ЗАКАТ
Из США
Бочкарева на корабле отправилась в Англию...
«В августе
1918 года Мария Леонтьевна, приехав в Англию, нанесла визит Эмилии Панкхерст в
Манчестере, затем на деньги этой суфражистки остановилась в Лондоне, где
встретилась с британским военным министром. У него Яшка попросила аудиенции с
королем Георгом V». /Дроков С. Организатор Женского
батальона смерти. // Вопросы истории. № 7. Москва. 1993. С. 167./
«До сих пор
остаются невыясненными обстоятельства ее знакомства с британским военным
министром Уинстоном Черчиллем. Видимо, этому содействовала Эмелин Панкхерст,
суфражистка, познакомившаяся с Марией летом 1917 года в Петрограде. В военном
министерстве Великобритании Бочкарева просила, чтобы ее послали в Архангельск с
союзными войсками, а у Черчилля — аудиенции с королем. Просьба Марии была
удовлетворена. Король Георг V принял русскую Жанну д’Арк». /С. Дроков.
Предисловие. // Мария Бочкарева.
Яшка. Моя жизнь крестьянки, офицера и изгнанницы. Перевел на русский
язык Ю. А. Неподаев. Москва. 2001. С. 24./
На борту американского
транспортного корабля она со слезами на глазах рассказывала американским
солдатам, «как верность союзническому долгу, прозвучавшая в ее просьбе к
Вильсону, убедили президента». [Cudany J. (A
Chronicler). Archangel. The American War with Russia. Chicago. 1924. P. 148.] /C. Дроков.
Предисловие. // Мария Бочкарева.
Яшка. Моя жизнь крестьянки, офицера и изгнанницы. Перевел на русский
язык Ю. А. Неподаев. Москва. 2001. С. 24./
«27 августа
1918 года Мария Бочкарева вернулась в Россию и уже 29-го в Архангельске
выступила с воззванием на митинге, организованном на Соборной площади. В этом
воззвании, опубликованном 14 сентября, она призвала северян присоединиться к
отрядам Антанты для „спасения России от германского
ига”». /Дроков С.
В. Предисловие. // Мария Бочкарева. Яшка. Моя жизнь крестьянки, офицера и
изгнанницы. Перевел на русский язык Ю. А. Неподаев. Москва. 2001. С. 24./
«В
ближайшее воскресенье на станции Исакогорка было в депо собрание, на котором
присутствовал генерал Пуль и играл американский оркестр. Через переводчика Пуль
сказал собравшимся: „мы, англичане, пришли помочь России. В ее внутренние дела
мы вмешиваться не будем. Россия будет жить так, как ей нужно”. После Пуля
выступила известная командирша женских отрядов Керенского — Бочкарева, в
офицерском обмундировании. Ея речь сводилась к сплошной ругани большевиков и к
призывам не давать им пощады. „Я была во Франции, Англии, Америке, — говорила
она: рассказала там все о России, просила помочь ей избавиться от большевиков и
вот привезла союзников. Они помогут нам и вооружением, и обмундированием, и
продовольствием. Ваша же обязанность идти теперь добровольцами и разбить
большевиков, уничтожить”... Истерическая речь Бочкаревой, ее грубая брань
произвели отталкивающее впечатление на всех без исключения собравшихся, даже и
тех, которые были явно враждебно настроены к Советской власти. Было просто
стыдно за нее». / Г. С.
Юрченков (Васильев). Под властью белых.
(1918-1919 г.). // Борьба за Советы на Севере. (1918-1919). Испарт
Архангельского Губкома ВКП.(б). Архангельск. 1926. С. 99./
«Представляя
себя, она заявила: „Я стою во главе всех союзнических
сил, именно я привела союзников спасать Россию, союзники хотели произвести меня
в генералы...”. Затем она принялась поносить русских
мужчин-офицеров, один из которых - штабс-капитан Пул-кий (так он подписался) -
прислал в газету «Северное утро» полное эмоций письмо, в котором возмущался:
„Милостивый
Гражданин Редактор!
Не откажите поместить на столбцах
Вашей газеты мой протест, как офицера, по поводу возмутительного отзыва о
Русском офицерстве женщины-воина Бочкаревой на летучем митинге 28 сего августа.
28 августа после Богослужения в
местном Соборе, у притвора храма состоялся импровизированный митинг, на котором
выступила небезызвестная со времени Керенского женщина-воин Бочкарева. Ею были
сказаны патриотические слова с призывом всех без различия, возраста и
социального положения стать на защиту Родины. К сожалению, она уклонилась от
прямой цели своей речи и, может быть, сама того не сознавая (?), начала
поносить одну из самых потерпевших во время революции групп Русской
интеллигенции - офицерство.
Основываясь только на одном,
правда, прискорбном случае, вечером 27-го она якобы была задета на улице пьяным
офицером, Бочкарева, не стесняясь в выражениях, клеймила офицеров эпитетами:
«бездельники», «шлющиеся по улицам» (подлинные выражения) и упреками офицеров в
отсутствии патриотизма, в нежелании спасать Родину и чуть ли не назвала их
изменниками... И все это за то, что ее задел пьяный офицер!
И даже если с уважаемой
Бочкаревой случай действительно имел место, так нельзя же из него делать такие
выводы, какие сделала Бочкарева! Ведь это демагогия, своего рода большевизм!
К тому же Бочкарева употребляла
такие выражения, как «заставлю офицеров идти на фронт», «я требую» и т.п.
Выпады Бочкаревой против офицеров
в течение всей ее в сущности бессовестной речи, повторялись три-четыре раза и
каждый раз вызывали в публике, в большинстве состоящей из простолюдинов, весьма
неодобрительные и даже негодующие возгласы по адресу офицеров”». [Северное утро, 18. 09. 1918 г.] /Лощилов М. Яшка на Севере. // Правда Севера.
Архангельск. 20 сентября 2001./
«В сентябре
состоялась ее встреча с генерал-губернатором и командующим местными белыми
войсками генералом В. В. Марушевским, предложившим ей организовать мужскую „добровольческую ячейку”. На это Бочкарева заявила,
что „боевого дела” в
Гражданской войне на себя не принимает. Произошло бурное объяснение, в
результате которого ее посадили на семь суток под домашний арест. Не получив
здесь ожидаемой поддержки в создании женских отрядов, она поехала в Шенкурск,
пытаясь привлечь сторонниц из крестьянок». /C. Дроков.
Предисловие. // Мария Бочкарева.
Яшка. Моя жизнь крестьянки, офицера и изгнанницы. Перевел на русский
язык Ю. А. Неподаев. Москва. 2001. С. 24./
Но как доносил белогвардейский
капитан Грабовский из Шенкурского уезда: Крестьяне Химаневской волости «о митингах Бочкаревой отзываются неодобрительно и говорят, что если она
явится вторично, то ее убьют». /Северный фронт. Борьба советского
народа против иностранной интервенции и белогвардейщины на Советском Севере
(1918-1920). Документы. Москва. 1961. С. 44./
«Наверняка
подобная реакция в значительной мере объясняется поведением и обликом
Бочкаревой, о которых участник интервенции Хью Макпэйл в сборнике «История
американских северных экспедиций в России» рассказал следующее:
„Однажды,
прогуливаясь по улице Шенкурска, мо мной поравнялась одна из майоров «батальона
смерти»... Где она достала широченные штаны, вместившие ее зад, я не знаю.
Мужеподобная девчонка весила где-то 250-300 полных фунтов, жевала табак, курила
пачками сигареты и напивалась не меньше мужика, валяющегося под столом...”.
Э. Холидей - автор другой книги
по истории интервенции так дополнил образ уже вернувшейся из Шенкурска в
Архангельск Яшки:
„Одним из
донкихотствующих персонажей была мадам Бочкарева... Лейтенант Мид из роты «А», неосмотрительно вступивший с ней в беседу,
вспоминал, как Бочкарева докучала, показывая свои шрамы от ранений. Он
удивляется тому, что кому-то пришла в голову идея обращаться к ней не иначе,
как «мадам»”». /Лощилов М. Яшка на Севере. // Правда
Севера. Архангельск. 20 сентября 2001./
«Спустя
некоторое время Мария появилась в союзническом штабе в Шенкурске. Американские
и британские офицеры, вспоминая о тех встречах, отзывались о ней нелестно: она
курила „пачками сигареты”, жевала
табак, докучала, показывая всем свои шрамы от ранений, и напивалась „не меньше мужика”.
В ноябре 1918 года Бочкарева
добилась встречи с командующим вооруженными силами союзников на Севере
генералом У. Э. Айронсайдом. Со слезами на глазах она рассказала ему, что
Временное правительство Северной области отвернулось от нее. Не умея читать и
писать, она не может даже обратиться за помощью. Британский генерал
посочувствовал романтической даме с „поседевшими
волосами, выглядевшей старше своего возраста”, чье „широкое безобразное рябое лицо
и коренастая фигура выдавали восточное происхождение”, и направил ее в Архангельск». /С. Дроков.
Предисловие. // Мария Бочкарева.
Яшка. Моя жизнь крестьянки, офицера и изгнанницы. Перевел на русский
язык Ю. А. Неподаев. Москва. 2001. С. 25./.
Примечательно, что
Головачева-Панаева, посетив Надежду Дурову, находящуюся в отставке, которая в
1812 году воевала в тех же местах современной Республики Беларусь, что и
Бочкарева отметила: «Она была среднего роста, худая,
лицо земляного цвета, кожа рябоватая и в морщинах; форма лица длинная, черты
некрасивые, она щурила глаза, и без того небольшие... Волосы коротко острижены
и причесаны как у мужчин. Манеры у нее были мужские: она села на диван...
уперла одну руку в колено, а в другой держала длинный чубук и покуривала». /Смиренский Б.
Дурова Надежда. // Дурова Н. Записки кавалерист-девицы. Казань. 1979. С.
VIII./
Естественно, война – удел мужчин.
«Ведь даже знаменитая Орлеанская дева Жанна д’Арк, по
мнению французских историков, была с недоразвитыми женскими половыми признаками
и внешне походила на мужчину, а Наполеон Бонапарт, по мнению тех же французских
историков, бросил побежденную им Москву только потому, что его организм стал
стремительно превращаться в женский, и ему уже стало не до побед на поле брани,
ибо он стремился побыстрее в Париж, чтобы одеть женское белье и пойти на бал». /A. Барковский.
Яшка – сибирская Жанна д’Арк. // Эхо столицы. Якутск. 12 сентября 2003.
С. 26./ А так бы россияне
его никогда бы не победили...
Генерал
Марушевский вспоминал: «С переходом моим в штаб работа
моя, в значительной мере, облегчилась... Были приложены все усилия к ликвидации
и расформированию всех учреждений и управлений, не имевших определенных
войсковых функций. Чтобы пояснить это, укажу на госпожу Бочкареву, которая
явилась ко мне в офицерских погонах и в форме кавказского образца. Её сопровождал
рослый, бравый офицер, которого она представила как своего адъютанта. Нечего и
говорить, что результатом этого визита был мой приказ о немедленном снятии
военной формы с этой женщины и о назначении ее адъютанта в одну из рот в
Пинеге. Сейчас даже и представить трудно, сколько комических черт наложила наша
революция на многострадальную армию. Моею специальною заботою было совершенно
вычистить из наших рядов все эти юмористические образы quasi-патриотических
начинаний». /В. В. Марушевский. Белые в Архангельске. Ленинград. 1930. С.
140-141./
«Возмущенная
соответствующим приказом от 27 декабря 1918 года, Бочкарева обратилась к новому
генерал-губернатору и главе Временного правительства Северной области Е. К.
Миллеру, а в апреле 1919 года это правительство постановило выдавать ей
ежемесячно 750 рублей, вплоть „до выезда в Сибирь”.
В июле 1919 года Северным
правительством была снаряжена морская экспедиция капитана 1-го ранга Б. А.
Вилькицкого [Борис
Андреевич Вилькицкий родился в семье гидрографа, капитана Андрея Ипполитовича
Вилькицкого, уроженца Минской губернии. - A. A.] для отправки оружия и боеприпасов адмиралу А. В. Колчаку.
Генерал-губернатор приказал предоставить Бочкаревой бесплатный проезд на
пароходе до Оби и выдать денежные средства. 10 августа Мария покинула
Архангельск на пароходе «Колгуев». Уже при подходе к Томску экспедиция
встретилась с кораблем, на борту которого находился британский офицер, знавший
Марию по 1917 году. В его воспоминаниях сохранились строки об этой встрече: „Фактическим руководителем русской экспедиции был военно-морской офицер
Котельников, прибывший сюда раньше нас... С ним была известная Яшка Бочкарева —
полная энергичная женщина, организатор женского Батальона смерти, в отличие от
остальных сохранившая в себе прекрасное настроение и бодрость духа, готовая на
любую работу” [Pares W. My Russian Memoirs. London.
1931. P. 558-559.].
19 октября
экспедиция прибыла в Томск. Застав своих родителей в бедственном положении,
Бочкарева решила поехать к адмиралу Колчаку, чтобы просить отставку и пенсию.
10 ноября в Омске, в белокаменном дворце, что на берегу Иртыша, состоялась ее
встреча с Верховным правителем России.
По поручению адмирала Колчака
Бочкарева за два дня сформировала в Омске отряд из 200 человек, причисленных к
добровольческой дружине Св. Креста и Зеленого знамени. Но вскоре Колчак под
ударами Красной Армии покинул столицу «белой Сибири». Передав санитаров врачу
госпиталя, Мария после безуспешной попытки вновь встретиться с адмиралом
возвратилась в Томск.
С восстановлением там советской
власти Бочкарева в декабре 1919 года явилась к коменданту города, сдала ему
револьвер и предложила свои услуги. Комендант, отказавшись от ее предложения,
взял с нее подписку о невыезде и отпустил домой. 7 января 1920 года она была
арестована и посажена в тюрьму». /C. Дроков. Предисловие. // Мария
Бочкарева. Яшка. Моя жизнь крестьянки,
офицера и изгнанницы. Перевел на русский язык Ю. А. Неподаев. Москва. 2001. С.
26-27./
«За шесть
дней до ареста она прошла обследование в клинике при Томском университете, а в
томской тюрьме болела тифом.
В марте 1920 года Бочкареву
переводят в красноярскую тюрьму в распоряжение Особого отдела 5-й армии...
Уголовное дело по обвинению Марии
Бочкаревой, на 36 листах, сформировано, как указано на титульном листе, в
Особом отделе Революционного совета 5-й армии. Все документы перечислены во
внутренней описи. Кроме протоколов, заполненных следователями и подписанных
Марией, в дело подшиты: переписка между следственными органами и местами
заключения, сопроводительные письма, справка о состоянии здоровья, копия
приказа начальника гарнизона по охране государственного порядка г. Омска
колчаковского правительства, удостоверение коменданта г. Томска, донос на
Бочкареву ее сокамерницы, письмо двух молодых сибирячек с просьбой о зачислении
в отряд Бочкаревой.
Судя по тому, что последние
листы дела перенумерованы, в нем находился документ (не отраженный в описи), на
основании которого Марию расстреляли. Решение председателя Сибирского чрезвычайного
ревтрибунала И.П. Павлуновского — представителя Москвы, выдвинутого Ф. Э.
Дзержинским с согласия В. И. Ленина для организации ЧК в Сибири, — стало
решающим в жизни Марии Леонтьевны Бочкаревой: вместо отправки дела в Москву для
доследования ее поставили к стенке». /C. Дроков. Послесловие. // Мария
Бочкарева. Яшка. Моя жизнь крестьянки,
офицера и изгнанницы. Перевел на русский язык Ю. А. Неподаев. Москва. 2001. С.
422./.
«21 апреля
1920 года было вынесено постановление: „Для большей
информации дело, вместе с личностью обвиняемой, направить в Особый отдел ВЧК в
г. Москву”. 15 мая это постановление было пересмотрено и
принято новое решение: Марию Леонтьевну Бочкареву — расстрелять. На стертой от
времени обложке уголовного дела сделана синим карандашом приписка: „Исполнено пост. 16 мая”». /С. Дроков. Предисловие. // Мария
Бочкарева. Яшка. Моя жизнь крестьянки,
офицера и изгнанницы. Перевел на русский язык Ю. А. Неподаев. Москва. 2001. С.
27./
Кстати, Иван Петрович Павлуновский, в конце 1917 г. был начальником отряда балтийских
и черноморских моряков в боях под Белгородом, а в начале 1918 командир отряда в
Украине и в Белоруссии. По воспоминаниям матроса-краеведа из Койданава Ивана
Шпилевского, уроженца Койданава, их отряд под Белгородом встретился с отрядом «женщин-ударниц Анны Бочкаревой». Матросы за неумелые действия хотели расстрелять
Павлуновского на месте, но братву удалось угомонить, так как Павлуновский уехал
от них «вместе с эшелоном пленных ударниц». /
10. ПОД БЕЛГОРОДОМ
Шесть часов утра. Мороз. Наш головной
штабной эшелон подходит к станции Белгород-Южная и, не задерживаясь, идет на
станцию Белгород- Сумская. Следом идут остальные наши эшелоны.
Сразу же по прибытии, по выработанному еще
в пути плану, бронепоезд Керенского, как мы его прозвали, стал на Харьковской
ветке, а Путиловские бронеплощадки на железнодорожной линии на Сумы. В
промежутке между двумя линиями железных дорог и вправо от них стали рыть окопы.
В город же пошла разведка. Началась лихорадочная работа по подготовке к
предстоящему бою.
От разведки и рабочих мы узнали, что в
городе находится «Первый революционный польский полк» под командой полковника
Яцкевича На чьей он стороне — неизвестно, как будто нейтральный, но насчитывал
он тогда несколько тысяч человек и в случае столкновения представлял серьезную
угрозу.
Нам это не особенно понравилось. Такой
нейтральный полк мог смять нас в любую минуту. Решили до подхода ударников во
что бы то ни стало заставить этот полк перейти на нашу сторону. Были посланы
товарищи для переговоров. Устроили митинг, говорили несколько часов.
Командование полка старалось узнать наши силы; сколько у нас матросов, какое
вооружение, какие у нас цели и задачи, сможем ли мы устоять перед наступающими
ударными частями и т. д.
На митинге выступали солдаты из полков,
находящихся в городе, и говорили, что матросов очень много, по всему городу
ходят матросские патрули, весь город уже занят, — «а мы тут стоим и ничего не
делаем»...
Митинг раскололся. После оживленных прений
была принята против желания офицерского состава резолюция о поддержке матросов.
Сейчас же после митинга была выделена часть в полторы-две тысячи людей в помощь
нашему отряду, но с одним условием: только защищать город от ударников.
Выделили мы по несколько человек матросов в каждую роту солдат, оцепили весь
город кольцом усиленных патрулей и стали ждать противника.
В этот же день наша разведка донесла, что к
городу приближается отряд ударников под командой полковника Степанова, в
который входят: первый финляндский ударный батальон, Оренбургский ударный
батальон, один резервный полк, несколько сотен казаков и Женщины-ударницы из
отряда Анны Бочкаревой. Отряд имеет
артиллерию, около 150 пулеметов, грузовые и легковые автомобили и занимает лини
Сумской железной дороги со станциями Герцовка и Тамаровка. Мы заняли Белгород
всего на час — полтора раньше противника. К вечеру уже была перестрелка с
разведчиками ударников, несколько человек было взято в плен.
Противник, узнав, что Белгород укреплен и
занят матросами, не пошел в открытый бой а начал вести с нами переговоры по
телефону, называя нас «Отрядом народных комиссаров».
Ударники предлагали нам «не проливать
братской крови» и пропустить их с оружием на фронт, куда они будто бы идут с
отдыха. В ответ на это предложение мы предложили им разоружиться.
Пока велись переговоры, части противник
выгрузились, оставили станцию Герцовка и направились на деревню Коровино —
Черкассы дальше. Наши дозоры захватили пленных, от которых мы узнали, что
главные силы ударников продвигаются по направлениям на станцию Прохоровка и
Обоянь. Пленные говорили, что в частях противника началось разложение, солдаты
узнали, что против них стоят матросы, и стали разбегаться. Стойко держался
только один Финляндский ударный батальон.
Вскоре пришлось нам столкнуться с врагом
лицом к лицу.
Под станцией Тамаровка, когда уже матросам
стала надоедать позиционная война, мы выслали вперед отряд под командой
прапорщика Павлуновского. Отряду было дано
указание не вступать в переговоры с ударниками, но Павлуновский этого указания
не выполнил. Когда удачными попаданиями с бронеплощадок был разбит паровоз и
несколько вагонов противника, и ударники стали в панике разбегаться, прятаться
по зданиям и кричать, что они сдаются, Павлуновский приказал прекратить огонь и
вступил с командованием ударников в переговоры. Переговоры тянулись часа полтора,
потому что ударники их умышленно затягивали. За это время они успели несколько
успокоиться и избавиться от паники, и увидев, что наступающих не так много,
повели окружение нашего эшелона, открыв одновременно по нему сильный огонь. Наш
отряд сильно пострадал. Пришлось отступать на станцию Белгород, бросив убитых и
раненых на произвол судьбы. Отступление носило беспорядочный характер, так как
нам еле удалось пробиться к своим. В этом бою были убиты в числе других два
наших лучших товарища с линкора «Республика»: т.т. Михайлин и Орехов.
Мы все были страшно возмущены поступком Павлуновского и требовали от штаба суда над Павлуновским здесь же на месте и его расстрела за невыполнение распоряжений штаба
отряда. Только с большим трудом удалось нашему штабу успокоить братву, и то
только потому, что все любили и уважали штабных товарищей-матротсов, в
особенности начальника отряда Ховрина.
Павлуновский вскоре же уехал от нас в
Москву вместе с эшелоном арестованных ударниц.
Убитых при станции Тамаровка товарищей
решено было увезти для погребения в Гельсингфорс, на место стоянки линейного
корабля.
На проводы погибших товарищей собрались
рабочие Белгорода, железнодорожники и много граждан. На станции состоялась
гражданская панихида, вместо трибуны говорили с крыши вагона, в котором стояли
гробы, засыпанные цветами. Под звуки похоронного марша и ружейных залпов, поезд
в сопровождении караула 19 ноября тихо отошел от станции.
Вскоре после боя при Тамаровке к нам пришли
со стороны Харькова два эшелона черноморских матросов, всего около тысячи
человек. Все они рвались в бой, но пехотного строя никто из них не знал.
Назначили мы им командиров, и они вместе с частью нашего отряда под командой
Железнякова [* Это
неправильно. Операцией этой командовал прапорщик Павлуновский (сообщение А. Ф. Ильина-Женевского).] выступили наперерез противнику под Обоянь.
Одна деревня, кажется, Беленькая [* Не Беленькая, а Крапивная
(Сообщение А. Ф. Ильина-Женевского).], была занята противником. Деревня лежала в
котловине, а на двух горках с одной стороны была ветряная мельница, с другой —
церковь. Не слушая Команды, мы начали наступление не цепями, а сплошной массой,
и попали под огонь пулеметов, установленных противником на церкви и мельнице. В
результате наш отряд потерял многих бойцов и отступил. На другой день матросы,
разозлившись и желая отомстить за своих товарищей, ударили на «ура». Заняли
деревню, захватили на колокольне у пулемета двух офицеров и попа, взяли много
пленных. Офицеров и попа тут же расстреляли. Однако, и наш отряд сильно
поредел: одними убитыми нагрузили мы два вагона.
После этого боя отряд ударников
окончательно рассыпался по окружающим деревням.
Через некоторое время черноморские матросы
ушли к себе в Севастополь, наш же отряд, основавшись в Белгороде, постепенно
очищал окрестные деревни от остатков ударников, арестовывал их и отправлял в
Москву. В особенности пришлось повозиться с ударницами,
которые ревели, думая, что их сразу же будут расстреливать. Никто из матросов
не хотел сопровождать арестованных ударниц — все отказывались возиться с
«бабами».
В городе был женский монастырь, в котором
монахини днем молились, а вечером, переодевшись в нарядные платья, выходили
через заднюю калитку и на тройках катались по городу, заполняя кафе и панели. С
ними кутило офицерство и разные темные личности. Так жили «христовы невесты»,
по рассказам местных жителей, и раньше. Мы их вылавливали и сажали за решетку.
Постепенно стали прибывать к нам с севера
другие воинские части. Прибыл отряд Сиверса, и мы начали приготовляться к
выступлению на Харьков.
/И. Ф. Шпилевский И. Ф. Братва. (Балтийские матросы в гражданской
войне.) Воспоминания. Ленинград. 1929. С. 70-76./
/Ів. Шпілеўскі І. Братва.
Запіскі матроса. Менск.
1930. С. 58-63./
ПРОТОКОЛЫ ДОПРОСОВ ОРГАНИЗАТОРА
ПЕТРОГРАДСКОГО
ЖЕНСКОГО БАТАЛЬОНА СМЕРТИ
1920 г. Января 8 дня. Я,
следователь Особого отделения № 1 Реввоенсовета 5-й армии Пидобер, допросил
Бочкареву:
1.Фамилия, имя
и отчество: Бочкарева Мария
2. Сколько
лет: 31 год
3. Уроженец: Томск. губ. Томск. уезда Кусковск. волости
4.Место
постоянного жительства: —
5. Национальность
и вероисповед.: рус. правосл.
6. Партийность: непартийная
7. Женат
или холост: замужем
8.Социальное
положение: крестьянка
9. Образование:
где, когда и что окончил: без образ.
10. Собственное имущественное положение: —
11. Специальность: поручик
12. Был ли под судом, следствием: где, когда, за что: не состояла
13. Служил ли в полиции, жандармерии, охранке: где и когда: не служила
По делу могу сказать следующее. Я
абсолютно отрицаю то, что я будто бы принимала какое-нибудь участие во главе
своего батальона в защите власти Керенского. В момент падения Керенского я была
на фронте под Молодечно. В это же время я получила приказ о расформировании
своих батальонов и направилась в Петроград, где была арестована, но вскоре
выпущена. Относительно дальнейшей свой деятельности могу сказать следующее: я
уехала на родину в г. Томск, оттуда, через Владивосток, в Америку лечиться. В
августе 1918 г. — в Англию, оттуда — в Архангельск. В сов. Россию я ехать не
хотела, так как я ему не верила. В Архангельске я прожила около года на пенсии
как поручик, но отклонила предложение ген.-губ. заняться формированием добров.
частей. В июле 1919 г. я направилась опять в Томск.
Повторяю, что не осталась я в
сов. России потому, что я верила в Колчака и его правоту, но я желала получить
отставку и явилась на прием к Колчаку. Этот последний в отставке мне отказал,
говоря, что я им еще нужна, если не в боевом отношении, то как санитарный
организатор, и велел мне сформировать верный женский сан. отряд пор.
Бочкаревой, формированием которого я и занялась. Во время отступления от Омска,
Новониколаевска и Томска я уже разочаровалась в б. правит. Осталась при
отступлении в Томске. Отрицаю, что я знала, как пользовалось колчак. прав. моим
именем для добровольческой агитации, но я не протестовала, так как это мне
льстило, а во-вторых, я не считала себя вправе протестовать. Сведений
относительно белой армии я никаких дать не могу, так как ничего не знаю. Больше
ничего сказать не могу. Сказанное верно.
Протокол
прочитан. Бочкарева
Следователь Пидобер
Заключение: Из следствия выяснилось, что б. поручик Бочкарева действовала в качестве
организатора б. ар. (санит. отр.), также помогала созыву его своим именем
добровольческой агитации. Все это она делала, веря в [Колчака] и его правоту и, следовательно, не доверяя
соввласти, кроме того, отказалась дать всякие сведения о белой арм. под
предлогом незнания. Все это, а особенно последнее, говорит за то, что б.
поручик Бочкарева не изменила (хотя она убеждает в противном) своих убеждений и
веры в белое правительство.
Следователь Пидобер
Зачеркнутому и исправленному
верить.
Следователь Пидобер. 9/1 - 1920 г.
/Архив
Управления МБ РФ по Омской области. Уголовное дело № 796 по обвинению
Бочкаревой М. Л., арх. № ОУ 45. Л. 7-8./
1920 г. Марта 28 дня. Я,
следователь Особого отдела ВЧК 5-й армии Ландышев, допросил Марию Леонтьевну
Бочкареву, обвиняемую в организаторстве добр. отряда, которая показала:
1. Фамилия,
имя и отчество: Мария Леонтьевна Бочкарева
2. Сколько
лет: 31
3. Уроженец: гор. Томск, Кусков. волости
4. Место
постоянного жительства: Томск
5. Национальность
и вероисповед.: православная
6. Партийность: беспартийная
7. Женат
или холост: замужняя
8. Социальное
положение: отец и мать, 4 сестры
9. Образование:
где, когда и что окончил: неграмотная
10. Собственное имущественное положение: нет
11. Специальность: крестьянка
12. Был ли под судом, следствием: где, когда, за что: 1918 год, февраль, ошибочно арестована в Москве
13.Служил
ли в полиции, жандармерии, охранке, где и когда: нет
1914 года, октября месяца
поступила в армию Николая, в 25-й батальон запаса, рядовым солдатом, где
прослужила 2 1/2 месяца. По окончании строевой дисциплины отправилась на фронт
в особую армию и армейский корпус. Не упомянута армия. Была откомандирована в
7-ю дивизию 28-го Полоцкого полка, где и прослужила до революция 1917 г. и в
1917 году переехала в Петроград лично к Керенскому. Помогал просьбе моей
Родзянко, который меня и увез. И в Петрограде явилась к Керенскому с докладом о
разрешении сформировать женский 1-й батальон смерти имени Бочкаревой. На что и
получила разрешение и что мною было исполнено в количестве 2000 женщин,
некоторых я за плохое поведение расформировала — 1500 в инженерный батальон.
Сама осталась лишь с 500-стами, которых я выучила военной дисциплине. 27 июня
меня произвели прапорщиком и преподнесли знамя в [честь] имени моего. Июля 1-го был отслужен молебен в
Казанском соборе. После означенного молебна отправилась совместно со своим
отрядом на фронт, в Молодечно, в ведение 8-го Сибирского корпуса.
8-го числа с. месяца вступила в
бой против германцев. Ночью на 9-е число была контужена и [вывезена] в тыл, в лазарет Петрограда, где была на излечении
полтора месяца; по выписке из лазарета получила приказ Корнилова сделать осмотр
женским батальонам и более достойных оставить при себе, и вновь не формировать.
По [осмотру] мною в инженерном батальоне
достойных женщин к службе не оказалось. Далее я выехала по приказу Корнилова в Москву,
куда и явилась к полковнику Верховскому — командующему Московским округом,
которого попросила дать мне разрешение для осмотра женского батальона, на что и
получила. Который мне и дал своего адъютанта, с которым я выехала на автомобиле
по месту назначения для осмотра, что мною было выполнено, а по окончании
осмотра я нашла нужным женщин всех расформировать, исключая своих 250 женщин, с
которыми выехала на фронт в Молодечно в сентябре месяце, где и держала вплоть
до самого переворота боевой участок, за что была произведена в поручики
командиром корпуса генералом, фамилии не знаю.
Во время переворота 1917 года
командир корпуса издал приказ расформировать свой отряд, что я и сделала. По
окончании сего получила отпуск для отдыха домой в Петроград, где меня
арестовали, но тут же освободили, а оружия, имеющегося при себе, — 1 наган и 1
шашку, не возвратили. В Петрограде я ночевала, т.е. прожила одни сутки, откуда
и поехала в Томск на жительство к матери. В Томске прожила до февраля месяца
1918 года — занималась совершенно ничем, кроме домашнего дела. После
означенного месяца выехала в Москву на лечение раненой ноги, нервного
состояния, где ошибочно была арестована и тотчас же освобождена. После этого я
вернулась в Томск, взяла с собой сестру — девочку 15 лет, с которой поехала во
Владивосток с целью пробраться в Америку.
По приезде во Владивосток
обратилась к консулу за получением средств, который меня сим удовлетворил, а по
удовлетворению выехала на пароходе на букву «Ш» в Америку и из Америки в Англию,
из Англии в гор. Архангельск. По приезде в Архангельск обратилась к начальству
с личным представлением и просьбой о получении назначения службы, что и
получила в то же время. Мне было предложено сформировать добровольческий отряд
боевой, с которым и отправиться на фронт против большевиков, в расстоянии от
Архангельска 400 верст — Шенкурск. За что я не взялась по случаю моего
бессилия. После приехала в гор. Томск. В 1919 году жила одну неделю, после сего
выехала в город Омск, где явилась к дежурному генералу Белову, у которого стала
просить отставку и пенсию как командир батальона. Чем я была им удовлетворена —
только лишь одним докладом обо мне Колчаку.
За 4 дня до отступления от Омска
мне было назначено личное свидание генералом Беловым явиться к Колчаку. Когда я
явилась в 11 часов дня, его адъютант сказал, что «Вас просят»; я прошла в его
кабинет. Меня весьма приветствовали совместно генерал Голицын, который был тут
же у Колчака. Колчак мне сказал: «Вы просите отставку, но такие люди, как Вы,
нам весьма нужны, притом прошу Вас сформировать, так как я на Вас надеюсь,
сформировать отряд санитаров». На что я согласилась и что приступила
осуществить. Сформировала отряд санитаров из тех лиц мужского пола, которые не
принадлежали к мобилизации. Мужчин было 30 человек и 170 женщин, всего — 200
номеров. В то же время мне дали квартиру для штаба и казарму для санитаров.
После сего — прикомандировала свой отряд в санитарный 6-й госпиталь, а сама
выехала в Новониколаевск на лошадях, совместно с офицерами, в количестве 4 лиц,
куда и приехала. Офицеров оставила там и пост свой оставила, выехала в Томск к
родным, где и жила вплоть до советской власти и [у] комгора зарегистрировалась с выдачей расписки о невыезде. Арестовали меня
там же, ночью 24 декабря н.с, в 2 часа ночи, как не имеющей право ходить ночью
[без] пропуска; совместно с
другими личностями незнакомыми меня привезли к комгору в правление, за
исключением меня, остальных освободили. Я же осталась в арестном помещении у
комгора, где пробыла одни сутки, затем сопроводили в следственную комиссию, где
с меня сняли допрос и сопроводили в тюрьму, где и находилась до прибытия в гор.
Красноярск. Организацию я проводила, но только невооруженную, а санитарную
часть, что может подтвердить в доказательство при сем прилагаемая копия приказа
— и я же сего не отрицаю. Более сказать ничего не знаю, в чем и подписуюсь.
Поручик М. Левонтиевна Бочкарева
Производство получала за боевые
отличия против германца до 1917 года, а с 17 года июля месяца в боевых
наступлениях не участвовала. Ордена получала за боевое отличие о[т] Николая.
Бочкарева.
/Архив
Управления МБ РФ по Омской области. Уголовное дело № 796 по обвинению
Бочкаревой М. Л., арх. № ОУ 45. Л. 21-24./
Протокол допроса, произведенного
следователем Томской Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией,
спекуляцией и преступлением по должности Федоровым, от марта 1920 г. показал:
Фамилия: Бочкарева
Имя и
отчество: Мария Леонтьевна
Возраст: 31 год
Местожительство: г. Томск, Горшковский пер., д. № 20, кв. 8
Бывшее
сословие: крестьянка Томск. губ. и уезда б. Семилуж. волости
Профессия: чернорабоч.
Образование: никакого
Семейное
состояние: замужняя, детей нет
Имущественное
состояние: не имею
Средства к
существованию: личный труд
Партийность: беспартийная
Чем
занималась или где служила:
а) До
войны 1914 года: в г. Томске черным трудом
б) До
Февральской революции 1917 года: на австро-германском фронте
в качестве фронте [солдата]
в) До Октябрьской революции 1917 года: то же на
фронте в качестве командира женского батальона смерти имени Бочкаревой
д) Какие
выборные должности занимала со времени революции: нет
е) Сведения
о прежней судимости: нет
Дознание по
настоящему делу: Будучи в Англии на излечении, я в августе месяце
1918 года, по предложению военной миссии, отправилась в г. Архангельск, в
распоряжение штаба войск, действующих на севере России против большевиков. Но,
разругавшись там с ген. Марушевским — команд. Сев.-Зап. фронтом, я жила до
августа месяца 1919 года в г. Архангельске, ничего не делая. И затем, когда
организовалась экспедиция в Сибирь, я уехала с ней по Северному пути в г.
Томск, куда прибыла за месяц до эвакуации Омска. Прожив в г. Томске около двух
недель, я поехала в Ставку за получением отставки, но там меня по распоряжению
Колчака назначили командиром главн. женск. доброволь. санит. отряда моего
имени, который я должна была сама организовать. Эту работу я вела всего пять
дней до эвакуации Омска, но, сознаюсь, за эти дни я наклеила объявлений
несметное количество по всем заборам «сибирской столицы» и раза два выступала с
призывом идти в добровольческий санитарный отряд. Я эвакуировалась в г.
Нсвониколаевск, где снова стала просить себе отставку, но ген. Сахаров мне
приказал двигаться до Иркутска. Доехав до ст. Тайга, я повернула на Томск и
здесь решила остаться. На регистрацию явилась, оружие сдала и 25/ХІІ по старому
стилю была арестована.
В тюрьме я натворила историю,
из-за которой была арестована надзирательница Евсеевна, но в которой целиком
виновата я. Дело в том, что в тюрьме я болела тифом и за мной ухаживала
гражданка Майдель. Последняя все время убивалась о своем ребенке, который с
арестом ее отца находится в ужасных условиях. Я пожалела мать и стала уговаривать
надзирательницу Евсеевну сходить по указанному адресу и справиться о судьбе
ребенка Майдель. Евсеевна только после трехдневного моего слезливого
упрашивания согласилась сходить, но записки никакой она не брала. После этого
меня посадили в одиночку, и оттуда я написала записку в ту камеру, где раньше
сидела. Но записка попалась нач. тюрьмы. Евсеевна же была арестована по доносу
Грековой.
Из коммунистов меня знают Малах
Ал. Германович, тов. Попов и, наконец, мой прежний муж — Бочкарев, с которым я
не живу уже двенадцать лет.
Бочкарева.
/Архив
Управления МБ РФ по Омской области. Уголовное дело № 796 по обвинению
Бочкаревой М. Л., арх. № ОУ 45. Л. 14./
Донесение
сокамерницы А. А. Анисимовой:
...Заключенная в тюрьме Бочкарева
передавала письма на свободу посредством надзирательницы Евсеевны и просила ее
словесно передать ее матери и сестре, чтобы они спрятали находящуюся у них [брошку] с камнями, которая очень ценна, и притом же
Бочкарева говорит — «умру за Колчака».
/Архив Управления
МБ РФ по Омской области. Уголовное дело № 796 по обвинению Бочкаревой М. Л.,
арх. № ОУ 45. Л. 15./
1920 г. Апреля 5 дня. Я,
следователь Особого отделения ВЧК 5-й армии Поболотин, допросил Бочкареву,
обвиняемую в организ. добров. отряда, которая показала:
1. Фамилия,
имя, отчество: Бочкарева Мария Леонтьевна
2. Сколько
лет: 31 год
3. Уроженец: Томской губернии того же уезда Семи-лужской волости деревни Кусково
4. Место
постоянного жительства: Томск
5. Национальность
и вероисповед.: великоросска
6. Партийность: беспартийная
7. Женат
или холост: замужняя
8. Социальное
положение: из крестьян
9. Образование: где, когда и что окончил: образования не имеет
10. Собственное имущественное положение: нет
11.
Специальность: поручик
12. Был ли под судом, следствием:
где, когда, за что: нет
13. Служил ли в полиции, жандармерии, охранке: где и когда: нет
Мои родители — бедные крестьяне,
хлебопашеством не занимаются уже как двадцать лет и живут в городе Томске по
Горшковскому переулку в доме № 20. Отцу моему 70 лет с лишком, а матери — 69
лет.
На войну в 1914 году я пошла из
чувства патриотизма и желала умереть за родину. В Томске в 1914 году, в октябре
месяце, я подала на имя Николая II телеграмму о своем желании поступить на
военную службу. Был получен от Николая II ответ — принять меня на военную
службу в качестве добровольца. Царь разрешил. И меня зачислили нижним чином в
25-й Томский запасной батальон. В этом батальоне я прошла военную науку и стрельбу
и через два с половиной месяца была отправлена с маршевой ротой на фронт — под
Молодечно.
По прибытии на фронт маршевая
рота была прикомандирована к 5-му армейскому корпусу, к 7-й дивизии, к 28-му
Полоцкому полку. За все время моего пребывания на фронте в этом полку в боях я
была четыре раза ранена, за участие в этих боях я получила все четыре степени
Георгиевских крестов. 1917 года мая 1-го дня я на фронте встретила Родзянко, и
при разговоре с ним командир Полоцкого полка сообщил Родзянке, что в полку
имеется женщина-доброволец, которая находится на фронте с начала войны, своим
мужеством и храбростью показывает пример мужчинам и награждена 4-мя степенями
Георгиевских крестов. Родзянко пожелал меня видеть лично, я подошла к нему, и
он меня поцеловал и приказал сшить для меня новое обмундирование и отправить
меня в Петроград.
Я в Петроград выехала вместе с
Родзянкой. По приезде в Петроград в Таврическом дворце сделала членам
Временного правительства доклад. В докладе я говорила, что солдаты не слушаются
начальства и братаются с немцами. Мне сказал Родзянко, а чем бы помочь, чтобы
поднять дух солдат. Я ему предложила — может помочь этому тем, [что] сформировать добровольческий женский батальон. Мне
на это сказали, что моя идея великолепная, но нужно доложить Верховному
главнокомандующему Брусилову и посоветоваться с ним. Я вместе с Родзянкой
поехала в Ставку Брусилова. За обедом я познакомилась с Брусиловым, он говорил
все время с Родзянкой. Брусилов в кабинете мне говорил, что надеетесь ли вы на
женщин и что формирование женского батальона является первым в мире. Не могут
ли женщины осрамить Россию? Я Брусилову сказала, что я в женщинах не уверена,
но если вы дадите мне полное полномочие, то я ручаюсь, что мой батальон не
осрамит России, но только чтобы не было комитетов. Брусилов мне сказал, что он
мне верит и будет всячески стараться помогать в деле формирования женского
добровольческого батальона, и я обрадовалась. Вернулась с Родзянкой в
Петроград.
На 2-й день по приезде я была в
Зимнем дворце представлена Керенскому. Была приглашена на обед. Керенский за
обедом меня приветствовал и сказал мне, что он разрешает мне формировать
женский батальон смерти моей фамилии, т.е. добровольческий женский батальон
смерти Бочкаревой. 22 мая 1917 года в Петрограде, в Малом Мариинском театре, я
выступила с устной агитацией с призывом к женщинам с тем, чтобы они вступали в
батальон моего имени. В своем призыве я говорила женщинам, что солдаты в эту
великую войну устали, что им нужно помочь, пойти к ним на помощь нравственно.
При этом я записала две тысячи женщин добровольцев.
Мне дали казарму на Торговой
улице в Петрограде, выдали обмундирование и вооружение, дали инструкторов. Я
приступила к обучению своего батальона. В этот период я откомандировала от себя
1500 женщин за их легкое поведение, и они в Инженерном замке образовали от себя
самостоятельный ударный батальон и созвали Всероссийский съезд женщин. А я с
пятьюстами женщин осталась формироваться. 27 июня 1917 года я присутствовала
при освящении знамени моего батальона в Исаакиевском соборе. Генерал Корнилов,
в присутствии Керенского и других членов Временного правительства, вручил мне
знамя и произвел меня в прапорщики. 1 июля 1917 года, после молебна в Казанском
соборе, я со своим батальоном отправилась на фронт под Молодечно, где меня с
батальоном прикомандировали к 1-му Сибирскому корпусу. 8 июля я с батальоном
участвовала в бою под Крево. Были взяты две линии немецких окопов. Когда зашли
в Спасский лес, то солдаты нас бросили на произвол судьбы, и я осталась с
батальоном одна. 9 июля утром немцы перешли в наступление, и я с батальоном
отступила, при этом я была тяжело контужена и вынесена в бессознательном
состоянии с места боя. Меня отправили в Петроград, в лазарет [Кенига], где я пролежала полтора месяца. За этот бой я была
представлена к золотому оружию, но оружия не получила, а была произведена в
подпоручики.
Когда я поправилась, то получила
приказ от генерала Корнилова сделать женским батальонам смотр и годных влить в
мой батальон и вновь батальонов не формировать, негодных расформировать, что
мной было сделано. Ездила в Москву, делала смотр московскому женскому батальону
и нашла его тоже негодным для боевого дела. И уехала на фронт к своему старому
батальону и решила больше женщин не брать, потому что я в женщинах
разочаровалась. На фронте я приняла боевой участок, который и охраняла до
свержения Керенского.
От советской власти была получена
телеграмма, чтобы я свой батальон расформировала и сейчас это же сделала. Это
было осенью 1917 года. После расформирования батальона я поехала в Петроград. В
Петрограде меня на станции арестовали и отвезли в Смольный, отобрали шашку,
револьвер, наган, документы. Меня посадили в Петропавловскую крепость, где я
отсидела 7 дней, после была вызвана в Смольный, где со мной говорил неизвестный
мне господин, который предложил мне поступить на службу советской власти и
говорил, что вы — крестьянка и должны защищать свой народ, но я ему сказала,
что слишком измучилась за войну и в гражданской войне не хочу принимать
участия. Мне дал этот господин денег, и я поехала на родину, в Томск. Это было
после свержения Керенского, недели две со днями. В это время я была
утвержденкой Корнилова и была убеждена, что советская власть идет рука об руку
с немцами с тем, чтобы посадить на русский престол Вильгельма. Об этом говорило
все офицерство и та среда, в которой я вращалась. На позиции, в своем
батальоне, я митингов делать не разрешала и агитаторов в батальон не допускала.
Большевиков я считала своими
врагами и врагами родины. Во время Октябрьской революции я в Петрограде не
была, а была со своим батальоном на позиции под Молодечно, около деревни Белой.
По приезде в Томск я стала жить с отцом и матерью, занималась домашностью:
стирала белье, шила для себя. В этот период, перед Новым годом 1918 года, у
меня открылось старое ранение правой ноги, и я поехала в Москву лечиться. Когда
приехала в Москву, то меня на станции опять арестовали; просидела на гауптвахте,
перевели в Бутырскую тюрьму, наводили справки обо мне в Томске, продержали меня
два месяца. Я лежала в тюремной больнице с больной ногой. Потом меня
освободили. Я поехала обратно в Томск; ехала я домой в Томск в Великий пост.
Нога болела, жить было в Томске нечем, и я с сестрой 15-летней поехала во
Владивосток, где я обратилась к американскому консулу за помощью, чтобы он дал
мне средств и возможность уехать с сестрой в Америку лечиться. Консул мне
помог, и я была отправлена на пароходе [на] букв. «Ш» в Америку.
В Сан-Франциско, в Америке, мне
сделали женщины встречу: приветствовали, устраивали обед. Из Сан-Франциско я
поехала в Нью-Йорк, где определила сестру учиться на казенный счет, а сама
поехала в Вашингтон и легла в госпиталь, где пролежала месяца полтора. В
Вашингтоне я была у русского посла Бахметьева Бориса Александровича, который
меня спрашивал о России, и я ему сказала, что Сибирь вся взята советской
властью. Он говорил мне, что он больше знает, чем я — приехав из России. В
праздник Революции я была приглашена президентом Вильсоном на обед. Вильсон
меня принял как первую женщину-офицера и сказал, что он считает за честь меня
видеть. Я Вильсону сказала, что считаю себя очень счастливой женщиной, что я
вышла из народа и вижу представителя свободной страны. Вильсон спросил меня:
кто прав и кто виноват в России, то я ему сказала, что я слишком мало
разбираюсь в этом вопросе и боюсь попасть в ложное положение. На этом кончился
мой разговор с президентом Америки Вильсоном, он пожелал мне всего хорошего, и
я вернулась в гостиницу, где жила. Через две недели я поехала в Нью-Йорк и
оттуда на пароходе в Англию.
По железной дороге приехала в
столицу Англии, в город Лондон, где и остановилась в гостинице «Саво[й]», где я жила на средства известной богатой
суфражистки мисс Панкрес. Эта суфражистка устроила мне свидание с военным
министром Англии. Я попросила военного министра представить меня королю Англии.
Мое желание было исполнено. В половине августа месяца 1918 года секретарь
короля приехал на автомобиле и вручил мне бумажку, в которой говорилось, что
король Англии принимает меня на 5 минут, и я одела военную офицерскую форму,
одела полученные мной в России ордена и со своим переводчиком Робенсом поехала
во дворец короля.
Вошла в зал, и через несколько
минут распахнулась дверь и вошел король Англии. Он имел большое сходство с
царем Николаем II. Я пошла навстречу королю. Он мне сказал, что он очень рад
видеть вторую Жанну д'’Арк и как друг России «приветствую вас как женщину,
которая много сделала для России». Я в ответ ему сказала, что я считаю за
великое счастье видеть короля свободной Англии. Король предложил мне сесть, сел
против меня. Король спросил, к какой я партии принадлежу и кому верю, я сказала
ему, что я к партии ни к какой не принадлежу, а верю я только генералу
Корнилову. Король мне сказал новость, что Корнилов убит, я сказала королю, что
я не знаю, кому теперь верить, и в гражданскую войну я воевать не думаю. Король
сказал мне: «Вы русский офицер». Я ему ответила, что да, король тогда сказал,
что ваш прямой долг через четыре дня поехать в Россию в Архангельск и я надеюсь
на вас, что вы будете работать. Я сказала королю Англии: «Слушаюсь!» Король
приказал секретарю, чтобы сделали распоряжение: на пароходе, направляющемся в
Архангельск, дали мне каюту и чтобы русский посол дал бы мне русского офицера в
качестве адъютанта. Адъютанта мне дали поручика Филиппова, с которым я и
поехала в Архангельск.
[Когда] прибыла в Архангельск, то явилась к русскому командующему Архангельским
фронтом генералу Мурашевскому, которому я сказала — я приехала с Англии
получить служебное назначение. Генерал предложил мне сесть и сказал, что очень
рад, что вы приехали. Здесь у нас только начинает зарождаться новая армия,
поэтому я прошу, чтобы вы сформировали здесь маленькую боевую добровольческую
ячейку, но не женскую, а мужскую. Я ему сказала, что я боевого дела во время
гражданской войны не принимаю. Генерал на меня закричал, что вы — русский
офицер и отказываетесь от того, что вам приказывают. Я ему сказала, что вы на
меня не кричите, что я видела не таких, как вы, и кричать на себя не позволю,
то генерал приказал меня арестовать. Меня хотели арестовать, но мой адъютант
поручик Филиппов тут же переговорил с английским генералом Пулем, он сказал,
чтобы меня не арестовывали. От меня отобрали переводчика и адъютанта, и я
просидела под домашним арестом 7 дней. Это было в первых числах сентября 1918
года.
Накануне Нового года был в газете
напечатан приказ о том, что я много сделала для России в германскую войну и эту
работу оценит в будущем центральная Россия, а теперь в моей работе не
нуждаются, что обойдутся без женщин и просят меня снять военную форму и
погоны.. Я этим была страшно возмущена, пошла к генерал-губернатору
Архангельска Миллеру и сказала ему, что форму и погоны никто с меня не имеет
права снять, я никакой измены не сделала, а что я отказалась делать, что мне
приказал генерал Мурашевский, то это потому, что считаю себя инвалидом и у меня
нет сил формировать боевой отряд. С Миллером я поспорила. Я пошла к заместителю
генерала Пуля, к английскому генералу. Я ему сказала, что я отдала для России
все, что у меня было, теперь я больная женщина и что не приняла приказа потому,
что не могу его выполнить, и со мной за это так жестоко поступили. Он сказал мне,
что он все это выяснит, и через три дня в газете появился приказ, в коем
говорилось, что поручик Бочкарева имеет право носить военную форму и погоны и
числиться в резерве чинов с окладом 750 рублей в месяц. Это было 3 января 1919
года.
До июля месяца я жила на
получаемый оклад, числясь в резерве чинов, ничего не делая. В июле месяце я из
газет узнала, что экспедиция собирается отправиться в Сибирь. Экспедиция
военная, которая должна доставить для армии Колчака пулеметы, снаряды,
обмундирование. Капитан этой экспедиции был морской офицер Савицкий [Вилькицкий]. Я пошла к генерал-губернатору Миллеру и стала
просить у него разрешения поехать с этой экспедицией в Сибирь на родину. Мне
дано было на это разрешение, но сказано было, что эта экспедиция двинется из
Архангельска не раньше как через месяц.
10 августа 1919 года я с
экспедицией капитана Савицкого покинула Архангельск. Плыла на пароходе
«Колгуев», помимо этого парохода было еще 7 пароходов. На пароходе я прибыла в
устье реки Оби, до устья Оби от Архангельска я в дороге пробыла месяц с тремя
днями. На устье Оби была выгрузка из пароходов экспедиции Савицкого на баржи
полковника Котельникова оружия, и обмундирования, и снарядов. Здесь я пробыла
две недели, и мы потом отправились с экспедицией Котельникова на Тобольск. Но
когда экспедиция прибыла в город Березов, то Котельников получил телеграмму,
что Тобольск взят советскими войсками. Тогда Котельникову было приказано
половину экспедиции направить на Красноярск и половину на Томск. И я поплыла со
второй половиной экспедиции на Томск. В дороге от Березова я пробыла до Томска
три недели.
Приехала в Томск. Родителей
застала в бедственном положении. Тут же зять мне стал говорить, что я
заблуждаюсь — посмотри, три баржи замороженных красноармейцев стоят на Оби, а
ты сочувствуешь нашим врагам. Я сказала зятю и своему мужу Бочкареву, с которым
я не жила 12 лет, что я сочувствовала белым потому, что уверена, что большевики
идут рука об руку с германцем для того, чтобы сделать в России царем
Вильгельма. А теперь я поняла, что я глубоко ошибалась, и поэтому я поеду в
Омск к Колчаку и буду просить, чтобы дал мне от военной службы отставку совсем
и пенсию. Прожила я в Томске неделю и поехала в Омск.
По приезде в Омск я явилась в
Ставку к дежурному генералу Белову и доложила ему, что я больше не в силах
ничего делать, и просила, чтобы мне дали отставку с пенсией как батальонного
командира, с мундиром штабс-капитана. Белов мне сказал, что сегодня будет на
докладе у Колчака и доложит обо мне. Белов мне велел прийти завтра. Я явилась к
Белову 8 ноября, и он мне сказал, что Колчак желает меня видеть и назначает мне
свидание в воскресенье, 10 ноября. Я пришла в воскресенье в 12 часов дня в дом
Колчака. Ему доложили, вышел адъютант и сказал мне, что вас просит к себе
Верховный правитель. Я вошла в кабинет Колчака и там увидела — Колчак вел
разговор с генералом Голицыным — главнокомандующим добровольческими отрядами.
Когда я вошла, то Колчак и Голицын оба встали и приветствовали меня и сказали,
что обо мне много слышали, и предложили сесть. Колчак стал мне говорить: «Вы
просите отставку, но такие люди, как Вы, сейчас необходимо нужны. Я Вам поручаю
сформировать добровольческий женский санитарный отряд (1-й женский
добровольческий санитарный отряд имени поручика Бочкаревой)». Он говорил, что у
нас много тифозных и раненых, а рук, которые бы ухаживали за больными, нет. «Я
надеюсь, что Вы это сделаете».
Я предложение Колчака приняла.
Колчак обратился к генералу Голицыну и сказал, что Бочкарева поступает в его
распоряжение, дайте ей сейчас же квартиру и инструкторов, чтобы она могла
завтра сделать лекцию — призывать добровольцев-женщин в свой санитарный отряд,
и дал распоряжение, чтоб мне выдали аванс двести тысяч для формирования отряда.
11 ноября уже были расклеены по всему Омску афиши с призывом, что приехала
известная организаторша добровольческих отрядов поручик Бочкарева из
Архангельска и что она будет сегодня в театре «Гигант» выступать с призывом к
женщинам, чтобы формировать женский добровольческий санитарный отряд. И 11
ноября я выступала с речью, призывающей женщин вступать в добровольческий
женский санитарный отряд. Это было в театре «Гигант» в 6 часов вечера. 12
ноября с точно такой же речью я выступала в театре «Кристалл». Тотчас с обоих
митингов я набрала добровольцев — женщин сто семьдесят и мужчин — тридцать. Мне
было назначено четыре офицера, начальник штаба — полковник, и казначей —
поручик, и адъютант в чине поручика. И отряд я сформировала в двести человек.
На довольствие мой отряд был зачислен к добровольческой дружине Святого Креста
и Зеленого Знамени.
13 ноября я пошла получить от
генерала Голицына деньги двести тысяч и вагоны, чтобы я могла сделать посадку
своих людей для отступления от надвигающейся Красной Армии. Но уже Колчак и
Голицын, и начальник гарнизона уехали, я была тогда в ужасе — не знала, как мне
поступить с людьми. Они ни за что не хотели оставаться в Омске, а денег и
перевозочных средств не было. Тогда я окончательно разочаровалась в Колчаке и
во всем и дала слово, что больше ничего не буду делать в их пользу. Я по
телефону позвонила в кадетский корпус врачу и предложила ему принять 200
человек моих санитаров. Я просила врача сказать, что он отступает, санитарам. Я
с бумагой послала людей своего отряда к врачу, и он их принял, а я 14 ноября
утром на обывательских лошадях поехала в Новониколаевск. 26 ноября прибыла в
Новониколаевск. Явилась в Ставку к дежурному генералу, которому сдала 4
офицеров моего штаба санитарного отряда и 6 человек писарей. Я сказала
генералу, что если вы со мной поступили так подло, без денег и без перевозочных
средств бросили меня в Омске, то я вообще у вас служить не могу — я уезжаю
домой в Томск. Генерал сказал мне подать рапорт на имя командующего Сахарова,
есть приказ, чтобы вы ехали до Иркутска, и там вам выдадут средства и все для
формирования женского добровольческого санитарного отряда. Я пошла к генералу
Сахарову и сказала, что я больше служить не могу. Он сказал, чтобы я подала ему
рапорт и в дороге на какой-нибудь из станций пришла бы в его поезд справиться.
На станции Болотной стоял поезд
Колчака и Сахарова, я пошла в поезд, но меня ни Колчак, ни Сахаров не приняли,
и я поехала на станцию Тайга, где добивалась вновь увидеть Колчака и выяснить
свое положение. Но я Колчака не видела, а Сахарова на станции встретила. Он мне
сказал, что ему сейчас не до меня, и сказал, чтобы я ехала куда приказано, но я
поехала в Томск.
Я прожила в Томске при белых 5
дней, потом пришла советская власть. Я явилась к коменданту города Томска,
сдала ему револьвер, рассказала, кто я и что делала у белых, предлагала свои
услуги советской власти. Комендант сказал, что он в моих услугах не нуждается,
а когда понадобится, то он за мной пошлет. Комендант взял с меня подписку о
невыезде из города, и меня отпустили, сказали, что арестовывать не будут.
Я жила дома, скинула военную
форму, одела женское платье и решила больше ничего не делать и стала с сестрой
шить на солдат шинели. На Рождество в 2 ч. ночи, около Старого собора, я была
арестована, после посажена в Томскую тюрьму, откуда меня перевели в Красноярск.
Не имела желания идти с добровольческой дружиной Святого Креста на фронт. Я не
препятствовала Колчаку и его правительству пользоваться моей фамилией как
средством агитационным с целью формировать добровольческие отряды для борьбы с
советской властью. Мне льстило, что добровольческий санитарный отряд называют
моей фамилией — отряд Бочкаревой. Я верила в Колчака и в его правоту, а поэтому
не осталась в советской России. Позже я во всем разубедилась и решила бросить всю
службу и считала, что глубоко ошибалась. От Николая II мной получено за боевое
отличие 4 степени Георгиевских крестов, 3 медали: 2 серебряных и 1 золотая за
усердие. За формирование женского батальона смерти в 1917 году была произведена
в прапорщики, позже за боевое отличие на фронте — подпоручики, а за держание
боевого участка на фронте была произведена в поручики.
Виновной перед советской
республикой себя признаю. В том, что я сочувствовала Колчаку и белым и
формировала добровольческий женский санитарный отряд, выступала сама с
агитацией и не препятствовала пользоваться моей фамилией как средством агитации
для добровольческих формирований. Показание мое признаю правильным, в чем и даю
подпись моей руки.
Бочкарева
Военный следователь Особого отдела
ВЧК при 5-й армии Побалотин
Окончательный.
/Архив
Управления МБ РФ по Омской области. Уголовное дело № 796 по обвинению
Бочкаревой М. Л., арх. № ОУ 45. Л. 26-33../
1920 года, апреля 17-го дня, я,
военный следователь Особого отдела ВЧК при 5-й армии Поболотин, рассмотрев дело
б. поручика армии Керенского и Колчака Марии Леонтьевны Бочкаревой — 31 г. — по обвинению ее по должности офицера армии Колчака (добровольца) в том,
что она своей добровольной службой Керенскому образовала 1-й женский ударный
добровольческий батальон, который принимал участие в борьбе с советской властью
в Петрограде. После свержения власти Керенского Бочкарева, будучи непримиримым
врагом советской власти, являясь сторонницей политики генерала Корнилова,
отправилась в Америку, где имела свидание с президентом Америки Вильсоном в
Сан-Франциско, будировала на американские пролетарские массы как мученица за
идеал справедливости, в действительности являясь другом империалистов и
капиталистов. Бочкарева из Америки проехала в Англию и через богатую
суфражистку добилась свидания с военным министром Англии, который ей и устроил
свидание с королем Англии. На слова короля Англии: «Вы — русский офицер и
должны отправиться в Архангельск и служить родине», Бочкарева ответила: «Слушаюсь»,
будучи при этом в полной офицерской форме и при орденах. Поехала в Архангельск,
где и вращалась среди английского и русского белогвардейского командования,
являя собой добровольческого агитатора. Бочкарева из Архангельска появляется в
Омске и на свидании с Колчаком и с командующим добровольческими отрядами
генералом Голицыным дает свое согласие на формирование добровольческого
женского санитарного отряда имени поручика Бочкаревой, участвует в театре,
выступая с агитационным призывом вступать добровольно женщин. в ее отряд.
Организация этого отряда Бочкаревой доведена до конца. Она становится
начальником этого отряда, который, согласно приказа, прикомандировывается к
добровольческому отряду Святого Креста и Зеленого Знамени. Преступная
деятельность Бочкаревой перед РСФСР следствием доказана (см. протокол допроса окончательный и приказ № 65 от 11 ноября 1919 г.). Бочкареву, как непримиримого и злейшего врага рабоче-крестьянской
Республики, полагаю передать на распоряжение начальника Особого отдела ВЧК при
5-й армии.
Справка: вещественных доказательств — нет.
Военный
следователь Особого отдела ВЧК при 5-й армии Поболотин.
[Резолюция]: Бочкареву Марию Леонтьевну — расстрелять. Павлуновский. 15/V — 20 г.
/Архив
Управления МБ РФ по Омской области. Уголовное дело № 796 по обвинению
Бочкаревой М. Л., арх. № ОУ 45. Л. 35./
1920 года,
апреля 21-го дня, следственная комиссия при Особом отделе 5-й армии, рассмотрев
дело гражданки Бочкаревой Марии Леонтьевны, быв. поручик, обвиняем в
добровольной службе в рядах армии Колчака, формировании батальонов женских и
вражде к РСФСР, постановила:
Для большей информации дело
вместе с личностью обвиняемой направить в Особый отдел ВЧК в г. Москву.
Начальник Особ. отд.
Заведующий следственным отделом
/Архив
Управления МБ РФ по Омской области. Уголовное дело № 796 по обвинению
Бочкаревой М. Л., арх. № ОУ 45. Л. 36./
В
соответствии со ст. 1, 3, 5, 8 Закона РФ от 18 октября 1991 г. «О реабилитации
жертв политических репрессий» и решением Прокуратуры Омской области от 9 января
1992 г. организатор Петроградского женского Батальона смерти М. Л. Бочкарева
полностью реабилитирована.
//Протоколы допросов организатора Петроградского женского
батальона смерти. Вступительная статья, комментарии и подготовка текста к
публикации С. В. Дрокова. Подборка иллюстративных материалов из РГАКФД Г. Е.
Малышевой. // Отечественные архивы. № 1. Москва. 1994. С. 53-66./
/Геннадий Евграфов. Жизнь и судьба поручика Марии Бочкаревой. //
Исторический журнал. Ежемесячное научно-популярное издание, издается при
содействии Государственной публичной исторической библиотеки России. № 5.
Москва. 2016. С. 50./
«Но расстрел миновал Марию и на этот раз. Как ни странно,
помог мандат за подписью Ленина, выданный американскому журналисту Исааку Дон
Левину. Не получив личной аудиенции у вождя мирового пролетариата, а только
письменные ответы на вопросы, журналист добился разрешения совершить «путешествие»
по Сибири. Всеми силами он старался разыскать Бочкарёву и случай помог
американцу вызволить её из застенков палачей. Вместе с Исааком Мария
отправилась в Харбин, где встретилась с однополчанином-вдовцом. ставшим её
супругом. Сменив фамилию, Бочкарёва до 1927 года проживала на КВЖД, пока не
разделила участь русских семей, которые насильственно депортировали в советскую
Россию. Всю силу неистраченной материнской любви она отдала сыновьям своего
мужа. Слезами омыла их гибель в годы Великой Отечественной войны». /С. В. Дроков.
Мария Бочкарёва. // Русская история. № 2. Москва. 2010. С. 59./
***
ЭПИЛОГ
СВЕДЕНИЯ
ИЗ ИНТЕРНЕТА
В интернете появилось следующее сообщение:
«Сергей Дроков //
Настоящим заявляю, что фактический
биографический материал, а также свидетельства биографии М. Л. Бочкаревой, на
которых основаны всевозможные статьи о ней, заимствованы из моих опубликованных
авторских статей и книги, введенных в отечественный научно-исторический оборот
с 1992 г... Кроме того, сценарий первой из четырех моих радиопередач,
посвященных судьбе и биографии М. Л. Бочкаревой на радиоканалах «Собеседник» и
«Говорит Москва» был опубликован в газете «Семь дней», номер 42, 1992 г. В 2001
г. «Военное издательство» опубликовало перевод воспоминаний Маруси, написанные
известным американским историком и писателем Исааком Дон Левиным «Яшка. Моя
жизнь крестьянки, офицера и изгнанницы». Предисловие и послесловие к русскому
изданию книги на пятидесяти страницах написано мною. В книге поставлен
авторский копирайт. Мое авторство на воссозданную и написанную биографию Марии
Леонтьевны Бочкаревой признано Британской телевизионной компанией «Danny Boon
Productions Ltd», членом Producers Alliance for Cinema and Television (UK),
заключившей в 1998 г. контракт на использование моих исторических исследований,
посвященных конкретно Бочкаревой. Правомерность предъявления прав на биографию
Марии Леонтьевны Бочкаревой удостоверяется официальной протокольной фиксацией 8
января и 28 марта 1920 г. ее безграмотности. Соответственно, правами на
биографию Бочкаревой обладают авторы, ее записавшие и воссоздавшие. Первым, кто
записал рассказ о превратностях жизненных коллизий Бочкаревой, был Исаак Дон
Левин (1892-1958). Книга Исаака Дон Левина заканчивается воспоминаниями Марии
по пути в Соединенные Штаты летом 1918 г. Вся дальнейшая ее биография до 1920
г. собрана и воссоздана мною по американским и британским источникам. В
частности, мною найдена, переведена на русский язык и опубликована протокольная
запись встречи Бочкаревой с президентом США В. Вильсоном, а также
обстоятельства общения с известными суфражистками и членами правительства, ее
личные характеристики, написанные американскими, британскими и русскими
офицерами до ее переезда в Томск. Мною найдено и опубликовано интервью Марии в
г. Томске, установлена конкретная дата расстрела и т.д. Биография Бочкаревой
создавалась мною по крупицам, затрачивались интеллектуальные силы на
выстраивание возможных схем поиска обстоятельств ее биографии в отечественных и
зарубежных источниках, оплачивались многочисленные заказы архивных документов,
книг. Во всех моих статьях и в книге присутствует обязательный подстрочник, где
указываются источники информации. Я имею право гордиться тем, что являюсь
биографом русской Жанны Д`Арк - организатора Женского батальона смерти Марии
Леонтьевны Бочкаревой, не нарушив ничьих авторских прав, не допуская
собственного толкования и искажения поступков этой женщины-героя. Кстати, Мария
не была расстреляна и даже более того - обрела свою любовь и семью.
Тем не менее, Мария Бочкарева не была
расстреляна в 1920 г. (эту дату ввел в оборот я в журнале «Дружба народов»
номер 6 за 1993). Маруся нашла свою любовь и обрела семью, да и скончалась уже
после Второй мировой войны. Но этого российский читатель уже не узнает. Потому
как мне надоело постоянное воровство моих авторских статей...»
На что ответил некто:
«Иван Петров //
Я - последняя буква алфавита. Если Вы много
потрудились для воссоздания биографии Бочкаревой, то это вовсе не означает, что
о ней никто уже не может ничего написать, у этой газетной заметки ведь даже
кажется и автора нет - обычная газетная текучка, стоит ли так бурно
реагировать? Конечно, лучше было бы, если бы упомянули Вас. Кроме того, Вы ведь
не единственный, кто писал на такую завлекательную и, в общем-то, лежащую на
поверхности тему. При этом Вы ставите себе в заслугу установление даты ее
расстрела и тут же пишете, что это ошибочно. Ну, так напишите новый очерк с
обновленными сведениями о судьбе Бочкаревой. Все скажут Вам только спасибо. А
кричать, что Вас обворовали контрпродуктивно, тем более что речь идет не о
плагиате, а о заурядной компиляции».
А кто-то Кирилл пишет:
«А что еще Вам известно про Марию
Бочкарева? Нет ли ее генеалогического древа? У меня 80-ти %-ая уверенность в
том, что это моя прабабушка... Если Вас не затруднит, не могли бы Вы выслать
любую известную про Марию информацию на borodatoe_nekto@bk.ru. Заранее
благодарю, с уважением, Бочкарев Кирилл Викторович, Москва.
«Родословная Марии Бочкаревой более, чем
обширно представлена мною на страницах статей и в книге «Яшка».
С уважением
К сожалению, другой информации у меня нет».
Российская Википедия дополняет:
9 января 1992 года.
УТВЕРЖДАЮ
Прокурор Омской области
Государственный советник юстиции 3-го класса
Ю. А. Якунин
В отношении Бочкаревой Марии Леонтьевны.
Постановлением Омского ГубЧК от 15 мая 1920
года определён расстрел.
В деле нет документов о приведении
приговора в исполнение. Обвинение не предъявлялось. Свидетели по этому делу не
привлекались. Из заключения по делу установлено, что обвинение М. Л. Бочкаревой
основывалось только на ее показаниях […]
Бочкарева Мария Леонтьевна полностью
реабилитирована в соответствии с Законом РСФСР от 18 октября 1991 г. «О
реабилитации жертв политических репрессий».
«Бочкарёва выведена Валентином Пикулем в
романе-хронике «Из тупика» (книга вторая).
Является одним из основных персонажей в
заключительной, десятой, книге Бориса Акунина — «Батальон ангелов» из серии
«Смерть на брудершафт».
«Мария Бочкарёва не была полным
георгиевским кавалером, как утверждается в ряде изданий. Сохранились материалы
допроса Мария Бочкарёвой в ВЧК, где она названа полным георгиевским кавалером.
Это не соответствует действительности. Путаница произошла в связи с тем, что
она имела четыре георгиевские награды — два креста и две медали; именно с ними
она изображена на фотографиях после производства в офицеры, в том числе
сделанных в США в 1918 году.
Амма
Абгалдаева,
Койданава.
****
Село
Воскресенское Вожегодского района Вологодской области РФ 2018
Село Ново–Кусково Асиновского района Томской области РФ
2016
Валерый Калясінскі (Мінск)
ПЕРШЫ
ПЕТРАГРАДСКІ ЖАНОЧЫ БАТАЛЬЁН СМЕРЦІ
Ў БАЯХ ЛЯ
НАВАСПАСКАГА ЛЕСУ КАЛЯ КРЭВА
У гісторыю Першай сусветнай вайны па праве
ўвайшоў Першы жаночы батальён смерці пад камандай Марыі Бачкаровай, які
ўдзельнічаў у баях ля Наваспаскага лесу каля Крэва. Неабходна адзначыць
унікальнасць жаночага пяхотнага батальёна, асобу ўжо легендарнай Марыі
Бачкаровай і разгледзець прапанову пра ўшанаванне памяці ў кантэксце Першай
сусветнай вайны на Смаргоншчыне.
Батальёнамі смерці называліся самыя
баяздольныя часткі рускай арміі, якія яшчэ мелі назву ўдарных частак. З’явіліся
першыя ўдарныя часткі пасля Лютаўскай рэвалюцыі 1917 г. па ініцыятыве знізу.
Ужо ў красавіку 1917 г. на Паўднёва-Заходнім фронце без усялякіх вышэйшых
загадаў пачалі з’яўляцца першыя ўдарныя атрады, якія прызначаліся для прарыву
ўмацаваных палос абароны. Так, капітан М. Нежанцаў сфарміраваў 1-ы ўдарны атрад
у складзе двух батальёнаў (91 афіцэр, 1763 шараговых, 600 чалавек у трох
кулямётных камандах). Самадзейнасць франтавікоў падалася ў Стаўцы Вярхоўнага
галоўнакамандавання цікавай, і ў чэрвені 1917 г. існаванне ўдарных частак было
аформлена шэрагам афіцыйных загадаў. Першай афіцыйнай ударнай часткай 14
чэрвеня 1917 г. стала 7-я конна-артылерыйская батарэя. Для ўдарных частак
узнікла яшчэ адна назва - «часткі смерці». На самой справе вайскоўцаў гэтых
злучэнняў называлі «ўдарнікамі». Фарміраваліся ўдарныя часткі на добраахвотнай
аснове выключна на фронце для ўдзелу ў баях. Ва ўдарных частках не было свайго
салдацкага камітэта, і ўся паўната ўлады належала камандзіру. Пры ўступленні ў
частку давалі спецыяльную клятву, якая завяршалася словамі «Я - воін смерці».
27 чэрвеня 1917 г. для ўдарных частак была
ўведзена асобая форма адзення. Замест кукарды на фуражцы ці касцы прадпісана
насіць так званую Адамаву галаву — чэрап з перакрыжаванымі касцямі. На правам
рукаве гімнасцёркі, фрэнча ці шыняля – чырвона-чорны шаўрон. Ён нашываўся
вуглом уніз, вугал кранаўся згіба локця. Даўжыня знешняга бока - 17 см,
унутранага -11 см. Чырвоны колер сімвалізаваў рэвалюцыю, чорны - нежаданне
жыць, калі загіне Айчына. Штат стандартнага ўдарнага батальёна налічваў 22
афіцэры і 1066 салдат. Ён складаўся з трох стралковых рот па тры ўзводы кожная
і тэхнічнай каманды з кулямётнага, мінамётнага, бомбамётнага, падрыўнога і
тэлефоннага аддзялення. Кожны салдат меў стальную каску Адрыяна ўзору 1916 г.,
кінжал ці цясак, процівагаз, нажніцы для рэзкі дроту, 8-10 ручных гранат. Пры
батальёне было 8 станкавых і 8 ручных кулямётаў, 4 мінамёты, 8 бамбамётаў. Па
агнявой сіле ўдарны батальён прыкладна роўны пяхотнаму палку. У наступленні
ўдарны батальён іграў ролю штурмавога атрада, які прарываў найбольш важны і
складаны ўчастак абароны ворага. У абароне ўдарныя часткі павінны
контратакаваць і выбіваць ворага з захопленых ім пазіцый. Выкарыстоўваць
ударныя часткі ў звыклай абароне не дазвалялася [* Бондаренко В. Рожденные
революцией: ударные части 1917 г. // Во славу Родины : Белорус. воен. газ.
2011. 24 нояб. С. 7.].
Пры фарміраванні жаночага
батальёна пад камандай М. Бачкаровай спачатку запісалася больш за 2000 жанчын.
Жорсткі адбор вытрымала каля 500, а на фронт патрапіла 300. Меркавалася, што
прыме ўдзел у батальёне сястра Керэнскага Вольга ў якасці сястры міласэрнасці.
Курс паскоранай падрыхтоўкі на 10-14 гадзін у суткі вялі 10 інструктараў.
«Біржавыя ведамасці» паведамлялі: «У агульнай колькасці “салдаты” ўзростам
18-24 год, сярод больш сталага ўзросту ёсць замужнія. Перакананасць і вернасць
прынятаму рашэнню, высокі і высакародны ўздым, нарэшце, свядомае ўспрыманне
дысцыпліны - усе гэта паспела накласці на твары высакародных жанчын адбітак
мужнасці і няскоранай волі. Кідаецца ў вочы інтэлігентная знешнасць “салдат”.
Не дзіва: у складзе батальёна да 30 працэнтаў курсістак (ёсць бястужаўкі) і
звыш за 40 працэнтаў з сярэдняй адукацыяй, нямала сясцёр міласэрнасці...»
21 чэрвеня 1917 г. у 12 гадзін дня на
плошчы перад Ісаакіеўскім саборам праходзіла ўрачыстая падзея - уручэнне сцягоў
1-му жаночаму батальёну смерці. Сабраўся велізарны натоўп. Прысутнічаў сам А.
Керэнскі. На сцягу было напісана: «1-ая жаночая ваенная каманда смерці Марыі
Бачкаровай».
Асобнай увагі заслугоўвае постаць арганізатара
і камандзіра жаночага батальёна М. Бачкаровай. У апошні час яе імя зноў стала
шырокавядомым. Здымаюцца дакументальныя і мастацкія фільмы, з’яўляюцца ў друку
артыкулы з біяграфічнымі звесткамі. Першыя даследаванні выйшлі яшчэ ў канцы XX
ст. [* Бочкарева М.
Русская героиня // Cosmopolitan. 1999.
Июнь. С. 112.].
Батальён пад камандаваннем
М. Бачкаровай належаў да ўдарных частак, якія па ацэнцы
эмігранцкага часопіса «Іскры», былі «адной з апошніх адчайных спроб
дзяржавы, якой пагражала непазбежнае разбурэнне». Жаночыя батальёны былі яшчэ
адным ідэалагічным «праектам» урада А. Керэнскага. Гэтым і растлумачваецца
павышаная ўвага тагачаснай прэсы і вышэйшых дзяржаўных асоб. Сама М. Бачкарова
адзначала: «Салдаты ў гэту Вялікую вайну стаміліся, ім трэба дапамагчы
“маральна”». Колькасць штыкоў батальёна М. Бачкаровай была ўтрая меншая, чым у
штатных ударных батальенах.
Трэба адразу заўважыць, што стварэнне
менавіта пяхотнага батальёна з жанчын і пад камандаваннем жанчыны і ўдзел яго ў
баявых дзеяннях на фронце не мае прыкладаў у сусветнай ваеннай гісторыі. Нават
падчас Другой сусветнай вайны не рызыкнулі фарміраваць жаночыя пяхотныя
батальёны і пасылаць іх на фронт.
Батальён М. Бачкаровай быў перакінуты пад
Крэва каля в. Наваспаск напярэдадні наступлення рускіх войск, і ў пачатку
ліпеня заняў лінію абароны і прыняў актыўны ўдзел у наступленні рускіх войск
8-9 ліпеня 1917 г. Падчас атакі жаночы батальён патрапіў пад згубны
артылерыйскі і куляметны абстрэл і, не падтрыманы мужчынамі, панёс значныя
страты. У крыніцах з’яўляюцца розныя лічбы. Толькі забітымі больш за 30 жанчын.
Параненых значна больш. Не маючы баявога вопыту, пасля паскоранай падрыхтоўкі,
жаночы батальён заслужыў высокую адзнаку камандавання. Так, генерал Антон
Дзянікін, вельмі скептычна ставіўся да жанчын на фронце, адзначаў, што жаночы
батальён «доблестно пошел в атаку». Неўзабаве М. Бачкарова была кантужана і адпраўлена ў
петраградскі шпіталь.
Жанчыны на вайне - гэта асобная тэма як у
гісторыі, так і ў мастацтве. На жаль, магіл з загінулымі не захавалася. Таму
неабходна захаваць памяць пра 1-ы Петраградскі жаночы батальён на смаргонскай
зямлі. Прапануецца ўсталяваць мемарыяльны знак «Памяці 1-га Петраградскага
жаночага батальёна смерці пад камандаваннем Марыі Бачкаровай» недалёка ад дарогі
Крэва -Смаргонь на ўскраіне в. Наваспаск. У гэтых мясцінах у наступальнай
аперацыі прыняў удзел Першы петраградскі жаночы батальён. Матэрыял помніка -
гранітны камень-валун ці, напрыклад, бетонная аснова, на фоне якой размешчана
кампазіцыя з металу, што адлюстроўвае адзін з гераічных эпізодаў наступлення.
Для выканання кампазіцыі прапануецца
выкарыстанне таніраванага чыгуну, які, з’яўляючыся адносна танным матэрыялам,
добра стасуецца з гранітам ці бетонам і сваёй фактурай падкрэслівае ідэю
помніка. Як варыянт, па прапанове заказчыка, магчыма выкананне кампазіцыі з
сілуміну, бронзы, камня. Вакол помніка — пляцоўка для наведвальнікаў з месцам
для ўскладання кветак. Па перыметры пляцоўкі выконваецца дэкаратыўная
ландшафтная кампазіцыя з натуральнага камня, дэкаратыўных кустарнікаў і кветак.
Недалёка плануецца з’езд з аўтамабільнай дарогі, дзе прапануецца размясціць
невялікую аўтастаянку для турыстычных аўтобусаў і аўтамабіляў.
Актыўнае выкарыстанне прыродных матэрыялаў
- прапановы архітэктара Віктара Бурага і скульптара, аўтара гэтых строк.
Агульная кампазіцыя скульптурнага знака павінна арганічна ўвайсці ў мясцовы
ландшафт.
Другі варыянт знака, прысвечанага памяці
1-га Петраградскага жаночага батальёна, - гэта прапанова ўсталяваць кампазіцыю
на развілцы дарогі, вядучай да жаночага манастыра. Кампазіцыя прадугледжвае
рэльеф з выявай параненай жанчыны. Рэльеф таксама прапануецца ўсталяваць на
камені ці бетоннай пліце.
Мемарыяльныя знакі памяці гераізму 1-га
Петраградскага жаночага батальёна смерці Марыі Бачкаровай дазволяць дастойна
адзначыць іх подзвіг і стаць напамінам аб Першай сусветнай вайне.
/Крэва.
Гісторыя, археалогія, культурная спадчына. Зборнік навуковых артыкулаў. [Беларусь праз прызму рэгіянальнай гісторыі.] Мінск. 2020. С. 350-354./
/Александр Пронин.
«Орлеанская дева» из Новгородской губернии Мария Бочкарёва. // Тайны и
преступления. Исторический, документально-художественный журнал. № 4. Москва.
2017. С. 23./
Brak komentarzy:
Prześlij komentarz