ЎЎЎ 2. Сулустана Мегенчэня. Якуцкая пісьменьніца Валянціна Гаўрыльлева. Ч. 2. Койданава. "Кальвіна". 2024.

Кристина Ягелло

ВОЗВРАЩЕНИЕ В СИБИРЬ

POLARNE DNI I NOCE JAKUCJI

PORTRETY DWÓCH KOBIET

WALA GAWRIŁOWA

ВАЛЯ ГАВРИЛЬЕВА. Якутская писательница. 30 лет. Один ребенок. Три изданные книги.

Мы едем по тайге. Той единственной дорогой, которая ведет из Якутска на юг. Иван Ласков, муж Вали, белорусский поэт, решил сегодня половить рыбу. Подъезжаем к красивому озеру, окруженному ковром неистоптанной травы. Только комары, носящиеся над лугом, звеня, нарушают знойную тишину. — Плохой подход к воде — Ваня крутит носом и садится в машину.

Еще ему плохо — раздражение в душе. Заметил. Он посмотрел на меня строптиво: — Поскольку на каждую голову в Якутии приходится три озера, я могу себе, наверное, что-то выбрать.

Выбрал. Мы проехали еще 10 км и чудесное озеро легло просто у наших ног. Ваня занялся рыбалкой. Валя разложила на траве пикник. Присела рядом со мной на бревне, лицом к солнцу.

— В Москве мне говорят — сказала она вдруг — напиши что-нибудь якутское. О тайге, или об обычаях. Сегодня все любят фольклор. А я вот думаю: что же на самом деле является народной литературой? Если я напишу о тайге, это будет фольклорный рассказ, а если я напишу о современной девушке, у которой такие же проблемы, как и у всех, будет ли это якутской литературой?

— А о чем вы хотите написать?

— Каждый всегда пишет о себе. О том, что его интересует. Я бы хотела показать, может ли женщина быть свободной? В молодости я мечтала о полной свободе, о свободной любви, Но теперь я задумываюсь над тем, что если человек выбирает свободу, то он тоже что-то теряет. Я бы хотела написать о женщине, которая освободила себя посредством искусства. И добилась успеха. Но на самом деле уже перестала быть женщиной. Хотя и хочет ей быть, но на стихийность, на чувства, на спонтанность, ее просто уже не хватает. Меня кажется, что свобода от всех, это тоже одиночество. Как думаете, не это ли главная проблема?

Пришел Ваня с рыбой. Он наклонился над скатертью, на которой жена тщательно разложила ломтики хлеба, мясо и коньяк. Сделал себе бутерброд, налил чашку чая приготовленного на костре и сказал в продолжение нити нашей беседы.

— Валя однажды написала пьесу, которой всех обидела. Это было так: якутка вышла замуж за молдаванина. И сбежала от него. Ваня значительно улыбнулся в этот момент. — Этот молдаванин был, правда, немного глуп, — пояснил Ваня. — Дошло до того, что решил украсть их общего ребенка, в чем ему помог один старый якут. Тоже немного придурковатый — потому что это была комедия. И в результате, после премьеры в театре, все на Валю в Якутске обиделись, потому что все сказали, что таких тупых людей в Якутии нет.

— Я вижу, что с этой своей литературой у вас проблемы не только в Москве?

— Ага. Потому что я на половине пути. Я всегда буду якутской писательницей, ибо пишу исключительно по-якутски. Но мои соотечественники часто меня не понимают.

— А какую культуру, какую традицию они чувствуют у вас за спиной? Это ведь для писателя очень важно.

— С этим еще хуже. Вы были в нашем музее. Первую книгу на якутском языке издали в 1848 году. У нас не было великих писателей. Лишь некоторые из них пришли к национальной культуре. На самом деле, если бы не Вацлав Серошевский, который здесь в ссылке написал трехтомный труд о якутах, и по сей день, пожалуй, лучший источник сведений об истории нашей страны, якуты не были бы на самом деле тем, чем являются. У меня большая любовь к Серошевскому. Вы напишет о том, что мы ему очень признательны.

Раннее детство Валя Гаврильева провела в юрте на аласе. Aлас это большая поляна в тайге. Она показала мне это место. Еще стоит юрта, но никто в ней уже не живет. Типичная якутская хата из бревен, без пола, с печью посередине, без стекол. Зимой окна закрывали льдом, принесенным с озера. Семья была многодетная. Занималась земледелием и скотоводством. Богатство считалось по количеству коров в расчете на каждого члена семьи. Были и богачи — владельцы стада. Такие даже алас передавали будущему зятю за свою дочь. Семья Вали, в имущественном отношении, принадлежала к средней. Не, не рядились в оленьи шкуры — отвечает решительно на мой стереотипный вопрос. Вообще-то об оленях нужно забыть.

— Но ведь здесь, настаиваю, в каждом районном ресторане изображение: якуты и перед ними оленья упряжка. Тут белорус Ваня, разозлился не на шутку. — Это глупость полнейшая с этими оленями. Содержатель оленей был в Якутии воплощением невежества, то есть человеком, который даже не хотел доить коров. Наихудший элемент.

— Якуты всегда говорили, — сказала достойно Валя, как и подобает женщине Востока — что они не такие бедные, чтобы одеваться в шкуры оленей. Ходили в телячьих кожах, в замше.

Из этого aласа родители Вали переехали в колхоз. И хотя девочке было уже 7 лет, в школу ее не отдавали, потому что мама подозревала, что у папы имеется слабость к учительнице. Я чуть не осталась неграмотной, — смеется Валя. Но год спустя семья переехала в другой колхоз. Начальное образование было завершено в университете в Москве.

— Долгий путь вы совершили — из этого aласа, через колхоз в Москву.

— И даже это расстояние я почувствовала. Психологически, конечно. Вместе со мной в одной комнате академического общежития жили три студентки из Ташкента. Говорили они только на своем языке, которого я, конечно, не знала. Русского я тоже не знала так хорошо, как сегодня. Я была единственной якуткой на факультете. Потом появился парень — моложе меня и быстро женился. Я тоже рано вышла замуж, потому что Ваня был единственным человеком, который меня заприметил, который мне помог и единственным из ближайшего окружения, с которым я могла всегда говорить по-русски.

...Я выросла в тайге. Я никогда не ходила в детский сад. Я всегда была одинокой. Знаете ли вы, что это значит очутится вдруг в студенческой среде, в этой суете, где люди окружают тебя весь день без перерыва? Я нашла из этого выход. Когда это вечное присутствие людей уж слишком надоедало, я выходила на улицы Москвы. В этой толпе я чувствовала себя опять же, никому неизвестной, как в тайге. Потом постепенно начала привыкать к большому городу. Я начала подумывать, а не остаться ли в Москве, но мне сказали: возвращайся в Сибирь. И снова у меня сложный период наступил в Якутске. Здесь мешало мне то, что все тут всех знают. Встретишь соседа на улице и уже время потеряно. Ибо вынуждена была выслушать все: о детях, о болезнях. Я должна была к этому приспособиться. А вы знаете, когда я изменилась в третий раз? После экскурсии в Польшу. Очень многое там поняла.

Проезжаем через деревню. Красивые деревянные дома в лесу, дом культуры. Перед ним табличка: 210 телевизоров, 103 мотоцикла, 4 машины, 4 библиотеки. Местную школу окончили в текущем году более 300 выпускников, 12 из них Комсомол отправил на учебу.

Эти дома стоят на вечной мерзлоте. Достаточно выкопать во дворе яму двухметровой глубины, и получается, таким образом, естественный холодильник. Но в каждом доме, который я посетила, имеется холодильник. Он, по-видимому, используется так широко, что даже не упоминается в официальном отчете. Дом родителей Вали в соседней деревне — тоже с холодильником. Здесь летом живет сын Вали и Вани. Вырастила его, впрочем, бабушка.

— И снова проблемы, — говорит Валя — мальчик знает лучше якутский, чем русский. В какую школу его отдать? В якутской есть русский язык, в русской нет якутского языка. Со мной сын разговаривает по-якутски, с отцом по-русски, белорусского вообще не знает. Как вы думаете, будет ли мальчик иметь ко мне претензии, что я вышла за муж за чужеземца?

Мы возвращаемся из деревни на пароме. По Лене, самой чистейшей в мире реке, широкой огромной, как все в этом крае.

И только человек создает своей жизнью миниатюры тех больших проблем, интимный мир – на полях анкет и статистики.

Кристина Ягелло

/Literatura. Warszawa. 7 sierpnia 1975. S. 9./