Былы міністар мэліярацыі і воднай гаспадаркі ЯАССР, пэрсанальны пэнсіянэр
Саюзнага значэньня, Пётра Міхайлавіч Упхолаў нарадзіўся 14 кастрычніка 1920
году ў сяле Ныкілей Качугскага раёну Верхнеленскага вуезду Іркуцкай вобласьці,
у бурацкай сям’і даволі заможнага селяніна. Пасьля заканчэньня вэтэрынарнага
аддзяленьня Іркуцкага сельскагаспадарчага тэхнікума, ён, з-за матэрыяльнай
нястачы, пераехаў да брата ў горад Якуцк, дзе давучваўся ў Якуцкім сельскагаспадарчым
тэхнікуме. У чэрвені 1939 г. яго накіравалі працаваць на поўнач ЯАССР, у
Верхаянскі раён. У сакавіку 1940 г. ён быў прызначаны загадчыкам вэтэрынарнага
ўчастка Абыйскага раёну, а ў студзені 1944 г. яго прызначаюць загадчыкам
заавэтучасткам Аймяконскага раёну ЯАССР, у 1953-1955 гг. ён слухач Якуцкай
абласной партшколы, а ў 1962 г. закончыў ВПШ пры ЦК КПСС.
У сваіх успамінах “Дороги моей судьбы” (Якуцк, 2003.) Пётра Ўпхолаў пакінуў цікавыя ўспаміны
аб адной сустрэчы, якая датычыцца Беларусі.
Ханьня Брацкая,
Койданава
КОМАНДИРОВКА В СОРДОННОХ
В колхозе им. Сталина в Сордоннохском
наслеге района по разнарядке райзаготскота полагалось сдать 100 голов товарного
крупного рогатого скота предприятиям НКВД из Сусуманского района Магаданской
области. Мне нужно было, сдаваемому скоту, оформить документы — ветсвидетельства.
В Абые у меня для верховой езды были прекрасные лошади Серко и Север. Они
хорошо ходили в упряжке и под седлом. Хорошо были приспособлены преодолевать
болотные топи, бездорожье, не нужно только им мешать во время перехода. В
Оймяконском ветучастке числился вороной конь 5 лет. Но из-за его дурных привычек,
неподатливого характера, никто на нем ни зимой, ни летом не ездил. Он, зажав
удила, выбрав самый непроходимый лес, на большой скорости забегал туда и
освобождался от седока. Затем уходил к табунам лошадей, там освобождался от
седла и прочего инвентаря. Зимой, без всяких выкрутасов, спокойно давал
запрягаться в сани, нарты и так же забегал в лесные заросли, ломал сани, сбрую
и уходил на волю. Сам конь высокий, черный, как ворон, голова красивая,
экстерьер самый лучший, ноздри широкие, грудь объемистая. Конь что надо, он
меня заинтересовал, мне очень хотелось поездить на нем в седле верхом. Я стал
внимательно его изучать, в чем его хитрость и неодолимая привычка убегать от
людей, применяя коварство. У него была сильно развита челюсть, зубы, особенно
клыки, он обладал очень быстрой реакцией, можно было в целях дрессировки
использовать это.
В первую очередь я решил изготовить ему
специальную узду с крупными, толстыми удилами, чтобы узда по длине не
болталась, не давала ему возможность забросить удила во рту впереди клыков, и
тем самым, сделаться неуправляемым. Во-вторых, сделать ему шоры, и этим лишить
его возможности озираться по сторонам, разглядывать — где лес погуще и имеет
заросли. Купил полный комплект кавалерийского седла с надежными подпругами, с
нагрудными подтяжками и шлеей подхвостником. Также снабдил крепким длинным
поводом для надежной привязи, говорили, что вороной имеет, вдобавок ко всему,
привычку на привязи всем телом и силой падать назад, чтобы порвать повод,
оторваться и убежать. У него был целый комплект приемов побега.
Однажды рано утром решил на воронке
съездить в колхоз «Красная сила» проверить на МТФ скот на стригущий лишай,
экзему, чесотку и поинтересоваться продуктивностью скота, удоями коров. Старков
— сторож ветучастка, якут, небольшого роста, средних лет, одинокий, вечно спал,
то в своей постели, то в манеже между ящиками. У Старкова болели глаза,
постоянно слезились и склеры глаз отдавали краснотой. Я его через силу
отправлял лечиться и давал ему слабый раствор борной кислоты для примочек. А в
целом он старательно исполнял свои обязанности. Перед отъездом в колхоз он мне
сказал: «Доктор, бойся этого коня, он сатана, до добра никого не доводил, может
изуродовать в тайге». Я ему сказал: «Спасибо тебе, Старков, за благожелательность,
но я его постараюсь заставить служить человеку честно в это тяжелое военное
время, как мы с тобой служим от всей души».
Пошел к привязи, коня вывел в ограду, сел
на него и поехал Под седлом он ходил хорошо, рысь была оборотистая, не сбивался
с нее, хорошо понимал управление, но на ходу не отличался мягкостью.
По дороге большого леса с чащей не было, и
он не пытался зайти туда, хотя все время играл удилами, видимо, хотел их
закусить. На ферме пробыл целый день. Заведующая МТФ Пелагея, молодая женщина,
увидев моего коня, сказала: «Зря вы доктор на нем ездите, до вас доктор Иван
Евгеньевич на этом коне дважды чуть не убился. Мой совет — поменяйте осенью в
нашем колхозе на хорошего, смирного коня». Она меня поила чаем с лепешками и
рассказала, что ее дочь учится в Москве, денег надо послать, но у нее нет
средств. Я к вам, в ветучасток зайду, надо поговорить. Мы с ней договорились,
что она зайдет к нам, мы подумаем, как быть с деньгами.
Когда я был еще в Абые, в ветучастке был
конь Север, его купили на выбор в колхозе «Тюмсю» Олбутского наслега. Он имел
настолько сильные ноги, хорошие легкие, что одним дыханием мог на полной рыси
без отдыха, по хорошей или плохой дороге пробежать 15 км, только бы мне из нарт
не вывалиться. Зимой в Абые дороги, в основном, пролегают через озера. Это была
умная лошадь. Однажды, возвращаясь из командировки, где с другом почти всю ночь
проговорили, ехал по озеру Улахан-Кюель, что в нескольких километрах от
Дружины. Навстречу, вероятно, показались упряжи и Север взял в обход и попал на
другую дорогу, что ведет на бойню оленей, а я спал в нарте. Просыпаюсь, конь
стоит в лесу, думаю, где мы. Сошел с нарт, смотрю, кругом тишина, все
истоптано, старые следы. Кое-как разобрался, что это бойня, сейчас никого там
нет. Пришлось повернуть обратно, выехал на озеро, нашел дорогу, которая ведет в
Абый.
В связи с тем, что в Оймяконье заключенные
были разбросаны по всем ручьям, где они добывали золото, командировки всегда
было сопряжены неожиданными встречами с зэками. Мне надо было научить вороного,
чтобы при любых ситуациях конь держал ухо востро, чтоб он вставал на дыбы и
броском шел вперед или уходил прочь.
Учил его — туго натянув повод, давал
шенкеля каблуками сапог в ребра, при этом громко говорил — вороной, ась! Тогда
он должен был встать на дыбы и кинуться в сторону. С большим трудом, не совсем
как в кино, все-таки вороной проделывал этот номер при встрече с людьми. У нас
в ветучастке это обучение стало коронным номером, мне помогали ветсанитары.
Конь стал ручным, научился кушать овес, от овса лошади добреют, становятся
сильными. Пройденное обучение полагалось применить на практике. Случай долго
ждать не заставил.
В колхозе «Тюмсю» надо было провести общее
собрание колхозников по поводу сенокосной кампании, подготовки и проведения
зимовки. Поручили в райзо собрание провести мне. Я поехал в колхоз, пробыл там
два дня, провел собрание. День уже клонился к вечеру, оставляли ночевать, но я
не захотел. В двадцати километрах жил старик, мой друг — Джултус охотник,
рыбак. Планировал переночевать у него. Напоили чаем, немного поели. Я выехал из
поселка, у меня с собой была тозовка, привязанная к седлу, а в пути я брал ее
на плечо. Проехал километров 12, только спустился с горы, въехал в густые
заросли высоких камышей. Еду спокойно, но конь все время прядет ушами, вздрагивает,
просит поводья. Я думал — перестоял, хочет пуститься вскачь, но берег его. В
это время — не успел опомниться — двое выбегают из зарослей, хватают с обеих
сторон под узды коня. Один кричит:
— Приехали, слезай с коня!
— Что делаете, вороной, давай, — резко тяну
поводья, даю шенкеля под ребра. Конь мой, бог мой, встает резко на дыбы,
кидается в сторону, мужики от неожиданного напора летят и сторону, в меня летят
из камышей палки. Смотрю - в камышах человек пять. Они бросаются ко мне, конь
озверел, начал скакать, не хватало мне шашки, я бы порубил их. Зарядил тозовку,
начал стрелять куда попало.
— Ну, идите, чего встали, а-а испугались.
Сейчас перестреляю всех и заявлю в комендатуру.
— Гражданин начальник, не делайте этого, мы
перепугали вас, а никаких злых намерений против вас не имели.
Короче, я ушел от них. Конь расстояние в 8
км преодолел за каких-нибудь 30 минут. Он меня спас.
Однажды на этом же коне я поехал в
Сордоннох. Все его коварные выходки начал забывать, перестал остерегаться, и он
стал хорошо относиться ко мне. По дороге в Сордоннох есть озеро, это за
Куйдусуном, оно напоминает чем-то Лабынкыр своей мрачностью, холодной водой и
глубиной. Еду, вижу у берега сидит много уток — нырки, свиязи. На этот раз с
собой взял двухстволку. Вороному спутал ноги крест накрест, чтобы не убежал.
Сам подкрался к уткам, уже вечерело, они кормились. Спокойно подкрался к ним, с
довольно близкого расстояния добыл двумя выстрелами 8 разных видов уток. Утки
лежат в воде в двадцати метрах от берега. Но как достать, вода как лед, озеро
темное, странное, чем-то отталкивающее. Однако охотник на то и охотник, добытое
не бросает. Разделся догола, залез в омерзительно холодную воду, поплыл, собрал
уток, вылез из воды. В воде казалось, что мимо меня проплывали какие-то жуткие,
скользкие существа, шершаво соприкасаясь с моим телом. Вышел на берег,
отряхнулся, вытерся, начал одеваться, смотрю конь стреноженный скачет ко мне,
животное всегда раньше человека чувствует опасность, поэтому бедный вороной не
то что от меня убегать, а наоборот, скачет ко мне. Пока одевался на берегу,
думал: “На кой черт я поплыл доставать уток”, потому что мне стало жутко от
одного вида мрачного, холодного озера. Вечером доехал до колхоза им. Сталина.
Председатель Колодезников пригласил меня домой на ночевку. Коня привязал,
расседлал. Колодезников говорит:
— Может, пойдешь на пойму пострелять
вечерних уток.
— Я по дороге уже 8 уток настрелял, возьми,
занеси хозяйке.
— Где это по дороге стрелял уток? Неужели в
мертвом озере?
— Наверное на нем, доставал плавом, веток
там нет.
— Прошу тебя, если хочешь дожить до Богом
положенного времени, в это озеро больше не влезай, мог там остаться и никто бы
не узнал.
Колодезников не стал объяснять, почему и
отчего я должен был остаться в озере.
До ужина я все-таки сходил на пойму реки
пострелять уток. Вечером хозяйка приготовила очень вкусный ужин с ароматным
свежим мясом, подала черную смородину со сметаной и прочими деликатесами. За
ужином председатель сказал:
— Приехали дальстроевцы для приемки скота,
наряд на сто голов, но для котла просят еще две головы, может вы разрешите в
счет поставки, оформить нужно выбраковкой из ремонтного поголовья.
— Подумаю, утром скажу.
— С бригадой дальстроевцев приехал их
начальник — тоже заключенный, говорит, что он раньше работал председателем Совнаркома Белоруссии
и намекает, чтобы вечером где-нибудь посидеть как это положено. Посоветуй как
быть?
— Могут тебе поставить в вину, что общался
с политическими заключенными, наверняка, среди них есть осведомитель, но его
просьбу надо уважить. Днем нужно передачу скота закончить пораньше, успеть скот
затаврить, подрезать хвосты. Потом пусть скот угонят подальше от поселка. После
приезжайте в правление колхоза с белорусом, пусть заранее приготовят ужин и
посидите, поговорите.
— Спасибо, дело говоришь, но я бы хотел,
чтобы ты был с нами, если не боишься.
— Мне днем пораньше нужно уехать обратно,
мои документы вы днем подпишете, да и по возрасту в компанию не гожусь.
— Нет, я без тебя не буду ничего
устраивать. Завтра ты домой не поедешь, у нас с вами есть еще дела, посмотрим
фермы, скот, есть больные, съездим на Индигирку, покажу заросли черной
смородины, постреляем уток.
На этом закончился ужин в квартире
Колодезникова, пошли спать. На утро началась работа по передаче и приемке
скота. Дальстроевские лагеря превращали людей почти в зверей. Страшно описывать
— они дрались, друг друга избивали по поводу, а часто и без всяких причин. Они
все очень боялись, что принятый скот обратно уйдет в колхозное стадо, считай,
что все пропало. Не знали того, что местные не возьмут их скот в любом случае,
а если уж перемешается с колхозными стадами, обязательно возвратят.
В канцелярии колхоза председатель
подготовил для, так называемого руководства дальстроевцев, обед на несколько
персон. Меня Колодезников все-таки упросил принять участие, видимо, если
возникнет что-то, то вину поделить пополам. Вечером, после оформления документов,
остались из Дальстроя трое. Один из них — бывший председатель Совнаркома Белоруссии.
Мужчина, видать, бывалый, благообразный, интеллигентный, с крупными чертами
лица, уже пожилой, лет под шестьдесят, лысый. Двое помоложе, русские, тоже не
из простых, осужденные по 58 статье. Одним словом, букет антисоветчиков, или по
тому времени, контриков. Стол накрыт, наварено много мяса, керчех и сметана,
даже какие-то соления. Колодезников выставил 3 бутылки разведенного спирта, у
него еще в запасе 2 бутылки. Они принесли две бутылки какого-то вина. Разговор
начался непринужденно, гости рассказывали про свою жизнь в мрачных красках.
Каждый из них потерял веру в лучшее, возврат в семью не маячил. Они кушали
хорошо, говорили, что они от такой еды и обстановки давно отвыкли. Один даже
всплакнул:
— Мне часто хочется перевернуть этот
несправедливый мир, карательный мир, но сил нет. Думал, может за нас, обиженных,
это сделают немцы, но они оказались против Сталина Жукова несостоятельными,
слабыми щенятами.
Разговор начал принимать политический
характер. Председатель Совнаркома Белоруссии внимательно слушал, постепенно
стал пьянеть:
— Ребята, что со мной сделало наше
советское руководство, НКВД да и что скрывать — товарищ Сталин. Я был и есть
честный коммунист, до мозга костей, я сын великого славянского, белорусского народа,
хотел только хорошего своему народу; советской власти. Никогда не был врагом
народа, нашей великой партии. Знал, встречался, проводил линию партии вместе с
теперешним руководством партии и государства. Встречался по работе с В. М. Молотовым,
вхож был в его квартира Кремле, его супруга Жемчужина угощала нас чаем и т.д. Я
мог говорить, не прибегая к услугам переводчиков, с представителями иностранных
послов. Теперь я даже не знаю где моя семья, дети, родные, близкие.
Вот в таком духе шел разговор во время
ужина. Вынужден был наступить на ногу Колодезникову, давая понять, что пора
затянувшийся ужин завершать. Кратким благодарственны тостом Колодезников подвел
черту встречи, делового контакта пожелал им благополучия, окончания путешествия
по Колыме и скорого возвращения к семьям. Такая речь тронула за живое гостей,
они расплакались, обнимали нас. На этом вечер закончился.
Вечером в доме Колодезникова обсуждали
встречу. Остался горький осадок от всего услышанного. Тогда я не мог знать, что
ГПУ и НКВД, спустя некоторое время, займется нашим вечером.
На второй день, после отъезда
дальстроевцев, мы с Колодезниковым поехали по животноводческим, коневодческим
фермам, встречались с людьми, везде пили чай, нас угощали. В конце дня на
берегу Индигирки Колодезников мне показал огромные заросли дикой черной
смородины с гроздьями крупных, спелых ягод. Кто бы мог подумать что в центре
мирового холода так обильно растут ягоды.
Война войной, а жизнь шла по своим законам.
В райцентре осенью намечались конские состязания, готовился весь район. Я
подумал, надо испытать вороного. Подготовку, тренировку коня поручил
ветсанитару Винокурову, он с женой Аришкой жил в ветучастке. Забегая вперед
скажу, что Винокуров работниками НКВД был привлечен для поимки группы сбежавших
заключенных. Их поймали в районе Куйдусуна (человек 8), они были вооружены.
НКВДешники не знали, что они вооружены и приблизились близко к ним, тогда
выстрелом в упор был убит Винокуров. Началась перестрелка, вели бои в укрытиях
за буграми. Вечером НКВДешники, оставив несколько человек, ушли в поселок. В
темноте зэки унесли труп Винокурова.
Винокуров готовил коня к скачкам. Седоком
взяли мальчика лет 15, они с Винокуровым тренировали коня в чистом поле, чтобы
не убежал в лес. Осенью скачки состоялись, вороной получил, к изумлению всех,
первый приз. Приз состоял из 1000 рублей и пары хромовых сапог...
[С. 97-104.]
Brak komentarzy:
Prześlij komentarz