ИЗ ИСТОРИИ ОБЩИНЫ В СИБИРИ
В воззрениях части русской интеллигенции замечается странное противоречие. Нам говорят:
Общий закон концентрации капиталов не применим к земледелию. Земельная собственность имеет тенденцию к раздроблению. Мелкое сельское хозяйство успешно противится натискам капитала. Следовательно, в ближайшем будущем путь развития, предначертанный для промышленных стран, не применим к странам земледельческим.
Конечно, в том числе и к России...
Но как связать боязнь пролетаризации с признанием особой устойчивости мелкого хозяйства? Правда ли, что община до некоторой степени обеспечивает бедняка? Не наоборот ли?
Приведу мнение сибирского наблюдателя, несомненного сторонника общины, сотрудника погибшей газеты «Сибирь». Судьба его статьи является любопытным и характерным эпизодом в истории провинциальной печати. Надеюсь, читатель не посетует, если я задержу его внимание на этой, не увидевшей света статье. Рукописная копия ее попала ко мне в руки при разборе одного из сибирских архивов.
Вот почти дословно эта статья (она относится к 1877 году).
Органическое развитие сибирской общины должно было встретить сильного врага в ссыльном элементе. Даже там, где земли было вдоволь, крестьяне неохотно принимали в свою среду посторонние элементы. Для вновь водворяемого надо было отвести землю не пусто-лежащую, не отдаленную, а из участков обработанных, ближайших к селению. Являлась необходимость передела, урезок, чтобы образовать требуемый участок. Не менее тяжело было суживать покосные паи, которые в некоторых селениях дошли до ширины нескольких сажен и дают сена не более 10-15 копен. Уклонение большинства ссыльных от земледельческого труда и удаление для заработков на прииски и рыбные ловли, а также в города, как нельзя более по душе, здешним крестьянам...
Но у нашей общины есть враги домашние, с которыми ей бороться, пожалуй, труднее, чем со ссыльными. Первый, исконный, естественный так сказать, враг правильного развития и процветания общины — это те из общественников, которые по стечению благоприятных обстоятельств успели разбогатеть. Как и в других сферах, богатство и в крестьянстве порождает самодуров-эксплуататоров и кулаков... В отношении к земле эти кулаки являются захватчиками огромных пространств как пахотной, так и сенокосной земли — кто на правах обработки, кто посредством скупа у бедняков-бобылей, кто, наконец, помощью водки и прихлебателей-мироедов. Нет деревни, где бы не было такого аристократа, который с незапамятных годов владеет сотнями десятин мирской земли, и никто не смеет пикнуть о незаконности такого пользования, потому что или большая часть мирян у него в кулаке, или у него сильная партия, или, наконец, его руку держит земщина.
Мы искренне убеждены, что у мира-общины хватило бы ума и решимости справиться с этими домашними нарушителями прав общины и поставить их в законные границы, если бы община была поставлена в иные отношения к низшей администрации, если бы правительство более доверяло ей, чем своим низшим агентам... И действительно, всматриваясь ближе в жизнь крестьянского общественного организма, видишь, как все его малейшие части тончайшими нитями притянуты к одному центру, не единичному, а составленному из нескольких инстанций в роде многоголовой гидры. Самую отдаленную точку в этой сети, опутывающей жизнь общинника, представляют какой-нибудь вахтер, сельский писарь, сельский старшина, даже десятник, безнаказанно дующий бесправного бедняка, ибо он есть начальство... Можно сказать, что сельское и волостное управления представляют целую систему, как бы нарочно придуманную для подавления всякой самостоятельности мира и всякого развития коренных начал русской общины. Но fiat justitia, perlat mundus. Самые смелые из гонителей земщины не решались посягнуть на мнимо-полезный институт земской власти, и он заколодило правильное развитие нашего сельского самоуправления. В отношении к землевладению последствиями господства этого начала являются многие явления, при поверхностном взгляде не имеющие к нему отношения, каковы указанные нами захваты земель кулаками, сторону которых всегда держат волостные и земские: они их друзья, хлебосолы и кормильцы. Помощью этого же рычага производится захват земель и посторонними людьми из городских сословий...
Какой же вывод из всего вышесказанного? Куда идет наша сибирская община? Имеет ли она задатки долговечности? Нужно ли ее поддерживать, или надо заглушить? И в первом случае, что надо делать, чтобы она развивалась правильно и служила залогом народного благоденствия на долгие годы? Читатель, надеемся, согласится с нами, что посягать на жизнь общины было бы безумием. Но и воздвигать препятствия ее развитию, мешать ей идти естественным путем, оправданным историей, не меньшее зло. А затем, не прямая ли обязанность законодательства, с одной стороны, уничтожить все, вредно действующее на здоровье этой ячейки общественного организма, все мешающее ее естественному, здоровому росту, а с другой — дать ей то, без чего невозможно ее развитие, что помогает этому здоровому росту и тем кладет основание крепости всего целого?
Мы видели, какие опасности угрожают существованию, и что мешает развитию общины; найдутся у нее, может быть, и еще враги, которых мы не заметили. Прежде всего надо покончить с ними, чтобы дать общине возможность развиваться самостоятельно.
За мерами же, содействующими здоровому развитию сельской общины, следует обратиться к науке. К числу этих положительных мер, оправданных и наукою и опытом, принадлежат, как бесспорно полезные: развитие народного образования... помощь в улучшении системы земледелия и скотоводства, заботливость о народном здоровье, попечение о сохранении и правильном пользовании лесами, наконец, люстрация земель, наблюдение за сельским благоустройством... Да мало ли уже есть известных мер, споспешествующих благосостоянию, которых разумного применения давно и пламенно ждет не дождется обездоленная наша страна.
Со времени вышеприведенной статьи прошло четверть века. В жизни сибирской общины не случилось за это время ничего такого, что давало бы повод предполагать уменьшение земельного хищничества. Но существует ли для этого зла почва в пустынной Якутской области, где в самых населенных округах приходится от 4 до 20 квадр. верст земли на человека? Казалось бы, спор о земле должен быть здесь редкостью.
На самом деле это не так. Культурная площадь (покосы и пашни) здесь очень невелики. Всюду лес. Расчистка десятины из-под леса обходится до ста рублей. Соответственно высока и арендная плата. Лес на корню ни во что не ценится. В Олекминском округе Мальжагарское сельское общество (якуты) протянулось на сотню верст, охватив кольцом город, русские крестьянские деревни Амгинской волости и часть приленских станков. И вот, — зайдет ли речь о дополнительном надел крестьянам, городу, казакам или ссыльным скопцам, взоры всех обращаются на мальжагарские земли. Под угрозой со стороны администрации «перемерить землю», мальжагарцы без большого сопротивления уступают крупные лесные площади. Но иногда чающие прирезки, не удовлетворяясь лесом, желают получить готовый покос; в таких случаях мальжагарцы твердо противостоят всем увещаниям исправников и землемеров; об их упорное «несогласны» разбиваются все упования чающих.
При суждении об аграрном вопросе в Якутской области необходимо различать две главные группы: инородцев (якутов) и крестьян (русских). Эти группы управляются различными законами. Общее у них только одно: разгул земельного хищничества со стороны экономически-сильной части населения.
Крестьян в области сравнительно немного. Главный источник их существования — почтовая гоньба. Земельный вопрос не так обострился, как у якутов. Потому я лишь на немногих отдельных примерах покажу, как расхищается общинная земля, как она экспроприируется вне зависимости от обычной конкуренции капиталистического общества.
Сотрудник газеты «Сибирь» не видел большой беды от ссылки. На самом же деле при общинном землевладении сильный человек умеет извлечь пользу решительно из всякого общинного дела; не могли поэтому сильные люди пропустить и такой случай, как причисление к общине новоприбывших ссыльных. Мне случилось видеть характерную жалобу крестьян Амгинской волости. Вначале крестьяне напоминают общеизвестный факт: тотчас по прибытии ссыльные просят выдать билет на отлучку (для работы на золотых приисках). «В это время ему предлагает какой-нибудь член (волостного правления) или писарь так: «продай покос». Тот видит, что ему случай, говорит: «Извольте, возьмите, дайте что-нибудь на бедность и билет». Конечно, в это время пишется расписка на покупку до ревизии; так и ускользает часть общественного покоса, и ссыльный уходит на несколько лет. Если так делали влиятельные люди, то мог ли кто прекословить? Они пользовались лет пятнадцать и более за одни подати, т. е. стоимость покоса менее пятой части, в ущерб целому обществу. Не была бы прискорбна всем подобная выходка, если бы имели земли пятнадцать десятин на душу, а здесь по ревизии 1860 г. досталось чистой покосной земли по одной десятине на душу и тальнику по ½ десятины. А с того времени причислено более ста душ податных. В минувшем году пришлось по разделу менее трех четвертей десятины на душу, что послужило причиною крайнего недостатка сена, и продажи за бесценок скота. Самая крайность вынудила составить настоящий приговор и просить правительство войти в обсуждение бедственного положения крестьян.
Не вдаваясь в разбор психологии общинников, не смеющих прекословить влиятельным людям, оправдывающих крайностью защиту своего права, точно эта защита преступление, перехожу к другим способам хищения.
Корреспондент местной газеты так повествует об «одном из чудес» Олекминской деревни. Один из крупных кулаков Ив. Ер. Полуэктов вздумал отобрать от соседей-инородцев 27 дес. покоса, принадлежавшего раньше крестьянам. Дело было выиграно, Полуэктов получил бумагу, но решил не показывать ее обществу, а самому пользоваться землею. «Наконец, каким-то образом исправник узнал, что получена такая бумага... Явившись на сход, он потребовал ее от Полуэктова... Исправник читает полученное предписание сходу, со стороны общественников слышатся негодующие возгласы по адресу Полуэктова. На этом же сходе было заявлено несколькими крестьянами, что они не имеют еще сенокосного надела; общественники решили наделить их из вновь приобретенной земли... Но чудо впереди. На другой день крестьяне, получившие наделы, радостно идут во главе с головой и Полуэктовым получать свои сенокосные участки, и что же? Земли не оказалось... Полуэктов радостен и доволен... он скосил и убрал сено, а бедные крестьяне, мечтавшие о наделе, напрасно ищут потерянную землю. «Бог дал, Бог и взял», почему-то говорят они («Вост. Обозрѣніе» 1902 г., № 240).
Аналогичный случай произошел с крестьянами деревень Чекурской и Белой, которым были прирезаны 10 дес. покоса на острове Сыгыннях из дачи казенного ведомства, находившейся до того времени во владении якутов. Доверенным при отмежевании был Чекурский богач-воротила Осип Иванов. Когда новый участок поступил в раздел, крестьяне увидели, что вместо 10 десятин получили семь. Осип Иванов присвоил три десятины, указав односельцам не те границы, которые были занесены на план землемером. Восстановление границ и наказание виновного в нарушении доверия не могли, казалось, встретить больших затруднений, тем более что на защиту интересов общества выступил волостной голова, — факт, не слишком частый в летописях общинной жизни. Тем не менее понадобилась четырехлетняя волокита по инстанциям и новое измерение участка, чтобы вынудить Осипа Иванова отказаться от захвата. Со стороны захватчика постоянно фигурировала ссылка на особый приговор, по которому общество давало Ос. Иванову право произвести расчистку земли из-под леса на том же острове Сыгыннях.
Я уже упоминал, что расчистка земли из-под леса требует больших затрат; она возможна для отдельных лиц только под условием, чтобы им было обеспечено более или менее продолжительное владение расчищенным участком. Обычай определил срок такого владения в сорок лет (иногда 28 лет). Право расчисток, разумное по существу, порождает, однако, массу злоупотреблений. Начать с того, что различные места требуют неодинакового количества труда и дают пашни и покосы, неодинаковые по качеству. Вблизи селений крупный лес давно вырублен, даже пни погнили, и на молодой поросли десятки лет пасется скот. Человеку не влиятельному общество не отдаст под расчистку такого участка, представляющего собою общественный выгон; другое дело — сельская власть или заручившийся ее сочувствием денежный человек...
Приговоры сельских обществ о дозволении произвести расчистку пишутся вообще крайне безграмотно и — что самое важное — не всегда с точным указанием границ. Вот для образца выдержка из приговора, на который ссылался Осип Иванов: «Слушали словесную просьбу... о дозволении Расчистить из-под лесов под Сенокошение мест, лежащих в наших дачах Удела к Чекурскому Селению на Острове Сыгыннях в разных местах на двадцать пять десятин и На устье Речки Харабалыке на правой стороне по течению реки Лены две десятины и на левой Стороне одна десятина на означенном острове Сыгыннях четыре ожира (озера), первое под названием Гал, второе Щенасково, третье Якутское (карандашом сверху „оз. Олба”), четвертое Хома Кола. Каковые места им Ивановым препятствия не имея дозволяем с тем, чтобы: по удобрению коих в вознаграждение их трудов пользоваться Сорокалетним временным потомственно, а по истечение этого времени поступить должно в пользу общества».
Счастье чекурцев, что спорный участок в 10 дес. был занесен на план. Иначе как возможно было бы отделить его от «разных мест» на острове Сыгыннях, отданных под расчистку? По делам общества с захватчиками якутский суд устраняет от свидетельских показаний (на осн. 4 пар. 373 ст. Уст. Гр. Судопр.) всех членов общества, ведущего процесс... В сущности, это устранение противозаконно. Устав Гр. Суд. (ст. 373 пар. 4) говорит о лицах, выгоды которых зависят от исхода процесса. Но было бы нелепо устранять от свидетельства всех членов обязательного союза (общины, города, земства, государства) только потому, что они могут быть заинтересованы в исходе дела, как члены союза. Сенат разъяснял, что устранение членов общества от свидетельства может быть допущено лишь тогда, когда суд в каждом отдельном «случае установит, что от решения дела в пользу общества зависят непосредственные и личные выгоды свидетелей. При установившейся ныне практике Якутского суда Осипы Ивановы, на основании полученных ими приговоров, могут захватывать любой участок общественной земли, — нет способов доказать свидетельскими показаниями, что данный участок не мог входить в состав «разных мест», относительно которых состоялся приговор.
Чтобы выяснить вполне степень смелости, которую обнаруживают захватчики общинной земли, добавлю, что якутское областное правление признало приговор Осипа Иванова не имеющим силы по следующим причинам: 1) приговор подписан крестьянами не Чекурской, а исключительно Амгинской деревни (за 150 верст от Чекурки); 2) в приговоре есть следы подлога; 3) ко времени составления приговора места, показанные лесными, уже более 40 лет как были расчищены [* Указ якутского обл. правления 18 мая 1901 г., № 2455.]. Даже при таких вопиющих нарушениях община не могла, в борьбе с захватчиком, защитить сама себя...
Чтобы показать, до каких пределов могут простираться захваты общинной земли, отмечу жалобу крестьян Нохтуйского селения 1864 года на однообщественника Павла Яныгина, который захватил себе более половины пахотной и сенокосной земли, владеет ею «неизвестно на каком основании» и стеснил общественников до такой степени, что «негде стало возводить постройки». По распоряжению полиции в том же году земля была отобрана от Яныгина и пущена в общий передел.
Думаю, что приведенных немногих примеров довольно, чтобы ответить на щедринский вопрос: кого община наипаче обеспечивает, — общинников или Колупаевых? Перехожу к рассмотрению земельного вопроса у инородцев.
---
В Якутской области вне городов частной земельной собственности официально не существует. За исключением небольшой площади, отведенной вольным и невольным пришельцам из России, вся остальная земля, «составляющая собственность государства, поделена между отдельными наслегами; даже глухие таежные трущобы, куда не ступала нога человеческая, числятся за тем или иным инородческим обществом», говорит составитель официального издания [* «Памятная книжка якутской области» на 1902 г. Вып. II, стр. 43. Изданіе якутскаго статистическаго комитета.]. По уставу об инородцах (27 изд. 1822 г.) подробное разделение земель внутри обществ по жеребью или другим их обыкновениям зависит от самих кочующих. Закон, следовательно, предоставляет инородцам полный простор в принятии тех или иных форм владения землей.
В «Русскомъ Богатствѣ» (1902, № 11) была помещена статья Белевского «Аграрный вопросъ въ Якутской области». Как видно из ссылки на источники, автор пользовался, кроме печатных исследований, богатым запасом неопубликованных данных, материалами местного архива и, наконец, указаниями знатока якутских общественно-экономических отношений Вс. Мих. Ионова. По этому труд Белевского заслуживает большого внимания.
Уже в далеком прошлом, по словам Белевского, среди якутов, по отношению к покосам, действовало захватное право; там, где род распадался вследствие численного роста и топографических условий, общинный захват уступал место семейному; право пользования покосами, однажды захваченными, имело тенденцию переходить в наследственное личное право, в право собственности; таким образом, еще до прихода русских земля закрепилась в наиболее сильных скотоводнических семьях. Во второй половине XVIII века, «путаясь между общинными воззрениями на землю» и «наследственным, личным характером обладания угодьями», якуты обратились за решением споров к русской власти; все предъявленные споры между отдельными лицами были решены на основании доказанного свидетельскими показаниями наследственного пользования землею. Комиссия для сбора ясака (первая ясачная комиссия) установила распределение земли между обществами пропорционально размеру ясака; внутри же обществ та же комиссия проводила обратный принцип: ясак по земле. Таким образом, «земля обращалась в собственность (хотя и ограниченную) того, кто платил ясак» (Белевский, стр. 101). «Так создалась действующая поныне, так называемая классная система распределения платежей и земли». Население разделилось па классы; покосы при переделах распределяются не равномерно, а в различной пропорции, согласно принадлежности человека к тому или иному классу.
«Наследование из поколения в поколение было наиболее непререкаемым основанием земельного владения якутов, выработанным всей их исторической жизнью, говорит Белевский (стр. 100).
Оставляя в стороне номинальное право собственности государства на все земли Якутской области, придется поставить вопрос: какова же форма землевладения у якутов: общинная или лично-наследственная?
После приведенных мною указаний Белевского не может быть сомнения в существовании у якутов черт лично-наследственного землевладения; но они причудливым и странным образом смешаны с чертами общинного владения. Лица, исторически завоевавшие право на долю земли, в десять и более раз превышающую долю соседей, связаны с последними, как члены одной общины. В одну повозку впряжены гордый конь — капиталист и трепетная лань — бедняк. Влияние и сила, присущая капиталу при капиталистическом строе, увеличено правом вмешательства в хозяйственную жизнь бедняка, правом распоряжаться общинным имуществом. Понятно, что богачи-первоклассники (тойоны) получили в обществе такое преобладание, о каком не смеет мечтать капиталист при юридических нормах капиталистического строя.
Сами по себе неравенства классной системы (максимум по Белевскому 1:14) не могли бы поразить наблюдателя, привыкшего к контрастам капиталистического общества. Но общинная запряжка в одной телеге дала коню полную свободу направлять бег лани по своему усмотрению.
Создалось положение, которое составитель официальной «Памятной книжки» рисует следующими красками: «Хотя земля у якутов считается достоянием целого общества, а порядок землепользования общинным, однако последнее почти всюду приобрело характер захватного пользования: захватываются участки умерших; огораживаются под именем усадебных мест и телятников участки выгона; присваиваются временно отведенные земли под наименованием служебных; обширные луга берутся будто бы под расчистку, хотя ни в какой расчистке не нуждаются. Участки захватного происхождения не идут в общий передел» (курсив мой).
Что касается участков, идущих в передел, то здесь оценка урожая на глазомер, пристрастие депутатов-оценщиков и недостатки приемов регистрации повели к тому, что тойоны-первоклассники действительно завладели первоклассными землями. В то же время хозяйства бедняков вытеснялись из классов под предлогом неуплаты податей, ухода в отхожие промыслы и т. п. «Раз потерявши надел, фактически весьма немногие могли получить его вновь, и чаще всего лица эти пополняли собой контингент пролетариев» («Пам. Кн.», стр. 37).
Циркуляр якутского губернатора (1900 г. 21 июня, № 4206) говорит о захватах, как об явлении, общем по области. Захватам способствуют, по словам циркуляра, главным образом злоупотребления депутатов-оценщиков и отсутствие надзора за депутатами со стороны родовых старост по их невежеству, бездеятельности, а иногда и недобросовестности; сосредоточение громадных пространств в руках немногих богачей нередко бывает результатом самых возмутительных ростовщических сделок, по которым тойоны закабаляют своих однообщественников вместе с их семьями в пожизненное батрачество.
Юридически достижение 18-летнего возраста дает якуту право на включение в класс и на получение надела. Фактически, по словам Белевского, дети первоклассников-тойонов скорее чем дети бедняков могут рассчитывать на получение пая: для детей богатых родителей обрезывается выгон, отнимается земля у бедняка, перешедшего предельный возраст (60 лет) или умершего (хотя бы после смерти остались малолетние дети).
В некоторых наслегах [* Сельских обществах.] Якутского округа число безземельных достигает 30%. В одном из наслегов Валюйского округа в 1898 г. губернатор нашел безземельных до 1000 душ мужеского пола.
Конкретный пример может прекрасно иллюстрировать всю беспомощность сельского общества в его борьбе против захватчиков, даже в случае самого грубого нарушения прав общества.
В 1882 г. кандидат на старосту Мальжагарского наслега (Олекминского округа) Федор Габышев получил разрешение произвести в разных местах расчистку кустарника под пашню и покос с правом сорокалетнего владения; через 15 лет он захватывает вдруг тридцать десятин чистого покоса; в оправдание захвата Габышев сослался на приговор 1882 г. Только теперь безграмотное сельское общество полюбопытствовало узнать содержание собственного приговора: оказалось, что именных печатей к нему не приложено, все фамилии подписаны рукой писаря, и то вместо двухсот фамилий только 70 и т. д. Но что самое важное в числе разных мест, предоставленных Габышеву, в приговоре действительно упомянут не нуждавшийся в расчистке покос «половина Малого Харьялаха». Габышев не ладил с некоторыми тойонами своего общества; только поэтому общество запротестовало; оно объявило приговор подложным и обратилось к суду с иском о восстановлении нарушенного владения. Как ни просто было дело, но обращение к мировому судье, представителю только что реформированных судебных учреждений, повело к бесконечной волоките. Мальжагарцы имели неосторожность упомянуть о подложности приговора, вместо того, чтобы говорить только о восстановлении владения. Судья обратил внимание только на факт подлога и ограничился советом подать жалобу прокурору. Прокурор ответил, что дело о подлоге подлежит прекращению по давности. Мальжагарцы возобновляют гражданское дело у мирового судьи, который отказывает в иске на том основании, что: 1) в доверенности, данной уполномоченному, не упомянуто о предоставлении ему права предъявить спор о подлоге (это после того, как прокурор объявил, что дело о подлоге не может начаться) и 2) иски сельских обществ подсудны окружному суду.
Мальжагарцы вновь обращаются к суду, — это уже в четвертый раз. Но окружный суд отказывается рассматривать дело по существу на основании следующих соображений: 1) иски инородцев подсудны общим судам лишь в тех случаях, когда «спорящие по убеждению домашней расправы не согласятся тяжбу свою окончить примирением; 2) иск по цене подсуден мировому судье (который только что послал мальжагарцев в окружный суд); 3) доверенный Бочисов, как неграмотный, не может быть поверенным в окружном суде. — Настает пятая стадия процесса — подача прошения в мальжагарское сельское управление (то есть самим себе; это курьезное прошение понадобилось в виде первого пункта резолюции окружного суда). Понятно, сельское общество решило дело в свою пользу, и, конечно, Габышев не подчинился этому решению. Дело поднимается в шестой раз, — обращением в волостное управление; волостной голова единолично решает дело в пользу Габышева. Акт седьмой — новое обращение к мировому судье. Акт восьмой: судья вновь отсылает подложный приговор прокурору (начинается сказка про белаго бычка). Акт девятый: прокурор пишет, что спорный приговор подлежит устранению из дела. Акт десятый: судья решает дело в пользу общества. Габышев подает апелляционную жалобу. В этот период Габышев успевает помириться с сельским старшиной Кулагиным и заручается от него протоколом осмотра местности; в протоколе, со ссылкой на указание «ехавшего со мною окружного землемера Уткина», Кулагин удостоверяет, будто спорный покос никогда и не был во владении мальжагарцев. Как ни грубо была произведена эта перемена фронта, она имела успех. Дело в том, что сельское общество, в опровержение протокола, поспешило представить суду указ якутского областного правления 18 апреля 1896 года. В указе этом излагается просьба мальжагарцев, опасавшихся отрезки в пользу крестьян, об оставлении в их владении покосов Б. и М. Харьялаха. Областное правление, признавая, что никто не собирается отнимать эти покосы у мальжагарцев, постановило оставить их просьбу без последствий. Указ очень многословен (листов 20); резолютивная часть занимает несколько листов. Разбирая дело по апелляционной жалобе Габышева, суд слишком бегло просмотрел указ 1896 г., он заметил лишь, что просьба об оставлении покосов во владении мальжагарцев «оставлена без последствий» и решил дело в пользу Габышева. Покос пропал для общества.
---
Как классная система, так и вакханалия противозаконных захватов процветала бы, вероятно, и поднесь без всякого противодействия извне, если бы не «кризисы, переживаемые населением в неурожайные годы или во время эпизоотий», вызывающие необходимость экстренных мер, как известно, сопряженных с расходами для казны и с беспокойством для администрации. Изучением этих кризисов «официально и твердо установлено (циркуляр якутского губернатора 20 июня 1899 г. № 6358), что дело каждый раз обостряется» исключительно почти вследствие земельных неурядиц, при которых главная масса инородцев пользуется весьма незначительными по качеству и пространству земельными участками, а большой процент между ними вовсе не наделен покосными угодьями, столь необходимыми при господствующем в области скотоводческом хозяйстве». В 1898 г., — жалуется составитель «Памятной книжки» на 1902 г. (стр. 39), по случаю неурожая «областная администрация была поставлена в необходимость прибегнуть к экстренным мерам и ассигнованиям из казны», при чем «губернатор удостоверился в том, что неравномерность землепользования весьма отягощает положение даже средних хозяев».
Был по этому случаю тотчас же составлен проект уравнения земель в наслегах. Землемер Бодеев отправился с этим проектом в Бордонский наслег, где губернатор нашел до 1000 безземельных мужеского пола; оттуда Бодеев писал, что Бордонское общество отнеслось с живейшим сочувствием к разделу земли по наличным душам и что он, Бодеев, вынес убеждение в полной целесообразности проекта для борьбы против голодовок и против увеличения числа бездомных инородцев. После отзыва Бодеева, по внесении небольших поправок, проект был представлен генерал-губернатору, который не нашел препятствий «к сообщению его на обсуждение сельских обществ».
Так появилась на свет «Инструкция о порядке уравнительного распределения в наслеге (или селении) земель между общественниками в соответствии с податными и повинностными платежами» (состоящая из 16 параграфов).
Согласно Инструкции, классная система безусловно отменяется; не реже одного раза в пятилетие сельскими обществами должна составляться подробная земельная ведомость с указанием, какие участки подлежат разделу и какие, по отдаленности от селений, должны сдаваться с торгов; независимо от коренного передела допускается частичное уравнение; право пользования земельным паем принадлежит каждой наличной душе обоего пола, не исключая и находящихся в известной отлучке; лица, ведущие обширное хозяйство, могут пользоваться мирскими оброчными статьями, арендуя их с торгов; земля недоимщиков может быть принудительно сдана в аренду с торгов; наблюдение за исполнением Инструкции возлагается на чинов полиции инородческого управления.
Инструкция была разослана при циркуляре, в котором предлагается исправникам и заседателям употребить все свое влияние к неуклонному и точному усвоению населением преподанных правил и выражается твердая уверенность, что при непреклонном и систематическом ведении дела Инструкция может войти в жизнь населения.
Ни Инструкция, ни сопровождавший ее циркуляр не давали ясного ответа па вопрос: обязательна она, или нет? В тексте Инструкции сказано, что по закону распределение земель и платежей зависит от усмотрения самих обществ (§ 2), и в том же параграфе, отделенная только запятой, начинается детальная регламентация этого распределения. Полиции предложено только употребить влияние к точному усвоению Инструкции (циркуляр № 6358) и в то же время «вменяется в особую заботливость наблюдать за точным исполнением правил» (Инструкция, § 16).
Далее возникали вопросы: если Инструкция не обязательна, то пожелают ли якуты уничтожить у себя зачатки частного землевладения и всецело перейти к общинному? если применение Инструкции выгодно для трудовой массы и убыточно для тойонов, то какая партия возьмет верх в возгоревшейся социальной войне?
Как масса отнесется к Инструкции? Сомнения губернатора на этот счет скоро рассеялись благодаря рапорту вилюйского исправника, который сообщил, что население сочувственно отнеслось к Инструкции и поспешило организовать предварительные работы по составлению ведомостей. Губернатор благодарил вилюйского исправника за успешное выполнение поручения.
Прошел почти год. Оказалось, что из всех исправников только один вилюйский сделал попытки применения Инструкции, да и то, по официальному удостоверению, попытки «несовершенные и незаконченные» (цирк. як. губ. 21 июня 1900 г., № 4206). В этом циркуляре сообщается, что в Вилюйском округе одни общества применили Инструкцию, другие отказались. Из первых некоторые вскоре заявили о неудобствах нового порядка «по причинам, слишком уж неосновательным, чтобы приводить их... Это (отказ) произошло под давлением на зависимую и безмолвную массу со стороны тойонов». Некоторые общества применили Инструкцию, но с важными отступлениями: решено не давать покоса неимущим, находящимся на иждивении общества. Губернатор возражает, что право на покос предоставлено решительно каждому; если же кто не имеет силы убрать сено, то его покос должен продаваться с торгов, и вырученная сумма, за вычетом повинностей, должна выдаваться владельцу пая. Некоторые общества лишили надела женщин, давая лишь в виде исключения покосы вдовам и сиротам, ведущим свое хозяйство. Более сознательными, по мнению губернатора, представляются приговоры Сунтарского и Ходанского наслегов, что видно из распределения в них земли по наличным душам обоего пола, исключая отсутствующих (если последние письменно не откажутся от наделов) и лиц, с малых лет находящихся на воспитании, хотя бы они не были формально усыновлены. Оба общества определили действие раздельной ведомости в 10 лет (по Инструкции максимум 5 лет), чтобы дать возможность улучшать участки.
Приговоры о нежелании применять инструкцию большею частью мотивированы кратко «неудобством применения». Некоторые общества боятся, что при наделении женщин увеличатся подати; некоторые отказываются наделять женщин по неимению места. Губернатор находит причины отказа неосновательными и удивляется, почему исправник не вернул этих приговоров для пересмотра и не поехал сам для разъяснения Инструкции на месте, — а потому возвращает исправнику приговоры об отказе.
Далее в циркуляре говорится, что, по сообщению вилюйского исправника, главной причиной отказа от Инструкции является влияние тойонов. И на частных совещаниях, и на сходах тойоны убеждают высказываться против Инструкции; они препятствуют родовым старостам исполнять свои обязанности по применению новых правил; за это в Ходанском наслеге тойон Попов был удален со схода по распоряжению исправника (обращаю внимание читателя на то, что Ходанский наслег оказался одним из двух, составивших «более сознательные» приговоры). Этот Попов и другие «захватили в Ходанском наслеге лучшие и громадные участки умерших инородцев». По этому поводу губернатор считает нужным выяснить следующее.
Инструкция вовсе не имеет в виду стеснять предприимчивость крупных скотоводов, как ложно толкуют ее тойоны, а направлена лишь «к полному выяснению юридического отношения к землепользованию каждого из членов сельского общества и к развитию в них сознания о равном с другими праве пользования государственной землей и таковой же обязанности выполнять податные и повинностные платежи». Землепользование должно быть строго уравнительно. Крупные же хозяева могут арендовать для своих надобностей общественные оброчные участки, специально выделенные для этой цели; арендная плата должна идти на нужды общества.
Указав на право участия на сходах всех совершеннолетних, не опороченных по суду, Губернатор высказывает сожаление, что при составлении приговоров ни на одном из сходов не было произведено проверки их состава. Далее указывается, что для правильного теченья общественной жизни необходимо, чтобы инородцы, «хотя и претендующие на звание почетных, отнюдь не позволяли себе вмешательством и подговором препятствовать родовому старосте в исполнении им на сходе главной его обязанности: предоставить возможность каждому общественнику без всякого постороннего влияния высказать вполне откровенно и беспристрастно свое личное мнение», так как только с соблюдением этого права может быть обеспечено благосостояние и довольство населения.
Прекрасный принцип «предоставить каждому высказать свое мнение» тут же нарушается предложением не допускать вмешательства и подговора...
Приведенные мною циркуляры не оставляют сомнения в том, что губернатор требовал от членов полиции быстрого и энергичного применения Инструкции. Якутская область явилась, вероятно, единственной в мире страной, где на полицию возложена была обязанность вести агитацию против социального неравенства. На одной стороне стояло экономически-сильное и традиционно-привилегированное меньшинство (крупные землевладельцы), на другой — исправники, заседатели, старшины и старосты, как авангард закабаляемой и обираемой массы, решившей бороться под знаменем Инструкции. Создались отношения, в высшей степени любопытные...
Послушаем теперь стороннего наблюдателя.
По его словам [* «Вост. Обозрѣніе» 1900 г., № 248 Корреспонденція изъ Вилюйска отъ 22 сентября.], первая попытка полиции получить согласие инородцев на применение Инструкции потерпела полнейшее фиаско, несмотря на весьма энергичные действия исправника. Немногие общества согласились на передел, пока думали, что Инструкция обязательна; с тех пор как получилось известие о ее необязательности, о ней перестали говорить; мало интересовалась ею и полиция. Вдруг получается циркуляр 1900 года с возвращением приговоров несогласных обществ. Сыр-бор загорелся опять, и на этот раз инородцам, кажется придется согласиться. Странное их положение: с одной стороны Инструкция необязательна, а с другой — им возвращают приговоры, да и полиция слишком уж энергично хлопочет; а как ведется в таких случаях агитация полицией — всякому известно... Корреспондент готов был бы примириться с агитацией полиции и с этими бесчисленными собраниями инородцев, на которые потрачена масса времени, если бы действительно применение Инструкции гарантировало равномерное распределение земли. «Вся беда в том, что Инструкция не достигает своей цели, и вся эта якутская маята происходит буквально из-за ничего».
Из Якутского округа в ту же газету писали (1901 г. № 63), что Инструкция, «симпатичная по принципу», встречена населением равнодушно. Якуты боятся, что от наделения землею женщин получатся слишком мелкие паи, не покрывающие платежей; кроме того, срок передела слишком краток и может вызвать засорение покосов. Таким образом Инструкция встречает препятствие в себе самой, — в чрезмерной и неудачной регламентации. Это обстоятельство вызвало пересмотр ее. В декабре 1900 г. было созвано совещание из «образованных якутов» (один врач, один мировой судья) и из лиц, «заявивших себя заботливыми сельскими хозяевами». Более подробных сведений о составе совещания не опубликовано. Был ли там представлен закабаленный пролетариат? кто представлял интересы мелкого хозяйства? все ли округа были представлены? — ничего этого неизвестно. Была выработана новая Инструкция, представляющая, по мнению Белевского, «замечательный по своей цельности и разработанности памятник деятельности людей из народа», что, впрочем, не помешало Белевскому на той же странице признать эту Инструкцию «внешней по своему происхождению Якутскому народу».
«Замечательный памятник» деятельности людей из народа, внешний по происхождению этому же самому народу, был разослан при новом циркуляре (от 22 февраля 1902 г. за № 1669), в котором губернатор объявляет себя автором новой Инструкции: «Ознакомившись с заключением съезда (сведующих лиц), я счел необходимым переработать Инструкцию» — говорит он.
Новая Инструкция помечена знаменательным днем 19 февраля и носит на себе следы влияния положений 19 февраля 1861 г. Она действительно представляет лишь переработку старой Инструкции. Регламентация поземельного владения ею усиливается. Вместо 16 в ней уже 37 параграфов; по-прежнему в § 2 упоминается о праве обществ на самостоятельное распоряжение угодьями, но дальнейший текст, нарушающий эту самостоятельность, отделен не простой запятой, а идет с нового параграфа. Тон циркуляра значительно понижен: Инструкция объявляется уже только попечительным советом населению, полиции предлагается лишь поскорее передать ее на обсуждение сходов и устранять препятствия к ее осуществлению в случае принятия обществами.
Новая Инструкция содержит в себе детальные, подчас даже мелочные, указания относительно пользования угодьями каждой категории (покосами, пашнями, усадебными местами); оставлен пятилетний максимальный срок между переделами; сдача с торгов оброчных статей должна производиться не более, как на один год или один посев (таким образом уничтожается всякая устойчивость арендного хозяйства, всякая возможность улучшения оброчных статей); особый параграф гласит, что отсутствие на сходе отдельных лиц, при наличности 2-3 хозяев, не может служить предлогом, чтобы отложить собрание; все вопросы относительно землепользования обязательно решаются закрытым голосованием; распределение земель производится но жеребию.
По поводу издания новой инструкции местный наблюдатель писал следующее [* «Восточное Обозрѣніе» 1902 г., № 164. Поземельная реформа въ Якутской области.].
Когда инородцы получили известие, что Инструкция (первая) не обязательна, они успокоились. Кто не составил еще приговора, те отказались его составлять. Из числа обществ, принявших Инструкцию, одни составили обратные приговоры, другие просто не стали ее применять. Инструкция, оказалось, похороненная навеки, — вновь предлагается на обсуждение. Кое-где уже были собрания; те, о которых автор имел сведения, опять отказались применить Инструкцию (первую Инструкцию приняли в Вилюйском округе 16 наслегов из 67; некоторые наслеги, принявшие Инструкцию, в то же время послали генерал-губернатору жалобу на ее введение).
Автор возражает против мысли, высказанной губернатором в последнем циркуляре, будто Инструкция терпит неудачу только благодаря противодействию тойонов: «Если бы симпатии рядовых инородцев были бы всецело на стороне инструкции, как дающей им возможность устранить злоупотребления при разделе угодий и равномерно разложить податную тяготу, то эти рядовые инородцы при содействии заседателей и исправников устранили бы давление тойонов и ввели бы Инструкцию. Мне кажется, что причины были иные». Упомянув о нежелании инородцев вообще давать надел женщинам и о боязни увеличения налогов, как следствия применения Инструкции, автор указывает недостатки самой Инструкции: отсутствие эластичности, излишний формализм, неосуществимость одних требований, ненужность других, чрезмерную ломку выработанных приемов передела земли. «Неуспех много зависел и от способа действий местного начальства. Вместо того, чтобы действовать от разума, разъяснять недоразумения, предпочитали действовать авторитетом».
Все вышеприведенные недостатки Инструкции более или менее устранимы. По моему мнению, много важнее основной ее недочет, указанный и автором статьи в № 164 «Вост. Об.», это — противоречие Инструкции основным началам местного хозяйства. Последнее носит хуторской характер с тенденцией считать хуторскую землю объектом частной собственности. Автор статьи о поземельной реформе в Якутской области говорит: «Хлебопахотные земли не подвергаются переделу. Распределяются только сенокосы, и то только ближайшие... В сущности, коренных переделов не бывает, а ежегодно производят частные уравнения угодий. Ежегодно, когда определится урожай, в июне месяце депутаты по распределению покосных мест разъезжают по наслегу, определяют урожайность каждого места и, смотря по урожайности, отрезывают от участка одного инородца и прирезывают к участку другого. Сенокосный участок, раз попавши к инородцу, переходит и к его сыну. Сам владелец живет или па самом участке, или вблизи его; здесь у него и все необходимые постройки... Жеребьевать участки по наслегу — это значит разорить, инородцев... им необходимо было бы не менее раза в пять лет строиться... Не выполнима жеребьевка и между родами: роды тоже живут иногда на десятки верст».
Со времени рассылки второй Инструкции прошло почти два года. Мне не пришлось слышать, чтобы хоть одно сельское общество приняло ее. Некоторые лица (в том числе Белевский) ожидали, что около новой редакции с новой силой возгорится борьба. Ни о какой борьбе мне тоже не пришлось, живя в Якутской области, слышать или читать. Может быть, я мало осведомлен.
Последнее время прошел слух, что Сенат, по жалобе инородцев, признал вмешательство администрации в распределение земли у якутов незаконным, и что велено считать ничтожным все делопроизводство по применению обеих Инструкций.
Нужно отдать справедливую дань уважения якутской администрации: изучив причины «кризисов», постигающих население в неурожайные годы, она не направила всех своих сил на борьбу против газетных корреспондентов, устроителей столовых и медицинского персонала, как это практиковалось в некоторых местностях Европейской России. Инструкция, хотя и вызвана в значительной степени фискальными мотивами, проникнута доброжелательством к угнетаемой и обираемой массе.
Энергии на приведение Инструкций в жизнь потрачено очень много, но, как и следовало ожидать, потрачено бесплодно. Чисто-общинное землевладение с коренными переделами, которое хотели ввести, слишком противоречит и условиям местной жизни (хуторское хозяйство, наличность крупного лично-наследственного землевладения), и установившимся народным воззрениям (черты частного землевладения), чтобы привиться к жизни, даже принудительным порядком.
Противоположное мнение, высказано Белевским на страницах «Русского Богатства». Вся историческая и описательная часть его статьи приводит читателя к двум выводам: 1) якутское землевладение одновременно носит исторически-сложившиеся черты и общинного, и частновладельческого порядка, и 2) захваты земель, злоупотребления первоклассников-тойонов, обирание трудовой массы — все это облегчается постольку, поскольку остаются в силе черты общинного владения. Тем неожиданнее является заключение Белевского. Оно гласит, что новый аграрный строй (т.-е. чисто-общинное землевладение вводимое Инструкциями) рано или поздно неизбежен, что он решит насущные вопросы якутской жизни, и решит притом в интересах массы и государства одновременно.
Не берусь судить об интересах государства. Что же касается масс, то из всего вышеизложенного, — из свидетельства сотрудника газеты «Сибирь», стоявшего за общину, из подтверждения ген.-лейтенанта Шелашникова, из приведенных мною фактов якутской крестьянской жизни, из циркуляров якутского губернатора, сопровождавших Инструкцию, и, наконец, из статьи самого Белевского, — из всего этого достаточно ясно определяется ответ на щедринский вопрос: что такое община и кого она наипаче обеспечивает —общинника, или Колупаева?
Предположите в самом деле, что Инструкция введена в жизнь. Что она может дать?
Она прежде всего, идет в разрез с законом, предоставляющим инородцам самостоятельность в земельных делах, она подрывает таким образом чувство законности и веру в силу закона. Это ли целесообразный способ противодействия беззакониям тойонов?
Далее. Сотрудник газеты «Сибирь» указывает на всевластие мелких властей, как на одно из главных обстоятельств, способствующих земельному хищничеству. Председатель главного управления Вост. Сибири подтверждает, что ненормальное положение крестьянского благоустройства происходит нередко от потворства сельских властей; составитель Инструкции в одном из своих циркуляров заявляет, что родовые старосты способствуют земельному хищничеству по своему невежеству, бездеятельности, а иногда и недобросовестности. Что же делает Инструкция? Она возлагает на тех же родовых старост наблюдение за точным исполнением правил, носящих характер мелочной регламентации, она открывает широчайший простор притеснениям, вымогательствам и захватам. Ведь все должностные лица инородческого управления — тойоны. Неужели тойон, надевший должностной знак, перестает быть тем, чем он был? Чем больше канцелярской регламентации, тем сильнее влияние тойоната. Введение инструкции усилило бы это влияние почти безгранично.
Инструкция вводит уравнительное распределение земель. Однако, для крупного капиталистического хозяйства могут вырезываться оброчная статьи, сдаваемые с торгов. Кто будет распоряжаться отрезкой, сдачей, употреблением сумм, вырученных от аренды? Тот же тойонат. Меньший ли тут простор для злоупотреблений, чем при нынешней системе? Не вся ли разница в лишней канцелярской переписке?
Составитель «Пам. Книжки Якутской области» на 1902 год констатирует, что страна эта уже вступила на путь денежного хозяйства: сильное повышение цены на труд, вызванное золотой горячкой, охватившей в первое время эту отрасль промышленности, оторвало население от его прежних занятий, и натуральное хозяйство заменилось денежным (стр. 44). Сотни тысяч пудов клади, требующейся на прииске (при цене провоза в разные годы от 90 к. до 2 р. 50 к. за пуд) дают своеобразное направление скотоводческому хозяйству. Прииски — огромный рынок, на который доставляются хлеб, скот, овощи, мясо, масло и прочие продукты якутского производства. Многие якуты служат на приисках возчиками, конюхами и чернорабочими. «Приисковая жизнь накладывает на якут свой отпечаток и вселяет в него отвращение к прежнему существованию, повышая его потребности» («Пам. Кн.», стр. 49). Обрабатывающая промышленность имеет мало данных к развитию. Сказывается уже влияние парового транспорта с проведением сибирской железной дороги (там же, стр. 51). Одним словом, век натурального хозяйства канул в прошлое для более культурной и более населенной части области.
Развитие денежного хозяйства, разрушающее общину, не может привести к тем же допотопным общинным формам; оно приведет к частному землевладению, со всеми институтами защиты права собственности, выработанными капиталистическим строем. Нужно не тормозить развитие высшей формы землевладения, нужно помогать осуществлению гарантий личности и собственности, достигнутых современной цивилизацией; в этом заключается нынешняя задача общественного деятеля Якутской области.
[C. 143-160.]
Brak komentarzy:
Prześlij komentarz