.png)
.png)
19 июня 1941 г. в белорусском городе Гомеле родился будущий поэт и прозаик Иван Ласков. Через несколько дней началась война. Его отец был призван в армию и пропал без вести на фронте. Мать, чтобы как-то прокормить семью, переезжает в д. Беразяки Краснопольского р-на Могилевской области, где прошли детские годы поэта. После того как одаренный мальчик в 1953 г. послал своё первое стихотворение в республиканскую детскую газету «Зорька», в Беразяки приехала комиссия и определила его в специальный детский дом в Могилеве. Затем были химический факультет Белорусского госуниверситета, Литературный институт имени М. Горького и работа в Якутске, где 26 июня 1994 г. трагически оборвалась его жизнь.
В 1975 г. в Якутском книжном издательстве отдельной книгой вышла его поэма «Хромец», посвященная жизни жестокого завоевателя средневековья Тимура. Но заключительная часть этой поэмы под названием «Июнь» в то время не могла появиться в печати...
ИЮНЬ
И вновь, отпраздновав навечный наш,
До дна согревшись навсегдашним Маем,
В июнь студеный взоры опускаем,
Как в бомбой развороченный блиндаж.
Глядим с покрытой инеем душой,
С такой непраздничной обидой злою:
Ну почему же все ж не на чужой?
Ну почему не малою такою?
Глядим сквозь времени дернистый пласт,
Что каждый год еще мощнеет на год -
И тает вера в нас, что как-то раз
Скрижали правды перед нами лягут.
Порой нашарит мудрого рука:
Кристалл магический! Задышит тяжко...
Но убегает солнце в облака,
И угасает жалкая стекляшка.
Ну а другой - и вовсе не мудрец -
Стекляшку выдаст за кристалл желанный
Да и таскает из конца в конец,
Как ЭВМ с нашлепкой иностранной.
О, если б был заветный тот кристалл,
Уж мы б его заставили ответить:
Как это сталось так, что наша сталь,
И их железо не сумела встретить?
Когда один послал, другой повел,
Как распевал с экрана комсомол,
Что ж не взревели по полям моторы?
Иль, как один, заржавели стартеры?
Что ж не пошли по листьям, по воде,
Гремя огнем, сверкая блеском стали?
Иль эту сталь свою изо дня в день
Три пятилетки мы не закаляли?
Темно прошедшее, темным-темно:
Еще не прошлое - как за бетоном...
“Ну почему?” - мычим во сне бессонном,
Но снов-прозрений нам не суждено.
И у меня кристалла, честно, нет,
Не осенял меня и сон провидца,
Но бог иль дьявол предназначил мне
В том ледяном Июне появиться,
И без кристалла я, без вещих снов,
И вновь, и вновь сбивая ноги в кровь,
Ох как нескоро! - миллионы дней,
Ох издалека! - через всю планету,
Не по подсказке и не по совету,
Сам по себе пришел я к правде этой,
Что самой страшной сказки пострашней.
Пришел, пришел, хоть за руку не вел,
Никто не вел, а все-таки пришел.
Постиг, постиг я, в чем была беда,
Да что беда - несчастье нашей стали:
Его, несчастье это, мы тогда
Так безоглядно с нею рифмовали.
*
Через пяти десятилетий темь
Присматриваясь к очень странным фактам
Одни готовы объяснить их тем,
Что он-де слишком доверялся пакту.
Какой доверчивый! И хоть бы хны,
Что первой брошенной в огонь войны,
Была такая ж самая цидулка*?
О ком вы, граждане! О ком придумка!..
* У Польши на 1 сентября 1939 года имелся аналогичный советско-германскому пакт о ненападении с гитлеровской Германиёй.
Другие ж бьют во все колокола,
Веревка б только под руку легла:
У них один, но очень «веский» довод -
Боялся дать Отец наш зверю повод...
Ну что ж, припомним, как было оно:
В упор глядит зверюга, точит зубы,
А мы не видим - мы себе в кино,
А мы не слышим - мы на танцы в клубы.
Уже свой хвост-то скрутит он в спираль,
То как поленом лупит по сурепке...
А мы: чайком погреться не пора ль?
И самоварим. Всё! Не быть зацепке!
Выходит, мысль была спастись чайком?
Мол, зверь посовестится да в болото?
О ком вы, граждане, о ком, о ком!..
Так рветесь выгородить и при том
Как будто держите за идиота!
*
Нет, он умнее очень многих был -
Хотя бы тех, кого перехитрил.
Нет, страхом не ему зрачки мутило -
Совсем не это нас в Июнь катило...
Сидел, как в крепости своей, в Кремле
Тот, кто противу всех джентльменских правил
На всей и нашей, и чужой земле
Превыше всех свою персону ставил.
Не бог, не гений - партфункционер.
Или еще прямей - партийный бонза,
Пустивший с помощью умелых мер
Все функции свои себе на пользу.
Уж и не помнил, сколько сладких лет
Сидел он, властью собственной согрет.
Ну, а мелькала мысль, что вдруг... а вдруг...
Отмахивался трубкою - пустое:
Чьих голосующих страшиться рук?
Одни - в могиле, прочие - в «Дальстрое».
Привычно пряник раздавал и кнут,
Давно войдя во вкус избранной роли
Кому на воле жить, кому в неволе
Кому и вовсе жить не стоит боле -
Решал один по принципу: снесут.
Что там народ: у партии - и то
Согласия не брал он ни на что.
И даже должность та, что отвела
Функционеру партия - под марши
Ему казаться быстро начала
Оригинальным титулом монаршим.
Эй, короли, цари и прочий хлам!
Свое отвластвовали вы на свете!
Посторонись! - идет на смену вам
Генсек - монарх двадцатого столетья!
*
От ложной скромности отнюдь не чах
Наш этот типа нового монарх:
Как сплошь и водится у самодержца
Разносторонней славой тешил сердце.
Сам архитектор и строитель сам
Не дачки с погребом - социализма,
Во все проник на зависть мудрецам -
От судеб языков до кок-сагыза.
Давно напился славы он любой:
Ласкающей, бодрящей, веселящей;
Одной фатально не хватало – той,
Что императоров пьянит всех слаще.
И прихлебателей - кордебалет,
Да толку от того кордебалета:
Уже и вдоль, и поперек воспет -
А чтоб стратегом стать, нужна победа.
Но где их взять, побед, когда их нет?
Ну, удалось, спасибо их трезвону,
Удачную присвоить оборону.
Да этой каплей жажду не унять:
Брать города, а не оборонять
Стратег обязан, чтоб стратегом стать.
*
Как просто было им, черт их возьми,
Всем этим Македонским Александрам!
Хотел - и шел, назло своим Кассандрам,
И брал добычи полные возы.
Иль Тамерлан. Уже средневековье.
А он питался - что, одной морковью?
Какие города за ним пылали!
И ни на грош слюнтяйской той морали.
И даже Бонапарт, Наполеон*,
Когда ему маячила победа -
Ни на кого не озирался он,
Ни у кого не спрашивал совета.
* В военакадемиях тридцатых годов изучалось военное искуство Александра Македонского как величайшего стратега античности, Тамерлана - как величайшего стратега средневековья и Наполеона - как величайшего буржуазного стратега.
А ты в душе хоть трижды будь стратег –
Ты не имеешь права на набег.
Ты не эмир. Ты все-таки генсек
Той самой партии, что возгласила.
И мир услышал через рев тротила:
«Война - войне! Народы! Мир навек!»
Но как тут быть, коль будоражит кровь
Не виноградный сок и не любовь -
Гудит в ушах, как труб литая медь,
Тот афоризм нежданный, дерзновенный,
Подумать только! - обо всей Вселенной:
«Мала, чтоб двух властителей иметь»*.
* Изречение Тамерлана.
Какой был все-таки смельчак! Смельчак!
И одноногий-то, и однорукий,
Без представленья о военнауке,
И вот - не струсил высказаться так!
Ох ты заносчивый Чингисов зять!
Ты представлял ли, что ты брался взять?
Иль дань уже текла к твоим стопам
С шестой необозримой части суши?
Иль у тебя по бархатным степям
Не табуны топтались - танков туши?
Иль у тебя не беркуты с руки -
Бомбардировщиков орда взлетала,
Чтоб молотить взбесившимся металлом
Оцепеневшие материки?
Да, рисковал ты именем... Зачем?
Зачем?! Да ты ж не о себе совсем!
Не мог же ты, высокомудрый змей,
Не понимать, что с техникой твоей,
Хоть ты трудись над этим и веками,
Вселенной не засеешь черепами!
Нет, верил ты, что грянет гром судьбы
На всю, как есть, истории арену,
Когда стальной властитель - встать, рабы! -
Тебе, железному*, придет на смену.
* Тимур по-тюркски железо. В связи с этим прозвище Тамерлан /Тимур-Хромец/ часто переводят как Железный Хромец.
И он пришел уже, пришел давно,
Он мощи страшной разум страшный нажит,
Смолол бы он, смолол бы то зерно -
«Декрет о мире» чертов руки вяжет.
Напал бы кто! Глядишь туда-сюда:
Эй, господа соседи! Вам-то можно!
Заядло киснут массою творожной,
Сидят, не рыпаются господа.
И вновь доносится знакомый звон:
«Боялся! Слышите? Боялся он!»
Так что ж он головы нам забивал
Чужою тою вкупе с тою малой,
А сам с подушкой ночи воевал?
Подбрасывал ногами одеяло?
Чего, чего он должен был бояться?
Ужимок бесноватого паяца?
За ним стояла верная, как раб,
Как континент, огромная держава,
А в ней, родной - охота брать была б -
Сырье любое для любого сплава.
Что там стояла. Он стоял за ней.
Стоял за ней, как за стеной своей.
И за стеною этой кислород
ОН мог вдыхать спокойно, без помехи:
Двухсотмильонный умирать черед -
Знал, до генсека не дойдет вовеки...
А сколько сил на сталь-дюраль убил,
Чтоб и землею овладеть, и небом!
Зря, что ль, народ пятнадцать лет кормил,
Да и не досыта, единым хлебом?
То крылья-гусеницы он считал:
Ну, кто еще их столько понастроит?
То Халхин-Гол довольно вспоминал:
Вот где он показал, чего он стоит.
Боялся, как же... Кто горшки-то бил
С союзничками-то, в тридцать девятом?
Кто их, как псов цепных, потом дразнил,
С их протеже затеявши «дебаты»*?
* На момент начала советско-финляндской войны Финляндия пользовалась покровительством Англии и Франции.
Всё! - в тот момент казалось...
Не пришлось.
Прокукарекали и снова в просо.
Черт с ними. Есть еще под боком ось.
И есть главарь у ней...
С тем нет вопросов.
Маньяк, безумец мюнхенский, хмельной
Дешевой славой покоренья слабых,
Давно уж он живет одной войной,
Давно во сне весь мир сжимает в лапах.
Он может, да! Но, видимо, и в нем,
В каком-то месте темном, потайном,
Наверно, в пятках, хоть рычит и громко,
Не Нибелунга прячется душонка.
Да что гадать - конечно, трусоват,
Когда не так, зачем подсунул пакт -
Со смыслом, без сомнения, двояким:
Мол, разреши ударить по полякам!
Такой прохвост, знать можно наперед,
На посильней себя не нападет.
Чтоб он полез ломать другому шею,
Тот с виду должен быть его слабее.
*
И ночь пришла, но он не спал. Он ждал,
Шагая взад-вперед по кабинету.
Об этой ночи Зорге - да, об этой
Давно шифровками предупреждал.
Да разве только Зорге! Сколько их,
Доселе не вспомянутых героев,
Не пожалели жизней молодых
За то проклятое двадцать второе.
Какой бы ужас, верно, их прожег,
Когда б сумели догадаться как-то,
Как странно будет наш «невольник пакта»
Ответ готовить на врага прыжок!
Да-да, готовил, он ведь не терпел
Бездельников и вот теперь смотрел,
Все ль из намеченного им успел.
Успел трубнуть на весь на белый свет:
Раз обещал не нападать сосед –
То и бояться этого не след;
А что войска к границе нашей гонит –
Себя он перед нами не уронит,
В том ничего особенного нет.
Пусть отдохнут да подзалечат раны
Герои, покорявшие Балканы.
Вот веселился, видимо, паяц!
Пусть веселится. Где ему понять...
Пусть похохочет и над тем фигляр,
Что в час, когда вздымает он армады,
И к танкам не подвозится соляр,
И к пушкам не подвозятся снаряды,
И что стервятникам его даем
На полевые, наглецам, садиться*,
И что шпионы прут уже и днем –
Как будто не для них уже граница,
* Бывали случаи, когда германские самолеты, выполнявшие рейсы между Москвой и Берлином, безнаказанно приземлялись на полевые аэродромы, в результате чего те оказались хорошо разведанными.
Что на погранзаставах комсостав
Идет в законный отпуск беззаботно...
Посмейся. Только бы не засвистал
Отбоя саранче своей болотной.
Рванул бы только сквозь кусты-посты,
Как ныне хвастаешься, в темпе марша...
Там поглядим, как захохочешь ты,
Когда тебя погоним до Ла-Манша.
Там поглядим, кому назначен крах,
Кому купаться в славе повсеместной
И кто на этих, глиняных ногах,
А кто колосс без скидок, поднебесный.
Ну, а покамест, шут - скаль зубы, скаль!
...Задуренная песнями про сталь,
И не ворочалась во тьме Россия.
И надвигалась на бессилье сила,
И звезды пеплом сыпались с небес,
И от сирени пахло, словно в морге,
А он в карман за черной трубкой лез
И походя решал, что сделать с Зорге.
Он усыпил народ - и спал простак.
В последний раз мы спали сладко так.
Наш этот страшный сон да не осудят –
Никто из нас не знал, что нас разбудит.
И он не знал, который всех ушей,
Что он и думать бросит про Ла-Манши
И будет долгих-долгих десять дней
Молчать, как будто в рот воды набравши,
И лишь когда усвоит, наконец,
Что кроме нас, никто не примет SOSы-
Забудет вдруг, что он стране «отец»,
И в микрофон - дрожащим: "Братья! Сестры
*
И сорок лет как будто бы прошло,
Как нам не надо кланяться осколкам,
А сколько нас в той битве полегло -
И до сих пор не подсчитали толком.
Кто двадцать говорит, кто тридцать пять...
Откуда ж нам, скажи на милость, знать,
Когда еще не всех похоронили -
Попробуй, подсчитай в болотной гнили...
По всем тоска бездонная моя,
Но боль особая моя, сквозная
За тех, кто выбрал, ничего не зная,
Себе Июнь для первого «уа».
Отец всеобщий бессердечный наш,
Он в декабре на горе нам родился
И сделал все, чтоб наш Июнь в блиндаж,
Фугасом разнесенный, превратился.
Над ним висел аэростатов рой,
Над ним дежурили полками «Яки» -
Нас заслоняли от напастей всяких
Одни лишь наши матери, собой.
Напрасно мы захлебывались писком:
Он зря не падал, воющий фугас.
Никто не знает, сколько было нас,
Ни по каким не проходивших спискам.
Листвой укрыло, снегом занесло.
Кем прожит год, а кем и день не прожит.
Мне одному из тысячи, быть может,
Так долго жить на свете повезло.
Стою один из тысячи своей,
Как чахлый колос, в дождь и суховей
На черном поле, где прошла потрава -
Ни стебелька ни слева и ни справа.
И забывать я не имею права
Июня сыновей и дочерей.
Вот почему уже который год
Свой день рожденья тем лишь отмечаю,
Что взгляд из нового июня в тот,
Как в братскую могилу, опускаю.
Иван Ласков.
Авторский перевод с белорусского.
Публикуется в сокращении.
/Эхо столицы. Якутск. 23 июня 2004. С. 4./
[Редакцией добавлено то, что было сокращено газетой «Эхо столицы».]
Иван Антонович Ласков – род. 19 июня 1941 года в областном городе Гомель Белоруской ССР в семьи рабочего. После окончания с золотой медалью средней школы, он в 1958 г. поступил на химический факультет Белорусского государственного университета, а в 1966 г. на отделение перевода Литературного институт им. М. Горького в Москве. С 1971 года по 1978 год работал в отделе писем, потом заведующим отдела рабочей молодежи редакции газеты «Молодежь Якутии», старшим редакторам отдела массово-политической литературы Якутского книжного издательства (1972-1977). С 1977 г. старший литературный редактор журнала «Полярная звезда», заведовал отделам критики и науки. С 1993 г. сотрудник детского журнала «Колокольчик» (Якутск), одновременно работая преподавателем ЯГУ (вне штата) и зав. отделом связей с общественностью Якутского аэрогеодезического предприятия. Награжден Почетной Грамотой Президиуму Верховного Совета ЯАССР. Член СП СССР с 1973 г. Найден мертвым 29 июня 1994 г. в пригороде г. Якутска.
Юстына Ленская,
Койданава
Brak komentarzy:
Prześlij komentarz