Ксендз Юзефат Фредерик Жискар /Józefat Fryderyk Żyskar; в архивных документах НА
РС(Я) Фридрих-Иозофат Жискард; псевдоним Х.
Ahasfer/ - родился в 1868 году. Его отцом был француз, католик, а
мать - немка, протестантка. В Петербургском кадетском корпусе, куда его отдали
учиться, он стал посещать лекции по католической религии. Лекции этак захватили
его, что 18-летний юноша после окончания кадетского корпуса поступает в
Петербургскую католическую духовную семинарию, которая принадлежала к католической
Могилевской архиепархии /архидецезии/.
После окончания семинарии Жискар служить
викарным ксендзом при костеле святой Катерины в Петербурге. Там он создает
приют для убогих детей, которых сам учит и кормит. Но за активную деятельность
на пользу католической веры кс. Жискар по приказу полиции высылается из
Петербурга. Из провинции он сумел выехать за границу и добраться до папы Льва
XIII, которому поведал про трудности служения католической веры в Российской
империи и советовал доверить это дело иезуитам. Из Ватикана кс. Жискар,
обрадованный пониманием его деятельности Святым Престолом, нелегально
возвратился в Петербург, где стал проводить тайную катехизацию.
В 1896 г., согласно манифеста по поводу
коронации Николая II, который также провозглашал амнистию и тем, «кто
провинился перед господствующей религией», кс. Жискар был амнистирован и
направлен священником в Дерпт (современный г. Тарту в Эстонии). Там, несмотря
на многочисленные служебные обязанности, он находил время на тайные выезды на
Минщину да Подлясье ради религиозных услуг «недобиткам бывших униатов».
Однажды ночью в доме лесника, во время
оказания религиозных услуг «упрямцам», кс. Жыскар был арестован полицейским, но
преданные священнику верующие освободили его и спрятали.
После этого он тайно приехал в Вильно, где
в кельи бывшего бернардинского монастыря оборудовал часовенку, куда ради
религиозных услуг потянулись униаты со всех сторон. В Вильно он поселился у
своей матери, которая жила с дочерью, что была замужем за православным
офицером. Кс. Жискар сообщил им про то, с какой целью появился в Вильно, и,
несмотря на разность в вероисповеданиях, получил понимание и определенную
помощь. Однако в сором времени кс. Жискар был снова выслежен полицией, и ему
довелось убегать за границу.
В Италии, около Рима, он основал общество
святых Юзефатов и Юзефаток, чтобы готовить миссионеров для работы в Российской
империи среди униатов. Но быстро это общество из-за нехватки средств перестало
существовать. Сам же кс. Жискар в штатской одежде возвратился в Российскую
империю и опять начал миссионерскую деятельность среди униатов. Но в скором
времени он был арестованный в Динабурге (Двинске) и заключен в Варшавской цитадели,
где пробыл год с лишним. Вскоре кс. Жискар получил очередной приговор: 5 лет
изгнания в отдаленные губернии России. Он отбывал наказание в Вологодской
губернии, служил ксендзом в Костромской, а потом в Черниговской губерниях.
Затем власти разрешили ему выехать на Кавказ. Там, в Сухум-Кале, у Черного
моря, он написал книгу воспоминаний Polacy w
rozproszeniu. Tułacz tułaczom poświąca. Wspomnienia z piętnastu lat
prac kapłańskich w Cesarstwie. Предисловие к ней он уже подготовил в Иркутске, где служил священникам. А
сами воспоминания увидели свет в 1909 г. в Петербурге.
Служа в Иркутске, кс. Жискар, объезжая свой
приход, побывал и в Якутской области, которая входила в состав Могилевского
римско-католического архиепископства.
Со временем кс. Жискар был переведён
Могилевской архидецезией в Ревель, затем в Дерпт. Занимался издательской
деятельностью, писал воспоминания. Так среди его многочисленных статей имеется
и такая «Obrazki z Syberyi», которую публиковал
«Przegląd Katolicki» за 1912 г. (№ 3; 4; 5; 8; 17; 19.).
Интересовался кс. Жискар и белорусской
литературой, ибо в своих работах цитирует сборник Янки Купалы “Жалейка” (Пецярбург, 1908).
Написал кс. Жискар также брошюру «Kilka
słów o szukaniu chleba na obszczyżnie». После того как свершилась пилигримка паломников из Петербурга, Минщины и Могилевщины, организованная им, издал книжку «Wspomnienia
z pielgrzymki z Mohylewskiej archidiecezji do Częstochowy w 1912 r.». [Warszawa,
1912].
В Дерпте кс. Жискар начал вместе с кс. Д.
Банчковским из Луцка - Житомирской епархии - работу над описанием всех
костелов, которая должно была охватить «польские» костелы даже Северной
Америки. Кс. Жискар обработал материал про могилевские, витебские и минские
костелы, который выходил отдельными выпусками, затем вошедшие в издание Nasze kościoły. Opis wszystkich
kościołów i parafij znajdujących się na obszarach dawnej Polski i ziemiach
przyległych. Tom I. Archidjecezja Mohylowska. Ułożyli i wydali ks. D. Bączkowski
i ks. J. Źyskar”. (Warszawa-Peterburg, 1913). В нем, кроме интересных фотоснимков костелов и
католических деятелей, было помещено много этнографических фотоматериалов о
белорусском народе, подан интересный историко-этнографический материал. к
сожалению, дальнейшая работа в этом направлении помешала Первая мировая война.
Под псевдонимом Агасфер кс. Жискар издал
книгу про сосланных в Сибирь ксендзов: X. Ahasfer
“Tunka. Opowiadanie o wsi Tunka, dzie było
na wygnaniu przeszło 15-stu ksęży, oparte na wspomnieniach naocznych świadków i
odnośnych dokumentach” (Poznań, 1914).
Когда в ноябре 1915 г. при польском Комитете в Москве
образовался Отдел опеки над памятниками искусства под председательством М.
Радзивилла, то в его руководящий состав вошел кс. Жискар, который выискивал по
железнодорожным пакгаузам и складам лому Главного управления артиллерии,
вывезенные из района военных действий католические колокола. А когда в апреле
1917 г. образовался Союз польских организаций опеки над памятниками польского
искусства и культуры (куда входил и минский отдел), кс. Жискар стал
заместителям его председателя.
Умер кс. Жискар в 1917 г. в Москве на
должности викария при новом костеле «на Грузинах».
Хрысьтиньня
Клерык,
Койданава
КАРТИНКИ ИЗ СИБИРИ
Красноярск - Бороковка
Красноярск лежит на Енисее, в богатом и хлебном
краю. Все больше оживленных деревень появляется вокруг. Поселенцы большими
партиями прибывают сюда по богатства, которые скрывает еще в своем лоне
матушка-земля. Отсюда торговая жизнь Красноярска постоянно усиливается. Немало
прибывает сюда и наших соотечественников, образуя новые деревни и поселения.
Выразительно об этом свидетельствует внушительное число католиков в
Красноярске, составившее в последних годах 13.692 ч. по сравнению с 1898 г. 6000
ч., и едва пару сотен в 1840 г.
Из года в год растет приход Красноярска, но
новые деревни и поселки возникают не в центре прихода (парафии), а в наиболее
отдаленных ее концах. По этой причине огромная часть католиков находится без
опеки священника.
Больше всего деревень появляется в
Минусинском уезде, где климат и почва весьма пригодны земледелию. Ввиду
значительного числа католиков, здесь возвели часовню, однако, к сожалению, нет
постоянного священника.
Хорошо, когда наши выходцы образуют
монолитные деревни, как бы перенося на чужбину свои отношения, привычки и
обычаи. Наш крестьянин почти тогда не ощущает влияния чужеземщины.
К сожалению, не всегда так бывает! Много
наших соотечественников разбросано по русским и бурятским деревням и поселкам.
Наибольшим бедствием, фатально влияющим на
переселенческое общество поляков, является недостаток полек в Сибири. Эта
нехватка давала себя знать еще тогда, когда только образовывался Красноярский
приход, тем более сейчас, когда он представляет мощную колонию. Большинство жителей
Сибири составляют каторжники, которые отбыли наказание и поселились здесь. Их
жены, большей частью, не пожелали разделить судьбы мужей и остались на родине,
подвергая их всевозможным искушениям безбрачной жизни.
Ничем не ограниченный разврат распространился
также среди молодых представителей сибирского общества устрашающим образом.
Один из священников в сороковых годах
прошедшего века даже вынужден был обращается к властям с просьбой о защите жен
и дочерей поселенцев от полудикой, озверевшей толпы ссыльных.
К сожалению, и сегодня положен е женщины в
Сибири не очень изменилось. Внебрачное сожительство страшно тут
распространилась, а понятие о семейной жизни и супружеской верности очень
туманное.
Поляки группировались в Красноярске
издавна. Уже в сороковых годах прошедшего века, видя рост польской колонии,
иркутский настоятель бернардинец Гациский, хлопотал о приобретении в
собственность здания, которое бы могло служить молитвенным домом. В результате
за 1.725 руб. приобрели у некоего Сталя дом, в котором устроили часовню и
комнату для ксендза.
Первым пастором назначили иркутского
викария кс. Снежко. Этот новый приход был очень убогим и если бы не должностное
жалование ксендз не был бы в состоянии содержать себя в Красноярске. Через
некоторое время кс. Снежко снова переехал из Красноярска в Иркутск на должность
викария.
Из позднейшего времени упомяну о двух
приходских священниках – кс. Вейте и кс. Хейте. Старичок кс. Вейт немного смог
сделать для прихода за время своей долголетней службы. Грустное воспоминание
оставил после себя кс. Хейт. Как громом ударило в прихожан известие о его
вероотступничестве. Этот факт не остался без внимания всего прихода. Лучших времен
дождался приход при службе молодого и энергичного приходского священника кс.
Святополк-Мирского.
Надлежало взять в руки ослабленный приход,
строить заново, пробуждать к работе,.
Не знал Красноярск такой героической
личности, как напр. кс. Шверницкий в Иркутске, не видел священников
соответствовавших духа Божьего. Прихожан ничто между собой не связывало, и те
жили из года в год, не зная друг друга, не имея общих интересов. Долго нужно
было работать, чтобы снова воссоздать ту общность, в которой почти все погасло.
Рьяно взялся молодой и энергичный священник
за работу. Убогий и заброшенный костел требовал незамедлительного ремонта и
расширения. Сырой и разрушенный дом священника воздействовал на здоровье
ксендза.
Отсутствие лекций религии в школах было
фатальным для душ детворы. В довершении зла в костеле вскоре случился пожар. В
огне сгорело все внутреннее убранство, все ризы и костельная утварь. Немалых
нужно было усилий, чтобы этот ущерб снова устранить. Однако, отозвались
польские сердца на неотложные нужды и обновленный внутри костел снова собирает
в своих стенах набожную паству. На повестку дня тогда стало большое и светлое
дело – работа над детьми. Нужно было построить соответствующий дом под школу и
жилище для учительницы. Также нужно было возвести дом приходскому священнику.
Кс. Мирский не испугался огромной работы.
Он сумел изыскать, какие только было возможно средства, вложил столько собственной
энергии и в эту работу, что к удивлению прихожан вскоре стояли прекрасные
строения – школа и дом священника.
Дом священника построили на площади, на которой
быть может в будущем рядом будет возведен костел.
Один из прихожан отписал на строительство святыни
большой каменный дом. Завещание дало возможность начать строительство. Итак,
после долгих лет бездеятельности и оцепенения пробудилась жизнь прихода. Совместные
нужды и совместные устремления, возможно, сумеют объединить прихожан в единое
общество, в единую семью, а тогда и усердный пасторский труд принесет обильные
плоды.
В Томском и Красноярском приходах при
раздачи земли старались, чтобы деревни создавались из однородных элементов,
одной национальности и вероисповедания. Заботились об этом также переселенцы.
Благодаря этому в Сибири появилось порядочно католических деревень: польских,
немецких, литовских и латышских. Послушный своему призванию, костел не оставил
без опеки этих скитальцев, повсюду спеша за ними, даже в сибирские степи, до
самой дикой тайги.
Благодаря преимущественно двум усердным
священникам в обширных Томском и Красноярском приходах возникают новые часовни
(каплицы). В Минусинском уезде образовалось поселение Креславка, с живущим там постоянно
священником, в 12 верстах от станции Итат появилась Бороковка, с приходским
костелом, а кроме них: Канск, Каинск, Мариинск, Тимофеевка, Ульянск и т. д.
В Боровке живут несколько тысяч католиков –
латыши и белорусы. Благодаря своему трудолюбию. а также трезвости, эти
скитальцы в целом смогли неплохо устроится на чужбине, и мы вправе можем
предположить, что эта католическая деревня будет продолжать расти и
благополучно развиваться.
кс. Юзефат Жискар.
/Przegląd Katolicki.
Warszawa. Nr. 3. 20 stycznia 1912. S. 34-37./
Тулун
Тулун – небольшой городишко, но в отношении
порчи не уступает даже Бодайбо, этой столицы золотых «промыслов».
Тулун лежит на небольшой речке Иже, в
нескольких верстах от железнодорожной станции. Среди его немногочисленных
жителей можно найти представителей всех национальностей, населяющих Российскую
империю.
Первоначальные его жители – буряты, уже давно
ушли на восток, уступая место разношерстной массе, состоящей из пришельцев, как
добровольных, так и вынужденных.
Тулун лежит при московском якутском
трактах, следовательно, нет ничего удивительного, что это городишко оживленное.
Окрестная почва довольно плодородна. Поэтому вокруг Тулуна появляются все
больше переселенческих деревень. Тулун растет и торговля развивается все сильнее.
Проезжая через Тулун невольно обращаешь
внимание на большое количество магазинов и лавок, маленьких и больших, даже
изысканного магазина Метелова, одного из сибирских богатеев, который в Тулуне
нажил состояние.
Тут же рядом находятся два красивых трехэтажных
дома, принадлежащие тулунскому жителю, который за вооруженный налет на магазин
Метелова сидит в тюрьме. После отбытия наказания быть может он снова будет
почетным членом тулунского общества. Ибо здесь богач всё может!
Один из тулунских обывателей в минуты
откровения хвалился мне, что его наполняли приятные ощущения, когда ему
удавалось задушить человека! «Хватаю путника за горло – и через минуту из него
безмолвный труп, а три либо четыре тысячи в кармане!»
Сейчас такие рыцари здесь уважаемые
граждане.
После постройки железной дороги отношения в
Тулуне и окрестностях значительно улучшились, но и сегодня еще не являются
такими, какими обязаны быть. Напр., здесь же возле Тулуна, за речкой Ижей, есть
небольшое поселение, о котором там говорят, что каждый из его жителей является
профессиональным грабителем и разбойником. Знает об этом вся околица, знают
даже путники, но не знают только те, которым по долгу службы знать было бы
положено.
В Тулуне и сегодня процветает огромное
воровство, разврат и пьянство. Как разбойники тулунцы были некогда знаменитые.
Деревня, по названию «Перевоз», находящаяся также на речке, поставляла ранее
таких изысканных разбойников, что только приленский крестьянин мог с ними
конкурировать. А приленский крестьянин был известен тем, что на людей с таким
спокойствием охотился, как на белку.
Что касается разврата, то само понятие о
супружеской верности вообще в Сибири очень слабое и на то были многие причины.
Прежде всего, большинство жителей Сибири – это бывшие каторжники, которых жены
остались на родине. После отбытия каторжных работ не каждый мог вызвать жену.
Далекая дорога требовала значительных денежных расходов, и наконец, не каждая
жена хотела поехать в Сибирь. По этой причине здесь создавались многочисленные
внебрачные сожительства, а моральный яд все глубже проникал в сибирское общество.
Бывшие каторжники, а также целая масса аргонавтов,
ищущих богатства, разрушают в Сибири семейную жизнь и распространяют разврат
даже среди детей! Похоже в Тулуне не относится к редкости случаи, когда
девушка, насчитывающая 13 лет, является матерью, а у жителей, давно уже здесь оседлых
(т. н. чалдонов) считается ненормальным признаком, если кто-то из молодежи,
живущей в их доме, через несколько дней после вселения не заводит любовную
связь с их дочерьми.
Как распространено здесь пьянство, показывает
статистика. Согласно отчета властей за 1909 год, иркутский склад, обслуживающий
72 магазина с водкой, приносил ежемесячно 500.000 руб. Склад Тулуне,
обслуживающий 60.000 жителей, давал ежемесячно 150.000 руб, Балаганск за этот
период времени – 160.000 руб., Бодайбо с приисками золота, начитывающий 20.000
жителей, выпил в 1904 г. водки на 1.200.000 руб. В небольшом Култуке 130
жителей выпивают ежегодно 2.500 ведер водки! Небольшая Слюдянка выпивает почти
27.000 ведер ежегодно.
Пьянство распространяется все больше, уже
заражает туземцев, которые не имели ранее понятия о водке. Вследствие
непомерного пьянства вымирают тунгусы и якуты.
На таком фоне создавалась и развивалась
наша небольшая польская колония в Тулуне, в этаких ужасных условиях вынуждены
были жить наши соотечественники. Следовательно. нет ничего удивительного, что
не один из них потерял достоинство и веру.
Ежедневно, а временами и несколько раз на день,
в Тулун прибывают партии переселенцев и разбирают участки земли, довольно плодородной,
аж до берегов Лены.
В Тулуне и Тыреце организовали жилищную
станцию с кухнями для переселенцев. Она обеспечивает их быт в начинании новой и
трудной жизни.
Так называемые «подрайонные» начальники
целыми днями осаждены просителями–переселенцами, которые по самым различным делам
идут к ним. Равно как и в Тыреце во главе переселенческих учреждений стоят
поляки.
Под Томском и Красноярском из наших
переселенцев создаются многочисленные польские деревни, но в Иркутском приходе
таких деревень нет. Даже польских семей среди здешних переселенцев очень мало –
устрашает их большое расстояние от костела. Недавно даже произошел такой
случай, что группа переселенцев из Виленской
губернии возвратилась на родину, узнав, что тут нет костела.
Среди солдат, стоящих в Тулуне гарнизоном
есть 110 поляков. Они видят священника едва ли не пару раз в год.
Также из поляков здесь есть несколько чиновников
из монополии, несколько железнодорожников и даже 3 колбасника, выделывающих польские
и литовские копчености. Общности, к сожалению, среди здешних поляков не видно.
кс. Юзефат Жискар.
/Przegląd Katolicki. Warszawa.
Nr. 17. 27 kwietnia 1912. S. 258-260./
Черемхово
Мне казалось, что я нахожусь в Домбровском Бассейне.
Такая же самая черная пылища, проникающая повсюду, те же самые торчащие из
земли, как скелеты каких-то допотопных громадных зверей, «шахты». Нет здесь
только движения, как в Домброве, нет такой возбужденной жизни, как там, не
спешит здесь человек добывать из земли уголь, ибо и так целые горы его ждут
покупателей.
Вся, так называемая черемховская «система»
рудников каменного угля, не очень давно создана. А создала и возвела ее, можно
сказать, война. Большой сбыт угля, при частом движении поездов во время войны,
развил здесь промышленность. Нужно было удовлетворять спрос и непрерывно
строить новые «шахты», которые в результате принесли огромные прибыли. Видя это,
богатые люди охотно вкладывали свои капиталы в это дело, не думая о том, что
война скоро может закончится. Теперь спрос на уголь заметно уменьшился и
рудники, вместо прибыли, приносят большие дефициты.
Десятки верст тянутся в Сибири глубокие
пласты угля, порой появляясь тут же, на самой поверхности земли, вследствие
чего добыча этого топлива очень дешево стоит. Если бы здесь работали лучше и
открыли бы в окрестности несколько фабрик, угольщики имели бы немалые доходы.
После войны каждый собственник рудника,
имея огромные запасы угля, старался сбыть его как побыстрее ниже стоимости, с
убытком, что бы спасти хоть часть капиталов. Предотвращая панику, создали
угольный «синдикат» нормируя цены и деля заказы между рудниками.
Топление печей углем еще очень слабо распространено
в Иркутске, и только несколько складов угля там может существовать.
Последнее время ходили слухи, что англичане
хотят приобрести рудники. Если бы это осуществилось, несомненно, иной бы оборот
получили дела всего угольного промысла.
Кроме Черемховского округа, работают еще на
добыче угля в Тонхое и вообще в Забайкальской области. Есть так же
железнодорожные рудники в Анжерске.
Война наиболее скверно отразилась на
экономическом состоянии Сибири. Было какое-то нездоровое, сиюминутное развитие
промысла и торговли, быстрого сколачивания богатства. И кто сумел
воспользоваться временем, приспособится к обстоятельствам, используя войну,
сколотил неплохое состояние. Но, к сожалению, здесь такой характер большинства
людей, что не умеют удержать пути сколачивания богатства, что не умеют приспособится
ко времени и обстоятельствам. Так было и с угольщиками. Бешенный оборот
капитала, бешенные барыши ослепили их. Им казалось, что так будет всегда.
Организовывали все новые рудники,
устраивали их с комфортом, наконец привыкли жить с большим размахом. Когда
времена изменились, уже превозмочь себя и втиснутся в более тесные жизненные
рамки угольщики не смогли. Отсюда банкротство за банкротством, а упадок
отдельных рудников навлек упадок целого промысла. Банкротство хозяина,
несомненно, отразилось и на рабочих.
Известие о легком способе заработать в
Сибири богатства во время войны притянули целые толпы рабочих, которые сегодня
не имеют заработка – или побираются на улице или стали бандитами.
Среди предпринимателей, которые вложили
капиталы в рудники, немало было и поляков.
Шли они в общей массе, следовательно, в
общем упадке и банкротстве понесли те же убытки. На многих рудниках поляки
становились значительным большинством среди конторщиков и рабочих.
Также к приезду ксендза в Черемхово
собирается довольно многочисленная группа католиков из самых различных
социальных слоев общества. Имеем мы здесь судью, несколько поселенцев, из коих
один, повстанец 1863 года, продает на станции
литовские сыры, ибо не забыл на чужбине, как они делаются. Но, к
сожалению, ничто не единит эту массу. Польских изданий и книг я не встречал
здесь почти совсем. Не видел у земляков никакого стремления к общественной
жизни. Всех поглотила лихорадочная жизнь искателей золота, мамона завладела
больше всего этими душами. Нужно всех воодушевить, обледенить. Но кто же это
сделает, кто возьмется за эту работу, такую необходимую? Шесть часов езды от
Иркутска, уйма пасторской работы в самом городе и масса разъездов, не позволяет
священникам, как следует посвятить себя отдельным местностям.
Жатва большая – мало работников!
кс. Юзефат Жискар.
/Przegląd Katolicki. Warszawa.
Nr. 19. 11 maja 1912. S. 290-292./
Марково и Макарово
От Усть-Кута я намеривался ехать рекой
Леной на одном из пароходов Глотова, носящих название «скорых
пассажирско-почтовых», и получающих правительственную субсидию.
Я думал, что вышеприведенное название
обозначает то, что эти суда соответственно оборудованы для путников, что путь
проделывают быстро и имеют обычай не задерживаться в дороге... Увы, в Сибири
многие вещи не соответствуют своему названию. Трудно поверить, как здесь люди
дают себя эксплуатировать, не получая за бешеные деньги никаких удобств.
Пароходы Глотова за перевоз почты получают
от правительства ежегодно 90 тыс. рублей, но из одиннадцати судов едва два
соответствуют своему назначению. Остальные, либо медленно курсируют, либо такие
грязные и не защищенные от дыма, что часто одежда пассажира становиться жертвой
этих непорядков. Судоходство на Лене мало развито, однако же, суда, курсирующие
по ней, делают хорошее дело, особенно буксирующие т. н. баркасы и другие суда.
Кажется, небольшое скверное судно зарабатывает в день около 1,5 тысячи рублей.
Если вычесть из этого стоимость дерева и обслуживания, остается несколько сотен
рублей чистого дохода в день. Плата за поезд на пароходе завышена. Напр. проезд
от Усть-Кута до Якутска, не менее 200 верст, стоит: 1 класс 108 руб., 2 – 60
руб. и 3 – 30 руб. Ежели, к этому добавить два рубля в день за обеды (очень
скверные) и чай, то получим очень внушительную сумму.
Самая большая неприятность, которую
встречаем на судне, это страшное пьянство, которого, желая или не желая,
вынужден стать свидетелем. Пьянство в Сибири очень распространено. Пьют здесь
не только мужчины, но и женщины и дети – и пьют много. Нужно очень остерегаться
на судне, чтобы не вызывать гнев пьяной оравы; каждая с ней встреча может
печально закончится, ибо тут ничто не сдерживает человеческие страсти.
Путь в таких условиях не является приятным.
Много путников также сокращает свое время азартной игрой в каты. А кто не пьет
и не играет, имеет только одно развлечение: восхищаться прекрасными пейзажами.
Действительно прекрасны берега Лены. По
всей своей протяженности, 5,000 верст с гаком, она очень живописна. Здесь то
тянуться горы, покрытые елями и соснами так густо, что кажется ни человек, ни
зверь не сможет проскользнуть; то важный кедр покрывает хребты гор, то снова
скалы самых причудливых и разнообразных форм, не покрытые никакой
растительностью, показывают свою каменную грудь. Наиболее живописно стоят эти
скалы от станции Саных-Татской. На 40-верстовым пространстве тянуться они в
необычайно живописных и разнообразных видах.
Этот край, богато наделенный от природы
разнообразными сокровищами, заброшен людьми.
Едва в протяжении несколько десятков, а
порой и несколько сотен верст, встречаем здесь деревни. В густых лесах, далеко
от берега, живут проворные и мужественные тунгусы, народ охотничий и дикий, но
ловкий и способный.
Тунгус имеет в лесу все, что ему нужно. Из
шкур зверей и ветвей сооружает он шатер, из шкур шьет одежду; многочисленные
прирученные олени дают ему в тяжелые минуты, если подводит охота, пищу; реки
полны рыбы.
Тунгус обычно обходится без хлеба; известна
ему уже правда мука, но она представляет предмет роскоши, а не первой
необходимости. Железные и свинцовые орудия тунгусы делают сами, но даже свинец
и железо преимущественно сами добывают из земли. Поэтому из-за этого тунгусы
редко появляются в поселениях; влечет туда его в основном водка, с которой его
познакомили пришельцы из Европы.
Большинство русских деревень на Лене
состоят либо из бывших каторжников, либо из их потомков. Только значительно
дальше, за Витимом, начинаются якутские «улусы» и то в таком количестве, что и
тамошние русские забыли свой язык и говорят только по-якутски. Все здешние
якуты и тунгусы принадлежат к православным, но многие из них в действительности
усердно исповедают шаманизм, а православного священника не видели со дня своего
крещения.
Присмотревшись поближе к приленскому
крестьянину, я был поражен его способом жизни. Привыкший на родине видеть, как
уже первые проблески дня отрывают крестьянина от сна и мчат на работу, я был
изумлен, что здесь крестьянин лишь только после десяти часов утра начинает
думать о подъеме. Не спешит он на работу, ибо пашня для него является
второстепенным занятием. Более всего отучило его от работы на пашне т. н.
«почтовая гоньба».
Эта громадность земли почти от Иркутска и
аж до берегов Северного океана не имеет никакой коммуникации, кроме речных
судов летом и саней зимой. Этими дорогами перевозят почту, а правительство за
ее доставку платит очень дорого. За летние месяцы правительство выплачивает
90,000 руб. судоходной компании, а за каждую пару лошадей, на каждой почтовой
станции платит 1,500 руб.
Деньги, заработанные таким способом, не
бывают употребляемы на улучшение сельского хозяйства, а преимущественно
употребляются - на водку.
Охота и рыболовство, соединенные с почтовой
«гоньбой», более полнее обеспечивают жизнь здешнему крестьянину. Есть, к
сожалению, еще одна профессия, очень распространенная среди «ленцев» и по традиции
объединяемая целыми поколениями – воровство и грабеж.
В Маркове есть только один католик, но и
этого не удалось мне увидеть. Здесь же рядом разместилось поселение, в котором
жили три семьи литвинов. Я провел почти три дня в этом литовском уголке, и
казалось, что я был на родине – так все устройство жизни, все обычаи и традиции
сюда были перенесены. Даже постройки и пашня напоминали литовскую землю. Почва
старательно обработанная, приносила хорошие урожаи.
От Маркова до Макарова всего 70 верст, но
дорогу эту буду долго помнить. Не желая терять пару дней на ожидание парохода,
я пожелал эту дорогу проделать на т. н. почтовой лодке.
Это длинная и тяжелая лодка, имеющая в
середине полукруглый шатер, сделанный из тонких досок, под которым можно было
лежать и сидеть.
Спереди и сзади досок нет, следовательно,
существует совершеннейшая вентиляция, возможно и несколько сильноватая. Есть и
более удобные суда, так называемые лодки «шитик». На середине ее стоит домик из
досок, даже с окнами и дверьми. Такой «шитик» можно нанять на всю поездку за
10-15 рублей.
Необычен способ поездки в такой лодке. На
длинном канате привязывают к ней пару или несколько лошадей, которые тянут
лодку, идя берегом. Один возница (порой два) сидит в лодке, и один на лошади.
Таким способом можно проехать иногда в течении часа 8 или 10 верст с течением,
если «ямщики» не пьяны (что бывает редко) и если человек, сидящий на лошади,
практичный и не допускает частого зацепления каната за прибрежные камни и пни.
Но более чаще все время слышен окрик рулевого: «заросило!» и возчик отвязывает
лошадей, чтобы распутать канат.
Другим обстоятельством, удлиняющим путь,
является вялость возчиков на почтовых станциях. Нераз пройдет пару часов,
прежде чем добудимся мы этих людей, прежде чем найдут они лошадей и приготовят
все в дорогу.
В этот раз я имел особенную неудачу. Это
было время сенокоса, следовательно, все деревни были пустые, а принужденные
«ямщики», содержащиеся для исполнения этой обязанности по распоряжению общества
отдавались в своей праздности самому ужасающему пьянству. Сколько мучений, сколько
хлопот нужно было, чтобы разбудить и принудить их к поездке! Последствия были
такие, что 70 верст мы ехали почти 24 часа, и замерзшие и оголодавшие прибыли
посреди глубокой ночи в Макарово.
Особенный характер имеют сибирские деревни.
Не знают здесь того оживления наших деревень – кажется, что все живет только
пару часов, ибо целый день почти все спят, либо... пьют. Какой здешний
крестьянин ленивый, трудно вообразить. Показателем этого являются хотя бы
запущенные поля, не выкорчеванные огромные пространства плодородной земли.
Почти не видим мы здесь развитого
земледелия; находится оно на уровне самой низкой культуры. Научные экспедиции
изучали здесь грунт и издали суровый приговор приленской почве, что она
«непригодная для земледелия», но на этой непригодной почве, в этом несносном
климате, сумели, однако, некоторые люди труда создать плодородную пашню. Сумели
напр. «скопцы» создать на этой негостеприимной земле великолепные поселения, в
которых выращивают даже арбузы и дыни!
Причиной запустения паши являются также
огромные богатства края и большое количество источников заработка. Эти
богатства такие разнообразные и неисчерпаемые, что их хватит еще на долгие,
долгие годы и для очень многих поколений.
Лена и ее притоки изобилуют рыбой – и,
несмотря на неумелое использование этих сокровищ, несмотря на отсутствие
какой-либо организации в этом промысле, он дает и так огромные прибыли.
Лена полна очарования, когда в осеннюю ночь
покрывается тысячами ярких огней, меняющих непрерывно свое положение, то
гаснущих, то снова, с новой силой, бросающих длинные полосы света на черную
неподвижную воду. Это лодки рыбаков, которые, используя темную осеннюю ночь и
тихое время, выезжают на ловлю рыбы.
Рыбачья лодка имеет задетый вверх нос, а на
нем, на железном шесте зажженный пук сухого смолистого дерева. Когда лодка тихо
плывет среди спящей природы, человек внимательно выслеживает привычным глазом
каждую рыбу, чтобы ее ловким и быстрым ударом трезубца оглушить и втащить в
лодку. Много поляков, политических ссыльных, добывали таким способом средства к
жизни.
Не только вода, но и лес отдает
человеку-победителю свои скрытые богатства. Целые месяцы пребывает здешний
житель в лесу, и отправляются туда со всем своим имуществом. Целый день
кропотливого труда в поисках зверя не остается без плодов. То он встретит
грозного царя лесов – медведя, который поставляет человеку теплую и красивую
шубу; то снова пуля найдет бобра или соболя, а эта добыча обеспечивает уже
жизнь почти на весь год; то сибирская лиса не успеет вовремя скрыться и
остается в руках охотника; целые кучи беличьих шкурок дополняют дневную добычу.
Все это должно было бы не только обеспечить жизнь человеку, но и привести к
увеличению его состояния. Увы, водка все съедает, все уничтожает, все сводит на
нет.
Прежде немало было наших земляков и среди
охотников и среди рыбаков. Со временем они начали искать более широкого поля
для труда, перебираясь в большие промышленные пункты. Многие из них поумирали,
многие возвратились на родину и сегодня уже ряды их редки; преимущественно
остались только по деревням те, которые женились на русских и пустили тут
корни.
В Макарово съехались мои прихожане и из
соседних деревень – порядка десяти человек. Было среди них в костельчику двое
старичков, которые живым свидетельством служить могут, как глубока, как стойка
вера у нашего народа. 95-и летний старичок и 85-и летняя старушка, узнав, что в
Макарово едет ксендз, совершили пешком 12 верстный путь, чтобы после долгих лет
совершить пасхальную исповедь. Он, бывший казак, в царствование Николая І-го
отданный в армию и зачисленный в якутские казаки; она, вдова каторжника,
которая пошла за своим мужем на чужбину, чтобы разделить печальную
скитальческую судьбу.
Трудности и неудобства пути по краю с
первобытной культурой ничто, если их терпишь для воссоединения с Господом Богом
хотя бы только нескольких человеческих душ. Щедрой наградой за все труды
является моральное убеждение, что исполнил обязанности, а также вид того
счастья, которое отражалось на лицах наших бедных, покинутых и страдающих на
чужбине земляков.
кс. Юзефат Жискар.
/Przegląd Katolicki.
Warszawa. Nr. 5. 3 lutego 1912. S. 66-72./
Киренск – Витим
Киренск, нынешний уездный город, помнит еще времена
Ермака. Старинная церковь и Киренский монастырь уже 300 лет назад смотрели на
людей и помнят не один переворот, не одну волну паломников прошлых поколений.
Конструкция церкви в Киренске, почти, как и всех церквей в этом крае,
напоминает старые казачьи трехкупольные святыни на Украине, сейчас уже в
небольшом количестве там сохранившихся. Некогда это была казачья сторожка для
слежения врагов – якутов и тунгусов. Якутские казаки, употребляемые сегодня для
охраны и транспортировки уголовных и политических преступников, в то время
исполняли тяжелую воинскую службу, обороняя края, расположенные ниже Киренска,
от нападений полудиких соседей.
Киренский уезд, по отношении к занимаемой
площади, является самым большим из уездов во всей России. Достаточно сообщить,
что площадь его в два раза больше площади 10-ти центральных губерний.
Город Киренск служит транзитным пунктом для
товаров, предназначенных для огромного якутского края и для приисков золота.
Большое значение имеет Киренск, как поставщик продовольственных продуктов более
20-ти тысячам искателей золота на приисках Олекминской и Витимской системы.
Жители Киренска извлекают значительные
прибыли из засола огурцов и шинкования капусты. Огромное количество огурцов и
капусты свозят к Киренску, и весь берег по осени покрывается рядами бочек уже
готовых для перевозки в Бодайбо. За огурцами и капустой тянуться бесчисленные
мешки картофеля, муки и крупы, и, наконец, огромные суда с сеном и овсом.
В Киренске, согласно предоставленных мне
полицией сведений, было несколько католиков. Но, к сожалению, не всех из них я
видел в часовне. Несколько поденщиков, несколько семей купцов и домовладельцев,
несколько крестьянских семей из соседних деревень – вот все, кто собрался в
импровизированном костельчику. Некоторые из местных поляков, принадлежавшие к
т. н. интеллигенции, недоброжелательно настроены к костелу. Среди них есть в
Киренске две семьи политических ссыльных последнего времени, люди чуждые нашим
традициям, нашим убеждениям, нашим верованиям, хоть и поляки. Желая оказать
соболезнование несчастным, отведал их, но напрасно старался убедить, чтобы
позволили научить катехизису их детей, имеющих уже 11-12 лет... Они утверждали,
что желают оставить детям полную свободу вероисповедания. Сказали: «Когда
вырастут, пускай сами себе выбирают религию. Принуждать их, мы не желаем».
Странная эта логика! Что имеют выбирать дети, когда вырастут? Веру, которую не
знают, достоинства, которых не привели в их сердцах? И что же удивительного,
что из детей так воспитанных, без веры, вырастаю изверги, что ж удивительного,
что страсти ничем не связанные, злые наклонности ничем не искорененные –
загосподствуют в сердце?
Сибирь в давние времена не без основания
считали вообще краем убийц и разбоев, но более всего эту дурную славу заслужил
Приленский край. Эта печальная слава не помешала толпам рабочих и
предпринимателей тащиться на богатые Витимские золотые «промыслы». Все это
двигалось по течению Лены, а потом рекою Витим.
Эти огромные массы людей шли, что бы
разбогатеть, не гнушаясь в средствах. Не стесняли себя ничем, стараясь только
избегать уголовной ответственности.
С риском для собственной жизни прорывались
через расставленные казачьи пикеты с водочной контрабандой; а водку продавали
на вес золота. Другие же перевозили за границу золото, украденное рабочими, и
это приносило огромные прибыли. Не один из этих контрабандистов сколотил себе
огромное состояние.
Вдоль тракта целые семьи занимались охотой
на т. н. «горбачей», т. е. возвращавшихся с приисков искателей золота, имеющих
всегда при себе запас денег и золотого песка.
Осенью обычно начиналось на Лене движение.
В это время возвращались «горбачи», и
поэтому лавки наполнялись товарам, мужчины делали запасы водки, а женщины
начинали одеваться в свои самые нарядные платья.
Тогда начиналась на Лене веселая жизнь.
Деньги плыли как вода, самый страшный разврат овладевал целым краем. И не раз
прямо с безумного пиршества, либо с развратного ложа любовницы, выбрасывали
«горбача» в подземные каналы, отобрав сперва кошелек и жизнь.
Редко возвращается несчастный «горбач» с
заработанными деньгами домой; в самом лучшем случае пьянка и разврат съедали
его состояние.
На узких горных тропинках на Лене, которыми
ходили рабочие и предприниматели, их уже подстерегали местные жители, как
охотники с ружьем в руках, поджидают зверя...
Нетрудным было для местных крестьян метким
выстрелом уложить одного или даже нескольких путников, а потом завладеть их
состоянием.
Они не старались даже скрыть следы
злодеяния; терпеливая и молчаливая Лена принимала трупы жертв, а волны ее
ставили печать на тайну, покоящуюся в водах.
Среди здешних крестьян воспоминания об этих
убийствах, были как об обычных вещах, как об охоте, и только более набожные
(sic!) ставили кресты на дороге по убитым «горбачам».
Проезжая через Приленские села,
неоднократно видели, рядом с убогой избенкой, великолепные трехэтажные дома,
которых не постеснялся бы ни один город. Свидетельствует это обычно, к
сожалению, что собственники этих богатых домов должно быть имели особенную
удачу в охоте на людей...
Таких богатых домов много имеет большая
деревня Витим, распложенная при тракте. Витим обычно называют «дворянским
селом», по причине богатства его жителей, а я б назвал его «селом убийц».
Витимскому крестьянину даже не было нужды в
лесу поджидать свою жертву; она опрометчиво сама шла к нему в западню, отдавая
себя в его руки.
Витим находится в 300 верстах от приисков
золота. Он был первым человеческим поселением, где можно было отдохнуть и
снабдить себя в дальнейшую дорогу.
Витимские жители гостеприимно открывали
прибывшим ворота своих жилищ. Почти в каждом доме находились особые комнаты для
гостей, со всеми удобствами, даже с каналом, подведенным прямо к Лене. Этим
каналом можно было без шума спустить труп убитого гостя в реку.
Такие аморальные отношения принудили
владельцев приисков золота к принятию мер охраны рабочих, а вернее их
состояния. А именно - начали наличность выплачивать рабочим не на месте, а уже
в дороге, далеко от приисков: в Киренске либо Иркутске.
Но и это не остановило разбой. Зарплата,
полученная официально рабочими, составляла только часть его состояния, и притом
меньшую часть. Кроме этого, он имел, также золотой песок, нес собранные им
«самородки», что причислялось уже к контрабанде, так как не задавались на месте
к реализации.
Эту личную контрабанду редко рабочим
удавалось счастливо пронести. Ежели проходили без вреда разбойничьи засады на
Лене, ежели проходили Витим и Киренск, то новая опасность грозила их сокровищам
в Усть-Илге и Жигалове, где постоянно кружили казачьи пикеты, обыскивая
проходящих в поисках контрабанды.
Контрабандисты и на это нашли выход. Они не
шли обычным трактом, а, минуя казачьи кордоны, искали проход через лесную чащу
или голые скалы, цепляясь за камни, через долины и кручи.
Иногда и в этом пути, вынужденные наведать
деревни для закупа запаса продуктов, многие попадали в руки казака.
Некоторые делали по-другому: идя в деревню,
прятали золото в дуплах деревьев, или же под камнем, а позже потихоньку его
перевозили.
Местные крестьяне, прознав о таком способе
припрятывания золота, совершали походы в леса, ища спрятанные сокровища. Нераз
их находили и забирали без угрызения
совести.
Сейчас времена изменились. Курсирующие суда
по Лене сделали путь безопасным, а Витим уже живет спокойной жизнью. Жители его
сейчас занимаются доставкой необходимых продовольственных товаров для приисков
золота. Квашеная капуста, огурцы, картофель и сено поставляются из Витима
тысячами пудов.
К моему приезду в Витим собралось
порядочное число католиков. Несколько стариков ссыльных, насколько бывших
каторжников, почтовый чиновник, несколько витимских земледельцев и купцов,
некоторые из них с семьями. Прибыла также группка крестьян из соседних
деревень.
кс. Юзефат Жискар.
/Przegląd Katolicki. Warszawa.
Nr. 8. 24 lutego 1912. S. 114-118./
Бодайбо
Огромное пространство земли от города
Бодайбо на Витиме почти до Мачи на Лене, пространство длинной 800 верст с
гаком, содержит богатые залежи золота в виде песка и «самородков». Это золото
влечет толпы людей, ищущих удачи. Эти прииска делятся на 2 части: Витимская
система и Олекминская система, названные так по двум рекам, пересекающих эти
залежи золота. Иначе эти две части называются: ближней и дальней Тайгой.
Некогда здесь были девственные леса, а
землю покрывали толстые пласты сгнивших листьев и пни, от упавших деревьев.
Торговля не существовала, ибо не было, кому
продавать, и не было что продавать. Железная дорога и фабрики не наполняли
воздух своим гудением.
Лишь очень редко появлялся полудикий
тунгус, смелый якут либо принужденный голодом каторжник охотился на зверя.
В этом диком краю повсюду были спрятаны
сокровища; и под скалой и глубоко под ложем реки лежала – эта цель человеческих
усилий, стараний и борьбы. Лесная речка выдала секрет, ее течение, снося все по
дороге, принесла также кусок золота.
И заселилась пустынная «Тайга». Где прежде
безраздельно царствовал дикий зверь, там появились поселения. А свист машин и
звон инструментов свидетельствовали, что человек победил дикую природу и
воцарил над ней.
Залежи золотоносного песка и т. н. «гальки»
(округлый камень), протянулись на большом пространстве. Почти все берега речек
всей Витимской и Ленско-Олекминской системы были полны золотого песка. Также
немало золота находили в камнях самых разнообразных сортов.
С водой речек плыл золотой песок из глубин
горных ледников; микроскопический, перетертый, он был продуктом постоянного
трения ледников. Находили его здесь так обильно, что даже при помощи очень
примитивных приспособлений получали большие прибыли.
Все это пространство, недавно еще
пустынное, покрывалось человеческим муравейником; 20 тысяч людей за короткое
время оживили «тайгу».
Промышленники вложили тут миллионы
капитала. Свидетельствуют про это необычайно многочисленные шахты, постройки и
машины. Целые горы, камня и песка, рассказывают о том, что не один пуд золота
выехал из «Тайги», не один миллион постранствовал в мир.
Около больших промыслов поселились сотни и
тысячи инженеров, мастеров, рабочих и, наконец, аферистов.
Как вороны, слетающееся из далека, почуяв
падаль, так стягивался сюда сорт людей, любящий легкую жизнь. Тут можно было
встретить и комедиантов, и акробатов, и людей, тайно скупающих золото,
украденное рабочими, и торгующих водкой (самое прибыльное предприятие!). Все
они спешили сюда, чтобы эксплуатировать бедного рабочего и как саранча
наполняли «Тайгу».
Угождая человеческим слабостям и разжигая
их, не один аферист добыл себе состояние. Самым большим бедствием на т. н.
«промыслах» было самое ужасающее пьянство, ничем не стесненное и совмещаемое с
самым разнузданным развратом.
Продажа водки была здесь запрещена и из-за
этого она стала контрабандой, а поэтому еще более притягательной, из-за чего
цены водки были почти баснословные. Продавали ее просто на вес золота. Ничего
удивительного, что, будучи такой желанной и такой дорогой, она съедала все
заработки рабочего. Право на обладание водкой имели только промышленники и то в
конкретно определенном количестве на каждого рабочего. Очень ловко обходили
этот закон аферисты. Они делали так называемую «заявку», т. е. уведомление о
намерении поиска золота на конкретном участке земли, и в результате этого
получали право иметь водку для конкретного количества рабочих. Они не
производили никаких работ и не нанимали рабочих, а вместо этого закупали водку
и продавали ее на соседних приисках, беря за нее завышенные цены.
Другим способом заработать состояние – была
скупка злотого песка и пронос его контрабандной за границу.
Всего лишь несколько лет существует свободная
продажа золота, прежде же продавать золото мог только промышленник, принимающий
его от рабочего по цене значительно ниже от его действительной стоимости. Это
вызывало контрабандный вывоз золота за границу.
Вся пограничная линия с Китаем, и даже дороги
в Европу, были бдительно охраняемые казаками, а, однако, ловкие контрабандисты
всегда находили способ вывоза золота.
До чего доходила их изобретательность и
ловкость право трудно поверить. Напр. один искатель золота напоил исправника,
насыпал ему полный карман золотого песка и с ним вместе проехал границу.
Естественно казаки не обыскивали г. исправника...
Кроме промышленников, ищущих золото более
или менее рациональным способом, есть тут множество искателей меньшего
масштаба. Они создают небольшие группки (артель) или самостоятельно ищут
золото.
Работают чаще всего на песках, уже промытых
более значительными промышленниками, и здесь достаточно еще находят золота. Так
как после открытия золота еще не работали достаточно внимательно, а жадно набрасывались
на залежи и старались дешевой стоимостью добыть из них как можно больше золота.
Такой способ работ приводил к тому, что
много золота оставалось в промытых песках. Уже сегодня, желая исправить эту
ошибку, некоторые компании промышленников начинают заново промывать старые
пески.
Партия случайных искателей золота работает
очень примитивным способом. Обычное деревянное корытце и небольшая лопатка
становятся инструментом такого поиска. Более ловкие устраивают что-то наподобие
водяных мельниц с деревянным стоком воды. Сильный поток воды уносит песок, а
золото, как более тяжелейшее остается на дне. Подобный способ употребляют и
большие прииска. Вода течет по желобам, подведенная чаще всего с гор, и
вымывает песок, золото же оседает в дыры, сделанные в железном дне желоба.
Опять же, иную категорию искателей
составляют т. н. «хищники» (грабители). Это люди, незаконно ищущие золото.
Пользуясь ночной порой, они проникают в
старые уже закрытые шахты. Там в глубине шахты, прикрытые сверху досками,
капают как кроты в земле, собирая остатки золота. Часто целыми неделями они не
выходят из шахты.
Нераз случается, что наполовину загнившее
строение шахты падает, подвергшись разрушению; такую шахту обычно засыпают
землей, а в шахте вместе и искателя золота.
Среди искателей золота самых разных
категорий встречается немало поляков, как богатых предпринимателей, так и
обычных рабочих.
Печальные отношения господствуют среди этих
поляков. Две тысячи верст отделяют их от Иркутска, где находится самый
ближайший католический храм и священник – а в непосредственном окружении ничего
не напоминает полякам об их вере и национальности. Напротив все делается так,
чтобы забыть о своей душе, своей родине: и эта лихорадочная жизнь искателя
золота, пьянство и разврат, к сожалению этак распространенные на приисках.
Почти на каждом прииске встретишь несколько
поляков. В самом только Бодайбо их живет около 100.
Они с каждым разом все больше
денационализируются. Дети совсем не знают польского языка и своих национальных
традиций.
Есть только один выход из этого тяжелого
положения: постоянное жительство священника в Бодайбо. Это смогло бы поднять
дух наших земляков, могло бы спасти их от денационализации и стало бы большой
помощью для этой бедной и заброшенной польской колонии.
На ежегодный приезд священника, поляки
довольно многочисленно собираются в Бодайбо. Они бросают свою каждодневную
работу, чтобы провести пару дней в молитве и размышлениях о духовных вещах.
Приезд священника становится эпохой в жизни
колонии, но бедные дети, выросшие без обучения религии и без опеки священника,
с удивлением смотрят на обряды, непонятные для них, и незнакомое богослужение.
Эта заброшенность колоний, эта
денационализация, а нередко и ужасное моральное состояние, производят
удручающее впечатление на вновь прибывших поляков, дух которых еще не сломлен
скитанием...
кс. Юзефат Жискар.
/Przegląd Katolicki.
Warzawa. Nr. 10. 9 marca 1912. S. 146-150./
Воронцовка – Мача – Нохтуйск – Олекма
Тоскливы и пустынны берега Витима. Если бы здесь вложили
немного труда, немного благих намерений, легко бы уступила природа скрытые
богатства, которые прячет в своем чреве, Неумение, непрактичность и отсутствие
благих намерений, оставили этот край пустынным, здешний народ бедным, а
богатства нетронутыми.
Сейчас промышленники из Бодайбо платят
бешеные деньги за необходимые жизненные средства: напр. пуд муки достигает цены
нескольких рублей. Целыми судами завозят тут картофель и квашеную капусту, а,
однако же, при благих намерениях всё это можно было иметь на месте.
Витимские крестьяне когда-то предложили
властям законтрактование почты до Бодайбо, обещая образовать по дороге деревни
и раскорчевать берега. Но это не дошло до осуществления, и ловкие спекулянты
будут и дальше эксплуатировать и богатства и путников.
Если не ошибаюсь, на всем этом пространстве
не выкорчевано даже десятины земли; даже при почтовых станциях, т. н. зимовьях,
не постарались об этом.
Первое большое селение на Витиме
Воронцовка, состоящее из мастерских для ремонта судов, складов пароходства и
нескольких домов конторщиков.
Раньше здесь было довольно много католиков,
но сейчас остался только один машинист литвин. Я не в состоянии был
задерживаться здесь по причине большого запаздывания судна, но на пристани
встретил этого одного в Воронцовке прихожанина.
Со слезами на глазах молил он меня об
исповеди и причастии, потому что уже как шесть лет ожидал священника и
дождаться не мог. На счастье судно осталось стоять до утра, поэтому в каюте я
отслужил для него св. мессу, исповедал его и предоставил причастие.
Счастье отражалось на его открытом, простом
лице, и не знал бедняга, чем меня отблагодарить, так как принес для меня
немного масла и ягод.
Сравнил его в мыслях с теми нашими
земляками, которые имеют легкость доступа к таинству, и не пользуются из этого.
Имеют близко костел, а не наведывают его, и есть совсем равнодушные в
исполнении своих религиозных обязанностей...
После нескольких дней пути приближаемся к
Нохтуйску, большой деревни, расположенной напротив Мачи. Об этой последней хочу
немного рассказать.
Мача это последний пункт целого ряда
предприятий (т. н. промыслы), которые тянутся от Бодайбо. Отъезжая от Бодайбо
подъездной дорогой, проложенной до промысла Успенского, можно непрерывно видеть
через окно вагона, как кротов, роющих в земле искателей золота, убогие домишки
которых, покрывают всю дорогу. Особенно по берегам речушек осело множество этих
искателей. Уже от конца узкоколейки, в 40 верстах от Бодайбо, начинаются
большие промыслы – Серебряковские. Владелец их, человек деятельный и добрый, но
не умеющий вести дела, понес огромные потери и промыслы передал своим
конторщикам. Они образовали компанию, с целью эксплуатации, и ими вложенный
капитал и их энергия вывели промыслы из упадка.
После Серебряковского промысла следует так
называемое Ленское Товарищество, богатое золотом и относительно хорошо
организованное. Представляет оно целый ряд центров цивилизации; электричество,
паровые машины, добротные домики конторщиков и рабочих свидетельствуют, что тут
победила культура. Тянется Ленское Товарищество аж до промысла
Ротково-Рожневского. Однако, которое, приносит только убыток, а причиною этого
являются непорядки, отсутствие организации, отсутствие руководства.
Потом, почти 40 верстовой перерыв в залежах
золота, аж до Тихона Задонского, собственности Ленского товарищества.
Отсюда снова зачинается ряд приисковых
предприятий, но уже менее значительных, следовательно, и победа цивилизации не
такая видимая. После промысла «Скалистый» (40 верст за Тихоном Задонским) заканчивается
колесная коммуникация; уже дальше, до самой Мачи, возят товары только вьючно.
До сих пор не сумели создать тут какой-нибудь удобной коммуникации, и через это
путники подвергаются всем неудобствам верховой езды, а промысла застою.
Некогда, пока не началось развитие города Бодайбо, в Маче сосредотачивалось вся
торговая жизнь округа. Тут горными тропами на лошадях, а чаще еще на оленях,
тащили целые партии товаров, необходимые жителям тайги, а с возвращением с ними
плыло золото в Иркутск, в тамошнюю лабораторию.
Большие прибыли получали из этого
промышленники. Животворным духом, так сказать, этого всего движения, был на
протяжении последних нескольких десятков лет поляк, быв. русский офицер,
участник восстания 1863 г. Мельхиор Чижик. Это был человек, энергию которого не
сломили ни ссылка, ни все ужасы этапов и каторги. Порядочный поляк и католик,
он смог и тут стать полезным для человечества.
Осужденный на 20 лет каторжных работ и
поселенный в Забайкальской области, он после 4 лет перешел в категорию
поселенцев. Тогда поступил работать на промысел Воскресенское, на прииски
золота.
Работа и честность Чижика были быстро
оценены администрацией прииска. Вскоре правление доверило ему соответствующую
должность т. н. «резидента» в Маче. Деятельный и полный любви близких, он смог
наполнить новой жизнью «резиденцию». Развивая, как только можно, доверенное ему
предприятие, он одновременно энергично защищал интересы подчиненных ему
конторщиков и рабочих. Его добродетельность большим потоком разливалась во все
стороны.
Ещё и сегодня весь окрестный люд вспоминает
с благодарностью имя своего добродетеля. Вырос он в воспоминаниях здешних
жителей в фигуру почти легендарную.
Отличался в течении всей жизни горячей
верой и искренней привязанностью к костелу. Использовал каждый приезд ксендза,
чтобы исповедаться. Умер в 1899 г. [Мельхиор-Каспар-Бальтазар
Чижик, уроженец Минской губернии, умер 9 августа 1900 г. ст. ст. в возрасте 66
лет от рака желудка и был погребен 12 августа 1900 г., «по просьбе его семьи и
родных», в «ограде Мачинской церкви». – А. Б.]
После смерти Чижика Мача начала быстро
клонится к упадку; сегодня она едва прозябает.
Поляков здесь осталось немного; их я
встретил лишь шесть. На другой стороне Лены,
напротив Мачи, в селе Нохтуйск, я видел надгробие ссыльного с 1839 г. Антония
Петрашкевича. В Маче же, кроме Чижика, похоронены такие политические ссыльные:
Свидерский из Мазовецкого уезда (ум. 1905), Станислав Шиманский (ум. 1900 г.),
Бельский и Наркевич из Пераковского уезда.
Олекма - это один из больших городов в Якутской области. Лежит Олекма на
Лене, недалеко от речки Олекмы.
Естественно не может быть большой торговли
в такой отрезанной от всего мира местности. Немного оживляется этот город
только весной, когда приезжает т. н. ярмарка на лодках, которая привлекает из
соседних лесов живущих там якутов и тунгусов.
Олекма всегда изобиловала политическими
ссыльными, а среди них и поляками. Здесь я встретил довольно оригинальную
польскую колонию, состоящую из девяти старичков, ссыльных с 1863 г. Двое из них
были интеллигентными людьми, остальные поденщиками.
В большом поднятии духа провели эти старики
пару дней моей бытности. Это была хорошая оказия для них, чтобы собраться на
беседу, которая перенесла их в давние времена. Казалось, что они помолодели. К
сожалению, серая действительность вскоре пробудила их от грез. Отдаленные от
своего края на 9.000 верст, в тяжелой борьбе за кусок повседневного хлеба...
Грустно было оставлять снова эти жертвы без опеки, даже без надежды, что
священник поспешит к ним в трудные минуты смерти с духовным утешением...
кс. Юзефат Жискар.
/Przegląd Katolicki.
Warzawa. Nr. 4. 27 stycznia 1912. S. 50-54./
Brak komentarzy:
Prześlij komentarz