библиотеки! И до каких пор это будет продолжаться? Недоступной для читателя уже становятся литература, изданная в начале 1940-х годов. А новые книги всё прибывают!

    И мне просто безумно повезло, что создание «Коми-пермяцко-русского словаря» так затянулось, что он вышел лишь в 1985 году. Он относится к новой литературе, и я его получил. А из других словарей финно-угорских народов мне дали только марийско-русский и русско-удмуртский.

    Мне безумно повезло, потому что, оказывается, финно-угорские языки довольно значительно отличаются друг от друга. Скажем, на коми-пермяцком вода – «ва», а уже на удмуртском, языке той же пермской подгруппы, - «вы». А на марийском - «вюд». И я ничего не смог бы поделать с княжескими именами летописной литвы, если бы «промахнулся» - добыл бы не коми-пермяцкий словарь, а вместо него, скажем, эстонский.

    Я не буду рассказывать здесь, как расшифровывал княжеские имена - это особая тема, тема другой статьи, она уже написана и опубликована в Минске. Я приведу лишь результат нескольких расшифровок. Миндовг – «Тот, кто меня двинул (ударил)», Ольгерд – «Живая краснота», Витовт – «Пятый», Витень – «Вчерашнее масло», Жигимонт - «Страшный человек», Скирмунт – «Злой человек»... Кое-кому, наверно, расшифровки эти покажутся странными: что это за имя такое - «Вчерашнее масло»? Надо понять - я и сам это понял не сразу - что имена такие давались по впечатлению, которое производил на окружающих новорожденный. Відимо, у младенца была желтоватая, на взгляд приятная кожа - как у вчера сбитого масла... А «Страшный человек»? Такое имя могло быть и оберегающим - чтоб враги боялись. В психологию столь далеких от нас по времени людей, конечно, проникнуть непросто. Но расшифровка верна, Судите сами: жыга по-коми-пермятски «страх», «страшный», морт –“человек”. Из того же разряда и имена Скирмунт («Злой человек»), Наримунт («Сонный человек»), Довмонт (видимо, Довгмонт - «Бьющий человек»). Пусть не смущает разница между, с одной стороны, монт и мунт, с другой - морт. Это одно и то же, диалектные варианты. Ведь по-удмуртски человек – мурт, а, к примеру, имя Наринунт в летописях встречается и в варианте Наримонт.

    Удмурт - «горячий человек». Мордва - «человечья вода» Или «человечья река»? Наверное, нет...

    Чем была вода в представлениях древних? Нет, это была не только жидкость, которой можно напиться и умыть лицо. В философии древних китайцев вода была одним из пяти основных элементов мира, одной из пяти «стихий» (вода, огонь, дерево, металл, земля), у древних греков - одной из четырех (земля, вода, воздух, огонь). Нетрудно понять, вчитываясь в эти короткие перечни, что вода для древних символизировала жизнь. Вечно движущаяся, колышущаяся стихия, без которой жизнь невозможна, она сама была воплощением, символом жизни. И не только для греков, китайцев. Для финно-угров - тоже. Я об этом сужу не только по слову «мордва», которое иначе не объяснять, ведь не пресная же жидкость течет в нем.

    Может быть, одни из древнейших на всем земном шаре, коми-пермяцкий язык донес до нас самые первые кирпичики речи, которыми люди награждали окружающие явления и предметы. Ва - «вода», му - земля, пу - дерево, лы - кость, ма - мед... Для слова «жизнь» такого кирпичика нет. Нынче «жизнь» в коми-пермяцком - производное от «жить»: «жить» - овны, «жизнь» - олём. Производность «олём» все объясняет. Оно - не первичное для обозначения жизни, первичным было ва. А потом человек понял, что вода - не всегда жизнь и сама по себе неживая. Сфера употребления ва сузилась, жизнь стали называть олём. Но все равно ва и поныне не только «вода»: - это еще и «река», и вообще жидкость, сок.

    Ва в далеком прошлом - субстанция жизни. Вот о чем говорит слово мордва - «человечья ва». Что же тогда такое литва? Лит или вит по-коми-пермяцки - пять.Число. Литва - «пять ва». «Пять вод»? «Пять рек»? «Пять жизней»? Может, и так. Ведь это самоназвание, и какой смысл вкладывали в него люди, мы не знаем. Но, мне кажется, перевод должен быть более прозаичным - «пять родов». Пять больших, разветвленных, патриархальных семей - таким, по-видимому, было племя литва, давшее правящие династии двум крупным европейским государствам своего времени - Литве и Польше.

    Все это любопытно, скажет читатель, но почему говорится об этом в якутском журнале?

    Минуточку терпения.

                                                     ВЕЛИКИЕ НАЗЫВАТЕЛИ РЕК

    Я уже говорил, что и очень старательно ища названия белорусских рек с окончанием «ва» на севере Европейской России, я их не нашел.

    Но, тем не менее, многие из них расшифровываются коми-пермяцким языком: Лонва – «тихая вода», Зэльва - «дождевая вода», Изва – «каменная вода». Тонва – «мерзлая вода»... А кроме того, я нашел другое.

    Например, в Коми АССР есть река Ула. Есть такал и в Белоруссии.

    В Коми АССР - река Уса. В Белоруссии таких - три. Да еще три с вязанием Уша.

    В Коми АССР - река Кобра. В Белоруссии - город Кобрин.

    В Коми ДССР - река Луза. В Белоруссии - река Луша.

    В Коми АССР - река Илыч. В Белоруссии - озеро Ялач.

    В Коми АССР - рака Сула. В Белоруссии - тоже...

    Я, конечно, к таким совпадениям (здесь не все!) возвращался вновь и вновь, вникая в смысл названий, где это возможно. И вдруг однажды меня осенило: Сула есть не только в Коми АССР и Белоруссии. Разве якутская Суола - не та же Сула?

    А тут еще Нам. Есть такой населенный пункт в Коми АССР. А ведь районный центр в Якутии Намцы по-якутски - тоже Нам. Нам, кроме того, старинное название якутской волости (племени), ведущей будто бы свое начало от некой старухи или старика по имени Нам (такова легенда).

    Суола впадает в Лену справа, у села Техтюр. А примерно пятьюдесятью километрами южнее, и тоже справа, в Лену впадает река Мыла. Как переводится это название - никто не знает. На АЯМе, пересекающем Мылу, стоит забавный дорожный знак: «р. Мыло». И вот нахожу Мылу... в Коми АССР, неподалеку от Сулы...

    Сортировал и разгадывал я финно-угорские названия довольно долго. Так что, наверное, нет ничего удивительного, что  со временем мне начало казаться, будто я узнаю их в лицо. Например, Лена. Разве оно не в одном ряду с такими, как Двина, Сухона, Зерна? У них ведь общее окончание — на. Что оно, это «на», означает? Да тоже самое ва! Не верится? Я вам это в два счета докажу.

    Есть река Зерна. Зэр по-коми-пермяцки - дождь, дождевой. (В языке коми-пермяков, как и других фино-угорских народов, существительное, встав перед существительным, превращается в прилагательное). Итак, Зерна – «дождевая на». Но что же может быть «дождевым» в названии реки, кроме воды?

    Мало этого? Извольте: еще пример. Юг по-коми-пермяцки - блеск, сияние (отсюда юг как страна света и в коми-пермяцком, и в русском языках). Одна из рек Севера, текущая, кстати, и в Коми АССР, так и называется: Юг. (С детства меня удивляло, почему таким словом названа северная река). А в Белоруссии есть река Югна. «Юг» перед существительным - «блестящий», «сияющий». Югна - «блестящая, сияющая на». Зерна, напомню, «дождевая на»... Ну чем же может быть в этих названия) на, если это не ва?

    А что словарь говорит? - спросит нетерпеливый читатель. Словарь молчит, на по-коми-пермяцки ничего не значит. Но я ведь не говорю, что на - «вода, река» в современном литературном коми-пермяцком языке. Речь идет о диалекте, скорее всего, уже не существующем. Кстати сказать, диалектов как в коми-пермяцком, так и в коми-зырянском языке (коми-зырянский - язык основного населения Коми АССР, коми-пермяцкий - язык основного населения Коми-пермяцкого национального округа), много даже сейчас, а в древние времена, когда и назывались реки, несомненно, было куда больше. Небольшие по численности, зато многочисленные финно-угорские племена брели по бесконечным лесам Евразии, зачастую никак не связанные друг с другом. Говорили они, конечно, на близких языках, можно даже сказать, на диалектах одного и того же - древне пермского языка [* В настоящее время в пермскую подгруппу финно-угорских языков входят коми-зырянский, коми-пермяцкий и удмуртский], но диалекты эти друг от друга все-таки отличались. Отсюда такое многообразие стандартных окончании названий рек, рассеянных по России, да и не только по России - от Лабы (Эльбы) до Тихого океана: ба: Лаба (ГДР), Эмба (Каспийский бассейн); га: Волга, Онега, Пинега; да: Вычегда, Вологда, Немда; жа: Умжа, Межа, Согожа, Южа; за: Юза, Тебза, Лаза, Луза, Уза; ка: Ока, Вятка, Рутка, Лытка (никак не скажешь, что здесь - ка - уменьшительный суффикс русского языка, ведь Ока и Вятка - реки ого!); ла: Юла, Вала. Водла, Сула; ма: Кама, Кинешма, Тотьма, Толшма и т. д. и т. д. – на, па, ра, са, та, ча, ша. Что все это варианты ва, не должно быть никаких сомнении, ибо что же еще может повторяться в названиях рек с такой настойчивостью, как не «вода», «река»? В случае с ла, например, этого и доказывать не надо: ла в коми-пермяцком - и ныне существующий диалектный вариант ва, об этом в словаре говорится прямо.

    Для того, чтобы подтвердить «вавость» еще нескольких окончаний, сделаю маленькое отступление вот какого рода. Ва, как я уже говорил, по-коми-пермяцки и «вода», и «река». Но для обозначения реки есть и еще одно слово - ю, Да-да, просто одна буква ю. И вот, представьте, есть река, нарывающаяся Юва. Что за странность: зачем в одном слове два, обозначающих одно и то же? Странного здесь нет, не забывайте, что в коми-пермяцком языке существительное, встав перед существительным, превращается в прилагательное. Ю+ва не «река-река», а «речная вода», точнее, «речная ва» - ведь мы же договорились, что в древности ва означало больше, чем «вода»: «речная ва» - «речная основа, субстанция жизни» (думается, что и такой вариант перевода довольно грубый. Давайте впредь оставлять ва без перевода). Разумеется, нет ничего удивительного, что, помимо Ювы, существует и река Юла: ведь ла - диалектный вариант ва. А теперь пойдем по такой цепочке. Река Ула. Разве это не то же, что Юла? Тем более, что есть и река Ува. Следовательно, у - диалектный вариант ю. У, таким образом, в начале названия - тоже «речной, речная». Итак, Ужа, Уза, Уса, Уша наряду с Южа, Юза - все это «речная ва» и ничего другого.

    Ю, оказывается, может стоять и в конце названия: Лопью, Косыо. Ясное дело, здесь ю уже не «речная», а «река» - остальная же часть названия характеризует, какая река. Такие названия, видимо, более поздние, потому что их мало. У в конце названия не встречается, но это, скорее всего, связано с фонетическими закономерностями русского языка, на котором мы и воспринимаем все эти названия. Но, кажется, есть и другой вариант конечного (да и начального) ю: я. На это прямо указывает пара рек, текущих поблизости друг от друга; Лопью и Лупья. Лоп по-коми-пермяцки (о в этом слове иное, чем в русском языке, но все равно о) - «древесный дрязг, сор, нанесенный водой в половодье». Слова луп в коми-пермяцком языке нет, равно как и «я». А ведь сходство Лопью и Лупья поразительное, И говорит оно за то, что Лупья -то же самое, что и Лопью, только на другом диалекте. Следовательно, и я - «река, речной». Отсюда становится отчасти понятным смысл таких названии, как Турья (БССР и Свердловская область), Выя, Нея, Воя. Шуя, Чая и многих других. А есть и еще подозрительные начала и концы названий рек – е, и, о, э: Елань, Иня, Ока, Оса, Оша, Эса, Видно, это все – варианты ю. Ареал названий этих огромен - от Прибалтики до Восточной Сибири.

    Итак, два кирпичика финно-угорских названий мы рассмотрели - ва и ю. Но есть и третий - юг. Он тоже явно имеет варианты: Юс, Ус, Уж, Иж, Ис, Эс (все это названия рек). Чаше всего кирпичиком он становится перед вариантами ва: Югна, Угра, Исса, Ихра, Уста, Ухта. Три элемента этих в вариантах - ю, ва и юг - и являются, мне кажется, опознавательными знаками финно-угорских названий.

    Когда я понял это, у меня словно раскрылись глаза. Я вдруг увидел, что на карте России практически нет русских названий рек, как на карте Белоруссии – белорусских. Финно-угорские названия замелькали в Прибалтике, Польше, на тихоокеанском побережье. Одра оказалась родственницей Удры (Удра - река в Белоруссии). В бассейне Оки две реки называются Угра. Это то же самое слово, которым назывались предки ханты и манси - югра. Стало понятным древнее название Волги - Ра: это ведь тоже ва.

    Охотники и рыболовы, неутомимые бродяги, первоназыватели рек, они шли и шли по незаселенной тайге, по дремучим пущам и всюду встречали реки. Широко открыв глаза, с восторгом, каждый на своем диалекте восклицали: «Ва!» «Ла!» «Ка!» «Га!» «Ма!». Потом присматривались, оценивали: «Лонва» (тихая ва), Окунали руки, ополаскивали лицо: «Пымва» (теплая ва). Пили: «Зэрва» (дождевая, чистая ва)...

    Иногда река уже бывала названной теми, кто пришел раньше. Древние пермяне не обижались и не заменяли своим названием прежнее. Если был!? непонятным, лишь добавляли к нему свое ва или ю - на своем диалекте. Потом приходили третьи и поступали так же. Оттого-то в старинных пермских названиях слово «река» может встречаться и дважды, и трижды. Любопытный пример этому представляет название белорусской реки Волковыя. Местные жители, ничтоже сумняшеся, объясняют его сегодня как «волк воет» («воет» по-белоруски «вые»). Но это название не белорусское. Первоначально Волковыя явно была названа Волгой (Волкой). Кстати замечу, что воль по-коми-пермяцки - открытое пространство, без леса. Затем пришли какие-то древние родственники удмуртов и, согласившись с Волка, добавили собственное вы - то же самое, что по-коми-пермяцки ва. Затея пришли третьи и, согласившись с Волкавы, добавили собственное я...

    Может, в таком приклеивании «кирпичиков» и секрет названия Москва? Мош по-коми-пермяцки «пчела», мос - корова, Что из этого лучше подходит - не знаю, я бы выбрал «пчелу», хотя мос и ближе к Москва, чем мош. Итак, первые называтели дали реке имя Моска (Мошка) – «коровья ва» или «пчелиная ва», Затем пришли другие и добавили свое ва. Получилось Москава. из которого по закону уже русского языка - закону падения редуцированных (кратких, безударных гласных) и получилось Москва.

    Но я опять отвлекся, прошу простить. Вернемся в Якутию.

                                                                       ЯХА - ЮВА?

    Итак, в том, что Лена - название финно-угорское, я себя убедил, а теперь, быть может, и читателя. Присматриваясь к именам якутских рек, я и другие начал признавать за финно-угорские. Например, Вилюй. Багдарыын Сюлбэ в своей интересной книжке «Топонимика Якутии» на этом названии не останавливается, хотя и посвящает специальную главу топонимам Вилюйского бассейна («Айхал якутским алмазам». Что такое «Вилюй»? С точки зрения коми-пермяцкого языка это слово делится на два: вил+юй. Виль по коми-пермяцки «новый», слова «юй» или «уй» нет. Между тем, в. нижнем течении Иртыша в него впадает река Уй. Следовательно, Вилюй можно расшифровать как Новый Уй. Помня, что в диалектах древнего пермского языка ю=у=я, можно покопаться в словаре и обнаружить, что в коми-пермяцком языке имеется слово «яй» - «мясо», и, таким образом, Вилюй может быть перевезено как «новое мясо». что для названия, данного охотниками. весьма подходяще (новые охотничьи угодья).

    Олёкма. У этого названия финно-угорское окончание ма. По-коми-пермяцки ма – «мед», но, судя по тому, что уж очень много бы оказалось у нас «медовых рек, в том числе на Севере (Лекма, Кырчма, Ельма. Ижма и т. д. и т. д.), вряд ли стоит сомневаться, что ма - это все то же ва. Итак, Олёмка – Олёк+ма (ва). Но мне в этом слове слышится не Олёк-ма, а Олём-ма: олём - по-коми-пермяцки «жизнь», «живой», а «олёк» - такого слова нет Почему бы не допустить, что Олёк-ма - не что иное, как несколько «исправленное» Олёмма? Кстати, названия Олекма Б. Сюлбэ не рассматривает тоже.

    Колыма. И этого названия у Б. Сюлбэ нет, и оно тоже оканчивается на «ма», как Олёкма. Идем от конца дальше. «Лы» - второй вариант удмуртского вы - коми-пермяцкого ва. Итак, остается выяснить, что такое ко, но я за это не берусь, и без того ясно, что Колыма (в старину называлась также и Ковыма) наречена финно-уграми...

    Вот на каком пространстве скитались древние пермяне: подумать только - до Колымы дошли первыми! Но что с того, скажет читатель: пришли – и ушли, оставив названая рек. Пусть они наименовали Мылу Мылой, а Суолу Сулой. Из всего приведенного заслуживает внимания, может быть, лишь совпадение названий двух населенных пунктов: Нам в Коми АССР и Намцы (Нам) в Якутской. Но есть ли между ними связь? Ведь известно, что Нам - административный центр бывшего Намского улуса, а улус был назван по одному из якутских племен, а якуты - народ тюркский и к финно-уграм отношения не имеют. Так что совпадение случайное!

    И тут я вознамерился доказать, что нет, не случайное. Известно же, что якутский язык - весьма сложного состава. Академик В. В. Радлов «в своей известной работе о якутском языке в 1908 г. писал, что из 1718 рассмотренных им неразложимых (якутских - И. Л.) основ 33,5% имеют тюркское, 25,9 монгольское, а 41,6% - неизвестное происхождение». Это я не где-нибудь вычитал, а в статье крупного специалиста по якутскому языку, доктора филологических наук Н. К. Антонова, Называется статья «О якутских основах неизвестного происхождения», а помешена она в сборнике «О. Н. Бётлинг и его труд о языке якутов», изданном в Якутске в 1973 году. Эта статья для меня будет полезна тем, что в ней перечислены все, по мнению Н. К. Антонова, якутские именные основы слов неизвестного происхождения. Их - 810. Немало! Огромную работу провел Николай Климович. Вот только не совсем понятно, почему он даже не сделал попытки выяснить происхождение этих основ, ограничившись замечанием, что «рассмотренные... основы... без иноязычных параллелей не относятся к ядру основного словарного фонда якутского языка, а являются поздними наслоениями, связанными с миграцией предков якутов со степного Юга в таежную холодную зону Севера». Неужели для современного лингвиста так сложно выяснить, откуда были заимствованы эти основы? Языковых групп и семей в Сибири немного. Тюркские, монгольские. тунгусские, палеоазиатские языки - связи якутского с ними уже рассмотрены, остаются лишь две сибирские группы; фннно-угорская и самодийская, обе относятся к уральской семье языков. Но, конечно, у каждого свой круг забот и свои пристрастия. Да еще шоры, сооруженные предшественниками. Сказано - якутский язык тюркский с сильным влиянием монгольского, вот и ищи в таком направлении. Я не сотрудник научного учреждения, у меня никаких шор нет, так попробую, хотя бы из любопытства, проверить - словарь под рукой! - нет ли каких связей между якутским и коми-пермяцким языком.

    Исконно тюркские слова - күн (солнце), сир (земля), киhи (человек) и так далее, конечно же, искать в этом словаре смысла нет. Поищу-ка лучше что-либо из основ «неизвестного происхождения». Выписываю для начала из статьи Н. К. Антонова, как мне кажется, самое простое - односложные основы: киил - крень, т. е. мелкослоистая часть лиственничного дерева, отличающаяся твердостью и желтоватым цветом; куут - стерляжий плавательный пузырь; ньаарт - маленькая гагара и т. д. (сообщу для читателя, не имеющего представления о якутском правописании, что в нем двойные гласные типа ии, уу, аа и др. обозначают не действительные двойные звуки и+и, у+у, а+а, а несколько удлиненные по сравнению с обычными и, у, а, отчего основы киил, куут, ньаарт и являются односложными). Выписываю дома и иду в библиотеку, к словарю - проверять. Н... не нахожу ничего похожего.

    Ну хорошо, основы эти не имеют к коми-пермяцкому языку отношения, а как же быть с Мылой и Намом? Случайность - это когда один случай. Например, один из бразильских футболистов имеет имя или прозвище Эдэр, а по-якутски эдэр - «молодой». Вот это действительно случайность, поскольку никаких других совпадений с португальским языком в якутском не имеется.

    И тут я вдруг соображаю, что север Коми АССР - область пограничная. Область, в которой по соседству с коми живали, да и живут ненцы. Сообразил - и взволновался, Почему?

    Живет в Якутске один Непонятый Этнограф, оригинальный ученый и человек трудной судьбы. Долгие годы он разрабатывал догадку, что якутский народ - самодийского происхождения, т. е. по языку и обычаям был родствен таким народам, как ненцы, энцы, нганасаны, селькупы. Мы с ним на эту тему разговаривали не раз. По его словам, он собрал много доказательств, написал две монографии по 20 авторских листов, но с ним никто не соглашается и книги его не издают, да и вообще не печатают. Какое-то время единственной отдушиной для него была «Полярная звезда», где я подготовил несколько его небольших статей, в которых осторожно рассматривались якутско-самодийские параллели. Непонятый Этнограф был доведен до такого состояния, что никому не доверял и, в частности, не представлял ссылок к своим статьям, т. е. умалчивал, откуда что взял. Поскольку «Полярная звезда» журнал на научный, я не обращал на это большого внимания. Но потом Непонятый Этнограф обиделся и на меня - уж не помню, за что, забрал из редакции уже подготовленную статью и больше не появлялся. Нынче он не у дел, вышел на пенсию по зрению, летом живет главным образом на даче - не дозвонишься...

    Я всегда выслушивал Этнографа с вниманием. Не то, чтобы я был с ним согласен. Как согласишься, если смена языка во времена, когда язык не мог быть насажден с помощью школы, печати, радио, телевидения и тому подобных средств, применяемых сейчас - мирная смена языка, не в результате завоевания, мне не представлялась возможной. Но когда мы пустились с ним в споры и рассуждения, я вдруг припомнил, что в некоторые языковые семьи издревле входят представители разных рас. Например, среди тюрков большинство монголоиды. Но есть и европеоидные турки, азербайджанцы, балкарцы и другие. Среди финно-угорских народов - и монголоиды ханты и манси, и европеоиды финны, эстонцы, венгры. Как сказал метко Этнограф, все они не могли быть детьми одной матери. Следовательно, в прошлом имел место перевод с одного языка на другой. Кто у кого заимствовал – ханты у венгров или наоборот, мы не знаем, но должны понимать, что кто-то у кого-то все же заимствовал, и произошло это, конечно, не в результате завоевания, о котором наверняка бы в памяти народа сохранились легенды.

    Говоря о якутско-самодийских параллелях, Этнограф никогда ненцев не упоминал, ссылался, как правило, на нганасанскую и энецкую этнографию. Может быть, он делал это специально, чтобы не навести меня на след, хотя я ему никаким конкурентом не был. А может, думая, что ненцы живут от якутов дальше, чем нганасаны и энцы, и не обращал на них внимания? Вот почему для меня было такой неожиданностью, когда я сообразил, что Нам-то в Коми АССР может быть названием и ненецким.

    Ну так что же? Рыться теперь еще и в ненецком словаре? Не слишком ли много для одной головы за такое короткое время? Да и есть ли такой словарь в нашей библиотеке? Да и есть ли смысл рыться?

    Я решил проверить сначала, есть ли смысл. И почувствовал: есть. Такое чувство осталось, после чтения уже первого описания ненецкого языка в БСЭ. Конечно, это язык совсем другой группы, чем якутский. Но тем более удивительно следующее совпадение. В ненецком языке предложение обязательно начинается с обстоятельства времени, если оно есть («вчера», «сегодня» и т. д.), а заканчивается сказуемым. То же самое в якутском. Есть и другие общие черты.

    Затем я обратился к карте. Стал изучать пристально ненецкую гидронимику и сравнивать с якутской. И вот что оказалось. Есть в Якутии реки, названия которых оканчиваются на ха: Марха, Лунгха, Лепиха. Есть и названия, оканчивающиеся на га: Амга, Киренга, Илга, Хандыга, Чуга... (Ха и га - вполне вероятные варианты). Это, может быть, и не имело бы особого значения, если бы  этим ха не оканчивалось... и самоназвание якутов – «саха».

    Над словом саха исследователи бьются уже не менее ста лет. Его возводят то к тунгусским, то к бурятским, то к исконно тюркским, чуть ли не китайским корням, и каждый расшифровщик считает правым только себя, но нет еще объяснения, которое было бы принято всеми. Я же, исходя из своего опыта расшифровки слова литва, сразу сообразил, что окончание ха в саха, совпадающее с окончанием гидронимов, отнюдь не случайно, что это то же самое ва в более древнем смысле - течение жизни, относительно же человеческого племени - «племя», «народ», «человеческая стихия», если можно так сказать. Следовательно, чтобы понять, что такое саха, остается расшифровать са. Я поначалу подумал, что этим са гидронимы тоже кончаются (Оса, Лучеса), где са равно ва. Как рабочая гипотеза «ва+ва) (саха) годилось, следовало только разобраться, как же оно получилось.

    Итак, в Якутии «текут» названия с ха. А вокруг? С большим трудом нашел одно на севере Красноярского края: Рассоха - в бассейне Хатанги. Двигаюсь дальше на запад. И вот - целый клубок: Сёяха, Мессояха, Евояха, Табъяха, Есияха... Ямало-Ненецкий автономный округ.

    Как от Коми АССР к Белоруссии с помощью ва, так теперь с помощью ха перекинулся мостик от Якутии к северу Западной Сибири.

    Одно меня несколько смущало: все ненецкие названия оканчиваются не чистым ха, а яха, за якутскими же названиями этого не наблюдается. Но тут логично было предположить, что яха равноценно коми-пермяцкому юва: яха - юва – «речная ва». Отсюда уже выходило, что река по-ненецки я. Так что же, такие названия, как Турья - уже не финно-угорские, а ненецкие? Но неужели и самодийцы побывали в Белоруссии? Это уж было бы совсем фантастикой... В то же время в Якутии многие речные имена оканчиваются я: Жуя, Нюя, Чая, Чуя, Мая, Илья, Синяя. Синяя... Относится ли она к этому ряду? Или это все же русифицированное якутское «Синэ»? Трудно поверить, скорее из «Синяя» по законам якутской фонетики получится «Синэ», чем в русском с его фонетической свободой из «Синэ» получится «Синяя»,

    Итак, ненецкие названия кончаются на яха. Финно-угорские тоже могут кончаться на юва: есть, например, река Айюва (интересно, имеет ли какое отношение эта Айюва к названию американского штата Айова? Откуда оно пошло, Айова? Ай по-коми-пермяцки - отец).

    У ненцев - яха, в Якутии - ха. Да еще Мархе Б. Сюлбэ дает такое истолкование: «Марха - слово тунгусо-маньчжурского происхождения. (...) Марха – кустарник». Если марха - кустарник, то ха в названии Марха - не ва. Но как-то трудно поверить, чтобы наличие кустарника могло быть расценено как отличительная особенность реки. Ведь кустарник встречается буквально по всем рекам и речушкам. Название «Марха» в Якутии носит несколько рек. На Мархе, что впадает в Вилюй (слева), мне приходилось бывать и даже проехать на «Заре» примерно 170 километров. Так вот: не сказал бы, что там бросается в глаза именно кустарник. Эта река течет сплошь в высоких, глинистых берегах. И уж если что и бросается в глаза на них, так это чудовищные по якутским меркам ели. Высоченные, темно-зеленые, при встречном освещении черные. Вот если бы с эвенкийского Марха переводилась как «Еловая», то я бы поверил, что Марха названа эвенками.

    Но что спорить, когда о предмете спора имеешь столь приблизительное представление? Вооружись точными фактами – тогда и спорь.

                                       НЕИЗВЕСТНЫЕ ОСТАЮТСЯ НЕИЗВЕСТНЫМИ

    Опять перехожу на другую сторону улицы со списком односложных основ неизвестного происхождения. Но теперь разгадку их намерен искать в другом словаре.

    В новом издании БСЭ (красном) выясняю, какая есть литература по самодийским языкам и народам. Оказывается, не густо. Словари изданы только по ненецкому языку. Относительно энецкого и селькупского есть статьи в сборнике «Языки народов СССР» (том третий). Там же имеется статья и о нганасанском языке; кроме того, нганасанскому языку посвящена книга Н. М. Терещенко, которая так и называется: «Нганасанский язык». Но мне, конечно, нужнее словари.

    Поднимаюсь в каталог. Есть или нет в библиотеке словари? Есть: и «Русско-ненецкий» 1948 года издания, и «Ненецко-русский», выпущенный в 1960 году. Есть и «Нганасанский язык», и монография Л. В. Хомич «Ненцы». Выписываю все это, отдаю заказ и с тревогой жду, что мне дадут, а что - нет.

    Как ни странно, получаю все, правда, при этом библиотекарь говорит: «Эту книгу пришлось снять с витрины выставки («Ненцы»), а эта («Ненецко-русский словарь») заказана другим читателем, но сейчас его нет, так что можете пользоваться...»

    Другой читатель! Вот это дело. Кому еще мог здесь понадобиться «Ненецко-русский словарь»? Узнаю фамилию, которая озадачивает еще больше: она в точности как у моего Непонятого Этнографа. Но ведь я знаю, что Этнограф не может работать в библиотеке. Может быть, по его поручению словарь изучает его сын или другой близкий родственник? Или вообще кто-то третий идет по тому же следу? Фамилия-то распространенная. Немного досадно, но, с другой стороны, будет с кем обменяться мыслями. А еще с какими книгами работает этот читатель? Библиотекарь показывает что-то вроде «Этимологии алтайского языка». Из такого подбора - ненецкий словарь и алтайская этимология - ничего не вытекает, и я предоставляю «соперника» самому себе и раскрываю словарь...

    «Русско-ненецкий словарь» небольшой, школьного типа. Издан с рисунками: слово «слон» - и тут же крошечный рисунок слона. Я подумал, что таким образом для ненцев, пользующихся словарем, стремились создать более наглядное представление о незнакомых разностях. Как вдруг попался рисунок зайца. Ну уж что такое заяц (по-ненецки нява), ненцы, наверное, знают!

    «Ненецко-русский словарь» совсем другой. Это капитальное издание, содержащее перевод 22 тысяч слов. В «Якутско-русском словаре» издания 1973 года 25 тысяч 300. Следовательно, по массиву слов ненецкий язык ничуть не уступает якутскому, хотя якутов в десять раз больше, чем ненцев. Воистину, не численность народа определяет объем языка. Слов в языке бывает именно столько, сколько надо для жизни. А если в русском языке сто с лишним тысяч слов (имею в виду литературный), так это не потому, что русские в пять раз умнее ненцев или якутов. Это только потому, что жизнь у русских была, да и есть намного богаче, разнообразней, чем у обитателей полярных и приполярных областей. Зачем, к примеру, ненцам слово «тыква», коль таковая в тундре не растет? А у якутов и ненцев образ жизни примерно сравним. Правда, у ненцев нет скотоводства, зато у них намного более развитое оленеводство, на которое приходится множество «оленных» слов. Вот и получается, что «Ненецко-русский словарь» лишь на три тысячи слов беднее «Якутско-русского словаря». Причем, должен отметить, что «Ненецко-русский словарь» отнюдь не пестрит заимствованными русскими словами. Разумеется, ненцы широко пользуются ими, в том нет сомнений, но составительница включила их совсем немного.

    Кстати, о составительнице. Я, конечно, не мог не заметить, что Наталия Митрофановна Терещенко - составительница не только «Ненецко-русского» но и «Русско-ненецкого словаря». Второй по счету, а по времени выхода первый был составлен ею совместно с первым ненецким писателем и ученым Антоном Петровичем Пыреркой. Мы в «Полярной звезде» уже довольно давно печатали очерк о нем его сына, так что кое-что о Пырерке знаю. Знаю, в частности, что Антон Петрович погиб в войну. В предисловии к «Русско-ненецкому словарю» сказано, что работу над словарем завершила Н. М. Терещенко, друг и жена Пырерки. О том, что жена, я к тому времени, как прочел, уже догадался.

    Перу Наталии Митрофановны принадлежит и «Нганасанский язык». Как не оценить жизненный подвиг этой замечательной женщины! Вы подумайте, в каких условиях пришлось ей работать над делом своей жизни - описанием самодийских языков, составлением словарей: жить, кочевать по тундре, наверное, и в гнус, и в пургу. И все это - в память о герое-муже, сыне маленького северного народа.

    Читаю предисловие и послесловие к «Ненецко-русскому» - грамматический очерк составителя. Что я должен знать о ненецком языке, чтобы как-то ориентироваться в словаре?

    Как известно, в якутском языке, кроме обычных гласных, имеются долгие (я о них уже говорил) и дифтонги, когда два разных звука сливаются в один, образуя новый, особый (ыа, уо, иэ и др.). В ненецком дифтонгов нет, но по долготе гласные различаются. Есть, допустим, обычное а, но есть и то, которое в якутском передастся через аа, а кроме того, есть еще и краткое, редуцированное, которое на письме передается через а с галочкой наверху, обозначающей краткость.

    Вообще ненецкие звуки обозначаются теми же значкам, что и русские, но произносятся многие совсем не так. Запоминаю, что буквой х обозначается не только тот же, что в русском, звук, но и звук наподобие украинского г - когда ненецкое х стоит между гласными. Подобное явление есть и в якутском языке, только между гласными здесь переходит в украинское г с, а на письме междугласный вариант с передается через h.

    Характерной приметой ненецкого языка являются два особых звука, так называемые гортанные смычные, озвончающий и оглушающий. Основное их место - в конце слова, т. е. там, где слово в поточной речи смыкается с другим. Бывают, однако, они и в середине слова, но это, видимо, в тех словах, которые возникли в результате слияния двух других. Специальных значков для обозначения этих звуков нет - видимо, потому, что звуки эти существуют «наполовину»; то они есть, то их нет. Когда слово с таким звуком на конце произносится отдельно, они практически не слышны, а когда вслед за таким словом произносится еще одно, сразу же возникает да еще и преображает начало следующего слова - делает его звонче или глуше. Я это пишу для тех, кто решит проверить мою статью по словарю, соврал я или не соврал. Пусть они знают, что слова с такими звуками стоят совсем в другом месте, чем точно такие же слова без них, так как смычные звуки обозначаются апострофами (звонкий одним, глухой двумя), стоящими вверху строки, а в алфавите эти апострофы идут после всех букв. Предположим, слово и переводится «ум», а и’ – «вода». Но и’ в словаре стоит не вслед за и, а только после всех слов, начинающихся с ия. Я же для удобства, набора и чтения не буду употреблять этих апострофов, тем более, что они для предмета моего рассмотрения не имеют никакого значения. Так что если я напишу, что ю – «десять», а вы найдете в словаре другое, не спешите уличать меня во лжи: посмотрите дальше по словарю и найдете – ю’.

    Имеется в ненецком и специфический звук якутского языка – заднеязычный ҥ (нг). Да еще, в отличие от якутского, в ненецком он может стоять и в начале слова (ҥа - бог подземного царства), а после ҥ может идти г (неняҥг - комар), В якутском же после ҥ идет х.

    Вообще с начальными звуками в ненецких словах целая история. Во-первых, слово может начинаться только с согласного. Под согласным понимается и й, так что с букв е, ё, ю, я и даже и слово начинаться может (и здесь йотированное, с начальным й, т. е. произносится как йи). А вот с а, о, у, ы, э слово начинаться не может.

    Не начинаются свои, незаимствованные слова и с согласных б, д, з, к. Да еще в ненецком языке напрочь отсутствуют шипящие ж, ш, ч, щ. Следовательно, и с них слово начинаться не может...

    А я достаю свой список односложных основ неизвестного происхождения и приступаю.

    Первое слово - основа киил. Но с к ненецкие слова не начинаются...

    Далее - куут. То же...

    Следующее - ньаарт. На нь ненецкие слова начинаются. Но нярт по-ненецки - поперечная перекладина нарты, а не гагара.

    Иду по списку дальше - ничего не получается: то слово не может начинаться с той же буквы, то начинаться может, но его нет...

    Видали выскочку? Взялся выискивать сходство якутского и ненецкого языков, не зная ни того, ни другого...

    Расстроенный, начинаю вяло листать словарь, чтобы хотя бы кое в чем сделать нарубку на память.

    Например, ха, которым оканчиваются названия ненецких и якутских рек. Ведь это, конечно же, ва – «вода, река»?

    Держи карман шире. Есть ха в ненецком языке, есть. Да, как говорится, не про нашу честь. Ха по-ненецки... «ухо»! В первом значении. В других - ремень сумки, ручка кастрюли...

    А я? Я по-ненецки что? Ю это коми-пермяцкое или не ю? Лихорадочно ищу... Я – «земля».

    Тогда что же такое яха – окончание названий ненецких рек? Снова ищу... Яха- «река».

    Конечно, если бы я начал с ненецкого языка, то подумал бы, что яха - неразложимая основа, и ни я, ни ха не имеют к этому слону никакого отношения. Но я ведь знаю, что у финно-угорских и самодийских языков общее происхождение и общие закономерности словообразования. Это яха не могло первоначально не состоять из я и ха. На то намекают и названия якутских рек, кончающиеся только ха, без предварительного я. Может, я чего-то недосмотрел?

    Вновь открываю словарь на букву х. Прохожу ха – «ухо», листаю дальше. И вдруг... Еще одно ха! С двумя апострофами: ха”. Оно означает – «гной».

    Может, и я не одно? Может, есть и я с апострофами?

    Нет. Я – «земля», твердо. Правда, у я куча значений, среди них и «берег» (воды).

    Расстроенный, иду домой. Книги прошу, тем не менее, оставить за мной, не сдавать в хранилище. «Ненецко-русский словарь» подкладывают к алтайской этимологии незнакомого «конкурента».

    Дома - думаю. Что я имею? Практически ничего.

    В лучшем случае яха – «земляной гной». Гной, конечно, жидкость, и такую логику древних можно понять, но ведь «гной» - это связано с болезнью, нездоровьем, а вода - символ жизни. Как-то не вяжется.

    Нет. Не может быть, чтобы я и ха всегда значили то же самое, что и сегодня. Я безусловно когда-то значило «река» (ю), ведь столько названий, кончающихся на я. А ха, безусловно, когда-то значило ва. Но если в коми-пермяцком языке древнейшие кирпичики человеческой, приуральской речи сохранились в неизменности, то в ненецком по значению преобразовались: я из «реки» сначала стало «берегом», а потом и вовсе «землей». Почему-то возникло новое слово и’ для обозначения воды. И для ха, бывшего ва, осталось лишь одно близкое значение – «гной».

    Ну, а как же из ха получилось еще и «ухо»?

    Этого я уже не могу сказать. Впрочем, ведь ха - «гной» и ха – «ухо» разные слова: ха - «гной» - со смычным, оглушающим (два апострофа).

    Таким образом, получается, что коми-пермяцкий язык не то чтобы древнее ненецкого, но сохранил больше древнейших значений.

    Ну, а что оно дает, такое рассуждение?

    Да уж и не знаю...

    А мысль работает и ищет, не дает покоя. Как жаль, что библиотека уже закрыта на ночь. Ну что ж, доживем до завтра. А может, есть что-нибудь дома?

    «Каталог» личных книг у меня в голове. Конечно, он неряшливый и неполный. Многие книги, которые нужны не часто, куда-то теряются, и я забываю о их существовании. Но тут - чувствую, неким далеким воспоминанием, что у меня есть что-то о ненцах. Или - о людях, изучавших их.

    Точно. На особой полке книг с автографами, подаренных авторами, нахожу «Рыцарей Севера» Анатолия Омельчука.

    Омельчук - давний автор «Полярной звезды», журналист из Западной Сибири. Долгие годы он работал в Салехарде, теперь - председатель Тюменского радиотелекомитета. Но где бы он ни работал, чем бы ни занимался, главная его тема – малые народы Тюменщины: ханты, манси, ненцы, селькупы. В последнее время горизонт его расширился; он пишет и о ныне здравствующих, и исчезнувших малочисленных народах всей Сибири. Главный пафос его очерков и книг - сохранить эти народы, их языки, сделать все возможное, чтобы они не сгинули с лица земли. Той же цели служили и просветители этих народов - этнографы, языковеды, создатели алфавитов, букварей, словарей. О таких людях Омельчук также пишет, с большой любовью.

    Когда автор часто и хорошо печатается, помогает журналу, между ним и редакцией возникают и без личного знакомства теплые чувства, переписка становится полуофициальной, идет обмен информацией, выходящими новинками. Вот так и оказалась у меня книга «Рыцари Севера», повествующая о таких видных североведах, как Валерий Чернецов, Григорий Вербов, Георгий Прокофьев. Прокофьев и Вербов изучали ненцев.

    Я читаю страницу за страницей и вдруг натыкаюсь на легенду: «Когда-то жили старик со старухой. Было у старика семь сыновей, Первый сын – Харючи, второй сын – Вануйта, третий сын - Волк, еще один сын - лесной медведь, еще один сын - белый медведь, еще сын - росомаха, еще один сын - Минлей (мифическая птица)...»

    Я не буду ее пересказывать - не в легенде суть, приведу лишь то, что меня особенно заинтересовало:

    «Затем расплодились они. Опять разделялись. Харючи разделял своих сыновей на десять родов: Нгокатэта, Сэррота, Ядня, Лапсуй, Няруй, Тэсяда. Нгадэр, Евай, Ябто нгэ, Тусяда. Вануйта своих сыновей тоже на десять родов разделил: Ябтик, Яр, Пуйко, Неркыхы, Саляндер, Тысыя, Лэхэ, Вэнонгка, Марьик, Нохо. Потом каждый из этих вновь появившихся родов опять делиться стал. Так стало много родов».

    Старинные имена ненцев! Целых двадцать. Многие из них, как я понимаю, впоследствии стали фамилиями. Например, Лапсуй - фамилия известного поэта (Леонид Лапсуй). Неркыхы - есть писательница Анна Неркаги. Но это попутно. Главное, что меня останавливает поначалу - название рода Нохо. Ведь у якутов есть такое слово. Нохо по-якутски – «парень», несколько пренебрежительное обращение к молодому человеку.

    Присматриваюсь еще... Лэхэ. Что мне это напоминает? Был в XVII веке якутский тойон Легей, попавший в исторические документы. Лицо, можно сказать, историческое. Хорошо бы иметь список вообще всех якутских имен того времени! И тут я вспоминаю, что такой список есть, и за ним не надо ходить в библиотеку.

                                                                         СПИСКИ

    В 1986 г. профессор Ф. Г. Сафронов издал, на первый взгляд, странную книгу. Называется она «Дохристианские личные имена народов северо-востока Сибири». Книга была издана по заказу Якутского филиала Сибирского отделения АН СССР тиражом одна тысяча экземпляров. В продажу она, кажется, не поступала, а распространялась среди научных работников. Мне ее подарил автор.

    Делится книга на две неравные части: 26-страничное предисловие и длинный перечень дохристианских, т. е. XVII-ХVIII веков, имен якутов, эвенков, эвенов, юкагиров - имен, извлеченных профессором из архивных документов за долгие годы его научных поисков. Перечень этот не простой. В книге сделана попытка этимологизировать имена, т. е. раскрыть их значение. Поэтому рядом с именем идет его предполагаемый перевод - если это имя удалось понять. А удалось, что касается якутских имен, немногое.

    Ф. Г. Сафронов – не лингвист, поэтому по части расшифровки обратился к своим коллегам по институту - специалистам, знатокам якутского, эвенкийского, эвенского, юкагирского языков. Больше всего повезло тунгусским - эвенкийским и эвенским именам: эвенкийские расшифрованы процентов на 80, эвенские - почти полностью. Иное дело якутские и юкагирские. Из 6000 имен якутов раскрыто значение лишь одной тысячи, т. е. 16-17%, Юкагирских же и вовсе удалось раскрыть лишь 12%.

    На книгу появились две рецензии: в «Социалистической Якутии» - хвалебная (не помню, чья), у нас в «Полярной звезде» - ругательная (автор - Б. Сюлбэ). Похвала сводилась к тому, что Ф. Г. Сафронов собрал ценный материал, а критика - что этот материал не нужен. Но ни один, ни другой рецензент не обратили внимания на то, как мало этимологизировано якутских и юкагирских имен, и не попытался понять, почему так случилось.

    Сам же Ф. Г. Сафронов в предисловии положение с юкагирскими и якутскими расшифровками объясняет по-разному. Что касается юкагирских, то здесь, полагает он, произошла смена языка; современные юкагиры «называют свой язык новым юкагирским языком, а язык дедов - старым» (с. 11). Неудачу же с раскрытием смысла якутских имен комментирует так: «Объясняется это тем, что некоторая их часть (имен) имела только одну номинативно-назывную функцию, превратившись в собственные имена в настоящем смысле слова. Когда-то они, видимо, происходили от нарицательных имен, забытых последующими поколениями якутов» (с. 16). С этим можно было бы согласиться, если бы нерасшифрованных имен не оказалось так много: целых пять тысяч! Забыть пять тысяч слов родного языка? Да это же значит забыть целый язык!

    Другое объяснение: «Многие имена искажены» (с. 23). Здесь имеется в виду, что имена якутов записывались русскими писцами, плохо владевшими якутским языком. Но нет сомнения, что писцы эти старались записывать имена ясачных плательщиков (а именно имена из ясачных списков и составляют главный массив имен) как можно точнее. Ведь, говоря современным языком, писцами составлялись денежные документы. Очень важно было плательщиков не перепутать (кто уплатил, кто нет) и никого не упустить. Поэтому писцы, как и другие служилые люди, прежде чем занести имя ясачного, должны были несколько раз переспросить (спешить-то было некуда!). Искажения, конечно, были, ведь в языке якутов имелись непередаваемые средствами русского письма звуки, но эти искажения были закономерными, и их легко устранить, что как будто и сделали помощники Ф. Г. Сафронова, «транскрибировав», т. е. восстановив «первоначальный вид» 5076 имен якутов. Но это «транскрибирование» не всегда корректно. Вот маленький пример. В документе стоит имя Амон. Лингвисты возводят его к якутскому «Омоон» и тут же дают расшифровку «Очертание чего-либо». Очень трудно поверить, чтобы русский писарь вместо произнесенного якутом о написал а. Ведь большинство русских в Якутии тогда были северянами, представителями окающего говора, они скорее бы вместо а написали о, чем наоборот. Таким образом, Омоон, полученный из Амон - это, пожалуй, подгонка, о чем свидетельствует и смысл слова омоон - «очертание чего-нибудь», для имени более чем странное. Подобных случаев подгонки в книге немало. Доходит до того, что во многих случаях, чтоб упростить «транскрибирование», помощники автора в именах, взятых из документов XVII-XVIII вв., ставят точки над е, получая таким образом ё, совсем другой звук, тогда как буква ё была изобретена Н. М. Карамзиным лишь в XIX веке.

    Несправедливо было бы, однако, на таком основании отрицать научную значимость этого оригинального труда, И я думаю, что на него еще обратят внимание. А теперь вернемся к ненецким именам.

    Нахожу книгу Ф. Г. Сафронова и ищу в списке имен якутов названия ненецких родов. Затея, казалось бы, бессмысленная. Но смотрите: Няруй (нен.) – Няртай (якут.). Расшифровки Няртай нет. Евай (нен,) - Ивай (якут.). Расшифровки тоже нет. Ябто - Якта. Яр – Яркакуй, Нохо - Нохос. Конечно, совпадения не все достаточно яркие. Но ни по одному из имен якутов, с которыми совпадают ненецкие, нет расшифровок. Можно сказать, «имена неизвестного происхождения». Это уже важно.

    Тут мне приходит на память, что у меня есть еще один список якутских имен: в конце трехтомника «Материалы по истории Якутии XVII века (документы ясачного сбора)», изданного в Москве в 1970 г., задуманного С. В. Бахрушиным и осуществленного С. А. Токаревым, помешен алфавитный указатель всех имен, встречающихся в этом трехтомнике общим объемом более 1000 машинописных страниц. Достаю третий том. Указатель личных имен якутов, тунгусов и юкагиров (вперемешку), здесь, занимает 137 страниц. Но, поскольку это не перечень, как у Ф. Г. Сафронова, а указатель, то многие имена помещены здесь не по одному разу, а сколько встречаются в издании: некоторые - по двадцати и более раз. Так что общее число имен, наверное, около тысячи. Эти имена уже были предметом научного рассмотрения. Я сам печатал в «Полярной звезде» сначала статью Н. П. Скрябиной (1979, № 3), а затем Л. Н. Самсоновой и Н. Г. Самсонова (1983, № 4), в которых они обсуждались. Но ни один из этих авторов не ставил вопроса о смысле, происхождении имен. Да и не могли ставить его русские исследователи до выхода книги Ф. Г. Сафронова.

    Сверяю названия ненецких родов с указателем «Материалов...». Нахожу дополнительно: Лапсуй (нен.) - Лаптуй (як.), Няруй - Няркуй, Ябтик - Яптыка, Яр - Ярандак, Яргон, Ярык, Неркыхы - Нергей, Нохо - Ноко. Пока листаю указатель, на глаза попадаются и другие имена. Например, имя якута - Яга. Что еще за баба-яга? Да ведь это как будто ненецкое слово яха – «река». Вот еще мелькнуло имечко: Таз. Есть река Таз в Ямало-Ненецком округе. Интересно, есть ли Таз у Ф. Г. Сафронова и как объясняется? Есть, оказывается, и объяснено: якутское слово таас - «камень». Вроде убедительно, но не пойму, как с со слуха превратилось в з на письме. Скорее бывает наоборот... Возникает мысль еще поискать в списках якутских имен ненецкие географические названия. Был такой казачий город - Мангазея, загадочно исчезнувший. Стоял на реке Таз. Есть ли что-либо похожее среди якутских имен? Есть: в «Материалах...» - Маргазея, у Ф. Г. Сафронова - Мангазей. Река Пур. В «Материалах...» - целая куча имен на Бур-: Бурбай, Бурбуй, Бурзюм и т. д., наконец, Буруха - явно это имя двойное: Бур+уха - где Бур равно Пур, а уха - яха. Река Ныда - имя Ныга («Материалы...»). Населенный пункт Тибей-сале - якутское имя Тибей (сале по-ненецки, я потом узнаю, «мыс»). Напоследок обнаруживаю в «Материалах...» имя Яя. И тут же вспоминаю о реке, название которой завершает все энциклопедии. Правда, течет она не в землях ненцев - в Томской области. Ну и пусть. Ненцы могли здесь пройти. Из якутского же языка Яя не объясняется никак.

    Неужели такая масса совпадений может быть случайной?

                                                                    ПАРАД ИМЕН

    А почему бы не проверить догадку эту этнографией? Дома у меня – «Якуты» В. Серошевского, в библиотеке «Ненцы» Л. В. Хомич. Вечером перечитываю Серошевского, а утром берусь за монографию Л. В. Хомич. Впечатление ошеломляющее: будто передо мной вновь «Якуты».

    Испещряю выписками из книги Л. В. Хомич страницу за страницей своей тетради. Сколько поразительных параллелей! И как бы мне хотелось их привести здесь! Но увы. Не позволяет совесть.

    Это ведь уже епархия Непонятого Этнографа. Он поделился со мной открытием, доверился, можно сказать, а я, выходит, воспользуюсь этим, чтобы его опередить?

    Может быть, в своих трудах он и не проводит якутско-ненецких сопоставлений. Может быть. А если проводит? Как я потом оправдаюсь перед ним? Тем, что его рукописей не читал? Но кто мне поверит? Ведь они хранятся в архиве научного учреждения, в принципе к ним доступ есть.

    Нет уж, если кроме этнографических параллелей, я ничего не найду, то следует помочь Этнографу опубликовать его находки, а не выскакивать с тем же, его материалом.

    И в следующий раз я перехожу улицу со списком якутских имен на букву с. Почему именно на эту? Да просто потому, что с нее начинаются слова и в ненецком языке, и их достаточно много. Позаимствовал я их имена не из книги Сафронова, а из «Материалов...», ясно почувствовав в «Дохристианских личных именах...» стремление «исправить» основную, посылочную форму имени (вспомним невесть откуда взявшееся ё.). С. А. Токарев же в примечании пишет «Имена в указателе приведены, как правило, в той форме, как они встречаются в документах». Списки Ф. Г. Сафронова и С. А. Токарева в известной степени совпадают, ведь Ф. Г. Сафронов выписывал имена и из тех документов, которые сосредоточены в «Материалах...». Те, которые в «Дохристианских личных именах...» расшифрованы, я отмечаю в указателе С. А. Токарева, чтобы зря не заниматься ими.

    Однофамильца или родственника Этнографа, за кем числится «Ненецко-русский словарь», опять нет, и мне дают книгу. Кстати сказать, через несколько дней он вовсе сдает словарь, и я становлюсь его единственным «владельцем». Что же хотел найти мой «конкурент» в ненецком словаре? Этого, видимо, я никогда не узнаю...

    Итак:

    Сабадай (имя). Саба по-ненецки - набить, наполнить (трубку, мешок). (Глаголы в «Ненецко-русском словаре» даются в форме повелительного наклонения, как и в якутских словарях). Тай - лоб.

    Как же это объяснить, если Сабадай - действительно самодийское имя? «Наполненный лоб»? Видно, умница был Сабадай!

    Сабай. Очень просто возвести к саба. Но есть и другой вариант: и по-ненецки «ум». Сабай – саба+и.

    Сабарай. Сабарта - насторожиться, внимательно прислушаться. Второй вариант: сабар - впадина, выемка. «Со впадиной, выемкой»?

    Сабатай. Это точно то же, что и Сабадай.

    Сабдыкай. Сабвы - набитый чем-либо, наполненный; хай - имеет два значения: одо - междометие, восклицание, второе – «цель для стрельбы». Похоже, что смысл имени - «набитый, наполненный, цель для стрельбы». Толстяк?

    Сабло. Как переводится, неизвестно, но в словаре значится: «Савлё - имя собственное мужское».

    Сабудуй. Сабу - пузырь для хранения жира; туй - наклонная плоскость.

    Сабуй. Сабуй - старая поношенная одежда, надеваемая поверх основной для тепла.

    Савуй - это, по-видимому, то же, что и Сабуй.

    Савадий. Савади – «то, что заслуживает бережного отношения».

    Саводуй. Сава - имеет два значения: капюшон (малицы), шапка; хороший. Туй - наклонная плоскость. Видно, здесь «шапка+наклонная плоскость».

    Савай. А вот тут сава - хороший. Словарь дает: сава и - здравый ум.

    Савей. Можно, конечно, воспринять и как вариант именн Савай. А можно и иначе. Савэй - ненецкий суффикс обладания. Например, ясавэй таб - песок с землей (я - земля, таб – весок). Может быть, при этом савэй было еще что-то? А писцу показалось достаточным. Савей, тем более, что есть похожее русское имя – Савва, Савелий. Кстати сказать, Н. П. Скрябина, рассматривая имена «Материалов...», отнесла Савейко к русским именам. Но, насколько помнится, крещеные якуты в ХVII в. относились к «крестьянам» и ясака не платили, так что крещеный Савейко не попал бы а ясачные документы.

    Сагиней. Саханю - решающий момент, разгар (в работе, игре, борьбе).

    Это имя памятно тем, что в попытке его расшифровать забрался в ту часть словаря, где могла бы быть отгадка самоназвания якутов – «саха».

    Садей, Садуй, Садука. Расшифровываю все три сразу, усматривая общий корень. Какой же он может быть? Сада - лужа. Другое сада - глагол: приделать, прикреплять постромки (постромки - са); еще один глагол сада - отстегать, побить (ремнем); садко - тратиться, расходоваться; еще одно садко - бить, хлестать.

    Хорошенько присмотревшись ко всем этим глаголам, можно понять, что в основе их - са: постромки, ремень - хлестать, бить ремнем (правда, «расходоваться» связать с «ремень» трудно - это уже омоним). Значит, от существительного может быть образовал глагол присоединением суффикса да. Дко - это тоже может быть да с прибавлением ко (уменьшительный суффикс). Первоначально наверное, было дако (садако). Усваиваю на вязкий случай.

    Саил. Са имеет два значения: волокно; постромки. Ил – жизнь. Следовательно, Саил – «волоконная жизнь» или «постромочная жизнь» (существительное перед существительным становятся прилагательным).

    Саиник. Са - волокно; постромки; иняко - ремешок (иня - ремень). Саиник - постромочный ремешок.

    Сакр. Невозможная вещь в ненецком слове - сочетание двух согласных в одном слоге. Делаю предположение, что это имя искажено. Но искажение не было случайным: по-видимому, после к стоял краткий, редуцированный гласный. И я должен искать в ненецком словаре не сакр, которого никогда не найду, а сакар, где над вторым а стояла бы галочка, обозначающая краткость. Сакар не нахожу, но есть сахар - сильный порыв, вихрь. И галочка там, где надо - над вторым а.

    Сразу же вспоминаю, что в книге Ф. Г. Сафронова (а я, напомню, разгадываю имена «Материалов») есть имя Сахар. Помощники профессора, лингвисты, возвели это имя к якутскому соххор – «одноглазый». Такое «транскрибирование», конечно же, неправомерно. Я уже говорил, что окающие русские пришельцы скорее из а сделали бы о, чем наоборот, а тем более ударное о они никогда бы в а не превратили. Итак, «сладкое» имя Сахар на самой деле не Одноглазый, а Вихрь.

    Расшифровка имени Сакр с помощью сахар навела на мысль, а не соответствует ли начальное к дохристианских якутских имен ненецкому х в начале слова? Эта догадка подтвердилась - впоследствии, когда разгадывал имена на к.

    Салкота. Салкода - тот, кто платит.

    Салтакар. Салта - возвращаться, хар - нож.

    Салтан. Салтана - то же, что и салта (возвращаться). А на конце - краткое, такое писавший мог не расслышать.

    Салтунай. Салта, как уже было сказано, возвращаться; юная - дикий олень (устаревшее).

    Салтыкан. Салт - гладь, гладкая поверхность; хан - нарта или кровавая жертва: в данном случае, похоже, нарта.

    Салчаны. Салця - быть тем, кто не возвращается; -ны - суффикс причастия.

    Салчагар. Салця - быть тем, кто не возвращается; хар - нож. Невозвращающийся нож.

    Сандакай. Санда - выскочить, соскочить, сойти; хай - цель для стрельбы. Другое слово хай имеет два значения: междометие  - «ой», «ох», «ай», «ах» и призыв успокоиться.

    Сапый, Сапыя. Сапа - срубить, отрубить.

    Сара. Сара - возвратить, вернуть.

    Сарбай, Сарбак. На выбор два варианта: сарва - верхушка (чума), сярба - завязывать, повязывать.

    Сарга. Сарка - глагол с двумя значениями: выйти, выскочить из какого-либо отверстии; заплакать (о ребенке). В книге Ф. Г. Сафронова это имя возводится к якутскому саргы - счастье, удача.

    Сарту. Сарты - клык (мелкого зверя).

    Сарунтуй. Сярунть – курить.

    Вот таким образом, без большого труда и напряжения, «разгрызаю» имена якутов с помощью ненецкого словаря. Через пару часов их у меня, раскрытых, оказывается больше сотни. Нужно ли продолжать? Ведь и без того ясно, что мой процент расшифровок намного выше, чем в книге Ф. Г. Сафронова: в ней на букву с переведено 21%, у меня же расшифровываются чуть ли не подряд. О чем это говорит? Что к большинству имен ненецкий язык ближе, чем современный якутский.

    Я конечно, не смею утверждать, что абсолютно точно разгадываю значение этих имен. Люди, которые их давали, разговаривали все же не на ненецком языке, а на каком-то другом - достаточно близком, но все-таки другом. Например, язык имен значительно отличается от ненецкого фонетически. В нем имеется полный набор шипящих, а слово может начинаться почти с любой буквы (кроме, пожалуй, «в» да «ҥ». Но еще больше отличается язык имен (назовем его сахадийским от слов саха и самодийский) от современного якутского. Не касаясь мелких, назову отличие главное: в сахадийском языке отсутствовал присущий тюркским языкам сингармонизм - допускалось соединение в одном слове любых гласных: а - и, е - у, э - я и т. д., что не дало помощникам Ф. Г. Сафронова даже «транскрибировать», т. е. подогнать под якутское звучание, 20% имен.

    Сахадийский язык мертв. Но от него осталось многое. Это не то, что язык финно-угорской литвы, насчитывающий в своем активе сегодня всего-то несколько десятков слов - имен. Сахадийских имен - тысячи. (Есть, как убедится читатель далее, и другие источники сахадийских слов). И я надеюсь, что вдумчивые и усердные лингвисты смогут его реконструировать, привлекая данные не только, как я, ненецкого, но и энецкого, нганасанского, селькупского и ныне мертвых самодийских языков. Я же – не лингвист, и что мне проку в расшифровке тысяч забытых имен? Попытаюсь разгадать, так сказать, наиболее популярные, да и дело с концом.

                                                БОЛЬШОЕ СЕРДЦЕ И БЕЛОЕ УТРО

    Как вообще давались имена? У христианских народов, насколько помнится, это обстояло так. За двухтысячелетнюю историю христианства насобиралось достаточно много так называемых «святых», частью существовавших, частью выдуманных людей, прославивших себя подвигами во имя веры. Имена святых заносились в святцы. Из светец и выбирались при крещения имена. Так называемые языческие или выдуманные имена давать церковью запрещалось. Поэтому у христиан имен было сравнительно немного.

    У языческих же народов особых правил именования не было. Но все же существовали обычаи. Относительно ненецких, по свидетельству дореволюционного исследователя Зуева, можно сказать следующее. «Новорожденным, как мальчикам, так и девочкам, до пяти лет не давалось никакого имени, после чего им давалось так называемое «ребячье имя», которым они назывались до 15-летнего возраста. По прошествии 15 лет родители давали детям настоящее «имя или по сходству какого-нибудь давно умершего сродника, или по силе, или по сложению, сходству с животными, проворству, прилежанию к промыслам, трудолюбию, счастью и прочее». Далее Зуев приводит целый ряд мужских имен: Хаймале - сломанная нога, Ваха - корень у дерева и т. д.» (Л. В. Хомич. Ненцы. Л., 1969, с. 181).

    Итак, у ненцев в 15 лет происходила смена имен (о смене имен у якутов говорит и Ф. Г. Сафронов в своем предисловии). У нганасанов, народа, родственного ненцам по языку, с именами обстояло еще своеобразней: «Поскольку у нганасанов существовал строгий запрет на собственные имена взрослых людей (т. е. людей, достигших половой зрелости), они заменялись подставными и прозвищами. Широко применялось обращение к взрослым людям по именам их несовершеннолетних детей или при помощи слов, обозначающих отношения родства» (Н. М. Терещенко. Нганасанский язык. Л., 1979, с. 58).

    Дожидались ли нганасаны, как ненцы, когда ребенку исполнится пять лет, чтобы дать ему имя. Н. М. Терещенко не пишет. Но можно понять, что нет. «Основанием для выбора того или иного имени служили обстоятельства, сопутствовавшие появлению на свет ребенка, отличительные черты наружности, поведения новорожденного, события семейной жизни, относящиеся к этому времени м т. д.».

    «Обращает на себя внимание,- пишет далее Н. М. Терещенко, - большое разнообразие нганасанского именника». А разве не то же самое можно сказать о якутском именнике, подготовленном Ф. Г. Сафроновым? «И это вполне объяснимо, поскольку причины, обусловливавшие выбор того или иного имени, были самыми разнообразными. Было бы, однако, неправильно думать, что имена носят произвольный характер. Существовали более общие критерии и обстоятельства, устанавливающие, почему в данном случае дается то, а не иное имя. Курсими - производное от причастия курсимэ «вернувшийся»... присваивается ребенку, родившемуся после смерти кого-либо из близких (новорожденный в этом случае появляется на свет как бы взамен умершего). Собственное имя Лапсэкэ от слова лапсэ «люлька» может быть дано в том случие, если предполагается, что этот ребенок в семье последний» (Нганасанский язык, с. 58.).

    Меня заинтересовало, а нет ли среди дохристианских имен якутов Курсими и Лапсэкэ? Ведь не на ненецком же языке говорили предки якутов, их язык мог быть близок столь же к нганасанскому, сколь и к ненецкому. В книге Ф. Г. Сафронова зафиксированы имена Курсян, Курусуй, Лапчага, в «Материалах ...» - Курсуй и Лапчага. Сходство не такое уж разительное. Тогда я вспомнил, что какие-то имена уже переводил с помощью ненецкого словаря словом «возвращаться». Какие? Заглядываю в русско-ненецкий словарь. Возвращаться - салтана. Точно были такие имена! Салтан и Салтунай. Далее. Люлька (берестяная) по-ненецки - таё. С этим кирпичиком тоже явно есть имена: у Ф. Г. Сафронова - Таил (таё+ил), Таикян (таё+хан), в «Материалах...» - Таега (гаё+ха). Что же получается? Географически нганасаны к Якутии ближе, а язык их от сахадийского, кажется, дальше, чем ненецкий. И дело не только в этих двух словах. Выписав более сотни нганасанских слов из книги Н. М. Терещенко, чувствую, что смог бы с помощью этого языка расшифровать лишь малую часть сахадийских имен. Посмотрите, какая разница: по-ненецки «вода» - и, по-нганасански - бы, река по-ненецки яха - по-нганасански быгай. Правда, я тут же вспоминаю, что как раз имеется целая куча имен, напоминающих вот это быгай. Проверяю - точно: в «Материалах...» 11 раз отмечено имя Быга, 11 -  Быгей, 5 - Быгий.

    Я уже говорил, что ни в коем случае не считаю, что даю верный перевод имен. Сахадийский язык - не ненецкий и не нганасанский, это другой язык той же группы. А в близкородственных языках случается и так, что в одном из них какое-нибудь слово обозначает нечто прекрасное, а в соседнем то же самое - как раз наоборот. К примеру, в белорусском языке «блага» - плохо; по-польски «урода» - красота, а «воня» - просто запах; в сербском «позорище» - театр, в чешском «матерщина» - материнский, т. с. родной, язык. И когда я расшифровываю имена, я их не столько перевожу, сколько показываю, что в ненецком и нганасанском языках имеются слова, по форме совпадающие с этими именами. Это, можно сказать, лишь, самая первая проба понять мертвый язык. Да, пожалуй, сам я дальше первой и не пойду: чтобы идти дальше, надо быть языковедом, надо знать все эти языки - и ненецкий, и энецкий. и селькупский, и мертвые самодийские языки, сохранившиеся в описаниях.

    Однако, пожалуй, есть имена, смысл которых может быть понят с большой степенью вероятности. Это - особо любимые, особо популярные. Совершенно ясно, что в такие имена не могло вкладываться какого-то неприятного смысла. Я хочу сказать, что если бы поляки были язычниками, и мы, бы, не зная польского языка, стали присматриваться к их именам, и вдруг обнаружили, что польским женщинам через одну дается имя Урода, то сразу же должны были бы сообразить, что в данном случае это не уродство, а наоборот.

    Выписываю из «Материалов...» наиболее часто встречающиеся имена и иду через дорогу.

    Открывает список имя Оргузей, встречающееся 39 раз.

    Ну и задачку я себе поставил: ведь с буквы «о» ненецкие слова не начинаются. Как быть? Считать, что начальному сахадийскому о соответствует ненецкое ё?

    Ищу на ё. Ёргузея нет. И вообще нет ничего похожего.

    И тут мне что-то начинает мерещиться, мерещиться... Я понимаю, что Оргузей - сложное слово, скорее всего «оргу+зей», и что-то похожее на оргу я уже где-то читал. Ну конечно же, оргу похоже на арка. А что такое арка? Триумфальная, естественно, ни при чем. Мне встречалось ненецкое имя Арка, в одном из очерков Омельчука. Арка Лаптандер - был такой замечательный ненецкий певец, безвременно ушедший из жизни. Что такое «арка»?

    На букву а в «Ненецко-русском словаре» всего две странички слов, и все они заимствованные: авиатор, адрес и т. п. Но вдруг я натыкаюсь, акар ям. - порода собак. «Ям.» - значит ямальское. Итак, в ямальском диалекте слова на а начинаются. (Отмечаю попутно, что акар похоже на якутское акаары - дурак). Арка Лаптандер был родом с Ямала, литературный же ненецкий язык базируется на большеземельском, т. е. предуральском диалекте. Ясное дело, что если в литературном слова не могут начинаться с а, то впереди а в нем ставится какой-то согласный звук. Какой? Й? Смотрю ярка - нет такого слова. Листаю словарь. И вдруг мой взгляд совершенно случайно вырывает строчку: «ҥадрес - см. адрес». Ответ найден - перед а, да еще, быть может, и перед о, у, ы, э в литературном ненецком языке ставится буква ҥ! Нахожу молниеносно подтверждение - слово ҥарка в словаре есть! Ҥарка – большой. Теперь - зей. На з ненецкие слова не начинаются, будем смотреть на с. Сей – сердце.

    Оргузей - Большое сердце! Здорово. Именно таким и должно быть самое популярное имя. Правда, я возвел Оргузей к Аркасей. Правомерно ли это? Проверяю, нет ли чего более подходящего - на ҥоргу. Но такого слова не нахожу. Становится ясно, что сахадийский язык содержал более звонкие элементы по сравнению с ненецким, на месте ненецкого к здесь было г. С превращается в з между гласными закономерно, как в ненецком х в украинское г. Остается объяснить превращение начального а в о. Но это задача для другого исследователя, который установит, закономерно оно (т. е. был ли сахадийский язык окающим) или случайно.

    Следующее имя Откон. Встречается в «Материалах...» 35 раз. Ищу на ҥо. Нахожу ҥод - «тоже, также». А как быть с кон? На к ведь ненецких слов нет. Но я уже давно догадался (и выше писал об этом), что начальному сахадийскому к соответствует начальный ненецкий х. Итак: хона - очнуться от задумчивости. А в этом слове краткое. Откон - ҥод+хона. Вроде «тоже очнувшийся». А может, это как раз тот случай, когда сахадийские слова, по форме похожие на ненецкие, значили что-то другое?

    Тюляк встречается 31 раз. Помощники Ф. Г. Сафронова это слово возводят к современному якутскому түүлээх - волосатый, шерстистый, лохматый. Но, думаю я, под ударением русский писец едва ли не расслышал бы (в тридцати одном случае!) э и написал вместо него я - совершенно другой звук. Вступаю в соревнование с лингвистами. Тюла по-ненецки «разрыть, раскопать, выкопать». Як - довольно частое окончание имен, в том числе и не расшифрованных помощниками Ф. Г. Сафронова. Отсюда ясно, что это - не искаженное якутское ээх. В ненецком языке як - «то, чего долго добивались», т. е. как часть имени может иметь смысл - «долгожданный ребенок», Но як может быть и суффиксом, переводящим глагол в причастие или существительное.

    Дурей встречается 25 раз. Это имя помощники Ф. Г. Софронова не этимологизируют. Похоже на русское «дурень». Но зачем якуты XVII века стали бы обзывать своих детей на чужом языке? На д ненецкие слова не начинаются, ищу па т. Из нескольких вариантов выбираю следующий: турць - приходить, приезжать; ей – доля, часть; собственность, достояние. Но попал ли «в яблочко»? - не уверен.

    Трека (24 раза). Здесь налицо искажение первоначального облика имени (как в случае с Сакр). В самодийских языках невозможно сочетание согласных в начале слова (тр). Надо думать, в истинном виде имя это выглядело как Терека или Тарека, причем гласная после т была краткой, плохо слышной. И действительно, нахожу: тарета - заросший, покрытый шерстью, волосами, перьями; волосатый. Первое а в тарета краткое.

    Толко (24 раза). Тола - сосчитать, подсчитать; в переносном смысле - «принять за кого-либо». Хо - береза. Таким образом, можно перевести: «принимаемый за березу».

    Бату (22 раза). Как не вспомнить, что хана Батыя на самом деле звали Бату! Как не начать фантазировать вокруг этого! И, надо сказать, помощники Ф. Г. Сафронова не устояли перед соблазном. Имена Батуй, Батой и Бату они «транскрибируют» в «Батый». Но - перевода не дают. Батый с якутского непереводимо...

    С буквы б ненецкие слова не начинаются. Смотрю на в. Нахожу: вата, - лишний, излишек; запасная нарта; вато - обещание. И то, и другое близко, но вдруг в самом начале списка слов на в нахожу коротенькое ва. «Ва!» - это «окрик, которым хотят удержать, преимущественно детей, от нежелательных действий или пресечь их шалости». А ту? Лезу в другой конец словаря. Ту - огонь. «Ва! Ту!» - «осторожно, огонь!» Так, конечно, говорили детям не раз не только ненцы, но и предки якутов.

    Ежели есть «осторожно, огонь!», то должны быть и другие «осторожно» - например, «осторожно, вода!» «Вода» в ненецком и, но в сахадийском, исходя из названий Марха, Лунгха, вода была - ха. X, стоящее между гласными, превращалось в г. Следовательно, если Бату означает «осторожно, огонь», то «осторожно, вода» должно было звучать как Бага (ва+ха). И вот - о чудо! - действительно, есть имя Бага! В “Материалах...» встречается 7 раз! А помощники Ф. Г. Сафронова возводят его к якутскому баҕа - лягушка. Кто спорит, баҕа – лягушка - тоже очень близко! Но почему стольких людей называли лягушкой (животным, кстати, в Якутии довольно редким, не бросающимся в глаза) и почему, например, в «Материалах...» ни разу не встречается имя Собо - карась, хотя карасей якуты видели куда чаще, чем лягушек!

    Тюсерга (22 раза). Тюсь - войти, проникнуть; сэр – белый; ха по-ненецки ухо; гной; но, я думаю, и здесь «вода». Тюсерга - Проникающая белая вода.

    Тогурай (22 раза). То - озеро; крыло птицы; хура - отвлечь, отвлечься. Озерноотвлекающийся - так примерно можно перевести Тогурай.

    Сергуй (19 раз). Н. П. Скрябина усмотрела в Сергуе Сергея. В «Дохристианских личных именах..» фантазировать не стали, хотя и можно было как-то подвести к сэргэ (коновязь). Ну, а что дает ненецкий словарь? Сэр - уже говорилось - белый. Далее могут идти два варианта: ху - утро (с неизвестно откуда взявшимся й на конце) и хой – гора. Й может быть суффиксальным, оформляющим существительное, хой же нередко встречается на конце сахадийских имен в форме кой. Поэтому лучше все-таки считать, что Сергуй - Белое утро. Тем более, что и в форме Сергу это имя также встречается, 6 раз. Два раза встречается Сергузей - Белое утро-сердце, или Бело-утреннее сердце. Есть еще и Сергулося, где лося - по-видимому, уменьшительный суффикс. соответствующий ненецкому коця (то - озеро, токоця – озерцо).

    А как быть с утверждением Н. П. Скрябиной? Судите сами. В «Материалах...» аж 19 «Сергеев» (Сергуев) и ни одного якута Ивана, Петра или Николая. Так что если Сергуи - крещеные якуты, то не слишком ли пристрастный подбор имен при крещении? Притом с Сергуя Иногонова Бекетов впервые взял ясак еще в 1632 году, едва заявившись в Ленский край...

    Коль уж речь зашла об этом, то нельзя не обратить внимания на то, что в «Материалах...» встречается и имя Семен (6 раз). Неужели Семён? Разумеется, нет. В ненецком языке имеется слово сямян, что означает «всё». Видно, от похожего слова и имя Шаман, которое тоже встречается в «Материалах...» (5 раз). К шаману же, так сказать, служителю культа, оно не имеет отношения: ведь по-якутски шаман - ойуун, и имя Оюн действительно было (см. кн. Ф. Г. Сафронова).

    Ну, а были ли в те времена у якутов такие популярные имена, которые расшифровываются из современного якутского языка? Были, но значительно меньше. Имя Кунней (от күн - солнце) встречается 6 раз. Тюсюк встречается даже 22 раза, но у меня есть сомнения, что это имя не самодийское. Тюсь, как уже говорилось ранее, «войти, проникнуть»; юк - довольно частое окончание имен, восходит оно, мне кажется, к ненецкому юху - желудок: Еюк - сосновый желудок (е - сосна), Чоюк - березовый желудок (хо - береза).

                                                              ОПЕРАЦИЯ «ПРОЦЕНТ»

    Помните, в фильме-комедии «Операция «Ы» на совещании «налетчиков» (Бывалый, Трус и Балбес) возникает вопрос, как назвать операцию по «ограблению» базы. Балбес предлагает: «Ы». «Почему?» - интересуется Бывалый. «А чтоб никто не догадался».

    Никто и никогда, пожалуй, не догадался бы, зачем я делаю то, о чем сейчас расскажу. Потому и я мог бы вполне назвать свою затею операцией «Ы».

    Что же я такое делал? А вот что.

    Имена в книге Ф. Г. Сафронова, если можно так сказать, ни к чему не привязаны: ни ко времени, ни к пространству. Просто список имен. Где жил обладатель имени, в каком столетии - семнадцатом или восемнадцатом - догадаться нельзя. Это, конечно, снижает отчасти научное значение списка. Например, нельзя узнать, где преобладали те или иные имена, как менялся их состав со временем.

    В этом смысле более скупой список имен в «Материалах...» более выгоден. Время бытования представленных в нем имен ограничено XVII веком, а при желании можно даже установить из текста книги, из документа какого года имя взято, ведь в указателе дается страница, на которой имя упомянуто. Во-вторых, прямо в указателе сообщено, какую волость представлял носитель имени. Когда я обратил на это внимание, у меня и возникла мысль.

    Я рассуждал так. Что мы имеем? В списке имен, составленном Ф. Г. Сафроновым расшифровано менее трети имен (по его словам; а если точнее, то около 20%). Остальные имена, как видно, создавались из нарицательных слов сахадийского языка. Следовательно, можно предположить, что тогда на нем говорило еще около 80% якутов. Ныне якуты говорят на современном якутском языке, тюркском, а сахадийский забыт. Налицо, следовательно, исторический процесс, замены языка. Когда она закончилась, мы не знаем. Если бы не христианизация! Тогда бы мы смогли установить, когда сахадийские имена сами собой полностью исчезли. Но в третьей трети XVIII столетия основная масса якутов была крещена, имена стали даваться русские, и конец процесса смены языка закончился в неизвестное время.

    Вернемся в XVII век, когда процесс смены имен, а следовательно, и языка, был в разгаре. Как он выглядел? В общих чертах, видимо, так: какая-то часть населения говорила на старом, сахадийском, а другая, значительно меньшая - на новом, с тюркской основой языке. От вторых язык переходил к первым. Так вот, нельзя ли установить, где было средоточие нового языка? Известно, что якуты в XVII веке делились на «волости» - предполагается, племена. Так не было ли нескольких племен тюркскими, а остальные - сахадийскими? Судя по тому, что вообще написано о якутских племенах, такими носителями тюркского языка в первую очередь могли быть кангаласы. Вот что пишет, например, Б. Сюлбэ в «Топонимике Якутии»: «К этнониму хангалас некоторые ученые в качестве параллели дают название одного из ранних тюркских племен канглы. Известный советский топонимист В. А. Никонов, приводя слова автора капитальной книги «Родовой и племенной состав народов Сибири в ХVII веке» (М., 1960) Б. О. Долгих «Несомненно, что ядро якутского народа составляли кангаласы», пишет так: «Основа канг широко распространена в тюркской этнопонимии. Ближайшая параллель: кангаласы – камасинцы, этническая группа в составе хакаской языковой общности. ...Племя канглы было у казахов, каракалпаков, узбеков, с фонетическим упрощением канлы - у ногайцев, крымских татар, башкир» (Этническая ономастика. М., 1984, с. 50)».

    В таком же духе высказался и известный историк Л. Н. Гумилев. В интервью Августу Мурану, опубликованном газетой «Молодежь Якутии» (1989, 30 марта), на вопрос А. Мурана: «По мнению якутских ученые, часть кыпчаков - предки современных якутов. Их древнее самоназвание «канглы» перешло к якутам-кангаласам» историк отвечает: «Канглы - это не половцы, а печенеги! Вполне может быть, что часть печенегов смешалась с курыканами, Так как печенеги были воистину героическим доблестным народом, действительно исчезнувшим с рубежей Руси бесследно». Вот ведь как: раз печенеги были «героическим доблестным народом» и исчезли с рубежей Руси бесследно, то они и смешались с курыканами, обитавшими в Прибайкалье. (Курыканы - гипотетические тюркские предки якутов).

    Ну что ж, есть возможность проверить. План я составил такой: у Ф. Г. Сафронова расшифрованы имена тюркского, монгольского и тунгусского происхождения, а в «Материалах...» дается волостная принадлежность имен. Это надо совместить. Поскольку многие имена списков общие, делаю так: в «Материалах...» отмечаю имена, расшифрованные в книге Ф. Г. Сафронова, а затем считаю, в какой волости их процент покажется наибольшим. Правда, в именник Ф. Г. Сафронова вошли далеко не все имена из «Материалов...», поэтому процент расшифрованных в указателе «Материалов...» будет еще ниже, чем в ней, но, надо думать, по волостям он понизится пропорционально, так что общая картина не изменится. И эта картина должна быть такой, что в той или тех волостях, где в XVII веке преобладал новый, тюркский язык, количество расшифрованных имен должно резко превосходить количество расшифрованных имен в тех волостях, где преимущественно говорили еще на сахадийском языка. Таким-то образом мы и выясним, какое племя пришло на Лену с новым языком и тюркизировало остальные.

    Кропотливо, стараясь не пропускать, подчеркиваю в «Материалах...» расшифрованные имена. Затем подсчитываю по волостям. И тут меня встречает неожиданность. Оказывается, Кангаласская волость вовсе не лидер по числу расшифрованных имен. Таких у нее 44, а у Батурусской - 16, у Бетюнской - 42, т. е. у этих трех волостей - в пределах ошибки поровну. А вот у Мегинской волости – 68, в полтора раза больше! Другие волости заметно «отстают», и я решаю не принимать их во внимание.

    Кангаласская волость, «ядро якутского народа», всегда считалась самой большой. В середине ХІХ века она была даже разделена на две - Восточно-Кангаласскую и Западно-Кангаласскую. Но если народу в этой волости было заметно больше, чем в других, то, следовательно, процент тюркских и монгольских имен был в ней соответственно заметно меньше! Не доверяя расхожим суждениям, начинаю просчитывать все имена четырех волостей-лидеров. И что же? Кангаласская волость - 353, Батурусская - 306. Бетюнская - 319. а Мегинская... 576!

    Что же это за «ядро» такое, коль оно было не больше других, а от мегинцев и отставало! Да так заметно!

    Не доверяя своей цифири, обращаюсь к капитальному груду С. А. Токарева «Общественный строй якутов ХVII-ХVIII вв.» (Якутск, 1945) и на с. 38 нахожу таблицу волостей XVII века с указанием числа плательщиков ясака по годам. Нет, не врут мои подсчеты! В 1648-49 г. в Кангаласской волости было 150 ясачных плательщиков, в Мегинской - 213; в 1655-56-м - соответственно 328 и 426; в 1663-64-м - 585 и 871; в 1680-81-м - 381 и 876. Как же она, Кангаласская, так выросла; что в ХIX веке пришлось ее делить? Да это уж прихоти царской администрации. Сначала включили в Кангаласский улус другие волости, а потом разделили.

    На всякий случай выясняю процент расшифрованных имен по четырем волостям. У всех он оказывается одинаков: Кангаласская - 12,5%, Мегинская – 12%. Бетюнская - 13%, Батурусская – 15%. В пределах ошибки - это одно и то же. В недоумении: где же племя - носитель нового языка - думаю, что делать дальше. Путь указывают вновь имена.

                                                                      [Окончание следует]

    /Полярная звезда. № 5. Якутск. 1989. С. 67-85./

    *

    Иван Ласков

                                                            ИМЕНА УКАЗЫВАЮТ ПУТЬ

                                                              (Ономастический  детектив)

                                                              [Окончание. Начало см. в № 5.]

    Для начала должен сообщить читателю хорошую новость. Пока первая часть моего «детектива» проходила набор, Непонятый Этнограф сам себя «рассекретил», и теперь я могу назвать его полное имя. В интервью корреспонденту газеты «Молодежь Якутии» (см. «МЯ» от 28 сентября 1989 г.) Семен Иванович Николаев в основном изложил свой взгляд на прошлое якутского народа. Я этому очень рад, т. к. из интервью хорошо видно, что мы с Семеном Ивановичем примерно к одному и тому же шли совершенно разными путями, что значительно повышает вероятность его и моей правоты. Например, Семен Иванович совершенно не касается ни ненецкого языка, ни ненецкой этнографии. Но и без этого им собрано достаточно доказательств самодийского происхождения якутов. Мои же находки его концепции ничуть не противоречат и не повторяют, дополняют только. И я с чистой совестью продолжаю рассказ о них.

                                                                         ТОЙОНАТ

    Капитальный труд тем и хорош, что в нем можно найти ответы на любые вопросы. У мастера и стружки с верстака оказываются подчас не менее ценными, чем само изделие. Об этом сразу подумалось, когда в книге С. А. Токарева «Общественный строй якутов...», в самом конце, в приложениях я наткнулся на... родословные тойонских «династий» основных якутских племен.

    Подумаешь, потомки Тынины, Табутая, Амыкая, Киртея, Мымака... Не Рюриковичи же, не Гедиминовичи, не Габсбурги, не Бурбоны. Какой след они оставили в истории? Но исследователь словно знал, что и это пригодится кому-то, и не проходил равнодушно мимо документальных указаний относительно родства между ними...

    Выписываю родословные Мегинской, Намской, Катылинской (Батурусской) и Кангаласской «династий». В Намской 21 имя, Батурусской - 27, Мегинской – 27, Кангаласской - 66 имен. Затем прослеживаю их по списку Ф. Г. Сафронова. Из Намской в списке Ф. Г. Сафронова нахожу 17 имен, из них расшифровано 4; из Батурусской - 24 (расшифровано 8), из Мегинской - 16 (расшифровано 5), из Кангаласской - 52 (расшифровано 13). Как видим, ни в одной генеалогии из имен, рассмотренных у Ф. Г. Сафронова, не оказалось расшифрованными более 30%. При этом надо иметь в виду, что генеалогии эти протягиваются и в XVIII век, когда процесс смены языка подходил к концу и, естественно, именно в это время число поддающихся расшифровке имен увеличивается. А среди имен XVII века - расшифрованных единицы. Например, из 9 имен сыновей Тынины (Тыгына), т. е. поколения «Тыниненков», которое встретили первые русские в Ленском крае, у Ф. Г. Сафронова расшифровано только одно (Куржегас), хотя все они в список Ф. Г. Сафронова занесены.

    Понятно, что кангаласские тойоны вызывали у меня особый интерес. Кем они были в языковом плане, тюрками или самодийцами? Расшифровки Ф. Г. Сафронова вроде бы дают ясный ответ: тюрками не были. Но были ли самодийцами? Может, вовсе иные? Берусь за словарь...

    Мындяк (отец Тынины). Мындё по-ненецки - быть сытым; як - то, чего долго добивались.

    У Мындяка, как установлено С. А. Токаревым, было четыре сына: Тынина, Ника, Гадакай и Чегунай.

    Не без внутреннего трепета приступаю к имени Тынина. Сколько копий уже сломано вокруг как него самого, так и его владельца - грозного Тыгына, героя десятков и сотен народных преданий!

    «Тыгын был силы необычайной, никто не мог ему сопротивляться. Его лицо было в пять четвертей длиною, его глаз весил три фунта. (...) Когда царю послали глаз Тыгына, он сильно рассердился, что убили такого человека».

    «Тыгын был настолько силен, что схвативши руками башню русской крепости, потрясал ею, как ветер деревом».

    «Тыгын что хотел, то и делал, никто не смел ему сопротивляться. Он был самый могущественный из якутов: у него были люди, был скот, была сила. Русские тогда еще не приходили, не было ни управ, ни судов, ни чиновников. Нашим господином был Тыгын».

    Приведя эти и другие выдержки из легенд, В. Серошевский (см. «Якуты», сс. 466 и дальше) их комментирует так: «Всем им (Тыгыну и Берт-Хара. - И. Л.) приписываются не только невероятные легендарные подвиги, но и действия различных лиц и времен. Итак, в одном предании говорится, что Тыгын предводительствовал якутами в битве с атаманом Галкиным в 1634 году, после которой последовала первая осада Якутска, между тем как печатные источники приводят имя князца Мымака, как начальника этого восстания. В другом предании говорится, что Тыгын начальствовал и погиб в сражении у села Покровского (1682 г.), а печатные источники называют вместо него «кангаласского родоначальника Дженника». Писанные источники о Тыгыне ничего не говорят. (...) Если все это приписывается Тыгыну, если о нем так много говорится, если он называется якутским царем, то только потому, что он был последним военным вождем Кангаласской родовой группы. Эта группа... как ближайшая к русской крепости, сильнее всего пострадала от русского набега и она упорнее других ему сопротивлялась, чем и прославилась». И в примечании на с. 467 замечает: «Я думаю, что Тыгын не имя собственное, а нарицательное и значило: военный вождь. Тигин, Тегин, Тикин - по-уйгурски: князь, родственник главы государства. (...) Такой должности у якутов не было».

    В отличие от этого мнения В. Серошевского, Г. В. Ксенофонтов неоднократно называет Тыгына «якутским царем» (см., напр., «Ураангхай-сахалар», сс. 258, 328). Как бы отвечая на это, А. П. Окладников писал: «В Якутии XVI-XVII вв. не было никакого развитого феодализма, а следовательно, и не могло быть никаких феодальных владык. Все это... грубая выдумка». Однако А. П. Окладников не сомневался в реальности исторического лица, носившего имя Тыгын (см.: История Якутской АССР, т. 1, с. 419). Это естественно, т. к. к тому времени, когда А. П. Окладниковым писался первый том «Истории Якутской АССР», давно уже вышел «Общественный строй якутов...», в котором С. А. Токарев подтвердил историческую реальность Тыгына. Но вот что странно - А. П. Окладников совершенно не обратил внимания на следующее место у С. А. Токарева: «В неопубликованных ясачных книгах и в многочисленных других документах 1630-70 годов имя Тыгына встречается множество раз, иногда в этой самой транскрипции, но чаще в форме «Тынина» (с. 137. Подчеркнуто мной. - И. Л.). И употребляет исключительно «Тыгын».

    А. П. Окладников был убежден, что якутские имена в русских документах - суть искажения подлинных имен. В предисловии к «Эллэйаде» Г. В. Ксенофонтова (сборник легенд и преданий о прародителях якутов), изданной в 1977 году, он писал: «Имена эти (якутов. - И. Л.), часто сильно искаженные в передаче русских приказных писцов, звучали здесь (в преданиях. - И. Л.) в своем подлинном и настоящем виде». Теперь, думается, ясно, что он ошибался и все было наоборот: в документах имена якутов XVII-XVIII вв. сохранились по преимуществу в их подлинном виде, а в преданиях, записанных от якутов XX века, имена эти как раз искажены в силу фонетических закономерностей нового, тюркского языка, на который якутский народ перешел полностью за последние триста лет.

    В «Материалах по истории Якутии XVII в.» имя «якутского царя» в форме «Тынина» или «Тыгина» (что реже) встречается 27 раз и ни один раз - в форме «Тыгын». Встречается и другой Тыгина, «якут Батулинской волости». Это ясно свидетельствует о том, что древнеуйгурский Тигин, Тегин, Тикин (В. Л. Серошевский) здесь ни при чем.

    Итак, предводителя кангаласского племени звали то ли Тынина, то ли Тыгина. Почему же в народных преданиях он стал Тыгыном?

    Я думаю, дело простое. Носители тюркского языка вместе с другой терминологией принесли и слово «тегин» - «военный предводитель», «князь», на которое указывал Серошевский. В результате замены языка подлинное имя Тынина (Тыгина) и было заменено в преданиях словом «тыгын», слилось с ним.

    Тынина... Что же оно значит, это имя?

    Ищу «тынина» - нет. А почему обязательно «тынина»? Может быть, «тинина»? Нахожу: тиҥы - «полностью, целиком, весь». Остается «на». Что такое «на»? Нахожу «ҥа» - «бог подземного царства»!

    Тиҥы+ҥа. Тингынга. «Полностью, целиком, весь бог подземного царства».

    Теперь понятно, почему в документах то Тынина, то Тыгина: одному писцу слышалось одно, другому - другое.

    Для очистки совести смотрю еще и «тыхына». И, оказывается, есть такое слово: тыхына - «туго, трудно, тяжело». Совпадение с вариантом «Тыгина» - полное, ведь «х» между гласными - это уже украинское «г». Но из «тыхына» не получишь «тынина». А из «тингынга» получится и Тынина, и Тыгина.

    Может быть, тыхына – «туго, трудно, тяжело» - другой Тыгина, «якут Батулинской волости»?

    Правда, есть еще нюанс, ведь я же сам выяснил: ненецкому «ҥ» в начале слова в сахадийском соответствовал ноль звука, т. е. то, что в ненецком «ҥа», в сахадийском должно было быть «а» (т. е. бог подземного царства в сахадийском – «а»). Но этот нюанс я отметаю. «А» вместо «ҥа» - это в начале слова. А в середине не могло быть «тиҥыа». Здесь естественно вставало «ҥ».

    Ну, наконец, могу идти дальше.

    Ника - брат Тынины. Ф. Г. Сафронов возводит это имя к эвенкийскому Ника (малыш! - при обращении. С. 26). Но, оказывается, из ненецкого оно расшифровывается тоже: ни - ремень, пояс; ха - в данном случае, видимо, «ухо». Ни+ха – «ременное ухо».

    Гадакай - еще один брат Тынины. Помощники Ф. Г. Сафронова это имя возводят к якутскому «хадаар» - упрямый. Думается, что Гадакай — это все-таки далеко не «хадаар». В ненецком словаре нахожу такие варианты: хадакай - бабушка (обращение), хадако - уменьшительное от «хада», что означает тоже бабушка, прабабушка, свекровь, невестка (жена старшего брата), вообще всякая женщина из рода отца и рода матери, старше их. Наконец, имеется имя собственное женское Хадако. Меня, конечно, спросят: но ведь Гадакай не был «бабушкой», все-таки мужчина! На это могу ответить свидетельством Ф. Г. Сафронова из его книги: «Пишущий эти строки знает, что когда он в 1914 г. появился на свет, его вначале объявили девочкой (подчеркнуто мной. - И. Л.) и отдали временно на попечение бабушки по матери, подальше от домашних духов» (с. 18).

    Чегунай - третий брат Тынины. На букву «ч» ненецкие слова не начинаются. Путем различных сопоставлений удалось догадаться, что сахадийский «ч» в начале имен соответствует ненецкому «х». Итак: хэҥ - укрытие, прикрытие; защищенный от ветра, дождя; юная - дикий олень. Чегунай – хэҥ+юная.

    Сыновья Мундяка кончились, переходим к его внукам - сыновьям Тынины.

    Откурай. Ҥодь по-ненецки - чуть, едва, немного; лишь бы; хура - отвлечь, отвлечься.

    Бозеко. Вэсако - по-ненецки старик. Это слово употребляется и в качестве имени: например, первое имя Л. Лапцуя (до школы) было именно Вэсако, о чем можно прочесть в одном из очерков А. Омельчука. Интересно, что одно из значений слова «вэсако» - муж. У якуток тоже есть обычай, называть мужа, независимо от его возраста, «оҕонньор» (старик).

    Кто-нибудь может сказать, что «Бозеко» - не совсем «вэсако». Но я напомню, что в ненецком языке слово не может начинаться с «б», ему в такой позиции соответствует «в» или «п». «З» в старинных якутских именах - это мной прослежено - закономерно стоит между гласными, в ненецком же языке в такой позиции может стоять и «с». Таким образом, «Бозеко» по-ненецки звучало бы «Восеко», что совсем близко к «вэсако».

    Тюсен. Тюсь по-ненецки - войти, зайти, проникнуть; сэнз - здоровый.

    Челай. Сахадийское начальное «ч», напомню, соответствует ненецкому «х». Хэле - мастерски сделать что-нибудь; лай - предмет для метания (например, аркан, топор).

    Этени. Етя по-ненецки - самка, (преимущественно домашних и промысловых животных); ни - ремень, пояс.

    Чабда. Соблазнительно признать, что это сахадийский вариант ненецкого «ябда», что значит «счастливый», но сахадийскому начальному «ч» закономерно соответствует ненецкий «х». Поэтому нахожу «хабдё». Хабдё - плавательный пузырь рыбы и одновременно Хабдё - фамилия, название одной из родовых групп ненцев.

    Чомчон. Хом - возможность уделить чему-либо время; хона - очнуться от задумчивости; другое слово хона — лечь, улечься спать.

    Ибака. Иба - теплый; ха - ухо; гной; не следует забывать и о сахадийском «ха», равном коми-пермяцкому «ва».

    Куржегас. Единственное из имен сыновей Тынины, которое не удается расшифровать с помощью ненецкого языка. В книге Ф. Г. Сафронова расшифровано из современного якутского: Күрдьүгэс - бурый, рыжий.

    Сыновья были и у братьев Тынины: Ники, Гадакая, Чегуная. Пусть поверит читатель: из ненецкого раскрываются и их имена, в том числе и Гегин (сын Чегуная), расшифрованный в книге Ф. Г. Сафронова из якутского дьэгин - левша (хэхэ по-ненецки - дух-покровитель, инд - дыхание).

    Если сложить имена Мындяка, его сыновей и внуков, получится 25. И из них лишь Ника, Куржегас и Гегин расшифрованы в книге Ф. Г. Сафронова. Остальные раскрываются из ненецкого языка. И это верхушка племени кангаласов, его тойонат начала - середины XVII века. Ничего себе печенеги, эти кангаласы!

                                                          ТОТ, НА КОГО НАДЕЯЛИСЬ

    Ну разве мог я после этого пройти мимо имен Омогоя и Эллэя?..

    «Эллэйаду» я читал не раз и хорошо помнил, что Омогой в народной памяти считается бурятом, а Эллэй - татарином. Следовательно, их имена должны раскрываться из современного якутского языка, тюркского по основе и содержащего значительный пласт монгольской лексики. Но надо же! Имена эти Ф. Г. Сафроновым включены в его список, да не расшифрованы - ни то, ни другое!

    Я напомню суть легенд об Омогое и Эллэе - для тех, кто их не читал.

    «На том месте, где теперь стоит город Якутск, около озера Сайсары жил один человек по имени Омогон-Баай. Он имел несколько жен, восемь сыновей и трех дочерей. Самую любимую его дочь звали Дуйаак. Омогон был очень богат скотом. Кроме него, в этой стране жили другие люди».

    Так начинается одна из легенд, помещенная Г. В. Ксенофонтовым в «Эллэйаду». У легенды этой много вариантов. По наиболее распространенному, у Омогона (Омогоя, Онохоя) была жена и две дочери: одна красавица, другая - дурнушка.

    Однажды в его местах появился одинокий молодой человек, приплывший по Лене на бревне. Звали его Эллэй. Он был очень трудолюбив и умен, поэтому Омогой задумал сделать его своим зятем. Предложил жениться на дочери-красавице. Но Эллэй подумал, что красавица долго не проживет, а дурнушка - крепкая, здоровая и нарожает ему много детей. Поэтому он запросил в жены дурнушку.

    Омогой отдал ту, которую просил Эллэй, но разгневался и прогнал обоих. Дочь-красавица, напрасно полюбившая Эллэя, покончила с собой.

    Между тем Эллэй с женой стали жить-поживать. Летом Эллэй устроил дымокуры, спасавшие скот от комаров. В результате скот Омогоя стал собираться у урасы Эллэя. Надоив кобыльего молока и приготовив из него кумыс, Эллэй устроил ысыах (праздник кумысопития) в честь светлых божеств. С тех пор якуты стали устраивать ысыахи.

    Эллэй, кроме того, стал первым кузнецом и горшечником у якутов. Вообще он ввел много нового в их хозяйство.

    Эллэй считается в этих легендах прародителем якутов. «От Эллэя произошла часть якутов, в первую очередь кангаласцы». Потомком Эллэя считается и Тыгын (Тынина).

    В научных трудах Эллэй историческим лицом не признается. Он символизирует собой, по мысли историков, как бы весь якутский народ, переселившийся в Якутию с юга. Доходит даже до того, что вообще отрицают факт появления какого-то Эллэя на Лене: «Теперь ясно, - пишет А. П. Окладников в предисловии к «Эллэйаде», - что в основе преданий об Эллэе и Омогое лежит древний мировой сюжет о невинно гонимых божественных героях-близнецах (?) и что он не может рассматриваться как конкретная историческая летопись путешествия предков якутов из Прибайкалья или Южной Сибири на Лену».

    Разумеется, удобнее, списав на общемировое происхождение сюжета, не вникать в его детали. Но как быть с тем, что в легендах об Омогое и Эллэе практически нет ничего чудесного, все так просто и реалистично, как будто происходило вчера?

    Да и на самом деле вчера! (По историческим меркам). Вспомним, что Тынина, можно предполагать, дожил до прихода русских. А от Эллэя до Тыгына легенды насчитывают не более восьми поколений. На с. 64 «Эллэйады» об Эллэе говорится даже как о прадеде или прапрадеде Тыгына, на с. 37 - как о деде. Вспомним, что «Илиаду» и «Одиссею» Гомера бесписьменные греки передавали из поколения в поколение 400 лет, и не откажем в подобной памяти якутам.

    У меня нет сомнений, что такой человек, как Эллэй, действительно был, и действительно прибыл в одиночку по Лене в Якутию, и действительно внес здесь много нововведений. Последнее очень важно: иначе бы его забыли. Эллэй принес революционные перемены в жизнь местного населения - вот почему о нем сложено столько легенд. Может, раз он считается татарином, он же принес и новый, тюркский язык? Этот язык появился явно совсем недавно, как раз, может быть, во времена Эллэя, - думаю я, готовясь к расшифровке его имени...

    На букву «э» ненецкие слова не начинаются, естественно решить, что надо искать на «е». Еллэй - не нахожу. Но нахожу нечто более интересное: Еля – есть, оказывается, такое имя у ненцев. Сказано - преимущественно женское, и добавлено, что означает оно: тот, на появление кого надеялись... Почему «преимущественно женское» - понимаю: это уже влияние русского именослова. Русское имя Еля (Елена) - ведь женское, ненцу-мужчине теперь неудобно называться Елей. Но, как явствует, это имя у ненцев все же и мужское.

    Что из самодийского Еля под влиянием тюркской фонетики должно было получиться Эллэй - это, я думаю, не вызовет сомнений ни у кого, кто мало-мальски представляет закономерности, по которым в якутском языке «обкатываются» заимствованные слова (об этих закономерностях хорошо писал А. Е. Кулаковский в статье «Русские слова, перенятые и усвоенные якутами». (См. А. Е. Кулаковский. Научные труды. Якутск. 1979, с. 316 и дальше).

    Переход «Еля» в «Эллэй» начался, по-видимому, еще в XVII веке. Об этом свидетельствует тот факт, что в «Материалах...» наряду с формами имени Ела, Еле, Ели зафиксирована и форма Елей. Нас не должно смущать, что эти формы бытовали одновременно: какая-то часть народа в это время говорила на старом, сахадийском языке, другая - на новом, в связи с тем и имена давались в различной огласовке. Но в памяти народа долго еще жила прежняя форма имени Эллэй. Вот смотрите:

    «ПОТОМКИ ЭЛЛЭЯ. 1575 года во время царя Иоанн Васильевич Грозныа о колен Эль-ли. 1. Кюаван. 2. Хордокоосун. 3. Додуса дархан. 4. Муннян. 5. Тыгын. 6. 1660 года, во время цар Алексей Михайлович Чемчон. 7. Тюрюннюй. 8. Ута. 9. Тияса. 10. Мотун. 11. 1770 года во святом крещении наречены Павала Шадр, Алексей Шадр. 13. Иоанн Шадр. 14. Колена Эльля. Память сооружен Иоанн Галактионов Шадр».

    Такую надпись высек на собственном могильном камне в 1878 году (в возрасте 70 лет) Иван Галактионович Шадрин, потомок Эллэя в 13 поколении, как он считал (Г. В. Ксенофонтов, Эллэйада, с. 37-38).

    Как видите, имя Эллэя на этой плите значится дважды, и оба раза, с нынешней точки зрения, с ошибкой. Конечно, такие «ошибки» можно списать на малограмотность Шадрина. Но ведь и в двадцатом веке народный поэт Якутии Серафим Романович Кулачиков, человек, безусловно, грамотный, по-русски свой псевдоним писал Элляй...

    Почему же у татарина оказалось самодийское имя Эллэй (Еля)? Или он и не был татарином? Думаю, был. Народной памяти надо верить. Кстати сказать, то, что народ запомнил: Эллэй был татарин - свидетельствует, что сами якуты тогда татарами (тюрками) не были, татарин от них отличался, оттого и запомнилось, что татарин. Так почему самодийское имя? Мне кажется, это - не настоящее имя героя. Настоящее имя его, «татарское», для самодийцев непонятное, забыто. Взамен утраченного герою было дано Еля - имя-памятник: «Тот, на появление которого надеялись». Вместо монумента или хотя бы надгробного камня, которых в XVI веке якуты не воздвигали.

    А Омогой? Был ли он бурятом? Трудно сказать. Во всяком случае, и его имя расшифровывается из ненецкого языка. По крайней мере, одна из форм этого имени - Онохой. Ҥона - сложить, свалить, навалить в кучу, уложить; хой - гора. Онохой –«наваливающий» или «сваливающий гору». И вполне возможно, что это - тоже имя-памятник, точнее, прозвище-памятник.

                                                   ЗАГАДОЧНЫЕ ХОРО И ТУМАТЫ

    Итак, ни одно из основных якутских племен, судя по именам в массе их, не было носителем нового, тюркского языка. Об этом говорят и расшифровки племенных названий. Кангалас, например, из ненецкого можно раскрыть так: хаҥа - умирать, гибнуть, погибать, пропадать; ляса - опрокинуться, откинуться на спину. Смысл тёмен, но связь между двумя частями слова явно есть. Меҥа (Мэҥэ) - заводь, тихое глубокое место в воде; котловина. Нямг (Нам) - зацепа, то, за что можно зацепиться; сырая погода, слякоть; или переносное - медлительный, неповоротливый. «Некоторые исследователи, - пишет И. Г. Березкин в книге «По следам наших предков и современников» (Якутск, 1987, с. 33), - утверждают, что в якутском языке слово «нам» отсутствует... ищут его в эвенкийском или в русском языках. Нам кажется, что для этого нет достаточных оснований. Ведь у якутов имеются коренные слова «намбааччы» (спокойный), «нам-нум» (спокойствие). Из этих же слов образовалось собственное имя, означавшее в старину «спокойный».

    Итак, по-ненецки «нямг» - «медлительный», «неповоротливый, по-якутски «намбааччы» - «спокойный», «нам-нум» - спокойствие. Разве это не наводит на мысль, что слова «намбааччы» и «нам-нум» - от самодийских корней? (Добавлю, что нум по-ненецки - небо).

    Вэта па-ненецки - соединить, составить; юн - протока; отсюда, думается, Бетюн. Якутскому племенному имени Борогон, похоже, соответствует ненецкое Пораҥгуй - также название одной из родовых групп. Лишь Батурус не ложится на ненецкий язык. Но в Батурусской волости XVII в. процент тюркских имен ничуть не больше, чем в других.

    Могут сказать, что мои расшифровки слов Кангалас, Мэнгэ, Нам, Бетюн мало похожи на этнические самоназвания. Но они не обязаны быть похожими. Этническим самоназванием было общее «саха», а племенные названия вовсе не были этническими. Они давались лишь для того, чтобы племена отличались друг от друга, и вполне могли быть случайными. «Большинство родовых названий, - пишет Л. В. Хомич в книге «Ненцы», - легко поддается переводу. При этом следует отметить отсутствие какого-либо единого принципа их образования: то это, видимо, какие-то случайные черты внешности родоначальника, то географические условия проживания, то названия животных, насекомых и т. д. Приведем несколько примеров: Ламдо – «низкий» (ростом), Лаптандер - «житель равнины», Ненянг - «комар», Нохо – «песец», Нгокакэта - «многооленный», Тусяда - «не имеющий огня», Тохо - «ткань, материя», Сэртива - «белые пимы», Томя - «берестяной чум» и т. д.» (с. 151).

    Не была, как мы убедились, тюркской по языку и тойонатская верхушка у якутов XVII века. Кто же тогда занес тюркский язык, кто был его носителем?

    Вновь и вновь задавая себе эти вопросы, вспомнил я о загадочных племенах, существовавших в Якутии в XVII веке, а потом бесследно исчезнувших – туматах и хоро. Их считают монголоязычными (см. Б. Сюлбэ. Топонимика Якутии, с. 17 и дальше). «Земли, занятые хоро, - пишет Б. Сюлбэ, - русские казаки выделили в самостоятельную Коринскую волость сразу же по прибытии». Ну что ж, усваиваю, что хоро - это Коринская волость. Видно, была она очень маленькой: в «Материалах...» упоминается совсем немного имен. Выписываю их все 6: Як, Нютика, Хуегес, Таунай, Етере, Одуру. Ни одно из них в книге Ф. Г. Сафронова не расшифровано. Уже при первом взгляде вижу, что имена эти того же сорта, что и другие. Як с ненецкого переводится: «то, чего долго добивались, стоя над душой» (по смыслу - долгожданный ребенок), Нютика делится на ню - дитя, ребенок и тикы - тот, этот; Хуегес можно понять как «утреннее удивление» (ху - утро, ехэй - междометие, выражающее удивление). Таунай делится на «тау»+«кай» или «та»+«юнай»: оба варианта решаются. Например, та - мена, обмен; другое «та» - лето; юная – дикий олень. Етере - «сосновый обитатель, житель» (е - сосна, тер - обитатель, житель). Расшифровка имени Одуру не дается (возможно, причастие от глагола ҥадо - изорваться, порваться). Но это одно имя из шести.

    Точно так же и с Тумацкой волостью. Имен этой волости в «Материалах...» зафиксировано всего 3: Боя, Камыкай, Делекей. Боя расшифровывается из ненецкого поя - часто, густо, плотно, тесно, близко, сплошь; вплотную. Камыкай можно разделить на камы+кай: хама по-ненецки - зов; хай - междометие «ой, ох, ай, ах». Делекей с помощью ненецкого словаря расшифровке не поддается; в книге Ф. Г. Сафронова возведено к современному якутскому Дьэллик - непоседа, бродяга.

    Поскольку туматских имен так мало, я решил «копнуть» еще и отчества при этих именах, в частности, отчество Камыкая - Туматов. Тумат, следовательно, было и именем собственным. Это ясно говорит, что «тумат» - не этническое самоназвание, а родовое (племенное). Что же оно значит? Ту по-ненецки – огонь; мат имеет много вариантов. Здесь и глагол мата с двумя краткими «а» - ровно обрезать, выровнять, подровнять; другой глагол мата со вторим «а» кратким - мыться, умываться; мад - переправа, переход; перевал (горный); другое мад - лай (соболя, песца, лисицы); третье мад – частица, употребляемая при ссылке на слова другого человека (мол, дескать): Какое из всех их выбирать? Меня лично заинтересовало мад – горный перевал. В этом случае тумат означает «огненный перевал». Почему я выбрал это? Мне подумалось вдруг, что тумат близко к тува - самоназванию тувинского народа. А между прочим, тува (туба) была народом самодийским. Если тува - ту+ва, т. е. «огненная ва», то туматы должны были прийти в Якутию примерно из тех же мест, где обитает тува. Места эти горные, так что «огненный перевал» вполне уместен.

    Расшифровав тумат, взялся я и за хоро. Тут оказалось проще, чем я ожидал. Хора по-ненецки - олень-самец. Что же, туматы пришли с Саян, а хоро - с севера? Совершенно необязательно. На Саянах также издревле существовало оленеводство. Северный олень водится в горных тундрах Саян и по сей день. Ненцы, считается, тоже пришли на нынешние свои места обитания с Саян (см. Л. В. Хомич, сс. 29 и дальше). Интересно отметить, что слово «хой» (гора) в ненецком языке в качестве прилагательного обозначает не только «горный», но и «тундровый», хотя тундра по-ненецкн совсем другое слово («вы»). Ненцы, по предположениям, покинули Саяны в начале нашей эры, в I-ІІ веках. И тем не менее, в памяти ненецкого языка сохранилось, что «тундровый» - это горный! Смотрю, не расшифровываются ли Саяны из ненецкого языка? Расшифровываются. У глагола сояна два значения: рождаться; зарастать травой. Что же, Саян - заросший травой? Очень интересно. Выходит, предки ненцев занимали в Саянах не нижнюю, лесную, а высокогорную, покрытую тундрой часть.

    Ну, а самодийцы саха? Откуда они пришли в Якутию? Может быть, тоже с Саян, а не из Прибайкалья, как принято? В олонхо много горных пейзажей. Я редактировал «Нюргун Боотур Стремительный» (перевод В. В. Державина) и хорошо помню это. Взять хотя бы строки из вступления: «С хрустом, свистом Взлетает красный песок Над материковой грядой; Жароцветами прорастает весной Желтоглинистая земля С прослойкою золотой; Пронизанная осокой густой Белоглинистая земля С оттаявшею корой, С поперечной балкой столовых гор, Объятых клубящейся голубизной. С высоким гребнем утесистых гор. Перегородивших простор...». Герой олонхо - то ли Нюргун Боотур, то ли Юрюнг Уолан - в своих скитаниях неизменно встречает горы, ущелья, пропасти, провалы. Противник героя великан абаасы всегда живет в горах. «Вот перед всадником и конем Отверзлась бездонная пасть. Стужей подземной дохнул Темный зияющий зев. Дорога, ведущая по крутизне В безвыходный Нижний мир. Это был провал Куохтуй-Хотун. Где чайки кричат. Где гагары галдят. Спокойной поступью конь. Ступая боком, опускаться стал По кроваво-скользкой той крутизне - Ступенчатой, словно горло быка. Страшно было вниз поглядеть - Там чернела бездонная глубина...» Так описывается путь Нюргун Боотура, когда он, наконец, добирается до своего противника - Эсэх Харбыыра (с. 108). Таких пейзажей в степном Прибайкалье нет.

    Кстати сказать, о саянском происхождении якутов исследователи уже высказывались. Еще Серошевский осторожно сближал якутов с тувинцами в связи с тем, что одно из самоназваний якутов - урааҥхай, а тувинцы также назывались урянхайцами и страна их - Урянхайским краем. Но тувинцы не являлись подданными России и к тому времени были изучены плохо. Поэтому Серошевский не мог знать, что в состав тувинцев вошло несколько тюркизированных самодийских племен и сближал якутов и урянхайцев, так сказать, по тюркской их части. То же делали и последующие исследователи, когда пытались указать на какое-то родство якутов и тюркизированных самодийских племен Саянского нагорья. Это давало повод для достаточно резких возражений со стороны людей, в совершенстве владеющих тюркскими языками: «Основные ошибки проф. Козьмина и многих других исследователей, роднящих якутов с турецким населением Алтае-Саянского нагорья, заключаются в игнорировании лингвистической науки. Если якуты вышли из Минусинского края или Урянхая, то языковеды должны были констатировать ближайшее родство якутского наречия с приабаканским и урянхайским диалектами», - писал Г. В. Ксенофонтов в «Ураангхай-сахалар» (с. 77). И на следующей странице добавлял: «По поводу тождества имен «саха» и «сагай», весьма возможно, и трудно возражать, но это обстоятельство отнюдь не обосновывает минусинского происхождения якутов при отсутствии лингвистических и этнографических данных». (Саган - небольшая этническая группа в Минусинском крае).

    Действительно, современный якутский язык стоит особняком в системе тюркских языков и ближайших аналогов ему нет. Но теперь-то понятно, что родство якутов и саяно-алтайских народов следует искать не по тюркской, а самодийской линии. Еще в недавние времена самодийских племен на Саяно-Алтайском нагорье было много. Языки ряда из них описаны в конце XVIII века. Еще в XX веке отдельные группы людей говорили на самодийских языках. Я приводил цитату из Б. Сюлбэ, который, в свою очередь, цитирует В. А. Никонова: «Ближайшая параллель: кангаласы – камасинцы, этническая группа в составе хакасской языковой общности». Кто же такие камасинцы? «Камасинцы, - сообщает БСЭ (изд. 2-е, т. 19. с. 477), - небольшая этнографическая группа коренного населения Сибири. В 17 в. племя К. обитало в верховьях рр. Кана и Маны. С 1822 г. состояли из «таежных» К. (Абалаков улус), являвшихся потомками К. 17 в. и до начала XX в. говоривших на языке самоедской группы, и «степных» К. (Угумаков улус), говоривших на тюркском качинском наречии. (...) Главным занятием «таежных» К. начала XX в. были охота и разведение оленей для верховой езды. Жилищем служил конический шалаш, покрытый полосами сшитой предварительно вываренной бересты».

    Я хочу обратить особое внимание на этот «конический шалаш», покрытый берестой. Ведь у якутов был такой же - ураса. Понятно, почему крыли свои жилища берестой камасинцы: у них не было другого материала. А якуты? У них ведь был скот, они могли бы, как северяне-оленеводы, крыть урасы шкурами лошадей и коров. Так нет! Крыть берестой и, кстати, тоже вываренной, понуждала самодийская традиция, вынесенная из тех мест, где саха, как и камасинцы-самодийцы, занимались преимущественно охотой.

    Эта традиция заставляла крыть берестой летние чумы и оленеводов-ненцев, хотя при богатстве оленьих шкур с берестой у тундровиков всегда были трудности. Бересту для покрышек чумов ненцы также вываривали, как камасинцы и якуты.

    Мысль, что саха пришли с Саян, не противоречит мнению, что они пришли с юга: Саяны ведь тоже юг, неменьший, чем Прибайкалье. Но есть существенная разница. Утверждается, что из Прибайкалья предки якутов пришли со скотом, лошадьми и коровами. Самодийцы же в Саянах скотоводством не занимались: такого не замечено ни за одним из самодийских племен. Откуда же взялся скот на Центрально-Якутской равнине? Может быть, его пригнали те, кто принес сюда и новый язык - тюркские предки якутов?

    Пожалуй, нет.

    Вообще вызывает сомнения, чтобы какие-то люди, владевшие скотом в таком благодатном для скотоводства месте, как Прибайкалье, взяли да и переселились в гораздо худшие условия, в Якутию - с риском потерять скот.

    Мне на это могут возразить старым аргументом, что, мол, предков якутов вынудили к такому переселению другие, более могущественные племена. Но бегство всегда происходило уже после того, как гонимые терпели полное поражение. А что было первым следствием поражения в случаях стычек степных народов? Побежденные прежде всего теряли скот. Так что если предки якутов и вынуждены были покинуть Прибайкалье, то без скота.

    Это - первое. Второе: как можно было в те времена доставить скот из Прибайкалья в Якутию так, чтобы он не растерялся по дороге? У Г. В. Ксенофонтова это выглядит куда как просто: «О древних переселениях якутов... вниз по Лене, - пишет он в «Ураангхай-сахалар» (с. 156), - нетрудно, конечно, догадаться... В древние времена наиболее часто случались переселения племен вниз по течению больших рек. Примитивный плот, сколоченный из нескольких десятков бревен, мог служить вполне удовлетворительным средством, передвижения на довольно приличные расстояния».

    Явно исследователь-интеллигент даже не пытался представить себе, как могло выглядеть путешествие на плоту, сколоченном из нескольких десятков бревен, со скотом. В частности: сколько скота сможет на нем поместиться (а ведь для нормального кочевого скотоводства количество скота должно во много раз превышать число людей, иначе скот прожиточного минимума не обеспечит). Как он будет себя на плоту вести, особенно в комариное время? Чем будут его кормить? Чем будут питаться люди, плывущие на этом плоту многие недели? Сколько будет продолжаться путешествие? Хватит ли времени устроиться на новом месте до зимы, накосить достаточный запас сена?

    Впрочем, на все эти вопросы ответа искать не нужно, т. к. простая логика подсказывает, что такого переселения не было. Ведь если бы оно было, то оставило бы в памяти народа куда более глубокий след, чем пришествие одиночки Эллэя. А предания о переселении со скотом молчат.

    И еще. Выше я уже показывал на именах, что хоро и туматы были самодийцами, как и саха. А в народной памяти они сохранились какими-то чужаками, с другим, непонятным языком. Почему? Да потому, что хоро и туматы пришли хотя и небольшими, но племенами. С ними приходилось делить охотничьи угодья, враждовать из-за них. Язык их, видимо, тоже отличался - в пределах самодийской группы. Но главное было не это, а то, что их было достаточно много, чтобы нападать и сопротивляться в случае нападения.

    А теперь представим, что на территорию, заселенную самодийцами саха, охотниками и рыболовами, заявилось бы целое большее племя со скотом. Здесь была бы настоящая драма. Для пришельцев с их стадами сразу потребовались бы обширные пастбища и сенокосы, да и охотничьи угодья тоже, поскольку на первых порах и вновь пришедшие, пока не наладили скотоводство в новых условиях, вынуждены были бы кормиться в основном охотой и рыболовством. Вооруженное кровавое столкновение с аборигенами было бы неизбежно, причем, опять же, в первую голову гибнул бы скот как предмет и причина раздора. Но о таких столкновениях народная память также молчит.

    Имена показывают, что и в XVII веке самодийскоязычных якутов все еще было более чем вдвое больше, чем тюркоязычных. Следовательно, столетием раньше тюркоязычных должно было быть совсем немного. Немногочисленные же пришельцы, непривычные к новым, таежным ландшафтам, в кровавой усобице были бы уничтожены.

    Наконец, если бы какая-то группа людей заявилась со скотом и укрепилась, осела, то впоследствии сложилось бы положение, что одни племена скотом владели бы, а другие - нет. Между тем, как свидетельствуют документы, «пеших» якутов, т. е. бесскотных, в XVII в. были совсем небольшие группы, причем скот между владевшими им племенами был распределен довольно-таки равномерно.

    Так откуда же он взялся в Якутии?

    Я думаю, ниоткуда. Он был здесь всегда. Даже до прихода самодийцев. В диком состоянии.

    Автохтонное происхождение якутских лошадей доказано палеонтологическим материалом, собранным исследователем П. А. Лазаревым. Надеюсь, со временем будет собран аналогичный материал и по рогатому скоту. Не исключено, что разные люди не раз держали в руках кости дикого якутского скота, но отбрасывали, считая, что это скот домашний, не представляющий интереса.

    В первом томе «Истории Якутской АССР», написанном А. П. Окладниковым, есть примечательное место. Археолог по основной специальности, автор, описывая стоянку первобытного человека на Средней Лене (стоянке 3 тысячи лет!), сообщает: «Совершенно неожиданной находкой явились здесь зубы домашнего быка. Правда, одной этой находки мало, чтобы категорически утверждать, что неолитические племена Якутии уже занимались разведением рогатого скота. Но степень сохранности зубов быка из поселения на р. Мунку такая же, как и остальных костей, одинаковые условия залегания и отсутствие каких-либо более поздних остатков культуры в данном месте заставляют отнестись к этой находке с вниманием и дают право ожидать, что раскопки других поселений подкрепят высказанные предположения о наличии в неолите Якутии рогатого скота» (с. 84).

    Когда я заговаривал об этой находке академика с некоторыми историками, они в один голос заявляли: «Ну, тут Афанасий Павлович ошибся - видно, эти зубы попали случайно, из другого места». Но откройте страницу 173 окладниковского тома «Истории Якутской АССР». На ней воспроизведены наскальные рисунки, выполненные древними обитателями Якутии. Один из них, вверху слева - явно рогатый бык.

    Я уже говорил, что ни в одном из якутских преданий, которые мне удалось читать, нет рассказа о путешествии в Якутию со скотом. А вот упоминания о том, что люди нашли здесь неприрученный, дикий скот - есть. На это обратил внимание еще Г. У. Эргис в своем предисловии к «Историческим преданиям и рассказам якутов». А вот пример из «Эллэйады»:

    «Эллэй спросил:

    - Как ты обзавелся скотом, не пригнал ли его с собой?

    На это Омогой ответил:

    - Нет, я нашел его здесь. Прибыв сюда без скота, я очень грустил и плакал. Я молил свое божество даровать мне лошадей и рогатый скот, чтобы я имел чем кормиться и существовать. И вот однажды, обходя места сзади южной Ытык-Хая, я нашел пару жеребят, самца и самку. Вырастив и размножив их, я обзавелся лошадьми. Затем у северной Ытык-Хая я нашел пару телят, тоже самца и самку. Так у меня появился скот» (с. 56).

    Разумеется, отсюда отнюдь не явствует, что Омогой был первым, кто одомашнил в Якутии скот. Эпизод этот говорит лишь о том, что какая-то часть скота здесь и к приходу Омогоя еще оставалась дикой. А вот на долю Эллэя дикого скота уже не осталось.

                                                                     КУМЫС ЭЛЛЭЯ

    В чем же тогда была роль его и подобных ему одиночек?

    Прежде всего: это было большим счастьем и для них самих, и для якутского народа, что пришли не целые тюркские племена, а такие вот одиночки.

    Приход племен вызвал бы вражду и битвы до истребления или изгнания той или иной воюющей стороны. А одиночки могли легко прибиться к хозяевам края в работники, зятья.

    Вообще, я думаю, что одиночек типа Эллэя в те времена по тайге блуждало немало, и прибивалось их к саха тоже немало. В сущности, легенды об Эллэе - не столько рассказы о конкретном человеке, сколько обобщенный портрет типичного бродяги-одиночки. У каждого из якутских племен был не один подобный зять. Но все они слились в образ одного Эллэя.

    Теряя в степях в результате вражеских нападений или стихийных бедствий скот, имущество, родных, они пускались в бесконечные странствия по тайге в надежде выжить. Ибо в степи одиночка выжить не мог, а в тайге - вполне, особенно если был здоров, сообразителен и ловок.

    Если же им приходилось встречаться с людьми, то урона от них не несли. Хозяева тайги одиночек не боялись, они вполне могли с ними справиться в случае чего. Притом одиночки были для них весьма полезны: ведь жители степей тогда находились на более высоком уровне хозяйственной культуры.

    В чем, как думается, главная заслуга Эллэя?

    Буквально в каждом предании о нем, рассказанном хоть под Якутском, хоть на Колыме, непременно упоминается о том, что Эллэй устроил первый ысыах – летний праздник кумысопития.

    Что за этим стоит?

    Конечно же, не то, что саха были «безбожниками», а Эллэй открыл им глаза на богов. Богам саха, сомнений нет, поклонялись и до Эллэя.

    Сердцевиной ысыаха является кумысопитие. Эллэй приготовил первый в Якутии кумыс. Вот в чем его главная заслуга.

    Не поймите плоско – мол, Эллэй приучил саха к пьянству. Совсем не в этом дело.

    До прихода Эллэя предки якутов держали лошадей, но не знали секрета приготовления кумыса. Но, в сущности, есть ли в том какой секрет? Надои кобыльего молока да дай постоять, и кумыс получится сам собой. А саха не знали этого. Выходит, они не доили кобыл! А раз не доили кобыл, то, надо думать, не доили и коров. В этом нет ничего удивительного. Ведь молочного оленеводства на севере тоже не было. Предки якутов использовали свои стада лошадей и рогатого скота, как оленеводы оленей: ели их мясо, использовали шкуры, молока же не получали.

    Благодаря пришельцам с юга - таким, как Эллэй - в Якутии появилось молочное животноводство.

    Это был величайший хозяйственный переворот. Люди быстро усвоили его пользу. Но язык саха к этому перевороту не был готов. В нем практически не было терминологии по животноводству, самому важному теперь занятию народа. Пришлось усваивать чужую. А пришельцы, носители нового языка, понемногу прибывали. Поселились поблизости друг от друга, разговаривали между собой на новом языке, столь полезном при уходе за скотом. Постепенно сахадийский язык стал уступать позиции и в других сферах. Ведь у таежного народа почти не было каких-то занятий, в которых он шел бы впереди пришельцев: те знали и охоту, и оленеводство. Разве что в рыболовстве саха превосходили степняков.

    Процесс замены языка растянулся на столетия, поскольку носителей нового языка было слишком мало. Но он был неумолим. К тому времени, когда началось подлинно научное изучение Якутии (конец XIX века) сахадийского языка уже не осталось.

    О том, что современный якутский язык - заимствованный, говорит хотя бы то, что в нем практически отсутствуют диалекты. «Якутский язык, - пишет В. Серошевский в «Якутах» (с. 588), - во всей области до того одинаков, что легкие местные его уклонения от общего типа нельзя счесть даже за «говоры». А Серошевский знал, что писал, ведь он отбывал ссылку в трех различных округах Якутской области (в Верхоянске, Среднеколымске, на Алазее, на Алдане в Баягантайском улусе и под Якутском, в Намском улусе). Подумать только: при обособленной жизни носителей языка на такой огромной территории между ними нет никаких языковых различий! Вот ведь у ненцев, например, язык распадается на два основных диалекта - тундровый и лесной, и «взаимное понимание между представителями обоих диалектов затруднено» (БСЭ, изд. 2-е, т. 29, с. 418). Такое положение, как с якутским языком, могло сложиться лишь в том случае, если язык не развивался сам собой на этой огромной территории, а распространялся по ней. Для сопоставления приведу свою родину. В маленькой Белоруссии только крупных диалектов не менее десятка. В иных местах у каждой соседней деревни свои особенности речи. У русского же языка, которым в настоящее время пользуется практически вся Белоруссия, диалектов, разумеется, нет.

    Хорошо известно, что на глазах у письменной истории якутский язык распространялся и на другие народы. Ныне в Якутии перешли на якутский язык многие эвенки, большинство эвенов, часть юкагиров. В Красноярском крае по-якутски говорят долганы. А началось все с кумыса Эллэя.

                                                  ПОКЛОН ТЕБЕ, ВЕЛИКАЯ ТУЙМАДА!

    Сахадийский язык умер, исчез. Но неужели от него ничего не осталось? Ну, хотя бы несколько географических названий?

    Я уже убедил себя, что Лена, Вилюй, Колыма - имена финно-угорские. Но может быть?..

    Ленар по-ненецки - холод, прохлада (ночная). Глагол лене означает «застыть» (о масле, жире). Леню - топленое сало из костей и внутренностей оленя.

    В документах XVII века попадается другое название Лены - Лин. Однако такого слова (как в форме «лин», так и «лын») нет ни в ненецком, ни в коми-пермяцком словаре.

    Яна поначалу тоже кажется именем финно-угорским: «я» равно «ю», «на» - «ва», т. е. «Яна» то же самое, что и «Юва» (речная вода). Но вот какое дело: в XVII веке Яна звалась Янгой. А Янга - здесь уже мерещится ненецкое «я»+ненецкое «ҥа» (бог подземного царства). В современном ненецком, напоминаю, «я» - земля, берег, а в прасамодийском, учитывая «яха» (река), означало «река», «речной». Но совершенно неожиданно обнаруживаю в ненецком словаре и яна - тихий, спокойный.

    Перехожу к рекам поменьше, но не самым маленьким. Постоянно сверяюсь с книжкой Б. Сюлбэ: не наоткрываю ли Америк?..

    Мая. Мая по-ненецки - обрадоваться, порадоваться. Река-радость. У Б. Сюлбэ нет.

    Кемпендяй. Сначала пытаюсь расшифровать из коми-пермяцкого. Получается, да не очень: кём - обувь, пендём - потемневший, померкший; застигнутый ночной тьмой. Из ненецкого куда лучше: хэм - короткий, краткий; пенд - выстрел; яй - мясистая часть груди (птиц, животных). Короткий выстрел - мясо. Б. Сюлбэ не рассматривает.

    Пеледуй. Пеля по-ненецки - половина чего-либо, часть; туй - наклонная плоскость. Выходит, «часть наклонной плоскости» или «частично наклонная плоскость». Можно и из коми-пермяцкого: пелысь - рябина, туй - дорога, путь, тропа. «Рябиновая тропа, дорога». У Б. Сюлбэ нет.

    Ботуобуя. На букву «б» ненецкие слова не начинаются. В этом случае следует искать и на ненецкое «п», и на «в». «Уо» - это уже позднейшее, дифтонг современного якутского языка. Первоначальная форма названия, надо думать, была Ботобуя. Пат по-ненецки- чехол для ружья: явно неподходяще. Вато - обещание; условие: согласие. Вата - вытащить из воды для проверки, вытрясти (сети, силки). А буя? Поя - часто, густо. Итак, Ботобуя - вата (вытащить сети)+поя (часто, густо). У Б. Сюлбэ нет.

    Синяя. Синё - туман, туманный; я, как можно реконструировать, река; в то же время в ненецком я - показатель превосходной степени. Отсюда Синяя либо «туманная река» либо «очень туманная». У Б. Сюлбэ нет.

    Нера. Неро - по-ненецки ивняк, тальник. У Б. Сюлбэ нет.

    Марха. Мара - песчаный берег; коса; песчаная отмель. Ха - общее окончание ряда рек (соответствует коми-пермяцкому ва - вода, река).

    Мархара. Мара - как в Марха, хара - изогнутый, кривой. Б. Сюлбэ считает Мархара, как и Марха, эвенкийским. Он думает, что Мархара образовано от Марха с помощью «-ра». «Как пишут специалисты, -ра - омертвевший собирательный суффикс». Но ведь и «марха», судя по тому, что сообщает Б. Сюлбэ, слово собирательное - «мелкий кустарник». Зачем же собирательный суффикс к собирательному существительному? Может ли у реки быть название «кустарник», я уже говорил в первой части моего «детектива».

    Чара. Хара - изогнутый, кривой. У Б. Сюлбэ: «Этимология слова чара ясна, на якутском означает «мелкота воды», «мель, отмель». Однако «Якутско-русский словарь» (М., 1972) дает «мель» не «чара», а «чаар», то же самое и «Русско-якутский словарь» (М., 1968).

    Тумара. Ту по-ненецки - огонь, мара - уже говорилось: берег, коса, мель. «Тумара, - пишет Б. Сюлбэ, - якутский географический термин - тундра; болотистое пространство в тайге, поросшее кустарником». Может быть, здесь ближе к истине Б. Сюлбэ.

    Лунгха. Луҥг по-ненецки - полосы шкуры, которые пришиваются к спинке ягушки с обеих сторон; ха - как мы уже договорились, ва. У Б. Сюлбэ нет.

    Нюя. Ню по-ненецки - ребенок, я, скорее всего, в данном случае, река. У Б. Сюлбэ нет.

    Нюкжа. Нюко - ласка; жа, считаю, то же, что и «ха», «ва». У Б. Сюлбэ нет.

    Цыпа. Сипа по-ненецки - дырявить, сверлить. У Б. Сюлбэ нет.

    Амга. С этим названием непросто. Может быть, оно финно-угорское: по форме - очень похоже (ср. Волга). Но «чистого» слова «ам» в коми-пермяцком нет. Есть «амны» (детское) - кушать, съесть. (У русских тоже есть слово «ам», обращенное к ребенку: ам - ешь! Вопрос: кто у кого заимствовал?) Имеется слово «ем» - игла.

    В ненецком «ҥамзя» означает «мясо», «ҥамя» - женская грудь. «Ҥ» во внимание принимать не следует, это начальное западно-ненецкое перед гласными. Итак, «амзя» - мясо, «амя» - женская грудь. Реконструируя, можно заключить, что либо в сахадийском ненецкому «амзя» соответствовало «амгя», либо в первоначальном виде название звучало «амяга», где га равно ха. Итак, Амга - то ли «мясо», то ли «женскогрудая река» (по-русски звучит коряво, но смысл поэтичен). У Б. Сюлбэ нет.

    Татта. Здесь проще: тато по-ненецки - искра. «Считается, - пишет Б. Сюлбэ, - что такие названия (как Татта. - И. Л.), названия с окончанием -тта, являются неразгаданной загадкой якутской топонимики».

    Я каждый раз повторяю «у Б. Сюлбэ нет» не в обиду Михаилу Спиридоновичу, который много и интересно работает над разгадкой якутских топонимов. Я тем самым хочу показать другое: что, по сути, топонимика Якутии, особенно центральной, т. е. той, где испокон веков жили саха, еще не затронута. Мириады названий рек, речушек, озер, аласов, болот, местностей не раскрываются из современного якутского языка. Иной раз им дается искаженное, грубое толкование («р. Мыло»), нередко бывает и так, что «народная этимология» подгоняет их под какое-нибудь понятное слово. (Ниже я покажу это на примере названия Кильдям).

    Названия, раскрывающиеся из современного якутского языка, появляются фактически лишь на окраинах Центральной Якутии, а гораздо больше их - на Севере, куда  якуты пришли на глазах у письменной истории, в XVII-XVIII веках, т. е. в те поры, когда уже повсеместно господствовал новый, тюркский язык. А названия тех мест, где якуты жили исконно, современному якуту непонятны.

    Взять, например, те, что окружают Якутск: Туймада, Табага, Хатассы, Тулагино, Жатай... Приезжающих из других мест страны, конечно же, интересует, что они означают. Но спроси любого якута, и он ответит: «Это названия не наши, они эвенкийские. Эвенки пришли сюда раньше нас». Когда же спрашиваешь о тех же названиях эвенков, те пожимают плечами, причем эвенки хорошо образованные, специалисты по родному языку. Теперь это становится понятным.

    Нет, эвенки здесь ни при чем. Они пришли в Якутию значительно позже саха: как считается, только в XI-XII веках. Саха же, может быть, на пятьсот-восемьсот лет раньше. И названия Центральной Якутии - их, а не чьи-нибудь.

    Туймада (долина, в которой стоит Якутск). Туйма по-ненецки - момент заката (солнца); та - лето. «Солнцезакатное лето».

    Эркэни (долина, в которой стоит. Покровск). Ервко - дух-хозяин, один из главных богов, почитавшихся на Ямале; ни - ремень, пояс. «Божественный пояс».

    Энгсэли (долина, в которой стоят Намцы). Еҥа по-ненецки - ручей, маленькая речка: сяля - очень запутанная веревка; можно и сэл - засуха, бездождье.

    Табага (деревня у южной Ытык-Хая - Табагинского мыса, отделяющего Туймаду от Эркэни). Тоба - копыто, га (ха) - уже не раз говорилось.

    Техтюр (село по дороге на Покровск). Техо - ответвление от глубокого места в большом водоеме, проходящее по широкому мелководью (эти места обычно изобилуют рыбой); тюр - хорей (длинный шест, при помощи которого понукают оленей, в упряжке). «Протока, длинная и прямая, как хорей»?

    Тулагино (село по дороге на Намцы). Это название Б. Сюлбэ расшифровывает из юкагирского тулагы - левый. Обосновывает так: «Тулагино действительно расположено на левобережье Лены». Думается, что это совпадение - случайно. Если Тулагино название юкагирское, то где поблизости другие юкагирские названия? Тула по-ненецки - подогреть, согреть у огня; хэ - водоворот, омут. Тулагэ - теплый омут.

    Немюгинцы (деревня по дороге на Покровск). Немю по-ненецки - совсем близко, вплотную; хэ - водоворот, омут.

    Хатассы (пригородное село). Хата по-ненецки - плыть, держаться на поверхности. Смысл: место, не затапливаемо в половодье.

    Жатай (поселок на север от Якутска). Вероятно, от того же, что и Хатассы.

    Кильдямцы (поселок по дороге на Намцы). Б. Сюлбэ пишет: «Рядом с Тулагино находится п. Кильдем (по-якутски Киллэм - открытый; киллэм сир - открытая местность)». Вроде бы правильно. Но... почему Киллэм по-русски - Кильдем, Кильдям, Кильдямцы? Откуда взялось «д», если якуты искони называли местность «киллэм»?

    Все дело в том, что якуты искони называли не Киллэм, а Кильдям. Русской фонетике такая форма не противоречит, и в русском произношении слово сохранилось. Якуты же с заменой языка на новый, тюркский, переосмыслили название, подведя его к слову нового языка – «киллэм». Кстати сказать, Кильдям стоит не на таком уж открытом месте. В Туймаде масса открытых мест, а Кильдям стоит под горой (коренным берегом Лены).

    Что же такое Кильдям, если исходить из самодийского? Хылей (детское слово) - по-ненецки хороший, красивый; тям - «на» (возьми) или «вот он», «вот этот», «этот и есть», «вон тот самый». По законам ненецкого языка «тям» в обоих значениях встало бы после «хылей», т. е. если хочешь сказать «вот этот и есть красивый, хороший», нужно сказать «хылейтям».

    «Поклон тебе, великая Туймада!» - так начинается одно из стихотворений Моисея Ефимова. Подобные строки есть и у других якутских поэтов...

    Вновь и вновь обращаюсь к расшифровке этого названия. Что означает «солнцезакатное лето»? Что хотели им подчеркнуть? Что, здесь летом закат особенно красив?

    И вдруг меня озарило. Им хотели подчеркнуть, что в Туймаде солнце заходит в отличие от тех мест, где оно летом не заходит. Но не абсурд ли это? Ведь саха пришли с юга, где солнце тем более заходит! Нет, не абсурд - в том случае, если они пришли не с юга, а с севера.

    В самом деле! Смотрю заново на карту расселения якутов к приходу русских. Где они в основном жили? В устье Вилюя, в низовьях Алдана, на Амге, на Лене - в Туймаде и на север от Туймады по левому и правому берегу. Конечно, были и емконцы, жившие несколько южнее, и меитцы, в устье Олекмы, но те и другие были немногочисленны. А ведь если бы якуты продвигались в Якутию с верховьев Лены, то в первую очередь была бы плотно заселена именно Средняя Лена. Омогой, прибыв в Туймаду, не застал в ней никого и даже обнаружил неприрученный скот. Как же это соединить с тем, что якуты - народ несомненно южного происхождения, с тем, что все самодийские племена вышли с Саян?

    Вот именно - с Саян. А с Саян на Север было логично двигаться не по Лене, а по Енисею.

    Говоря о переселениях прошлого, исследователи, как правило, утверждают, что они происходили под давлением других, более сильных народов, и начальные годы переселений приурочивают к каким-либо историческим событиям: образованиям государств, появлению деятелей типа Аттилы и Чингисхана, войнам, нашествиям. Но почему бы не объяснять переселения и перенаселением? Взять хотя бы тех же самодийцев - обитателей Саяно-Алтайского нагорья. Регион этот не такой уж райский. Никак не скажешь, что он был в древнейшие времена способен прокормить охотничьей добычей много людей с примитивным оружием. Племена росли, добычи не хватало. Кто-то должен был уходить. Куда? В степи, что окружают нагорье с юга? Для жизни в степях таежные охотники не были подготовлены. И они идут в обратном направлении - на север. Н. М. Терещенко пишет: в нганасанском языке сохранилось больше исконной самодийской лексики, чем в ненецком. Отсюда можно сделать вывод, что нганасаны ушли с Саян раньше ненцев. Они и заняли приустьевую часть Енисея. Ненцам пришлось двигаться от Енисея на запад, где они нашли стада тундровых оленей и одомашнили их. Саха же, по-видимому, отправились в северное странствие позже и ненцев. Оттого, добравшись до мест, заселенных нганасанами, они были вынуждены повернуть не на запад, где уже разместились ненцы, а в более суровые места, на восток. И может быть, прав полузабытый Н. Щукин, который еще в 1830-х годах утверждал, что якуты пришли в Якутию по Енисею, Нижней Тунгуске и Вилюю.

    В. Серошевский был сторонником ленского варианта переселения якутов с юга. Но, не согласившись с Н. Щукиным, он тут же добавляет: «Считаю нужным отметить, что у якутов существуют некоторые странности в обычаях и названиях частей света, как бы намекающие на продолжительное путешествие не только с юга на север, но и с запада на восток. Например, в глухих уголках до сих пор удержался обычай строить жилые дома всегда дверьми на восток». «В старину всегда так строились», - объясняли мне якуты. (...) Когда я расспрашивал, почему так, мне отвечали: «чтобы не заблудиться, чтобы всегда знать, где у тебя дом, по какую остается руку!..» Я думаю, что этот ответ до некоторой степени верен. На расспросы, как они находят дорогу в тайге, как безошибочно узнают направление, в каком нужно идти, чтобы выйти к такому-то соседу, месту урочищу... якуты всегда говорили, что они помнят, где у них «двери дома», помнят, «как они вышли из них». Части света они часто зовут сообразно частям дома: северную - левой (хангас диэкки), южную - правой (унг диэкки), запад - задом (кэнники)» («Якуты, с. 207).

    Но все же если якуты пришли и по Вилюю, то этого было маловато для того, чтобы назвать Туймаду «солнцезакатным летом»: на Вилюе также полярного дня нет. Может, они отклонялись еще дальше на север? Или Туймаду Туймадой назвали и не саха. а какие-то другие самодийцы, жившие рядом с нганасанами восточнее их, на заполярных широтах? Но что-то не видно в истории таких самодийцев...

    А юкагиры? Может быть, они?

    «Кто вы, юкагиры?» Так назвал свою книгу исследователь северных народов В. Д. Туголуков. Но ответа на этот вопрос он, по-моему, не дал.

    В. А. Туголуков пишет: «...название юкагиры имеет, несомненно, тунгусское, происхождение: это слово отчетливо делится на две части - юка и гир. Юка - искаженное тунгусское дюкэ - означает «лёд», а суффикс -гир, характерный для большинства тунгусских родовых этнонимов, имеет характер множественности, вроде русского -чи или -цы (москвичи, красноярцы). Дюкэ+гир = дюкэгир, т. е. «ледяные», или «мерзлые» люди, говорящие на непонятном языке (люди с замороженным ртом). Сами юкагиры никогда не употребляют это слово в качестве самоназвания. Они называют себя одул (верхнеколымские) или вадул (алазейские)».

    Просматриваю имена юкагиров, собранные в книге Ф. Г. Сафронова. Как много нерасшифрованных!

    А вот эвенкийские - совсем другое дело. Процентов на 80. Но не путает ли В. А. Туголуков насчет «множественности» суффикса гир? Вот имена эвенков: Камчагир, Кукугир, Лумчугир. Имена отдельных людей. И переводятся как причастия единственного числа.

    Так обязательно ли «юкагир» переводится с эвенкийского? Может, в этом слове самодийский корень или корни? Я ведь слышу здесь общее с именами Еюк, Чоюк: юк, с которого начинается «юкагир».

    Раскрываю словарь. (Оху по-ненецки - желудок (оленя). Есть у ненцев родовая группа, которая называется Юху.

    А «гир»? В ненецком на «г» слова не начинаются, следует искать «хир». Такого слова нет. Есть хыра - глагол: разделать рыбу для употребления в сыром виде; снять шкуру с убитого оленя. Второе значение «хыра» с «юху» не свяжешь, а вот первое... Юкагиры - это же вроде «сыроядцы»! Едят сырую рыбу. И разве это не свойственно северянам до сегодняшнего дня?

    Юкагиры, народ странной и трагической судьбы. В XVII веке, по прикидкам ученых, их было от 5 до 7 тысяч. В наши дни - около восьмисот человек.

    Говорят - вымерли юкагиры. Эпидемии оспы. Есть свидетельства в документах. Но ведь оспа разражалась не только среди юкагиров! Она и якутов косила, и эвенков, и эвенов. Но те - умирали, да не вымерли, возрождались, выросли численно, особенно якуты. Юкагиров же за триста лет стало меньше чуть ли не в десять раз.

    Только ли оспа? И почему сегодняшний юкагир, Г. Н. Курилов, знаток своего языка, защитивший на нем диссертацию, не понимает имен своих якобы предков? За триста лет, которые народ прожил практически в неизменных условиях, язык не мог столь измениться. Понимаю же я без перевода челобитные Ивана Галкина и Петра Бекетова, написанные в начале 1630-х годов! Да что там «понимаю». Просто читаю, и все. Ну, чуток архаично звучит, два-три слова темны, не больше. А Г. Н. Курилов смог понять лишь 39 из 314 имен.

    Перечитываю эти имена... Что за странная вещь! Ведь это те же, что я уж раскрывал!

    Среди имен якутов Еюк и здесь - Еюк. Среди имен якутов Ника - здесь Нича.

    Выписываю все имена юкагиров и начинаю сравнивать их со списком имен якутов. У якутов: Бурута, Быга, Балта, Давык, Ермыкай; у юкагиров: Бурулга, Быгала, Валтя, Давыча, Ермо. Якутское Когун - юкагирское Когюня, якутское Мелгий - юкагирское Мелгича, якутское Мелтя - юкагирское Мелта, якутское Мегин - юкагирское Меягин... Якутское Мымак - юкагирское Мымок. Вроде бы то же самое - и не совсем то, как бы на другом диалекте. Подчеркиваю в юкагирском списке таким вот образом совпадающие и обнаруживаю, что их больше, чем расшифровал Г. Н. Курилов с помощью своего родного языка. На другой день иду с юкагирским списком в библиотеку.

    У меня, конечно; нет большого желания разгадывать все 314 имен. Для чего? Главное - убедиться, каковы они родом... Поэтому начинаю с буквы «н». В ненецком языке на эту букву слова также начинаются. Первое имя - Надуча. Ищу. Надо по-ненецки - деверь, младший брат мужа; шурин, младший брат жены. Что же касается -ча или -уча, то, как я вижу, это типичное окончание юкагирских имен: -уча, -юча, -ича. Нередки также и окончания -ога, -ига, -ыга, -ега, просто -га. Что, если все это модификации -га (-ха) на юкагирской почве? Разгадывать их не имеет принципиального значения. Может, это значащее слово, может, аффикс. Мне кажется - аффикс, вроде русского -яга в слове бродяга.

    Намдамедко. Вот это имечко. Разберемся ли? Ко - это, видимо, уменьшительный суффикс. Намда по-ненецки - услышать, расслышать; узнать; почувствовать, почуять. Медаць - разгрызть, обглодать.

    Небо. Небо по-ненецки - в прошлом году; небя - мать.

    Невгоча. Невхы - старый, старинный, прежний, давнишний.

    Негово. Нёхобэй - вспотевший, потный (нёхо - пот).

    Немдылек. Ключа не нахожу.

    Непко. Совершенно ясно: небо (см. выше)+ко.

    Непта. Невта - заменяющая мать; та, которую считают или называют матерью.

    Нерпко, Нерпо. Нерпко - уменьшительное от Нерпо. А Нерпо? Нер – корень слова «руководить»; нёр - один из двух оленей, которые постоянно находятся вместе. По - год; возраст. Ребус этот не разгадываю, иду дальше.

    Ниникай. Нинека - старший брат, дядя, младший брат отца, вообще все мужчины из рода отца, старше говорящего.

    Нинича, Ниня - отрицание («не»). Возможно, «отрицающий», «отнекивающийся».

    Нича. Думается, это то же, что Ника у якутов («ременное ухо»). Но есть и нися - отец.

    Ногозеги. Неужели и это поддастся?.. Нохо - песец; сёхо - издать горловые звуки, откашляться. Еще - сехэ: большой ком снега; твердый снег.

    Нозега. Ега - характерное окончание; носинзь - охотиться за песцами. Впрочем, уверенности нет. Может, это Нозега - искаженное Ногозеги.

    Носко. Носкада - поймать гарпуном; носок - гарпун. Может, Носко – носокко (уменьшительное от «носок»)?

    Ночокий. Видимо, тоже от «носок», ведь в ненецком «ч» нет, поэтому Ночокию в ненецком должен соответствовать Нохокий.

    Нужной. Изуродовано, должно быть, капитально. Развожу руками и отступаюсь.

    Нюлюця. Ню - ребенок, дитя; племянник, племянница; внук, внучка; ребенок из рода говорящего. Люця - это похоже на ненецкий уменьшительный суффикс коця. Нюлюця - «ребеночек».

    Ну вот и все имена на «н». И стоит ли дальше продолжать, раскрывать на «о», «п», «р» и так далее, если все ясно и так?

    Раскрыты практически полностью имена на букву «н» Г. Н. Куриловым, из тех же, расшифровано лишь одно - Невгоча: от ньаавэй - белый. Но мне кажется, моя расшифровка - от ненецкого невхы - по звучанию ближе.

    Сверяю столбец на букву «н» еще и с именами эвенкийскими, помешенными в той же книге Ф. Г. Сафронова. Совпадает лишь одно: юкагирское Нича - эвенкийское Ничеул.

    Итак, имена юкагиров на «н» - самодийские. Но неужели же в таком случае на букву «ч», которой нет в ненецком языке, будут какие-то иные?

    Вот и ответ на вопрос - «кто вы, юкагиры?» В составе племен, которые русской администрацией назывались в XVII веке юкагирскими, юкагирские с современной точки зрения составляли совсем небольшую часть. Остальные были самодийскими.

    Правда, в последнее время юкагирские языки, ранее считавшиеся палеоазиатскими, стали относить к уральским. Но мне кажется, что самодийскими они признаны не будут, а в уральскую семью языков будут включены в качестве самостоятельной группы, как финно-угорские и самодийские. Ведь если бы юкагирские языки были самодийскими, то Г. Н. Курилов, безусловно, расшифровал бы гораздо больше, имен (говорю - юкагирские языки, а не язык, потому что их два - одулский и вадулский). Такое предположение можно будет вскоре проверить: на выходе большой юкагирский словарь, подготовленный Г. Н. Куриловым.

    Г. Н. Курилов, исходя из родного языка, расшифровал 12% имен юкагиров XVII столетия. Не логично ли предположить, что предков одулов и вадулов в составе юкагирских, племен было тогда примерно 15%? 15% от пяти тысяч - 750 человек, от семи тысяч - 1050. Таким образом, число одулов и вадулов за прошедшие три столетия не то чтобы катастрофически падало - оно, скорее, не росло. В этом, конечно, большая беда народа, но не трагедия.

    А вот юкагиры-самодийцы - несколько тысяч человек - исчезли бесследно.

    Полно, да так ли уж вымерли? Не лучше ли предположить, что подавляющая их часть перешла на новый язык якутов, как и те сами?

    Много еще предстоит выяснять загадок в такой, казалось бы, недавней история. Например, среди десятков эвенкийских родов, отмеченных в Якутии XVII века, некоторые по названиям также кажутся самодийскими. Пуягирский - от поя (по-ненецки - часто, плотно); Нюнюгирский - от нюню (по-ненецки - внук); Долганский - от тола (по-ненецки - сосчитать, подсчитать) и хан (по-ненецки - нарта).

    Наконец, приведу еще цитату из небольшого по объему, но емкого по содержанию труда В. Ф. Иванова «Историко-этнографическое изучение Якутии XVII-XVIII вв.» (М., 1974, с. 23): «В 1643 г. якутский казачий атаман Михаил Стадухин открыл р. Колыму. В «расспросных речах» в Якутской съезжей избе он показал: «А по той де Колыме живут иноземцы колымские мужики свой род оленные и пешие сидячие многие люди, и язык у них свой. А по той реке Чюхче живут иноземцы свой ж род, слывут чюхчи, так же, что самоядь». Так же, что самоядь! Конечно, можно подумать, что Стадухин ошибся, приняв чукчей за самодийцев, но ведь нынешние чукчи себя чукчами не называли, и в советское время была попытка ввести в обиход их подлинное самоназвание - луораветланы. Так не следует ли предположить что на реке Чукочьей жила, как показывал Стадухин, небольшая группа самодийцев, которая и называла себя «чюхчи»? Недаром же есть река Чукча еще и на Таймыре... Казаки, пришедшие в Якутию через земли ненцев, наверняка могли отличить «самоядь» от других племен. Но все это, и насчет самодийцев-«эвенков», и самодийцев-«чукчей» я говорю в порядке предположения, ничего не утверждая. Хотя, мне кажется, над этим стоило бы помозговать!

                                                    «С ПОВОДЬЯМИ ЗА СПИНОЙ»

    Сахадийский язык умер, но неужели от него ничего не осталось? Ведь и от человека что-нибудь да остается: хотя бы забор, который он поставил. А уж человеческая речь... Сколько слов безвестного происхождения носит в себе каждый живой язык!

    «Язык былин, олонхо, — пишет В. Серошевский, — много богаче разговорного. Если 4000 слов, включенных в словарь Бетлинга, совершенно достаточно для житейского обихода, то для перевода одной былины нужно знать чуть ли не вдвое больше. Многие слова утеряли совсем смысл; их не понимают даже сами сказочники» (с. 588).

     «Не понимают даже сами сказочники». Что это за слова? Теперь-то ясно: конечно же, сахадийские. Тюркские были бы понятны, любой древности. Разгадал же Олжас Сулейменов с помощью родного, казахского шумерский язык - язык народа, жившего шесть тысяч лет назад («Аз и я»).

    Как жаль, что нигде нет списка таких «непонятных для сказочника» слов олонхо! Уж я бы попробовал их понять с помощью ненецкого словаря. Что же остается? Да все то же: имена.

    Ровно пятнадцать лет назад мне пришлось редактировать в Якутском книжном издательстве олонхо «Нюргун Боотур Стремительный» в переводе В. В. Державина. Пятнадцать лет. Но помнится многое: консультации якутских фольклористов, споры с переводчиком, беседы с автором послесловия и комментатором олонхо И. В. Пуховым. Но главное - помнится само олонхо. Оно - незабываемо.

    Олонхо не есть нечто такое, что передавалось от поколения к поколению в неизменном виде. Каждый олонхосут давал волю воображению и в своих импровизациях расширял до бесконечности текст. Но всегда оставались и рамки, в которых он творил. Эти рамки — передаваемые издревле сюжеты, образы, словесные формулы, имена.

    Имена, конечно, «модернизировались», тюркизировались. Скажем, Юрюнг Уолан с помощью современного якутского языка переводится полностью: Светлый Юноша. Нюргун Боотур - тут уже хитрее. Боотур, безусловно, «богатырь», но что такое Нюргун?..

    «Якутско-русский словарь» (1972) дает: «Ньургун высок, славный». Приходилось слышать и другое толкование этого слова — «лучший». Не хочу оспаривать, не зная якутского языка, правомерность таких толкований. Но, может быть, они возникли уже в современном языке под влиянием олонхо, образа Нюргун Боотура? Я говорю так потому, что в олонхо есть еще один персонаж - богатырша Кыыс Нюргун. По содержанию, эта героиня отнюдь не «славная» и «лучшая», поначалу она вообще средоточие недостатков. Лишь после того, как шаманки выпускают из нее порочную кровь и заменяют ее чистой, Кыыс Нюргун становится действительно «славной девушкой» (кыыс — девушка), годной в жены Нюргун Боотуру.

    Итак, Нюргун, Нюрна по-ненецки - сильный глухой шум; хун - длина, протяженность, расстояние. Длина - это, конечно, по отношению к человеку можно истолковать как «рост». «Нюрна» к «хун» не очень подходит, при таком сочетании должно было бы получиться Нюрнахун (Нюрнагун). Но вот «няр» - частица, выражающая удовлетворение чем-либо: няр+хун - «ох и длина (рост)!» Могут сказать, что няр - не нюр. Но ведь в новом якутском, тюркском языке «Нярхун» не могло остаться, не могло не перейти в «ньургун».

    Итак, Нюргун - вероятно, «ох, и рост» (т. е. и мощь, и сила). В этом случае Нюргун вполне годится и как составная часть имени Кыыс Нюргун: она ведь тоже богатырша, по силе не уступает самому Нюргун Боотуру.

    Верховным божеством в олонхо изображается Юрюнг Аар Тойон. Юрюнг по-якутски — белый. Слово тюркское. А дальше?

    Аар Э. К. Пекарский переводит: «лучший в своем роде; почтенный; важный; громадный; чистый; священный; божественный». При этом он замечает: «ср. тюркское аруу, арыг». Но, право же, аруу и арыг - далековато от «аар». Гораздо дальше, чем ненецкое ҥар, что означает «величина» (напомню, что ненецкому ҥар должно было соответствовать сахадийское ар).

    Тойон - это не только часть имени Юрюнг Аар Тойона, но и хорошо известное слово якутского языка, означающее «господин», «хозяин», «глава». В старину тойонами называли родовых вождей, первоначально же, как можно предполагать, - военных предводителей. Э. К. Пекарский это слово возводит к древнетюркскому тойын - монах, буддийский священник. Объяснение это не удовлетворяет современных исследователей. Н. К. Антонов пишет: «Нам кажется, что якутское тойон представляет собой аналогичный монгольскому термину нойон - князь, господин» (Антонов Н. К. Материалы по исторической лексике якутского языка, с. 110).

    Разумеется, спорить с таким авторитетом, как Н. К. Антонов, мне вроде бы и не пристало, но, может быть, стоило бы рассмотреть и версию, по которой тойон - слово собственно якутское, сахадийское? По-ненецки тоена - твердый, крепкий, жесткий. Это слово под влиянием тюркизации вполне могло перейти в «тойон».

    Адинга Сиэр Хотун - жена Юрюнг Аар Тойона. Хотун, конечно, слово тюркское, как это убедительно доказывает в своем словаре Э. К. Пекарский. А что такое Адинга Сиэр?

    Ҥадимзь по-ненецки - явиться, появиться. Корень слова здесь ҥади (ади), о чем свидетельствует слово ҥадиберць - являться, появляться. Ҥа - бог, в данном случае богиня. Сэр по-ненецки - белый. Итак, Адинга - «являющаяся богиня белая госпожа» - имя смешанного, самодийско-тюркского состава, что связано с заменой языка.

    Юрюнг Аар Тойону в якутской мифологии и в олонхо как бы противопоставлен Арсан Дуолай, божество Нижнего мира. Что значит его имя? И. В. Пухов в комментарии к «Нюргун Боотуру Стремительному» имя это не переводит. Попробуем сами.

    Кажется, в нем неправильно разделены слова: надо бы не Арсан Дуолай - а Арсандуо Лай. Если так, то из ненецкого оно расшифровывается легко: ҥарханда - весь, целиком; лай - предмет, который используется для метания (аркан, топор и т. п.). Выходит, имя это описательное: в нем подчеркивается стремительность «главы» Нижнего мира. А почему оно не так, как надо, разделено? Да забылось народом, как было, непонятным по смыслу стало. Вот и разделил олонхосут (в данном случае П. А. Ойунский) произвольно.

    Жена Арсан Дуолая - Аан Дьасын. Подумать только, и здесь - неправильное членение! (Надо - Аандьа Сын). Ҥанда по-ненецки - схватить зубами и, не отпуская, кусать; хына (здесь а краткое, читается почти как «хын») - отскочить. Опять описательное! Похоже, что подлинные имена таких опасных божеств и не произносились, их называли, как русские медведя: «мед ведает».

    А расшифровывается ли из ненецкого общее название всех вредных духов - абаасы? Э. К. Пекарский слово это пытался возвести к современным якутским ап - волшебство, волхвование и аба - яд, горечь на вкус; водяная ядовитая репа; горе, досада, огорченье, причина гнева. По-ненецки ҥапа (чему в сахадийском должно было соответствовать апа) - очень сильно испугаться, а слово ямальского диалекта, где перед гласными в начале слово «ҥ» не ставится, абаци означает мифологическое существо, которым пугают детей. Абаасы - абаци. Вот уж не надеялся на такой подарок!

    Можно расшифровать с помощью ненецкого словаря и синоним абаасы - слово адьярай. На мой взгляд, оно произошло от двух слов: ҥадярка - быть видным и лай - предмет для метания. Ҥадяр+лай. Страшное существо - и опять не название, а описание. Кстати сказать, для «адьярая» Э. К. Пекарский даже не пытается найти параллели в других языках.

    Есть в олонхо другое, более приятное понятие - илгэ, божественная благодать, которая делает героя сильным и непобедимым. Думается, что илгэ - это отюреченное илха (илга), что в переводе означало бы «жизненная влага» (ил по-ненецки жизнь).

    Еще одно слово в олонхо начинается на ил: Илбис. Илбис Кыыса - Дева войны, ужасная богиня. И. К. Антонов считает, что илбис происходит от монгольского илбэ, элюбэ - фокус, колдовство, волшебство, чары (Материалы по исторической лексике.., с. 142). Но волшебством Дева войны в олонхо не занимается. Ее главное занятие - поднять войну, разжечь воинские страсти. Так что, наверное, можно это илбис произвести и от самодийского (ненецкого) илба - поднимать.

    Якутское слово дүҥур (шаманский бубен) Н. К. Антонов считает параллельным тюркскому тюнгюр, монгольскому дюнгэр (Материалы по исторической лексике... с. 142). Смешно было бы спорить с этим. Но неужели, подумал я, до прихода в Якутию тюрков у саха не было шаманских бубнов? Что, если... И нахожу: тюҥа по-ненецки - входить, заходить; проникать (не отсюда ли названия реки Тюнг и озера Тюнгюлю? Ведь вода - проникает). Это, конечно, еще ни о чем не говорит, если есть тюркское тюнгюр и монгольское дюнгэр - бубен. Но вот вторая часть слова: ҥурда - «ударить со звоном несколько раз подряд (например, колотушкой в шаманский бубен)». Возникает невольно мысль: а не являются ли тюркское «тюнгюр» и монгольское «дюнгэр» заимствованиями у самодийцев Саян? Ведь, как видно, слово это образовано от самодийских корней тюнг и ур (в слове ҥурда «да» - суффикс). Смысл же слова тюнгюр таков: «когда по нему бьют со звоном, он проникает».

    Колотушка, которой шаман бил в бубен, у якутов называется балыях. Валы по-ненецки - «обет (обещание, обязательство, налагаемое на себя из религиозных побуждений)». Балыях - это валы+по-видимому, суффикс обладания -ях. Балыях - «с обетом».

    «Скача галопом по Европам», хватаюсь то за одно, то за другое понятие, которое приходит на память. Вспоминаю, что в олонхо неоднократно упоминается Байкал (Байгал), и давние споры вокруг этого названия. «Корень этого слова неизвестный, и навряд ли тюркский, - писал В. Серошевский (Якуты, с. 202). - В лексиконе якутов стоит он совершенно отдельно, если не признать детских попыток производить его от бай кёль - богатое озеро или от бай хал - богатство останься. Никакого особенного богатства не могли признать за байкальскими берегами скотоводы якуты».

    Как теперь становится понятным, самодийские предки якутов скотоводами не были, но точно так же «никакого особенного богатства» и таежные охотники не должны были признавать за озером-морем.

    Начитавшемуся литературы о ненцах, что-то знакомое слышится мне в слове «Байкал». Что же? «Пай-хой» - горный хребет на севере Урала. Хой - я знаю: гора. А пай? Лезу в словарь. Пай - кривой, косой. Следовательно, Пай-Хой - «кривая гора». А Пай-Хал (Байкал)? Терпение... Хал I жадный на еду, прожорливый, ненасытный; хал II - туманность, пар, туман; хал III - верхний слой почвы с перегноем на возвышенном месте около обрыва или реки. Выбираю первое значение: Байкал - кривой ненасытный. Конечно же, для первобытного охотника именно ненасытным должен был казаться океан воды, названный им Байкалом - вечно хмурый, неустанный, перемалывающий собственные каменные берега!

    Но какова точность топографической оценки столь большого водоема: «кривой»! Действительно, Байкал - изогнут. И, какова интуиция Серошевского, нелингвиста: «Корень слова этого неизвестный, и навряд ли тюркский»!

    Ну что же, удовлетворенно думаю я, вернусь-ка на излюбленную тропу, разгадаю имена первых людей - и можно кончать главу.

    Первые люди по олонхо - Саха Саарын Тойон и Сабыйа Баай Хотун. С «тойон», «хотун» ясно; баай - богатый. Саха - с этим тоже ясно, хотя и неясно: саха - якут, якутский, но откуда пошло саха? Я уже пытался смотреть, ничего не получалось... Саарын. Сар по-ненецки то же, что сахар - сильный порыв ветра, -ын, похоже, якутский аффикс. Сабыйа - самодийское: по-ненецки савая - очень хороший (сава - хороший, я - суффикс превосходной степени). Такая вот причудливая смесь самодийского и тюркского.

    Но почему я никак не могу разгадать саха? Это ведь вопрос принципиальный. Назывался народ «саха» до прихода Эллэев или это название принесли они? Трудно поверить, конечно, чтобы небольшое число пришельцев могло сменить имя народа. Может, я слишком по-бычьи уперся в это са+ха, а на самом деле следует исходить из самого слова саха? Еще раз внимательно читаю колонку словаря. Слова, начинающиеся на «саха», есть (взять хотя бы сахар), но все какие-то неподходящие. И, главное, как, к примеру, от «сахар» перейти к «саха»? Куда девалось «р»? Оторвалось? Так ведь таким образом можно истолковать что угодно как угодно... Попробуем еще раз вернуться к «са». Это слово - многозначное, может, я в какие-то значения не вник?

    «Са 1) волокно (каната, веревки, ниток); 2) постромка (возовая), упряжь». Постромка, упряжь... Саха - «постромочная ва». Какая чепуха! И вдруг в памяти всплывает строка из олонхо: «с поводьями за спиной». С поводьями за спиной!.. Сколько раз я читал «Нюргун Боотура Стремительного» как редактор? Предварительная читка, редактирование, вычитка после перепечатки, две корректуры. Значит, не менее пяти раз. Почему же сразу не вспомнил эту строку, когда расшифровывал имя Саил? Видно, надо было снова войти в олонхо. О, сколько пришлось вести разговоров вокруг этих «поводьев» пятнадцать лет назад! Ведь это была первая строка, о которую я «споткнулся» при первом чтении перевода: «В те года, когда тридцать шесть Порожденных ими родов, Тридцать шесть имен и племен Еще были неведомы сыновьям Солнечного улуса айыы С поводьями за спиной...» «Когда еще не породили они Тридцать девять свирепых племен, Когда еще не закляли их Словами, разящими, словно копье, Люди из рода айыы-аймага С поводьями за спиной...» Сколько раз она, «бессмысленная», повторяется в олонхо! И я, редактор, должен сделать ее понятной читателю, иначе что же я за редактор?

    Помню небольшой кабинет в филиале Академии наук. За столом я и пять-шесть фольклористов, знатоков олонхо. Мне говорят, что якуты были солнцепоклонниками и считали, что солнце управляет ими с помощью своих лучей - «поводьев». И у меня возникает мысль: а почему бы не вставить в строку слово «солнечными»? «С солнечными поводьями за спиной». Так читателю было бы понятнее... Помню, затем в Москве я предлагаю это Державину. Но самолюбивый поэт отвергает любую помощь, даже в расстановке знаков препинания, а что уж говорить о том, чтобы по моему совету вносить целое слово! Державин кричит (именно кричит), что это было бы нарушением образной системы олонхо. Тогда я обращаюсь к И. В. Пухову, автору комментария, с тем, чтобы он расширил комментарий на ряд позиций, в том числе объяснил русскому читателю, что значит «с поводьями за спиной». Пухов долго примеривает и так, и сяк... Я помогаю... В конце концов у нас получается следующее: «7. «С поводьями за спиной». Постоянный эпитет человеческого племени. Эпитет этот, по-видимому, восходит к представлению древних якутов-солнцепоклонников, что божество Солнце управляет людьми с помощью своих лучей («поводьев»).

    Да, было дело... Потом, когда олонхо уже выходило, с этой строкой получилась другая история. Зав. производством издательства обнаружил, что она и другие строки уж слишком часто повторяются в переводе, не поленился посчитать и порешил, что Державину следует скостить полторы тысячи рублей гонорара. Это, конечно, была бы экономия для издательства, но одновременно и позор. Пришлось доказывать и заведующему производством, и директору. И не думал я не гадал тогда, что эта строка через годы аукнется таким вот образом.

    Итак, саха - «народ с поводьями за спиной», народ, управляемый солнцем. Какая поэзия! А это слово пытаются толковать с помощью тюркского «йага» - «ворот, воротник»...

    А урааҥхай? Второе название племени саха? Может, и его удастся разгадать?

    Юра по-ненецки - забыть, позабыть. Ҥаха - вдаль, далеко. Конечно, то, что вдали, может забыться. Связь есть. Но подлинный ли это перевод? Не знаю. Той точности, можно сказать, математической, с которой раскрылось слово саха, здесь не просматривается. И все же для меня несомненно, что «урааҥхай» - слово самодийское: не случайно же оно так похоже на Уренгой. Кстати сказать, Уренгой - на Ямале. Так, быть может, к урааҥхай следует подходить со стороны ямальского диалекта?

    По-якутски «с поводьями за спиной» - «көхсүттэн тэһииннээх». Если бы вместо «тэһиин» сохранилось «са»! Тогда бы смысл слова «саха» давным-давно ни у кого не вызывал сомнений. Но оно не сохранилось.

                                                             НЕИЗВЕСТНЫЕ? ПОКА!

    И неужели вообще ничего не сохранилось от прежнего в новом языке? Как быть с «основами неизвестного происхождения»? Неужели они так и останутся неизвестными? Или найдутся в какой-то другой семье языков? Но какой? Китайской?

    Нет... Едва ли. Я думаю, искать надо ближе.

    Жаль, что я не знаю якутского языка. Расшифровывая имена, я, наверное бы, отмечал и отмечал совпадения между якутскими и ненецкими словами. Потому что и не зная отмечал.

    Например, давно помню, что по-якутски түксү - достаточно, хватит. И вдруг в ненецком словаре встречаю: «тюксей - сползший (о каких-либо предметах, которые должны быть натянутыми: напр., о нюках, пимах, поясе и т. д.)». Ну что ж, если пояс сползает - действительно, хватит набивать живот, достаточно.

    Затем наталкиваюсь на ненецкое сеп - карман. Помню, что по-якутски сиэп - тоже карман. Но вскоре меня озадачивает словарь Пекарского: «ср. тюрк, дьэп, сэп, изэп (зэп), русск. зеп карман». А потом узнаю из книги Н. К. Антонова «Материалы...», что и в венгерском карман - шэб. И по коми-пермецки карман - зеп.

    Как же это расценить? Кто у кого заимствовал: уральцы у тюрков или наоборот? Обе возможности равноценны. Значит, в якутский язык это слово могло войти и из остатков сахадийского, и вместе с тюркской основой нового языка? И опять-таки обе возможности равноценны?

    Вроде бы так. Но вот какое дело: современный русско-якутский словарь переводит «карман» двумя словами, и «сиэп» стоит на второй позиции, а на первой... «хармаан», явно «карман», заимствованный из русского языка! Выходит, русское слово «карман» вытесняет «сиэп»! Что из этого следует? А то, что если бы «сиэп» было в якутском языке свежим, недавно принесенным и тюркского происхождения, оно бы вряд ли вытеснялось. Значит, оно - уральское и вытесняется потому, что в системе нового, тюркского языка стало инородным телом. А «хармаан»-то выглядит более тюркским (может, заимствовано русскими из какого-то тюрского языка?).

    Эта находка заставила вспомнить такое высказывание А. Е. Кулаковского из его работы «Русские слова, перенятые и усвоенные якутами»: «Еще удивительнее то, что они перенимали... и такие слова, которые на своем языке существуют, напр.: «кумаар» наряду с якутским «бырдах», «курупааскы» - наряду с «хабдьы», «хабайхаан» и т. д.» (Кулаковский А. Е. Научные труды, с. 320).

    Я подумал: не являются ли самодийскими эти «бырдах» и «хабдьы», раз они тоже вытесняются из языка? Решил проверить. «Вырда» по-ненецки - царапать, «ах» - я уже говорил раньше - по-моему, суффикс обладания в сахадийском языке. Бырдах, следовательно, если исходить из самодийского, «царапающий».

    Куропатка по-ненецки хабэвко. Есть ли в этом слове связь с якутским «хабдьы»? Начинаю разбираться. Ко - уменьшительный суффикс. Хабэвко без ко - «хабэв». Но ведь чайка по-ненецки - халяв, белка - тарэв. Отсюда яв, эв - явно словообразовательные суффиксы. Халяв образовано от халя - рыба. А хабэв - от чего? Есть в ненецком хаба - «верхний покров». Смысл слова хабэв становится понятным, если вспомнить, что куропатки ночуют под снегом, «верхним покровом». А якутское «хабдьы» - разве не от «хаба»? И второе слово, обозначающее куропатку - «хабайхаан» - разве не от него же?

    Кулаковский, к сожалению, больше примеров не привел, закончил фразу - «и т. д.». Но, выходит, есть еще такие пары, как «кумаар» - «бырдах». Можно было бы проверить!

    В некоторых случаях, кажется, сахадийские слова настолько прочно вытеснены русскими, что совершенно забылись. Трудно поверить, что, к примеру, до русских у якутов не было слова «ложка». У ненцев-то было и есть (ху). А в якутском ложка - «луоска».

    Ненецкому «ху» в сахадийском должно было соответствовать «ку». Если это так, то можно понять два загадочных по происхождению якутских слова: кумалаан и куйуур. Мал по-ненецки «весь, вся, всё, все», юра - «косяк рыбы». Следовательно, кумалаан - «весь-ложка» (слово это означает: «человек, находящийся на общественном призрении», «дармоед»), а куйуур - «ложка для косяка рыбы» (куйуур - сак для подледного лова).

    Я уже доказывал, что названия живых существ в ненецком языке очень часто описательны: халяв (чайка) — от халя (рыба), т. е. «питающаяся рыбой»; хабэвко (куропатка) - от хаба (верхний покров), т. е. «прячущаяся под снегом». Это подтверждает Н. М. Терещенко в грамматическом послесловии к «Ненецко-русскому словарю». Например, илебць (дикий олень) - произведено от ил - жизнь: илебць - дающий жизнь. И подобных фаунонимов (если можно употребить такое слово) - большинство.

    Точно так же образованы и многие фаунонимы в якутском языке. Н. К. Антонов приводит в своих «Материалах...» целый ряд подобных чисто якутских названий рыб: быа балык - «веревка-рыба» или тимэх балык - «пуговка-рыба» - минога, вьюн; муҥур - «тупой, тупорылый» - чир; кыһыл харах - «красный глаз» - сорога (плотва); таас бас - «камень-голова» - ерш; соһолоох - «с охрой, охристый» - таймень; тиистээх - «зубастый» - таймень; хатыыс - стерлядь, осетр: от основы хатыы - шипы, колючки (от себя замечу, что по-ненецки ель - хады) и еще столько же подобных. Логика, по которой они образуются, зачастую весьма неожиданна. Например, уу мэнээтэ - «водяной бродяга»  - карасик.

    Якутское слово таба (северный олень), по утверждениям Е. И. Убрятовой и А. М. Щербака (см. Антонов Н. К. Материалы.., сс. 57-58), «является результатом механического переноса общетюрского названия верблюда тэбэ на оленя». Н. К. Антонов с этим не спорит. «Перенос названия с одного животного на другое в якутском языке обычен, - пишет он (там же). - Это было обусловлено, как известно, переменой местожительства якутов со степного юга на таежный север. Перенесенными являются, например, название степной лисы корсак на песца - кырса, название степной антилопы джэрээн на птицу - кроншнеп дьиэрэн, заимствованное монгольское название свиньи ҕахай на льва - хахай и т. п.».

    Да, тут есть чему подивиться! Верблюд превращается в оленя, свинья - во льва, антилопа - в кроншнепа... Но по каким закономерностям? Непонятно...

    Кстати сказать, на то, что «хахай» означает у якутов «лев», а у монголов «свинья», что «таба» у якутов «олень», а «тебе» у древних тюрков верблюд, указывал еще В. Серошевский (Якуты, сс. 192-193). Но он же и писал: «Тунгусы зовут его (оленя) «орон», буряты - «гурон»; самоеды - «дяба» (олень самец). Якутское «таба» ближе всего подходит или к самоедскому «дяба», или к древнетюркскому «тебе» (с. 192, сн. 3). Как видим, близость к «дяба» В. Серошевский ставит впереди близости к «тебе».

    К сожалению, В. Серошевский не говорит, в каком из самоедских (самодийских) языков дяба означает «олень-самец». Но для меня все равно нет сомнений, что якутское «таба» - происхождения самодийского. Ведь по-ненецки тоба - копыто. Думается, от этого слова к таба куда ближе, чем от тэбэ (верблюд)...

    Да тем более, что в якутском языке имеется слово для обозначения верблюда - тэбиэн. Зачем же было якутам использовать слово «верблюд», чтобы назвать им оленя, а потом заново изобретать термин для верблюда?

    Кстати, рассмотрим это тэбиэн. Тэва по-ненецки - хвост, ена - свести судорогой. Мне лично не приходилось долго наблюдать за верблюдом, но, кажется, описание «сведенный судорогой хвост» верблюду подходит.

    Дьиэрэн (як. кроншнеп). Это слово раскрыть из ненецкого не так легко, т. к. пока не совсем ясно, как должны начинаться ненецкие слова, соответствующие якутским, которые начинаются с «дь». У меня есть подозрение (подробнее об этом будет дальше), что в таком случае следует искать ненецкое слово на «нь». Если так, то «нерэн» (дьиэрэн) можно произвести от неро - ивняк, тальник, что, конечно, гораздо ближе к кроншнепу, чем степная антилопа джэрээн.

    Хахай (як. лев). Хахая по-ненецки - быть близким к чему-либо. Известно, что кошки всегда подкрадываются, прежде чем напасть.

    «Якут. буур, - развивает мысль Н. К. Антонов, - самец оленя, лося параллельно древнетюрк. бугра - верблюд-самец». Но в ненецком языке есть слово пуро - рыжий.

    Тыһы таба (як. самка оленя). Это название Н. К. Антонов также возводит к верблюдам: «является общетюркским тиши, тижи тэбэ, тэвэ «верблюдица». Однако ты по-ненецки «домашний олень», а сы - корень слов, обозначающих самку оленя (сырэй, сырыля, сырица). Тыһы, таким образом, если исходить из ненецкого - оленья самка.

    Разумеется, в якутской терминологии по оленеводству множество и тюркских, и монгольских слов. Это связано с тем, что ведь оленеводства как такового на Саянах у предков якутов не было. Олени охотниками использовались лишь как транспортное средство (вспомним камасинцев). Но основные, самые общие «оленьи» слова вроде идут оттуда. Добавлю к сказанному, что хора по-ненецки самец оленя, а по-якутски хорой - олень двух лет.

    Попробовал я подступиться и к другим фаунонимам...

    Кулааһай (як. изюбрь). Хула по-ненецки - горбинка. От этого слова у ненцев образовано хуларка - турпан с горбатым носом. Рка в ненецком - уменьшительный суффикс, хуларка - «маленькая горбинка». Значит, могла быть «горбинка» и большая. Хай - предостережение «молчи!» Кулааһай - «горбинка (появилась), молчи!»

    Раз зашла речь о турпане, вспомнил, что по-якутски турпан - анды. Одновременно анды - и нырок. А по-ненецки утка-нырок - ҥаҥу (ангу), утка-морянка - ҥаҥо (анго).

    И тут я снова взялся за «основы неизвестного происхождения»... Присмотрелся. Да такие ли уж они неизвестные?

    Вот, к примеру: бочоох - карасик; мунду - гольян; күөнэх - мелкая озерная рыбка; чэркэ - маленький карась; дьайба - озерная рыба Алдана; дьыыгыр - мелкие карасики; күүгүр - самый маленький карась; кыкы - мелкая рыба; лууку - мундушка. ссыпанная в кадку в сыром виде; морот - самый большой карась; оруу - мелкая рыбешка; быллараан - самый мелкий карась; дыыдыгый - маленький карась. У какого-такого народа могли быть заимствованы эти названия разновидностей мелкой озерной рыбы?

    Степные народы рыболовством исконно не занимались. Эвенки - тоже. На юкагирском севере рыбу ловят, но не гольяна и карася. У ненцев вообще нет слова для обозначения гольяна. Так не вернее ли предположить, что все эти слова - специфически якутские, не заимствованные ни у кого?

    Человек не дает названий тому, что его не интересует. Мне приходилось сталкиваться с тем, что тундровые якуты, которые в основном промышляют из рыб чира и ряпушку, не имеют слова для обозначения даже такой крупной рыбы, как ленок, который иногда сплывает вниз с горных верховьев рек. Так у кого же якуты могли взять название күөнэх - рыбки, в несколько раз меньше гольяна, которую сами они в старину в пищу употребляли?

    Многие «основы неизвестного происхождения» имеют общие корни с самодийскими словами.

    Например, мунду перекликается с ненецким словом мандалць (где корень манда) - собираться толпой в одно место; сбиться в стадо. Действительно, для гольяна это весьма характерно. Вокруг брошенной в озеро корки хлеба в теплую погоду сразу образуется клубок мундушек.

    Куобах - заяц. По-ненецки хоба - шкура, шкурка. Куобах - «со шкуркой» (по-нененцки заяц - нява).

    Тайах - лось. По-ненецки тай - лоб. Тайах - «со лбом».

    Гыйаах - свиязь. По-ненецки тыяк - узкий.

    Хопто - чайка. То по-ненецки озеро, хоба - шкурка или поверхность. Хопто - «поверхность озера»; известно, что чайки кормятся с поверхности озер или рек. А может, здесь подчеркнута красота крыльев чайки, похожих на поверхность озера?

    Барах - кулик. По-ненецки вара - черный гусь.

    Кэгэ - кукушка. По-ненецки хэхэ - дух-покровитель. Известно, что кукушка у якутов считалась священной птицей.

    Под конец, набравшись духу, берусь и за самое трудное - односложные основы неизвестного происхождения. Снова. И теперь кое-что поддается...

    Куут - стерляжий пузырь. А в ненецком одно из значений слова худворць - раздуваться. И корень у этого слова - худ.

    Үөн - червяк. А по-ненецки юёна - идти вертлявой походкой.

    Тап - покрышка. А по-ненецки таб - препятствие, преграда (на пути).

    Кэс - стельная корова. Хэсь по-ненецки - сделаться, стать каким-либо.

    Дьар - деревянная решетка, настил на сани. По-ненецки нярт - поперечная перекладина нарты под сиденьем.

    Я уже обмолвился выше, что якутскому «дь», по-моему, соответствует ненецкое «нь». Первый раз об этом подумалось, когда наткнулся на ненецкое слово нядан-ы (название одного из ненецких родов): уж очень похоже на якутское дьадаҥы! Якутское слово означает «бедняк», «бедный», ненецкое — от помогать (нядаҥаэй - помощь, нядаҥода - помощник). Ясное дело, слова эти одного происхождения: в родовом обществе бедным считался тот, кому нужно было помогать. И вот дьар - нярт, новое подтверждение родства якутского «дь» и ненецкого «нь». Кстати сказать, полностью ли исследована история якутского «дь»? Можно ведь подумать, что этот звук за последние столетия прошел эволюцию. О. Н. Бётлингк обозначил его особым значком, напоминающим не «д», а «н» - «н» с поперечинкой не посреди, а внизу буквы. Так что не исключено, что якутское «дь» и ненецкое «нь» восходят к какому-то одному общему звуку. Или это меня фантазия заносит?

    Бырт - благополучие. А по-ненецки варта - налить доверху, до краев. Вартё - налитый доверху, до краев. Конечно, если дом «налит до краев», то это - благополучие.

    Я бы мог продолжать и продолжать, но уж очень много у меня опасений, что, продолжая, лишь буду множить число сомнительных примеров. В конце концов, разве это мое дело - доказывать родство языков? Мое дело - заинтересовать специалистов, которые и разберутся... Верю, что «неизвестные» будут таковыми до поры.

                                                               НЕТ ПРОРОКОВ?

    Как не восхищаться поистине провидческим гением выдающегося лингвиста-тюрколога В. В. Радлова!

    У меня его трудов нет, я сужу о них по чужим. Вот что вычитал я в «Ураангхай-сахалар» Г. В. Ксенофонтова - читайте и вы:

    «Проф. А. Н. Самойлович в своей рецензии на последний труд Радлова пишет: «Якутский и чувашский языки были признаны древнейшими турецкими языками, сохранившими следы своей глубокой старины благодаря уединенному положению среди языков не-турецкнх. Ранее в своей «Фонетик дер Тюркшпрахен» (Лейпциг, 1888 г.) академик В. Радлов высказал на те же языки иной взгляд: он их признал не турецкими, а отуреченными» (Ураангхай-сахалар, с. 97).

    «Радлов намечает в развитии якутского языка три самостоятельных этапа:

    1) Урянхайский, когда якутский язык был сам собой, не монгольским и не турецким;

    2) Монгольский, когда якутский праязык превратился в одно из монгольских наречий;

    3) Турецкий, когда уранхае-монгольское наречие было затоплено турецкой языковой волной и преобразилось в турецкое в его современном виде.

    Последняя стадия полного тюркизирования якутского языка, по мнению Радлова, должна была иметь место после эпохи возвышения монголов Чиигис-Хана.

    То турецкое племя и наречие, которое тюркизировало якутский язык, можно проицировать только теоретически. Оно существовало когда-то и распалось» (Ураангхан-сахалар, с. 98).

    Но у Радлова не могло быть списка имен якутов XVII столетия, не могло быть и ненецкого словаря. Ему практически нечем было подтвердить свои предположения, кроме фактов самого якутского языка, и он сомневался. Он допускал и другие возможности, кроме той, о которой идет речь в процитированных выше кусках:

    «...Или якутский язык - первоначально турецкий, который рано отделился от остальных турецких наречий и впоследствии, благодаря общению с монгольскими или другими соседями, напитался другими языковыми элементами, или этот язык первоначально монгольский, насыщенный чуждыми элементами, позже был совершенно отуречен» (Ураангхай-сахалар, с. 99).

    Ну что же, это в порядке вещей. Выводы делаются на основе фактов. Появляются новые факты - переосмысливаются старые выводы. Эти выводы поначалу могут показаться и сумасшедшими. Но сумасшедшие идеи тоже нужны, чтобы двигать вперед мысль. Пусть и этот мой «детектив» признают бредом. Но не ранее того, как убедятся, что это действительно бред. Пусть проверят мои рассуждения, подумают над фактами, собранными мной. Такая работа никогда не бывает бесполезной.

    Вспомним полемику вокруг увлекательной книги О. Сулейменова «Аз и я». Он, конечно, был прав не во всем, что и сам недавно признал, пообещав на страницах печати подработать книгу к новому изданию, в частности, учесть замечания Д. С. Лихачева. Но споры вокруг «Аз и я» как помогли взглянуть по-новому на «Слово о полку Игореве», да и не только на «Слово»!

    И еще в заключение несколько фраз.

    Глядя в прошлое, надо думать и о будущем.

    Да, современный якутский язык образен и богат. Один из сподвижников Э. К. Пекарского говорил, что он «неисчерпаем, как море».

    Но мне жаль того языка, на котором якуты говорили раньше. Он ведь тоже наверняка был богат и звучен, как ныне ненецкий. «Хан вэня вэ лим мось» - означает «уехать с любимым человеком вопреки воле родителей, без приданого», а если перевести буквально - «только половину свою перекинуть на правую сторону нарты». Как это прекрасно! Не вспоминается ли сразу песня в исполнении Л. Руслановой: «Как же я любила! По морозу босиком к милому ходила...» Сколько, наверное, таких жемчужин, созданных за многие столетия, невозвратимо погибло при смене языка!

    Пусть бы они существовали оба: и язык пришельцев, и сахадийский. Тюркских-то языков так много, а самодийских в живых осталось всего четыре. Сахадийский был бы среди них языком самого большого народа.

    А вдруг и нынешний якутский язык почему-то будет отвергнут своими носителями и забыт, и якуты вновь заговорят по-новому?

    Этого, по-моему, допускать нельзя. То, что было простительно в далеком прошлом народу бесписьменному, тянущемуся к чужому языку как светочу более высокой культуры, непростительно ныне, когда наконец осознана непревзойденная ценность любого языка, пусть даже на нем говорит восемьсот человек.

    Будем умнее предков.

    /Полярная звезда. № 6. Якутск. 1989. С. 57-78./

  

 

    Иван Антонович Ласков – род. 19 июня 1941 г. в областном городе  Гомель БССР (СССР). С 1966 г. обучался на отделении перевода в Литературном институте имени А. М. Горького в Москве. В 1971 г., после окончания института с красным дипломом, переехал в Якутскую АССР, на родину своей жены, якутской писательницы Валентины Николаевны Гаврильевой. С сентября 1971 г. по февраль 1972 г. работал в газете «Молодежь Якутии», сначала учетчиком писем, затем заведующим отделом рабочей молодежи. От февраля 1972 г. до лета 1977 г. работал в Якутском книжном издательстве старшим редакторам отдела массово-политической литературы. С лета 1977 г. работал старшим литературным редакторам журнала «Полярная звезда», с 1993 г. - заведующий отделам критики и науки журнала «Полярная звезда».  За полемические статьи про отцов-основателей ЯАССР весной 1993 г. был уволен с работы и ошельмован представителями якутской «интеллигенции». 29 июня 1994 г. Иван Антонович Ласков был найден мертвым «в лесу у Племхоза», пригороде Якутска по Вилюйскому тракту за Птицефабрикой.

    Юстына Ленская,

    Койданава.