ЎЎЎ 4. Ян Чэрскі. Выбраныя творы. Якуцкая вобласьць. Сш. 4. Письма из экспедиции 1891-1892 гг. Койданава. "Кальвіна". 2021.

    ********

                                   ПИСЬМА И. Д. ЧЕРСКОГО И МАТЕРИАЛЫ О НЕМ,

                                                   ХРАНЯЩИЕСЯ В ИРКУТСКЕ

                                          (Публикация и введение А. Н. Граниной)

                                                                           * * *

    В деле, хранящемся в Государственном архиве Иркутской области (см. в списке архивных материалов Иркутских фондов, опись № 1), имеются два письма Черского, публикуемые в настоящем сборнике, — к губернатору Иркутска и губернатору Якутска; второе из них свидетельствует о денежных затруднениях, испытываемых экспедицией. Они начались уже в Якутске, так как опоздал перевод денег из Академии наук (сам по себе недостаточный для снаряжения экспедиции).

    Далее, в деле содержится ряд документов, не публикуемых в настоящем сборнике, интересных при дальнейшем изучении истории экспедиции Черского, и для других экспедиций на север Сибири.

    Это следующие документы.

    1. Переписка между банками Иркутска и Якутска по вопросу финансирования экспедиции Черского. Переписка говорит о большом бюрократизме, который пришлось испытать Черскому при снаряжении экспедиции.

    2. Длительная переписка по поводу имущества экспедиции, отправленного на Средне-Колымска, по поручению вдовы Черского, посылками в Петербург.

    3. Копия донесения исправника Карзина о том, что М. П. Черская сообщила ему о кончине Черского.

    4. Сообщения о смерти Черского — а) в Академию наук, б) в Зоологический музей Академии наук, в) в село Александровское родным и в другие места.

    5. Сообщение о полученных 26 марта 1693 г. документах для узаконения сына Черского.

    6. Переписка о прикомандировании к экспедиции в Иркутске казака Иркутской сотни, о просьбе Черского заменить его казаком из Якутска и о прикомандировании к экспедиции в Якутске казака алеута Расторгуева.

    7. Переписка о находке мамонта на севере Сибири:

    а) предписание якутского губернатора с предложением не трогать мамонта в Верхоянском округе, о котором сообщил Дуглас в 1893 г., б) телеграмма Академии наук, предупреждающая Санникова в Казачьем не трогать найденного им трупа мамонта и не разглашать сведений о нем до приезда летом 1893 г. в долину р. Яны Черского. Телеграмма эта, подписанная Штраухом, получена в Якутске 17 января 1892 г., в) письмо Толля на имя Штрауха о том, что местонахождение мамонта на р. Санга-Юрях (по карте Санриярях) находятся в 70 верстах на восток от Айджергайдаха; исследования выяснили, что в 1890 г. целого трупа мамонта уже не было, а остались бок, нога и части скелета с сохранившимся в костях костным мозгом. В письме говорится также, что никаких мер охраны принято не было.

    8. Письмо Толля, сообщающее со слов промышленников о состоянии льдов в Ледовитом океане в 1888-1689 гг.

    9. Письмо иркутского генерал-губернатора Горемыкина от 13 мая 1894 г. с надписью «конфиденциально», адресованное в Петербург (кому — установить не удалось), сообщающее о том, что Толля напрасно обвиняют в неоказании помощи экспедиции Нансена, так как губернатор Якутска, вопреки точным указаниям Толля, посылал почту ему иными путями, и письма, касающиеся экспедиции Нансена, не были получены Толлем своевременно.

    Находящиеся в архиве библиотеки Иркутского областного музея краеведения рукописи Черского написаны им, за исключением одной статьи и протокола заседания. Рукописи эти представляют черновики его статей, опубликованных в Известиях Восточно-Сибирского отдела Географического общества.

    Интересно отметить, что в архиве есть несколько рукописей других авторов, написанных рукой Черского. Это еще одно подтверждение самоотверженной работы Черского в Сибирском отделе Географического общества.

    Хранящееся в библиотеке письмо, адресованное М. В. Загоскину, было написано в первый год исследований Байкала из Лиственичного в ожидании парохода, который должен был отвезти Черского в Баргузин, откуда он и начал свой маршрут вдоль побережья Байкала. Мы публикуем только приписку к этому письму — само письмо было опубликовано в Известиях Восточно-Сибирского отдела в 1878 г. (Из письма г. Черского [от 1/VII 1878 г. из с. Лиственичного]. Изв. ВСОРГО, т. IX, № 3-4, стр. 96-99.).

                                                                           * * *

                                       37. ИРКУТСКОМУ ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРУ

                                                     [15 апреля 1891 г. Иркутск]

       Ученая экспедиция

          Академии Наук

        для исследования рек

    Колымы. Яны к Индигирки.

        Апреля 15 дня 1891 г.

                     № 3

                                                            Его высокопревосходительству,

                                                       г-ну Иркутскому Генерал-Губернатору

    Из отношения Правителя канцелярии в. в. от 11 апреля с. г. за № 3096 мне сделалось известным, что согласно первоначальному предположению, ко мне прикомандирован казак Иркутской конной сотни Гаврил Зверев.

    Сведения, которые удалось собрать ныне в Иркутске, привели меня между тем к убеждению, что для целей и успеха вверенной мне экспедиции было бы несравненно полезнее, если бы возможно было иметь казака из Якутска по той причине, что якутские казаки, как уроженцы более глубокого Севера, не только сроднились с местными климатическими и вообще санитарными условиями, но вместе с тем хорошо знакомы с языком проживающих там инородцев и могут служить переводчиками для экспедиции.

    Имея в виду вышеизложенное, я решился обратиться к в. в. с покорнейшею просьбою, не будет ли сочтено возможным отменить прикомандирование ко мне названного выше казака Иркутской сотни Зверева, и сделать распоряжение о назначении взамен его якутского казака, который присоединился бы к экспедиции в то время, когда последняя прибудет в Якутск.

    Начальник экспедиции И. Черский.

    ----

    Резолюция генерал-губернатора: № 15. Сообщите Штабу для исполнения по откомандированию иркутского казака; а о назначении казака из Якутского полка, по прибытии экспедиции в Якутск, г. Якутскому губернатору.

    /Гос. Архив Иркутской обл. Дело переписки, ф. 25, оп. 27, д. 657, св. 17./

    *

                                              38. ЯКУТСКОМУ ГУБЕРНАТОРУ

                                                         [6 июня 1891 г. Якутск]

    «III. Отд. Бух. с 6 июня с приложением билета Сибирского Торг. банка № 14731 на 1400 р.»

       Ученая экспедиция

          Академии Наук

        для исследования рек

    Колымы. Яны к Индигирки.

        Апреля 15 дня 1891 г.

                     № 4

                                                         Его превосходительству,

                                                        г. Якутскому Губернатору

    Согласно принятому Академией порядку снабжения экспедиции денежными средствами, по прибытии в г. Якутск я должен был найти в Якутском Казначействе сумму, причитающуюся мне в пропорцию будущего года на случай некоторых возможных перерасходований по смете текущего года. Оказалось, однако, что Академия опоздала с переводом названной суммы, вследствие чего в Якутском Казначействе ожидавшегося кредита не имеется.

    Между тем, по смете на переезд из г. Якутска в Верхне-Колымск оказывается уже довольно значительное перерасходование (875 рублей) против предполагавшейся стоимости переезда (по смете допускалось только 1125 р.), во-вторых, из сметной суммы текущего года необходимо было заготовить многое в пропорцию будущего года; наконец, экспедиция не может оставаться в Верхне-Колымске без наличных денег, имея заготовленными только провиант и другие предметы, на доставку которых к сроку и в сохранности нельзя еще рассчитывать.

    Имея в виду вышеизложенное, я счел необходимым обратиться к Вашему Превосходительству с покорнейшею просьбою, не сочтете ли. В. П., возможным из имеющихся при областном Правлении свободных сумм выдать мне ссуду в размере тысячи четырехсот рублей (1400 руб.), в обеспечение чего при сем прилагаю мой именной билет Сибирского Торгового Банка от 3-го мая сего 1891 года за № 14731-м на сумму тысяча четыреста рублей (1400 руб.).

    В случае возможности такой ссуды имею честь покорнейше просить сделать распоряжение своевременно погасить ее из суммы, которую Академия наук переведет в Якутское Казначейство, «спальную же часть денег по смете будущего года, вместе с моим банковым билетом, переслать на место зимовки экспедиции (Верхне-Колымск), где в течение предстоящей зимы ей необходимо будет снаряжаться к путешествию будущего лета (1892 год).

    Начальник экспедиции И. Черский.

    /Гос. архив Иркутской обл. Дело переписки, ф. 25, оп. 27, д. 657, св. 17./

    /И. Д. Черский. Неопубликованные статьи, письма и дневники. Статьи о И. Д. Черском и А. И. Черском. Под ред. С. В. Обручева. Иркутск. 1956. С. 196-199./

    ********

                                                       ПИСЬМА И. Д. ЧЕРСКОГО

                                   ИЗ ИНДИГИРСКО-КОЛЫМСКОЙ ЭКСПЕДИЦИИ

                                                                  1891 — 1892 гг.

                                 (Публикация, введение и комментарии С. В. Обручева)

                                                                            * * *

    От эпохи последней экспедиции Черского на реки Яну, Индигирку и Колыму (как она официально называлась) до нас дошло в подлинниках и в копиях 11 писем Черского на имя академиков А. А. Штрауха и Ф. Д. Плеске.

    Письма эти, представляющие отчеты об отдельных этапах экспедиции, были частично опубликованы. Так, из отрывков, взятых из трех писем на имя Штрауха и Плеске, был скомпонован Штраухом связный отчет о пути от Якутска до Верхне-Колымска (Сведения об экспедиции Академии наук для исследования рр. Колымы, Индигирки и Яны. І. Путешествие от Якутска до Верхне-Колымска летом 1891 года. Из писем к непременному секретарю Академии и к адъюнкту Ф. Д. Плеске. // Зап. Акад. наук. Т. 68. Приложение № 3. С. 1-17.). Очень большое письмо на имя Ф. Д. Плеске, копия которого хранится в архиве АН СССР, было опубликовано в качестве отчета о зимовке в Верхне-Колымске в 1893 г. (Сведения об экспедиции Академии наук для исследования рр. Колымы, Индигирки и Яны. II. Пребывание в Верхне-Колымске зимою 1891-1892 г. (письмо на имя адъюнкта Академии наук Ф. Д. Плеске). Приложение № 8 к Т. 71 Зап. Акад. наук. С. 1-32.); в печатном тексте этого отчета сделаны небольшие добавления из других писем.

    Мы печатаем 7 неопубликованных писем; из трех писем, которые были частично напечатаны (Сведения об экспедиции Академии наук для исследования рр. Колымы, Индигирки и Яны. І. Путешествие от Якутска до Верхне-Колымска летом 1891 года. Из писем к непременному секретарю Академии и к адъюнкту Ф. Д. Плеске. // Зап. Акад. наук. Т. 68. Приложение № 3. С. 1-17.), помещаем лишь пропущенные отрывки. Письма от 24 декабря 1891 г. на имя Ф. Д. Плеске, напечатанное полностью (Сведения об экспедиции Академии наук для исследования рр. Колымы, Индигирки и Яны. II. Пребывание в Верхне-Колымске зимою 1891-1892 г. (письмо на имя адъюнкта Академии наук Ф. Д. Плеске). Приложение № 8 к Т. 71 Зап. Акад. наук. С. 1-32.), мы опускаем.

    Кроме того, в эту же группу писем мы включили письмо Черского на имя М. М. Санникова и письмо Черского на имя его спутника Г. И. Дугласа с ответом последнего. Письма расположены в хронологической последовательности, независимо от того, кому они адресованы; числа все по старому стилю (на некоторых письмах Черский ставил двойную дату — по старому и новому стилю).

    Главными корреспондентами Черского в Петербурге и адресатами большинства писем были:

    1. Штраух Александр Александрович — известный зоолог, родился в 1832 г., с 1867 г. — адъюнкт Академии наук, с 1879 г. — ординарный академик и директор Зоологического музея Академии наук, с 1890 г. — непременный секретарь Академии наук. Умер в 1893 г.

    2. Плеске Федор Дмитриевич — известный орнитолог, родился в 1858 г. с 1890 г. — адъюнкт Академии наук, с 1893 г. — экстраординарный академик, с 1893 г. по 1897 г. — директор Зоологического музея Академии наук. Умер в 1932 г.

    Публикуемые три рисунка сделаны рукой Черского. Взяты из Архива Академии наук (р. IV, оп. 17, № 16 и 17).

    По техническим причинам в якутских словах знаки ударения, которые имеются в подлинниках писем Черского, над некоторыми буквами заменены знаком смягчения.

                                                                               * * *

                                                                    39. Ф. Д. ПЛЕСКЕ

                                                             [21 марта 1891 г. Иркутск]

    Глубокоуважаемый

                                       Федор Дмитриевич!

    Только теперь я собрался с первым письменным сообщением о себе, а до сих пор ограничивался только телеграммами (из Златоуста, Омска, Томска и Иркутска), к которым настоящее письмо пусть служит комментариями.

    Для того, чтобы затруднить и замедлить наше передвижение, казалось, сочетались все неблагоприятные условия, вообразимые в таких случаях; это своего рода тройственный союз, в котором участвовали: болезнь, голодные лошади и невообразимо скверная дорога.

    Инфлюэнца, которая в Питере, казалось, уже покидала меня, дала знать о себе в первую же ночь, проведенную в вагоне Николаевской железной дороги. Невзирая на мою обычную диету, появилась тошнота и позывы к рвоте, которая, при езде на почтовых, томила меня ежедневно. Все это вызвало в конце такой упадок сил, что необходимо было меня как укладывать в кибитку, так добывать из нее [* Для лучшей иллюстрации состояния моего желудка скажу, что съеденное в Петербурге я довез в себе до г. Омска!].

    В Петропавловске, а в особенности в Омске я должен был лечиться и стоять по нескольку суток в гостинице, да и в дороге необходимо было останавливаться для ночлега. — Человек, легко падающий духом, низведен был бы при таких условиях к нравственному нулю; благо что о падениях духом «не при мне писано»: лежа и охая в кибитке, я все-таки думал о Колыме и т. п.

    К такого рода приятностям, как сказано выше, присоединились и другие, не зависящие от здоровья.

    Лошади западно-сибирских степей, воспетые из-за скорости и вообще лихой езды на них, отощали вследствие бывших неурожаев и тащились черепашьим шагом: однажды, на половине перегона, они до того устали, что надо было посылать на выручку новых лошадей.

    За Омском состояние лошадей было удовлетворительным, но нас преследовали страшные бураны (снежные вьюги), засыпавшие дорогу: в одном месте, еще не доезжая Омска, таким бураном засыпало пару быков, на которых везли дрова; их выгребали лопатами и нашли одного уже задохшимся.

    Затем между Томском и Ачинском, где лошади великолепные, вся дорога оказалась изрытою поперечными бороздами до 2-3 аршин шириною и до 1,1/2 арш. глубины, причем на протяжении одной версты таких борозд («нырки» на местном наречии, от слова нырять) я насчитывал более 40. От действия их оглобли ломались нередко и мы везли с собой запасные для каждого экипажа. Понятно, что более 5-6 верст в час нельзя было ехать.

    Наконец, не доезжая 500 верст до Иркутска, несмотря на сильные морозы, мы встретили почву вполне обнаженную от снега, которого весьма мало выпало ныне в Иркутской губернии. В Нижнеудинске мы бросили наши зимние повозки и должны были ехать в летних, перекладных экипажах — в тряских кибитках по тряской мерзлой дороге, хоть местами попадались перегоны, где нам опять давали сани, а затем опять на колесах и т. д. в перемежку. Даже около г. Красноярска один перегон (первый от города) оказался бесснежным; нас протащили впрочем на санях, хотя и весьма оригинальным образом. Каждая из наших двух зимних кибиток,, запряженная тремя лошадьми, взята была, так сказать, на буксир телегою, точно также с тройкою лошадей и с самостоятельным кучером. Такой «поезд» имел вид, изображенный на приложенном рисунке, и мы мчались местами даже галопом, но во всем поезде было зато 12 лошадей. Таким образом, хотя здоровье мое успело восстановиться и, начиная с Томска (4-го марта), мы ехали уже день и ночь, до Иркутска удалось добраться только 16-го марта утром. Живу теперь в гостинице «Деко» на весьма удобных условиях. Вся дорога стоила оч. много [* Одна перевозка клади (багажа) по железной дороге обошлась почти в 100 (сто) рублей.]. В особенности, что подороженой мне не выдали. Я успел побывать и у г. генерал-губернатора. Со стороны его и вообще властей сделано уже все от них зависящее для споспешествования следованию и вообще успехам экспедиции. Остается только окончательное снаряжение, т. е. заготовление сухарей, ветчины и различных принадлежностей, заготовить которые в столице было невозможно или неудобно.

    Уехать из Иркутска можно будет только около 9-го - 10-го мая: само собою разумеется, что до тех пор я напишу Вам еще об успехах снаряжения и каким образом устроимся для плавания по Лене.

    Я получил все Ваши письма (от № 1 и до 4-го включительно) и искренно благодарен за педантичную аккуратность в делах. Со своей стороны постараюсь исполнить все поставленное мне на вид. До сих пор я получил только 10 посылок. Остальные, надеюсь, не замедлят достигнуть моих рук. На телеграмму Вашу я ответил вчера, т. е. 9-го марта.

    Странным мне показалось, что почта не принимает на Средне-Колымск (я только что получил Вашу телеграмму), ведь это окружной город, такой же, как и Верхоянск. Сегодня же справлюсь и задам им вопрос: куда отсылается корреспонденция Колымскому окружному исправнику? Ответ на вопрос решает всю задачу.

    Поклон всем знакомым. И. Черский.

    Иркутск. 21-го марта 1891 г.

    /Архив АН СССР, р. IV, оп. 17, № 17, лл. 1-2 об./

    *

                                                                40. Ф. Д. ПЛЕСКЕ

                                                        Прибыло I. VII. 1891. № 10

                                                               [7 мая 1891 г. Качуг]

    Милостивый государь

                                          Федор Дмитриевич!

    Наконец-то мы уже накануне отъезда в Якутск. Согласно совету сведущих людей, мы заусловили одно из торговых суден («паузок»), идущих безостановочно в Якутск, и к первому июня надеемся быть уже в этом исходном пункте наших исследований. Почтовыми лодками, казалось, можно бы поспеть несколькими днями ранее, но с 80 пудами багажа, как перекладка его, так и возможность задержек по недостатку соответственного числа лодок, могли бы замедлить передвижение, которое к тому же стоило бы более чем в два раза дороже, нежели на «паузке». На судне того же владельца (Ив. Ив. Силина), одновременно с нами, отправляется и известная англичанка, мисс Кет Мерсден (Каtе Маrsdеn), задавшаяся целью изучить болезнь проказу (Lерrа) на севере Сибири.

    Со стороны г-на Иркутского генерал-губернатора, гостеприимством которого я имел честь пользоваться, сделано все возможное для споспешествования целям экспедиции. Я снабжен надлежащим открытым листом и оружием. В Якутске законтрактованы уже лошади и проводники для следования проектировочным путем (15 лошадей за 1500 рублей, но мне понадобится еще 5 лошадей), а в Верхне-Колымске будет отведена квартира для нашей зимовки. Относительно казака мы порешили лучше взять в Якутске, так как якутские казаки, знакомые с языком местных жителей, могут быть и переводчиками, не говоря уже о том, что они сроднились с суровыми климатическими условиями той страны.

    Поэтому состав экспедиции не увеличится до Якутска. Раздел труда между ее членами установился следующий. Моя жена, наблюдавшая уже целый год в Преображенске на р. Нижней Тунгуске, взяла на себя производство метеорологических наблюдений и собирание энтомологической коллекции вместе с сыном; к тому же она недурно препарирует шкурки птиц [* Опыты соления шкурок действительно дают хорошие результаты, судя по экземплярам, засоленным нами 1,1/2 месяца тому назад и содержавшимся нарочно в беспорядке и без обверток]. Прусский подданный Генрих фон Дугляс оказался великолепным стрелком и упражняется с успехом в препараторском деле, которому и я не прочь отдавать свободные минуты дня. Что же касается ботанизирования, то оно будет распределяться между всеми, смотря по возможности. Спирту для коллекций со мною четыре ведра [* Я брал пять, но одна посуда дала течь и потому оказалась непригодною, дли наполнения]; пороху 20 фунтов, а дроби 1 пуд 10 фунтов. Порох можно доставать и на Колыме, даже по казенной цене, но дробь необходимо выписывать из Иркутска, как равно и многие другие предметы (бумаги, пригодной для ботанич. коллекций, в Якутске вовсе нет, да и в Иркутске не из лучших).

    Оказывается, что пересылка товаров и вообще клади из Якутска на Колыму обходится до 12 руб. с пуда, вот почему и пуд муки там стоит 20 рублей (50 коп. за фунт!). Почта от Петербургу до Якутска идет 1,1/2 месяца, а от Якутска до Средне-Колымска от 1,1/2 мес. до 70 дней (2 месяца 10 дней), смотря по тому, сколько продержат ее в г. Верхоянске (по причинам, неизбежность которых мне не удалось еще осмыслить). Такое сообщение с Колымою имеет место 5 раз в год, считая в то два частных случая.

    Более подробно сообщу Вам из Якутска, где встречусь с людьми, посещающими Колымский край.

    Письмо это, начатое в Иркутске, я оканчиваю уже на р. Лене, в селе Качуг, куда мы приехали вчера, т. е. 6-го мая, уехав из Иркутска 4-го числа, как и предполагалось. Паузки еще не готовы к дороге и потому здесь доведется прожить еще, по-видимому, дня с три. Экскурсия к ближайшим окрестностям Качуга дала кое-что небезынтересное в геологическом отношении (озерные и эолические послетретичные отложения), а Саше удалось найти здесь (сейчас же ниже деревни, в террасе правого берега Лены) изделия каменного периода (неолитические), что его крайне обрадовало и усилило страсть к разрыванию и осмотру песков и глин.

    Согласно Вашему желанию, я передал буравчики для сверления яиц Кирилову (перед самым отъездом); он едет ныне в систему р. Витима, сопровождая горн. инженера Обручева. Витковский пришлет в Академию полный скелет байкальского тюленя вместе со шкурою (это его собственность) и обещал принять меры, чтобы заполучить побольше черепов этого животного.

    Свидетельствуя Вам и всем знакомым чувство глубочайшего уважения, остаюсь в выжидании скорее приступить к делу.

    И. Д. Черский.

    Село Качуг, на р. Лене

    7-го мая 1891 г.

    /Архив АН СССР, р. IV, оп. 17, № 17, лл. 4-5 об./

    *

                                                              41. Ф. Д. ПЛЕСКЕ

                                                         [11 нюня 1891 г. Якутск]

    Милостивый государь

                                           Федор Дмитриевич!

    Вообразите городок, обреченный на его упразднение законом, строго воспрещающим всякий ремонт возведенных до сих пор строений, и Вы составите себе понятие о впечатлении, какое роковым образом должен произвести Якутск на человека, приехавшего с южных частей Восточной Сибири. Замечательно почерневшая, дряблая и поросшая желтым лишайником наружная поверхность построек, провалившиеся крыши, даже на «Большой улице», покинутые дома без рам в зияющих окошках и без колод в дверях, нередко развалившиеся заборы и т. п. невольно бросаются в глаза и заставляют спросить: не одновременны ли эти постройки с тем замечательным историческим памятником, который возвышается здесь же, на Кафедральной (соборной) площади, в виде столь же черной, трехбашенной крепостной стены, возведена первыми завоевателями этой местности?

    Тот же вопрос приходил в голову и мне, стоявшему у этой древней стены уже 1-го июня, как предполагалось по маршруту. Но все абстрактные думы должны были скоро рассеяться сознанием, что дряхлый городок этот является местом моего окончательного снаряжения и исходным пунктом исследования. Итак — за дело!..

    Второго июня был праздник (воскресенье) и я успел узнать только, что законтрактованные для экспедиции лошади пасутся в 250 верстах от Якутска, выжидая уведомления о моем прибытии; тогда как в городе находятся только: один из проводников (якут с верховьев Индигирки) и прикомандированный к нам казак (урядник Степан Расторгуев). 3-го нюня послан был нарочный за лошадьми, которые должны прибыть сюда к 11-му или 12-му числу, а 13-го или 14-го мы отправимся уже в путь.

    Но на это время нам оказалось достаточно работы. Переукупорка 80-ти пудового груза и применение его к вьючному передвижению является делом не пустячным, с которым и до сих пор еще (т. е. 9-го нюня) мы не вполне поладили, работая беспрестанно в числе пяти взрослых человек (я, жена, Дугляс, якут и казак). Вместе с тем необходимо было приобрести здесь вьючные ящики, обитые кожею, и сумы из тюленьих шкур, так как уверяют, что некоторые речки доводится переходить вплавь. Багажа оказалось столько, что против законтрактованного количества лошадей (15 + 5 для проводников и казака) мне понадобилось еще 5, и расход на переезд из Якутска в Верхне-Колымск увеличился, таким образом, с 1500 до 2000 руб. — следовательно, на 875 руб. более, нежели предполагалось по смете.

    Такой перерасход, вместе с известным Вам отчасти обстоятельством, что из сметной суммы текущего года необходимо было заготовлять многое и в пропорцию будущего года, к тому же, сознание, что, заручившись не только провиантом и другими предметами, на доставку которых к сроку и в должной сохранности нельзя еще рассчитывать (так напр., пять из высланных в Верхне-Колымск посылок: №№ 324, 462, 463, 465 и 469 разбиты вдребезги), экспедиция не может же пребывать в Верхне-Колымске, не располагая некоторым количеством наличных денег — все эти соображения, понятно, напомнили мне о существовании в Якутске казначейства, в котором, как предполагалось, я должен был найти переведенные Академией деньги. Кроме того, сообразно с местными условиями перевозки товаров, мне нужно было бы теперь же купить в Якутске и все количество муки, потребное на сухари для лета 1892 г. (для плавания на р. Колыме), так как мука эта, таким образом, стоила бы гораздо дешевле и ее могли бы доставить с Колымск к марту будущего года — иначе в той местности можно не достать муки в желаемом размере и платить за нее неимоверно дорого.

    По наведенным справкам я узнал, однако, что в казначействе до сих пор не имеется кредита для экспедиции, — перевод, следовательно, еще не состоялся.

    Такое фиаско заставило меня, разумеется, только обрадоваться тому, что финансовая сторона экспедиции, не взирая на самый тяжелый для нее, первый год, была еще настолько удовлетворительною, что исход из данного положения оказался достаточно легким. С помощью билета Сибирского Торгового банка на сумму (1400 р.) тысяча четыреста рублей (билет от 3-го мая 1891 г., за № 14731-м — это мое жалование) я вошел в сделку с Областным Правлением на всю стоимость билета (1400 р.). Запасшись такою суммою, чувствую себя теперь настолько обеспеченным, что, уплатив 2000 руб. за переезд к Верхне-Колымску и исключив другие возможные путевые расходы, я встречу пункт предполагаемой зимовки, имея не менее семи сот рублей наличными деньгами. Таким образом, если не считать крупный и непредвиденный перерасход, как 875 руб. на наем лошадей, передержка, которая ложится прямо на пункт «непредвиденных расходов» сметы, то надеюсь, что действительный перерасход против сметы (на текущий год), который определится с точностью только к лету будущего года, не будет значительным, а может быть, и вполне покроется в будущем.

    Есть еще новый для меня, но небесполезный, даже очень полезным для экспедиции расход — это казак, о котором я упоминал уже выше. Это молодой урядник, бывший уже раз на Колыме и в Чукотском крае (с экспедицией для разыскания мнимо погибшей шкуны «Алеут»), а во второй раз ездивший с энтомологом Герцом из Якутска в Охотск. Гижигу и Петропавловский порт на Камчатке. Само собою, разумеется, что каждый из таких господ должен быть уже на содержании лица, к которому он прикомандирован, так как им, в таком случае (как мне сказали в Областном Правлении), не выдаются даже и те 7,1/2 коп. порционных, на которые он, понятно, не мог бы пропитаться. Но кроме содержания, ему необходимо будет назначить и некоторое жалование, а в нашем случае это еще приятнее, так как казак этот оказывается недурным коллектором, собиравшим как Герцу, так и здешнему Музею. Понятно, что я рад ему, в особенности, что он еще стреляет, говорят, недурно [* Здешние казаки жалуются, что о них как бы забыли и они остаются до сих пор еще в том же положении, в каком они были во времена имп. Николая I. Подробности такого положения мне не известны].

    Имея в виду все вышесказанное, во всяком случае с переводом денег в Якутск надо поторопиться и просить Областное Правление выслать их мне как можно скорее, так как почта из Якутска на Колыму выходит только четыре раза в год и следует туда от 50 до 70 дней. К счастью, кроме почты, бывают еще так называемые «оказии», которыми пользуются для пересылок. (Кроме адреса «в Якутск» необходимо на всех посылках и корреспонденциях надписывать «для пересылки в Верхне-Колымск», иначе Областное Правление вправе оставлять посылки в Якутске). Относительно денег, необходимо высылать всегда несколько больше годичной пропорции (напр., на тысячу рублей более), так как ко времени снаряжения к следующему путешествию можно остаться без гроша. Если нас не будут задерживать ныне горные речки, многоводность которых зависит от дождей, то полагают, что тихим ходом наш караван (25 лошадей) может достигнуть Верхне-Колымска в два месяца (т. е. 60 дней, из которых 30 до Оймекена в верховьях Индигирки); если поэтому будет сухое лето и хорошая осень, то весьма возможно, что я сделаю еще 500 верст вниз по Колыме и зазимую в Средне-Колымске. От этого адрес мой не изменится, так как почта в Верхне-Колымск идет обязательно через Средне-Колымск; но для меня такой исход был бы торжеством, потому что по собранным сведениям, если отправиться к устью Колымы из Верхне-Колымска, то можно опоздать с выходом к желаемому месту зимовки на Индигирке, где, быть может, доведется зимовать или южнее, или севернее Зашиверска, если не в нем.

    Чтобы покончить с дезидератами и не забыть о них, как я это сделал в Иркутске, прошу: 1) позаботиться в особенности о крепости ящиков, в которых высылаются посылки, 2) нельзя ли, что бы на посылках, кроме казенного номера всегда ставился еще и тот, который Вы упоминаете в письмах: на многих я находил только казенный, 3) нельзя ли купить и выслать мне со временем фотографию августейшего президента Академии, а также государя императора и императрицы, последних хотя бы и по два экземпляра, если есть недорогие. 4) Только что родившийся и в сущности еще крайне жалкий, но увеличивающийся музей в Якутске просит: нельзя ли ему выслать издаваемую Вами Орнитологию России и вообще все, что возможно из Академических изданий, в том числе и мой последний труд. Одним из выдающихся предметов, которыми обладает этот Музей, нельзя не считать череп дельфина, убитого года с два тому назад в реке Алдане (прав, приток Лены) — это не менее 1500 верст от океана! Наконец 5) нельзя ли купить в Минералогическом Обществе тот том их Verhandlungen (секретарь Еремеев его знает), в котором помещена статья Меглицкого о Верхоянском хребте, или же номер Горного Журнала с той же статьей на русском языке (только пусть они знают, что это для меня, можно это сделать через Карпинского или Мушкетова).

    Полагая, что, может быть, мое письмо не застанет Вас в Петербурге (насколько помню, Вы собирались куда-то ехать), о переводе денег я упомянул также и в письме моем Ф. Б. Шмидту и в телеграмме на имя: секретаря Академии.

    Но будет уже о делах, которыми я Вам и без того успел, должно быть, надоесть. Скажу кое-что о плавании моем из Качуга в Якутск.

    Путешествие это совершилось в общем благополучно, хотя нас преследовали холода и непопутные ветры; в каюте нашей термометр только два раза поднялся до 10° Цельс., обыкновенно же стоял на +8°; берега реки усеяны были громадными льдинами. Кое-где я мог произвести и некоторые геологические наблюдения, имеющие значение потому, что Лена в верхних ее частях не описана еще с должной подробностью, а постплиоценовые осадки почти вовсе еще не исследованы (на них не обращали внимание). В одном месте недалеко от Якутска (30 верст), благодаря сильному ветру, нас прибило к склону утеса, в котором удалось найти ископаемые раковины, неизвестные до сих пор из этой местности. Общими силами удалось набрать этих отпечатков довольно изрядное число и они высланы в посылке № 1-й, которую Шмидт, согласно моей просьбе, должен пересмотреть (есть одна очень хорошая раковина и в посылке за № 4-м), остальные (№ 2 и 3-й) заключают в себе горные породы и только в № 4-м найдете коллекцию бабочек, собранную в окрестностях г. Якутска нашим казаком (она в жестяной коробке с надписью). Накладную к коллекциям помещаю в этом письме — можете передать ее Ф. Б. Шмидту. Имеется еще коллекция (с сотню или более штук) насекомых, собранных здесь Сашей; но я отошлю ее уж из Колымска.

    Из числа других, более интересующих Вас наблюдений и сведений, могу сообщить ныне:

    1) Кроме волка и лисицы здесь не знают никаких Саnidае.

    2) В 1890 г. видели Сарrеоlus сарrеа в окрестностях Нохтуйска (60° с. ш.); севернее она не встречалась.

    3) Sus scrofa ferus, по словам Еланских крестьян, доходит по прав. берегу р. Лены до 61° сев. шир., но около Якутска их уже не знают (62° с. ш.).

    4) До 61° сев. шир. должны доходить также гадюки и ужи? («Змея, высасывающая молоко у коров, но не кусающая людей»): около Якутска их не имеется и только какой-то вид ящерицы встречается около города (в эту минуту я получил один спиртовой экземпляр от г. В. П. Зубрилова).

    5) Мus musculus отсутствует, заменяясь в здешних домах и амбарах каким-то видом Аrvicolae (имею 3 экземпляра в спирте, пойманных Сашей).

    6) Серые Моtасillае свивают себе гнезда на паузках, следующих вниз по р. Лене, и выводят детей, сплавляясь таким образом до Якутска.

    8) Каждый вечер мы любовались сибирским бекасом (Scol. stenura? — я забыл уже, так ли он называется?), с шумом ракеты взвивавшимся кверху. Но оригинальный звук этот развлекал нас только до 57° сев. шир., после чего (Киренск мы проплыли днем) мы его не слышали уже до самого Якутска, где бекас этот незнаком местным жителям вовсе.

    9) Попали мы в Якутск в самое не рыбное время и кроме мелкой рыбы, которую якут приносил нам на квартиру, в состоянии не пригодном для коллекции, до сих пор я никакой не видел. В 150, верстах ниже Якутска (в дер. Еланской) мне говорили, между прочим, что щука достигает здесь больших размеров, нежели все остальные рыбы, и дорастает до 4 пуд 17 фунтов (!?), опрокидывая даже малые лодочки («ветки») рыбаков, поймавших ее на крюк. «Конь-рыба» (Саtоstоmus rostratus) им неизвестна, но это еще не доказательство ее отсутствия, так как они могут называть ее здесь иначе. Не видя до сих пор здешних щук, яне мог разумеется узнать, нет ли между ними американских, так как местные жители не обращают внимания на то, распространяется ли, напр., чешуя на всю жаберную крышку (suboperculum) или же нет.

    Вообще, если бы я ехал в почтовых лодках, переменяя ямщиков на каждой станции, расспросная сторона собираемых сведений была бы полнее. Между тем, весь штат наших матросов и т. п. набран был с верхней части р. Лены и только ближе к Якутску, из деревни Еланской поступили к нам еще 4 человека из местных жителей.

    Покамест все. Следующее письмо мое будет уже из Верхне-Колымска. Наконец-то после четырехмесячного прескучного и медленного движения по направлению к цели я теперь почти накануне давно желаемой и приятной деятельности. Здоровье и бодрость всех нас удовлетворительны, все мы томимся одним лишь желанием скорее выступить «на поле (нашей) брани». Мое здоровье лучше, чем когда-либо было в Петербурге.

    Итак: dаhin, dаhin, wо diе Сitronen weden blühen, nосh bеkannt sind! Это «dаhin» теперь, по-видимому, уже не предположительное, каким оно было во время оное.

    Остаюсь искренне преданный Вам и горячо любящий всех оставшихся в столь драгоценной в моих воспоминаниях зоологической лаборатории.

    И. Д. Черский.

    г. Якутск, 11/23 июня 1891 г.

    Опять чуть не забыл. Посылаю, наконец, согласно Вашему совету, оба мои выигрышные билета второго займа: один серия 5159, № 47-й, а другой серия 288-я, № 38-й, оба с купонами за март 1891 г. Страхуйте их и получайте за меня громадные выигрыши, накопляя их до моего возвращения, чтобы по крайней мере было на что отдохнуть от предстоящих нам ныне «трудов наших праведных».

    Якутская ночь, которою мы любуемся в настоящее время, значительно перещеголяла петербургскую: в самую полночь здесь так, как у Вас с полчаса после заката солнца, даже я могу в это время читать вполне свободно и без утомления глаз.

    /Архив АН СССР, р. IV, оп. 17, № 17, лл. 6-9 об./

    *

                                                                42. А. А. ШТРАУХУ

                                          [Отрывки на письма от 29 июля 1891 г. Оймякон]

    Высокоуважаемый

                                     Александр Александрович!

    Так как некоторые из моих проводников отправляются отсюда обратно на Алдан, а отчасти и в Якутск, поэтому я пользуюсь случаем сообщить Академии, хотя вкратце, о ходе экспедиции и о полученных ею результатах, в особенности, что я ознакомился уже с самым интересным орографическим отрезком этой местности и нахожусь в настоящее время на р. Индигирке («р. Омекон» на картах) в Оймеконском улусе, следовательно, за Верхоянским хребтом. [Далее см. (Сведения об экспедиции Академии наук для исследования рр. Колымы, Индигирки и Яны. І. Путешествие от Якутска до Верхне-Колымска летом 1891 года. Из писем к непременному секретарю Академии и к адъюнкту Ф. Д. Плеске. // Зап. Акад. наук. Т. 68. Приложение № 3. С. 1-17.), стр. 4, 2-й абзац — до стр. 5, 1-й абзац].

    ...Благодаря скалистости хребта и нахождению ископаемых остатков в слагающих его породах, геологические результаты превзошли даже мои ожидания и потому нижеследующие несколько, слов дают уже довольно удовлетворительное понятие о строений и древности хребта [Далее см. (Сведения об экспедиции Академии наук для исследования рр. Колымы, Индигирки и Яны. І. Путешествие от Якутска до Верхне-Колымска летом 1891 года. Из писем к непременному секретарю Академии и к адъюнкту Ф. Д. Плеске. // Зап. Акад. наук. Т. 68. Приложение № 3. С. 1-17.), стр. 11, последний абзац — до стр. 13, 2-й обзац]. [* Прибавлю еще, что до сих пор я не встречался еще с наносами и вообще какими-либо следами древних ледников; не находил также и ископаемых костей. Я не говорю здесь о встреченных изверженных породах; их очень мало.]

    ...Менее удовлетворительна деятельность экспедиции в других отношениях, что, впрочем, зависит от некоторых условий нынешнего путешествия, а в известной степени и от дождей. Во всяком случае, нам удалось собрать уже не менее 39 видов птиц, в количестве 75 экземпляров, преимущественно мелких, а именно: Раssеrеs 24 вида (55 шкурок) [* Прибавился еще один вид.], Grаllае 8 видов, Gаllinacei 3, Рiсi 1, Rарtаtores 1, Lamellirostres 1 [* Прибавилось еще два вида. Всего 42 вида в 78 экземплярах, из которых 42 препарированы Дуглясом, а 36 М. Черскою, собирающею и ботанич. коллекцию.] и Longipennes 1 вид. Имеется довольно изрядная ботаническая коллекция (несколько сот растений) и коллекция насекомых [* Между Lерidoptera мы встретили в двух местах представителей семейства Рteroph oridae, даже около самого перевала через хребет.] что же касается млекопитающих, рыб, земноводных и гадов, то их всего лишь несколько штук.

    Оймекон это половина дороги к Верхне-Колымску, которую, мы совершили в сорок дней. К зимовке можем попасть, следовательно, только около половины сентября. К неблагополучиям следует отнести дожди, преследующие нас в последнее время и затрудняющие переправы через реки. И в настоящее время уже третий день выжидаем убыли воды на Индигирке, а между тем она только прибывает и выходит даже из берегов.

    Уже 13-го июля мы ощущали -4,5° Сеls., а что будет в сентябре. Хорошо только, что все мы пользуемся вполне удовлетворительным здоровьем и не чувствуем усталости. Из Верхне-Колымска сделаю более подробное сообщение, теперь же покорнейше прошу принять уверение в моем глубоком уважении и совершенной преданности.

    И. Д. Черский.

    Оймекон

    29 июля 1891 г.

    Не малые убытки мы потерпели от густоты леса, по которому доводится прокладывать дорогу нашему большому каравану: ломается все, что только может быть изломанным. Не обходится без порядочных царапин на лице или руках проезжающих, а был даже случай, в котором ездок (Г. Дугляс) должен был повиснуть на дереве, настолько наклонившемся над дорогой, что под ним могла пройти только лошадь, выскользнув из-под повисшего путешественника. Пострадала поэтому и стеклянная посуда, в которой, в особенности в мелкой, мы будем очень нуждаться для спиртных экземпляров.

    Имеются (только что возникают) некоторые шансы на облегчение затруднительных на этот год для экспедиции финансовых условий.

    Паче чаяния, облегчение это осуществилось как раз в тот момент, когда я писал эти строки, и результатом его является прилагаемое при сем же самое официальное мое донесение, которое всепокорнейше прошу принять по возможности во внимание. [* Донесение это выслано в особом конверте.]

    И. Черский

    /Архив АН СССР, р. IV, оп. 17, № 16, лл. 1-5 об./

    *

                                                                43. А. А. ШТРАУХУ

                                                           [29 июля 1891 г. Оймякон]

    ...Неблагополучие постигло экспедицию в финансовом отношении, и, о чем я уже сообщал отчасти из Якутска, произошло только от того, что мое желание встретить весну в Якутске и там окончательно снарядиться не могло осуществиться вследствие независевшего от меня позднего отъезда из Петербурга. В конце марта месяца якутским Областным Правлением был заключен контракт с инородцем Якутской области, Оймеконо-Борогонского наслега, Николаем Иосифовым Кривошапкиным на поставку необходимых для экспедиции лошадей. Хотя условия контракта считались Областным Правлением удобными, во всяком случае, за каждую лошадь мне необходимо было платить по сто рублей. Контракт был заключен на 15 лошадей. Считая такое количество недостаточным для багажа экспедиции, я заранее потребовал еще пять, о чем и уведомил Академию. Таким образом, цена проезда возросла до 2000 рублей. Перед самым отъездом я узнал, что в указанном числе считаются и лошади, на которых едут проводники, и что за этих лошадей экспедиция точно также должна платить по той же цене, исключая лишь лошадей, занятых провиантом и багажом проводников, до которых экспедиции не было никакого делай К тому же совершенная тут же перевеска моего багажа показала, что, согласно условиям контракта, экспедиция может двинуться не иначе как на 27 оплаченных лошадях: 4 под нас, 1 под казака, 3 под проводников, а 19 под багаж, считая по 5 пудов и 20 фунтов на каждую. Такой состав каравана должен был стоить поэтому 2700 руб., следовательно, на 1575 рублей дороже против сметной цены.

    В Якутске я мог иметь дело только с доверенным самого подрядчика (адвокат); о покупке собственных лошадей или о попытке устроить более выгодный наем нельзя было и думать: якуты живут не селениями, а далеко рассеянными юртами, и купленные лошади должны были бы служить нам до самого Верхне-Колымска, тогда как законтрактованные должны быть заменены свежими на половине дороги, т. е. в Оймеконе на Индигирке, где живет сам подрядчик, а между тем позднее время, в виду большого переезда и своеобразных климатических условий, заставляло думать только о скорейшем отъезде под опасением быть захваченным зимою. Представлялся даже случай более дешевой пересылки багажа купеческим транспортом, но транспорт этот достигнет Средне-Колымска только в марте месяце. Я был поставлен, так сказать, между молотом и наковальней и должен был примирится с такими условиями, в надежде пополнить дефицит со временем, хотя бы и своими средствами. Мы двинулись в путь караваном в 42 лошади, в числе которых одиннадцать принадлежали проводникам, четыре — присоединившемуся к нам якуту, следовавшему на должность писаря в Оймекон. Так мы доехали и до Индигирки.

    Встретившись здесь с самим подрядчиком, мы не замедлили указать ему на те неожидавшиеся убытки, которые потерпела экспедиция от невыгодных для нее условий контракта.

    Объяснив нам в ответ, что условия эти сочтены были удобными и теми властями, в присутствии которых заключен был контракт, подрядчик наш, весьма представительный немолодой уже якут заявил нам, однако, после некоторого обдумывания свое окончательное решение. Так как он знает, что экспедиции нашей покровительствует высшее столичное начальство и сам государь император и что экспедиция снаряжена на казенные средства, поэтому он решается сделать посильное с его стороны облегчение для ученых путешественников и берется нас доставить в Верхне-Колымск. на следующих условиях, он берет контрактную плату только за 20 лошадей, что же касается остальных 7-ми и тех рабочих которых следовало бы добавить к ним как к излишним против 20-ти он обязуется дать для экспедиции безвозмездно. Вместе с тем желая ускорить передвижение экспедиции, имея в виду приближение осени, он присоединяет к каравану еще известное количество запасных лошадей и сверх того берет на себя исправление вьючных помещений для нашего багажа, что им сейчас же и сделано: чемоданы зашиты в кожи, добавлены новые сумы, взамен испорченных или недостающих и т. п. Оценив всю эту уступку на местную и контрактную ее стоимость, выходит сумма по меньшей мере около 800 рублей, сбережением которых экспедиция обязана исключительно ему. Факт такой уступки в то время, когда захолустный инородец чувствовал себя в полном праве воспользоваться тяжелыми для экспедиции условиями, говорит уже сам за себя.

    Оймекон следует считать весьма важным пунктом для будущих исследователей, как исходная точка знакомых якутам дорог не только вниз по Индигирке и до крайних ее верховьев, но также до г. Охотска и прямым путем до Гижиги и до верховьев реки Колымы, а между тем оймекоиские жители, почти ежегодно посещающие эти дороги, имеют представление о «ученых экспедициях» только по одному какому-то случаю, от которого они остались в немалых убытках.

    Поэтому я счел своим долгом обратиться к Вам с покорнейшею просьбою, довести до сведения Конференции императорской Академии наук о изложенном выше поступке инородца Николая Иосифова Кривошапкина, с просьбою исходатайствовать ему какую-либо из допускаемых в таких случаях наград и официально выраженную благодарность. Вместе с тем я имею еще в виду и то обстоятельство, что место жительства Кривошапкина, т. е. Оймекон, оказывается весьма важным пунктом для будущих исследователей. Награда Кривошапкина за оказанное содействие осталась бы у них в памяти и расположила бы их ко всем ученым путешественникам.

    О последовавшем решении Академии покорнейше прошу сообщить по адресу: Через Якутское Областное Правление инородцу Оймеконо-Борогонского наслега Николаю Иосифову Кривошапкину.

    /Архив АН СССР, р. IV, оп. 17, № 37/в, лл. 5-7 об./

    *

                                                                 44. Ф. Д. ПЛЕСКЕ

                                [Отрывки из письма от 12 сентября 1891 г. Верхне-Колымск]

    Милостивый государь

                                          Федор Дмитриевич!

     [Начало письма — см. (Сведения об экспедиции Академии наук для исследования рр. Колымы, Индигирки и Яны. І. Путешествие от Якутска до Верхне-Колымска летом 1891 года. Из писем к непременному секретарю Академии и к адъюнкту Ф. Д. Плеске. // Зап. Акад. наук. Т. 68. Приложение № 3. С. 1-17.), стр. 1 до стр. 4, 1-й абзац]. [* Из нескольких примечаний к этой части письма, опущенных в печатном тексте, интересно следующее: «Только в Якутске и здесь я узнал, что следует называть это племя не юкаги́рами, а юкáгирами (юкáгир)». Первое из примечаний опубликовано в неполном виде — оно было в письме несколько длинное «Солидное пальто или сюртук с замечательно расширяющимися кверху рукавами и высокими пуфами на них, вроде последней моды у Петербургских дам». (Прим. ред.).]

    Из моих писем, адресованных на имя непременного секретаря Академии, Вы знаете, что только между Якутском и р. Алдан наш путь, следовавший до самой Колымы в общем ВСВ-му направлению, пересекал отрезок плоской возвышенности. Но перейдя Алдан (около устья р. Амги), мы имели уже дело с резко выраженною горною страною, высшие части которой, благодаря своим живописным коническим и пирамидальным или гребневидным скалистым вершинам, выходящим за пределы вертикального распространения древесной растительности, принадлежат к альпийскому типу гор, хотя, они нигде не достигают линии вечных снегов.

    Таким образом, между Алданом и Индигиркою мы пересекли Верхоянский хребет, круто опускающийся к плоской возвышенности. [Далее см. (Сведения об экспедиции Академии наук для исследования рр. Колымы, Индигирки и Яны. І. Путешествие от Якутска до Верхне-Колымска летом 1891 года. Из писем к непременному секретарю Академии и к адъюнкту Ф. Д. Плеске. // Зап. Акад. наук. Т. 68. Приложение № 3. С. 1-17.), стр. 5, 2-й абзац, до стр. 10, абзац 1-й].

    ...Падали в таких случаях и все ездоки, за исключением весьма счастливой в этом отношении моей жены, которой удавалось удерживаться в седле даже и в то время, когда лошади садились на задние ноги, принимая собачью позу [Далее см. (Сведения об экспедиции Академии наук для исследования рр. Колымы, Индигирки и Яны. І. Путешествие от Якутска до Верхне-Колымска летом 1891 года. Из писем к непременному секретарю Академии и к адъюнкту Ф. Д. Плеске. // Зап. Акад. наук. Т. 68. Приложение № 3. С. 1-17.), стр. 10, 2-й абзац до стр. 11, 2-й абзац].

    ...Краткий отчет об этих результатах помещен мною в письме на имя Непременного секретаря Академии. [Далее см. (Сведения об экспедиции Академии наук для исследования рр. Колымы, Индигирки и Яны. І. Путешествие от Якутска до Верхне-Колымска летом 1891 года. Из писем к непременному секретарю Академии и к адъюнкту Ф. Д. Плеске. // Зап. Акад. наук. Т. 68. Приложение № 3. С. 1-17.), стр. 14, 4 й абзац до стр. 16, 1-й абзац].

    ...Замечательно не везло нам относительно хищных птиц: сначала мы не видели их вовсе, а затем, хотя и встретили около 6-ти видов, но успели убить только 2 вида сов. (Небезынтересно мне показалась единственная в нашей коллекции гагара, не принадлежащая к знакомым мне трем видам этих птиц, точно также, как меня — профана, озадачил и незнакомый мне вид снегиря (Pyrrhula?), убитого на Алдане.

    Получив коллекцию, будьте любезны написать мне, что это за виды как и вообще прислать нам, «для наших домашних соображений» перечень названий собранных птиц, придерживаясь номеров, выставленных на ярлыках [Далее см. (Сведения об экспедиции Академии наук для исследования рр. Колымы, Индигирки и Яны. І. Путешествие от Якутска до Верхне-Колымска летом 1891 года. Из писем к непременному секретарю Академии и к адъюнкту Ф. Д. Плеске. // Зап. Акад. наук. Т. 68. Приложение № 3. С. 1-17.), стр. 16, 2-й абзац до стр. 17, 1-й абзац].

    ...С крайним огорчением сообщу также, что самые крупные из стеклянных банок превратились в дребезги от удара вьючным ящиком о лесину; другой такой удар лишил меня еще более драгоценной принадлежности: вылилось гораздо более ведра спирта хранившегося в одной из весьма хороших и дорогих жестяных посуд (заказанных мною в Иркутске) да еще в деревянном ящике! [Далее см. (Сведения об экспедиции Академии наук для исследования рр. Колымы, Индигирки и Яны. І. Путешествие от Якутска до Верхне-Колымска летом 1891 года. Из писем к непременному секретарю Академии и к адъюнкту Ф. Д. Плеске. // Зап. Акад. наук. Т. 68. Приложение № 3. С. 1-17.), стр. 17, абзацы 2-й и 3-й]. При отсылке коллекций будут препровождаться и соответственные «накладные» заметки наблюдения, измерения и т. п. [Далее см. (Сведения об экспедиции Академии наук для исследования рр. Колымы, Индигирки и Яны. І. Путешествие от Якутска до Верхне-Колымска летом 1891 года. Из писем к непременному секретарю Академии и к адъюнкту Ф. Д. Плеске. // Зап. Акад. наук. Т. 68. Приложение № 3. С. 1-17.), стр. 17, последний абзац].

    ...В письме из Оймекона я докладывал уже Академии о той значительной уступке против контрактной цены за лошадей (700 р., а в сущности не менее 800 р.), какая сделана была в пользу экспедиции нашим подрядчиком, инородцем Оймеконо-Борогонского наслега, Николаем Иосифовичем Кривошапкиным. Благодаря столь благоприятному для экспедиции стечению обстоятельств, из оставшихся денег я мог, во-первых, занарядить из Якутска количество муки (24 пуда) в пропорцию будущего года (1892), которая мне должна стоить не более 12 р. 50 коп за пуд (предполагается еще дешевле), тогда как на Колыме даже низшие сорта крупчатки идут от 18 до 20 р. за пуд! Муки этой, которую могут доставить только в марте или апреле месяце 1892 г хватит нам и на значительную часть 1893 г., потому именно, что здесь в ходу более животная (рыбная) пища, к которой и мы уже привыкаем с успехом [* Большинство членов экспедиции сразу полюбило здешнюю юколу, чем уже вполне гарантируется их процветание на севере. Один лишь я, хотя и любитель свежей рыбы, занимаюсь до сих пор только опытами пережевывания этого консерва (т. е. юколы), а проглотить его еще не сумел.]. К тому же от нынешнего лета осталось нам около 5 пудов сухарей (и 1 пуд ветчины), которые, как приготовленные по всем правилам искусства, хотелось бы сберечь для плавания по Колыме, так как здешнее печение, по недостатку дрожжей получает по необходимости неприятный кислый вкус. Тот же Кривошапкин (употребивший для нашего каравана 38 лошадей до Оймекона, а 43 от Индигирки до Колымы) уступил нам еще 3 пуда крупчатки (по 15 руб.) и 6 пудов ржаной муки (по 6 р. за пуд), в то время когда крупчатки здесь нет вовсе, а ржаная мука в казенном магазине в Средне-Колымске продается по 14 рублей и только от лиц, продающих получаемые ими казенные пайки, ее можно достать по 8 руб. за пуд, без доставки в нашу «крепость», в Верхнс-Колымск. Осуществится ли желаемое сбережение сухарей на лето или же нет — во всяком случае мы обеспечены от, голодовки, заподрядив достаточное количество рыбы и мяса. Табаку осталось нам с лета столько, что его хватит еще до будущей зимовки (1892/93 г.). Недостаток можем почувствовать только в сахаре и в свечах, покамест нам их не доставят из Якутска, вследствие чего у нас выдается теперь только одна свеча в день на весь дом, причем, разумеется, прибегаем к освещению посредством каминов; беда еще в том, что так как я покинул Якутск раньше получения накладной пришедших туда посылок, то и нам могут прислать сахар, когда будем нуждаться в свечах и обратно (а свечи стоят здесь от 1 р. до 1 р. 50 коп. за фунт, а сахар 1 р. фунт). — Мы успели здесь также запастись уже дровами на всю зиму (по 6 руб. за куб. саж.) и заготовили один карбаз для будущего плавания по Колыме; хотя с другим карбазом дело еще не покончено, тем не менее, оба они будут стоить не более 70-80 рублей и в связанном виде (как здесь практикуется) потребуют не более 4 человек экипажа. Если прибавить к тому же дешевизну рыбы [* Местные жители серьезно считают наш приезд принесшим счастье в рыбном промысле (осеннем). За сотню здешних «омулей» весом более 5 пудов, с нас берут по 4 руб. Вес различных рыб и измерения их будут присланы со временем, вместе с коллекциями], и то, что помещение наше (т. е. квартира) обходится только по 5 рублей в месяц (дом этот принадлежит местному псаломщику-дьячку), то очевидно, что как все время зимовки, так и плавание по Колыме обойдется нам очень дешево. Не вырешен еще только вопрос о стоимости переезда вьючным путем с Колымы на Индигирку (в конце лета 1892 г.); тем не менее, судя по меньшему расстоянию и меньшему количеству клади, передвижение это не может стоить таких бешеных денег, какие необходимо было расходовать на пути к Верхне-Колымску. Вот почему считаю себя в полном праве полагать, это и дефицит наш, не приведенный еще, в надлежащую известность потому, что значительная часть его переходит на сметную пропорцию 1892 года, окажется ничтожным, если даже не исчезнет вовсе от сбережений будущего года и нынешней зимовки, — только бы скорее получить деньги, которые, как сообщил уже из Якутска, не были еще переведены в казначейство.

    Не сделай же Кривошапкин столь великодушной (для его масштаба) и столь выгодной для экспедиции уступки, после расплаты с ним я сидел бы в Верхне-Колымске без денег да еще пользовался бы ныне мукою по средне-колымской цене и в кредит.

    Вот почему письмом из Оймекона я убедительно просил Академию представить Кривошапкина к какой-либо из допускаемых в таких случаях почетных наград, а Вас всепокорнейше прошу сделать и со своей стороны все возможное, как для осуществления, так и скорейшего хода этого дела, даже в том смысле, чтоб старик мог получить на печатной бланке уведомление о представлении его к награде.

     Представление это я мотивировал еще и тем, что Оймекон (место жительства Кривошапкина) является в высшей степени важным пунктом для будущих исследователей, как исходная точка хорошо знакомых местным жителям столь интересных дорог, как: 1) прямо через хребет к г. Охотску, 2) такой же прямой путь до Гижигинска, 3) путь по верхнему течению Колымы, до Верхне-Колымска, 4) вверх по нескольким правым притокам Колымы, к Ямской губе Охотского моря и 5) вниз по Индигирке, до устья р. Момы, не говоря уж о нашем маршруте. А между тем оймеконские жители до сих пор имели очень не лестное представление о «ученых» экспедициях, так как (между нами будь сказано) единственный, проезжавший здесь представитель ученого мира, покойный «Карлуша» Нейман, в качестве члена экспедиции Майделя, не уплатил тому же Кривошапкину прогоны за 12 лошадей, употребив эти прогоны, разумеется, на свой любимый напиток, помешавший ему и описать эту интересную дорогу, с тем большим ущербом для географии, что маршрут его пролегал местами до сотни и более верст севернее моего, хотя и через те же хребты.

    Утомил я Вас, однако, столь длинным «посланием», но ведь болтливость оказывается всегда в прямом пропорциональном отношении к продолжительности уединения и к количеству накопившихся впечатлений, — поэтому не взыщите. А тут еще в заключение хочется мне утомить Вас и нижеследующими покорнейшими просьбами:

    1) Нельзя ли получить в Главном Штабе точные и подробные сведения: откуда взят ими картографический материал для верхних течений рр. Индигирки и Колымы, а также и промежутка между Индигиркой и низовьями р. Алдан — вопрос интересный потому, что в литературных источниках я не находил об этом никаких указаний. Сведения эти благоволите сообщить мне при первой возможности.

    2) Не затруднит ли Вас просьба добыть из Минералогического общества том ихних Vеrhandlungen jahrg. 1850-1851, где находится труд Меглицкого: Geognosche Bemerkungen auf einer Reise in Ost-Sibirien.

    Поговаривали даже о возможности дать его мне gratis, но я забыл взять его перед отъездом (через Никитина или Мушкетова) Можно купить их в канцелярии Общества. Точно так же желательно было бы заполучить III-й том записок И. Р. Географич. Общ. по общей географии, где отчет Кропоткина о его Олекминско-Витимской экспедиции. Вместе с тем благоволите выслать мне стенной (отрывной) календарь на 1892 г. (чтобы и впредь было что повесить над диваном), а также и те номера газет, в которых будет сообщаться что-либо о нашей экспедиции.

    3) Если вышлете несколько мелкой стеклянной посуды (до 1/4 арш. высоты) и спирт, то попросите Якутское Областное Правление о пересылке их мне прежде, нежели что-либо другое, стоявшее у них на очереди для меня.

    4) Имейте в виду, что дробь, высланная из Петербурга в Иркутск, оказалась смешанною и потому более крупною, нежели та, которую нам удалось купить в Иркутске. О капсулях тожс не забудьте. А наконец, если Вам не составит особого затруднения найти в Петербурге желтый шнур, употребляемый для огнива, не тоньше обыкновенного карандаша, то купите его аршин с 15.

    Вот и все мои просьбы и все мое письмо.

    Пройдясь по комнате, я взглянул, однако, на развешанный в ней (в нашей «гостиной») план Петербурга, и разумеется, на ту его часть, где благодаря яркой краске, столь резко обрисовывается здание музея Академии с его флигелем во дворе. Понятно, что и памяти моей сейчас же воскресли: с одной стороны, наши веселые чайные заседания в зоологической лаборатории, а с другой, моя тихая, хотя и несколько мрачная, рабочая комната, где среди целых груд костей и черепов я в первый раз серьезно стал задумываться о «нашем» ныне Верхне-Колымске. Желая, чтобы и Вы, т. е. все высокоуважаемые, а вместе с тем и искренне любимые члены чайных заседаний, могли иметь более наглядное представление о месте нынешнего моего пребывания, я приложил, в виде виньетки к письму, изображение нашей квартиры с тремя амбарчиками, из которых средний превращен в якутскую кузницу. Здесь же я прилагаю и план этого дома. Не мешает, однако, прибавить, что каждому желающему еще точнее представить себе нашу жизнь в сравнении с петербургской, необходимо знать, что в то время когда Вы завтракаете в лаборатории (в 1 час пополудни), мы производим уже вечерние метеорологические наблюдения (9 часов вечера), так как нас отделяет уже более 120° долготы, а следовательно, 8 часов и около 3 минут различия во времени!

    Не взирая на то, почти каждую минуту досуга я с Вами.

    И. Д. Черский

    Сентября 12-го дня 1891 г.

    /Архив АН СССР, р. IV, оп. 17, № 16./

    *

                                                                  45. А. А. ШТРАУХУ

                                  [Отрывки из письма от 13 сентября 1891 г. Верхне-Колымск]

    Высокоуважаемый

                                      Александр Александрович!

    В первых числах истекшего августа месяца я имел честь уведомить Академию о благополучном достижении нами верховьев р. Индигирки, т. е. Оймекона. Вместе с тем, я передавал и сведения о главнейших результатах произведенных на этом пути исследований. В настоящее время экспедиция достигла уже конечного пункта своего летнего маршрута и с 28-го августа находится в Верхне-Колымске, где и предполагалось провести зиму 1891/92 г.

    Хотя от Оймекона до Колымы считают почти половину всей дороги, тем не менее мы прошли ее не в 40 дней, как юго-западную, более удобную часть маршрута, а всего лишь в 25 дней. Этим мы обязаны деятельности и распорядительности нашего подрядчика, снабдившего нас новыми лошадьми и лично сопровождавшего наш караван, состоявший из 43 лошадей и 6 проводников.

    Существующий картографический материал оказался в частности, еще более неточным в СВ-й половине маршрута, т. е. между Оймеконом и местом нашей зимовки настолько, что достаточно верными остаются лишь: общее направление указываемого на картах пути и отчасти положение хребта Томýс-хая’, теряющего здесь, впрочем, это название, которое применяется только к более северной части его. Показанные на карте [* И здесь, как в прежнем письме, я ссылаюсь на карту, изданную Военно-Топографич. Отделом Главного Штаба] речки: Курдáт, Аччыгы’й-Тары’н-уря’х и Улахáн-Тыры’н-уря’х принадлежат не Нелькáну, а вполне самостоятельному притоку Индигирки (Тыры’н-уря’х) и, как равно и сама речка Нелькáн, лежат гораздо западнее нашей дороги. Вместо них мы пересекали сначала систему рч. Чурукты’, впадающей в Индигирку выше Оймекона, затем сложную сеть верховьев р. Неры’, а наконец, уже вблизи хребта Томýс-хая’, три речки системы левой ветви р. Мóмы («Мома сухая» на карте, приток Индигирки). В числе последних трех речек находится и Кыгы’л-Балыктáх), которая поэтому принадлежит системе р. Момы (следовательно, Индигирки), а не Колымы (Зырянки), как показывается на картах.

    Вся площадь между Индигиркою и Колымою занята цепями альпийских высот (отроги Яблонового хребта), придерживающихся ССЗ-го направления, местами в виде резко обособленных параллельных гряд с остроконечными вершинами. Высоты эти, нигде не достигая линии вечного снега, значительно выходят за границу вертикального распространения древесной растительности, хотя все-таки они заметно ниже пересеченной части Верхоянского хребта. Самыми высокими пунктами являются следующие перевалы: Тас-кыстабыт, с бассейна р. Чурукты’ в систему р. Неры’ — затем весьма величавый Улахáн-чистáй, т. е. переход с р. Неры’ в бассейн верховьев р. Момы, а наконец, Индигирско-Колымский водораздел (южная часть хребта Томýс-хая’).

    Безлесные части двух последних перевалов настолько длинные (на Улахан-чистай более 50 верст), что мы должны были везти с собою дрова для ночлега. На том же Улахан-чистай (14-15 августа) в первый раз палатки наши покрылись изрядным слоем выпавшего снега, который, впрочем, надоедал нам еще 18, 19, 21, 22 и 23 августа, покрывая иногда почву на 0,15 м толщины (в системе р. Момы).

    В письме из Оймекона я сообщал уже, что большая часть западного склона Верхоянского хребта состоит из палеозойских осадков, обильных ископаемыми кораллами (Favosites, Halysites и другие). Осадки эти, изогнутые синклинально (простирание почти NNО), образовали собой берег вод, в которых отлагалась перемежаемость темно-серых песчаников с глинистыми сланцами, залегая несогласно на головах восточного склона палеозойской складки. Находя в прибрежных частях этих, более новых, осадков только плохие отпечатки растений, но зная, что такие же сланцы прежними путешественниками встречены по Колыме и Яне, где в них найдена была триасовая фауна, я задавал тогда вопрос: не вступил ли я уже в область мезозойских образований. [* Следующая далее в печатном тексте фраза «Высказанное выше предположение о принадлежности глинистых сланцев к мезозойским образованиям скоро подтвердилось» вставлена в Петербурге при компоновке статьи и в письме Черского отсутствует. (Прим. ред.)]

    [Далее см. (Сведения об экспедиции Академии наук для исследования рр. Колымы, Индигирки и Яны. І. Путешествие от Якутска до Верхне-Колымска летом 1891 года. Из писем к непременному секретарю Академии и к адъюнкту Ф. Д. Плеске. // Зап. Акад. наук. Т. 68. Приложение № 3. С. 1-17.), стр. 13, абзац 3-й и далее до стр. 14, абзац 3-й.]

    ...В настоящее время я приступил уже к составлению геологической карты и профили, после чего возьмусь за обработку дневников.

    Увеличилась со времени отъезда из Оймекона и ботаническая коллекция; что же касается зоологических, то прирост их оказался незначительным по причине преследовавших нас дождей, холодов (до -7,5° Се1s.) и снега (подробности в письме на имя Ф. Д. Плеске). Хорошо еще, что нам удалось во время достигнуть места зимовки: от якутов, отставших от нашего каравана на 2 дня пути, мы узнали ныне, что вслед за нами, в средней части течения р. Зырянки выпал снег глубиною выше колен лошади, а происшедшая из него вода сорвала устроенный нами мост на речке, затопив и без того едва проходимые грязи. Две лошади ихнего каравана пали, выбившись из сил, а одна исчезла вместе с вьюком, провалившись, как полагают, в торфяниках.

    В настоящее время, т. е. в Верхне-Колымске, зоологические коллекции наши стали увеличиваться, к тому же и начавшийся здесь осенний промысел рыбы дает очень хорошие результаты. Здесь же, понятно, постараемся воспользоваться и весенним перелетом птиц. Незадолго начнется и высылка наших летних коллекций.

    Остаюсь с глубоким уважением и готовностью к посильному труду

    И. Д. Черский.

    Верхне-Колымск

    13/25 сентября 1891 г.

    /Архив АН СССР, р. IV. оп. 17. № 16./

 

    *

                                                             46. М. М. САННИКОВУ

                                                     [Январь 1892 г. Верхне-Колымск]

    Верхне-Колымск, января [пропуск] дня 1892 г.

    Милостивый государь

                                           Михаил Михайлович.

    На Колыму проник слух, будто бы Вам посчастливилось открыть где-то, по р. Яне, хорошо сохранившийся труп мамонта.

    Быть может. Вам уже известно, что в настоящее время ученая экспедиция императорской Академии наук, состоящая под моим начальством, находится уже в Верхне-Колымске и что задачи ее состоят в том, чтобы исследовать ныне летом течение р. Колымы. провести 1892-93 года на Индигирке (где церковь Майор Крест, около Омук-кюэля), а затем, спустившись вниз по Индигирке до Русского устья, выйти на следующую зимовку в г. Верхоянск (в сентябре 1893 г.).

    Так как одна из главнейших целей экспедиции заключается в геологическом изучении почвы, в которой встречаются остатки мамонтов и других ископаемых животных, то понятно, что приобретение более или менее хорошо сохранившегося трупа мамонта (или другого какого-либо животного того времени) имело бы громадное значение для науки, в особенности, что такое желание выражено было самим государем императором, всемилостивейше даровавшим средства на снаряжение этой экспедиции.

    Поэтому, если слух о находке мамонта не принадлежит к числу возможных выдумок, покорнейше прошу Вас, м. г., уведомить меня письменно в виде ответов на нижеследующие вопросы:

    1) Где найден мамонт, т. е. по какой речке или вообще в каком месте и в каком, примерно, расстоянии от Казачьего или Верхоянска или вообще от какого-либо известного населенного пункта; при этом надо упомянуть: на восточной ли стороне р. Яны (т. е. на правой, к Индигирской стороне) или же на западной, т. е. на Ленской стороне.

    2) Целый ли это труп или только часть его.

    3) Весь ли он открылся из земли или же показались только некоторые его части, а если так, то какая часть его открылась.

    4) Есть ли при нем бивни, т. е. «клыки» или «рога».

    5) Покрыт ли он кожею и сохранилась ли на ней шерсть, или же около костей находятся только куски кожи, а если так, то на каких местах уцелела эта кожа.

    6) Заметно ли мясо около костей и жир под кожею.

    7) Сохранились ли кишки и вообще внутренности, если это можно заметить через какое-либо имеющееся отверстие, но делать разрез нарочно для этого не следует, так как всего более следует дорожить целостью трупа [* В случае же, если брюшная полость оказалась бы продырявленною, а через отверстие это выпадали бы желудок и кишки, то все такие внутренности, хотя бы и в самом засохшем, изломанном и вообще поврежденном виде, должны быть обязательно собраны и сложены в какую-либо суму или холстину, стараясь по возможности, чтобы в нее не попадали ни трава, ни мох.].

    Нам давно уже известно, что мамонт был очень похож на слона и выглядывал в общем так, как я изобразил его на прилагаемом здесь рисунке. Поэтому в высшей степени важно знать еще следующие особенности трупа:

    8) Сохранился ли при нем мясистый хобот; хотя бы в самом засохшем, сплющенном и поврежденном состоянии, хобот мамонта, имеет для нас очень важное значение и потому сохранением надо дорожить, как равно и ушами этого животного.

    9) Уши мамонта должны иметь вид плоских и очень широких лоскутов, как будто больших кусков кожи, висящих по бокам головы, необходимо заботиться о их целости, как равно и о сохранении шерсти, покрывающей уши.

    10) Особенное внимание следует обратить также на целость хвоста, заметив в свою очередь: весь ли он покрыт шерстью, какой длины эта шерсть и есть ли на конце хвоста кисточка из более длинных волос и какой длины эти волосы.

     11) Человеку, имеющему возможность осматривать такой труп месте, где он открылся, необходимо, кроме того, тщательно вглядываться в шерсть, покрывающую кожу животного: везде ли она одинаковой длины, нет ли очень длинных волос вдоль хребта, по бокам шеи, на ушах, на подбородке, на нижней поверхности шеи, на груди, между передними ногами, на передней части нижней поверхности брюха, на верхних частях ног и т. п.; какой длинны эта шерсть, где она всего длиннее, какой, примерно, длины бывает шерсть на боках животного, на сколько она короче на его голове, на брюхе и между задними ногами. Какого цвета бывает эта шерсть, где она темнее, а где светлее; нет ли где-либо более темных или более светлых полос или пятен. Если на трупе мало шерсти и она легко отпадает, то отпавшие клочки или пряди ее весьма хорошо было бы завертывать в бумагу, надписывая, с какого она места, напр., с уха, с боков, с хребта, с такой-то части шеи или с хвоста и т. п.

    В случае, если труп, о котором идет речь, не имеет таких ушей, как у слона, а напротив, уши его более похожи на лошадиные, то это будет не мамонт: но, кстати, необходимо знать, что насколько интереса представляет труп мамонта, настолько же важно для науки (а иногда даже важнее) и трупы других животных, как больших (бык, лошадь, некоторые породы оленей), так в особенности небольших или средних размеров (похожих на козлов или на больших кошек с полосатою шерстью и т. п.), если только они найдены также в земле, как и мамонты. Весьма интересно даже собирать сведения о том, находят ли в мерзлой почве трупы таких животных, а если находят, то каких именно?

    Если слух о находке мамонта, действительно, верен и труп достаточно хорошо сохранился, то, разумеется, первою заботою человека, которому посчастливилось его найти, должно быть сбережение его от возможных повреждений или же совершенного уничтожения. Поэтому необходимо:

    1) Озаботиться чтобы труп, если он открылся около самой реки или озера, не оборвался бы в воду и не был ею снесен или затоплен. Способ такого предохранения Вы можете лучше придумать, так как он зависит от чисто местных условий.

    2) Обеспечив его от затопления, необходимо принять меры чтобы труп не попортился до того времени, когда мне будет возможно заняться им лично. Для этого хорошо было бы сделать над ним покрышку из древесных стволов или жердей, вроде балагана предохраняя его дерном от дождей; если же это невозможно вследствие недостатка или отсутствия леса, то прибегнуть к какому-либо другому, местному способу предохранения от дождей и солнца; если же довелось бы завалить труп землею то прежде всего, для сбережения шерсти, необходимо его прикрыть, напр., хотя бы подержанными оленьими шкурами («постелями») шерстью кверху и т. п.

    Для всего этого, понятно, необходимы некоторые средства; но если только труп этот хорошо сохранен, даже в таком случае, если у него хорошо сохранилась голова с хоботом и ушами, то впредь до моего приезда Вам необходимо обратиться за содействием к г. верхоянскому окружному исправнику, которому я писал уже об этом.

                                                                             -----

    Хотя бы слух о находке мамонта в настоящее время и не оправдался, во всяком случае надеюсь, что письмо это со всеми сообщенными в нем сведениями не будет лишним для Вас, как для обитателя страны, в которой такие трупы могут найтись со временем. Вместе с тем, обращаюсь к Вам с покорнейшею просьбой сохранять у себя все ископаемые кости, какие только Вам удастся собрать за время пребывания моей экспедиции в здешнем крае, затем во время моей зимовки в г. Верхоянске переслать их туда же. Тогда я буду иметь возможность определить их и, от Вашего имени, отправить их в музей Академии. Кстати, необходимо иметь в виду, что ископаемые кости небольших размеров и даже самые маленькие (малых животных) имеют для науки величайшим интерес.

    /Архив АН СССР, р. IV, оп. 17, № 20, лл. 6-7./

 

    *

                                                                   47. Г. И. ДУГЛАСУ

                                                    [12 января 1892 г. Верхне-Колымск]

                                                                               Копия

    Милостивый государь

                                           Генрих Иосифович!

    В ответ на заявление о намерении Вашем вступить в законный брак и о желании Вашем не взирая на то, состоять на службе при вверенной мне экспедиции, считаю долгом уведомить Вас о нижеследующих условиях, при которых только желание Ваше может осуществиться без ущерба для экспедиции.

    Согласие мое на Ваш брак с оставлением Вас при прежних занятиях (охота, препарирование и помощь в хозяйственной стороне экспедиции) может последовать лишь в таком случае, коль скоро Вы обяжетесь подпискою, что брак этот ни под каким предлогом не повлияет: ни на обычный ход Ваших занятий на ползу экспедиции, ни на скорость ее передвижений, ни, наконец, на какое-либо увеличение расходов по путешествию.

    Условия эти, выраженные в Вашей подписке, Вы должны соблюдать ненарушимо, споспешествуя всеми зависящими от Вас мерами точному исполнению принятых Вами обязанностей при экспедиции.

    На подлинном подписал И. Д. Черский.

    С подлинным верно И. Д. Черский.

    Верхне-Колымск.

    Февраля 5-го дня 1892 г.

    /Архив АН СССР, р. IV, оп. 17, № 37, л. 2./

    *

                                                          48. И. Д. ЧЕРСКОМУ

                                               [12 января 1892 г. Верхне-Колымск]

                                                                        Копия

    Милостивый государь

                                           Иван Дементьевич!

    Согласно желанию Вашему выраженному в письме от 12 января 1892 года за № 3-м, удостоверяю настоящим моим заявлением, что вступление мое в законный брак под никаким предлогом не будет влиять: ни на обычный ход моих занятий на пользу экспедиции, ни на скорость и своевременность ее передвижений, ни, наконец, на какое-либо увеличение расходов по путешествию против прежних. Условия эти я обязуюсь соблюдать ненарушимо, споспешествуя всеми зависящими от меня мерами точному выполнению принятых мною обязанностей, без чего лишаюсь возможности состоять при вверенной Вам экспедиции.

    Января 12-го дня 1892 года.

    Верхне-Колымск, Якутской области.

    Прусский подданный Генрих Иосифов фон Дуглас.

    С подлинным верно:

    И. Д. Черский

    Верхне-Колымск

    Февраля 5-го дня 1892 г.

    /Архив АН СССР, р. IV, оп. 17, № 37, л. 1./

    *

                                                            49. А. А. ШТРАУХУ

                                                [6 февраля 1892 г. Верхне-Колымск]

    6 февраля 1892 г.

                                                           Его превосходительству

                                                     г-ну непременному секретарю

                                                           Имп. Академии Наук

    При сем имею честь препроводить в Академию Наук нижеследующие рукописи, карты и профили как результат обработки материалов, собранных мною летом 1891 года и во время пребывания в Верхне-Колымске.

    1) Предварительный отчет об исследованиях, произведенных в 1891 г.

    2)     Карта верхних течений рр. Колымы и Индигирки, а также Индигирско-Алданского водораздела, исправленная на основании моего маршрута 1891 г. и расспросных сведений в масштабе, принятом для «Карты азиатской России», изданной Главным Штабом, т. е. 100 верст в дюйме. Карточка эта назначена к предварительному отчету, как равно и

    3) Геологический разрез горной страны, лежащей между р. Алданом и Верхне-Колымском в масштабе 100 верст в дюйме для горизонтальных расстояний и 10 000 футов для вертикальных.

    4) Подробный геологический маршрут от р. Алдана до Верхне-Колымска на двух листах, в масштабе 20 верст в дюйме, вместе с такими же профилями всей местности, в масштабе 20 верст в дюйме для горизонтальных и 1000' в дюйме для вертикальных расстояний. Маршрут этот назначен для будущего подробного отчета о результатах вверенной мне экспедиции.

    5) Метеорологические наблюдения, производящиеся мною в Верхне-Колымске: за сентябрь, октябрь, ноябрь и декабрь месяцы 1891 г. и за январь 1892 г. (по новому стилю).

    Посылки с коллекциями будут высланы с ближайшими почтами.

    Представляя поименованные выше рукописи, карты и профили в распоряжение Академии наук [* Вместе с тем считаю долгом уведомить, что сегодня, т. е. 6/18 февраля (стар. стиль) я получил из Якутска пять тысяч четыреста пятьдесят пять рублей (5455 р.), назначенные на исследования в текущем (1892) году], покорнейше прошу принять уверение в глубоком моем почтении и совершенной преданности, с какой имею честь быть

    Вашего превосходительства

    покорнейший слуга

    И. Черский.

    Верхне-Колымск,

    февраля 6/18 1892 г.

    /Архив АН СССР, р. IV, оп. 17, № 24/6./

    *

                                                                    50. Ф. Д. ПЛЕСКЕ

                                                    [6 февраля 1892 г. Верхне-Колымск]

    Верхне-Колымск.

    6/18 февраля 1892 г.

    Многоуважаемый

                                    Федор Дмитриевич!

    Прилагаю при сем предлинное письмо (выдержки из моих заметок «то о том, то о сем»), которыми можете пользоваться по Вашему усмотрению. Из него Вы узнаете о нашем житье-бытье в Верхне-Колымске. Вместе с этим на имя непременного секретаре Академии я выслал: 1) предварительный отчет за лето 1891 г., 2 маршрутные географические карты, профили в двух листах, 3) малую карточку, 4) малую профиль и 5) метеорологические наблюдения за сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь, январь.

    К сказанному в «предлинном письме» я должен прибавить здесь еще кое-что, в свою очередь не лишенное интереса, хотя и более «конфиденциальное».

    Во-первых, примите к сведению и руководству, что до сих пор я не получил еще денег, хотя в сущности я еще и не нуждался в них [* Сегодня я получил уже деньги 5455 р. и первые 14 посылок.]. Но незадолго понадобятся уже некоторые расходы в виду приближающегося походного положения. Финансовые дела мы повели здесь до того великолепно, что «сердце радуется». Теперь я знаю уже, что и за переезды на вьючных с р. Колымы на место будущей зимовки (на Индигирке, см. последний лист «предлинного письма») мне доведется платить не более как по 25 рублей с лошади, а может быть, даже и по 10 р., а уж никак не по сотне, как это устроило мне Областное Правление в прошлом году, о чем мне не забыть и чего не переварить мне «до гробовой доски» — как случай, в котором простой якут показал себя гораздо выше в нравственном отношении, нежели целое сборище «блюстителей законов».

    К концу текущего года я отправлю Вам мой финансовый отчет в надежде, что дефицит истекшего года низведется если не к нулю, то всего лишь к нескольким десяткам рублей. Моя смета на текущий год выражается приблизительно в таких цифрах, в которых, имейте в виду, я ставлю лошадей по 25 рублей (а не по 10, как обещал мне устроить здешний исправник [* С этой же почтой он написал мне, что лошади будут стоить по 20 рублей.]).

 

    При этом имейте в виду, что в смету эту следует отнести несчитавшуюся здесь купленную уже муку (25 пудов), все Ваши посылки, которые я получу еще только через 1/2 месяца, готовый уже табак, чай и т. п. (из посылок Ваших мы издержали только те, которые получили в Иркутске, а остальные перешли на нынешнюю смету), да и все в смете моей сочтено в сравнительно большем размере, нежели следует выжидать. Но с переводами денег устраивайтесь теперь лучше [* Все сказанное мною теряет теперь значение, так как деньги уже получены мной и никаких экстренных нужд не будет, разве только с мамонтом], в особенности имея в виду сообщаемый ниже слух о мамонте. Лучше перевести в Якутск всю сумму на последние два года, тогда легче будет добывать ее, в случае нужды — иначе можно изгадить все дело. Обдумайте все это и поступите как сочтете лучшим.

    Доверенность на получение пенсии, засвидетельствованная исправником, при сем прилагается; я опоздал с нею, но опоздал с приездом к нам и исправник.

    Нежданно-негаданно свершилось «событие», выходящее из ряда  обыкновенных. Вообразите, Г. Дуглас, в одно прекрасное утро, объявил нам, что, влюбившись в одну из дочерей местного заштатного священника, он во что быто ни стало решает на ней жениться!! — Не желая, с одной стороны, подготовить шансы на нелестные воспоминания о пребывании здесь экспедиции (семейство это образцово нравственное и дружно живущее — до удивления), а с другой стороны, вполне сознавая, что успех дела экспедиции не должен стоять в какой-либо зависимости от наших узко-житейских вожделений, понятно, что на такое заявление я мог ответить только «официальною бумагою», выставив в ней те условия, без соблюдения которых данное лицо не может оставаться членом экспедиции. Копию этой «бумаги», как равно и копию данной мне затем подписки, препровождаю Вам как документ — на случай представившейся в нем надобности. Доживем — увидим, а в крутых делах я всегда тверд и решителен [* Во всяком случае он должен теперь «из кожи лезти», чтобы увеличить коллекцию птиц, иначе ему будет неудобно].

    Адрес посылок и писем, как я сообщал уже и прежде, может оставаться неизменным хотя бы до конца экспедиции, так как тракт у нас один, а зимовки наши перемещаются, т. е. будут перемещаться, подвигаясь навстречу российской почте, которую задержат всегда на ближайшей ко мне станции. Но бумага в Областное Правление с просьбою не задерживать посылок — всегда необходима. Вот и теперь, как увидите из моего «письма-фельетона», мы сидим тут и без свечей и без сахара, да и мука на днях выйдет. Посылайте все по прежнему в условленном количестве, не забывая прилагать ежегодно календарь (отрывной и по возможности изящный).

    Последнее Ваше письмо от 29 апреля 1891 г. за № 10 я получил здесь 17/29 ноября 1891 г. Имейте в виду, что почта из Якутска к нам выходит: 10 апреля, 10 августа и 10 декабря.

    Только теперь, после обработки материалов, достаточной для составления всего, что я послал ныне в Академию, могу взяться за отправление коллекций, оставшихся здесь не без прироста.

    Птиц набралось всего, впрочем, только 116. На будущий год желаем утроить это количество. Всему будут соответственные «накладные», т. е. подробные списки; со временем из Верхне-Колымска же вышлю и все записанные мною наблюдения и сведения о фауне.

    Млекопитающих, по числу индивидуумов (штук 70, считая с черепами), набралось изрядно, но видов мало. Так, напр., невзирая на штук с 30 полевок (Аrvicolaе), их только два вида.

    Рыб собрано 15 видов в количестве не менее 50 неделимых, из них только 5 лососиного семейства. Всех рыб я насчитываю здесь не менее 22 видов (в Верхне-Колымске), а именно: щука (европейский вид Еs. lucius), карась, налим, чебак, гальян, колюшка (тимирятах), окунь, ошотур, Сottus [* С р. Индигирки, а здесь она вовсе неизвестна] Catostomus (у меня их более 10 штук), затем лососиные: ленок, хариус, щокур, нельма, чир (речной и озерный), омуль*, назнаха, конек, пеллядка* и краска (?), и наконец осетр* и стерлядь*. Все подчеркнутые виды имеются в спиртных экземплярах, хотя нельма и чир только в виде недорослей. Есть у меня также и взрослые индивидуумы этих видов, как равно еще 4 вида, означенные звездочкой, но все они в испорченном виде, и потому я их не считаю по негодности. По счастью все они водятся еще обильнее в низовьях Колымы и на Индигирке, где поэтому ныне летом можно будет запастись хорошими экземплярами, прямо с невода, так как рыбы эти, за исключением «назнахи» и «краски», принадлежат к самым обыкновенным.

    Исправник сообщил мне, что на Колыму проник слух, будто бы М. М. Санников (с Казачьего на р. Яне) открыл где-то «великолепно сохранившийся» труп мамонта и занят теперь сбережением и охранением его от возможной гибели. Понятно, что от Санникова, знающего о моем пребывании в Верхнем, я должен был бы получить уведомление об этом.

    Невзирая на то, вместе с этим письмом я высылаю ему, на всякий случай, довольно подробную инструкцию, копию с которой препровождаю и Вам. Ответ Санникова я могу получить во всяком случае не ранее как после возвращения с устья Колымы в Средне-Колымск, а не то, так и на месте будущей зимовки, и тогда только можно будет предпринять что-либо решительное (хотя между нами будь сказано, я в высшей степени рад был бы, если бы мамонт не помешал мне добраться и до устья Индигирки, исследование которой обещает мне много и много интересного). До тех пор, т. е. на месте будущей моей зимовки (см. последний лист длинного письма), я должен получить от Вас письмо с различными возможными соображениями и инструкциями на случай действительно хорошо сохраненного трупа, кое-что о лучшем способе расчленения трупа для его перевозки, о самой перевозке и т. п. Я не знаю также о размерах премии за нахождение и заявку трупа. К местным условиям я, разумеется, применяюсь и постараюсь неподгадить.

    Насколько, сидя еще в Якутске, меня тянуло к Верхне-Колымск, настолько теперь мне так и снятся берега Колымы, от которых я выжидаю много интересного в геологическом отношении, в особенности, что это уже область распространения ледяных пластов в наносных отложениях.

    Морозы, как увидите из моего длинного письма, достигли у нас -58° Се1s.)

    (23 января)

    4 февраля.

    Пишите, пожалуйста, кое-что поподробнее и о всех, прямо или косвенно причастных к Академии и зоологич. лаборатории. Каково здоровье глубокоуважаемого Александра Александровича, и всех Вас поименно: Герценштейн (не с семейством ли, — раз уже на казенной квартире?), Бихнер, Бианки, со своими, Петр Петрович, Юлий Евграфович? Кое-что, если достойно внимания — об университетских (каково здравствует Никольский и врази его), о Горных, Географических и т. д. и т. д. — все это меня интересует ныне, как некогда интересовать могли сведения о лицах, оставлявшихся мною после окончания каникулярного отпуска в Институте. Может, кто-либо из них удостоит меня письмецом, исходя, во-первых, из того, что мне одному не хватает ведь сил написать каждому отдельно, а во-вторых, в том убеждении (кое может быть удостоверено собственноручным, моим подписом и |приложением именной печати), что, изливая «чувствия» свои; в посланиях, в воображении моем толпятся всегда разом все члены наших «чайных заседаний».

    После всего сказанного нечего кажется и уверять в каких-либо почтениях или преданностях, с какими должен оставаться в далеком и захолустном Верхне-Колымске

    И. Д. Черский.

    [1-я приписка на полях]

    В полученных посылках оказались: сахар, свинина, дробь, книги Миддендорф) и два ящика с моим описанием новосибирской коллекции.

    Без сахара мы жили с 22 октября, т. е. ровно 3,1/2 мес., а без свечей с 15-го января; муку получим только в апреле, а у нас ныне всего лишь 1,1/2 пуда. Даже расточительный богач может здесь просидеть иногда без предметов почти первой необходимости; наш священник, напр., курит теперь махорку, да и муки и свечей у нас почти нет — в срок не доставили — вот и все; ржаной хлеб я никогда не любил и не ел, а теперь он служит десертом, только жаль, что такой десерт подается не более одного раза в неделя Тем не менее живем весело и не унываем. Здоровье вполне удовлетворительное. Я страдаю только воспалением глаз; жена немного нервничала. Дугляс серьезно был болен, но теперь выздоравливает.

    [2-я приписка на полях]

    Зимою птиц тут оч. мало; кто подвернулся, того били; зато весною, говорят, их бывает здесь «видимо-невидимо», в особенности уток разных пород, чаек, гусей и лебедей. Все знают здесь «лебяжьи пляски»; отлично знают, сколько какая птица несет яиц, — где и какое гнездо вьет.

    /Архив АН СССР. р. IV, оп. 17, № 20, лл. 1-3 об./

    *

                                                                  51. А. А. ШТРАУХУ

                                                          [30 мая 1892 г. Верхне-Колымск]

    Верхне-Колымск.

    Мая 30-го дня 1892 г.

                              Его превосходительству господину непременному секретарю

                                                        Императорской Академии Наук

    Вверенная мне экспедиция находится уже в совершенном снаряжении и готова к отплытию. Река вскрылась еще 14-го мая стар. стиля, но надо было выждать понижения ее уровня, иначе берега были бы недоступны для исследования. Отъезд назначен на 1-е июня.

    При сем имею честь препроводить некоторые оставшиеся еще части коллекций 1891 года (ботаническая, энтомологическая и остеологическая), как равно и птиц весеннего сбора 1892 года. Этих последних набралось ныне до 150 экземпляров в количестве не менее 60 видов, между которыми есть известный процент, на которых мои инструкции делали особенный натиск, напр. Rhodostethia rosea, Podiceps Holboldi, Oidemia Steinegeri, Oidemia americana, Anas formosa, Sterna kamtschatica и т. п.

    Главная часть коллекции 1891 года выслана уже 22-го марта, а предварительный отчет, геологическая карта, профили и малая орографическая карта отосланы еще 10-го февраля сего года.

    Но, вместе с тем, я должен сообщить и о самом прискорбном неожиданном обстоятельстве.

    В конце марта при вполне хорошем состоянии здоровья у меня появился кашель, на который, понятно, я не обращал особенного внимания. В апреле кашель этот, не уступивший имеющимся средствам, принял вполне сериозный и совершенно новый для меня характер. Появившиеся сначала следы крови в мокроте скоро исчезли; боли в груди не было и теперь нет; усиленное кровообращение (пульс 90-100), но без приступов биения сердца и без лихорадочного состояния; аппетит хороший. Кашель значительно уменьшился в последнее время, но ассоциированный спазм диафрагмы и брюшного пресса почти не покидает меня и решительно не дает спать, заставляя издавать невольные стонообразные звуки, невзирая на отсутствие болей. Нервных осложнений (в смысле моей прежней болезни) нет и не бывало. В аптеке моей не оказалось дигиталиса. Колымский округ остается временно без доктора, а с уровнем фельдшерских познаний в таких случаях я сам конкурирую с успехом. Все это ослабило меня уже до того, что настоящее письмо я счел более удобным писать не собственноручно, и если так будет продолжаться, то дни мои уже сочтены.

    Понятно, что насколько это было возможно, я старался привести дела экспедиции в порядок. Мая 25-го я сделал распоряжение (копия его при сем прилагается), чтобы невзирая на мою смерть, где бы таковая ни состоялась, экспедиция, под управлением моей жены, Мавры Павловны Черской, продолжала бы путь свой вниз по Колыме, занимаясь орнитологическими, энтомологическими и ботаническими коллекциями, причем я вполне надеюсь, что жена моя доставит вместе с тем Академии и правильно собранные: геологическую (петрографическую) и палеонтологическую коллекции с образцами наносных отложений и их разрезами. Только по возвращении обратно в Средне-Колымск экспедиция должна считаться оконченною (разумеется, если меня уже не будет).

    Все мои дневники и заметки будут Вам отосланы в порядке. Дневников 5 книжек в переплете: 4 книжки in quarto: № 1 геологический (от г. Якутска до Оймекона на р. Индигирке); № 2-й о млекопитающих животных; № 3-й рыбы и птицы; № 4-й этнографические заметки и № 5-й in 8°, писанный карандашом, дневник путешествия от Оймекона до Верхне-Колымска, эту часть я не успел переписать в дневник № 1-й. Не успел я также составить подробные накладные списки для ботанической и энтомологической коллекций, они помечены только числом и месяцем; но достаточно позволить специалистам сделать выписку из представленных уже Академии больших профилей и маршрутной геологической карты, и они почерпнут оттуда как сведения о местности, в которой собраны отдельные экземпляры, так и высоту того места; на той же профили означены и пересекавшиеся мною границы вертикального распространения растительности на всех 4-х хребтах (Верхоянский, Тас-кыстабыт, Улахан-чистай и Томус-хая).

    О состоянии средств экспедиции считаю долгом сообщить нижеследующее.

    Февраля 6-го дня 1892 года я получил из Якутска четыре тысячи пятьдесят пять рублен (4055 р.) наличными и мой именной банковый билет на тысяча четыреста рублей (1400 р.), остававшийся там в обеспечение взятых мною из сумм Областного Правления 1400 рублей.

    /Архив АН СССР, р. IV, оп. 17, № 18./

                                                                            * * *

                                                                 КОММЕНТАРИИ

    39-41. Первые три письма на имя Ф. Д. Плеске написаны с пути в Якутск. Письма печатаются по подлиннику; как видно из первых строк письма 39 из Иркутска от 21 марта 1891 г., — это первое письмо с дороги. Посланные ранее Черским 8 телеграмм на имя Ф. Д. Плеске с пути от Златоуста до Качуга сохранились в Архиве Академии наук (ф. IV, оп. 17, № 17); они содержат очень краткие сведения о переездах и здоровье Черского.

    Качуг — село в верховьях Лены, куда ранее доставляли товары из Иркутска па лошадях; от Качуга начинался сплав по Лене.

    Паузок — грубое утюгообрязное судно с плоским дном и вертикальными бортами, грузоподъемностью 60-70 тонн, пригодное только для сплава. Без крыши оно называется на Лене карбазом, а с крышей — паузком. В Якутске паузки продаются на слом; местные жители используют толстые доски, из которых они сделаны, на тротуары и заборы; для жилых домов доски эти не годятся, так как пробиты большим числом круглых дыр, предназначавшихся для деревянных нагелей, скреплявших судно. Паузки применялись ранее купцами для торговли во время сплава по Лене.

    Всю невыгодность заключенного заранее якутскими властями договора на лошадей для каравана Черский понял лишь позже, как видно из последующих писем.

    В Якутске по переписи 1901 г. было 7097 жителей, 9 каменных домов и 922 деревянных, и во времена Черского он выглядел весьма захудалым городишком. Три башни с участком крепостной стены между ними, о которых пишет Черский, представляли один из самых замечательных памятников деревянного зодчества XVII века. Это были остатки крепости Якутского острога, построенной в 1678 г. воеводой Бибиковым. Кроме этих трех башен, не сохранившихся до нашего времени, с другой стороны собора расположена надвратная башня, входившая в состав восточной стены той же крепости. Она сохранилась до сих пор и тщательно охраняется.

    Письмо на имя Ф. Б. Шмидта из Якутска пока в архивах не обнаружено.

    В письме № 41 ярко отражена широта интересов и энергия Черского-исследователя: несмотря на свое болезненное состояние, он ведет разнообразные наблюдения во время плавания по Лене в неудобных для научной работы условиях — на тяжелом неуклюжем паузке.

    Деревня Еланская находится не ниже, а выше Якутска, в 150 км — это описка Черского.

    «Dаhin, dаhin, wо diе Сitronen weden blühen, nосh bеkant sind» — «туда, туда, где лимоны не только не цветут, но и совсем неизвестны», — перефразировка рефрена из стихотворения Гете «Песни Миньоны» — «Туда, туда, где цветут лимоны». Возможно, что Черский, говоря «о времени оном», вспомнил, что в 1876 г. он упомянул этот рефрен в своем последнем письме Чекановскому (см. письмо № 13).

    42. Из письма № 42 и писем № 44 и 45, написанных из Верхне-Колымска, А. А. Штраух скомпоновал связный очерк и опубликовал его в 1892 г. (Сведения об экспедиции Академии наук для исследования рр. Колымы, Индигирки и Яны. І. Путешествие от Якутска до Верхне-Колымска летом 1891 года. Из писем к непременному секретарю Академии и к адъюнкту Ф. Д. Плеске. // Зап. Акад. наук. Т. 68. Приложение № 3. С. 1-17.). Мы публикуем только те части письма, которые не вошли в этот очерк; публикация по подлиннику. Письмо написано по прибытии в Оймякон (такова транскрипция этого населенного пункта на современных картах, но Черский пишет Оймекон и иногда Оймекён — что правильнее и ближе к местному произношению).

    Оймяконом называют отрезок долины Индигирки длиной более 50 километров между устьями ее левых притоков Кюентя и Куйтугун. На современных картах это имя присвоено центральной части этого отрезка, где расположен районный центр. Иногда этим именем обозначали поселение на левом берегу Куйтугуна, близ его устья, где в 1926-1929 гг. находился центр района (на современных картах с. Томтор). По всему этому отрезку долины Индигирки разбросаны отдельные якутские юрты. Черский вышел в среднюю часть Оймякона, где тогда находилось родовое правление и стояло несколько юрт.

    Опубликованные в 1892 т. отрывки этого письма содержат краткие сведения о пути из Якутска в Оймякон и о геологическом строении Верхоянского хребта.

    Сведения об облегчении финансового положения экспедиции, о котором Черский упоминает в конце письма, подробно изложены в следующем письме (3 43).

    43. Письмо на имя А. А. Штрауха, которое, как видно из письма № 42, Черский послал из Оймякона «в особом конверте», известно нам только в копии, переписанной крупным неустановившимся почерком сына (или жены?) Черского; местами небольшие собственноручные поправки Черского. Начало письма отсутствует. Подрядчик Черского, житель Оймякона Н. И. Кривошапкин, получавший с Черского 100 рублей за каждую лошадь, изображен здесь как благодетель экспедиции. Но позже, в Верхне-Колымске, как видно из письма № 50 от 6 февраля, Черский узнал, что наемная цена за лошадь на Колыме от 20 до 25 руб. за переход с Колымы до Индигирки; как надо полагать, для перехода от Якутска до Колымы в то время цена не должна была превысить 50 руб. с лошади. Н. Кривошапкин, который добивался от правительства медалей и других наград, очевидно, решил пожертвовать частью своей грабительской сверхприбыли, чтобы обеспечить поддержку Черского и создать себе славу бескорыстного помощника научных экспедиций. Неудивительно, что при таких доходах Кривошапкнн позже построил в южном конце Оймякона, в урочище Томтор, две деревянные церкви, все с той же целью — выдвинуться в глазах якутского губернатора и архиерея. Церкви эти в 1926-1929 гг. были превращены в клуб и больницу (191, 259).

    В строках об «ученых экспедициях», которые не платили за лошадей, Черский намекает на спутника Майделя К. Неймана (подробнее см. в письме № 44).

    44-45. Письма из Верхне-Колымска на имя Ф. Д. Плеске и А. А. Штращха от 12 и 13 сентября 1891 г. печатаются с подлинника. Значительные отрывки их вошли в очерк, скомпонованный А. А. Штраухом и опубликованный в 1892 г. (Сведения об экспедиции Академии наук для исследования рр. Колымы, Индигирки и Яны. І. Путешествие от Якутска до Верхне-Колымска летом 1891 года. Из писем к непременному секретарю Академии и к адъюнкту Ф. Д. Плеске. // Зап. Акад. наук. Т. 68. Приложение № 3. С. 1-17.). Мы печатаем лишь опущенные в этом очерке отрывки писем. Опубликованные Штраухом части писем заключают краткие сведения о Верхне-Колымске, очерк орографии и геологического строения горной страны между Алданом и Колымой, сведения о характере пути и трудностях передвижения и сведения о собранных зоологических коллекциях и распространении некоторых животных.

    Карбазом на Колыме называют лодки, совершенно непохожие на огромные ленские карбазы: это легкая лодка, грузоподъемностью около полутонны, уготовляемая живущими вблизи Верхне-Колымска юкагирами (одулами). К долбленному из тополя днищу прибиты два ряда досок (набои). Лодке устойчива на волне, с крутыми бортами, пригодная к плаванью и в низовьях Колымы, где бывают большие волны. Но указание Черского о том, что карбазы должны быть связаны вместе, как будто указывает, что для него были заготовлены маленькие карбазы ленского типа, так как именно их соединяют попарно («склячивают»), приставив кормами один к другому; таким образом, из двух утюгов получается лодка с острыми кормой и носом. Колымские карбазы связывать попарно неудобно. К сожалению, других указаний на тип лодок. использованных Черским, нет.

    Верхне-Колымск, как сообщает Черский в «Этнографических заметках» (см. ниже), представлял заброшенное селение с семью избами и одной юртой. Изба, где жил Черский, была еще цела в 1929 г. во время моего посещения Верхне-Колымска. Вплоть до тридцатых годов местные жители продолжали называть Верхне-Колымск «крепостью», хотя стен Верхне-Колымского острожка давно нет, да и самый острог помещался, как указывает Черский, на другом берегу реки Ясачной. Очень подробно свою зимовку в Верхне-Колымске Черский описал в опубликованном в 1893 г. письме к Ф. Д. Плеске (Сведения об экспедиции Академии наук для исследования рр. Колымы, Индигирки и Яны. II. Пребывание в Верхне-Колымске зимою 1891-1892 г. (письмо на имя адъюнкта Академии наук Ф. Д. Плеске). Приложение № 8 к Т. 71 Зап. Акад. наук. С. 1-32.); публикуемые нами письма заключают некоторые дополнительные сведения.

    Черский повторяет в письме № 44 свою просьбу о награждении Н. Кривошапкина (см. письмо № 43) и, в качестве дополнительной мотивировки, указывает на неблаговидный поступок астронома К. Неймана, участника экспедиции Майделя. Последний вместе с топографом Афанасьевым возвращался из экспедиции в 1870 г. через Верхне-Колымск и Оймякон в Якутск. Эго был исключительно интересный маршрут через горную страну, которую до того пересек только в 1786 г. Сарычев и, может быть, в 1823 г. спутники Врангеля — Матюшкнн и Кибер. Сарычев опубликовал чрезвычайно краткие сведения об этой горной стране, а Матюшкин и Кибер не сообщили ничего, и поэтому вполне прав Черский, упрекая Неймана в бездеятельности. Афанасьев даже прекратил на полпути от Верхне-Колымска до Оймякона маршрутную съемку, которую он вел в течение всей экспедиции.

    Ответ на первую из просьб Черского имеется в архиве Академии наук (см. ф. IV, оп. 17, № 25); здесь хранится копия вопросов Черского и проект ответа об источниках карты Главного Штаба; последний написал Ф. Плеске. В публикуемых ныне отрывках письма № 45 мы находим замечания о неточности существующих карт, краткие сведения о горных цепях, впоследствии названных «хребтом Черского». Более подробное описание этого хребта Черский дал в своем предварительном отчете о первом годе работ (Предварительный отчет об исследованиях в области рек Колымы, Индигирки и Яны. Год первый (1890) - от Якутска через верхнее течение Индигирки до села Верхне-Колымское. Приложение 5 к Т. 73 Зап. Акад. наук. С. 1-35, одна карта и профиль на 2 листах.).

    46. Как сообщает Черский в письме № 50 от 6 февраля, на Колыму проник слух, что житель села Казачьего на Яне М. М. Санников нашел труп мамонта. Черский послал Санникову подробную инструкцию, которую мы воспроизводим по копии, написанной неизвестным лицом. Обращение вписано рукой И. Черского, подписи нет, число не проставлено. Кроме того, в этой же папке в архиве АН СССР хранится «Копия с инструкции, данной М. М. Санникову по поводу слуха о нахождении им трупа мамонта», написанная тем же почерком; подпись и заголовок рукой Черского. Эта инструкция почти идентична воспроизводимой нами, но в конце добавлены следующие строки: «В случае хорошего сохранения трупа необходимо исходатайствовать караульного, который мог бы доглядывать мамонта, предохраняя его от возможных случайностей. Такой человек получил бы жалование за все время досмотра. О всем этом, а также, какое жалование захотел бы караульный, будьте любезны написать мне».

    Переписка о найденном М. М. Санниковым мамонте есть в Иркутском областном архиве и в Архиве Академии наук (см. опись дел Акад. наук, ф. 2, оп. 1 - 1892, № 7 и Гос. арх. Ир. обл. - ф. 25, оп. 27, д. 657, св. 17 и помещенную выше статью А. Н. Граниной).

    Инструкция Санникову написана в то время, когда не были еще известны два трупа мамонта — Березовский и Новосибирский, — открытые в начале этого века. И тем не менее она составлена так обстоятельно и удачно, что может быть использована и теперь.

    47-48. Письмо Черского Г. Дугласу и ответ последнего мы печатаем в копиях, которые Черский приложил к письму на имя Ф. Д. Плеске от 6 февраля (см. письмо № 50).

    Генрих Осипович Дуглас — сын сестры Черского, Михелины, вышедшей замуж за прусского подданного фон-Дуглас (или, как Черский часто пишет, Дугляс). Дуглас поехал с Черскими в качестве стрелка и препаратора, и о его работе упоминается несколько раз в предыдущих письмах. Причиной конфликта с Черским послужило желание Дугласа жениться на дочери верхнеколымского священника Екатерине Степановне Поповой, о чем Черский подробно пишет в письме № 50. Несмотря на обмен этими официальными письмами, Черский принужден был расстаться с Дугласом.

    Как Черский пишет в своем «Скорбном листке» (печатается ниже), Дуглас оказался совершенно непригодным для экспедиции и был уволен при отъезде из Верхне-Колымска. Судя по воспоминаниям М. Черской, он остался жить в Сибири.

    49. Письмо на имя А. А. Штрауха от 6 февраля дошло до нас только в черновике, написанном карандашом. В этом письме Черский сообщает об отсылке в Академию наук предварительного отчета о работах 1891 г. и карт к нему; все эти материалы напечатаны в 1893 г. (Предварительный отчет об исследованиях в области рек Колымы, Индигирки и Яны. Год первый (1890) - от Якутска через верхнее течение Индигирки до села Верхне-Колымское. Приложение 5 к Т. 73 Зап. Акад. наук. С. 1-35, одна карта и профиль на 2 листах.). Из таблицы метеорологических наблюдений Черского за 1891-1892 гг. Главной физической обсерваторией были опубликованы только данные за январь 1892 г. (Верхне-Колымск, наблюдатель Черский И. Д. // Летописи Глав. Физич. обсерватории за 1892 г. Ч. II. СПб. С. 60 (пагинация первая) и С. 195 (пагинация вторая).

    50. Письмо от 6 февраля на имя Ф. Д. Плеске печатается по подлиннику.

    «Предлинное письмо», о котором пишет Черский — это уже упоминавшийся очерк зимовки Черских в Верхне-Колымске, опубликованный в 1893 г. (Сведения об экспедиции Академии наук для исследования рр. Колымы, Индигирки и Яны. II. Пребывание в Верхне-Колымске зимою 1891-1892 г. (письмо на имя адъюнкта Академии наук Ф. Д. Плеске). Приложение № 8 к Т. 71 Зап. Акад. наук. С. 1-32.). Копия его хранится в архиве АН СССР (ф. IV, оп. 17, № 17). О г. Дугласе см. выше, комментарии к письмам № 47-48.

    Наблюдения и сведения о фауне вносились Черским в особую тетрадь и затем были оформлены в виде небольшой статьи, которая печатается в нашем сборнике.

    Об инструкции Санникову см. выше комментарии к письму № 46.

    Описание Новосибирской коллекции, о которой Черский сообщает в 1-й приписке, это, очевидно, несколько экземпляров его книги «Описание коллекции послетретичных млекопитающих животных», которая вышла в 1891 г. после его отъезда из Петербурга.

    51. Письмо А. А. Штрауху, написанное перед отплытием из Верхне-Колымска. печатается с копии, написанной неизвестным лицом. Хотя, как видно из «Скорбного листка», печатающегося ниже, Черский уже в марте почувствовал себя плохо, но только в конце мая написал об этом в Академию наук.

    Письмо это, как и печатаемый ниже открытый лист на имя М. П. Черской и дневник плавания по Колыме, представляет исключительный по силе и выразительности документ, свидетельствующий о мужестве исследователя и безграничной его преданности науке.

    Из перечисленных Черским в этом письме дневников в архиве АН СССР хранится только № 2 — о млекопитающих и № 4 — этнографические заметки. О судьбе № 1 и № 5 см. ниже в комментариях к дневнику Колымского плавания. Точное местонахождение тетради № 3 мною не установлено; первоначально она была передана в Зоологический музей Академии наук СССР.

    В этом письме и в открытом листе на имя жены Черский называет последнюю Маврой — таково ее имя по паспорту; по-видимому, в кругу знакомых она называлась Марфой, а Черский звал ее Машей.

    /И. Д. Черский. Неопубликованные статьи, письма и дневники. Статьи о И. Д. Черском и А. И. Черском. Под ред. С. В. Обручева. Иркутск. 1956. С. 200-241./

 

    В. Р. Акимов

                                             ПОСЛЕДНИЕ ПИСЬМА И. Д. ЧЕРСКОГО

    Черский Иван Дементьевич (1845-1892) — крупный русский ученый, исследователь Сибири. За участие в польском восстании 1863-64 гг. он был отдан в солдаты и отправлен в город Омск, где начал геологические и палеонтологические исследования в районе Омска. В 1869 г. был освобожден по болезни от военной службы и в 1871 г. переехал в Иркутск, где прожил до 1885 г., проведя обширные геологические исследования. Черский произвел обстоятельное изучение остатков вымерших млекопитающих четвертичного периода, собранных им и другими исследователями в различных районах Сибири. Им изучено (1877-80) геологическое строение берегов Байкала и составлена для них сплошная геологическая карта, до сих пор не утратившая своего значения.

    В 1885 г. по приглашению Академии Наук И. Д. Черский переехал в Петербург. В 1891 г. он возглавил экспедицию в район рек Яны, Индигирки и Колымы (1891-1893 гг.). Несмотря на тяжелую болезнь, Черский за это время не прекращал научную работу и перед смертью сделал все зависящие от него распоряжения для дальнейшего продолжения экспедиции. 25 июня 1892 г. отважный ученый скончался, находясь в пути около устья реки Омолон — правого притока Колымы. Последние его письма, выявленные нами в фондах ЦГА ЯАССР, представляют интерес как пример мужества и беспредельной преданности науке.

    *

                                                   ПРОШЕНИЕ И. Д. ЧЕРСКОГО

                     КОЛЫМСКОМУ ОКРУЖНОМУ ИСПРАВНИКУ В. Г. КАРЗИНУ

              О СКОРЕЙШЕМ ОТПРАВЛЕНИИ КОРРЕСПОНДЕНЦИЙ В ПЕТЕРБУРГ

                                           И КАЗАКА РАСТОРГУЕВА В ЯКУТСК

    15 сентября 1891 г.

    Имею честь довести до вашего Высокоблагородия, что вверенная мне экспедиция благополучно прибыла в Верхне-Колымск 28 числа истекшего августа м(еся)ца и согласно предположению, намеченному еще в Петербурге, остановилась здесь для зимовки, найдя в полной исправности квартиру, отведенную ей, разумеется, благодаря Вашему просвещенному содействию и распорядительности.

    Так как условия зимовки позволяют экспедиции обойтись без казака, поэтому и счел возможным уволить прикомандированного ко мне урядника Степана Расторгуева обратно в Якутск, передав ему и мои отчеты Академии Наук для доставления их в Средне-Колымск. Доводя об этом до сведения Вашего и выражая вместе с тем искреннюю благодарность за распоряжения Ваши, касающиеся удобств зимовки экспедиции имею честь покорнейше просить содействовать по возможности скорейшему отправлению моей корреспонденции в С[анкт.]Петербург, а урядника Расторгуева в Якутск.

    Начальник экспедиции И. Черский.

    Резолюция Колымского окружного исправника Карзина: «Казака и корреспонденцию отправить в Якутск первым удобным случаем».

    (ЦГА ЯАССР, ф. 18, оп. 1, д. 179, л. 11. Подлинник).

    *

                            ПИСЬМО И. Д. ЧЕРСКОГО МЕСТНОЙ АДМИНИСТРАЦИИ

                             О СОДЕЙСТВИИ ДАЛЬНЕЙШЕЙ РАБОТЕ ЭКСПЕДИЦИИ

                                                        В СЛУЧАЕ ЕГО СМЕРТИ

    25 мая 1892 г.

    Экспедиция Императорской Академии Наук для исследования р.р. Колымы, Индигирки и Яны находится в полном снаряжении к плаванию до Нижне-Колымска и необходимые на это денежные затраты уже сделаны. Между тем серьезная болезнь, постигшая меня перед отъездом, заставляет сомневаться в том, доживу ли я даже до назначенного времени отъезда. Так как экспедиция, кроме геологической задачи, имеет еще зоологические и ботанические, которыми заведывает моя жена Мавра Павловна Черская, поэтому во избежание полной непроизводительности затраченных уже на лето 1892-го года сумм, я делаю нижеследующее постановление, которое во имя пользы для науки и задач экспедиции должно быть принято во внимание и местными властями.

    В случае моей смерти, где бы она меня ни застигла, экспедиция под управлением моей жены Мавры Павловны Черской (1), должна все-таки ныне летом непременно доплыть до Нижне-Колымска, преследуя главным образом зоологические и ботанические цели, а также и те из геологических вопросов, которые доступны моей жене (простирание и падение пластов, правильная коллекция, изучение ледяных слоев и т. п.). Состоявший при мне препарант и стрелок Генрих Иосифович фон Дугляс (2) в экспедиции 1892 года не принимает участия и не принадлежит ей.

    Иначе т. е. если бы экспедиции 1892 года не состоятся в случае моей смерти, Академия должна потерпеть крупные денежные убытки и ущерб в научных результатах, а на меня, вернее на мое имя, до сих пор еще ничем незапятнанное, ложится вся- тягость неудачи.

    Только после возвращения экспедиции обратно в Средне-Колымск, она должна считаться оконченною, только тогда должна последовать сдача экспедиционной суммы (т. е. ее  остатков) и экспедиционного имущества.

    После всего изложенного выше, смею надеяться, что местные власти за все время действия экспедиции благоволят споспешествовать ее целям, точно так же, как это делалось ими и при моей жизни.

    Верхне-Колымск. Мая двадцать пятого дня 1892 года. Подлинный подписал: начальник экспедиции И. Д. Черский. 

    ----

    1. Согласно сделанному еще в Петербурге, моему духовному завещанию за подписями: директора зоологического музея А. А. Штрауха, ученого хранителя С. М. Герценштейна, и ассистента Военно-медицинской Академии В. Л. Бнанки, жена моя есть вместе с тем единственная наследница моего движимого имущества. Других наследников я и теперь не признаю, хотя они могли бы предъявить на то требование. (Примеч. док.).

    2. В другом документе Дуглас (ЦГА ЯАССР, ф. 18, оп. 1, Д. 179, л. 63).

    (ЦГА ЯАССР, ф. 18, оп. 1, д. 179, л. 43. Заверенная копия).

     /Якутский архив. (Сборник статей и документов). Вып. IV. Якутск. 1972. С. 229-232./

 

 

    Иван (Ян Станислав Франц) Дементьевич (Доминикович) Черский – род. 3 (15) мая 1845 г. в фольварке Сволна Дриссенского уезда Витебской губернии Российской империи, в белорусской семье шляхтичей Доминика и Ксении, в девичестве Конан, Черских.

    В 1891-1892 гг. исследовал бассейны рек Колымы и Индигирки.

    Умер 25 июня (7 июля) 1892 г. и похоронен в урочище Колымское Колымского округа Якутской области.

    Минадора Пилигрымка,

    Койданава