ЎЎЎ Гарганэля Крыж. Сьвятар Мікалай Мірановіч у Якуцку. Койданава. "Кальвіна". 2020.

    Мікалай Мікалаевіч Мірановіч – нар. 6 студзеня 1895 г. /па савецкаму пашпарту 22 кастрычніка 1899 г./ у в. Гегабросты Панявескага павету Ковенскай губэрні Расейскай імпэрыі ў сям’і сьвятара Мікалаеўскай царквы Мікалая Гіпалітавіча Мірановіча, ураджэнца Маладзечна, чый бацька, протаіерэй Гіпаліт Мірановіч, служыў ў 1850-1859 гг. у Саборы сьв. Мікалая ў Беластоку Гарадзенскай губэрні /Cerkiew katedralna św. Mikołaja Cudotwórcy/. Ягоная маці, шляхцянка Юлія Мікалаеўна, у дзявоцтве Будзіловіч, была настаўніцай.

    У 1900 г. ягоныя бацькі пераехалі у вёску Сядзельнікі Ваўкавыскага павету Гарадзенскай губэрні, дзе Мікалай пачаў дапамагаць свайму бацьку ў богаслужэньні ў мясцовай царкве, напачатку ў алтары, а потым і на клірасе, бо меў добры слых і голас.

    Напачатку 1907 г. Мікалай моцна захварэў, ды і ўвогуле рос вельмі хваравітым, таму ягоная маці адправілася ў Санкт-Пецярбург да Іаана Кранштацкага, які, нібыта, параіў ёй зьвярнуцца да цудатворнай абраза Боскай Маці на сваёй радзіме і тая зьдзейсьніла пілігрымку 15 сакавіка 1907 г. да кляштару на Яснай гары да цудатворнага абраза Маці Божай Чэнстахоўскай, якую шанавалі як каталікі, гэтак і праваслаўныя, што дало, нібыта, выздараўленьне сыну.

    У 1908 г. ягоныя бацькі атабарыліся ў м. Лужкі Віленскай губэрні побач з Глыбокім, дзе бацька Мікалая пачаў служыць настаяцелем царквы Нараджэньня Божай Маці, а Мікалая ж адправілі ў Вільню, дзе ў Катэдральным саборы служыў ягоны хросны протаіерэй Лука Іванавіч Смактуновіч, у сям’і якога ён пражыў да 1910 г., а потым паступіў у Віленскае духоўнае вучылішча. Разам з тым Мірановіч, па свайму ўласнаму жаданьню, наведваў антыкаталіцкія місіянэрскія курсы, якімі кіраваў Лука Смактуновіч, якія былі адкрытыя ў эпархіі па бласлаўленьню сьвяціцеля Агафангела (Прэабражэнскага), эпіскапа Літоўскага і Віленскага, які быў на Літоўскай і Віленскай катэдры з 13 жніўня 1910 г. па 22 сьнежня 1913 г., для усіх жадаючых.

    1 жніўня 1914 г. пачалася І Усясьветная вайна. Па загаду Сьвяцейшага Сыноду ад 26 лістапада 1914 г. усім навучэнцам сярэдніх і вышэйшых духоўных школ была прадстаўлена адтэрміноўка ад службы ў войску і Мікалай у 1915 г. паступае, па заканчэньні духоўнага вучылішча, у Літоўскую духоўную сэмінарыю, якая была разьмешчаная ў Сьвята-Духаўскім манастыры, дзе рэктарам і настаяцелем Віленскага Сьвята-Траецкага манастыра з 1912 г. па студзень 1917 г быў архімандрыт Лаўрэнцій (Князеў), будучы эпіскап Балахнінскі. Але з набліжэньнем фронту ў верасьні 1915 г. выхаванцы Літоўскай сэмінарыі, разам з інспэктарам В. Баглановічам ды выкладчыкамі, былі эвакуіраваны ў Разань, дзе ім, па рашэньню Сьв. Сынода, быў перададзены пад жытло ды вучобу будынак былога Гаўрыілаўскага прытулку.

    У сьнежні 1917 г. рэвалюцыйныя ўлады абвясьцілі аб закрыцьці Літоўскай сэмінарыі ды канфіскацыі прытулку. Але Мікалай пасьпеў экстэрнам скончыць усе пяць клясаў сэмінарыі і паступіў на мэдычны факультэт Беластоцкага унівэрсытэта, але з-за галадоўлі ўвесну 1918 г. зьехаў да бацькоў у Лужкі.

    Калі ў траўні 1918 г. ягоны бацька атрымаў прызначэньне ў Сьвята-Траецкую царкву ў м. Раманава-Нікольскае (Казяны) Новааляксандраўскага павету Ковенскай губэрні, Мікалай адправіўся туды разам з ім і уладкаваўся псаломшчыкам. Ад кастрычніка 1918 г. ён яшчэ пачаў выкладаць у мясцовай сельскай школе, дзе пазнаёміўся з настаўніцай Лідзіяй Грыдзюшкай ды пабраўся з ёй шлюбам, ад якой нарадзіліся сыны: Лявонцій (28 траўня 1920), Алег (1923), Расьціслаў (1926) ды Уладзімер (1929).

    У сакавіку 1920 г. Мікалай з жонкай пераехаў ў Лужкі да маці ды ўладкаваўся настаўнікам у Першую працоўную школу.

    8 кастрычніка 1920 г. Люцыян Жэлігоўскі, ураджэнец м. Ашмяны Віленскай губэрні, па згодзе з Ю. Пілсудскім, падняў т. н. “бунт” 1-й літоўска-беларускай дывізіі супраць перадачы Вільні і Віленскага краю Летуве і заняў Вільню. 12 кастрычніка 1920 г. ён абвясьціў пра стварэньне Сярэдняй Літвы. 18 сакавіка 1921 г. паміж РСФСР, УССР і Польшчай была падпісаная Рыская мірная дамова, паводле якой ў складзе Речпаспаліта Польска засталіся так званыя Заходняя Беларусь ды Заходняя Ўкраіна. Таксама, 24 сакавіка 1921 г., пад эгідай Лігі Нацый быў праведзены плебісцыт у выніку чаго Польшча атрымала новае Віленскае ваяводзтва, усе паветы якога былі населены беларусамі.

    Напачатку 1921 г. Мікалай Мірановіч зьдзейсьніў паломніцтва ва Ўсьпенскую Пачаеўскую ляўру, дзе пасьля малітвы і споведзі вырашыў прыняць дыяканскі сан. 15 чэрвеня 1921 г. Мікалай аб сваім пасьвячэньні падаў прашэньне архіяпіскапу Ковенскаму Элеўтэрыю (Багаяўленскаму), які зьдзейсьніў яму дыяканскую хіратонію ды прызначыў яго на службу ў Лужкі Дзісенскага павету Віленскага ваяводзтва. 14 кастрычніка 1922 г. архіяпіскап Элеўтэрый, за русафобскую дзейнасьць, быў арыштаваны ды высланы за межы Польшчы, таму ён пасяліўся ў Каўнасе ў Летуве.

    У 1924 г. у Польшчы, пры падтрымцы Канстантынопаля, была ўтвораная Польская аўтакефальная праваслаўная царква і ўсім праваслаўным сьвятарам было прапанавана перайсьці ў новую юрысдыкцыю або выйсьці за штат. Мікалай Мірановіч напісаў прашэньне аб ягоным пераводзе ў новую юрысдыкцыю, чым здрадзіў Маскве.

    У 1925 г. а. Мікалай быў пераведзены ў Мікалаеўскую саборную царкву ў Паставах ды прызначаны законавучыцелем ў школу вёскі Курапольле, а затым ў 1930 г. яго перамясьцілі ў царкву м. Смаргоні. Ад 1932 г. ён ужо ў сане протадыякана служыў у Маладзечне.

    У 1936 г. а. Мікалай, пасьля здачы іспытаў перад камісіяй пры Палескай духоўнай кансысторыі, быў пасьвечаны ў сан іерэя архіепіскапам Палескім і Пінскім Аляксандрам (Іназемцавым). Ягоны бацька калі пачуў пра гэта, то перадаў яму сямейную рэліквію – срэбны крыж, які перадаваўся ў сям’і з часоў Паўлы І.

    Служэньне а. Мікалай распачаў у царкве в. Цяляцічы Берасьцейскага павету Пінскага ваяводзтва /цяпер у Сямяціцкім павеце Падляскага ваяводзтва Польшчы/, дзе яму, ў якасьці псаломшчыка, пачаў дапамагаць сын Лявонцій, які скончыў Віленскую духоўную сэмінарыю ды школу псаломшчыкаў пры Яблачынскім манастыры сьвятога Ануфрыя на Холмшчыне. /Лявонцій ў 1940 г. пабраўся шлюбам з Зінаідай Данілюк, а 2 красавіка 1944 г. быў пасьвечаны ў дыяканы ды праз два гады пераведзены ў сабор сьв. Мікалая ў Беластоку, дзе і служыў протадыяканам да сваёй сьмерці ў 1983 годзе./

    Пасьля нападу 1 верасьня 1939 г. Нямеччыны на Польшчу, а. Мірановіч быў пакліканы ў войска. 5 верасьня яго, разам з іншым навабранцамі, адправілі ў Берасьце, але па дарозе іхні цягнік патрапіў пад бамбёжку нямецкіх самалётаў на станцыі Чаромха і ён атрымаў моцную кантузію. У Беластоку яму аказалі мэдычную дапамогу ды затым адправілі ў вайсковы шпіталь Вільні.

    17 верасьня 1939 г. Саветы напала на Польшчу і Вільня 10 кастрычніка 1939 г. адышла да Летувіскай рэспублікі. У Вільнюс вярнуўся мітрапаліт Віленскі і Літоўскі Элеўтэрый, якога прызначылі галавою ўсіх праваслаўных прыходаў маскоўскай патрыярхіі ў Летуве ды Эстоніі. Мікалай Мірановіч падаў яму прашэньне аб сваім пераходзе ў Літоўскую праваслаўную царкву і быў прызначаны на пасаду ключара Прачысьценскага Дрэўлемітропалітарнага сабора, а ў лістападзе настаяцелем патрыяршай Кацярынінскай царквы ў Вільнюсе, дзе ён служыў да жніўня 1942 года. Таксама ў ягонай пастарскай апецы знаходзіліся вёскі, якія не мелі цэркваў, як то: Новыя Сьвянцяны, Старыя Сьвянцяны ды Падбродзьдзе.

    15 чэрвеня РСЧА ўвайшла ў Прыбалтыку і далучыла яе да СССР. З БССР да Мірановіча прыехала Марфа Сьцяпанаўна Анісімава, нянька ягоных дзетак, ды паведаміла, што ягоная жонка, што засталася ў БССР, сышлася з іншым мужчынам, былым ягоным таварышам, з-за чаго Мікалай вырашыў сысьці ў манастыр.

    Пакуль ішоў шлюбаразводны працэс нечакана 31 сьнежня 1940 г. сканаў мітрапаліт Элеўфрэцый і на яго месца мітрапалітам Віленскім і Літоўскім 24 лютага 1941 г. быў прызначаны ад Маскоўскай Патрыяршы архіепіскап Дзьмітраўскі Сергій (Васкрасенскі), які праз месяц зрабіўся і экзархам Латвіі ды Эстоніі з сядзібай ў Рызе.

    22 чэрвеня 1941 г. Нямеччына напала на СССР і ужо на наступны дзень войскі Вэрмахта ўвайшлі ў Вільню. Вайна застала Мірановіча ў м. Сьвянцяны-Старыя і толькі праз месяц ён прыехаў у Вільню. Там ён дачакаўся прыезду з Рыгі мітрапаліта Сергія і пачаў з ім весьці перагаворы аб сыходзе у манастыр ды падаў яму прашэньне аб разводзе з жонкаю. Разам з тым ён заставаўся служыць ў Вільне ў Кацярынінскай царкве, выступаючы з пропаведзямі супраць савецкай улады.

    Мітрапаліт Сергій напачатку заснаваў “Унутраную праваслаўную місію ў Латвіі і Літве” дзеля абслугоўваньня духоўных патрэбаў бежанцаў, параненых і ваеннапалонных на чале з Кірылам Зайц. У сярэдзіне жніўня 1941 г. з дазволу Райхскамісарыяту Сергій  заснаваў “Зьнешнюю Праваслаўную місію ў вызваленых абласьцях Расеі” на чале з протаіерэем Мікалаем Каліберскім.

    Напачатку 1942 г. благачынны Віленскай акругі протаіерэй Ігнацій Ярмалюк перадаў а. Мікалаю ад мітрапаліта Сергія настойлівую прапанову, пакуль ідзе шлюбаразводны працэс, перайсьці на працу ў “Праваслаўную місію ў вызваленых абласьцях Расеі”. Таму 8 жніўня Мікалай выехаў ў Рыгу а адтуль, 10 жніўня, у места Востраў, што знаходзілася ў 55 км на поўдзень ад Пскова, другім сьвятаром.

    13 жніўня 1942 г. Мірановіч, прыбыўшы на месца, пасяліўся ў царкоўным доме протаіерэя Аляксея Ёнава. Вёў службу ў Траецкім саборы да абслугоўваў цэрквы Астраўской благачыннай акругі, часта наведваў вёскі: Яліны, Дубкі, Грывы, Барыса-Глебск, Пупарава, Кухна, Сінскае-Вусьце, Варанцова ды Немоева. У іх ён зьдзяйсьняў неабходныя богаслужэньні, а таксама прымаў удзел у заснаваньні як саміх царкоўных абшчын, так і ў правядзеньні ў іх царкоўных сходаў, вывучэньні высноў праваслаўнай веры.

    Неўзабаве протаіерэй Аляксей Ёнаў абвінаваціў Мірановіча ў агітацыі сярод прыхаджан аб адкрыцьці яшчэ аднаго ў Востраве прыхода у Казанскай царкве былога Сіманскага манастыра, заснаваньні пры ёй манастырскай абшчыны ды дзяленьні ад яго. Таму Мірановіча напярэдадні Вялікадня 1943 года для тлумачэньня ўчынку выклікаў у Пскоў да сябе мітрапаліт Сергій.

    Мірановіч прыняў удзел у велікоднай службе ў Пскоўскім саборы, Хросным ходзе ды трапэзе ў Крамлі, дзе знаходзілася Кіраваньне Місіі. А на заўтра о. Мікалай, разам з пратапрэсьвітэрам о. Кірылам Зайц і начальнікам канцылярыі протаіерэем Жундай наведаў лягер № 372 для палонных чырвонаармейцаў, які месьціўся на ўскраіне Пскова, каб адслужыць сьвяточную літургію.

    Добразычлівасьць мітрапаліта была атрыманая і неўзабаве царква ў гонар Казанскай іконы Божай Маці была асьвечаная, а 28 красавіка 1943 года протаіерэй Аляксей Ёнаў быў пераведзены благачынным Гдоўскай акругі. Да прыезду навага благачыннага Мікалая Жунды, абавязкі благачыннага пачаў выконваў о. Мікалай.

    У чэрвені 1943 года з Дноўскай благачыннай акругі была вылучаная Порхаўская акруга, якая павінна была абслугоўваць Порхааўскі, Пажэрэвіцкі ды Слаўкавічэскі раёны. Благачынным новай акругі быў прызначаны Мікалай Мірановіч.

    Па прыбыцьці у места Порхаў а. Мікалай пасяліўся ў былым царкоўным доме, які яму выдзеліла нямецкае камандаваньне. Ён наведаў вёскі: Падкліньне, Бельскае Вусьце, Дуброўна ды сяло Слаўкавічы.

    Па прыбыцьці протаіерэя Мікалая ў места Порхаў нямецкае камандаваньне выдзеліла яму былы царкоўны дом, у якім ён і пасяліўся. Мірановіч па справах службы наведаў сёлы: Падакліньне, Бельскае Вусьце, Дуброўна ды Слаўкавічы.

    15 жніўня 1943 г. а. Мікалай выехаў у Пскоў на сьвяткаваньне другіх угодкаў заснаваньня Місіі, дзе ён быў узнагароджаны срэбным ордэнам Місіі. Там жа мітрапаліт Сергій паабяцаў Мірановічу, калі ён яшчэ не перадумаў, адправіць у Пскова-Пячорскі манастыр.

    26 жніўня 1943 г. а. Мікалай выехаў з Вострава са сваімі рэчамі ў Пскова-Пячорскі манастыр, і па прыбыцьці туды атрымаў ад настаяцеля манастыра а. Паўла Гаршкова кельлю.

    29-30 жніўня 1943 года мітрапаліт Сергій правеў у манастыры архірэйскі сход, ў якім прынялі ўдзел: эпіскап Рыскі Іаан (Гарклавс), эпіскап Ковенскі Данііл (Юзьвік) і архіепіскап Нарўскі Павел (Дзьмітроўскі). Сярод іншых пытаньняў было таксама ўзьнятае пытаньне і па пастрыгу ў манахі а. Мікалая. Тут супраць пастрыжэньня Мірановіча выступіў Данііл, які раней быў сакратаром мітрапаліта Літоўскага і Віленскага Элеўтэрыя і добра памятаў пра здраду Мірановіча Маскоўскай патрыяршыі і пераходзе ў польскую аўтакефалію. Таксама пастрыгу перашкодай была і неразьведзеная жонка. Таму а. Мікалая выселілі з кельлі і адпраўлены ў адпачынак у Вільню.

    22 верасьня 1943 г. а. Мікалай атрымаў ад мітрапаліта загад пра назначэньне яго благачынным ў м. Востраў. Таму ён ізноў прыехаў у Востраў і пасяліўся ў сваёй кватэры па вуліцы Джэнера 4, дзе яму па дому прыслужвала Марфа Анісімава, якая зьбега да яго ад ягонай жонкі.

    Таксама Мірановіч заснаваў будаўнічы камітэт да пачаў зьбіраць неабходныя сродкі на рамонт Казанскай царквы былога Сіманскага манастыра і 4 лістапада 1943 года новы храм быў асьвечаны.

    Неўзабаве да Мірановіча зьвярнуліся жыхары м. Порхаў, каб ён дапамог ім дабудаваць Нікандраўскую капліцу на могілках і а. Мікалай выдзеліў ім неабходныя сродкі. Таму на яго ў Місію паступіла дакладная пісулька аб растраце царкоўных грошаў.

    У Востраў прыехала царкоўная камісія, Мірановіча выклікалі ў Рыгу, к не спраўдзіўшага надзей.

    1 студзеня 1944 г. а. Мікалай быў прызначаны акруговым благачынным Астраўскога раёну, а 14 студзеня Савецкія войскі Ленінградзкага фронту перайшлі у наступ і лінія фронту пачала перамяшчацца на захад.

    5 сакавіка 1944 года Мірановіч, са ўсім сваім царкоўным клірам ды царкоўнай маёмасьцю, сеў у вагон і ноччу 9 сакавіка прыбыў у Шаўлі, дзе яго прыпісалі да мясцовай царквы. 11 сакавіка мітрапаліт Сергій абвясьціў, што ён засноўвае Унутраную праваслаўную місію ў Літве з сядзібаю ў Шаўлях. Яе ўзначаліў Кірыл Зайц, а начальнікам канцылярыі стаў протаіерэй Мікалай Мірановіч. 15 сакавіка на кватэры а. Мікалая адбыўся першы сход місіянэраў, якія свае новыя ўладаньні падзялілі на 7 акругаў, на чале якіх паставілі самі сябе, пры чым Шавельска-Шаўрагенская акруга дасталася Мікалаю Мірановічу.

    Мітрапаліт Сергій абвясьці аб скліканьні 2 траўня 1944 года ў Шаўлях сход усіх місіянэраў, але 28 красавіка ён быў забіты каля Коўны. На ягонае месца намесьнікам экзарха Прыбалтыкі быў прызначаны архіяпіскап Ковенскі Данііл (Юзьвік) і Мірановіч зразумеў што манахам яму быць не суджана.

    27 ліпеня 1944 г. Савецкая армія ўвайшла ў Шаўляй і адразу пачаліся арышты. 18 жніўня 1944 г. быў арыштаваны протапрэсьвітэр Кірыл Зайц, а 19 жніўня а. Мікалай, за супрацоўніцтва з акупацыйнымі ўладамі, як нямецка-фашыстоўскі паслугач.

    Мірановіча даставілі ў м. Востраў, 31 жніўня 1944 г. дапыталі і вызвалілі. Мірановіч пасяліўся ў сваёй кватэры ды пачаў служыць на могілках ў Міраносіцкай капліцы.

    25 кастрычніка 1944 г. Мікалай Мірановіч быў арыштаваны супрацоўнікамі Ленінградзкай ваеннай пракуратуры і дастаўлены ў Ленінград ва Унутраную турму УНКДБ Ленінградзкай вобласьці “Крыжы”.

    Яго абвінавачвалі у тым што ён быў тайным агентам польскай дэфэнзывы ў 1929-1939 гг., агентам нямецкай выведкі ў пэрыяд акупацыі ды ў контррэвалюцыйнай дзейнасьці. Напачатку Мірановіч адмаўляўся, але, пасьля ўзьдзеяньня, усё гэтае прызнаў.

    1 жніўня 1945 года Мікалай Мірановіч быў асуджаны Ваенным трыбуналам войск НКУС Ленінградзкай вобласьці па артыкулу 58-1а КК РСФСР і прыгавораны да 20 гадоў пазбаўленьня волі ды 5 гадоў паразы ў правах з канфіскацыяй маёмасьці.

    Зьняволеньне ён адбываў у Нарыльлягу на станцыі Енісей Краснаярскага краю, дзе працаваў на уранавай шахце. Цікава, але нават там у яго не адабралі сямейны сьвятарскі крыж, ані лягерная адміністрацыя, ані крымінальнікі, які ён насіў пад адзеньнем. Пасьля таго як шахту заваліла і ён атрымаў кантузію перавялі на больш лёгкую працу ў Азерляг у г. Тайшэт Іркуцкай вобласьці ў лягпункт 014, дзе ён працаваў фэльчарам ў санчасьці.

    15 ліпеня 1954 г. Мірановіч напісаў прашэньне з просьбай аб пераглядзе прысуду, але яму адказалі. Праз два гады ён ізноў падаў прашэньне дзе адмаўляў сваё прызнаньне на сьледзтве 1944-1945 гг. Ваенны трыбунал Ленінградзкай ваеннай акругі перагледзеў справу і 5 лістапада 1956 г. прызнаў яго невінаватым за адсутнасьцю складу злачынства аб чым была выдадзеная даведка за нумарам № 087536 ад 13 лістапада 1956 г.

    15 сьнежня 1956 г. Мікалай Мірановіч выйшаў на волю ды зьвярнуўся за дапамогай да архіепіскапа Іркуцкага і Чыцінскага Палядыя (Шарсьценнікава) і той у сьнежні 1956 года, падараваўшы аксамітавы цёплы падрасьнік, прызначыў яго благачынным ўсёй Якуцкай АССР, дзе існаваў Мікалаеўскі малітоўны дом у Якуцку ды Спаскі малітоўны дом у Алёкмінску.

    У Якуцку а. Мікалай пасяліўся ў старожцы пры Мікалаеўскім малітоўным доме /вул. Ушакова 12/ ў якім стаў настаяцелем, замяніўшы благачыннага протаіерэя Івана Тапаркова. З сабою Мірановіч прывёз абраз сьвяціцеля Мікалая Цудатворца, вышыты рукамі зьняволеных ды сынодзік сьпісаны імёнамі тых, хто прасіў яго аб малітоўнай дапамозе. Ён хутка пасябраваў з якутамі і лячыў іх травамі. Апекавалася ім і дапамагала ва ўсім Хрысьціна Пятроўна Казанцава, былая настаўніца. Яна вяла ўсю царкоўную гаспадарку і пела на клірасе.

    Хутка а. Мікалай наладзіў добрыя стасункі з мясцовым упаўнаважаным па справах рэлігіяў, што дапамагло адрамантаваць малітоўны дом і нават пабудаваць над ўваходам у яго званіцу з газавых балёнаў, замест звонаў. Праз нейкі час, па хадайніцтву а. Мікалая, Спаская праваслаўная грамада Алёкмінска таксама змагла атрымаць дазвол і справіць навасельле ў новапабудаваным доме.

    Па распараджэньні намстаршыні ВГ Ленінградзкай ваеннай акругі палкоўніка юстыцыі Ананьева ад 11 сакавіка 1957 г. Мірановічу, нібыта, была выплачаная грашовая кампэнсацыя за канфіскаваную маёмасьць ў 1945 г.

    Шматлікай перапіскай а. Мікалая займалася Агнія Іванаўна Дамашэнка, 1947 года нараджэньня, якая пражывала ў Якуцку па вуліцы Ушакова 5 і была прыхаджанкай Мікалаеўскага малітоўнага дому.

    Ліставаўся ён і з са сваёй былой жонкай Лідзіяй , якая жыла ў Лужках. Ягоная ўнучка Зінаіда Лявонцьеўна Ляшчынская ў 60-я гады з Польшчы турысткай пабывала ў СССР і патэлефанавала яму з Масквы а потым сустрэлася з ім ў Якуцку, дзе ён перадаў праз яе сямейны срэбны сьвятарскі крыж для свайго сына Алега, протаіерэя Рускай замежнай царквы (Алег пад час вайны патрапіў у Вялікую Брытанію, служыў сьвятаром у Манчэстэры, затым пераехаў у ЗША ў Чыкага).

    У 1968-1969 гг. протаіерэй Мікалай выйшаў па старасьці за штат і перабраўся да Дамашэнкаў, дзе пасяліўся ў засыпнушцы /пабудова з дошак з пазасыпаным паміж імі пілавіньнем з зямлёй/ прыбудаванай да лазьні. Дар’я Максімаўна Дамашэнка і яе дачка Агнія даглядалі Мірановіча да апошніх ягоных дзён. Маскоўскі рэжысёр Аляксандр Яўгенавіч Шчарбакоў зьняў пра яго аматарскі фільм, але стужка недзе згубілася.

    25 траўня 1979 г. Мікалай Мікалаевіч Мірановіч, пасьля апэрацыі на адэноме, памёр і быў пахаваны на старых могілках места Якуцка. Свае рэчы ён завяшчаў Чэркехскаму музэю /Чэркехскі гісторыка-мэмарыяльны комплекс знаходзіцца ў сяле Чэркех Татцінскага улуса РС(Я)/ і цяпер там захоўваюцца ягоныя ўзнагароды, рыза, пас, набедранік, падрасьнік, эпітрахіль, камілаўка, кадзіла ды кнігі з асабістай бібліятэкі.

    Літаратура:

*    Дмитриева И.  Польский священник в Якутии. [Благовест] // Якутия. Якутск. 28 декабрь. 2001. С. 5.

*    Дмитриева И.  Польский священник в Якутии. // Логос. Молодежная православная гасета. № 4 (18). Октябрь. Якутск. 2006. С. 32-34.

*    Bołtryk M.  Taki był protodiakon Leontij Mironowicz. // Przegląd Prawosławny. Оgólnopolski prawosławny miesięcznik społeczno-religijny. Nr 10 (280). Październik. Białystok. 2008. S. 18.

*    Зосима (Давыдов).  Якутский протоиерей Николай Миронович. // Якутский архив. Научный и историко-документальный журнал. № 3-4. Якутск. 2009. С. 89-103.

*    Зосима (Давыдов).  Якутский протоиерей Николай Миронович. // Вестник Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного Университета. Серия II История. История Русской Православной Церкви. № 2 (35). Москва. 2010. С. 32-51.

*    Ноговицына Е. С.  Строители церквей и иконописцы Якутии. // Якутский архив. Научный и историко-документальный журнал. № 2. Якутск. 2010. С. 8, 16.

    Гарганэля Крыж,

    Койданава

                                                 ПОЛЬСКИЙ СВЯЩЕННИК В ЯКУТИИ

                                                «Вы когда-нибудь видели глаза святого?»

    Так — вопросом на вопрос ответила Тамара Михайловна Лобанова, когда я попросила ее вспомнить и рассказать о священнике Николае Николаевиче Мироновиче. «Он был очень красив душой, его глаза голубые святость излучали, в них утонуть можно было», — добавила она. В жизни отца Николая, как в зеркале чистом, отразились трагедия всей страны, народ которой уничтожали физически в лагерях ГУЛАГа, но что еще страшнее — духовно, порабощая души ложными целями, ценностями и, главное, страхом. Многие наши земляки признавались мне, что ничего не могут поведать о своих родственниках, которые были священнослужителями, потому что родители скрывали эти факты от своих детей — боялись: репрессий, неприятностей на работе, насмешек. Победить этот страх могла только любовь и только вера. И в те тяжелые для христиан времена находились люди, чья любовь и вера преодолевали страх. Сегодня с любовью об отце Николае Мироновиче вспоминают Дарья Максимовна и Агния Ивановна Домашенко, в семье которых батюшка жил последние годы своей жизни. Рассказ этот потребует, разумеется, уточнений и дополнений, и мы надеемся, что все, кто лично знал отца Николая или имеет какие-то свидетельства о его жизни, откликнется и поможет восстановить его биографию в более полном виде.

    Священник Николай Миронович родился в Польше 6 января 1895 г. Отец его, белорус по национальности, происходил из рода потомственных священников. А мать была польской дворянкой. Она имела светское воспитание, любила, как рассказывал сам батюшка, увеселения, но, тем не менее, вышла замуж за священника.

    Отец Николай родился очень больным ребенком, и мать его ездила к отцу Иоанну Кронштадтскому, знаменитому старцу (см. Месяцеслов). За советом и молитвенной помощью стремились в Петроград к святому со всей России, и пробиться к нему было очень трудно. Мать отца Николая переоделась в обыкновенную крестьянскую одежду, но попасть на прием не могла. Однажды они с прозорливым старцем случайно встретились в коридоре гостиницы, и о. Иоанн ей сказал: «Что же Вы ко мне приехали, если у вас на родине чудотворная икона Божией Матери есть (как она называлась нам неизвестно). Послушав совета святого, женщина поехала этой иконе поклониться, и вот по молитвам матери перед чудотворным образом сын ее выжил и, перенеся столько испытаний и горя, дожил до 85 лет.

    В их семье была нянька, которая говорила: «Матушка, Ваше дело — родить, а наше дело — воспитывать». Эта нянька доживала свой век у о. Николая, он ее и похоронил. Было это в городе Белостоке. Там Николай Миронович кончил миссионерские курсы, духовную семинарию и поступил в университет на медицинский факультет, на котором отучился два или три года. Когда началась 1-я мировая война, он пошел на фронт, где служил по медицинской части, и уже после войны принял сан, полностью посвятив себя Богу. Известно, что батюшка подвизался у какого-то архиерея начальником канцелярии. Он был высокообразован. Знал польский, белорусский, украинский, литовский и русский языки.

    Когда фашисты напали на Польшу, они начали жестоко преследовать православных священников. Отцу Николаю надо было бежать из страны, но у него имелась семья — жена Лидия, четверо детей,. И все же на семейном совете постановили, что батюшке лучше уехать, ну, а остальные... как Бог даст. Решение было нелегким — самому младшему сыну исполнилось всего десять лет. О нем отец Николай особенно жалел и очень себя винил за то, что оставил таким маленьким.

    Агния Ивановна предполагает, что бежал о. Николай через Западную Украину и Прибалтику, поскольку упоминал Пюхтицкий монастырь, Почаевскую Лавру. Потом он оказался в Псковской области, жил среди партизан. По рассказам священника, партизаны ему говорили: «Батюшка, Вас после войны наградят». Действительно, «наградили» — в 1944 году священника арестовали.

    Во время войны, когда отец Николай был в России, супруга его, матушка Лидия, вышла замуж за товарища своего мужа. Батюшка простил жене измену и хотел уйти в монастырь. Он уже собирался принять монашеский постриг, но когда архиепископ, который должен был его постригать, ехал на службу, в автомобиль попала бомба. От машины и людей ничего не осталось. Отец Николай воспринял это как Божий знак и решил, что ему не следует быть монахом.

    После ареста священник попадает в Кресты, печально знаменитую Ленинградскую тюрьму. Там начинаются допросы, битье, пытки. Один капитан ему сказал: «Батюшка, признавайся, может быть, останешься жив». Обвинили его в том (насколько нам известно), что он — шпион двух государств. Он долго отпирался, а потом признался, чтобы сохранить жизнь. «А так — поставили бы к стенке, и конец на этом, — говорит Агния Ивановна. — Невиновного человека запросто могли убить».

    Отцу Николаю дали двадцать пять лет, и еще десять — «поражения в правах». Сначала он отбывал заключение в Норильске. Потом, когда его в шахте завалило, и он получил контузию, его списали и отправили под Иркутск, по-видимому, в Тайшет, где он и досиживал свой срок. Всех заключенных начали отпускать на волю сразу же после смерти Сталина, а священника освободили только в конце то ли 1956, то ли 1957 года (справка о полной реабилитации датирована 13 ноября 1956 г.). Он, невинный, отсидел «всего» (!) двенадцать с половиной лет.

    Один эпизод из лагерной жизни отца Николая очень его характеризует. На зоне всем мужчинам брили головы, но батюшка намазал волосы мазутом. Парикмахер не захотел машинку портить, и священника оставили в покое.

    После освобождения первым делом о. Николай поехал в Иркутск. Архиепископ Палладий попросил его: «Поезжайте в Якутию. Там все разваливается. Народ Вас полюбит». Архиерей снял с себя подрясник (бархатный, теплый) и надел на батюшку — вот, поезжай. В декабре 1957 г. (дата эта требует уточнения) о. Николай прибыл в Якутск. Был он совершенно одинокий и, можно сказать, нищий: привез с собой лишь икону свт. Николая Чудотворца, вышитую руками заключенной, да еще синодик (записную книжку, в которую записывают имена живых и усопших для молитвенного поминовения), от корки до корки исписанный именами тех, кто просил его о молитвенной помощи.

    Люди уверяют, что, когда отец Николай Миронович приехал и начал служить в г. Якутске в старой церкви на ул. Ушакова (до наших дней она не сохранилась), это так красиво было, так торжественно, что ни до, ни после него таких служб больше не случалось. Агния Ивановна вспоминает: «Остальные-то с ним ни в какое сравнение не шли. Вот только когда Владыка Герман появился, это чудо богослужения вернулось. У отца Николая особая благодать была, видимо, это родовое — когда из рода в род люди Богу служат. И потом, он же верил как! Хотя своих прихожан всегда предостерегал от религиозного фанатизма, того, что называют «ревность не по разуму». А знал он сколько! Мы-то здесь что видели... Его так и называли — «ходячая энциклопедия». А какой у него был красивый голос — баритон! Он и говорил прекрасно, и пел. Немного играл на балалайке, мандолине, фисгармонии. И в то же время очень доступный был, простой».

    И еще все в один голос рассказывают, каким необыкновенно добрым был батюшка Николай. Он помог семье покойного священника Семена Георгиевича Якушкова — выхлопотал для них в Москве пенсию в 20 руб. Внучка отца Семена, Тамара Михайловна Лобанова, рассказывает: «Было в нем что-то детское, что-то святое. Я таким ребенком росла, что меня только терпеть можно было, а батюшка Николай любил. Истинно любил — ребенок это всегда чувствует». И помогал он всем как мог. «Ведь тогда не то что богатства — достатка не было. Я помню, как каждую копейку считали. Какая нищета была, Господи!» — добавляет Агния Ивановна.

    А какие проповеди читал отец Николай! Люди плакали, слушая наставления священника. И еще один интересный факт — после Пасхи, во вторник, батюшка всегда читал проповеди специально для студентов. Они тайком прибегали в церковь, хотя это было небезопасно.

    Дарья Максимовна с горечью вспоминает, что тех, кто ходил в храм, презирали, смеялись над ними, а еще на богослужении регулярно появлялся фининспектор. Зайдет, и стоит всю службу, считает по головам — сколько там прихожан, чтобы знать доход — не скрывают ли. Свои обязанности фининспектор исполнял строго, но никогда ничего плохого не сказал отцу Николаю. Более того, они дружили втихомолку.

    Батюшка умел находить общий язык со всеми властями. Он ладил даже с уполномоченным по делам религии. «Ведь личность имеет очень большое значение, тем более неординарная, — продолжает Агния Ивановна. — Однажды в г. Якутск приехал чилийский посол и попросил, чтобы его сводили в церковь. Как послу откажешь — повезли. Они долго беседовали с батюшкой. А потом посол внимательно на него посмотрел и говорит: «А Вы ведь нерусский». Отец Николай ответил: «Да, я поляк», а потом очень об этом сожалел. Он ведь всю жизнь оставшуюся боялся после того, что ему пришлось пережить. Его и сын звал к себе, а батюшка опасался ехать: выпустят его или на границе схватят — кто знает?»

    Верующие к нему тянулись даже из районов. Каждый год наведывалась Мария Лопатова из Батагая. Крепкая дружба и трепетные отношения связывали отца Николая с Иваном Тимофеевым из Горного улуса, который ежегодно Великим постом приезжал для исповеди и причастия. К Пасхе он всегда привозил в подарок батюшке глухаря и ведро ягод. Дружба эта многим казалась странной, потому что Иван Тимофеев совсем не говорил по-русски, а батюшка не знал якутского. Между ними была такая духовная близость, которая не нуждается в речи. Может быть, кто-то из этих людей или их родственников жив и откликнется.

    Многие уважаемые люди батюшку навещали: наш замечательный писатель Дмитрий Кононович Сивцев (Суорун Омоллоон), известный архитектор Клим Георгиевич Туралысов, художник Лев Михайлович Габышев, старший научный сотрудник краеведческого музея Инна Викторовна Заборовская.

    Отец Николай был очень открытым, жил с распахнутыми дверями. У него была поговорка: «Гость в дом — Бог в дом». «Обращались к нему все, кому трудно. У нас сколько бабушек жило — то поссорятся с невестками, то еще что-то» — говорит Агния Ивановна. Батюшка был человек безотказный. В любое время дня и ночи звали его на требы — тут же вставал и шел, молебен ли отслужить, исповедовать, причастить, все что угодно.

    Однажды в семье, которая жила в доме батюшки, тяжело заболела маленькая девочка. Родители ее были очень напуганы, а о. Николай сказал: «Не волнуйтесь. Я буду за нее молиться, она поправится и будет здоровой». Летом этого года на автобусной остановке к Агнии Ивановне подошел отец этого ребеночка. Он сказал, что часто вспоминает тот случай, и подтвердил, что дочь его по молитвам батюшки, действительно, стала здоровой.

    Жил Отец Николай очень скромно. Опекала его и во псем помогала Христина Петровна Казанцева, бывшая учительница, очень набожная женщина. До приезда батюшки у нее было видение. Христина Петровна тогда просто усердно ходила в церковь, молилась. И вот однажды на литургии она увидела в алтаре трех священников. Женщина стала спрашивать, а кто же третий. Но ей ответили, что никакого третьего священника нет. Она начала настаивать: «Ну я же ясно видела». Но священников действительно было двое. А когда в скором времени приехал отец Николай Миронович, Христина Петровна, взглянув на него, сразу узнала в нем того «третьего» священника. После этого она решилась посвятить себя Церкви целиком.

    Все церковные дела были на ее плечах. Христине Петровне пришлось даже пению церковному обучиться, хотя слуха она не имела, и голос был слабенький. Батюшка сам ее учил. Она отказывалась, но о. Николай уверял, что любой может правильно петь научиться. Долго с ней занимался, и научилась она все-таки. Пела Христина Петровна тоненьким голосочком, но верно. Дочь Христины Петровны — Майя Владимировна Казанцева, врач-психиатр — стала монахиней в одном Московском монастыре. Каждый год в Прощеное воскресенье она присылала батюшке телеграмму с одним только словом: «Простите».

    В те годы крестили обычно тайком, с опаской. Особенно скрытничали люди, имевшие какое-то положение. Где уж было до поиска крестных. Христина Петровна и отец Николай часто вынуждены были сами становиться восприемниками. Поэтому в нашем городе очень много людей, для кого они являются крестными родителями. Духовное родство бывает крепче и глубже кровного. Одна из крестных дочерей Валентина Ивановна Крекова тоже приняла монашество. Еще одна крестница до сих пор пишет Домашенко: «Вы мне родней родных».

    С домашними заботами помогала справляться Дарья Максимовна. Она готовила — в доме постоянно находился народ, надо было всех накормить. После смерти Христины Петровны (в 70-е годы) отец Николай совсем перебрался к семье Домашенко. К бане в их ограде сделали пристрой, засыпнушку, где он и поселился. Дарья Максимовна со своей дочерью Агнией Ивановной за ним ухаживали до последних дней.

    В году 1968-69 священник вышел за штат и уже не служил. Умер отец Николай Миронович 25 мая 1979 года. Его могила находится на старом якутском кладбище. Но «народная тропа» к могилке батюшки, можно сказать, заросла.

    Интересно, что два сына отца Николая — Леонтий и Олег — тоже стали православными священниками. Первый жил в Польше, а второй попал во время войны в Англию (служил в Манчестере) и затем в Америку (в Чикаго). Еще три года назад семья Домашенко получала от него вести. Будем надеяться, что отец Олег жив и откликнется на наш материал.

    Московский режиссер Алексей Евгеньевич Щербаков снял о священнике Николае Мироновиче любительский фильм. Где сейчас эта лента — неизвестно. Возможно, в частных архивах якутян хранятся документы и фотографии, свидетельствующие о жизни этого прекрасного человека и незаурядного пастыря. Но главное — человеческая память. Пока жива наша память об ушедших, у всех у нас есть будущее.

    Материал подготовила Ирина Дмитриева

    /Якутия. Якутск. 28 декабря 2001. С. 5./

                                              ПОЛЬСКИЙ СВЯЩЕННИК В ЯКУТИИ

                                              «Вы когда-нибудь видели глаза святого?»

    Так - вопросом на вопрос ответила Тамара Михайловна Лобанова когда я попросила её вспомнить и рассказать о священнике Николае Николаевиче Мироновиче. «Он был очень красив душой, его глаза голубые святость излучали, в них утонуть можно было», - добавила она. В жизни отца Николая, как в зеркале чистом, отразилась трагедия всей страны, народ которой уничтожали физически в лагерях ГУЛАГа, но что ещё страшней духовно, порабощая души ложными целями, ценностями и, главное страхом. Многие наши земляки признавались мне, что ничего не могут поведать о своих родственниках, которые были священнослужителями, потому что родители скрывали эти факты от своих детей - боялись: репрессий, неприятностей на работе, насмешек. Победить этот страх могла только любовь и только вера. И в те тяжёлые для христиан времена находились люди, чья любовь и вера преодолевали страх.

    28 декабря 2001 г. в «Благовесте» (газета «Якутия») был напечатан рассказ матери и дочери - Дарьи Максимовны и Агнии Ивановны Домашенко, тепло вспоминавших об отце Николае Мироновиче. В их семье батюшка жил последние годы своей жизни. Недавно, в сентябре 2006 года, скончалась Дарья Максимовна, светлый и добрый человек, хранивший не только старого священника, но и посмертную память о нём. Теперь мы постараемся не забыть её - настоящую христианку, тихую, скромную, весёлую, терпеливую, не предавшую Христа даже тогда, когда верить в Него было опасно для жизни. В память об усопшей рабе Божией Дарье мы повторяем эту публикацию.

    Рассказ этот требует, разумеется, уточнений и дополнений, и мы надеемся, что все, кто лично знал отца Николая или имеет какие-то свидетельства о его жизни, откликнется и поможет восстановить его биографию в более полном виде.

    Священник Николай Миронович родился в Польше 6 января 1895 года. Отец его, белорус по национальности, происходил из рода потомственных священников. А мать была польской дворянкой. Она имела светское воспитание, любила, как рассказывал сам батюшка, увеселения, но, тем не менее, вышла замуж за священника.

    Николай с рождения был очень больным ребёнком, и мать его ездила к отцу Иоанну Кронштадтскому, знаменитому старцу. Тогда за советом и молитвенной помощью стремились в Петроград к святому люди со всей России, и пробиться к нему было очень трудно. Мать будущего священника переоделась в обыкновенную крестьянскую одежду, но попасть на приём не могла. Однажды они с прозорливым старцем случайно встретились в коридоре гостиницы, и о. Иоанн ей сказал: «Что же Вы ко мне приехали, если у Вас на родине чудотворная икона Божией Матери есть (как она называлась, нам неизвестно). Послушав совета святого, женщина поехала этой иконе поклониться, и вот по молитвам матери перед чудотворным образом сын её выжил и, перенеся множество испытаний и горя, дожил до 85 лет.

    В их семье была нянька, которая говорила: «Матушка, Ваше дело - родить, а наше дело – воспитывать». Эта нянька доживала свой век у о. Николая, он её и похоронил. Было это в городе Белостоке. Там Николай Миронович кончил миссионерские курсы, духовную семинарию и поступил в университет на медицинский факультет, на котором отучился два или три года. Когда началась 1-я мировая война, он пошёл на фронт, где служил по медицинской части и уже после войны принял сан, полностью посвятив себя Богу. Известно, что батюшка подвизался у какого-то архиерея начальником канцелярии. Он был высоко образован. Знал польский, белорусский, украинский, литовский и русский языки.

    Когда фашисты напали на Польшу, они начали жестоко преследовать православных священников. Отцу Николаю надо было бежать из страны, но у него имелась семья - жена Лидия, четверо детей. И всё же на семейном совете постановили, что батюшке лучше уехать, ну, а остальные... как Бог даст. Решение было нелёгким - самому младшему сыну исполнилось всего десять лет. О нём отец Николай особенно жалел и очень себя винил за то, что оставил таким маленьким.

    Агния Ивановна предполагает, что бежал о. Николай через Западную Украину и Прибалтику, поскольку упоминал Пюхтицкий монастырь, Почаевскую Лавру. Потом он оказался в Псковской области, жил среди партизан. По рассказам священника, партизаны ему говорили: «Батюшка, Вас после войны наградят». Действительно, «наградили» - в 1944 году священника арестовали.

    Во время войны, когда отец Николай был в России, матушка Лидия вышла замуж за товарища своего супруга. Батюшка простил жене измену и хотел уйти в монастырь. Он уже собирался принять монашеский постриг, но когда Архиепископ, который должен был его постригать, ехал на службу, в автомобиль попала бомба. От машины и людей ничего не осталось. Отец Николай воспринял это как Божий знак и решил, что ему не следует быть монахом.

    После ареста священник попадает в Кресты, печально знаменитую Ленинградскую тюрьму. Там начинаются допросы, битьё, пытки. Один капитан ему сказал: «Батюшка, признавайся, может быть, останешься жив». Обвинили его том (насколько нам известно), что он шпион двух государств. Он долго отпирался, а потом признался, чтобы сохранить жизнь. «А так - поставили бы к стенке, и конец на этом, - говорит Агния Ивановна. Невиновного человека запросто могли убить».

    Отцу Николаю дали двадцать пять лет, и еще десять - «поражения в правах». Сначала он отбывал заключение в Норильске. Потом, когда его в шахте завалило. и он получил контузию, его списали и отправили под Иркутск, по-видимому. в Тайшет, где он и досиживал свой срок. Всех заключённых начали отпускать на волю сразу же после смерти Сталина, а священника освободили в конце то ли 1956, то ли 1957 года (справка о полной реабилитации датирована 13 ноября 1956 г.). Он, невинный, отсидел «всего» (!) двенадцать с половиной лет.

    Один эпизод из лагерной жизни отца Николая очень его характеризует. На зоне всем мужчинам брили головы, но батюшка намазал волосы мазутом. Парикмахер не захотел машинку портить, и священника оставили в покое.

    После освобождения первым делом о. Николай поехал в Иркутск. Архиепископ Палладий попросил его: «Поезжайте в Якутию. Там все разваливается. Народ Вас полюбит». Архиерей снял с себя подрясник (бархатный, тёплый) и надел на батюшку - вот, поезжай. В декабре 1957 (дата эта требует уточнения) о. Николай прибыл в Якутск. Был он совершенно одинокий и, можно сказать, нищий; привёз с собой лишь икону свт. Николая Чудотворца, вышитую руками заключенной, да ещё синодик (записную книжку, в которую записывают имена живых и усопших для молитвенного поминовения), от корки до корки исписанной именами тех, кто просил его о молитвенной помощи.

    Люди уверяют, что когда отец Николай Миронович приехал и начал служить в г. Якутске в старой церкви на ул. Ушакова (до наших дней она не сохранилась), это так красиво было, так торжественно, что ни до, ни после него таких служб больше не случалось. Агния Ивановна вспоминает: «Остальные-то с ним ни в какое сравнение не шли. Вот только когда Владыка Герман появился, это чудо богослужения вернулось. У отца Николая особая благодать была, видимо, это родовое - когда из рода в род люди Богу служат. И потом, он же верил как! Хотя своих прихожан всегда предостерегал от религиозного фанатизма, того, что называют «ревность не по разуму». А знал он сколько! Мы-то здесь что видели... Его так и называли - «ходячая энциклопедия». А какой у него был красивый голос - баритон! Он и говорил прекрасно, и пел. Немного играл на балалайке, мандолине, фисгармонии. И в то же время очень доступный был, простой».

    И ещё все в один голос рассказывают, каким необыкновенно добрым был батюшка Николай. Он помог семье покойного священника Семёна Георгиевича Якушкова. Из скудного церковного бюджета, когда часто даже на зарплату денег не было, он выделил им пенсию в 20 руб. Внучка отца Семёна, Тамара Михайловна Лобанова, рассказывает: «Было в нём что-то детское, что-то святое. Я таким ребёнком росла, что меня только терпеть можно было, а батюшка Николай любил. Истинно любил - ребёнок это всегда чувствует». И помогал он всем, как мог. «Ведь тогда не то что богатства - достатка не было. Я помню, как каждую копейку считали. Какая нищета была, Господи!» - добавляет Агния Ивановна.

    А какие проповеди читал отец Николай! Люди плакали, слушая наставления священника. И ещё один интересный факт - после Пасхи, во вторник, батюшка всегда читал проповеди специально для студентов. Они тайком прибегали в церковь, хотя это было небезопасно.

    Дарья Максимовна с горечью вспоминает, что тех, кто ходил в храм, презирали, смеялись над ними. А ещё на богослужении регулярно появлялся фининспектор. Зайдёт, и стоит всю службу, считает по головам - сколько там прихожан, чтобы знать доход - не скрывают ли. Свои обязанности фининспектор исполнял строго, но никогда ничего плохого не сказал отцу Николаю. Более того, они дружили втихомолку.

    Батюшка умел находить общий язык со всеми властями. Он ладил даже с уполномоченным по делам религии. «Ведь личность имеет очень большое значение, тем более неординарная, - продолжает Агния Ивановна. - Однажды в Якутск приехал чилийский посол и попросил, чтобы его сводили в церковь.

    Как послу откажешь - повезли. Они долго беседовали с батюшкой. А потом посол внимательно на него посмотрел и говорит: «А Вы ведь не русский». Отец Николай ответил: «Да, я поляк», а потом очень об этом сожалел. Он ведь всю жизнь оставшуюся боялся после того, что ему пришлось пережить. Его и сын звал к себе, а батюшка опасался ехать: выпустят его или на границе схватят - кто знает?»

    Верующие к нему тянулись даже из районов. Каждый год наведывалась Мария Лопатова из Батагая. Крепкая дружба и трепетные.отношения связывали отца Николая с Иваном Тимофеевым из Горного улуса, который ежегодно Великим постом приезжал для Исповеди и Причастия. К Пасхе он всегда привозил в подарок батюшке глухаря и ведро ягод. Дружба эта многим казалось странной, потому что Иван Тимофеев совсем не говорил по-русски, а батюшка не знал якутского. Между ними была такая духовная близость, которая не нуждается в речи. Может быть, кто-то из этих людей или их родственников жив и откликнется.

    Многие уважаемые люди батюшку навещали: наш замечательный писатель Дмитрий Кононович Сивцев - Суорун-Омоллоон, известный архитектор Клим Георгиевич Туралысов, художник Лев Михайлович Габышев, старший научный сотрудник краеведческого музея Инна Викторовна Заборовская.

    Отец Николай был очень открытым, жил с распахнутыми дверями. У него была поговорка: «Гость в дом - Бог в дом». «Обращались к нему все, кому трудно. У нас сколько бабушек жило - то поссорятся с невестками, то ещё что-то», - говорит Агния Ивановна. Батюшка был человек безотказный. В любое время дня и ночи звали его на требы - тут же вставал и шёл, молебен ли отслужить, исповедовать, причастить, всё, что угодно.

    Однажды в семье, которая жила в доме батюшки, тяжело заболела маленькая девочка. Родители её были очень напуганы, а о. Николай сказал: «Не волнуйтесь. Я буду за неё молиться, она поправится и будет здоровой». Недавно на автобусной остановке к Агнии Ивановне подошёл отец этого ребёночка. Он сказал, что часто вспоминает тот случай, и подтвердил, что дочь его по молитвам батюшки, действительно, стала здоровой.

    Служили в те годы в Якутии и другие священники (отец Семён Мамин, иеромонах Сергий, отец Дмитрий Селезнёв и др.). Но отец Николай был благочинным Якутского округа (возглавлял все наши церкви). Впрочем, благочиние это состояло всего в двух церквях -действовали храм в г. Якутске и церковь в г. Олёкминске. При возможности о. Николай отправлял туда священника. Ещё при жизни батюшки олёкминский староста начал строить новую церковь и дом, каждый месяц он присылал отчёты. Вся переписка ложилась на плечи Агнии Ивановны, которой было тогда лет 14-15. А переписку о. Николай имел огромную. Все, кто с ним когда-то был знаком, писали ему до самой смерти. Сам батюшка не мог уже отвечать по старости.

    Жил Отец Николай очень скромно. Опекала его и во всём помогала Христина Петровна Казанцева, бывшая учительница, очень набожная женщина. До приезда батюшки у неё было видение. Христина Петровна тогда просто усердно ходила в церковь, молилась. И вот однажды на Литургии она увидела в алтаре трёх священников. Женщина стала спрашивать, а кто же третий.

    Но ей ответили, что никакого третьего священника нет. Она начала настаивать: «Но я же ясно видела». Но священников действительно было двое.

    А когда в скором времени приехал отец Николай Миронович, Христина Петровна, взглянув на него, сразу узнала в нём того «третьего» священника. После этого она решилась посвятить себя Церкви целиком.

    Все церковные дела были на её плечах. Христине Петровне пришлось даже пению церковному обучиться, хотя слуха она не имела, и голос был слабенький. Батюшка сам её учил. Она отказывалась, но о. Николай уверял, что любой может правильно петь научиться. Долго с ней занимался, и научилась она всё-таки. Пела Христина Петровна тоненьким голосочком, но верно. Дочь Христины Петровны - Майя Владимировна Казанцева, врач-психиатр, стала монахиней в одном Московском монастыре. Каждый год в Прощёное воскресенье она присылала батюшке телеграмму с одним только словом: «Простите».

    В те годы крестили обычно тайком, с опаской. Особенно скрытничали люди, имевшие какое-то положение. Где уж было до поиска крёстных. Христина Петровна и отец Николай часто вынуждены были сами становиться восприемниками. Поэтому в нашем городе очень много людей, для кого они являются крёстными родителями. Духовное родство бывает крепче и глубже кровного. Одна из крёстных дочерей Валентина Ивановна Крекова тоже приняла монашество. Ещё одна крестница до сих пор пишет Домашенко: «Вы мне родней родных».

    С домашними заботами помогала справляться Дарья Максимовна. Она готовила - в доме постоянно находился народ, надо было всех накормить. После смерти Христины Петровны (в 70-е годы) отец Николай совсем перебрался к семье Домашенко. К бане в их ограде сделали пристрой, засыпнушку, где он и поселился. Дарья Максимовна со своей дочерью Агнией Ивановной за ним ухаживали до последних дней.

    В году 1968-69 священник вышел за штат и уже не служил. Умер отец Николай Миронович 25 мая 1979 года. Его могила находится на старом якутском кладбище. Но «народная тропа» к могилке батюшки, можно сказать, заросла.

    Интересно, что два сына отца Николая - Леонтий и Олег - тоже стали православными священниками. Первый жил в Польше, а второй попал во время войны в Англию (служил в Манчестере), и затем в Америку (в Чикаго). Ещё три года назад семья Домашенко получала от него вести. Будем деяться, что отец Олег жив и откликнется на наш материал.

    Московский режиссёр Алексей Евгеньевич Щербаков снял о священнике Николае Мироновиче любительский фильм. Где сейчас эта лента неизвестно. Возможно, в частных архивах якутян хранятся документы и фотографии, свидетельствующие о жизни этого прекрасного человек и незаурядного пастыря. Но главное - человеческая память. Пока жива наша память об ушедших, у всех нас есть будущее.

    Подготовила Ирина Дмитриева

    /Логос. Молодежная православная газета. № 4 (18). Октябрь. Якутск. 2006. С. 32-34./

    Michał Bołtryk

                                   TAKI BYŁ PROTODIAKON LEONTIJ MIRONOWICZ

    – Miałam wtedy trzynaście lat – opowiada Zinaida Leszczyńska. – Wróciłam ze szkoły spłakana, bo zmarł Stalin. Tata do mnie mówi po rosyjsku, bo tak rozmawialiśmy w domu: „Usiądź, opowiem ci historię naszej rodziny”. Historię rodziny opowiadał córce protodiakon Leoncjusz Mironowicz, posługujący w soborze św. Mikołaja w Białymstoku od 1947 roku.

    – Wtedy usłyszałam – mówi pani Zinaida – o dziadku Mikołaju, który był wywieziony na Syberię, o braciach mojego ojca, synach Mikołaja, Olegu w Ameryce, Włodzimierzu gdzieś na Ukrainie, którego nigdy nie zobaczyłam, i o Rościsławie na Białorusi... Prawda, o Rościsławie trochę się mówiło wcześniej, bo to był temat bezpieczny. Rościsław w czasie wojny walczył w partyzantce, był ranny i nie miał po wojnie kłopotów. Wręcz przeciwnie, był doceniony przez władzę radziecką. Usłyszałam po raz pierwszy o babci Lidii, żonie dziadka Mikołaja, mamie mojego ojca, która mieszka w miejscowości Łużki koło Hłybokaje.

    Potem Zinaida, Ludmiła i Mikołaj – dzieci protodiakona Leoncjusza – dowiedzą się więcej o swoim dziadku Mikołaju Mironowiczu.

    – Ród Mironowiczów – wspomina pani Zinaida – wywodzi się z Mołodeczna. Nasz dziadek Mikołaj był duchownym. Przed wojną służył między innymi w Telatyczach, potem w innych miejscowościach dzisiejszej Białorusi.

    W 1939 roku, po wybuchu wojny, schronił się w Wilnie, bo tam miał rodzinę. Aresztowano go razem z córką o. Wiaczesława Rafalskiego. Ona była germanistką i pracowała w łagrze jako tłumaczka. Od niej pochodzą wiadomości o dziadku. Opowiadała, że pracował w kopalni rud uranowych. I zawsze nosił na sobie krzyż.

    Strażnicy, poznawszy się na pięknie głosu dziadka, często mówili wieczorem: – Pop, snimi krest i spoj nam! Dziadek odpowiadał: – Nie ty mnie jego nałażył i nie ty snimiesz! A historia tego krzyża jest stara i długa, jak historia duchownych w rodzie Mironowiczów.

    Krzyż przechodził z ojca na syna, którzy byli duchownymi, od czasów cara Pawła I. Pradziadek Mikołaja, tego co był wywieziony na Syberię, Hipolit Mironowicz, służył w latach 1850-1869 w soborze św. Mikołaja w Białymstoku. Teraz krzyż ten nosi o. Oleg Mironowicz, który jest duchownym w Ameryce.

    Dziadek Mikołaj po śmierci Stalina, w czasach odwilży, otrzymał pozwolenie na wyjazd do Jakucka. Żył tam pod nadzorem, ale był duchownym, chyba nawet dziekanem. Dziadek zaprzyjaźnił się z Jakutami, leczył ich ziołami.

    Z moją babcią, matuszką Lidią mieszkającą w Łużkach, miał tylko kontakty listowne, coraz rzadsze. W latach 60., już za Breżniewa, zadzwoniłam z Moskwy do Jakucka, do dziadka Mikołaja. Powiedział mi, że ma wrażenie, iż rozmawia z Annuszką, mamą mojej mamy. Ja w słuchawce słyszałam głos mojego taty Leontija. Dziadek zapraszał do Jakucka. Zapytałam, czy chce przyjechać do Polski? Usłyszałam: Nie! Zmarł w Jakucku i tam został pochowany.

    Leoncjusz Mironowicz, syn o. Mikołaja, urodził się 28 marca 1920 roku w Łużkach, w ówczesnym województwie wileńskim. Prawie oczywiste było, że tak jak jego przodkowie zostanie duchownym. Przygotowywał się więc do tej posługi w wileńskim seminarium duchownym, a także w szkole psalmistów przy jabłeczyńskim monasterze św. Onufrego. Był psalmistą przy swoim ojcu na parafii w Telatyczach, potem w Żerczycach...Ożenił się w 1940 roku z Zinaidą Danieluk z Siemichocz.

    – Moja mama – wspomina pani Zinaida – była bardzo piękna, ale biedna. Ale ta bieda mamy być może uratowała ojca przed wywózką na Sybir. Natomiast pojawiły się kłopoty zaraz po wojnie. Moja mama urodziła się w dalekiej Rosji, w Kurganie, gdzie jej rodzice byli na bieżeństwie. Mamę uznano więc za obywatelkę Związku Radzieckiego. Zaraz po wojnie żądano, aby wróciła do swojej ojczyzny. Na szczęście tak się nie stało.

    2 kwietnia 1944 roku Leoncjusz Mironowicz został wyświęcony przez arcybiskupa Benedykta na diakona. 12 czerwca 1946 roku arcybiskup Tymoteusz przeniósł diakona Leoncjusza do Białegostoku, a w 1947 roku, podczas święta Narodzenia Bogarodzicy, w Bielsku Podlaskim diakon Leoncjusz został podniesiony do godności protodiakona. Od 1947 do 1970 roku nieprzerwanie służył jako protodiakon w soborze św. Mikołaja w Białymstoku. Służył przy biskupach – Tymoteuszu, Michale, znowu Tymoteuszu, Stefanie i Nikanorze.

    Kto słyszał choć raz głos protodiakona Leoncjusza Mironowicza, nie zapomniał jego pięknego bas barytonu. Aby usłyszeć śpiew protodiakona, bardzo przystojnego, z kucykiem, przychodziły do cerkwi św. Mikołaja katolickie zakonnice i księża.

    Zachodzili do cerkwi śpiewacy z warszawskiej opery, koncertujący w Białymstoku, wśród nich Bernard Ładysz.

    Protodiakon Leoncjusz miał poważne propozycje pracy w teatrze operowym. Nie chciał z nich nigdy skorzystać. W pewnym okresie posługiwania miał propozycję od metropolity Bazylego – wyświęcenie na duchownego i przejście do Warszawy, do soboru metropolitalnego. I wtedy też odpowiedział: – Nie. Zostanę w Białymstoku – mówił – chcę śpiewać dla naszych ludzi.

    W 25. rocznicę śmierci protodiakona Leoncjusza Mironowicza (zmarł na zawał serca 14 sierpnia 1983 roku) wspominają swojego ojca dzieci – Zinaida i Mikołaj. Ludmiła od lat mieszka w Kanadzie.

    Zinaida: – Pierwszy raz zobaczyłam ojca w białostockiej cerkwi w podrasniku, potem w obłaczenii. Poczułam się taka ważna. Nigdy tego nie zapomnę. Każde nabożeństwo z udziałem mego ojca było dla mnie wielkim przeżyciem. Wszystko mnie fascynowało – jego głos, postawa, wygląd.

    Mikołaj: – Mieszkaliśmy na początku w tak zwanym wagoniku przy soborze, potem do śmierci ojca i mamy tam, gdzie dziś jest księgarenka bractwa. Miałem chyba pięć lat i przysługiwałem w cerkwi. Ale władyka Timofiej przywiózł mi z Czechosłowacji prezent, kołatkę (treszczotkę). Biegałem trzeszcząc całymi dniami koło domu, gdzie mieszkał biskup.

     – Mikołaj – prosił biskup – daj mi odpocząć!

    A ja z rozbiegu waliłem kuksańcami w brzuch władyki.

    A on na to: – Za karę nie będziesz przysługiwać.

    I to była dla mnie wielka kara, bo bardzo lubiłem przysługiwać przy ojcu.

    Zinaida: – Ojciec w kilku szkołach białostockich prowadził lekcje religii. Chodziłam do tej szkoły, gdzie wówczas religii katolickiej uczył późniejszy metropolita ksiądz Kisiel. Jedną z uczennic mojego taty była Anna Romantowska, znana aktorka. Pomysłem ojca w owych czasach były wspaniałe „jołaczki” międzyszkolne w „wagoniku”. Były tam skromne prezenty zrobione przez rodziców, recytacje i śpiewy po rosyjsku, białorusku, ukraińsku.

    Mikołaj: – Ojciec miał nie tylko zdolności do śpiewu. Miał także zmysł wynalazcy. To on wymyślił, chyba w latach 50., świecący się napis z małych żaróweczek Christos Woskriesie. To była nowość na owe czasy. Nasza babcia Annuszka, mieszkająca z nami, nie mogła już chodzić do cerkwi. Ojciec, za zgodą władyki, zrobił w „wagoniku”, gdzie mieszkaliśmy, nagłośnienie. Dzięki temu babcia mogła słuchać w domu całej liturgii z soboru św. Mikołaja.

    Zinaida: – Kiedyś ojciec dostał polecenie czytania w czasie wielkanocnego nabożeństwa Ewangelii w wielu językach. Trzeba było czytać także po hebrajsku. Wówczas, to było przed 1968 rokiem, mieszkał w Białymstoku rabin. Poprzez doktor Jaruzelską, u której leczył się rabin, ojciec skontaktował się z nim i pobierał u niego naukę hebrajskiego. Przydało mu się to nie tylko do czytania Ewangelii, ale podczas studiów na Chrześcijańskiej Akademii Teologicznej.

    Mikołaj: – Od dzieciństwa przysługiwałem w cerkwi. Pamiętam taki przypadek. Stałem przy świecach. Ojciec czytał Ewangelię. Nagle zemdlałem i upadłem. Ojciec spokojnie skończył czytać Ewangelię, odłożył księgę, wziął mnie na ręce i zaniósł do domu. Władyka Timofiej potem do mnie mówił: – Nużno kuszat. Ja na to: – Zachowuję tradycję duchownych i chodzę przysługiwać na czczo. I to była prawda. Wzorowałem się na ojcu, był dla mnie wielkim autorytetem.

    Zinaida: – Mieliśmy w domu wielką bibliotekę, zwłaszcza wiele dzieł literatury rosyjskiej. Ale ojciec był oczytany także w literaturze światowej. Oprócz książek miał wiele nagrań operowych i do tego partytury. Ojciec przywiózł z Białorusi radio z adapterem, które się nazywało „Mińsk”. Słuchaliśmy razem moich ulubionych oper, „Borysa Godunowa” czy „Damy Pikowej”. Ojciec „jechał” palcem po partyturze i uczył mnie śpiewać.

    Mikołaj: – Mało kto potrafił tak wykonać solo, jak ojciec, „Płotiju usnów”, „Razbojnika”, „Jektieniju sugubuju”. Może tylko protodiakon Beniamin Siemieniuk w Warszawie tak śpiewał. Niestety, po 1970 roku ojciec śpiewał czasami tylko w chórze i to nie zawsze w soborze. Jeździł śpiewać do cerkwi w Trześciance, w Pasynkach...

    Dziesiątki, a może setki, ludzi pamięta śpiew protodiakona Leoncjusza Mironowicza. Tak zapamiętał z nim spotkania Michał Artyszewicz. Pan Michał jest emerytowanym kolejarzem, urodzonym w Kleszczelach, miłośnikiem śpiewu cerkiewnego i wieloletnim chórzystą, mającym także średnie wykształcenie muzyczne.

    – Był człowiekiem towarzyskim - opowiada Michał Artyszewicz – skłonnym do żartów, zawsze chodzącym z podniesionym czołem. Pierwszy raz zobaczyłem i usłyszałem jego głos u nas w Kleszczelach na wyświęceniu odbudowanej cerkwi, chyba w 1949 roku. Od razu zrozumiałem, to wokalny cud natury. Proponowano mu występy w najlepszych teatrach muzycznych. Nie chciał. Jego bas barytonem zachwycali się wierni, ale i znani artyści, profesorowie muzyki. Moja pani profesor, Janina Wyrzykowska, ze średniej szkoły muzycznej w Szczecinie, usłyszawszy protodiakona Leoncjusza, chyba w Kronice Filmowej, westchnęła; „Co za fascynujący głos!”. Pracowałem szesnaście lat na kolei w Szczecinie, tam uczyłem się w szkole muzycznej. Z tęsknotą przyjeżdżałem do Białegostoku, do soboru, aby posłuchać głosu protodiakona Mironowicza. Od 1964 roku śpiewałem w soborze w chórze. Protodiakon Leoncjusz był przy ołtarzu, ale przychodził na chór na solowe partie. Jego „Razbojnik”, „Nynie otpuszczajeszy” były popisowymi solówkami. Nie raz i nie dwa, w późniejszych czasach, rozmawiałem z nim. Zapamiętałem taką jego opowieść: – Władyka Timofiej pije czaj z Petro Domańczukiem, dyrygentem chóru. Obaj są Ukraińcami i przy herbacie płaczą nad losem Ukrainy „Oj, maty Ukraina, oj, maty Ukraina”. A nikt z nich nie wspomni o mojej biednej Białorusi. A ja, Białorusin, siedzę przy nich cicho, cichutko i nic nie mówię...

    Taki był protodiakon Leoncjusz Mironowicz.

    Zmarł na zawał serca w wieku 63 lat, kilka dni po śmierci piętnastoletniego wnuka, syna Ludmiły. Wdowa po Leoncjuszu Mironowiczu, Zinaida, odeszła po wypadku samochodowym w 1990 roku.

    Metropolita Sawa, ówczesny ordynariusz diecezji białostocko-gdańskiej, użył w mowie pogrzebowej frazy: Poju Bogu mojemu, dondieże jesm. Taki napis został wykuty na grobie protodiakona Leoncjusza na cmentarzu parafialnym Wszystkich Świętych przy ulicy Wysockiego w Białymstoku.

    Michał Bołtryk

    fot. archiwum rodzinne i autor

    /Przegląd Prawosławny. Оgólnopolski prawosławny miesięcznik społeczno-religijny. Nr 10 (280). Październik. Białystok. 2008. S. 18./

                                                                             OPINIE

    [1] 2011-02-02 03:21:00 ludmila

   Jeszcze musze dodac,ze katoliczki, jak szly posluchac spiewu mego Ojca,mowily:idziemy posluchac „Jezuska”.... - Ludmila

    [2] 2015-08-26 20:13:00 Andrzej

    Я живу в Москве. В 1961-62 годах воспитывался в Белостоке у деда - Вячеслава Рафальского, который в то время был настоятелем собора св.Николая. Я тоже был прислужником в церкви и очень хорошо помню отца Леонтия. Перед службой прихожанки часто спрашивали: «Мальчик, а кто будет служить сегодня, отец Леонтий или отец Иоанн?» (это был второй дьякон, лысенький и с «козлинным» голосом). Если служил отец Леонтий, церковь была полна, люди стояли на паперти, если же отец Иоанн - было много свободных мест. Отец Леонтий представлялся воплощением архангела Гавриила - высокий, красивый, с темными длинными волосами и божественным голосом, заполнявшим все уголки храма. Он был веселым человеком. В Белостоке в то время по праздникам проводились мотоциклетные гонки. Старт и финиш были как раз напротив церкви, окруженной металлической оградой с каменными столбами. Помню, как отец Леонтий в беретке на голове забирался на один из столбов и болел (kibicowal) за гонщиков, что-то кричал своим мощным голосом и свистел в два пальца.

    [3] 2016-06-03 10:20:00 mikołaj

    ANDREJ JA CIEBIA OCZEŃ CHARASZO POMNIU, KAK TY BYŁ W BIEŁASTOKIE U SWAJEWO DZIEDA O.W.RAFALSKAWO.ATAZWIŚ KA MNIE JA SYN PROTODZIJAKONA LEONTIJA MIRANOWICZA.SIERDZIECZNO CIEBIA PAZDRAWLAJU.

    Зосима (Давыдов),

    епископ Якутский и Ленский

                                   ЯКУТСКИЙ ПРОТОИРЕЙ НИКОЛАЙ МИРОНОВИЧ

    В Республике Саха (Якутия) в 50 - 60-х гг. XX столетия нес свое церковное послушание благочинного всей Якутской области протоиерей Николай Миронович (1895-1979 гг.). В наши дни почти уже не осталось прихожан, которые бы еще помнили этого замечательного пастыря. Поэтому мне и хотелось рассказать нашим читателям об этом замечательном священнике с очень необычной судьбой.

    Протоиерей Николай родился 6 января 1895 г. (1) в Западной Белоруссии в Ковенской губернии Поневежском уезде в деревне Гегобросту (2) в семье священника Никольской церкви Николая Ипполитовича Мироновича (3). Его отец происходил из старинного священнического рода, который вел свое начало со времени императора Павла I. В семье рассказывают, что его дед протоиерей Ипполит Миронович служил в 1850-1859 гг. в Никольском соборе г. Белостока (4).

    Его мать, Юлия Николаевна (урожденная Будзилович), была учительницей и происходила из польского дворянского рода. «Она имела светское воспитание и любила, — как рассказывал сам батюшка, — увеселения, но, тем не менее, вышла замуж за священника» (5). Вспоминая о своем раннем детстве, батюшка рассказывал, что «воспитывался я больше в польском духе, хотя себя всегда считал и считаю русским» (6).

    В январе 1900 г., когда его родители переехали в село Сидельники Волковысского уезда Гродненской губернии, Николай стал помогать отцу в богослужении в местной церкви, сначала в алтаре, а потом и на клиросе. У него от рождения был хороший слух и голос. Так вот и началось его церковное служение.

    Надо сказать, что Николай в детстве был весьма болезненным ребенком. Как-то, в начале 1907 г., он настолько сильно заболел, что его мать, совершенно отчаявшись в его выздоровлении, решила обратиться за помощью к святому праведному Иоанну Кронштадтскому (1829-1908 гг.), о чудесах которого много писали газеты. Узнав о приезде батюшки в Петербург, она в начале весны отправилась в столицу. Время было неспокойное, и чтобы в дороге не было лишних вопросов, она переоделась в крестьянское платье. Оказавшись в столице, Юлия Николаевна поселилась в простой гостинице и в течение нескольких дней тщетно пыталась пробиться через плотное кольцо почитателей к святому чудотворцу. Совершенно выбившись из сил, она взмолилась ему и в тот же день неожиданно столкнулась с ним в коридоре своей гостиницы. Отец Иоанн выслушав ее, сказал: «Что же Вы ко мне приехали, если у Вас на родине чудотворная икона Божией Матери есть? Поезжайте к Ней!» Послушавшись доброго совета, Юлия Николаевна 15 марта совершила паломничество в древний монастырь, расположенный на Ясной горе, к известной иконе Божией Матери «Ченстоховской». Благодаря ее горячим молитвам перед этим святым образом, ее сын вопреки прогнозу врачей полностью поправился. В память об этом чуде долгие годы в их семье благоговейно сохранялся привезенный его мамой небольшой образок Царицы Небесной.

    В 1908 г. его родители обосновались в местечке Лужки Виленской губернии, расположенном возле станции Глубокое, где его отец стал служить настоятелем храма Рождества Пресвятой Богородицы. В тоже время, учитывая слабое здоровье Николая, на семейном совете было решено отправить его в город Вильно к крестному — протоиерею Луке Ивановичу Смоктуновичу, служившему в кафедральном соборе. В семье своего крестного Николай прожил до 1910 г., а затем, успешно сдав экзамены, поступил в Виленское духовное училище. Обучаясь в нем, он, по собственному желанию, стал посещать и противокатолические миссионерские курсы, на которых преподавал тогда протоиерей Лука. Они были открыты в епархии по благословению епископа Литовского и Виленского святителя Агафангела (Преображенского) для всех желающих (7). Узнав об этом, его мать, как рассказывал сам батюшка, предсказала ему, что он окончит свою жизнь в Сибири (8).

    1 августа 1914 г. началась Первая мировая война и по всей стране была объявлена всеобщая мобилизация. Однако по указу Св. Синода от 26 ноября 1914 г. всем учащимся средних и высших духовных школ была предоставлена отсрочка от армии. Воспользовавшись этим обстоятельством, Николай по окончании духовного училища продолжил свое образование в Литовской духовной семинарии, которая была расположена в Свято-Духовом монастыре. Ее ректором и настоятелем монастыря был тогда архимандрит Лаврентий (Князев), будущий священномученик епископ Балахнинский (9). Однако тихая и размеренная жизнь в святой обители была нарушена быстро приближающейся линией фронта, из-за которой была объявлена всеобщая городская эвакуация, и первыми в Москву были отправлены мощи святых Виленских мучеников (10). В начале сентября 1915 г. и все воспитанники семинарии в количестве 53 человек вместе с инспектором В. Богдановичем и преподавателями в срочном порядке были вынуждены эвакуироваться в г. Рязань, где по решению Св. Синода Литовской духовной семинарии было предоставлено пустующее здание Гаврииловского приюта.

    14 апреля 1916 г., в день памяти святых Виленских мучеников, семинарию посетил архиепископ Литовский и Виленский святитель Тихон (Белавин), будущий патриарх Всероссийский. После соборной молитвы он долго беседовал с семинаристами, а на прощание каждого из них благословил. Они расстались со своим архипастырем полные радужных надежд на скорое возвращение в Вильно, но их планам не суждено было осуществиться.

    Уже после Февральской революции Литовская духовная семинария начала испытывать серьезные финансовые и бытовые трудности. В связи с этим обстоятельством многие семинаристы, опасаясь за свое будущее, старались быстрее окончить ее. В декабре 1917 г. революционные власти официально объявили о закрытии семинарии и изъятии здания. При этом все учащиеся были распущены по домам, а всем преподавателям было предложено вернуться обратно в Литву. Как рассказывал о. Николай, он к этому времени уже успел закончить экстерном все пять классов семинарии и поступил на медицинский факультет Белостокского университета. Однако из-за начавшегося голода был вынужден весной 1918 г. уехать к родителям в Лужки.

    Когда в мае его отец получил назначение в Троицкую церковь местечка Козяны Браславского уезда Виленской губернии, Николай отправился туда вместе с ним. Он устроился в церкви псаломщиком, а с октября стал еще преподавателем в местной сельской школе, где познакомился с Лидией Леонтьевной Гридюшко и вскоре женился на ней. В марте 1920 г. он вместе с женою вернулся в Лужки — поближе к маме, где устроился учителем в Первую трудовую школу.

    Отец Николай любил рассказывать, что в их семье была нянька — Анисимова Марфа Степановна, которая часто говорила: «Матушка, Ваше дело родить, а наше дело воспитывать» (11). Благодаря ее заботливой помощи и поддержке, в его семье 28 мая родился первый сын Леонтий, а в скором времени появились еще 3 детей: Олег (1923 г. р.), Ростислав (1926 г. р.) и Владимир (1929 г. р.).

    Когда Польша в октябре 1920 г. оккупировала весь Вильнюсский край, Николай Николаевич решил было со своей семьей переехать в Россию, но потом, уступив настойчивым просьбам матери и жены, решил остаться. «Мать особенно меня, как своего любимца, жалела и не отпускала от себя, говоря, что в Польше будет жить лучше и что не следует бросать своей родины. Я остался», — рассказывал он.

    В начале 1921 г. Николай Николаевич совершил паломничество в Успенскую Почаевскую лавру, где после молитвы и исповеди решил принять диаконский сан. 15 июня 1921 г. он подал прошение архиепископу Ковненскому Елевферию (Богоявленскому) о своем рукоположении. Вскоре владыка, совершив диаконскую хиротонию, определил его на служение в Лужки.

    Надо отметить, что если официально Польская Конституция и гарантировала свободу вероисповедания русскому религиозному меньшинству в стране, то на деле все оказалось совсем не так просто. Стараясь оторвать разрозненные русские приходы от России, польское правительство поставило перед собой задачу объединить их в малочисленную и легко управляемую Польскую православную церковь. В связи с этим 14 октября 1922 г. архиепископ Елевферий был арестован властями и выслан за пределы Польши (12), поскольку он в своей церковной деятельности всегда последовательно проводил курс на объединение православных приходов вокруг Московской патриархии.

    Уже через два года польскому правительству при поддержке Константинополя удалось самочинно провозгласить Польскую автокефальную православную церковь. Тогда же всем священникам и членам клира было официально предложено написать прошение и перейти в юрисдикцию вновь образованной церкви, либо уйти за штат. Имея на руках маленьких детей и опасаясь за их будущее, отец Николай принял решение перейти в новую юрисдикцию. С этого же времени оборвалась и его переписка с владыкой Елевферием.

    В 1925 г. отец Николай был переведен сначала в Никольский соборный храм г. Поставы и назначен законоучителем в школу деревни Курополье, а затем в 1930 г. его переместили в храм г. Сморгони. С 1932 г. он уже в сане протодиакона служил в г. Молодечно.

    В 1936 г. отец Николай Миронович, сдав священнический экзамен перед комиссией при Полесской духовной консистории, был рукоположен в сан иерея архиепископом Полесским и Пинским Александром (Иноземцевым). Его отец, узнав об этом, тогда же передал ему в благословение серебряный священнический крест, который передавался в их семье из поколения в поколение но священнической линии со времен императора Павла I. Отец Николай всегда очень дорожил этим отцовским благословением и бережно сохранял его даже в самые трудные годы своей жизни (13).

    Священническое служение отца Николая началось в храме села Теляточи Брестского уезда (сегодня Белоруссия), где ему в качестве псаломщика стал помогать его старший сын (14). К этому времени Леонтий успел закончить Виленскую духовную семинарию и школу псаломщиков при Яблочинском монастыре святого Онуфрия на Холмщине (Польша) (15).

    1 сентября 1939 г. Германия напала на Польшу, и отец Николай был мобилизован в польскую армию. 5 сентября его с остальными новобранцами отправили поездом в Брест, но по дороге их состав попал под бомбежку немецких самолетов на станции Черемуха, и он получил сильную контузию осколком вагонной доски. Его отвезли вначале в город Белосток, где оказали первую медицинскую помощь, а затем 9 сентября перевезли в военный госпиталь города Вильно.

    Пока он в течение месяца проходил в госпитале лечение, в стране произошли серьезные перемены. Прежде всего, немцы, разгромив польскую армию, заняли Польшу. Затем, на основании Договора между СССР и гитлеровской Германией от 23 августа 1939 г., советские войска 17 сентября перешли границу и заняли Западную Беларусь, Волынь и Галичину. После установления границы Советский Союз передал Литовской республике по мирному договору от 10 октября 1939 г. «польскую часть» Виленского края вместе с городом Вильно.

    От родных, оставшихся на советской территории, тогда же стали поступать сообщения об арестах среди православного духовенства и о массовом закрытии храмов, которое началось сразу же с приходом советской власти. Обсудив все это на семейном совете, отец Николай принял решение остаться в Вильне. Он поселился у своих родственников с надеждой, что со временем и матушка Лидия с детьми сможет перебраться к нему. Это решение было для него нелегким, поскольку самому младшему сыну исполнилось тогда только десять лет. «О нем отец Николай особенно жалел и очень винил себя за то, что оставил таким маленьким» (16).

    Вскоре из ссылки в город вернулся митрополит Виленский и Литовский Елевферий (Богоявленский), утвержденный главою всех православных приходов Московской патриархии в Литве и Эстонии. Тогда же вместе с остальным духовенством отец Николай подал ему прошение о переходе в Литовскую православную церковь и по указу митрополита был определен исполняющим должность ключаря Пречистенского Древлемитрополитального собора. В ноябре владыка назначил его настоятелем Патриаршей Екатерининской церкви в городе Вильно, в которой он прослужил до августа 1942 г. (17). Кроме богослужения в городском храме, на его пастырском попечении находились близлежащие деревни, не имеющие храмов: Новые Свенцяны, Старые Свенцяны и Подбродье. Отец Николай вспоминал, что вскоре «все духовенство и я получили документы, что принадлежим Московскому Патриархату» (18). Это, конечно, было радостное событие в их жизни, но, как оказалось в дальнейшем, радость духовенства была весьма не долгой. 15 июня 1940 г. советские войска вошли в Прибалтику, а с 3 августа Литва, Латвия и Эстония официально вошли в состав СССР.

    «Настроение было среди духовенства тяжелое, в том числе и у меня, каждый ждал репрессий. Никто из духовенства не приветствовал приход большевиков, и каждый дрожал за свою шкуру» (19), — рассказывает отец Николай. Но для него самого неопределенность положения усугубилась еще и неожиданным известием, которое он получил из дома от приехавшей к нему Марфы Степановны Анисимовой — няньки его детей. Она рассказала отцу Николаю, что его матушка, не дождавшись его, сошлась с одним из его бывших товарищей. Узнав об этом, отец Николай сразу же принял твердое решение уйти в монастырь (20). Но пока решался его бракоразводный вопрос, митрополит Елевферий 31 декабря 1940 г. неожиданно скончался. На его погребение из Риги впервые приехал недавно назначенный полномочный представитель Московской патриархии в Прибалтике архиепископ Дмитровский Сергий (Воскресенский). 24 февраля 1941 г. владыка Сергий был официально утвержден митрополитом Виленским и Литовским, а через месяц стал и «экзархом Латвии и Эстонии». Он поселился в г. Риге, а в Вильно бывал только наездами.

    22 июня 1941 г. Германия без объявления войны напала на Советский Союз, а уже на следующий день немецкие войска заняли Вильно. Отец Николай вспоминал, что «война советско-немецкая застала меня в г. Свенцяны-Старые. На второй день войны я решил уехать в Вильно, но уже не мог вернуться по причине немецкой бомбардировки Свенцянского вокзала, и я остался в Свенцянах, там пробыл почти месяц и дождался прихода немцев. Еще отслужил несколько служб и уехал в Вильно. В Вильне я дождался приезда из Риги митрополита Сергия (Воскресенского) и начал вести с ним переговоры о поступлении моем в монастырь. Подал прошение о разводе с моей женой, но оставался служить в Вильне в Екатерининской церкви, а также выезжал в те приходы, куда выезжал и при советской власти, но уже выступая на проповедях против советской власти» (21).

    Думаю, что нет смысла сегодня говорить о том, что «подобные проповеди» или заявления со стороны православного духовенства, оказавшегося на оккупированной немцами территории, были в те годы вынужденной мерой. Тем более что и сам экзарх Прибалтики митрополит Сергий открыто, «с самого начала оккупации, занял антикоммунистическую позицию» (22). Эта верно выбранная тактика позволила ему не только быстро установить контакт с военной администрацией, но и получить официальное разрешение на посещение лагерей военнопленных и проведение для советских солдат православных богослужений. Кроме этого, в начале июля ему удалось провести переговоры с германским командованием о направлении в оккупированные немцами российские области миссионеров из числа латвийских православных священников (23).

    В связи с этим митрополит Сергий учредил вначале «Внутреннюю православную миссию в Латвии и Литве» — для обслуживания «материальных и духовных нужд беженцев, раненых и военнопленных» (24). Ее начальником стал член Синода и руководитель миссионерского стола Латвийской православной церкви протоиерей Кирилл Зайц. А в середине августа, по получении всех необходимых разрешений из Рейхскомиссариатства, им была создана и Внешняя миссия, получившая название Православной миссии в освобожденных областях России (25). 18 августа в оккупированную немцами Псковскую область им была направлена первая группа священников-миссионеров в количестве 14 человек, которую возглавил протоиерей Николай Колиберский.

    Отправляя священников, митрополит Сергий дал им четкое указание, кроме него самого, поминать на богослужениях имя митрополита Ленинградского Алексия, к епархии которого принадлежал район Пскова (26). В тоже время «со стороны немецких властей, — как пишет один из участников группы протоиерей Алексий Ионов, — никаких инструкций специального или специфического назначения Миссия не получала. Если бы эти инструкции были даны или навязаны, вряд ли бы наша Миссия состоялась. Я хорошо знал настроение членов Миссии. С немцами мы считались по принципу: „из двух зол выбирай меньшее”. Что немцы — зло, никто из нас не сомневался. Ни у кого из нас не было, конечно, никаких сомнений к завоевателям „жизненного пространства” нашей Родины» (27).

    Таким образом, оказавшись на территории, где при советской власти «были закрыты последние церкви» (28), священники приступили к своим прямым обязанностям. Они объезжали деревни и села, крестили детей и взрослых, исповедовали и причащали, где надо, отпевали умерших, одним словом — становились «первыми очевидцами и тружениками церковного возрождения» (29).

    Местные жители, изголодавшиеся по церковным таинствам и не видевшие батюшек целыми десятилетиями, толпами стекались со всех окрестных деревень. В короткое время миссионеры смогли открыть и объединить вокруг Московской патриархии более четырехсот приходов на северо-западе России. По месту расположения миссия получила название Псковская православная миссия (30).

   В начале 1942 г. благочинный Виленского округа протоиерей Игнатий Ярмолюк передал отцу Николаю от митрополита Сергия настойчивое предложение перейти на работу в Православную миссию в освобожденных областях России. Причиной такого предложения послужило возникшее между ним и благочинным разногласие (31). На переданное о. Игнатием предложение о. Николай ответил, что «я просил митрополита Сергия о пострижении меня в монашество и что я буду говорить по этому поводу лично с митрополитом Сергием» (32).

    Когда в начале августа экзарх приехал в Вильно, о. Николай явился к нему на прием. Митрополит «на просьбу о моем посвящении в монахи и разводе с женой сказал, что пока пройдет бракоразводный процесс, я должен послужить в Миссии, а монашество не удерет, придет и на него время». Далее рассказывая о работе в Миссии, митрополит добавил: «Вот... уже батюшки из Латвии там работают и довольны, а из Литовской епархии никто не хочет идти в Миссию, не говоря, конечно, о стариках. Вам, ... будущему монаху, надо попробовать и миссионерского хлеба. Ну, вот, противиться нельзя, собирайтесь и поезжайте. ... Из Риги Вы получите Указ о Вашем назначении, а теперь собирайте Ваши дела, сдавайте их и готовьтесь к отъезду» (33).

    8 августа по получении Указа и необходимого пропуска на проезд отец Николай выехал в г. Ригу, где остановился в монастырском общежитии и посетил митрополита. «Он мне сказал отдыхать, а сам но телефону выдал распоряжение заготовить документы для меня и получить пропуск в город Остров, куда он меня решил отправить вторым священником» (34). На следующий день после полудня проездные документы на въезд в Ленинградскую область были готовы, и отец Николай получил их у начальника канцелярии профессора права И. Д. Гримма. Здесь же он встретился со своим благочинным Островского округа протоиереем Алексеем Ионовым. «Он приехал в Ригу по церковным делам, — рассказывал о. Николай, — и хотел было уезжать уже в Остров, но узнав о том, что я еду в Остров, решил задержаться в Риге, а мне дал письмо к его квартирной хозяйке принять меня» (35). 10 августа о. Николай уже выехал к своему новому месту службы.

    Город Остров был расположен в 55 км к югу от Пскова на берегу реки Великая. Он получил свое название от небольшого острова, расположенного посреди реки и на котором некогда была построена величественная крепость. Этот остров был связан с городом мостом, и на нем рядом с действующим храмом святителя Николая в церковном доме проживал благочинный о. Алексий Ионов. В городе, благодаря заботам о. Алексия, были уже открыты Троицкий собор и храм святых Жен Мироносиц на кладбище. Но все же этих храмов было мало для шести тысяч церковно изголодавшихся людей, проживающих в городе.

    13 августа отец Николай прибыл и поселился у него в доме. Надо сказать, что он прекрасно владел польским, белорусским, украинским, литовским и русским языками, поэтому его знания сразу пригодились, сначала среди разношерстного населения области, а затем и беженцев. Главным послушанием о. Николая было служение в соборе и обслуживание церквей Островского благочиннического округа. В это время ему часто приходилось посещать деревни: Елины, Дубки, Гривы, Борисо-Глебск, Пупорево, Кухна, Синское-Устье Островского района, а также Воронцово и Немоево соседнего Сашихинского района. Здесь он совершал по просьбе жителей необходимые богослужения, а также принимал участие в организации, как самих церковных общин, так и проведении в них церковных советов. Кроме этого, вместе с благочинным он проводил внебогослужебные беседы по изучению основ христианской веры для взрослых, что дало возможность в короткое время подготовить необходимое число школьных педагогов и начать преподавание Закона Божия во всех школах Островского района (36). Но, к сожалению, это доброе дело продлилось недолго, и в скором времени немецкие власти запретили его преподавание, почти повсеместно изъяв этот предмет из обязательных школьных программ.

    По воспоминаниям протоиерея Георгия Тайлова, служившего в Островском районе в Печанах, «отец Николай был энергичным священником, у него был обычай во время запричастного петь духовные стихи, которые народ исполнял во время крестных ходов. Был гостеприимен и вежлив... Внешне он выглядел благолепно, но имел „польский гонор”» (37).

    Из-за этого гонора митрополит Сергий как-то в конце апреля 1943 г. уже перед самой Пасхой вызвал о. Николая в Псков для разговора. Внешней причиной послужил рапорт Островского благочинного протоиерея Алексия Ионова, который обвинил о. Николая «в агитации среди прихожан об открытии еще одного в Острове прихода» и отделении от него. Речь шла о сохранившейся в городе Казанской церкви бывшего Симанского монастыря, которую о. Николай предложил открыть в городе и организовать при ней монастырскую общину. Митрополит Сергий, выслушав все «за» и «против», «запретил мне, — пишет о. Николай, — заниматься открытием нового прихода в городе Острове» (38) и в тоже время пригласил послужить вместе с ним на Пасху. Служба прошла в Псковском соборе на высоком подъеме. «Крестный ход шел вокруг храма при звоне чудесных колоколов, была проповедь, а после нее трапеза в Кремле, где располагалось Управление Миссии» (39).

    На следующий день о. Николай вместе с протопресвитером о. Кириллом Зайц и начальником канцелярии протоиереем Николаем Жундой посетил лагерь для военнопленных № 372, расположенный на окраине Пскова. Здесь они отслужили праздничную литургию, на которой присутствовало около 600 военнопленных Красной армии (40). Что значило это богослужение для находящихся в плену измученных людей, думается излишне и говорить. Многие из пленных исповедовались и причащались. По окончании службы о. Николай вернулся в г. Остров.

    Здесь его ожидала приятная неожиданность. Дело в том, что митрополит все же дал указание благочинному отцу Алексию Ионову совершить освящение восстанавливаемого отцом Николаем храма. Поэтому в самом скором времени церковь в честь Казанской иконы Божией Матери была торжественно освящена тремя священниками: о. Алексием, о. Николаем и о. Георгием Тайловым при большом скоплении народа (41).

    28 апреля последовал Указ митрополита о переводе протоиерея Алексия Ионова благочинным Гдовского округа, а вместо него Островским благочинным был назначен протоиерей Николай Жунда (42). До приезда нового благочинного его обязанности были возложены на отца Николая (43).

    В июне 1943 г. в Миссии произошла реорганизация и из Дновского благочиннического округа был выделен Порховский округ, который должен был обслуживать население трех районов: Порховского, Пожеревицкого и Славковического (44). Благочинным нового округа был назначен протоиерей Николай Миронович. Однако он не мог сразу выехать к месту своего назначения. В связи с этим о. Николай был вынужден временно исполнять обязанности Островского благочинного. Он должен был подготовить дела приходов к передаче. Учитывая военное время и ограниченность передвижения, ему только к началу июля удалось справиться с этой задачей и выехать к новому месту назначения. По дороге он посетил г. Псков и Миссию, где от секретаря А. Я. Перминова получил необходимые указания относительно организации нового благочиния, а также чистые бланки послужных списков, которые было необходимо раздать для заполнения духовенству.

    По прибытии в г. Порхов отец Николай навестил священника местной Никольской церкви о. Павла Студентова, с которым обсудил вопросы по своей новой службе. На следующий день они вместе посетили городского главу А. И. Уварова и просили его помочь с квартирой для приехавшего благочинного. По его ходатайству немецкое командование выделило в городе бывший церковный дом, в котором протоиерей Николай и поселился.

    Его благочинничество было здесь весьма не продолжительным, менее двух месяцев — с июля по август 1943 г., но и за это непродолжительное время он многое успел сделать. Он, прежде всего, провел в городе организационное собрание духовенства, а также посетил три прихода в Порховском районе, расположенных в селах: Подоклинье, Бельское Устье и Дубровно. 6-7 августа состоялась его последняя поездка по благочинию в весьма отдаленное село Славковичи (Славковичский район), где он встретился со священником Николаем Успенским и посетил восстанавливаемый им храм (45).

    В августе протоиерей Николай получил официальное приглашение принять участие в торжествах, посвященных второй годовщине существования Миссии, и 15 августа выехал в Псков для участия в них. 17 августа в город приехал митрополит Сергий. После официальной встречи он попросил о. Николая остаться для разговора. Оставшись наедине, он «спросил меня, как я устроился в Порхове. Я ответил, что еще не устроился и все вещи мои пока в Острове и что за такой короткий срок я не успел. Митрополит мне сказал, что, может быть, и не надо будет утраиваться в Порхове, и начал говорить о моей просьбе к нему в Вильне о монашестве. Если я не переменил своего намерения принять монашество, то он меня определит в Печерский монастырь. Там старые монахи уже почти все дела запустили, и вот надо подновить монастырь. Приедут из Вильны два монаха, и вот я третий буду. Поедите теперь в Печеры к празднику Успения, к 28 августа, а там этот вопрос и решим. Подумайте хорошенько, завтра перед службой в церкви скажите мне». Посоветовавшись с о. Константином Зайц, о. Николай дал свое согласие, и митрополит, «шутя, сказал ему: “Ну, вот и наместником бу-дешь”»! (46).

    После окончания официальных торжеств, на которых отец Николай за большую миссионерскую работу был награжден серебряным орденом Миссии (47), он 20 августа отправился в Остров за вещами, а 26 августа выехал поездом вместе с двумя сопровождающими в Псково-Печерский монастырь. «По приезде в Печеры я явился к настоятелю монастыря о. Павлу Горшкову и сказал ему, что приехал по приказанию митрополита Сергия. Мне отвели келью, в которой я и поселился» (48).

    27 августа в монастырь прибыл митрополит Сергий, который отслужил праздничную всенощную и литургию, а затем 29-30 августа провел здесь архиерейское совещание. В нем приняли участие епископ Рижский Иоанн (Гарклавс), епископ Ковенский Даниил (Юзвьюк) и архиепископ Нарвский Павел (Дмитровский). Среди многих важных вопросов церковной жизни митрополит поднят вопрос и об отце Николае Мироновиче. Он рассказал, что намеревается «постричь его и со временем возвести в епископский сан». Против его решения выступил епископ Ковенский Даниил, который ранее был секретарем покойного митрополита Литовского и Виленского Елевферия (Богоявленского) и прекрасно помнил о вынужденной «измене» отца Николая Московской патриархии и о временном переходе в польскую автокефалию (49).

    По окончании совещания 30 августа вечером к о. Николаю в келью пришел личный переводчик митрополита Сергия Владимир Радвил и рассказал, что «против ... назначения в Печерский монастырь восстал епископ Даниил», который считает, что, во-первых «несмотря на всякие разводы неудобно принимать в монастырь при живой жене (50), а во-вторых, «в Печерский монастырь надо назначить на ответственный пост знающего языки, разумеется главным образом немецкий и эстонский. Я сказал Радвилу, что я не напрашивался и если неугоден, отпустите меня» (51).

    Утром 31 августа митрополит Сергий вызвал о. Николая и сказал, что его вопрос пока не решен, поскольку власти против него, но «будущее покажет». А поскольку о. Николай просил у него отпуск перед переводом в Порхов, то митрополит благословил его ехать в Вильно до 21 сентября. В тот же день о. Николай, сдав все дела по благочинию священнику Иакову Начису, выехал в отпуск.

    18-19 сентября митрополит Сергий посетил г. Вильно и имел разговор с о. Николаем. Он сказал ему, что «с Печерами вопрос остается открытым». В ответ на это о. Николай попросился вернуться священником в Остров, поскольку после его перевода в городе до сих пор нет ни одного постоянного священника, а только время от времени приезжают из Пскова Островский благочинный протоиерей Николай Жунда (52) и священник Николай Шенрок (53). «Митрополит Сергий согласился и назначил меня в Остров исполнять священнические обязанности в Островском соборе» (54).

    22 сентября о. Николай получил от митрополита Указ о назначении его настоятелем собора и выехал в г. Остров. В этот раз, рассказывал он, «я обслуживал только городской приход и в провинцию не ездил» (55). Он поселился в своей квартире на ул. Дженера, дом 4 и сразу же приступил к своим священническим обязанностям в Троицком соборе. Почти каждый день он шел в собор и совершал службу вместе с отцом диаконом Николаем Харламовым, с семьей которого он подружился. По дому ему помогала престарелая Марфа Степановна Анисимова, которую он дохаживал до самой смерти.

    Однажды к нему пришел начальник района Аксенов, который, напомнив о дореволюционной традиции проведения в октябре по городу крестного хода, сказал: «Большевики не позволяли устраивать крестный ход, а немцы разрешают. Вот вы и сорганизуйте крестный ход, предварительно объявив об этом народу» (56). Увидев в этом пользу для православной церкви, отец Николай дал свое согласие и провел городской крестный ход на радость его жителям.

    Тогда же о. Николай получил разрешение от властей на ремонт Казанской церкви бывшего Симанского монастыря, некогда основанного дядей патриарха Алексия (Симанского), и сумел осуществить свое старое желание. Он организовал строительный комитет и стал собирать необходимые средства и материалы. Уже 4 ноября 1943 г. при большом скоплении народа состоялось торжественное освящение нового храма. При этой церкви в городе существовала небольшая женская община во главе с монахиней Пелагеей (Яковлевой) (57) и совершались регулярные богослужения о. Иоанном Гавриловым (58).

    Вскоре к нему обратились жители г. Порхова и попросили помочь им достроить Никандровскую часовню на кладбище. Отец Николай, как бывший благочинный, вошел в их положение и решился выделить из церковных сумм необходимые им деньги. В связи с этим в ноябре на него была подана жалоба в Миссию о его недостойном поведении и о «растрате денег по постройке Никандровской часовни в г. Порхове».

    В связи с этим в г. Остров прибыла церковная комиссия во главе с Островским благочинным протоиереем Николаем Жундой и старшим ревизором Управления Миссии протоиереем Феодором Михайловым. Далее о. Николай рассказывает: они «наводили справки о моем поведении и проч. После их следствия и доклада митрополиту, митрополит меня вызвал в Ригу на объяснение, но в ноябре месяце явиться к митрополиту я не мог, болел воспалением левого уха, а явился только в декабре. Митрополит мне опять начал отчитывать нравоучения, что он хотел меня сделать большим человеком, а я не оправдываю его доверия. Я объяснил митрополиту, что все это кляузы, не заслуживающие внимания, что я исполняю свои обязанности хорошо. Он говорит: «а власти?» и пред властями я в порядке, что велят, все делаю. «Из Острова не поступает никаких сведений, ни рапортов». Я сказал, что есть Островский благочинный в Пскове, что это его обязанность. Тогда митрополит говорит, не со Пскова об Острове я должен получать сведения, а из Острова. Поручил мне исполнять обязанности Островского благочинного, причем сказал, что в случае эвакуации Острова все церковное имущество отослать в Миссию, а если нельзя будет в Псков, то в Ригу» и отпустил (59).

    Так, в результате жалобы недоброжелателей о. Николай с 1 января 1944 г. был назначен окружным благочинным Островского района. Однако уже 14 января советские войска Ленинградского фронта перешли в наступление, и линия фронта стала постепенно все ближе подкатываться к городу, в котором появилась и стала нарастать напряженность. В феврале в Острове появились первые машины с эвакуированными из Пскова людьми и имуществом, а затем и сам город стал быстро пустеть. «В конце февраля 1944 г. мне в комендатуре было объявлено офицером, заведующим эвакуацией, чтобы я приготовил церковное имущество к эвакуации так, что если будет сказано погружаться, то чтобы и часа не было задержки», — рассказывал о. Николай (60).

    5 марта 1944 г. он вместе с иереем Иваном Гавриловым, с отцом диаконом Николаем Харламовым и его семьей, монахиней Пелагеей и всем своим церковным клиром, сели в вагон, погрузив предварительно все церковное имущество, и эвакуировались поездом в Литву. Ночью 9 марта они прибыли в город Шавли (Шауляй) и обратились за помощью к местному священнику Николаю Савицкому, но тот отказал «за неимением свободного помещения». Вскоре стали подъезжать и другие священники, эвакуированные с разных мест. Видя безвыходность положения, о. Николай решил связаться по телефону с митрополитом Сергием и попросить у него помощи. «Митрополит распорядился церковные вещи поставить в церковь местную, а самим устроиться, кто как может, ибо он помочь в этом не может» (61). Вскоре в местной комендатуре удалось получить для всех прибывших две комнаты в солдатских казармах, расположенных в бывшей школе. А 11 марта к ним на машине приехал сам митрополит Сергий. Он «расспросил, сколько нас уже собралось, и тут же стал рассылать, куда кто просился. Я сказал, что я прибыл со всем штатом и что мне уезжать очень трудно и просил временно оставить в Шавлях» (62). Митрополит согласился и приписал о. Николая к местной церкви.

    Затем митрополит Сергий объявил собравшемуся духовенству, что по его благословению была утверждена Внутренняя православная миссия в Литве и что «центром Миссии будет город Шавли, как самый удобный пункт» (63). Перед духовенством он поставил одну главную задачу — «окормление только русских беженцев и насильственно эвакуированных» немцами людей.

    Пробыв с ними около двух часов, митрополит уехал в Ковно, а 15 марта в город прибыл новый благочинный Шауляйского округа и настоятель городской Петропавловской церкви, протопресвитер Кирилл Зайц, который и возглавил Внутреннюю миссию (64). По Указу митрополита от 14 марта его помощником был назначен протоиерей Дмитрий Флоринский, а начальником канцелярии протоиерей Николай Миронович. Кроме них в Управлении Миссии трудились: делопроизводитель А. Я. Перминов и заведующий хозяйственной частью В. Ю. Радвил (65). Отправляя о. Кирилла в Литву, митрополит Сергий сказал ему, «что беженцев нельзя оставлять без поддержки в чужом крае, среди чужого народа» (66). Этот наказ миссионеры старались исполнить до конца.

    В тот же день, 15 марта, на квартире о. Николая состоялось первое заседание миссионеров. На нем присутствовал начальник Миссии о. Кирилл, о. Николай и Перминов. «Было постановлено сообщить митрополиту Сергию, что Миссия приступила к работе, а второе — оповестить священников беженцев о том, что Управление Миссии находится в Шавлях и но всем вопросам обслуживания православных беженцев в Литве духовенство должно обращаться в Миссию. Также постановили произвести регистрацию духовенства, беженцев в Литве» (67). Через несколько дней из Риги были привезены документы, подписанные генеральным комиссаром в Ковно об учреждении Внутренней православной миссии в Литве. Однако еще не были решены вопросы о том, где будет расположено само Управление, о регистрации духовенства, о квартирах и о количестве округов. В местном гибицкомиссариатстве сказали, что все будет зависеть только от решения генерального комиссара, поэтому было решено отправиться к нему. В Ковно поехал протоиерей Николай Миронович как начальник канцелярии и заведующий хозяйственной частью Миссии В. Ю. Радвил. В Ковно их принял начальник Политического отдела, который подтвердил, что Миссия будет в Шавлях, если удастся решить квартирный вопрос. Затем он «сказал о скорейшей регистрации всего духовенства, об образовании семи округов миссионерских и чтобы на должность окружных миссионеров были поставлены люди, которые уже работали во Внешней миссии. Выдал разрешение получить пропуска для разъезда но всей Литве начальнику Миссии Кириллу Зайц, мне как начальнику канцелярии и Радвилу как заведующему хозяйственной частью» (68). И хотя вопрос о том, где будет расположено Управление Миссией, еще окончательно не решился, миссионеры приступили к своей работе в Шавлях.

    Прежде всего, ими было образовано семь округов, во главе каждого из которых стоял окружной миссионер: Шавельско-Шаурогенский — прот. Николай Миронович, Ковенский — прот. Евгений Троицкий, Виленский — прот. Николай Шенрок, Утянский — свящ. Сергей Садиков, Поневежский — свящ. Анатолий Кушников, Тельшевский — прот. Димитрий Флоринский и Алитский — свящ. Николай Понов (69).

    Окружные миссионеры должны были исполнять роль благочинных, т. е. рассылать распоряжения Миссии духовенству, находящемуся в их округах, а также сдавать в Миссию отчеты о работе духовенства подведомственного им округа. Тогда же были разосланы анкеты для заполнения всему служащему духовенству и псаломщикам, а также было объявлено распоряжение митрополита Сергия о созыве 2 мая 1944 г. всех окружных миссионеров и лиц близко связанных по обслуживанию беженцев на совещание в г. Шавли, на котором и сам митрополит предполагал быть.

    «Мы ждали второго мая, когда из уст самого митрополита должны были услышать, какую точно работу должны мы вести и чем заниматься», — вспоминает о. Николай (70). Но только спустя многие годы, когда он выйдет из тюрьмы, он поведает своим близким о том, что он лично ждал в этот раз приезда владыки Сергия еще и потому, что тот обещал постричь его в монашество (71). Однако 28 апреля 1944 г. митрополит Сергий был убит по дороге из Вильнюса в Ригу близ Ковно. С этого времени и до прихода советских войск заместителем экзарха Прибалтики, по его завещанию, стал архиепископ Ковненский Даниил (Юзьвюк). Тот самый, который был против его прихода в Псково-Печерский монастырь. Отец Николай воспринял это как Божие указание себе, что ему не стоит быть монахом (72).

    С этого времени и Управление Внутренней православной миссии в Литве как-то топталось на одном месте, работы никакой не производило, кроме назначений и перемещений священников и псаломщиков (73). В конце июня владыка Даниил посетил Миссию и ознакомился с ее делами.

    Накануне наступления советских войск отец Николай Миронович имел беседу с протоиереем Кириллом Зайц и они «решили не уезжать, но чтобы не показать виду, что мы остаемся, я брал пропуск на двадцать человек служащих и проезжего духовенства» — пишет о. Николай (74). Действительно, при немецком отступлении из членов Внутренней православной миссии в Литве «почти никто из входящих в ее состав священнослужителей, — по слову исследователя М. Шка-ровского, — не ушел на Запад с отступавшими немцами» (75). Православные священники искренне полагали, что им нечего бояться, поскольку они не были предателями и никогда не служили немцам, а по-прежнему оставались со своим народом и своей православной паствой.

    Летом 1944 г. советские войска вошли в Литву. 27 июля 1944 г. ими был освобожден город Шавли, в котором сразу же начались аресты. Однако отец Николай еще продолжал какое-то время служить в городском храме. Как-то его посетил комиссар местечка Ионишки Шавельского уезда, куда он ездил служить вместе с о. Кириллом Зайц еще при немцах. Оказалось, что этот человек, в те годы уполномоченный по делам беженцев, был тайным партизаном. Он долго «расспрашивал, кто из членов Миссии остался, а кто ушел с немцами» (76). Отец Николай часто впоследствии вспоминал его слова: «Батюшка, Вас после войны наградят». Действительно, вскоре их «наградили» (77).

    18 августа был арестован начальник Миссии протопресвитер Кирилл Зайц, а на следующий день, в праздник Преображения, был арестован и протоиерей Николай Миронович. Им инкриминировали «сотрудничество с оккупационными властями». Их доставили в г. Остров, но здесь 31 августа допросив, неожиданно освободили. Отец Николай поселился в своей городской квартире и начал служить на кладбище в Мироносицкой часовне, поскольку собор к тому времени был уже закрыт.

    25 октября 1944 г. сотрудники Ленинградской военной прокуратуры провели целый ряд арестов среди бывших членов православной миссии. Все они были осуждены на большие сроки. Тогда же был арестован и отец Николай. Его доставили в г. Ленинград и поместили во Внутреннюю тюрьму УНКГБ Ленобласти, в печально знаменитые «Кресты».

    Начались многочисленные допросы и угрозы. Его обвиняли в том, что он был «тайным агентом польской охранки в 1929-1939 гг.» и «агентом немецких разведчиков в период оккупации», а кроме этого занимался «контрреволюционной деятельностью», когда был членом «православной миссии» и читал «проповеди контрреволюционного характера». Отец Николай вначале отпирался, но однажды его приволокли в камеру чуть живого после побоев, и сидевший в одной камере с ним капитан, видя его страдания, посоветовал ему взять всю вину на себя, сказав при этом: «Батюшка, признавайся, может быть, останешься жив». Тогда о. Николай решил все признать, в надежде сохранить жизнь.

    1 августа 1945 г. отец Николай Миронович был осужден Военным трибуналом войск НКВД Ленинградской области по статье 58-1а УК РСФСР и приговорен к 20 годам каторжных работ и еще 5 годам после этого поражения в правах с конфискацией всего имущества (срок считался с 25 октября 1944 г.).

    Его отправили в заключение в Норильлаг на станцию Енисей Красноярского края, где он работал на урановой шахте. Здесь интересно привести происшедший с ним в лагере эпизод, который прекрасно его характеризует. На зоне всем приходящим мужчинам брили головы, но батюшка этого не хотел и намазал волосы мазутом. Парикмахер, боясь испортить машинку, отказался его брить, и священника оставили в покое. По рассказам дочери отца Вячеслава Рафальского, с которой он был в одном лагере, отец Николай в это время продолжал носить под одеждой отцовский священнический крест, с которым никогда не расставался, даже на работе. Охранники знали об этом, но не трогали его. Когда же они узнали о его замечательном голосе, то часто просили его после работы: «Поп, сними крест и спой нам!» Он же отвечал: «Не вы мне его надели — не вам и снимать!» (78). Как-то их шахту завалило, и многие заключенные погибли. Отец Николай рассказывал, что только чудом остался жив, хотя и получил контузию. После произошедшей аварии его списали и перевели на более легкую работу в Озерлаг в город Тайшет Иркутской области (лагпункт 014), где он и досиживал свой срок. Здесь он работал фельдшером в санчасти и старался всегда, чем мог помогать заключенным.

    После смерти Сталина, в марте 1953 г. была объявлена амнистия для политзаключенных. В связи с этим отец Николай 15 июля 1954 г. написал заявление с просьбой о пересмотре его приговора, но ему тогда отказали.

    Через два года отец Николай снова подал официальную жалобу в судебные органы. В своей бумаге он полностью отрицал свои показания данные на следствии в 1944-1945 гг. о своей якобы виновности. Военный трибунал Ленинградского военного округа, пересмотрев дело, признал его 5 ноября 1956 г. невиновным «за отсутствием состава преступления» (79). Позже ему даже была выплачена денежная компенсация за все конфискованное у него в 1945 г. имущество (80).

    И так, отсидев двенадцать с половиной лет, отец Николай 15 декабря вышел на свободу (81). Вначале он хотел было вернуться в Литву, но узнав, что местные власти чинят всяческие препятствия возвращающемуся из тюрем духовенству и стараются под разными предлогами снова удалять их из Прибалтики, решил обратиться за помощью к архиепископу Иркутскому и Читинскому Палладию (Шерстенникову) (82). Владыка принял его и предложил: «Поезжайте в Якутию. Там все разваливается. Народ Вас полюбит». В знак особого расположения архиерей снял с себя теплый бархатный подрясник и надел на батюшку — «вот, поезжайте». Так протоиерей Николай Миронович в декабре 1956 г. был назначен благочинным в Якутию. Впрочем, его благочиние в те годы состояло всего из двух действующих приходов. В Якутске находился Николаевский молитвенный дом, а в Олекминске Спасский молитвенный дом.

    Прибыв в Якутск, он поселился в крошечной сторожке при Никольском молитвенном доме, в котором стал настоятелем (83). До него здесь жил его предшественник — благочинный протоиерей Иван Григорьевич Топорков. В то время в Якутии служило несколько священников: отец Семен Мамин, иеромонах Сергий (Лесин), отец Дмитрий Селезнев и др.

    Агния Ивановна Домашенко (84) вспоминает, что он был «совершенно одинок, и можно сказать нищий: привез с собой лишь икону святителя Николая Чудотворца, вышитую руками заключенной, да еще синодик, от корки до корки исписанный именами тех, кто просил его о молитвенной помощи».

    Изголодавшись но церковной молитве за долгие годы вынужденного бездействия, отец Николай сразу же стал много служить. А служил батюшка так красиво и так торжественно, что, как вспоминают старые прихожане, «ни до, ни после него таких служб больше не случалось». Люди до сих пор помнят и прекрасное пение в храме, которое появилось при отце Николае. А какие проповеди говорил батюшка! Слушая наставления своего пастыря, прихожане всегда плакали. Поэтому не только пожилые люди, но и молодежь стала собираться в храме. Видя это, батюшка стал произносить по вторникам проповеди специально для студентов, которые тайком прибегали в церковь поставить свечи и послушать его, хотя в те годы это было и небезопасно.

    Жил о. Николай очень скромно. Его двери всегда были открыты для людей в любое время дня и ночи. Он быстро подружился с якутами и лечил их травами. Опекала его и во всем помогала Христина Петровна Казанцева, бывшая учительница. Она вела все церковное хозяйство и пела на клиросе.

    В скором времени о. Николаю удалось наладить добрые отношения с местным уполномоченным по делам религии. И это помогло ему не только отремонтировать молитвенный дом в Якутске, но и построить над его входом колокольню. Так в г. Якутске появился первый колокольный звон, хотя вместо колоколов тогда висели газовые баллоны. Через некоторое время и Спасская православная община в г. Олекминске, по ходатайству перед властями отца Николая, смогла получить разрешение и справить новоселье в новом построенном доме.

    Все это требовало в те годы большой и напряженной переписки. А поскольку сам отец Николай не мог уже много писать по старости, то вся она легла на плечи 14 - 15-летней Агнии Ивановны Домашенко. Она вспоминает, что батюшкина переписка была просто огромной, поскольку все люди, с кем он когда-то имел знакомство, писали ему до самой смерти. Изредка переписывался он и со своими родными, живущими за границей. Его внучка Зинаида Лещинская рассказывает, что о. Николай обменивался письмами и со своей бывшей супругой Лидией Леонтьевной, которая в эти годы жила в Лужках. Когда Зинаида в 60-х годах в качестве туриста смогла приехать из Польши в Советский Союз и «позвонила из Москвы в Якутск дедушке Николаю, — вспоминает она, — то услышала голос почти такой же, каким был голос её отца, о. Леонтия. Дедушка приглашал в Якутск. Когда же я спросила его, не приехал ли бы он к нам в Польшу погостить, то услышала отрицательный ответ» (85). Уже при личной встрече отец Николай пояснил ей, что, несмотря на огромное желание увидеть родных и близких, он опасается нового ареста, который может произойти с ним при выезде за границу. Они долго беседовали, и он подробно расспросил ее о том, как они живут и как сложились их судьбы. А потом, уже при расставании, передал через нее подарок своему сыну протоиерею Русской зарубежной церкви Олегу (86) — серебряный священнический крест, который как семейную реликвию и сам некогда получил от отца (87).

    В 1968-1969 гг. протоиерей Николай вышел по старости за штат и перебрался поближе к семье Домашенко. Он поселился в маленькой пристройке — «засыпушке», сделанной при бане. Дарья Максимовна и ее дочь Агния Ивановна помогали ему по хозяйству и ухаживали за ним до последних дней. Весной 1979 г. произошло сильное наводнение и его избушку затопило. В связи с этими обстоятельствами отец Николай перебрался к ним в дом. Тогда же ему была сделана операция на аденоме, после которой он вскоре 25 мая 1979 г. умер. Его похоронили на старом якутском кладбище.

    В конце хочется добавить, что московский режиссер Алексей Евгеньевич Щербаков снял о священнике Николае Мироновиче любительский фильм. Где сейчас эта лента — нам неизвестно. Возможно, и в частных архивах якутян до сих хранятся документы и фотографии, свидетельствующие о жизни этого прекрасного человека и незаурядного пастыря. Но главное — человеческая память. Пока жива наша память об ушедших, у всех у нас есть будущее.

                                                     ЛИТЕРАТУРА И ПРИМЕЧАНИЯ

    1. По советскому паспорту 22 октября 1899 г.

    2. Сегодня это Литва.

    3. Его отец родился в местечке Молодечно (Западная Белоруссия).

    4. Болтрык Михаил. Таким был протодиакон Леонтий Миронович // Общепольский православный журнал Православное обозрение. — 2008. № 10. — С. 18.

    5. Дмитриева И. Польский священник в Якутии // Логос. — 2006. — № 4(18), октябрь. — С. 32

    6. Миронович Н. Воспоминания // См. в следственном деле: УФСБ по СПб и ЛО. Ф. арх.-слсд. дел. Д. П.-22852. Т. 1. Л. 40.

    7. Святитель Агафангел (Преображенский) был на Литовской и Виленской кафедре с 13. 08. 1910 г. по 22. 12. 1913 г.

    8. Устные воспоминания об отце Николас Мироновиче, его прихожанки и помощницы А. И. Домашенко (далее Домашенко А. И.)

    9. Священномученник епископ Балахнинский Лаврентий (Князев) был ректором Литовской духовной семинарии и настоятелем Виленского Свято-Троицкого монастыря с 1912 г. по январь 1917 г.

    10. Мощи святых Виленских мучеников Антония, Иоанна и Евстафия находились в Москве в Донском монастыре.

    11. Эта нянька была очень предана о. Николаю и до самой смерти сопровождала его повсюду (Дмитриева И. Польский священник в Якутии. / Логос. — 2006. — № 4(18), октябрь, — С. 32).

    12. Архиепископ Вильнюсский и Литовский Елсвферий поселился в Каунасе.

    13. Болтрык Михаил. Указ. соч. — С. 18.

    14. Леонтий Миронович (1920-1983 гг.) по окончании Виленской духовной семинарии женился в 1940 г. на Зинаиде Данилюк и был рукоположен в диаконы 2 апреля 1944 г. Через два года был переведен в Никольский собор г. Белостока, где и служит протодиаконом до самой смерти.

    15. Болтрык Михаил. Указ. соч. — С. 18-19.

    16. Домашенко А. И.

    17. Миронович Н. прот. Автобиография. 1957 г. // Хранится в Якутском епархиальном архиве.

    18. Миронович Н. Указ. соч. Л. 42

    19. Там же. Л. 42 об.

    20. Домашенко А. И.

    21. Миронович Н. Указ. соч. Л. 42 об.

    22. Шкаровский М. В. Церковь зовет к защите Родины // Религиозная жизнь Ленинграда и Северо-Запада в годы Великой Отечественной войны. — СПб. 2005. — С. 166.

    23. Государственный архив Псковской области. Ф. 1633. Оп.1. Д. 1. Л.16

    24. Бывший участник Миссии протоиерей Георгий Тайлов вспоминает, что когда фронт продвинулся вглубь и жители оккупированных районов приехали «к родственникам в Латвию и увидели, что здесь все церкви действуют (у них-то позакрывали). Они добрались до митрополита Сергия и попросили послать латвийских священников в близлежащие российские земли, что и было сделано» (Лебедева Н. Из жизни православных в Латвии. Интервью с протоиереем Георгием Тайловым // Православная Русь. — 1998. — № 5. — С. 8).

    25. Историк М. В. Шкаровский пишет, что «разрешая деятельность Духовной миссии, германское командование преследовало и свои цели, которые, впрочем, в дальнейшем в основном остались неосуществленными» (Шкаровский М. В. Нацистская Германия и Православная Церковь. — М., 2002. — С. 374.)

    26. Обозный К. История Псковской православной миссии 1941-1944 гг. — М., 2008. — С. 81.

    27. Ионов Алексий, прот. Записки миссионера (Псковская миссия) // По стопам Христа (Беркли, США). — 1954. — № 50. — С. 14. / (цит. по Шкаровский М. В. Церковь зовет к защите Родины // Религиозная жизнь Ленинграда и Северо-Запада в годы Великой Отечественной войны. — СПб. 2005. — С. 216).

    28. Православный Христианин. — 1943 (январь-февраль). — № 1-2 (6-7). — С. 7.

    29. Обозный К. П. Указ. соч. — С. 61.

    30. Участник работы Псковской православной миссии протоиерей Георгий Бенигсен в своих воспоминаниях писал: «Собственно, эта победа была нашей только в очень незначительной степени. Ее одержали сотни тысяч русских людей, истосковавшихся по Богу, по Церкви, по Благовестию, тех, к кому мы отправляли наших священнослужителей... Они требовали Церкви, священников, богослужения. Немцам, нехотя, пришлось уступить» / (цит. по: Шкаровский М. В. Церковь зовет к защите Родины //Религиозная жизнь Ленинграда и Северо-Запада в годы Великой Отечественной войны. — СПб. 2005. — С. 148).

    31. Воспоминания о. Георгия Тайлова о его работе в Псковской православной миссии 1941-1944 гг. // Православная жизнь. — 2001. — № 1(612) янв. — С. 15.

    32. Миронович Н. Указ. соч. Л. 42 об.

    33. Там же. Л. 53 об.

    34. Там же. Л. 54.

    35. Там же. Л. 54.

    36. Псковский синодик пострадавших за веру Христову в годину гонений священноцерковнослужителей, монашествующих и мирян Псковской епархии XX. — М.; Псков. 2005. Раздел 3. Псковская духовная миссия. — С. 661.

    37. Воспоминания о. Георгия Тайлова о его работе в Псковской православной миссии 1941-1944 гг. — С. 16.

    38. Миронович Н. Указ. соч. Л. 55 об.

    39. Воспоминания о. Георгия Тайлова о его работе в Псковской православной миссии 1941-1944 гг. — С. 16.

    40. Обозный К. П. Указ. соч. — С. 317.

    41. Там же. — С. 155-156.

    42. Протоиерей Николай Жунда был Островским благочинным с июля 1943 г. по январь 1944 г.

    43. В связи с этим, нам видится, что главная причина возникшего конфликта кроется не в проступке о. Николая, а в личных амбициях благочинного, поскольку паства сама разделилась и избрала себе священника, близкого «подуху»: «Ионов имел общение больше среди интеллигенции, а Миронович среди простонародья». Все это прекрасно понял митрополит Сергий, поэтому и сделал правильный вывод // Архив УФСБ РФ по Псковской области. Д. АА10676. Т. 1. Л. 146.

    44. Одной из причин разделения Дновского округа послужила трагическая гибель Дновского благочинного священника Василия Евстратьевича Рушанова, который был застрелен неизвестными 16 марта 1943 г. в вагоне поезда, следовавшего из Дно в Порхов.

    45. УФСБ по СПб и ЛО., Ф. арх.-след. дел. Д. П.-22852. Т. 1. Л.57 об.

    46. Миронович Н. Указ. соч. Л. 58.

    47. Архив УФСБ РФ по Псковской области. Д. АА10676. Т.4. Л. 861-861 об.

    48. Миронович Н. Указ. соч. Л. 58 об.

    49. Обозный К. П. Указ. соч. — С. 377.

    50. Это только подтверждает слова самого о. Николая о «вынужденности» их развода.

    51. Миронович Н. Указ. соч. Л. 58 об.

    52. Протоиерей Николай Жунда в это время был одновременно начальником канцелярии Миссии, настоятелем Троицкого кафедрального собора во Пскове и благочинным Островского округа.

    53. Митрофорный протоиерей Николай Шенрок жил во Пскове и служил в Троицком кафедральном соборе.

    54. Миронович Н. Указ. соч. Л. 58 об.

    55. Там же. Л. 59.

    56. Там же. Л. 59.

    57. Островский Спасо-Казанский женский монастырь просуществовал до окончания войны. Затем был закрыт и дальнейших сведений о его настоятельнице и сестрах не имеется. (см.: Псковский синодик пострадавших за веру Христову в годину гонений священноцерковнослужителей, монашествующих и мирян Псковской епархии XX. — М.; Псков. 2005. Раздел 3. Псковская духовная миссия. — С. 702.

    58. Иерей Иоанн Гаврилов был рукоположен в священнический сан в начале 1943 г. и определен на служение в дер. Воронцове Сашихинского района, а затем был эвакуирован в г. Остров вместе с семьей.

    59. Миронович Н. Указ. соч. Л. 59.

    60. Там же. Л. 62.

    61. Там же. Л. 62 об.

    62. Там же. Л. 62 об.

    63. Там же. Л. 62 об.

    64. По Указу митрополита Сергия (Воскресенского) протопресвитер Кирилл Зайц стал начальником Внутренней православной миссии в Литве с 10 марта 1944 г.

    65. Шкировский М. В. Указ. соч. — С. 204.

    66. Там же. — С. 204.

    67. Миронович Н. Указ. соч. Л. 63.

    68. Там же. Л. 63 об.

    69. Там же. Л. 64 об.

    70. Там же. Л. 66.

    71. Здесь интересно отмстить, что отец Николай Миронович убийство митрополита Сергия воспринял как указание себе на то, что ему нс следует быть монахом.

    72. Домашенко А. И.

    73. Миронович Н. Указ. соч. Л. 66.

    74. Там же. Л. 64.

    75. Шкировский М. В. Указ. соч. — С. 205.

    76. Миронович Н. Указ. соч. Л. 66 об.

    77. Домашенко А. И.

    78. Болтрык Михаил. Указ. соч. — С. 18.

    79. Архив УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской обл. ДП-22852.

    80. Это произошло по распоряжению зампредседателя ВГ ЛЕНВО полковника юстиции Ананьева от 11 марта 1957 г.

    81. Справка о полной реабилитации Мироновича Николая Николаевича за № 087536 датирована 13 ноября 1956 г. // Якутский епархиальный архив.

    82. Архиепископ Иркутский и Читинский Палладий (Шерстенников; 1896-1976 гг.) управлял Иркутской епархией с 21 февраля 1949 г. по 20 февраля 1958 г.

    83. Никольский молитвенный дом находился в Якутске по адресу: ул. Ушакова, д.12.

    84. Домашенко Агния Ивановна (род. в 1947 г.) в те годы проживала в г. Якутске по адресу: ул. Ушакова, д. 5 и была прихожанкой Никольского молитвенного дома.

    85. Болтрык Михаил. Указ. соч. — С. 18.

    86. Олег Миронович (род. 1923) — во время войны выехал в Англию, где служил священником в Манчестере. Затем переехал в Америку (в Чикаго).

    87. Болтрык Михаил. Указ. соч. — С. 18.

    /Якутский архив. Научный и историко-документальный журнал. № 3-4. Якутск. 2009. С. 89-103./

    /Вестник Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного Университета. Сер. II. История. История Русской Православной Церкви. № 2 (35). Москва. 2010. С. 32-51./

    Ефросинья Семеновна Ноговицина,

    с.н.с. НХМ РС(Я)

                                     СТРОИТЕЛИ ЦЕРКВЕЙ И ИКОНОПИСЦЫ ЯКУТИИ

                                              Светлой памяти владыки Зосимы посвящаю

    Эту статью я готовила по просьбе владыки Зосимы. Он знал, что собираю архивные материалы о священнослужителях Поповых, знал и о том, что вместе со страницами истории этой династии, раскрываются судьбы других людей. Но не успела дать ему статью и рассказать о том, что в Черкехском музее хранятся личные вещи настоятеля Никольской церкви, протоиерея Николая Николаевича Мироновича, о котором он написал статью (1). Н. Н. Миронович завещал вещи музею летом 1979 г., т.е. перед кончиной. Теперь черкехцы могут гордиться тем, что в их музее есть награды, облачение, книги легендарного священника, прошедшего Ад, созданный теми, кто обещал построить народу светлое будущее или Рай на земле (2).

    «... главное — человеческая память. Пока жива наша память об ушедших, у всех у нас есть будущее», — писал владыка Зосима в заключении статьи. Все, кто его знал, любил, повторяют эти слова, имея уже в виду Его Самого.

                                        ИСТОЧНИКИ, ЛИТЕРАТУРА, ПРИМЕЧАНИЯ

    1. Зосима (Давыдов). Якутский протоиерей Николай Миронович // Якутский архив. — 2009. — № 3—4. — С. 89-103.

    2. В музее хранятся риза, пояс, набедренник, подрясник, епитрахиль, камилавка, кадило Н. Н. Мироновича, его книги и другие предметы. В книге поступлений записано, что они переданы по завещанию.

    /Якутский архив. Научный и историко-документальный журнал. № 2. Якутск. 2010. С. 8, 16./

                                                         Логос. № 4 Октябрь 2006 (18).

                                                                                *

                                                ПОЛЬСКИЙ СВЯЩЕННИК В ЯКУТИИ

                                                         Об отце Николае Мироновиче

 

                                            «Вы когда-нибудь видели глаза святого?»

    Так – вопросом на вопрос ответила Тамара Михайловна Лобанова, когда я попросила её вспомнить и рассказать о священнике Николае Николаевиче МИРОНОВИЧЕ. «Он был очень красив душой, его глаза голубые святость излучали, в них утонуть можно было», – добавила она.
В жизни отца Николая, как в зеркале чистом, отразилась трагедия всей страны, народ которой уничтожали физически в лагерях ГУЛАГа, но что ещё страшнее – духовно, порабощая души ложными целями, ценностями и, главное, страхом. Многие наши земляки признавались мне, что ничего не могут поведать о своих родственниках, которые были священнослужителями, потому что родители скрывали эти факты от своих детей – боялись: репрессий, неприятностей на работе, насмешек. Победить страх могли только любовь и только вера. И в те тяжёлые для христиан времена находились люди, чьи любовь и вера преодолевали страх.

    28 декабря 2001 года в «Благовесте» (газета «Якутия») был напечатан рассказ матери и дочери – Дарьи Максимовны и Агнии Ивановны Домашенко, тепло вспоминавших об отце Николае Мироновиче. В их семье батюшка жил последние годы своей жизни. Сейчас мы повторяем эту публикацию, но только с правками.

    Дело в том, что епископ Якутский и Ленский Зосима (Давыдов) посвятил отцу Николаю гораздо более глубокую, серьёзную статью (опубликована в материалах ПСТГУ и «Якутском архиве»), основанную на архивных данных, в которой, правда, использовал и это интервью, что нам приятно. И поскольку в материале владыки факты изложены более достоверно, мы сочли необходимым внести некоторые исправления в текст.

    Священник Николай Миронович родился 6 января 1895 года в Ковенской губернии Поневежского уезда (ныне Литва), в деревне Гегобросту, но детство провёл в Польше. Отец его, белорус по национальности, происходил из рода потомственного духовенства. А мама, Юлия Николаевна Будзилович, учительница, принадлежала к польскому дворянкому роду, имела светское воспитание, любила, как рассказывал сам батюшка, увеселения, но, тем не менее, вышла замуж за человека, выбравшего священническую стезю.

    Николай родился очень больным ребёнком, и мать его ездила к знаменитому протоиерею Иоанну Кронштадтскому. Тогда за советом и молитвенной помощью стремились к святому в Петроград люди со всей России, и пробиться к нему было очень трудно. Юлия Николаевна переоделась в обыкновенную крестьянскую одежду, но попасть на приём не могла. Однажды они с прозорливым старцем случайно встретились в коридоре гостиницы, и отец Иоанн ей сказал: «Что же Вы ко мне приехали, если у Вас на родине чудотворная икона Божией Матери есть – «Честаховская». Послушав совета святого, женщина отправилась поклониться этой иконе, и вот по молитвам матери перед чудотворным образом сын её выжил и, перенеся множество испытаний и горя, дожил до 85 лет.

    В их семье служила нянька Марфа Степановна Анисимова, которая любила говорить: «Матушка, Ваше дело родить, а наше дело воспитывать». Она доживала свой век у отца Николая, сопровождала его повсюду, растила его детей.

    Вымоленный матерью юноша решил полностью посвятить себя Богу. В 1921 году он стал дьяконом и служил в Виленской области. В 1936-ом протодиакон Николай был рукоположен во иерея и назначен священником в село Теляточи Брестского уезда.

    1 сентября 1939 года, когда Германия напала на Польшу, отца Николая Мироновича мобилизовали в польскую армию. Пройдя краткосрочные медицинские курсы, он уже 5 сентября был отправлен поездом в г. Брест. Однако по дороге их состав попал под бомбёжку немецких самолётов, и священник получил сильную контузию. Его, раненого, доставили вначале в г. Белосток, а затем перевезли в военный госпиталь г. Вильно.

    Дарья Максимовна рассказывала: «Когда фашисты напали на Польшу, они начали жестоко преследовать православных священнослужителей, и потому батюшка вынужден был бежать из страны», но источники, выявленные владыкой Зосимой, свидетельствуют о том, что на самом деле репрессии против Церкви проводила советская власть – началось закрытие храмов и массовые аресты среди православного духовенства. Вильно отошёл к Литовской республике. И хотя у отца Николая имелась семья – жена Лидия, четверо детей, на семейном совете постановили: батюшке нельзя возвращаться домой, а «остальные… как Бог даст». Решение далось нелегко – самому младшему сыну исполнилось всего десять лет. О нём священник особенно жалел и очень себя винил за то, что оставил таким маленьким.

    Агния Ивановна предполагает, что бежал отец Николай через Западную Украину и Прибалтику, поскольку упоминал Пюхтицкий монастырь, Почаевскую Лавру. Но владыка Зосима пишет, что он служил в Вильно под началом сначала митрополита Литовского и Виленского Елевферия (Богоявленского), а затем архиепископа Дмитровского Сергия (Воскресенского). В июле 1940 года Литву, Латвию и Эстонию заняли советские войска, и эти территории вошли в состав СССР. «Настроение среди духовенства было тяжёлое, в том числе и у меня, каждый ждал репрессий. Никто не приветствовал приход большевиков, и каждый дрожал за свою шкуру», – вспоминал отец Николай.

    Теперь мы знаем, что, когда войска фашистской Германии оккупировали Прибалтику и северо-западные территории СССР, православное священство активизировало своё служение там. Но отец Николай не мог рассказывать даже близким о том, что при немцах был миссионером Внутренней Православной Миссии в Литве. Он поведал только, что очень хотел принять монашеский постриг, когда узнал, что жена Лидия вышла замуж за его товарища. Батюшка простил супруге измену, но… 28 апреля 1944 года близ Ковно по дороге из Вильнюса в Ригу в машину митрополита Сергия, который намеревался постричь его в монашество, попала бомба. От машины и людей ничего не осталось. Отец Николай воспринял это как Божий знак и решил, что ему не следует становиться монахом.

    Когда немцы начали отступать, никто из членов Внутренней Православной Миссии в Литве не ушёл на Запад. Священники верили, что им нечего бояться, поскольку они не были предателями и служили не немцам, а Богу и своей пастве. Уполномоченный по делам беженцев, тайный партизан, долго разговаривал с отцом Николаем и сказал: «Батюшка, Вас после войны наградят». Действительно, вскоре их «наградили». Все были арестованы.

    После ареста священник попадает в Кресты, печально знаменитую Ленинградскую тюрьму. Там начинаются допросы, битьё, пытки. Один капитан ему посоветовал: «Батюшка, признавайся, может, останешься жив». Обвинили отца Николая в том, что он был «тайным агентом польской охранки 1929-1939 гг.», «агентом немецких разведчиков в период оккупации», кроме этого занимался «контрреволюционной деятельностью» и читал «проповеди контрреволюционного характера».

    Священник долго отпирался, а потом признался, чтобы сохранить жизнь. «А так – поставили бы к стенке, и конец на этом, – говорит Агния Ивановна. – Невиновного человека запросто могли убить».

    Отцу Николаю Мироновичу дали двадцать лет и ещё пять – «поражения в правах». Сначала он отбывал заключение в Норильлаге. Потом, когда его в шахте завалило и он получил контузию, батюшку списали и отправили под Иркутск, в Тайшет, где он и досиживал свой срок. Заключённых начали отпускать на волю сразу же после смерти Сталина, но священника освободили только в конце 1956-го (справка о полной реабилитации датирована 13 ноября 1956 года). Он, невинный, отсидел «всего» (!) двенадцать с половиной лет.

    Один эпизод из лагерной жизни отца Николая очень его характеризует. На зоне всем мужчинам брили головы, но батюшка намазал волосы мазутом. Парикмахер не захотел машинку портить, и священника оставили в покое.

    После освобождения первым делом отец Николай отправился в Иркутск. Архиепископ Палладий попросил его: «Поезжайте в Якутию. Там всё разваливается. Народ Вас полюбит». Архиерей снял с себя подрясник (бархатный, тёплый) и надел на батюшку – вот, поезжай. В декабре 1956 года отец Николай прибыл в Якутск. Был он совершенно одинокий и, можно сказать, нищий: привёз с собой лишь икону святителя Николая Чудотворца, вышитую руками заключённой, да ещё синодик (книжицу, в которую записывают имена живых и усопших для молитвенного поминовения), от корки до корки исписанный именами тех, кто просил его о молитвенной помощи.

    Люди уверяют, что когда отец Николай Миронович начал служить в г. Якутске в старой церкви на ул. Ушакова (до наших дней она не сохранилась), это так красиво происходило, так торжественно, что ни до, ни после него таких служб больше не было. Агния Ивановна вспоминает: «Остальные-то с ним ни в какое сравнение не шли. Вот только когда владыка Герман появился, это чудо богослужения вернулось. У отца Николая особая благодать была, видимо, это родовое – когда из рода в род люди Богу служат. И потом, он же верил как! Хотя своих прихожан всегда предостерегал от религиозного фанатизма, того, что называют «ревность не по разуму». А знал он сколько! Мы-то здесь что видели… Его так и называли – «ходячая энциклопедия». Батюшка имел прекрасное образование. Знал польский, белорусский, украинский, литовский и русский языки. А голос какой красивый – баритон! Он и говорил прекрасно, и пел. Немного играл на балалайке, мандолине, фисгармонии. И в то же время очень доступный был, простой».

    И ещё все в один голос рассказывают о необыкновенной доброте отца Николая. Он помог семье покойного священника Семёна Георгиевича Якушкова. Из скудного церковного бюджета, когда часто даже на зарплату денег не хватало, выделил им пенсию в 20 руб. Внучка отца Семёна, Тамара Михайловна Лобанова, рассказывает: «Было в нём что-то детское, святое. Я таким ребёнком росла, что меня только терпели все, а батюшка Николай любил. Истинно любил – дитя это всегда чувствует». И помогал он всем, как мог. «Ведь тогда не то что богатства – достатка не имелось. Я помню, как каждую копейку считали. Какая нищета, Господи!» – добавляет Агния Ивановна.

    А какие проповеди читал отец Николай! Люди плакали, слушая наставления священника. И ещё один интересный факт – после Пасхи, во вторник, батюшка всегда проповедовал специально для студентов. Они тайком прибегали в церковь, хотя это было небезопасно.

    Дарья Максимовна с горечью вспоминает, что тех, кто ходил в храм, презирали, смеялись над ними. А ещё на богослужении регулярно появлялся фининспектор. Зайдёт, и стоит всю службу, считает по головам – сколько там прихожан, чтобы знать доход – не скрывают ли. Свои обязанности фининспектор исполнял строго, но никогда ничего плохого не сказал отцу Николаю. Более того, они дружили втихомолку.

    Батюшка умел находить общий язык со всеми властями. Он ладил даже с уполномоченным по делам религии. «Ведь личность имеет очень большое значение, тем более неординарная, – продолжает Агния Ивановна. – Однажды в Якутск приехал чилийский посол и попросил, чтобы его сводили в церковь. Как послу откажешь – повезли. Они долго беседовали со священником. А потом посол внимательно на него посмотрел и говорит: «А Вы ведь не русский». Отец Николай ответил: «Да, я поляк», а потом очень об этом сожалел. Он ведь всю жизнь оставшуюся боялся после того, что ему пришлось пережить. Его и сын звал к себе, а батюшка опасался ехать: выпустят его или на границе схватят – кто знает?»

    Верующие к нему тянулись даже из районов. Каждый год наведывалась Мария Лопатова из Батагая. Крепкая дружба и трепетные отношения связывали отца Николая с Иваном Тимофеевым из Горного улуса, который ежегодно Великим постом приезжал для исповеди и Причастия. К Пасхе он всегда привозил в подарок священнику глухаря и ведро ягод. Дружба эта многим казалось странной, потому что Иван Тимофеев совсем не говорил по-русски, а батюшка не знал якутского. Между ними установилась такая духовная близость, которая не нуждается в речи. Может, кто-то из этих людей или их родственников жив и откликнется.

    Многие уважаемые люди отца Николая навещали: наш замечательный писатель Дмитрий Кононович Сивцев – Суорун-Омоллоон, известный архитектор Клим Георгиевич Туралысов, художник Лев Михайлович Габышев, старший научный сотрудник краеведческого музея Инна Викторовна Заборовская.

    Он был очень открытым, жил с распахнутыми дверями. Часто повторял поговорку: «Гость в дом – Бог в дом». «Обращались к нему все, кому трудно. У нас сколько бабушек жило – то поссорятся с невестками, то ещё что-то», – говорит Агния Ивановна. Батюшка был человек безотказный. В любое время дня и ночи звали его на требы – тут же вставал и шёл, молебен ли отслужить, исповедовать, причастить, всё, что угодно.

    Однажды в семье, которая жила в доме отца Николая, тяжело заболела маленькая девочка. Родители её очень испугались, а священник сказал: «Не волнуйтесь. Я буду за неё молиться, она поправится». Недавно на автобусной остановке к Агнии Ивановне подошёл отец этого ребёночка. Он сказал, что часто вспоминает тот случай, и подтвердил, что дочь его по молитвам батюшки, действительно, стала здоровой.

    Служили в те годы в Якутии и другие священники (отец Семён Мамин, иеромонах Сергий, отец Дмитрий Селезнёв и др.). Но отец Николай был благочинным Якутского округа. Впрочем, благочиние это состояло всего в двух церквях – действовали храм в г. Якутске и церковь в г. Олёкминске. При возможности он отправлял туда священника. Ещё при жизни батюшки олёкминский староста начал строить новую церковь и дом, каждый месяц он присылал отчёты. Вся переписка ложилась на плечи Агнии Ивановны, которой было тогда лет 14-15. А переписку отец Николай имел огромную. Все, кто с ним когда-то имел знакомство, писали ему до самой смерти. Сам он не мог уже отвечать по старости.

    Жил батюшка очень скромно. Опекала его и во всём помогала Христина Петровна Казанцева, бывшая учительница, очень набожная женщина. До приезда отца Николая у неё было видение. Христина Петровна тогда просто усердно ходила в церковь, молилась. И вот однажды на литургии она увидела в алтаре трёх священников. Женщина стала спрашивать, а кто же третий. Но ей ответили, что никакого третьего нет. Она начала настаивать: «Я же ясно видела». Но священников действительно было двое. А когда в скором времени приехал отец Николай Миронович, Христина Петровна, взглянув на него, сразу узнала в нём того «третьего» батюшку. После этого она решилась посвятить себя Церкви целиком.

    Все церковные дела легли на её плечи. Христине Петровне пришлось даже пению церковному обучиться, хотя слуха она не имела, и голос был слабенький. Отец Николай сам её учил. Она отказывалась, но батюшка уверял, что любой может правильно петь научиться. Долго с ней занимался, и выучилась она всё-таки. Пела Христина Петровна тоненьким голосочком, но верно. Дочь её Майя Владимировна Казанцева, врач-психиатр, стала монахиней в одном московском монастыре. Каждый год в Прощёное воскресенье она присылала батюшке телеграмму с одним только словом: «Простите».

    В то время крестили обычно тайком, с опаской. Особенно скрытничали люди, имевшие какое-то положение. Где уж было до поиска крёстных. Христина Петровна и отец Николай часто сами становились восприемниками. Поэтому в нашем городе очень много людей, для кого они являются крёстными родителями. Духовное родство бывает крепче и глубже кровного. Одна из крёстных дочерей Валентина Ивановна Крекова тоже приняла монашество. Ещё одна крестница до сих пор пишет Домашенко: «Вы мне родней родных».

    С домашними заботами помогала справляться Дарья Максимовна. Она готовила – в доме постоянно находился народ, надо было всех накормить. После смерти Христины Петровны (в 70-е годы) отец Николай совсем перебрался к семье Домашенко. К бане в их ограде сделали пристрой, засыпнушку, где он и поселился. Дарья Максимовна со своей дочерью Агнией Ивановной за ним ухаживали до последних дней.

    В году 1968-69 священник вышел за штат и уже не служил. Умер отец Николай Миронович 25 мая 1979 года. Его могила находится на старом якутском кладбище. Но «народная тропа» к могилке батюшки, можно сказать, заросла.

    Интересно, что два его сына – Леонтий и Олег – тоже стали православными священниками. Первый жил в Польше, а второй попал во время войны в Англию (служил в Манчестере) и затем в Америку (в Чикаго). Ещё в середине 90-х годов семья Домашенко получала от него вести. Будем надеяться, что отец Олег жив и откликнется на наш материал.

                                                  С режиссером А. Е. Щербаковым

    Московский режиссёр Алексей Евгеньевич Щербаков снял о священнике Николае Мироновиче любительский фильм. Где сейчас эта лента – неизвестно. Возможно, в частных архивах якутян хранятся документы и фотографии, свидетельствующие о жизни этого прекрасного человека и незаурядного пастыря. Но главное – человеческая память. Пока жива наша память об ушедших, у всех нас есть будущее.

    Подготовила Ирина Дмитриева

    /pravlogos.ru›…4-oktyabr-2006-18…/

 

 

                                                                     ЯКУЦК 2023

 

 

    У размове з ягніцамі, якія сустрэліся, выявілася што яны ні аб ніякім Мікалаю Мірановічу нічога ня ведаюць, але больш мажная ягніца, якую яны паклікалі, параіла зьвярнуцца да аднаго гісторыка, які ўсё ведае, то пэўна ён што-небудзь ды і распавядзе пра Мірановіча...